Роузлинд (Хмельная мечта)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Первым человеком, спрыгнувшим на борт, когда пришвартовался королевский корабль, был сам Ричард. Сразу же за ним следовал Саймон. Потрясенный, Ричард крепко прижал к себе сестру и свою будущую жену. Саймон обнял Элинор. Хорошо, что она была крепкой девушкой, а то бы он раздавил ее.

Испугавшись короля, Элинор мягко оттолкнула Саймона и прошептала:

– Но король…

– Он знает, – нежно сказал Саймон.– Когда мы узнали, что ваш корабль пропал, я чуть не умер от страха за вас.

– Он разрешит нам пожениться, Саймон? – глаза Элинор сияли.

На лицо Саймона набежала тень.

– Возможно, но я не могу спросить его сейчас, Элинор. Не заставляй меня сказать, почему, но я не могу сейчас ничего просить, поверь мне.

– Мой бог, Саймон, король рассердился на тебя?

– Нет, вовсе нет, – он посмотрел через плечо на Ричарда, который все еще был занят разговором с Джоанной и Беренгарией.– Кое-что произошло, что поставило короля в зависимость от меня. Элинор задохнулась от страха. Нет ничего опаснее короля, который чувствует себя обязанным своему вассалу.

– Саймон…– проговорила она нерешительно. Он прочитал ее мысли и улыбнулся.

– Не бойся его. Он – человек, который доверяет до тех пор, пока его не обманут. Поэтому я не могу просить. Понимаешь…– Он опять прижал ее к себе.– Имей терпение, любовь моя. Скоро мы отправимся на войну, и я проявлю себя на поле битвы. И ты честно достанешься мне за мои успехи, не как одолжение короля, а как награда за силу моего оружия. Следует подождать всего несколько недель.

Прежде чем Элинор смогла возразить, что он может погибнуть, что ему следует быть более осторожным, король повернулся к ним.

– Отпусти эту женщину и посмотри на нее, – сказал Ричард. Лицо его горело, глаза сверкали.

Саймон опустил руки, но его голова была гордо поднята, а лицо тоже покраснело. Элинор схватила его за запястье, но она ничего не могла сделать против Саймона, если он решит ответить королю.

– Чудовище, дьявол! – прорычал Ричард. Его взгляд был обращен к берегу.

– Это не к тебе, моя любовь! – прошептала Элинор, она впилась в руку Саймона, когда почувствовала, как напряглось его тело.

– Не дать воды! – бушевал Ричард.– Комненус отказал женщинам в воде!

Теперь Саймон действительно посмотрел на Элинор. Он покраснел еще больше; глаза его зажглись гневом. Перед собой он увидел осунувшееся, похудевшее лицо, потрескавшиеся губы. Элинор вцепилась в него со всей силой, опасаясь, что он выпрыгнет за борт, чтобы скорее сразиться с Комненусом.

– Ради Бога, Ричард, – закричала Джоанна, – дайте нам пить и есть, прежде чем вы отправитесь убивать его.

– Ричард, – взмолилась Беренгария.– Остановитесь и подумайте. У Вас только несколько кораблей и мало людей. Подождите, пока подойдет остальной флот.

В этом предостережении не было необходимости. Как бы ни велик был гнев Ричарда, он никогда не был глупцом в военных делах. Пока Саймон переправлял нее необходимое с королевского корабля на корабль женщин, Ричард вызвал Роджера де Хардикурта и Вильяма Дюбуа с захваченной галеры. От них он получил свидетельства, касающиеся захваченных кораблей. Затем он расспросил о ложных маяках и двух пропавших кораблях. Наградив людей за их смекалку и преданность в защите женщин, Ричард стал обдумывать требования, которые были бы столь оскорбительными, что вынудили бы Комненуса отвергнуть их.

К вечеру дела были закончены, и все наслаждались сдой и напитками. Элинор боялась, что король удалится на свой корабль и заберет с собой Саймона. Предлогом могло послужить то, что ему надо обсудить план сражения с Комненусом. Вместо этого, к ее великой радости, он послал за своим стулом и лютней и, вытянув ноги, разместив женщин на подушках по обе стороны от себя, начал петь.

Элинор, сидевшая на подушечке, прислонилась к борту корабля, а Саймон положил голову ей на колени. Его взгляд был устремлен на нее, но в них уже не было сумасшедшего желания. Элинор нежно перебирала его волосы. Сильный голос короля то становился громче, то затихал. Темнело, на небе, словно россыпь драгоценных камней, зажигались звезды.

– Тебе хорошо, Саймон? – пробормотала Элинор. Он знал, что она имела в виду.

– Да, спасибо Господу, – вздохнул он.– Ты можешь мне доверять. Я не причиню тебе боль.

– Что случилось?

– Я не могу объяснить. Это относится к моей прежней жизни. Я весь в грязи. Ты была нежным, свежим ручейком. Мне нужно думать о тебе, чтобы очиститься от грязи. Элинор не ответила. Саймон не мог видеть ее лица в темноте. Зажгли факелы, но их свет не доходил до них. Саймон хотел сесть, но рука Элинор удержала его.

– Отдохни, любовь моя. Позволь мне побыть с тобой хоть немного.

В ее голосе звучала любовь, но Саймон не мог сказать, прятала ли она гнев и печаль.

– Не верь, что я был всегда виноват в том, что делал. Я не святой, но и не развратник.

Это признание вызвало у Элинор тихий смех.

– Я это знаю. Для развратника ты обычно быстрее убегаешь прочь, чем хватаешься за предложенную возможность. Поэтому я разволновалась, когда увидела тебя таким изменившимся. Все проблемы позади, Саймон? Меня не волнует, чем ты занимался в мое отсутствие, но я не обещаю быть терпеливой сейчас, когда я рядом.

– Я знаю. Король поклялся, что он женится на Беренгарии при первой же возможности, и я верю ему. В любом случае я забуду дорогу в притоны.

Связь между свадьбой короля и дорогой в публичные дома, наконец, все объяснила Элинор. Если некоторые думали, что проститутки, которым платил Саймон, служили более высокопоставленным персонам, то в этом не было ничего позорного – просто мелкие грешки. «Умный, преданный Саймон», – подумала Элинор и наклонилась, чтобы поцеловать его.

Ее губы коснулись его подбородка, где кожа была изборождена старым шрамом. Их губы слились в поцелуе. Ричард нарушил тишину новой песней.

Это была любимая песня короля, одна из немногих, не написанных им самим. Она задела Элинор за живое. Ричард отправит письмо рано утром на следующий день. Комненус отвергнет условия, поскольку они оскорбительны, и выполнить их невозможно. И вот тогда они будут сражаться.

– Саймон, – прошептала Элинор, прижавшись к Саймону, – я не хочу, чтобы ты казался трусом в глазах окружающих, но подумай обо мне. Ты хочешь завоевать меня, но вдруг тебя убьют? Что будет тогда со мной? Он отстранился от нее, затем сел, обняв ее.

– Ну-ну, – нежно успокоил он ее, – я отделаюсь только царапинами. Кроме того, у меня не будет возможности проявить себя завтра, я должен оставаться с королем. Он очень зол. Не позволяй этому сладкому пению обмануть себя. Он поет, чтобы укротить свою злость. Завтра он будет сражаться, как одержимый.

– Ты думаешь, это успокоит меня? – вздохнула Элинор, и смеясь, и плача.

– Успокойся. Тебе не стыдно будет показать всем заплаканное лицо, в то время как леди Беренгария будет улыбаться?

– О, ля-ля, – горько прошептала Элинор.– У нее и у меня разные потребности. Для нее достаточно мечтать о любви. Для меня же необходимо любить мужчину и иметь от него детей. Ее мечты наполовину исполнились – она обручена. Если король умрет, она будет жить мечтами. Она добрая, нежная девушка. Я не имею права говорить о ней плохо.

Последовало молчание, затем Саймон тихо спросил:

– А ты говорила о ней плохо?

Элинор поняла намек. Саймон имел в виду серьезную, возможно, государственную информацию. Элинор напрягла память.

– Думаю, что нет, – пробормотала она.– Трудно сказать. Мы воспитаны по-разному: я – чтобы говорить то, что думаю, а она – чтобы говорить то, что прилично. Я не могу быть уверенной, но если ты спрашиваешь меня, будет ли она торопить короля исполнить свой супружеский долг…

– Боже мой, что заставляет тебя говорить такие вещи? Почему ты думаешь, что короля нужно будет торопить?

– Саймон, оставим это. Я знаю, почему ты пил и ходил к проституткам на Сицилии. Но я не думаю, что она будет торопить его по этому поводу. Она не думает о необходимости произвести на свет наследника: она слишком романтична, чтобы думать о детях. Король торопится исполнить свой долг и уехать, а она…

– Боже мой, – раздраженно перебил ее Саймон, стараясь говорить тихо, – ты знаешь слишком много обо всех этих делах, гораздо больше, чем положено знать девушке.

– Не будь глупцом, – ответила Элинор так же раздраженно.– Я тебе говорю то, что мне сказала женщина, разбирающаяся в таких делах. А разве я сама не разбираюсь в военных вопросах? Разве я не владею мечом и копьем? Подожди благоприятного момента, и ты меня еще узнаешь.

– Хотел бы я узнать тебя сейчас, – прошептал ей на ухо Саймон.

Перемена в его голосе заставила Элинор хихикнуть. Саймон повернулся, быстро поцеловал ее и укусил за щеку. Элинор заерзала у него на коленях.

– Успокойся, маленький бесенок, – сказал он.– Ты что, не видишь, что гаснут факелы? Король поднимется в любой момент.

– Ну, так и что же?

– А то, что если ты не будешь сидеть спокойно, все увидят, что я возбужден, как молодой жеребец.

Это снова заставило Элинор рассмеяться, хотя и напомнило ей, что скоро им придется расстаться, а за расставанием последует битва. Сердце ее сжалось. Словно услышав слова Саймона, король закончил петь.

– Идите отдыхать, – промолвил он, целуя руку Беренгарии, – а мне предстоит еще много дел.

Утром стало ясно, что битва предстоит тяжелая. За ночь люди Комненуса успели многое сделать. Они забаррикадировали порт всем, чем только могли. На старые галеры и суда набросали бревна, бочки, лавки, лестницы, даже двери и оконные рамы, вырванные из близлежащих домов. Умывшись, причесавшись и прополоскав рот вином, король посмотрел на баррикаду.

– Пришлите ко мне Роджера де Хардикурта и Вильяма Дюбуа, – приказал он, зловеще улыбаясь.—

Я думаю, будет справедливо, если именно они будут нашими посланниками.

Саймон радовался. Ему было весело от сознания того, что именно те, кого захватил Комненус, принесут ему весть о его уничтожении. Когда эти двое подошли, Ричард предупредил их, что письма, которые они повезут, не предназначены для успокоения императора-самозванца.

– Но имейте в виду, – сказал король, – что чудовище, воюющее с женщинами, может не уважать и посланников.

Оба рыцаря понимали опасность, но в один голос заявили, что готовы выполнить это поручение и поблагодарили короля за оказанную им честь. Хардикурт предложил плюнуть в лицо Комненуса, а Дюбуа – потрепать его за бороду. Король рассмеялся, но приказал им не делать ничего, что могло бы подвергнуть их опасности, так как ему еще понадобятся их сильные руки и мечи. Он также приказал им помнить, что они джентльмены, даже если Комненус таковым не является.

Пока посланников везли к берегу и сопровождали во дворец, армия Ричарда готовилась к битве.

Приказ передавали с корабля на корабль. Воины прыгали в маленькие лодки и баржи. Рассказы об обмане, убийствах, мародерстве людей Комненуса, а также о том, как жестоко он обращался с дамами, быстро разнеслись по всему флоту. Многие также знали, что Кипр был богатой страной, а гнев короля позволял им вволю пограбить.

В каждой лодке находились копьеносцы и лучники. Согласно плану, сначала должны были обстрелять все корабли, не принадлежащие флоту Ричарда. Флот Ричарда был так силен, что воины Комненуса, привыкшие атаковать плохо вооруженных крестьян, не смогли даже дать ответный залп. По трое или четверо они обращались в бегство, прячась на палубе или прыгая в море. Сломав оборону, армия Ричарда легко захватила и сами корабли. Теперь стрелкам необходимо было обратить внимание на хорошо укрепленный берег. Отряды Комненуса находились на возвышении, а людям Ричарда приходилось сражаться пешими, так как не было возможности переправить лошадей на берег.

Снова полетели тучи стрел, но у Комненуса тоже были лучники, и он дал ответный залп. Баржи продвинулись вперед. Отряды на берегу отошли в укрытия. Смеясь, Ричард вытащил меч и шагнул в воду, держа над головой щит. Саймон последовал за ним. Вскоре все остальные воины попрыгали в воду, и очень скоро вода кишела от несметного количества тел, а лучники старались держать вражеских всадников на расстоянии.

Ричард, как и положено королю, первым взобрался на баррикады. Он и его телохранитель шли плечом к плечу. Взобравшись на открытое место, они остановились, чтобы передохнуть. Они не понимали, зачем Комненус потратил столько труда на строительство баррикад, если их не собирались защищать. По наступавшим было выпущено всего несколько стрел, а затем прозвучали вопли, подобные вою бешеных собак, и угрозы.

– Идите сюда! – закричал Ричард.– Идите и сражайтесь!

Ответом был новый град оскорблений. Ричард подал знак своим воинам, и они посыпались на баррикады. Подобно лучникам, армия Комненуса привыкла сражаться с безоружными крестьянами. Но они никогда не встречались с дисциплинированной, закованной в доспехи и хорошо вооруженной армией. Только несколько наиболее храбрых воинов оказали сопротивление, остальные же поспешили укрыться в домах на узких, извилистых улочках. Этим они потеряли свое единственное преимущество: превосходство в численности.

Воины Ричарда ворвались в город, помня уроки, полученные на Сицилии. Ричард носился повсюду, призывая Комненуса выйти на бой. Дважды Саймон пытался утихомирить его, и, наконец, высказал предположение о том, что тот, кто действует обманом и пытками, не хочет попробовать свои силы в честном бою. По его мнению, Комненус просто сбежал.

Но Саймон ошибался. Когда он, Ричард и маленькая группа рыцарей, которые всегда сражались рядом с королем, вошли по центральной улице в город, из переулка показалась группа прекрасно вооруженных всадников. Ричард и его люди вскрикнули от радости, думая, что Комненус наконец-то выехал сразиться с ними. Они бросились вперед, но с удивлением увидели, как император и его свита, едва их завидев, поскакали прочь, побросав пики. За ними плелась какая-то кобыла, брошенная, вероятно, кем-то из простых воинов. С криком радости Ричард схватил брошенное копье и вскочил в седло.

– Милорд! – закричал Саймон.

Но было уже поздно. Саймон побежал, сгибаясь под тяжестью доспехов. Он слышал, как Ричард прокричал вызов, и мысленно обругал короля, который так безрассудно подверг себя опасности. Внезапно откуда-то появилась еще одна лошадь. Из последних усилий Саймон схватил поводья и вскочил на нее. Он мог только молиться, чтобы успеть догнать короля. Вдруг в глазах у него потемнело, а в ушах возник какой-то шум…

К счастью, скоро пелена немного спала с его глаз. Он был весь покрыт холодным потом, и ему стало плохо. Держась за седло левой рукой, он наклонился вперед, и его вырвало. Когда он смог выпрямиться, он уже хорошо видел. Ричард все еще преследовал императора и его свиту, но расстояние между ними все увеличивалось. Саймон знал, что если ему придется сражаться, он погибнет. Его руки отяжелели, они были, как бы налиты свинцом. Он сомневался, что смог бы найти в себе силы поднять меч и взмахнуть им. Скоро королю стало ясно, что его тощая кобыла не в состоянии догнать свиту Комненуса. Но все больше людей находили себе лошадей и скакали вслед за Ричардом. Все меньше надежды оставалось на то, что Комненус остановится и начнет бой. Король осадил лошадь, развернулся и поскакал в город, который уже был занят его войском.

В тот вечер Ричард обедал с дамами и придворными во дворце Комненуса. Великий пост закончился, и они, добравшись до кладовых императора, наслаждались деликатесами, которых не видели с тех пор, как покинули Сицилию. Ричард, сидевший между Джоанной и Беренгарией, был в хорошем настроении и рассказывал им, как они высадили на берег лошадей, чтобы иметь возможность разделаться с Комненусом в ближайшие два дня. Так как они праздновали победу, Ричард приказал не придерживаться придворного этикета. Те, кто сыграл важную роль в поражении Комненуса, сидели с Ричардом за королевским столом. Как проявление особой милости короля, Саймона посадили слева от Джоанны, а Элинор – сразу за ним. Элинор не могла оторвать глаз от Саймона и, пока Ричард говорил, нетерпеливо прошептала:

– Ты ранен?

– Нет, – ответил Саймон, стараясь улыбнуться.– На мне нет ни царапинки.

– Саймон, не лги мне.

– Я говорю правду. Сопротивление было настолько слабым, что было бы чудом, если бы в меня что-то попало.

– Я тебе не верю, – вскрикнула Элинор, – ты выглядишь бледным, как от потери крови.

Рука Саймона сжала запястье Элинор, но было уже поздно. Все, включая короля, повернули головы в их сторону. Саймон действительно выглядел как человек, потерявший много крови. Его покрытое потом лицо было землисто-серого цвета, а дыхание было частым и неровным. Хотя его слабость и уменьшилась после того, как он освободил свой желудок от завтрака, он все еще чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы что-либо есть и пить. Его еда и питье стояли перед ним нетронутыми. Король перевел взгляд с лица Саймона на его тарелку и кубок.

– Нужна соленая рыба, – произнес он.

Все с удивлением посмотрели на него, но двое других рыцарей с юга Франции согласно закивали головами.

– Гарри, – приказал Ричард молодому слуге, стоявшему позади него, – сейчас же принеси мне соленой рыбы.

Слуга убежал, а Ричард снова повернулся к Саймону:

– Когда ты почувствовал себя плохо? – спросил он. Саймон открыл рот, чтобы все отрицать, но, перехватив злой взгляд Элинор, ответил:

– Когда побежал, чтобы поймать лошадь, милорд.

– Вот видишь, – сказал Ричард, – это происходит, когда много времени проводишь в стране, где никогда не светит солнце и часто идет дождь.

Слуга вернулся с полным подносом селедки. Ричард послал его к Саймону.

– Ешь, – приказал он.

Саймон конвульсивно сглотнул, на лбу у него выступили капли пота. Ричард расхохотался.

– Я знаю, что в этот момент ты хотел бы убить меня, но, клянусь Богом, я хочу тебе только добра. Ешь, я сказал. Сейчас же.

Напуганная тем, что она причинила Саймону, Элинор поспешно отрезала от рыбы хвост и голову и порезала ее на три маленьких кусочка, выбрав кости и сняв кожу. Она наколола один кусочек на нож Саймона и подала это ему, глядя на него полными слез глазами. Саймон взял нож и, с трудом разжав зубы, протолкнул кусок рыбы себе в рот. Его взгляд был устремлен на стол, и всеми клеточками своего тела он сопротивлялся перевороту в своем желудке.

Вкус, к его изумлению, был чрезвычайно приятен. Горько-соленый аромат мгновенно очистил его рот от слизи. Саймон прожевал, проглотил, наколол другой кусок и затолкнул его себе в рот. Чувство тошноты уменьшилось.

– Спасибо, милорд, – воскликнул Саймон, когда румянец начал возвращаться к нему. Ричард снова рассмеялся.

– Как только вкус станет не таким приятным, остановись. Ты, который не привык сражаться под горячим солнцем, должен всегда возить с собой соленое мясо или рыбу, иначе тебя опять поразит та же болезнь.

Он повернулся к Беренгарии, которая восхваляла его мудрость, и объяснил, что он научился этому у вассала своей матери, который был с ним в крестовом походе. Саймон облегченно вздохнул и запил еще несколько кусочков рыбы вином. Затем он уже по-настоящему улыбнулся Элинор и с аппетитом принялся за обед.

Вечер, которого он боялся, оказался довольно приятным. Когда Элинор увидела, что его слабость не позволяет ему танцевать, она потащила его посмотреть на роскошь захваченного дворца. Сначала Саймон подозревал, что ею двигали совершенно другие мотивы, но Элинор была действительно потрясена тем, что увидела. Саймона привели в восхищение мраморные ванны и террасы, украшенные мозаикой. Ему хватило нескольких минут, чтобы понять, что кусочки камней составляли картины, если смотреть на них с определенного расстояния. Люди, изображенные на картинах, если их можно было так назвать, были определенно первобытными, жившими еще до пришествия Христа. Это было странное племя. Ближайшей была удивительно уродливая женщина, вокруг головы, которой обвивались змеи. За ней был изображен красавец-мужчина с конечностями козла. Они бы подумали, что это портрет сатаны, не играй он на волынке. На другой стороне был изображен ребенок с маленькими крылышками за спиной. За ребенком виднелась девушка, чьи руки были ветвями дерева, а ноги – его корнями. Еще было множество других существ, которых Саймон не смог разглядеть. Все они отличались друг от друга, и единственной общей чертой у них была абсолютная нагота.

Саймон сделал несколько осторожных безразличных замечаний, и Элинор, подавляя смех, увела его. Их следующей остановкой была спальня императора. Здесь Саймон презрительно хмыкнул, увидев позолоченную кровать, украшенные драгоценными камнями чаши, кувшины и вазы.

– Он напоминает мне человека, которого привели показать королю на Родосе. Убранство его было редкостной красоты – белое, розовое, золотое, но внутри – нечто бесформенное, худое, серое.

– Ты совершенно прав, считая, что человек, обитавший здесь, был существом отвратительным, – сказала Элинор, поднимая свечу так, чтобы свет падал на картины, висевшие на стене.

Саймон взглянул на то место, которое она ему освещала, и тут же отвел взгляд. Не было нужды упрекать Элинор, эти картины тоже не доставляли ей удовольствия. На них были изображены люди, по двое, по трое, четверо и пятеро предававшиеся акту любви.

– Все они одинаковы, или даже хуже, – брезгливо заметила Элинор, обойдя комнату.

– Надо это убрать, – приказал Саймон.– Я не уверен, планирует ли король использовать эти комнаты, но они ему явно не понравятся. И если он захочет разместить здесь леди Беренгарию – посмотрите, можно ли это заменить чем-нибудь более приличным. Если нет, то лучше оставить голые стены.

Остальные комнаты были менее оскорбительными. Они нашли другие украшения, чтобы заменить картины в спальне императора. Наконец, они пришли в часовню, которую Саймон внимательно осмотрел. Он нашел фрески, изображающие Христа в шелках и драгоценностях, богохульными и, в конце концов, пришел к выводу, что великолепие угнетает.

– Я слишком стар, – вздохнул он.– Я не могу заставить себя любить сияющее солнце, шелка и сочные фрукты, дома и дворцы с их широкими дверями и окнами, которые заставляют меня постоянно быть вооруженным и лишают возможности отдохнуть по-настоящему. Я скучаю по мягкому климату Англии, по кислым яблокам, по теплой шерстяной тунике и прохладной комнате, где я могу спать спокойно. Я устал от новых мест, Элинор. Я ужасно хочу домой.– Я тоже, – согласилась Элинор.

Она не могла ничего больше сказать, чтобы успокоить его. Они не только не знали, когда попадут домой, но и не были уверены, достигнут ли они когда-нибудь Палестины. Саймон знал, а Элинор предполагала, что у Ричарда не было намерения покидать Кипр до тех пор, пока он не овладеет им. Король мог быть и часто бывал снисходительным к достойному противнику, но он никогда не забывал бесчестия. Более того, Кипр был богатой добычей и мог обеспечивать крестоносцев всем необходимым в течение их похода на Палестину.

Следующее утро было посвящено установлению полного контроля над портом и городом Лимассолом. Днем король и пятьдесят рыцарей поехали верхом осматривать окрестности. В двух лье от города они встретили один из отрядов Комненуса, который, не приняв вызова, бросился прочь. Ричард стал преследовать их, но это длилось недолго, так как лошади не успели еще полностью оправиться от долгого путешествия на кораблях. Проскакав пол-лье, они вдруг увидели армию императора. Ричард остановился, чтобы подсчитать силы противника.

Гуго де Мара, один из королевских клерков, поспешил подъехать к нему.

– Поехали назад, – убеждал он короля, – поехали назад.

Ричард посмотрел на него с изумлением.

– Милорд, – настаивал клерк.– Будет более мудрым отказаться от ближнего боя с такой большой и сильной армией.

Саймон с раздражением поднял глаза к небу, размышляя о том, как могут ученые люди быть иногда такими идиотами. Хорошо зная Ричарда, он понял, что именно слова де Мара склонили его к безрассудным поступкам.

– Сэр клерк, – холодно заметил Ричард.– У нас разные профессии, так что Вы занимайтесь своей писаниной, а войну оставьте нам.

Зная, что если король начинает говорить во множественном числе, значит, он раздражен. Саймон поправил меч в ножнах, чтобы его можно было легко выхватить.

Ричард окинул взглядом всех рыцарей. Их было пятьдесят.

– Ты, – сказал он де Мара, – оставь нас. И любой другой из вас, кто думает так же, сделайте то же самое.

Он опять посмотрел вперед, на войско императора, под лесом знамен подступающее по близлежащему холму.

– Только взгляните на них! – воскликнул Ричард.– Если бы я видел вражеский отряд так близко, неужели я не послал бы свою армию разгромить его вместо того, чтобы заниматься парадом?

– Нет, – сухо заметил Саймон.

– Что? – прогремел Ричард.

– Я сказал, что Вы не послали бы свою армию, – сказал Саймон.– Несомненно, поехали бы с равным количеством рыцарей. Но в Комненусе нет ничего рыцарского.

Его острота вызвала смех. Но Ричард не принял предупреждения, заключенного в этом комплименте, а решил лишь подождать и посмотреть, нанесет ли враг удар. Затем он построил воинов. Но когда и это проявление агрессивности не расшевелило Комненуса, король метнул копье и пришпорил лошадь. Копье Саймона воткнулось в землю слева от копья Ричарда. Весь отряд угрожающе двинулся вперед.

Казалось, вражеская армия ослепла. Воины противника не могли поверить, что горстка людей решится атаковать целую армию. Люди Ричарда ворвались в центр, нанося удары и круша все вокруг, разбрасывая рыцарей и солдат, как щепки. Пройдя врагов насквозь, король издал громкий клич, созывая своих людей, и, бросив то, что осталось от копья, приготовился пробиваться назад. Крестоносцы развернули лошадей и сгруппировались вокруг короля.

Саймон подумал, что именно сейчас, увидев, какие малочисленные силы напали на него, Комненус отдаст приказ уничтожить их. Он почувствовал, как напряглась и заржала под ним лошадь. Лошади других были еще в более плачевном состоянии. Саймон угрюмо улыбнулся. Казалось, что ему опять потребуется соленое мясо, которое он теперь держал под седлом. Им придется хорошо поработать, чтобы пробиться назад. Держа меч наготове, он рассматривал армию Комненуса, пытаясь предугадать, с какой стороны они будут атаковать. Но вместо этого армия начала откатываться назад. Те воины, у которых были самые быстрые лошади, находились уже довольно далеко.

– Вперед! – закричал Ричард.

Но в какой-то момент Саймон засомневался в тактических способностях короля. Неужели Ричард забыл, в каком состоянии находятся их лошади? Но король не стал преследовать отступающую армию. Он направил свою лошадь к лагерю Комненуса. И здесь их действительно ожидало сопротивление. Конюшие и слуги защищали лагерь своего хозяина, который Ричард собирался просто опустошить. В лагере было всего несколько вооруженных людей. Саймон сражался с каким-то растущим отвращением. Каждый его удар убивал или калечил. Он пользовался своим щитом как оружием, а не как прикрытием для тела.

Добыча стоила нескольких синяков и царапин, которые он получил. Саймон перебирал нитку изумрудов в золотой оправе и думал, как хорошо они будут смотреться на белоснежной шее Элинор. Он погрузил на мула свои трофеи: небольшой красивый сундучок, полный подобных украшений, и еще один побольше, набитый самой изящной материей, которую Саймон когда-либо видел, и несколько мешков золотых и серебряных монет. Теперь на какое-то время денежные проблемы Саймона были решены, и к тому же у него был свадебный подарок, который не стыдно будет подарить такой богатой женщине, как Элинор. Всем пятидесяти рыцарям, сражавшимся с Ричардом, было разрешено брать все, что они пожелают. Саймон сел на гнедого жеребца и взял поводья своей уставшей лошади, мула и великолепной арабской кобылы, которую он выбрал для Элинор. Иногда в прошлом при дележке добычи его мучили угрызения совести. В этот раз он был очень доволен тем, что ему досталось. Он был уверен, что прежние владельцы не заслуживали всего этого добра.

Комненус скрылся в гористой части острова. Следующие несколько дней прошли в хозяйственных заботах. Ричард издал указ, обещающий прощение всем, кто прекратит сопротивление. Он также назначил временное правительство, которое готово было честно сотрудничать с местным населением. Необходимо было узнать, где спрятался Комненус. Но у Саймона были другие заботы. Ричард дал ему особое поручение – подготовить все к его свадьбе с Беренгарией в следующее воскресенье. Хотя Саймон мало, что знал о подобных мероприятиях, он с охотой взялся за дело. Будучи неплохим тактиком, он отдал все в руки Джоанны, а сам провел три восхитительных дня в обществе Элинор.

В субботу его срочно вызвали в порт. На горизонте появились три странные галеры, и Ричард намеревался сам лично поплыть посмотреть, кто это был. Саймон про себя выругался. Он был не робкого десятка, но ему не улыбалась эта затея короля.

Но оказалось, что никакой опасности не было. Это были дружественные галеры из Палестины, на борту которых были Гюи де Лузиньян, свергнутый король Иерусалима, и романские принцы – Богемунд Третий Антиохский и граф Реймонд Третий из Триполи. Ричард встретил их с распростертыми объятиями. Сам Бог позаботился о том, чтобы на его свадьбе присутствовали благородные гости. Король был очень счастлив. Саймон объяснял его хорошее настроение еще и тем, что сундуки Ричарда были набиты разным добром, сулившим успешный крестовый поход.

Хорошее настроение короля было на руку Гюи де Лузиньяну, который сразу же начал рассказывать ему грустную историю о том, как Конрад Монферрат устроил против него заговор, лишивший его королевства. Ричард

заверил его, что все потери будут компенсированы. Лузиньян пожаловался на безденежье, и король выдал ему две тысячи серебром и двадцать чаш из столового серебра императора. Единственное, чего не могли вытянуть из Ричарда ни Гюи, ни Богемунд, ни Реймонд, так это обещание сразу же отправиться в Палестину. Ричард намеревался отпраздновать свое бракосочетание должным образом, и, кроме того, он не колебался в своем решении завоевать Кипр.

Саймон полностью поддерживал его второе решение. Хотя он и не имел дела с местным населением и знатью, которая покинула Комненуса и поклялась в верности Ричарду, ему было ясно, что никакие обещания и клятвы не остановят императора. Если Комненус на острове, он постарается уничтожить Ричарда, чтобы навредить крестоносцам. Саймона не очень удовлетворял этот период относительного безделья, который давал королю возможность провести больше времени в обществе своей новой жены. Ричарду было тридцать два года, и он, несомненно, умел обуздывать свои желания. Из того, что Элинор сказала о Беренгарии, Саймон сделал вывод, что у нее не хватит ни ловкости, ни терпения, ни даже желания поддерживать короля в его решениях. Для всех было бы лучше, если бы Ричард был занят другими делами и свел к минимуму общение со своей женой, за исключением, конечно, официальных встреч на балах и праздниках. Ночные посещения жены для исполнения супружеских обязанностей могли бы быть очень краткими, так как он всегда мог сослаться на большую занятость. Если же он будет проводить весь день с женщиной, напевая ей любовные песни, мысли о жене будут постоянно тревожить его.

Саймон уставился на стену королевской спальни, где был изображен молодой человек, совершенно обнаженный, вырывающийся из рук красивой нагой женщины. Ричард посмеялся над первыми комментариями Саймона по поводу этой картины, сказав, что изображенная сцена довольно приличная. Юноша по имени Ипполит спасался бегством от своей матери, предложившей ему место в постели его отца. Саймон не мог понять короля в этом вопросе. Если он окажется когда-нибудь в постели Элинор, он больше будет бояться пренебречь своими воинскими обязанностями, чем супружескими.

Новое положение, которое занял Саймон, не принесло ему успокоения. Через широкое окно, которое выходило во внутренний дворик дворца, он увидел Ричарда, беседующего с Лузиньяном. Он был безвреден, но храбр и достаточно честен. Как правитель, он нес гибель всему. Он был глуп и упрям, не разбирался в людях и событиях и не мог понять, что его собственные поступки приносят ему несчастья. Он никогда не исправлял свои ошибки. Саймон вздохнул. Он не мог ничего поделать. Он только мог надеяться, что Ричард поймет истинную цену этого человека прежде, чем тот принесет ему большие неприятности.