Россия-2028

ГЛАВА 5

— Как только Америку победим, сразу другая жизнь начнётся! Налоги снизят! Зарплату в 10 раз подымут, опять кредиты давать начнут! Я себе сначала кроссовки куплю, а потом и на велосипед копить начну. Буду модный такой, в кроссовках, на велосипеде, еду по дороге, как председатель…

— Да-да, — подтвердил Бабай, — только потерпеть немного надо. В Америке супервулкан взорвётся, и сразу доллар рухнет. Вот тут-то наши скрепные ноуфьючерсы на бирже взлетят!!! Доллар же ничем не обеспечен…

— Вот именно! — воскликнул я.

— А госдолг у США знаешь, какой? Ого-го, охулиард триллионов тысяч долларов!!! — Бабай захохотал.

— Ничего смешного!!! — заорал я. — США только на том и держатся, что доллары печатают. У них ни производства, ни экономики, работы нет у них, и вообще, там одни только негры остались и мексиканцы с либералами. Педерастия процветает и поощряется, там все под хвост долбятся, и модно у них это считается. Гейпарады там всякие…

— Да-да, точно! Хорошо, что в России нет такого.

— А в Гейропе посмотри, что творится? Одни арабы. Сикелёв говорит, там вообще пройти невозможно — на каждом углу баранов режут и немок насилуют. И знаешь, что самое интересное? Немки и не против, что их арабы трахают, потому что все немцы давно содомитами заделались. Модно, видите ли, в Европе заднеприводным быть.

— Ужас-то какой, хорошо что у нас нет заднеприводных, да?

— Ну почему, у нас тоже есть, только у нас-то петухами не по доброй воле становятся. У нас насильно опускают — тех, кто провинился, причём, по решению начальства.

— Точно. А власть от Бога — так же ты говорил?

— Да, если накосячил, и председатель тебя продырявил — значит сам виноват и судьба такая.

— Как-то сложно у вас, у скрепоносцев, мир устроен. Богу вашему педерастия не нравится, а начальство ваше богоизбранное петушит вас, когда захочет — как так-то?

— Спрашивал я у батюшки об этом, он сказал: «Пути господни неисповедимы», — и вообще, скрепцам вредно много думать, потому что специальных знаний у нас недостаточно. А думать без знаний нельзя, можно в гордыню впасть, и Бога прогневить. Я спрашивал у батюшки, где знания получить, он сказал, что знания усугубляют скорбь, и чем меньше знаешь — тем для тебя лучше.

— Ну так нахрена ты тогда думаешь, скрепец?

— Ну а как не думать? Что ещё-то делать? Раньше хорошо было, до кризиса, у нас в посёлке автомат с боярой стоял — кидаешь монету, тебе фунфырик выкатывается, выпьешь и хорошо сразу, думать вообще не хочется. А вот сейчас да, спиртягу только по большим праздникам дают. Вот и думаю хожу…

— И чего придумал?

— А ничего не придумал.

— А о чём думаешь?

— А что Сикелёв скажет, о том и думаю. О чём ещё-то?..

Полевая дорога закончилась, и мы опять шли по так называемой трассе, обруливая островки вздыбившегося асфальта и особо глубокие ямы. Я придерживал тележку впереди, не давая ей опрокинуться, Бабай толкал сзади.

Труп вонял как… как труп. Стаи мух клубились над нашей процессией, и с каждым километром их становилось всё больше.

Сегодня с утра нам пять раз приходилось съезжать на обочину — пропускали трактора китайские. Огромные многотонные машины, ревя мощными двигателями, тащили длинные прицепы с лесом и с контейнерами.

— Бабай, почему так получилось, что у нас кризис энергетический, а в Китае — нет? У них и электричество во всех городках и посёлках, и на машинах ездят. Вон, один трактор столько соляры жрёт, что представить страшно.

— Не думай об этом, скрепец, у тебя специальных знаний нет — возгордишься, и боженька тебя покарает. Думать вредно — твоё дело землю в контейнеры грузить.

— Всё-то тебе смехуечки да пиздохахоньки, а по делу ни разу ничего не сказал.

— Да потому что думать нужно было двадцать лет назад. Ну десять минимум, когда что-то изменить можно было. А сейчас всё, можешь не ломать голову, твоя забота маленькая — потерпеть и в мухопитомник.

После полудня мы поднялись на последний холм, с которого был виден Немногопотерпетьевск.

— Что это, Бабай? — город был скрыт в дыму.

— Как что, не видишь, что ли? Давление низкое, дым не поднимается, и ветра нет.

— Откуда дым, Бабай?

— Тупой, что ли? Горит что-то.

По мере приближения к Немногопотерпетьевску пульс мой учащался. Сердце бешено колотилось в груди. Меня начинала захлёстывать паника. Что происходит? Город горел в нескольких местах. Всюду слышался треск, крики, женские визги.

Из переулка выскочил оборванный казак в одном сапоге и побежал по улице. Через несколько секунд из того же проулка высыпали с десяток оборванцев с ножами и дубинами в руках и погнались вслед за улепётывающим казаком. Погоня была недолгой — один из преследователей метнул дубину под ноги казаку, и тот плашмя брякнулся в дорожную пыль. Оборванцы с визгом и гиканьем налетели на бедолагу и начали колошматить его кто во что горазд.

И тут мне стало страшно, как не было страшно никогда в жизни. Ужас парализовал меня.

— Бабай, ты это видишь? Что это, Бабай?

— Скрепцы казака зарезали. Хотя какие они после этого скрепцы — они уже людоеды.

— Бабай, нас тоже сейчас убьют? Я не могу бегать, Бабай.

— Да кому ты нахер нужен, убивать тебя. Стой здесь, у тележки. Пойду узнаю, чего тут творится.

Я судорожно, до белых пальцев, вцепился в труповоз и не отводил глаз от расправы. Тело казака довольно быстро превратилось в месиво. Один из людоедов сдёрнул с трупа сапог, сел, снял с ноги один лапоть и обул трофей.

Бабай вразвалочку подошёл к взбесившимся людоедам и о чём-то долго с ними разговаривал. Людоеды махали руками, куда-то показывали, что-то объясняли Бабаю.

Сука, да он бессмертный, вообще, походу, ничего не боится!

— Что случилось? — спросил я, когда Бабай вернулся. — Это майдан? Как у хохлов?

— Если бы майдан, если бы… Сикелёв утром по радио объявил, что ночью, без объявления войны, на Москву напала Киргизско-Таджикская Орда. Кремль стоически сопротивлялся 7 минут, но пал под натиском врагов. Часть народных избранников успели эвакуироваться в загнивающую Европу, часть не успела — и ордынцы расправились с ними. Вождь, как истинный лидер, не бросил своё государство на растерзание захватчикам, отказался от эвакуации и спрятался в тумбочке. Ордынцы вождя нашли и голову ему отрезали, прям на Красной площади — пизда твоей стабильности, скрепец. Сикелёв сказал, что это его последний эфир, и призвал скрепцов вооружаться и собираться в народные ополчения.

Мир во мне перевернулся, и я как оглушённый стоял, выпучив глаза.

— Губернатор сказал не волноваться, а мэр и атаман Немногопотерпетьевска приказали всем вернуться к работе — типа хуйня это всё, новая таджикско-киргизская власть будет ничем не хуже старой. А поп вырезал из фанеры полумесяц, скинул с церкви крест и полумесяц туда закорячил. В общем, взбунтовались скрепцы, казаки начали их нагайками бить — а скрепцам больно, ещё и Сикелёв не сказал, что нужно терпеть. Вот они и убили казаков, и мэра, и атамана — в общем, всех убили. Хули замер, пошли уже…

— Куда пошли, Бабай?

— Пошли тело похороним по-человечески. Мухопитомник всё равно сгорел.

Это состояние шоковым называют — я, как во сне, шёл, куда направлял Бабай. Копал палкой яму, помогал скинуть труп, потом закапывал руками. Новости не умещались в голове.

Вечером, сидя у костра, я наконец начал формулировать мысли:

— Бабай! И чего делать теперь? Как дальше-то жить? Вождь 30 лет держал страну в железном кулаке, оберегал её, защищал. Мы же пропадём все!!! Завтра же солдаты НАТО вторгнутся! И Великий забор на границе их не удержит…

— Слишком хорошо о себе думаешь, скрепец. Ты даром не сдался солдатам НАТО вместе со своей богоизбранностью, духовностью и традициями. У тебя же нет ничего, кроме геморроя, вшей и глистов. И даже не надейся, что придёт солдат НАТО, и что-то за тебя сделает. Ты, скрепец, сам в говно залез — сам и вылазь.

— Не понимаю тебя Бабай. Я тебе одно, а ты мне совсем другое, на каком-то своём бабайском языке. Скажи по-русски — что делать-то теперь?

— Делай то, что ты умеешь делать лучше всего.

— Это что?

— Ничего.

— Ничего не делать?

— Да, как ты любишь. Ничего не делай для начала. Потом потерпи, потом опять ничего не делай. Авось, само всё образуется.

— Ну тебя, Бабай. Сам-то чего делать будешь?

— Пока не решил, но мысли кое-какие имеются.

Костёр потрескивал, иногда стреляя угольками. Снопы искр взмывали над пламенем и, прогорая за доли секунды, растворялись в вечности.

— Бабай, а как ты думаешь, вождю в жопу напихают камней, когда на мухопитомник его повезут?

— Вряд ли.

— Почему?

— Скорее всего, ему очко до самых ушей порвали.

Немногопотерпетьевск горел всю ночь. Взбунтовавшиеся скрепцы подожгли мэрию, мухопитомник, казачью заставу и бараки власть имущих. Естественно, огонь перекинулся и на скрепецкие хибары. Пожары красными бликами отражались в низко плывущих облаках. Гул из сливающихся отдалённых криков и визгов всю ночь доносился со стороны города.

Я, хоть и порядочно устал за прошедший день, всё же несколько раз за ночь просыпался и с ужасом вглядывался в зарево. Думать о будущем было страшно. Как жить теперь? Что будет дальше? Эх, бояры бы или стеклоочистителя какого… Этот райский нектар моментально исцеляет душу и наливает мышцы божественной силой.

Выпьешь — сразу понимаешь, что правда твоя самая праведная в мире, и нет больше правды во Вселенной, которая могла бы оспорить твою истину. И готов ты крушить полчища врагов, усомнившихся в богоизбранности твоей. Эх, накатить бы…

Утром разбудил Бабай:

— Вставай. Дойдём до моей базы, я с тобой за помощь рассчитаюсь.

За прошедшие сутки выгорела большая часть города. В смысле, жилая часть — частный сектор. Многоэтажные здания огонь не тронул, но там давно никто и не жил. А вот деревянные избушки превратились в кучи дымящейся золы. Повезло лишь жителям нор и землянок. Огонь не тронул их богоугодные жилища. Как там в пословице говорится — ямка под сортиром — скрепецкая квартира.

Да, горожане оторвались на славу. На улицах Немногопотерпетьевска тут и там валялись трупы. Не сказать, конечно, чтоб устилали — но ведь и жителей в городке немного было.

— Я не понял, а зачем они резать-то друг друга начали?

— Ну как, зачем? Одни сказали, что нужно немного потерпеть — Таджикско-Киргизская Орда придёт и порядок наведёт. Другие сказали — хватит это терпеть, нужно собираться в ополчение и идти Москву освобождать. Вот и не сошлись во мнениях: одни не дотерпели, другие не доополчились.

— Бабай, это всё? Это конец нашей великой сверхдержавы? Нет больше Русского мира?

— Какой же ты наивный, скрепец. Пока ты жив, жив будет и Русский мир, ведь, в первую очередь, он живёт в тебе, в твоей голове. Ведь ты его носитель и распространитель. Куда бы ты ни пошёл и что бы ты ни сделал — везде будет Русский мир, ибо сильна в тебе скрепа духовная. Сплёл, например, лапти — вот оно возрождение традиций. Выкопал яму рядом с землянкой, поставил над ней будку деревянную с дырою в полу — вот тебе духовноскрепная келья. Никто и никогда не покорит тебя и не сможет привить свои пидорские ценности — гордись этим, скрепец. Потерпи ещё немного, скоро взорвётся Йеллоустоун, и у тебя появится шанс распространить Русский мир по всей планете.

— Бабай, ты опять смеёшься?

— Нет, скрепец, не смеюсь. Над тобой уже посмеялась природа.

Площадь Немногопотерпетьевска была завалена трупами — скрепцы, казаки, бригадиры мухопитомника в спецовках агрохолдинга — трупы, которые ещё вчера смотрели друг на друга с ненавистью, сейчас, словно братья, лежали в одной куче.

— Вот так вот, скрепец. Вчера резали друг друга, а сегодня — как родные. И прикинь — опарыш всех с одинаковым удовольствием сожрёт. Опарыш — он толерантный, он говно не сортирует.

— Бабай, а что дальше будет?

— Да ничего. Ещё немного потерпишь да в рай улетишь.

— А ты чего делать будешь теперь? Мухопитомника-то нет больше.

— Я в Монголию пойду.