Смотря на вид из нашего окна, я чувствовала гармонию. За эти дни, проведенные в этом доме, я многое получила. Кирьян спал, а я, взглянув на карандаши, поняла, что хочу рисовать. Первый раз в жизни я хотела рисовать, чувствуя себя счастливой.
— Ты уже проснулась? — потянулся Кирьян на кровати.
— Я еще не ложилась.
Приподняв брови с серьезным взглядом, с нотками тревожности посмотрел на меня.
— Не переживай, все в порядке. Вот, — продемонстрировала я свой новый шедевр.
Конечно, я никогда не считала так про свои работы. Да, это всего лишь картинки, которые, как правило, я сминала. Но эта отличалась от остальных: изменилась не только палитра цветов, но и суть картины. Я отразила на ней не чувства, а то, что видели мои глаза. Розовая нежность, заливая перистые облака, мягко танцуя с голубым цветом неба, стекает в зеркально-мертвую зыбь воды.
— Безумно красиво, как и ты!
— Прекрати, мой юный Пикассо зазнается.
На самом деле он ликовал. Все мое нутро ликовало не от картины, а от эмоций, которые я испытала в процессе ее создания и сейчас при виде его взгляда на эту картину.
— Я подарю ее Рэму и Агате. Да! — подтвердила сама себе. — Так и сделаю.
Я нашла способ, как отблагодарить Агату и Рэма за их гостеприимство.
Кирьян
Возле самолета нас встречал лично капитан. Обычно он занят подготовкой к взлету, но сегодня он вызвал меня на разговор. Илина заняла место в кресле, а я внимательно слушал пилота.
— Кирьян Давидович, нужно было сообщить раньше, но хотелось лично, при встрече.
Видно, что нервничает, да и виделись вроде, когда сюда летели. Интересно, в чем дело?
— Когда при запланированном полете в столицу нашли неисправность, я уже полностью подготовил самолет к взлету. Но потом какое-то шестое чувство заставило меня попросить техников проверить все еще раз. Зная, чей самолет, они сразу согласились повторить проверку. И уже на заключительном этапе обнаружилась та самая поломка.
Я слушал его внимательно, пытаясь понять каждое слово. От авиации я был далек и даже не мог предположить, что конкретно могло случиться, чтобы отменить полет.
— Ни один датчик не показал сбой в системе, — продолжил он. — Но там было все… — подбирал он слова. — Все изувечено. Я вообще не понимаю, как они не обнаружили это сразу. При осмотре нового самолета, возможно, просто не присматривались, ведь работа была выполнена ювелирно — сделали все незаметно.
— Сделали?
— Да, — подтвердил он мои домыслы.
— Я больше чем уверен, что это неисправность, — уточнил. — Невидимая неисправность подстроена! И она была не одна. С чем-то самолет может справиться, но когда много тех самых увечий, тут без шансов, — покачал головой. — Малейшая искра и все.
Не знаю, видел ли он искры, всполохнувшие в моих глазах или нет, но во мне явно что-то щёлкнуло, потому что какая-то тварь заказала меня. Не то чтобы я был удивлён, это нормальная практика, но меня в данный момент это не совсем устраивало. Почему именно сейчас? Посчитали, что я стал уязвим?
— Я могу вам подробно описать каждую поврежденную деталь.
— Буду благодарен, если сможете сделать в электронном виде.
— Конечно, Кирьян Давидович, — согласившись, кивнул головой. — И все же работа сделана очень кропотливо, кто-то очень постарался.
Я и без намеков понял, что ситуация, мягко говоря, не очень. И нужно как можно скорее найти эту гниду.
Хочешь не хочешь, а в голове сразу начинают мелькать мысли: кто может быть в этом замешан. И по сути их не так много. Новые компаньоны этого делать не станут. Это им просто не выгодно. Настоящие тоже нет. Хорошо забытые старые — возможно, но опять же у каждого контракта есть свой период действия, и по его истечению обе стороны получают свое. Нужно смотреть кого-то из окружения вне работы. А хуже всего, если это кто-то действительно близкий.
Самолет начал набирать высоту, Илина неуверенно взяла меня за руку. Вовсе не для поддержки, во всяком случае, мне так показалось, а для уверенности, что по приземлению между нами останется все так же хорошо.
Уже в полете на высоте десять тысяч метров мой юный Пикассо начал клевать носом. Переложив ее на диван, укрыл пледом.
— Спасибо, — отозвалась Илина, не открывая глаз. — За все спасибо, кажется, я люблю тебя.