Роза в снегу

ГЛАВА 7

— Уверен, вы можете понять причины, по которым я так поступаю, Шеридан. Видит Бог, я не хочу оскорбить ваши чувства. Несомненно, вам будет трудно принять мои условия, однако… — Граф Кортни прочистил горло и вперил в Алана пронизывающий взгляд. — Думаю, вы сможете понять, что мною движет. Мой долг думать о будущем Эммы. При этом я не могу не принять во внимание ваше прошлое. Вы питаете слабость к азартным играм, у вас нет деловой хватки. Однако, — поспешил добавить он, — вас нельзя за это винить, учитывая ваше воспитание… Вы меня слушаете, Шеридан?

— Конечно.

Тон Алана был язвительным, но сдержанным.

— Таким образом, я поставил перед вами условия этого приданого. Эмма должна иметь полный контроль над финансами. Она, разумеется, будет должным образом обеспечивать все ваши потребности.

— Значит, вы хотите сказать, — обратился Алан к Эмме, — что мне придется клянчить у вас деньги?

Она сглотнула.

— Прошу вас, попытайтесь взглянуть на все это с другой стороны, — поспешил вмешаться лорд Кортни. — Учитывая вашу репутацию…

— Но так не делается. Жены не содержат мужей. Наоборот.

Кортни встал между Эммой и Аланом и улыбнулся:

— Вы должны понять мои опасения. Помилуйте, сколько можно услышать историй о кутилах, которые спускают состояние жен, и те вынуждены прозябать в бедности весь остаток дней своих. Я не хочу, чтобы Эмма проснулась однажды утром и обнаружила, что она и ее сын выброшены вон ради другой женщины.

Глаза лорда Кортни стали жестче, а улыбка еще более искусственной.

— Возьмите, к примеру, вашу мать и отца…

Разговор потянулся дальше. Эмма почти не слушала. Она вглядывалась в лицо своего будущего мужа, наблюдая, как его выражение переходит от изумления к гневу, от гнева к пугающей ярости. Внутренний голос шептал ей, что она должна бы находить удовольствие в этой сцене — в конце концов, причины, по которым он женится на ней, далеки от рыцарских. Так почему же это не так? Почему ей хочется подскочить и закричать на отца, что его идея нелепа? Гордость Алана и без того достаточно уязвлена этим браком. Он имеет полное право забрать назад свое предложение просто из принципа. Но сделает ли он это?

Эмма вспомнила, как всю ночь ворочалась в постели, страшась этой встречи. Ей снилось, что он отказывается от условий договора и в негодовании покидает дом.

Еще ей снилось, что он падает на колени и говорит о своей бесконечной нежности и любви и о том, что готов согласиться на что угодно, лишь бы она стала его женой.

Пока ни того, ни другого не произошло.

— Скажите, Шеридан, вы согласны на эти условия? — спросил граф Кортни.

Алан сидел так спокойно, словно этот нелепый поворот событий ничуть не волновал его. Только глаза выдавали ярость.

— Похоже, у меня нет выбора, — ответил он.

Кортни улыбнулся и протянул руку. Алан не принял его рукопожатия.

С погасшей улыбкой отец Эммы произнес:

— Есть еще один вопрос. Это касается мальчика. — Он порылся в бумагах. — Если случится, что брак между вами будет расторгнут, его мать сохранит опеку.

В ответ Алан лишь рассмеялся. Затем он поднялся со стула и обратился к Эмме:

— Я говорил с официальными лицами магистрата. Остальное предоставляю вам, поскольку вы, похоже, склонны всем руководить.

Он круто повернулся и вышел из комнаты, даже не попрощавшись. Эмма бросилась за ним.

— В котором часу? — крикнула она ему вслед.

— В полдень, — последовал короткий ответ.

Она пошла за ним в холл, где Джон стоял с плащом и перчатками Алана. Старый дворецкий помог ему надеть плащ и открыл дверь.

— Мистер Шеридан, — окликнула она.

Задержавшись в дверях, Алан оглянулся.

— Я… понимаю, что вы должны чувствовать, но никто не станет приставлять пистолет к вашей голове и заставлять пройти через это.

— Это как сказать.

Эмма сделала глубокий вдох:

— Ваше положение, должно быть, крайне отчаянное, сэр.

Алан пожал плечами и стал неторопливо натягивать перчатки.

— Не больше, чем ваше, полагаю.

Она нахмурилась, когда Шеридан медленно направился к ней. Глаза его сверкали, как огненные искры.

— В самом деле, ваше положение, должно быть, крайне отчаянное, если вы выходите за меня, мисс Кортни, — сказал он пугающе безразличным тоном. — Потому что я не из тех, кто добровольно поступается своим достоинством. Стоит только взглянуть на мое весьма бурное прошлое, и вы поймете, что я имею в виду.

— Это угроза? — возмутилась она.

— О нет, мисс Кортни. Я же не гремучая змея, которая трещит хвостом, предупреждая, что собирается наброситься. Я намного хитрее.

Эмма застыла, когда он слегка коснулся пальцем ее груди точно в том месте, где под блузкой скрывалась татуировка, и медленно скользнул пальцем вверх, а затем вокруг шеи к затылку, где его большая ладонь погрузилась в ее волосы. Он наклонил к ней голову, и ее сердце забилось чаще. Глаза мужчины гипнотизировали, и она могла лишь гадать, страх или восторг превращают ее колени в вату.

— Я куда хитрее, — тихо повторил он. — Я скорее гадюка, мисс Кортни. Я заползаю в вашу постель и сворачиваюсь среди простыней. Я дожидаюсь момента, когда вы становитесь наиболее уязвимы, прежде чем ужалить.

— Если вы пытаетесь запугать меня…

— Это просто дружеское предостережение. Мы ведь друзья, не так ли, мисс Кортни?

Она попробовала кивнуть.

Не отрывая глаз от Эммы, он пробормотал:

— А теперь дружеский поцелуй на прощание. Полагаю, у меня есть на это право. В конце концов, что за жених я буду, если не продемонстрирую своей сердечной привязанности моей единственной любви?

Он наклонился и поцеловал ее в губы так, что она едва не задохнулась. Потом оторвался от нее и, резко повернувшись, вышел из дома.

…В субботу утром Эмма проснулась с ощущением пустоты в желудке. Это был день ее свадьбы, а она не получала никаких известий от своего жениха с тех пор, как он ушел из ее дома пять дней назад.

Часть утра она провела с сыном. Они совершили свою традиционную прогулку по дорожкам поместья, затем спустились к пруду. Когда они сидели, обнявшись, на мраморной скамейке, Эмма попыталась объяснить сыну, какая перемена в жизни их ожидает.

— Мы будем там счастливы? — спросил мальчик.

— Да, — ответила она. — Мы будем очень счастливы.

— У меня будет папа?

— Совершенно определенно.

— А он тебя любит, мамочка?

Эмма улыбнулась:

— Да.

— А меня?

— Конечно, он любит нас обоих, иначе бы не женился на нас, верно?

Эти слова преследовали ее все утро, пока она мылась и одевалась. «Как забавно, что все так вышло, — думала она. — И все же… все же, если когда-то я готова была выбрать брак с Аланом при любых обстоятельствах, то теперь…»

Теперь она предпочитала, чтобы он любил ее.

Эмма сидела на стуле в помещении магистрата и смотрела на фарфоровые часы, сделанные в форме колокольчиков. Комната была украшена специально для свадеб.

Без пятнадцати двенадцать прибыл только один гость, брат Алана, граф Шеридан, который поздравил ее и извинился за то, что его жена не смогла прийти: графиня Шеридан ожидала появления на свет третьего ребенка.

Церемония была назначена на полдень. Хью забрался на пуфик у окна и заверил ее, что сообщит сразу, как только его новый папа прибудет.

Часы пробили двенадцать, а жених все не появлялся.

В четверть первого Эмма все так же сидела на краешке стула, время от времени поигрывая рукавами платья, а Алана все не было. Хью ерзал на сиденье и то и дело спрашивал:

— Мама, когда же он приедет?

— Скоро, — отвечала она.

— Мамочка… — позвал Хью, своими маленькими пальчиками сжимая ее руку. — Почему ты плачешь, мамочка?

…Таверна «Кот в сапогах» была на редкость переполнена для такого раннего часа. Мужчины теснились поближе к бару, время от времени поднимая кружки в шутливом тосте за жениха и невесту Шеридан-холла.

— За этого ублюдка Мердока, который за всю жизнь палец о палец не ударил. Пусть теперь со своей женушкой пожинают плоды его труда.

Все разразились хохотом.

— Я не видел эту девку Кортни, но слыхал, она страшна, как крокодил.

— Да еще и с пацаненком, которого прижила, говорят, от румынского цыгана.

— Говорят, у нее вытатуирована пара драконов на заднице. По одному на каждой половине. Когда она идет, то кажется, будто они пляшут джигу.

Снова хохот, сотрясший стены прокуренной комнаты.

Мало-помалу смех затих, когда головы, одна за другой, стали поворачиваться к двери, где стоял граф Шеридан, великолепный в своем дорогом, прекрасно сшитом сером смокинге и брюках в полоску.

Тишина упала камнем, когда Ральф перевел недобрый взгляд с раздосадованных физиономий бражников на Алана, который сидел ссутулившись в темном углу комнаты, обхватив горлышко бутылки виски.

Послышались приглушенные возгласы: «Почему мне никто не сказал, что он здесь?» и «Я и сам не знал». Алан поднял глаза на брата, который подошел и остановился возле столика.

— Вы только поглядите, кто здесь, — протянул Алан. — Какими судьбами, Ральф?

— Уверен, ты прекрасно знаешь, который час.

Он вытащил карманные часы из кармана жилета и открыл крышку.

— Половина первого.

— Ты ничего не забыл?

Алан налил себе еще стакан и оттолкнул бутылку.

— Вообще-то, милорд, я сижу здесь и вспоминаю многое. — Он поерзал на стуле. — Надо признать, что решения, которые я принимал в молодости, не отличались мудростью. И теперь, когда я не так молод, я могу оглянуться на свои ошибки с некоторым пониманием и сказать себе, что не повторил бы их… будь у меня такая возможность.

— И какое отношение все это имеет к Эмме? — поинтересовался Ральф.

Алан провел рукой по волосам и устало потер глаза.

Наклонившись над столом. Ральф сурово заглянул в лицо Алана:

— Кажется, я знаю. Ты считаешь, что она недостаточно хороша. Теперь, когда ты из кожи вон лезешь, чтобы стать настоящим джентльменом, ты думаешь, что, учитывая ее реноме, она будет постоянным напоминанием о твоем. В этом дело, да, Мердок? Как можно завоевать уважение, когда у тебя на шее сидит жена с таким же сомнительным прошлым, как и твое? Несомненно, она будет живым свидетельством того, что тебе снова пришлось довольствоваться объедками.

Алан нахмурился.

Ральф отодвинул стул и опустился на него.

— Может, ты и прав, Мердок. Лично я не могу представить вас двоих вместе.

— Нет?

Ральф покачал головой:

— Нет. Кто захочет жену, которая плясала в чем мать родила вместе с цыганским табором.

— Она не была в чем мать родила, — огрызнулся Алан.

— Но…

— На ней были шарфы.

— А… еще эти ее татуировки…

— Они не видны, так какое это имеет значение?

Откинувшись на спинку стула, Ральф пожал плечами:

— Ее никак не назовешь хорошенькой.

— Напротив. Бывают моменты, когда она очень даже ничего.

— В самом деле? Когда же?

— Когда снимает очки. Когда волосы ее слегка растрепаны ветром. Когда гнев или смущение разрумянят ее щеки… Или когда она копается в саду с розами.

— Гм. Хорошенькая, говоришь?

— Ничуть не хуже своей испорченной сестрицы.

Ральф посмотрел, как Алан опорожнил свой стакан и снова наполнил его.

— Конечно, остается еще вопрос ее репутации.

— Ну и что из того?

— У нее мальчишка.

— Его зовут Хью.

— Никто не знает, кто отец мальчика.

— Хью. Его зовут Хью.

— На тебя ляжет тяжкая ответственность растить чужого ребенка. Могу себе представить, каково нести такой тяжкий крест…

— На что, черт побери, ты намекаешь?

— Ну… он ведь ублюдок.

Алан медленно поднялся со стула.

— Не называй его так.

— Ну, значит, незаконнорожденный. Взгляни правде в глаза, Мердок, он был рожден вне брака…

Алан легко наклонился над столом и, схватив Ральфа за сюртук, сдернул со стула, разбросав бутылки и стаканы.

— Ты намекаешь, что из-за беспечности его родителей Хью меньше достоин внимания, чем любой другой ребенок? Мне известно, что Хью, помимо того что он очень красивый мальчик, исключительно хорошо воспитан, и любой мужчина мог бы гордиться тем, что у него такой сын.

Ральф, не моргая, уставился в покрасневшие глаза Алана.

— Похоже, ты ужасно чувствителен в отношении мисс Кортни и ее сына. Не понимаю, почему, особенно в свете этого факта, ты заставляешь их ждать у алтаря?

Медленно Алан разжал руки, сжимавшие сюртук Ральфа. Вокруг них посетители пивнушки стояли как вкопанные, уставившись в свои бокалы и делая вид, что не слышат разговора братьев.

— Черт бы тебя побрал, Ральф, — пробормотал Алан.

Ральф только пожал плечами и одернул сюртук.

— Ты в состоянии дойти до магистрата?

— Я… не знаю.

— Если поторопимся, то, возможно, придем прежде, чем невеста убежит, окончательно опозоренная.

— Давай кое-что уясним прямо сейчас.

— Прекрасно.

— Я женюсь на девчонке только по одной причине: чтобы заполучить ее приданое.

— Я верю тебе, Мердок.

— Шеридан.

Ральф расправил плечи и разгладил манжеты.

— Забавная штука с этим именем, Шеридан. С того самого времени, как первый Шеридан сражался на стороне короля Ричарда[2], ни один из этого рода никогда не женился на женщине, которую не любил бы всем сердцем. Считай это традицией.

Алан бросил на Ральфа гневный взгляд и выскочил из таверны, оставив всех в полнейшей тишине.

Чиновник магистрата говорил торжественно и быстро, пока Эмма и Алан стояли рядом, пытаясь сосредоточиться на словах и не обращать внимания на напряжение, электризующее атмосферу между ними.

Эмме с трудом удавалось совершать глотательные движения из-за комка в горле, но она понимала, что выйти из себя на людях — только упасть в глазах окружающих, которые и без того невысокого мнения о ней.

Господи, Алан явно провел последние часы в какой-нибудь таверне. От него несло кислым элем, виски и табаком. Он даже не потрудился переодеться. Он стоял, слегка покачиваясь, и бормотал слова брачного обета так, что никто, кроме него самого, не мог их разобрать.

Так почему же она терпит все это?

Алан прилагал невероятные усилия к тому, чтобы сфокусировать взгляд на строгом чиновнике и сосредоточиться на его словах. Однако глаза его то и дело возвращались к женщине слева от него. Эмма ни разу не взглянула на него, тогда как он просто не мог оторвать от нее взгляда. Куда девалась невзрачная старая дева, прятавшаяся за толстыми линзами очков?

Он заранее отрепетировал извинение, не сомневаясь, что она отвергнет и его извинения, и его самого. Она отказалась видеть его, когда он пришел в магистрат, лишь сказав отцу: «Давайте покончим с этим».

Прекрасно. Так тому и быть. Не дала ему возможности солгать и почувствовать себя не таким ослом, каким он выставил себя.

Он всячески распалял свой сарказм и злость, но, едва только увидел ее, входящую в комнату в простом, но очень красивом свадебном платье, вся его заранее установленная линия обороны рассыпалась. Ее волосы были массой пышных, ниспадающих каскадом красновато-каштановых локонов, которые обрамляли гладкое, как фарфор, лицо. Она шла за руку со своим сыном, который сейчас стоял рядом с ней и с надеждой поглядывал на Алана большими зелеными глазенками.

— Мистер Шеридан.

Он заставил себя поднять глаза на главу магистрата.

— Я спросил, сэр, берете ли вы эту женщину…

— Конечно, беру, иначе я бы тут не стоял.

Ральф прочистил горло.

Эмма с каменным лицом смотрела прямо перед собой.

Сэр Хиггинс выпятил губы и перевел взгляд с одного на другого.

— Мисс Кортни, берете ли вы этого мужчину себе в законные супруги?

Молчание.

Кто-то снова прокашлялся — без сомнения, Ральф пытается сдержать смех. Секунды шли, и становилось все очевиднее, что Эмма пересматривает свое решение.

«Вот оно, начинается, — подумал Алан. — Конечно, мог бы догадаться. Я унизил ее, теперь пришел ее черед. Сейчас она объявит, что скорее в аду замерзнет, чем обменяется супружескими обетами с этим ублюдком».

Хью поднял глаза на мать и потянул ее за юбку.

— Пожалуйста, мамочка, — прошептал он.

— Да, — сказала она тихо. — Беру.

Закрыв глаза, Алан медленно выдохнул, только сейчас осознав, что все это время не дышал.

Было произнесено еще несколько монотонных фраз, за которыми последовал неловкий момент, когда чиновник попросил кольцо невесты.

— Я… — Чувствуя, как лицо его похолодело, а потом запылало, он пробежал руками по жилету, сунул руки в карманы куртки, потом опустил их и стиснул в кулаки. — У меня его нет, — признался он.

— Ясно… Тогда объявляю вас мужем и женой. Мистер Шеридан, можете поцеловать свою жену.

Алан уставился на него и не шелохнулся.

— Сэр, вы могли бы сделать, по крайней мере, это, — подчеркнул чиновник с явным неодобрением и раздражением.

Алан скованно повернулся к ней, и она сделала то же самое, предпочитая, однако, смотреть на его рубашку, а не встречаться с его виноватым взглядом. Он неуклюже взял ее за плечи и вгляделся в лицо. Она не подняла головы и не предложила ни малейшего поощрения.

— Эмма, — произнес он тихо и несколько неуверенно, впервые назвав ее по имени. Потом нежно поймал ее подбородок кончиком пальца и приподнял ее лицо. — Прости, — прошептал он в холодные глаза и наклонился к ней.

Эмма отвернулась, и его губы скользнули по мраморной щеке.

Дело сделано.