Роза и лев

31

Лондон, 1154 год, декабрь

Огромный зал в Вестминстере был набит битком. Разгоряченные тела прижимались плотно друг к другу, и оттого, что все были облачены в тяжелый бархат, усыпанный драгоценными каменьями, и меха, жар и духота становились все более нестерпимыми. Мужчины и женщины нарядились в самые роскошные свои одеяния, желая быть замеченными и вызвать зависть у таких же лордов и леди, приглашенных на первую представительную ассамблею, устраиваемую новым королем Англии.

Джоселин стояла возле эрла Лестера и жалела, что ее роста недостаточно, чтобы видеть действо, происходящее в дальнем конце зала. Оттуда доносился до нее лишь вздымающийся и опадающий волнами ропот мужских голосов, когда очередной лорд или барон, один знатнее другого, вызывались поодиночке для принесения повторной присяги на верность Генри.

Только Роберт до сих пор не преклонил колени перед Анжу и не произнес слов клятвы. После того, как в Вестминстере был подписан мирный договор, и на Рождество, когда все дворянство съехалось, чтобы засвидетельствовать почтение Генри как будущему королю. Но Роберт в Оксфорд не поехал. С разрешения Стефана он послал туда сэра Джеффри присягнуть за него по доверенности.

Хотя Джоселин настаивала, он наотрез отказался от поездки и остался с нею ждать рождения сына. Событие это случилось, как и рассчитывала Джоселин, в феврале и стало самым важным в жизни обитателей Белавура.

Затем, уже в октябре, Стефан жестоко простудился, что в его ослабленном состоянии было равносильно смертельному приговору. На этот раз Роберт отправился в путь немедленно так как король пребывал в глубоком горе и в полном одиночестве. Его сын Юстас скоропостижно скончался еще в августе, через несколько дней после того, как узнал о перемирии, заключенном в Уоллингфорде. Верующие люди сочли это карой Господней, так как Юстас вел разгульный образ жизни, имел множество пороков и опустошил обитель святого Эдмунда, прогнав оттуда монахов.

Более циничные умы склонялись к версии отравления. Таинственная смерть старшего сына побудила потрясенного, утерявшего способность к сопротивлению Стефана поспешно согласиться с главным условием договора и объявить Генри Анжу следующим королем Англии.

И вот теперь и года не прошло со дня подписания договора, а Стефан уже лежит в гробу.

Джоселин приподнялась на цыпочки, заглядывая поверх голов стоящих впереди мужчин. Все знатные люди прошли церемонию присяги. Осталось только несколько незначительных вассалов. Она нервно обратилась к Лестеру:

— Он пропустил в списке де Ленгли! Король все еще не вызвал Роберта!

Лестер угрюмо кивнул.

У Джоселин перехватило дыхание. Неужели страх и неуверенность в будущем никогда не покинут ее?

Церемония завершилась. Людской ропот утих и сменился гнетущим молчанием. Все поглядывали украдкой и не без злорадства на Нормандского Льва, который стоял в полном одиночестве. Вокруг него как-то сама собой образовалась пустота.

Генри поднялся с трона и огляделся по сторонам.

— Я благодарю вас, милорды, за то, что вы изъявили волю прийти сюда. Я даже вижу, что Роберт из Белавура сегодня почтил нас своим присутствием. Я польщен, сэр, что наконец вы нашли вpeмя и для нас!

— Все мое время теперь принадлежит вам, Ваше Величество! — холодно возразил Роберт. — Как прежде оно принадлежало Стефану Блуа, пока он был жив.

Присутствующие зашевелились, зашептались. Джоселин подалась вперед. О, если бы ей удалось пробиться к Роберту. Но перед ней была непроницаемая стена из человеческих спин.

Роберт стоял неподвижно. Он выглядел не менее значительно, чем король, в алой бархатной тунике с золотыми львами, вышитыми на плече. Он был красив и бесстрашен. Только голова его, в отличие от короля, была непокрыта. Два гордых человека противостояли друг другу, как уже неоднократно бывало в прошлом.

— Подойдите ближе, милорд, — сказал Генри. — Я желаю видеть вас коленопреклоненным.

Роберт двинулся вперед. Эхо гулко отражало каждый сделанный им по каменному полу шаг.

— Однажды вы сказали, что никогда не присягнете мне, — громко произнес Генри. — Вы по-прежнему отказываетесь от присяги?

— Я не присягал вам, потому что принес присягу раньше законному королю Англии. Но после Уоллингфорда я признал себя вашим вассалом. Я уже считаю, что служу вам с той поры, Ваше Величество, — напомнил Роберт.

— Я, однако, так не считаю. Вы должны были прибыть лично. Никакая доверенность не действительна в делах такого рода.

Роберт подошел совсем близко и с достоинством объяснил:

— Моя супруга ожидала рождения нашего первенца. С позволения Стефана Блуа я через доверенное лицо передал вам мои заверения, что я буду поддерживать вас, когда вы станете королем. — Уголки рта Роберта поднялись в саркастической усмешке. — Ведь мы так давно знаем друг друга и так долго воевали между собой, что я надеюсь, вы поняли, о чем я сейчас говорю?

Генри был упрям не менее чем Роберт.

— А сейчас вы опуститесь на колено и присягнете мне?

— Конечно, если пожелаете, хотя от этого я не стану более верным вашим слугой, чем был до сих пор. Не количество произнесенных клятв связывает сеньора и вассала, а одна-единственная, первая и последняя. Я уже почти год — ваш вассал и останусь им до конца жизни — моей или вашей, несмотря на обременительность подобных уз или опасности, которые могут возникнуть из-за булавочных уколов мелких, но очень назойливых князьков, претендующих на корону.

Глаза Генри полыхнули таким огнем после этих слов, что ногти Джоселин до крови впились в кожу ладоней.

— Вот что вы думаете обо мне, милорд! По-вашему, я мелкий назойливый князек?

— Нет. Так думал покойный Стефан. Я же считал, что вы самый опасный его противник!

— И вы оказались правы! — Генри вдруг усмехнулся. — Все же преклоните колени, милорд де Ленгли. Я желаю выслушать вашу присягу, хоть вы и думаете, что в ней нет необходимости.

И когда Роберт повиновался, Генри воскликнул в радостном изумлении:

— Мне бы собрать из таких людей, как вы, хотя бы малый отряд. Вы способны довести меня до белого каления, но, по крайней мере, я могу всегда на вас положиться.

Джоселин, наконец, вздохнула свободно. Ее сын не лишится отца хотя бы в ближайшем будущем.

— Юдит, передай мальчика мне.

Нянька протянула Джоселин плачущего малыша, и тот сразу успокоился.

— Он хорошо поел и не капризничал, пока не услышал ваш голос. Я думаю, что он захотел повидаться с вами перед сном.

Мальчик положил головку на плечо матери и, с усердием посасывая крохотный пальчик, смежил веки. Джоселин любовалась малышом. От отца он унаследовал цвет волос — только чуть более светлых, а от матери — зеленые глаза. Лишь темперамент, которым отличались оба родителя, вроде бы не передался ему по наследству. Малыш был на удивление спокойным, может быть, до поры до времени.

Роберт задержался при дворе короля, а она, сразу же после произнесенной им присяги, заторопилась к сыну — в дом, который они сняли в городе.

Она перенесла мальчика в свою спальню, тихонько напевая, и вдруг замерла, прислушиваясь. Громкие голоса и тяжелые шаги донеслись из-за двери.

Джоселин была уверена, что это возвратился Роберт. Ей не терпелось узнать, чем закончились его разговоры с королем. Но она сразу поняла, что обманулась в своих ожиданиях.

Это был не Роберт. Впрочем, голос разгневанного пришельца был ей слишком хорошо знаком.

— Прочь с дороги, болваны! Не знаете, кто в Англии король?

Без стука король распахнул дверь и ворвался в комнату. Сэр Аймер следовал за ним, возмущенный и униженный.

— Мадам! — обратился к Джоселин Генри. — Этот парень заслуживает наказания. Он пытался напасть на меня, нарушая тем самым присягу, данную вашим супругом.

Джоселин, озадаченная и немного испуганная, переводила взгляд с короля на Аймера.

— Я… Я очень сожалею, миледи! — оправдывался Аймер. — Я сказал, что милорда нет дома, но не смог удержать его!

— Конечно, не смог! — прорычал Генри. — Я король и вправе входить туда, куда я захочу, даже в спальню твоей госпожи. Неужто ты боишься, что я изнасилую женщину на глазах ее сына?

Аймер залился пунцовой краской.

— Разумеется, нет, Ваше Величество, но входить сюда без позволения вы не имеете права.

— Все в порядке, Аймер! — поспешила прервать молодого воина Джоселин ради его же спасения. Чтобы не расплыться в улыбке, она до боли закусила губу. — Я доверяю королю и польщена тем, что он навестил нас. Ты можешь подождать за дверью, Аймер.

Аймер поклонился и нехотя покинул спальню.

Генри усмехнулся.

— Еще бы немного, и я убил бы этого вашего слугу!

— Слуги моего супруга весьма преданы ему, как вы имели возможность не раз убедиться в этом. Кроме того, сэр Аймер один из тех, кто был в той самой церкви в Нормандии.

Генри поежился и оглянулся на дверь с некоторой опаской. Он прекрасно помнил ту сожженную церковь.

Джоселин с гордостью показала ему малыша.

— Мы назвали его Роджером в память об отце милорда. Проснись, маленький! Настало время приветствовать своего короля.

Роджер сердито глянул на Генри. Король ответил ему не менее сердитым взглядом.

— Не слишком ли он маленький, мадам?

— Совсем нет! Он младше вашего Уильяма на шесть месяцев и потому кажется вам маленьким. Он здоровый мальчик и растет очень быстро.

— Мой сын родился в день, когда умер Юстас. Бывают же такие совпадения! Кстати, я особенно рад, что у меня первым родился мальчик. Элеонор рожала королю Франции только дочерей. Не означает ли это особую милость Господа к нашему браку с Элеонор, мадам, как вы думаете?

Джоселин улыбнулась. Генри был воистину упоен своими удачами, дьявол ли ему помогал в этом или Господь, неважно.

— Да, это хороший знак, Ваше Величество! Так говорят в народе.

— Приятно услышать это подтверждение от вас, мадам. Всем известно, что вы разбираетесь в приметах и суевериях.

— Не будем ворошить неприятное прошлое, сир.

— Да! Не будем! Тем более будущее наше так светло и прекрасно. Итак, ваш супруг еще не вернулся? — Генри внимательно оглядел спальню.

— Он остался побеседовать с Ричардом де Люси.

— Ах, де Люси! Хороший человек, хотя и служил Стефану. Но он достоин доверия, и я решил оставить его при себе в качестве советника.

Король принялся расхаживать по комнате, такой же полный энергии и непоседливый, каким он запомнился Джоселин по прошлым встречам. Она усадила маленького Роджера в креслице на колесиках, сооруженное Робертом для сына.

— Он и вправду признал меня? — неожиданно поинтересовался Генри.

У Джоселин возникла странная мысль, что он имеет в виду маленького Роджера. Несколько мгновений она пребывала в растерянности.

— Простите, сир, я не очень вас поняла. Генри насупил брови.

— Он действительно отмел прошлые обиды? Может ли он признать меня королем? Мы сражались долго и отчаянно и причинили друг другу много горя.

— Вы говорите о Роберте? — Джоселин вздохнула с облегчением. — Но он же дал клятву…

— Не слишком ли это просто? — Генри с сомнением покачал головой. — Всего лишь пара слов… и он уже мой слуга… Я скоро уезжаю в Нормандию и хотел бы иметь здесь человека, которому можно верить. Таковых в моем окружении почти нет.

— Вы слышали, что он сказал сегодня. Его слова не расходятся с делом.

— Да, таково общее мнение о нем… — Генри помолчал, словно раздумывая о чем-то. — Кстати, я решил возвратить ему кое-какие вещи… Его меч я передал одному из слуг, а вот этот предмет я хотел бы вручить самолично. Согласитесь ли вы принять его от меня?

Не дожидаясь ответа, Генри засунул руку под тунику и извлек оттуда нечто, завернутое в голубой шелк. Джоселин положила крошечный сверток себе на ладонь и ощутила его тяжесть.

Это был массивный золотой перстень с ониксом.

Когда Генри заговорил, голос его почему-то стал хриплым.

— Я слышал, что он принадлежал его отцу, сэру Роджеру де Ленгли. Ваш супруг не прочь получить его назад. Чтобы передать потом своему сыну, я так надеюсь.

У Джоселин мурашки пробежали по спине. Это был перстень, снятый Генри с пальца обгоревшего трупа — с руки мертвеца, которого Генри принял за де Ленгли.

— Да, сир. Мой муж обрадуется возвращению фамильного перстня.

— Как я уже сказал, мадам, мы с де Ленгли много причинили друг другу зла.

Джоселин трудно было поверить, что такой человек, как Генри Плантагенет, в чем-то раскаивается. Только бы он не пожалел о своем раскаянии позже.

— Я благодарна вам за перстень и за то, что вы сделали для нас после Тетбюри, а затем и в Уоллингфорде… Отец моего сына обязан вам жизнью.

Генри лукаво улыбнулся.

— До этого, мадам, я столько раз пытался его убить, и все неудачно. Кроме сожженной церкви — тут уж, простите, взыграл мой бешеный нрав, я слишком погорячился, — кроме этого досадного эпизода, нас связывают и другие малоприятные воспоминания. Я бы не хотел ими делиться с вами.

Дверь спальни распахнулась настежь, и на пороге появился де Ленгли. Все трое застыли в полной неподвижности. Только сердца их колотились учащенно.

И вдруг король расхохотался.

— Подобную сцену мы уже разыгрывали с вами, милорд. Правда, в несколько иных обстоятельствах, как я помню. Прошу вас, не надо так грозно смотреть на меня. Вашу жену я не соблазнял, и она меня также.

Роберт вздрогнул при этом намеке. Джоселин поспешила встать между мужчинами.

— Король прибыл, — объяснила она, — чтобы посмотреть на нашего сына и кое-что вернуть вам. Взгляните! Это ваш фамильный перстень.

Джоселин протянула ему драгоценную реликвию. Роберт покрутил перстень в пальцах.

— Я надеялся снять его с вашей мертвой руки, сир!

— А меня убеждали, что я снял его с пальца мертвого де Ленгли… Я рад, что ошибся, — добавил Генри мягко.

— Меня не так-то легко убить. Впрочем, как и вас, сир.

Роберт надел перстень на палец.

— Я бы предпочел, чтобы впредь вы сражались на моей стороне, — сказал король и внезапно обратился к Джоселин: — Мадам, вам никогда не приходило в голову, что вы могли бы стать графиней?

Джоселин посмотрела на него в изумлении. Генри продолжал:

— Мне думается, что на Западе Англии необходимо создать новое графство, где верный мне эрл — а вы, мадам, утверждаете, что де Ленгли будет верен мне — защитит границу и укоротит руки некоторым строптивым и жадным до чужого добра вельможам.

Он обернулся и увидел, с каким неподдельным удивлением смотрит на него Роберт.

— Пока я еще до конца не все обдумал, но завтра мы можем детально все обсудить. Первым и главным вашим вассалом станет, конечно, сэр Уильям Монтегью, отец весьма буйного и тщеславного сынка. Что вы скажете на это, граф Роберт? Сможете ли вы накинуть узду на молодого Монтегью? Роберт встретился взглядом с Джоселин, увидел, что она улыбается робко, умоляюще, и тогда сам улыбнулся.

— Рассчитывайте на меня, сир. Справиться с этим мальчишкой — это не самая трудная задача из тех, что предстоит мне решать.

— Согласен, эрл Роберт, полностью согласен. И раз мы пришли к согласию, то я с легкой душой покидаю вас. Мы расстаемся до завтра.

Генри вновь обратил свой взгляд на мальчика.

— Чудесный малыш. Скоро он научится ходить, потом и говорить, а потом… потом все будет зависеть от воспитания. Надеюсь, что вы внушите ему, мадам, те понятия о долге и верности, которыми руководствуется его благородный отец. На старости лет мне не хотелось бы столкнуться с молодым львом.

Джоселин не успела еще придумать подходящий ответ, как король вновь заговорил с Робертом:

— Со вторым браком вам повезло больше, чем с первым, милорд. Вы проявили мудрость при выборе супруги. От души вас поздравляю. По милости Господней, все что ни делается — к лучшему. В памяти моей вдруг всплыли такие имена, как Маргарет… Юстас… Разве не проявил Господь свою волю в том, что они ушли из жизни молодыми? Без них легче стало дышать…

Сделав это загадочное заявление, король удалился. Роберт последовал за ним, чтобы проводить Его Величество, как подобает настоящему хозяину.

От беспрерывного хождения Генри по комнате, от его странных намеков и расточаемых им милостей у Джоселин кружилась голова.

— Что все это значит, милый? — спросила она у сына. — Могла ли я когда-нибудь мечтать, что ты станешь наследником графского титула?

Маленький Роджер в ответ только моргал глазками да сосал большой палец. Она взяла малыша на руки и, вконец обессиленная, погрузилась в забытье.

Возвратившийся Роберт не решился ее будить, но она сквозь дремоту ощутила, что он здесь, рядом с ней. Она произнесла, не открывая глаз:

— Как я люблю тебя, Роберт! Я любила тебя всегда — и когда ты был вне закона, и когда ты был пленником… И теперь, когда ты — граф, я уже не могу любить тебя сильнее, чем раньше. Ты прости меня…

— За что же? Я знаю, что ты уже давно отдала мне всю себя. Всю свою любовь до капли.

— Но ведь Генри ошибался, когда похвалил тебя за мудрый выбор. Ты же вначале выбрал Аделизу… И все могло быть по-другому.

Роберт бережно принял у нее из рук спящего сына и заговорил шепотом:

— Я хочу, чтоб ты знала, Джоселин. Я с самого начала не собирался жениться на Аделизе. Клянусь Богом, с меня достаточно было одной неудачной женитьбы. Никто на свете не заставил бы меня согласиться на подобное вторично. Даже сам король! Неужели ты не догадывалась, в чем был мой расчет? — продолжил он с озорной улыбкой. — Нет?

Джоселин покачала головой.

— Но ведь при тебе же Пелем обвинял меня, что я бросил в темницу, а возможно, и умертвил свою супругу. И рассказал ему об этом кто-то из моих слуг. Но представь, дорогая, кто из моего окружения мог распускать такие слухи? Ты же знаешь, как люди преданы мне.

— Роберт! Неужели ты… Ты сам?! Роберт довольно ухмыльнулся.

— Разумеется, не я, а Джеффри по моей просьбе. Я подслушивал, как он расписывал жуткую картину, и у меня самого мороз пробегал по коже. А уж потом… в свою очередь, и Пелем напугал Аделизу до смерти.

— И ты знал, что они собираются бежать?

— Можно сказать, что я сам их и вытолкнул из замка Монтегью.

— И с самого начала ты хотел меня? — не поверила Джоселин.

— Разве я об этом не сказал вам в день нашей свадьбы, мадам? Или у вас было плохо со слухом, что вы меня не услышали?

— Но… но почему же вы просто не признались отцу, что хотите меня в жены?

— Тогда я не получил бы за тобой в приданое то, что было обещано Аделизе. А я хотел прибрать к рукам все. И тебя, и замок, и поместье в придачу.

— Я начинаю верить, что Лестер во всем был прав. Ты искусный игрок.

— Главный мой выигрыш — это ты! Пожалуйста, поцелуй меня, дорогая. Я хочу проверить — может, графини целуются иначе, чем нетитулованные особы.

Поцелуй Джоселин был долгим — сначала нежным, а потом страстным. У Роберта потемнело в глазах.

— Вы проделали это весьма впечатляюще, графиня. А на что еще вы способны, ваша светлость?

Сказав это, он простер вперед руки, схватил Джоселин, прижал ее к себе и тут же был остановлен истошным сердитым ревом.

— Боже, я и забыл про него!

Он подкинул на руках громко протестующего сына.

Джоселин перевела взгляд с умиленного лица родителя на обиженную мордашку его отпрыска.

— Наш сын, как и все де Ленгли, не позволяет, чтобы о нем забывали.

Несмотря на плач малыша, Роберт все же дотянулся до Джоселин и крепко расцеловал ее в щеки и губы. Потом они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Я обожаю моего сына, мадам, — сказал Роберт, — но согласен с одним тонким замечанием нашего молодого короля. Он как-то сказал, что в некоторых обстоятельствах третий бывает лишним.

Джоселин взяла у него ребенка.

— Я разыщу Юдит. Его давно пора уложить спать.

Де Ленгли улыбнулся. Это была та самая улыбка соблазнителя, которая на протяжении двух лет — с первого дня их знакомства — будоражила в ней кровь.

— Пора ложиться спать и нашим слугам. В первую очередь Аймеру, который, бедняга, все караулит в коридоре.

— О, Боже! Он все еще там?

— Вы же не отдали ему приказа покинуть свой пост, графиня. А в нашем доме вы обладаете такой же властью, как и я, если не большей, — шутливо добавил он.

Джоселин осторожно взяла малыша на руки и вышла из комнаты. Роберт остался ждать ее. Скоро она вернется к нему в супружескую постель.

Счастье переполняло Джоселин. Судьба дала ей все, что может желать женщина, — у нее был любящий муж, прекрасный сын, верные слуги, замок, земли и теперь даже графский титул. И в стране наконец наступил мир.

Она подумала о матери. Испытала ли Гвендолин в жизни хоть малую частицу той радости, которая выпала на долю ее дочери?

Может быть, мать смотрит на нее сейчас с небес и радуется? Если бы это было так, душа Джоселин полностью бы успокоилась.