Роза в снегу

ГЛАВА 9

Алан положил руку ей на колено. Эмма поглядела ему в лицо, заглянула в глаза — в глаза, которые принесли ей столько бессонных ночей. Что она увидела там? Неверие? Замешательство? Неужели он внезапно разгадал ее и понял, что она любит его, любит с того самого дня, когда он обнаружил ее подглядывающей за ним из-за ствола старой рябины?

— Я стою того, чтобы меня спасти? — переспросил он мягко, задумчиво. На лице мужчины было написано изумление, однако губы цинично скривились.

— Ты так думаешь, Эмма?

Почувствовав смущение, Эмма отвернулась. Она открыла ему слишком много. Без сомнения, он будет смеяться над ней, может, даже презирать за наивность и детский романтизм.

— Посмотри на меня, — приказал Алан, а когда Эмма не сделала этого, приподнял ее голову за подбородок. Глаза его странно блестели. — Почему? — просто спросил он.

— А почему нет? Ты мой муж, разве это не моя обязанность?

— Обязанность? Ты чувствовала себя обязанной угодить отцу и сестре, поэтому вышла за меня. Ты чувствовала себя обязанной сделать жизнь своего сына лучше, поэтому вышла за меня. И ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты заключила этот брак с целью спасти меня, как будто я действительно тебе небезразличен? — Горечь закралась в его голос, когда он продолжил, но уже чуть тише: — Никто никогда не считал, что я достоин чего-то лучшего, милая моя. Так как же я могу поверить тебе? Тебе, чужой, несмотря на то что мы мимоходом встречались лет сто назад?

На это у нее не было никакого ответа, за исключением правды, а эта правда казалась нелепой даже ей самой. Поэтому она промолчала.

В этот момент в комнату вошла Молли, а вслед за служанкой вбежал Хью.

— Мамочка! — закричал мальчик и забрался к Эмме на колени. Затем в комнату вошла Дорис. Хью захихикал. — На нее опять нашло, — сказал он. — Она заставила Бриггса остановиться посреди дороги и искать котика.

— Не могу представить, куда он запропастился, — печально пробормотала Дорис.

— Ты не говорила, что она приедет с вами, — нахмурился Алан, недовольно взглянув на Эмму.

— Это подразумевалось само собой. Она няня моего сына.

— Она не опасна?

— Нисколько.

— Я хочу есть, — объявил Хью.

— Мисс Кукс приготовила на ужин пирожки с мясом и чай.

— Я не люблю пирожки с мясом.

Молли фыркнула и выскочила из комнаты.

— Возможно, сегодня ты мог бы сделать исключение.

— В этом доме холодно, темно и странно пахнет. Тут живут привидения?

— Думаю, нет.

— Я хочу посмотреть свою комнату.

Эмма взглянула на Алана:

— Вы приготовили ему комнату, сэр?

— Это не пришло мне в голову.

— Значит, я сделаю это сама. Какую комнату вы позволите ему занять?

Поставив бокал на стол, он резко бросил:

— В этом доме двадцать спален. Выбирайте любые.

Взяв малыша на руки, Эмма направилась к двери, взглянув на угрюмое лицо мужа со смесью осторожности и любопытства.

— Идем, Дорис, — сказала она и вышла.

…Алан решил не ужинать вместе со всеми. Он предпочел забаррикадироваться в кабинете и стоял у окна, задумчиво глядя на жалкое зрелище, которое представлял собой розарий. Внезапно он вспомнил вечер, когда впервые приехал в Шеридан-холл. Ему было семь лет. Он был один. Он никогда раньше не видел своего отца. С зажатой в руке запиской он стоял один в холле, изумленно уставившись на огромную лестницу. В тот момент ему казалось, что сейчас прямо на него выскочит призрак. Никакой дух, естественно, не появился, только его отец, чья суровость и раздражение привели его в неописуемый ужас.

Держа руки в карманах. Алан вышел из кабинета и побрел в столовую, обнаружив там лишь старый стол, уставленный грязной посудой. Без сомнения, Эмма привыкла, чтобы слуги убирали за ней после еды.

Молли вошла в столовую вслед за Аланом.

— Меня в жизни так не оскорбляли. — Она схватила чашку с блюдцем, расплескав при этом холодный чай себе на фартук. — Я должна все бросить и позаботиться, дьявол ее дери, о ее треклятой ванне.

Алан недоуменно поднял бровь, когда она с грохотом поставила чашку на стол и, уперев руки в пышные бедра, окинула хозяина негодующим взглядом.

— Я не намерена терпеть от нее такое обращение, ясно вам, сэр?

— Какое обращение?

— Ведет себя ну чисто королева, ей-богу. Я, видите ли, должна принести наверх ванну с горячей водой Я что, похожа на домовую лошадь? И как будто этого ей мало, она заявила мне, что с этих пор я не должна показываться ей на глаза, если не буду чистой. Чистой! Она говорит, что от меня пахнет!

— Понятно.

— Она говорит, что у меня такой вид, будто я валялась со свиньями. Нет, это ж надо! Разве так обращаются с преданными, трудолюбивыми слугами? Говорит, моя внешность — оскорбление ее чувствам, и спросила, когда я последний раз выводила вшей. Ну и наглость. И как будто этого мало, она приказала мне постричь волосы или зачесать их назад и забрать в сетку. Говорит, это негигиенично. Волосы, видите ли, могут попасть в еду. Ну и ну! Мало того, еще и этот нахальный мышонок заявил, что мои пирожки с мясом на вкус как свиные помои.

«Нахальный мышонок прав», — подумал Алан, но не осмелился сказать это вслух. По правде говоря, он с трудом удерживался от улыбки.

— Они устроились в своих комнатах? — поинтересовался он.

Молли кивнула и вновь принялась за уборку стола, гремя посудой и бормоча что-то о чванливых аристократах. С руками, занятыми стопкой тарелок, она направилась к двери, остановившись лишь для заключительного обвинительного акта:

— Она потребовала булочек на завтрак. Я сказала, что, если б даже умела их печь, мне бы потребовалось на это полночи, но, раз я не умею, ей придется довольствоваться гренками. Знаете, что она сказала?

Он покачал головой.

— Что будет рада показать мне, как печь булочки. Я сказала, что не имею никакого желания учиться, особенно если она собирается нанять какого-то там расчудесного повара-француза. Она сказала, что все равно хочет булочки, поэтому мне уж придется постараться. И просит апельсинового джема. Я говорю, что в этом доме уже лет пять как его не было. А она заявляет, чтоб я съездила в Кортни-холл и привезла банку. Как будто мне мало дел — греть ей эту треклятую воду для ванны, морить у себя вшей и печь булочки, когда я не знаю как. Когда же бедной девушке спать, спрашиваю я вас? И вдобавок ко всему, эта полоумная старуха просит блюдце теплого молока для своего дурацкого кота.

— В таком случае советую тебе отнести блюдце с молоком в комнату Дорис как можно скорее.

Молли посмотрела на него так, словно у него внезапно вырос хвост.

— Вы ненормальный, как и все они, — пробормотала служанка и вышла из комнаты.

Алан еще немного послонялся по комнате, надеясь убить время, потом вышел в галерею и постоял возле лестницы, прислушиваясь.

Вот оно. Слабый звук. Голос, проглоченный громадой старинного дома.

Он закрыл глаза.

Детский смех.

Он затаил дыхание.

Терпеливые, но настойчивые увещевания матери успокоиться.

Потом послышались голоса матери и ребенка. Смех, подобный звону двух веселых колокольчиков.

Он выскочил из дома без плаща, предпочитая ощутить холод. Нелепо, но он никогда раньше не слышал смеха своей жены. А то, что его музыкальность подействовала на него так странно, казалось еще более нелепым.

Конюшни когда-то были величественным каменным строением, чистым и ухоженным. Теперь здесь все было грязным и запущенным.

Алан остановился на пороге и вгляделся в темноту. В нос ударил резкий запах прелого сена. Свет горел только возле подсобки. Алан пошел на голос старого конюха, чистившего стойла, в которых еще держали лошадей.

Бен Коулз выпрямился, заметив Алана, и заулыбался:

— Эй. Погляди-ка, кто здесь, Ласточка. Бьюсь об заклад, это сам хозяин пришел проведать нас.

Алан взглянул на гнедую кобылу, которая вскинула свою изящную голову и тихо заржала. Он протянул руку, и она тут же ткнулась в нее своей бархатистой мордой.

Бен бросил несколько яблок в корзину и прислонил грабли к стене.

— Слышал, вас можно поздравить, сэр.

Алан улыбнулся. Не многие в Англии обращались к нему «сэр». Со дня его появления в Шеридан-холле тридцать лет назад Бен всегда относился к нему уважительно.

— Скоро я буду знакомиться с леди?

— Конечно.

Бен подмигнул и протянул чуть дрожащую руку к уздечке на стене. Перебросив ее через плечо, заковылял к подсобке, усмехаясь про себя.

— Не успеем и глазом моргнуть, как услышим здесь топанье детских ножек.

— Раньше, чем ты думаешь, — буркнул Алан себе под нос. — У нее есть сын, — добавил он угрюмо и стал ждать реакции старика.

Бен вышел из подсобки и закрыл дверь.

— Эй, не здорово ли? — сказал он и вытер грязные руки. — Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ним.

Алан смотрел, как старик проковылял к стулу. Как это похоже на Бена — принять новость о его внезапной женитьбе на женщине с ребенком, даже не приподняв брови от удивления.

— Сдается мне, скоро у нас тут кое-что переменится. — Бен со вздохом плюхнулся на стул.

— Да, кое-что.

— Может, вы даже бросите пару-тройку шиллингов на то, чтобы малость украсить это местечко. — Он поднес фляжку с виски ко рту и сделал большой глоток. — Не удивлюсь, если вы даже заглянете на тот аукцион через две недели и выкупите гнедого дьявола Марса. Великолепный был самец. Хороших детишек наделал. Ну так как, будете выкупать его, сэр?

Алан не ответил, повернулся к конюху спиной и по очереди зашел в каждое из стойл, где оставшиеся четыре арабских скакуна нетерпеливо заплясали при виде хозяина.

— Пойду на покой, сэр, если вы не против, — послышался голос Бена.

— Спокойной ночи, — отозвался Алан, слушая, как старик поднимается по ступенькам в свою комнату, которая была его домом последние пятьдесят лет.

Вернувшись в дом. Алан прошел на кухню и обнаружил Молли над тазом с липким тестом. По всему полу вокруг нее была рассыпана мука. Но сарказм, которого служанка собиралась добавить в свое замечание, остался невостребованным, ибо она сразу заметила, что хозяин не в духе.

— Можете сказать ее высочеству, что у нее будут на завтрак эти треклятые булочки, — осторожно сказала Молли.

Алан не ответил, а прошел к черной лестнице, по которой поднялся на второй этаж. Пройдя прямиком к себе в спальню, он нашел ее пустой.

А чего, собственно, он ожидал?

Развернувшись. Алан подошел к соседней комнате и постучал. В этот момент дверь спальни напротив распахнулась, и Хью, одетый в просторную белую рубашку, с визгом выбежал из комнаты. За ним последовала Эмма, одетая так же, как и сын, с разметавшимися по плечам волосами. Ни ребенок, ни мать не заметили Алана и помчались по коридору.

— Не догонишь, не догонишь, — поддразнивал мальчик мать.

— Это мы еще посмотрим! — задорно ответила та, в дна прыжка догнала сына и, схватив на руки, закружила, отчего ребенок звонко рассмеялся.

Алан наблюдал за всем этим, затаив дыхание.

Потом Эмма, повернувшись к комнате Хью, заметила его. Лицо ее раскраснелось от бега, глаза буквально искрились смехом.

— Сэр, — проговорила Эмма, — нам сказали, что вы гуляете.

— Гулял.

Эмма взглянула на него поверх всколоченной головки сынишки. Грудь ее поднималась и опускалась с каждым вздохом. Затем, ничего не сказав, она поспешила назад в комнату Хью. Алан пошел вслед за ними.

— Теперь тише, — прошептала она, укладывая неугомонного мальчика в кровать. — Боюсь, мы потревожили Шеридана. Он не привык к маленьким шалунам, бегающим по его дому.

— Но ведь он любит маленьких мальчиков, правда? — спросил Хью, поглядывая из-за материнского плеча на Алана.

— Конечно, любит.

— А как я буду его называть, мамочка? Я буду звать его папой?

Хлопотливые руки Эммы застыли, но она так и не взглянула на Алана.

— Я поговорю с ним об этом, — наконец ответила она и стала подсовывать край одеяла вокруг детского тельца. — А пока можешь обращаться к нему «сэр».

— Хорошо. — Повернувшись на бок, малыш положил свою пухленькую щечку на подушку и поглядел на Алана краешком глаза. — Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи, — отозвался Алан.

Выпрямившись, Эмма бросила на Алана быстрый взгляд, потушила свет и поспешно вышла из комнаты. Алан прошел вслед за ней, замешкавшись, когда она скрылась в комнате, которую, очевидно, выбрала для себя. Он подошел к двери и увидел ее сидящей у трюмо. В торопливо наброшенном поверх ночной рубашки халате она, не мигая, смотрела на свое отражение в зеркале и расчесывала волосы, цвет которых напоминал цвет выдержанного виски.

— Эмма…

— Прошу прощения, если мы потревожили вас, — прервала она его слегка запыхавшимся голосом. — Хью легко возбудим, как большинство детей его возраста.

— У тебя красивые волосы, — сказал он, ненавидя себя за почти тоскливое звучание собственного голоса.

Нет, он не желает эту женщину… У него есть полное право презирать ее и все, что она собой представляет. Однако вот он, стоит тут как вкопанный, и вид изгибов ее тела под мягкой фланелью вызывает легкую испарину на его лбу и напряжение в паху.

Эмма наконец повернула голову, и ее глаза встретились с его изучающим взглядом. Он не шелохнулся и не отвел глаз, упиваясь видом женщины, сидящей на маленьком пуфике в рубашке, застегнутой высоко на шее и на запястьях.

— Ты не против, что я взяла эту комнату? — тихо спросила она.

— Я… — Он покачал головой. — Нет, с какой стати?

Эмма положила расческу на столик.

— Завтра утром первым делом мы возьмемся за книги.

— Хорошо. — Он не хотел никакого напоминания об этих дурацких книгах сейчас.

— Боюсь, — плечи ее поднялись и опустились, — я произвела плохое впечатление на мисс Кукс.

— Я знаю.

Она не пошевелилась, только сцепила руки на коленях.

— Ты получишь булочки на завтрак, — сказал он. — Правда, апельсинового джема не будет.

Эмма притворно нахмурилась:

— О бог мой, не знаю, переживу ли я это.

Они оба рассмеялись, но затем вдруг одновременно затихли. В комнате повисла тишина, которая сделалась вполне осязаемой. Первым нарушил молчание Алан.

— Я могу войти? — наконец спросил он.

Эмма быстро прижала руку к горлу. Что-то промелькнуло на ее лице. Удивление? Тревога? Нервозность? Он не привык иметь дело с пугливыми женщинами. И кроме того, она не имеет права изображать перепуганную девственницу. С ее-то прошлым.

Остановившись перед ней, Алан спросил:

— Ты боишься меня, Эмма?

— Я просто не понимаю, зачем ты здесь.

— Я бы ответил тебе, милая, но это ведь понятно и без слов.

Эмма резко поднялась, прошла в дальний угол комнаты и остановилась там, сделав вид, что смотрит в окно.

— Я думала… что нам сначала надо узнать друг друга…

— Это он?

Она повернула голову и холодно посмотрела на него:

— Не понимаю…

— Возможно, ты думаешь о своем любовнике, отце Хью. Если ты беспокоишься, что я буду обвинять тебя в этом сегодня…

— Нет, я… — Она сглотнула. — Ты должен понять. Все это, — она обвела комнату рукой, — случилось так быстро. Прости, но я не та женщина, которая может отдаться мужчине, не испытывающему к ней ни малейшего чувства, что бы ты обо мне ни думал.

— Разве тебе мало, что я женился на тебе? Что предоставил тебе и твоему сыну дом?

Она долго не мигая смотрела на него.

— Если бы ты испытывал ко мне хоть немного симпатии… — Она поглядела на свои руки, которые казались такими тонкими и белыми в полумраке. — Я нравлюсь тебе хоть чуточку?

Он смотрел на нее, чувствуя, как кровь бушует в жилах, словно пожар. Как смеет она требовать от него чувства, отказываясь выполнить свои супружеские обязанности? Он имеет полное право требовать их от нее. В конце концов, он дорого за это заплатил. Заплатил своей гордостью. Своим мужским достоинством. Но она требует какой-то лицемерной клятвы любви, требует для собственного успокоения.

— Мамочка! — неожиданно закричал, вбегая в комнату, Хью, вдребезги разбив напряженную тишину. Малыш подскочил к Эмме, схватил ее за руку и потянул. — Скорее! Идем же! Там внизу сумасшедшая тетя…

Эмма нахмурилась:

— Тише! Тебе приснился дурной сон…

— Пожалуйста! — повернув к Алану округлившиеся глазенки, Хью заявил: — Там двое дядей держат какую-то сумасшедшую тетю. Они говорят, что они из…

— Ашемской частной клиники, — послышался возбужденный голос Молли.

Алан на секунду закрыл глаза.

— О боже, — прошептал он и, выйдя из комнаты, зашагал по коридору, чувствуя, как бешено колотится сердце. Этого не может быть. Ведь эти ублюдки дали ему срок до пятнадцатого числа.

Остановившись на верху лестницы, он посмотрел вниз на незваных посетителей, ожидавших внизу. Один из мужчин, одетый во все черное, с мрачным, похоронным лицом, сказал:

— Мистер Шеридан, полагаю…

— Что, черт возьми, вы здесь делаете?

— Меня зовут Джон Клеменс, я из Ашемской частной лечебницы.

Алан медленно спускался, переводя взгляд с мрачного Клеменса на двух его ассистентов в белом и, в конце концов, на безумную старуху, которую они придерживали за руки.

— Алан! — закричала она. — О, мой дорогой, любимый Алан! Пожалуйста, помоги мне!

— О боже, — тихо ахнула Эмма позади него. — Кто это несчастное создание?

— Моя мать, — прорычал Алан.