Русалка

18

Саша открыл глаза, почувствовав неожиданную тревогу. Палуба уже купалась в лучах утренней зари, прямо рядом с ним лежало одеяло под которым спал Петр, но…

— Петр! — Он вскочил с предчувствием того, что уже случилось здесь днем раньше, испугавшись, что Петр, как и остальные, исчез с лодки, и, возможно, его уже и не было в живых…

Но оказалось, Петр лежал почти у внешней стороны соляного круга, одна нога его была подвернута, а руки находились в неестественных для сна положениях.

Саша в два прыжка очутился рядом с ним. Он подложил ему под голову руку, испугавшись его смертельной бледности и полной бесчувственности. Петр дышал, но был холоден как лед и мокрый с ног до головы. Саша осторожно опустил его и побежал назад, за одеялами и кувшином с водкой, затем завернул его в одеяла и начал трясти изо всех сил.

Наконец Петр чуть приоткрыл глаза, которые все еще бессмысленно блуждали, но уже начинали чуть вздрагивать от пробуждающегося сознания.

— С тобой все хорошо? — спросил Саша. Петр пробормотал что-то, явно смущенный своим состоянием, стараясь изменить свое неудобное положение и встать. В итоге ему удалось лишь сесть, но его взгляд был по-прежнему бессмысленным, и в нем чувствовался испуг.

— Что случилось? — спросил Саша, придерживая его за плечо. — Петр?

Петр провел растопыренными пальцами по волосам и уперся рукой в колени.

— Боже мой, — пробормотал он. — Она…

— Кто «она»? — У Саши было смертельное предчувствие, что имел в виду Петр под этим самым «она». Он еще сильнее начал трясти его, чтобы тот освободился от сна. — Ивешка? Петр, это была Ивешка?

Петр кивнул, стараясь положить голову на руку, и остался в этой позе, как если бы сидеть и дышать было все, на что он был способен в данный момент.

Саша подобрал одеяла и набросил их ему на плечи. Он не решался оставить Петра ни на минуту, учитывая, что по одну сторону от них был лес, а по другую вода, которые являлись источниками самой настоящей опасности, но он тем не менее быстро сбегал в кладовку и вернулся назад с печкой в руках. Затем появились дрова, таган, а вскоре и занялся огонь, вполне достаточный, чтобы хоть как-то обогреть Петра и получить хоть чашку горячего чая. Тем временем, он дал Петру глоток водки, но руки, до которых он дотронулся при этом, оставались по-прежнему ледяными.

— И что же она сделала? — спросил Саша, стараясь не пролить чашку, которую он едва ли не вливал Петру в рот.

Петр сделал глоток, покачал головой и протянул чашку назад, стараясь удерживать сползающие одеяла. Неожиданно его бросило в дрожь, он согнулся чуть ли не вдвое, и было ясно, что сейчас он не имеет никакого желания говорить о произошедшем.

— А где же учитель Ууламетс? — продолжал настаивать Саша. — Петр, упаси Господь, если с ним случилась беда! Скажи мне! Скажи мне все, что ты знаешь! Она сказала, где он?

— Я не знаю, — сказал Петр, лязгая зубами. — Я не знаю. Она потеряла его…

— Она сказала это? — Петр лишь затряс головой и опустил ее на руку. Саша вздул огонь посильнее, насколько позволяла печь и как могла выдержать палуба. Сейчас все его внимание было направлено на то, чтобы отогреть Петра, и он суетился так, что вскоре сам почувствовал головокружение, когда в очередной раз бегал в кладовку за медом, чтобы присоединить его к чашке горячего чая, который только что заварил для него.

Петр пил очень медленно, стараясь отогреть о чашку руки, и Саше даже казалось, что из того, что он сделал, именно это помогало Петру больше всего.

— Извини меня, — сказал Петр, когда выпил чай почти наполовину. — Я так и не знаю, почему мы остались живы этим утром. — Он потрогал свой затылок и скорчил гримасу. — Вот напасть на мою голову, нельзя дотронуться. Я, должно быть, шел…

— Она была одна?

— Думаю, что да. Но не помню точно. Просто не могу вспомнить. Извини, от меня было очень мало проку.

— Это не твоя ошибка, Петр. А она сказала что-нибудь?

— Она вновь была в виде призрака. — Петр выглядел так, будто только что понял, что совсем не он произнес эти слова. — Она больше не пугала, она не чувствовала… гнева, она была очень обеспокоена. Она была не в себе. Боже мой, я не знаю… это было похоже на то как уже было раньше: она хотела вернуться и не могла. Я не могу сказать почему, и не смотри на меня такими глазами!

Саша покачал головой. Он понимал, что для Петра было очень трудно вести разговор о понятиях, затрагивающих область чувства. Петр всегда хотел потрогать все руками, прежде чем поверить во что-то.

— Я ничего не делаю, — сказал Саша. — Тебе надо было бы разбудить меня.

— У меня было желание разбудить тебя. Боже мой, я так и не знаю, что же происходит…

Саша подхватил Петра за руку и крепко держал ее, чтобы тот вспомнил хоть что-нибудь, потому что Петр, попав в беду, тем не менее отдавал себе полный отчет о происходящем, и, разумеется, хотя бы частично должен был знать, что именно произошло с ним, в чем и заключалась самая ужасная часть происходящего.

— Послушай, — сказал Саша, как можно более серьезно и твердо. — Я сейчас приготовлю тебе еще чаю, а ты отдыхай. Может быть, тем временем, объявится Ууламетс. — Но он всем сердцем чувствовал, что Ууламетс не придет, что они остались теперь одни в этой лодке, а ветер, такой, как поднялся сегодня утром, будет все время прибивать лодку к берегу, не давая никакой надежды отчалить, прямо в противовес всем его желаниям, но если ветер даже и переменится, то он очень сомневался, что ему удастся провести лодку по реке, потому что что-то гораздо более сильное, если говорить о колдовстве, чем водяной, имело совершенно другие намерения.

На завтрак у них была рыба, которую Петр помогал ловить, но он мгновенно потерял аппетит, когда они почистили и приготовили ее.

— Запах, — объяснил он. — Она пахнет речной водой.

И несколько раз в течение утра, когда Саша наблюдал за Петром, тот внимательно вглядывался в лес, просто смотрел туда, пропадая где-то в собственных мыслях, а возможно и где-то еще.

Ветер, начавшийся с раннего утра, устойчиво дул с запада, и лодка постоянно поднималась на волне и терлась о свисающие с берега ветки. Саша взглянул на оставшиеся припасы и не мог приложить ума, как сделать так, чтобы они перестали таять. У них, в основном, оставалась репа, рыба и мука.

Он сделал оладьи. Петр согласился съесть их и выпить чаю с медом и сушеными ягодами.

И вновь, когда Саша чистил печку и выбрасывал золу, он оглянулся и увидел, что Петр стоит у поручней и не отрываясь смотрит на деревья. А когда он заметил, что тому лучше перейти поближе к середине лодки, то услышал в ответ:

— Я не думаю, что мы покинем этот берег. — И в голосе его звучала безнадежность.

— Ветер еще переменится, — сказал Саша, чувствуя неуверенность и теряя внутреннее равновесие от того, что Петр только что повторил его собственные мысли. Петр ухватился за одну из веревок, растягивающих мачту, и слегка передернул плечами.

— Я так не думаю, — сказал он, поднося тыльную сторону правой руки ко рту и продолжая смотреть в сторону леса. — Саша, я постоянно чувствую, что меня пытаются удержать.

— Она вырвалась?

— Думаю, что да. Может быть, она нашла новое дерево.

— Ты думаешь, что она могла убить Ууламетса? — Петр некоторое время молчал, а затем покачал головой. — Твоя рука все еще болит? — спросил Саша.

И вновь возникла пауза, словно вопрос был помехой его мыслям. Затем Петр тряхнул головой, делая отчаянную попытку отвести глаза от леса и взглянуть на мальчика.

— Я не боюсь идти туда, — сказал вдруг Петр холодным, но чуть смущенным тоном. — Но я думаю, что это довольно глупо. Это место пугает меня, вернее эта лодка. А там… Он вновь взглянул на лес, до которого было рукой подать. — Там тоже небезопасно, но мне кажется, что там у меня не будет таких ощущений страха, как здесь.

Петр явно просил совета. Саша не знал наверняка, но чувствовал, что в их попытке уйти отсюда была скрыта опасность, даже если бы и переменился ветер.

Но Петр, казалось, был чем-то связан с Ивешкой, и она каким-то образом влияла на него, не так как она могла это делать, будучи русалкой, а возможно, что ее сила в этом случае была явно ослаблена. А возможно, что и наоборот, ей пришлось использовать всю свою силу, чтобы не утащить его на дно, как это делают русалки. Но так или иначе, он не был свободен от ее воздействия даже когда ее не было рядом.

Более того, казалось, что Петр очень спокойно относился к своим предчувствиям: его предосторожности были вполне убедительны. Его рассказ о встрече с ней доказывал страдание и беду, в которой она была. Была весьма правдоподобная возможность, что Ивешка скрылась от своего отца и могла прибежать к ним, чтобы поговорить с Петром точно так же, как она пыталась сделать это раньше…

Вот с какой только целью?

— Ты считаешь, что мы должны отправиться туда? — спросил он Петра. — Войти в этот мрачный лес? И это не пугает тебя?

Петр лизнул рану на руке и через мгновенье покачал головой.

— Не так сильно, как перспектива оставаться здесь, где мы сейчас. Вот и все, что я думаю. Я не настаиваю, потому что не убежден в своих намерениях.

— Я думаю… — начал Саша, после того как глубоко вздохнул, чтобы дважды все обдумать, — я думаю, что все произошло не без причины: не просто так порвался парус, не просто так нас прибило именно к этому месту… А ты можешь теперь разговаривать с ней? Ты можешь сделать так, чтобы она пришла сейчас прямо сюда?

Петр сделал задумчивый вид, ухватился за веревку обеими руками и долго-долго смотрел в лес. Наконец он вышел из оцепенения и покачал головой.

— Это лишь кажущееся ощущение, но оно еще хуже.

И вот они ступили на берег. Свисающие ветки и торчащие из земли корни служили им своеобразным мостом и лестницей, ведущими к крутому берегу, напоминая о том, что возможно Ивешка и Ууламетс именно таким образом покинули лодку, по крайней мере так мог предположить Петр, если они покидали ее по своей собственной воле.

Последний страх покинул его, как только Петр сделал первый шаг с палубы. Но как только он повернул назад, чтобы помочь Саше подняться вверх со всем своим багажом, то в нем немедленно поселилось новое, еще более беспокойное опасение: он подумал, что Саша мог послушаться не потому, что Петр был прав, а всего-навсего потому, что Петр был старше, вооружен, и, несомненно, имел опыт в таких вещах, которые для мальчика были еще в новинку.

Возможно, продолжал раздумывать он, что все эти предчувствия, касающиеся лодки, не представляли ровным счетом ничего, кроме страха перед водой и ощущения близости подводной берлоги водяного… а возможно, что он нарушил какое-то очень тонкое равновесие внутри мальчика, чего он никогда не должен был бы делать.

И тогда он сказал, как бы забирая свои слова обратно:

— Но я все-таки не уверен в этом. Не знаю, прав ли я. А вдруг действительно, то, что утащило Ууламетса, на самом деле, еще сильнее?

Саша поправил веревки на узле с одеялами и корзиной, висящими у него за плечами.

— Тогда я думаю, что нам лучше отыскать это, — сказал он. — Помнишь, что ты сказал по поводу меча и колдовства? Если нечто не отстанет от нас, то мы должны подобраться к нему как можно ближе и сделать все, что в наших силах? И чем дольше мы будем ждать…

— Мне помнится, что я говорил что-что о дураках и о мечах, — чуть слышно сказал Петр и бросил настороженный взгляд на лодку, раздумывая над тем, что возможно, он приносит их обоих в жертву роковой и дурацкой ошибке. — А что если «что-бы-это-ни-было» хочет, чтобы мы сделали именно это? Ты не задумывался над этим?

— Да, — с некоторой важностью произнес Саша. — Я думал над этим. Но как еще мы сможем решить эту загадку?

— Бог мой, — тихо пробормотал Петр. Но упорно шел вперед мимо кустов вдоль кромки осыпающегося берега. Однако они стали чувствовать себя гораздо лучше, когда покинули лодку. Намного лучше, особенно после того, как Петр миновал первые заросли кустов и оказался среди деревьев, будто один шаг перенес его из конца зимы сразу в весну. Он осторожно вздохнул, огляделся вокруг, как сделал и Саша, посмотрел на зеленеющий под ногами мох, на свисающие с веток бледные листья. Ничего подобного он никогда не видел в маленьких садах Воджвода, и, разумеется, не мог видеть в мертвом лесу по ту сторону реки.

— Куда теперь? — спросил его Саша. Он хотел сказать, что не знает, но когда задумался над этим, то вместо ответа поднял руку и указал на первое же приглянувшееся ему пространство между деревьями, которое на вид лишь немного отличалось от окружающего их лесного однообразия, но почему-то отчетливо запало ему в голову…

Представить только, дурак отправился следом за мертвой девушкой! Все его друзья, когда узнали бы это, только покачали бы головой и сказали, что Петр тронулся рассудком.

И это было бы, по всей видимости, верно, подумал он, хотя никому из них не могла бы прийти в голову мысль, что она была призраком. А вот Саша Мисаров воспринимал этот факт как должное: он просто забросил за спину скатанные одеяла, подхватил корзинку, где у него лежало, как он сам говорил, самое необходимое, и отправился вслед за ним…

Саша тащил с собой горшки с солью, сушеные травы, крючки для ловли рыбы, котелок, чтобы готовить еду, и прочие подобные предметы, в то время корзина, которую нес Петр, была наполнена припасами и перевязками, про которые они не забыли при сборах: Саша потому, что он никогда не забывал о таких вещах, а Петр потому, что имел мрачные мысли на тот счет, что одному из них они могут очень пригодиться. Не говоря уже о том, что там же был кувшин с водкой, взять который они оба согласились с важным видом.

Какая-то птица вспорхнула с ветки, ругаясь на них. Кусты были усыпаны белыми цветами. Здесь даже окружавшие их звуки были другие: это был ровный шелест ветра среди листьев и живых веток.

— Действительно, это место более живое и веселое, — сказал Петр, разглядывая по дороге освещенные солнцем папоротники и ветки. Через этот лес идти было легко: деревья были стройные и высокие, а земля плавно поднималась и опускалась, и редко где встречались старые, с густо переплетенными и низко опущенными ветками деревья. Труднее всего было идти через папоротники, когда старые и большие все еще оставались под молодыми побегами и ноги путались в них, так как никакой тропинки здесь никто еще не проложил. Но все равно они шли очень быстро. — Здесь гораздо лучше, чем в лесу около дома, — сказал он, обернувшись назад в строну Саши, и уже собирался добавить, что, кроме того, у него нет никаких предчувствий относительно этого места.

Но в этот момент холодные пальцы коснулись его шеи. Он быстро повернулся на месте и почувствовал, как легкое дуновенье леденящего воздуха коснулось его лица.

— Петр? — Он услышал голос Саши, в котором звучала растерянность. Но в тот же момент его внимание вновь было отвлечено каким-то неожиданным и постоянным присутствием, наполненным страхом, который он не смог даже сразу понять. Это только внешне казалось, что это прикосновение было слабым и замирающим, и кончилось, как только он повернул голову в этом направлении.

— Оно здесь, — сказал он. — Держись ближе ко мне… — Теперь у него уже не оставалось сомнений, в каком направлении следовало идти. И он двинулся вперед как можно быстрее по неровной земле, избегая густых зарослей и поднимаясь по отрогу холма. Он слышал, как Саша все время шел сзади, и надеялся, что тот не отстанет, когда с трудом пробирался сквозь ветки, покрытые листьями, раздвигая их руками. Он старался идти как можно прямее, чтобы выдерживать направление, пренебрегая возникающими препятствиями.

— Петр! — услышал он, и подождал момент или два, как вновь почувствовал леденящий холод и легкое прикосновение холодных пальцев, почувствовал неприятный запах речных водорослей.

— Петр! — вновь раздалось сзади него, но теперь совсем близко. Это означало, что с Сашей было все в порядке. Они оба были пока невредимы. И он продолжал идти, все меньше и меньше думая о том, что сзади них вообще что-то могло быть, и только чувствовал совершенно отчетливо, что безопасность была впереди…

И вот Петр Кочевиков, который только совсем недавно поверил в призраков, в водяного и тому подобные вещи, нашел себя прокладывающим путь наверх в слепом ужасе от того, что может ожидать их, и в слепо веря в то, что вело их вперед…

При этом он абсолютно точно осознавал, что ситуация может быть прямо противоположной той, которую он представлял в своих ощущениях…

Саша частенько повторял в таких случаях, что это давало знать себя его сердце…

Сзади он слышал теперь раскаты грома и треск, которые сотрясали тишину леса, чувствовал, как нарастает ощущение холода в окружающем воздухе и темнеет небо. Теперь Саша догнал его и ухватился за него рукой, предлагая остановиться, потому что собирался дождь…

Но он сбросил его руку, как бы выражая свое несогласие.

Нет. Пока нет. Это она сказала нет. И его ощущение безопасности оставалось постоянным.

— Все в порядке, — сказал он Саше, даже не взглянув ни на что, из окружавшего их и не попытавшись разглядеть хоть какие-нибудь детали: ни на Сашу, ни на лес, который со всех сторон подступал к ним. — Это Ивешка. Она все еще впереди нас и все время идет вперед…

— Она еще вернется, — сказал Саша.

— Я не уверен, что она сможет, — ответил Петр и пошел вперед, навстречу белому туману, опускавшемуся сквозь ветки…

Теперь они прошли папоротники и шли по рыхлым листьям, поблескивавшим под дождем словно гладкий ковер. Идти было легко, если не считать попадавшиеся кусты боярышника и терна. Он шел, следуя обрывкам своих представлений о том, куда он должен дойти, несмотря на боль в боку и на каждом шагу подкашивающиеся ноги, замедляя шаг, если присутствие, служившее ему проводником, начинало ослабевать, переводил дыханье и шел снова, как только оно становилось сильнее, пока наконец не поскользнулся на голом склоне, потерял равновесие и съехал по склону прямо в поток дождевой воды.

Он едва не задохнулся, падая в жидкую грязь и еще не осознав этого, оказался по колено в воде. Но когда ему удалось подняться, он смог увидеть ее отражение в волнистой водяной поверхности, словно она стояла сзади него.

Он резко повернулся, чтобы взглянуть, ухватился за меч… и не увидел ничего, кроме мокрых листьев и окружавшего его леса… и буквально обезумевшего Саши Мисарова, который чуть в стороне от него поднимался по скользкому гребню, направляясь к нему.

Вот дурак, ругал он себя. Он не мог сдержать бьющегося сердца, и не хотел обернуться назад в сторону той лужи, потому что он чувствовал затылком холод и был уверен, что ее отражение все еще там.

— Петр! — услышал он как Саша звал его. И тут же увидел ее, вместо следов воды на мокрых листьях, отражение за отражением сменяли друг друга, повторяя то весь ее облик, то лишь часть его, размножаясь в каждой мелкой лужице и в каждой капле воды вокруг него. — Боже мой, — еле выдохнул он, и медленно, словно нехотя и сопротивляясь чему-то, обернулся назад.

Петр сидел, уставившись в поверхность воды, когда наконец у подножья склона появился весь промокший и задыхающийся Саша. А Петр продолжал все так же сидеть, вглядываясь в воду, словно там было что-то гораздо более важное, нежели тот факт, что едва не заблудился в лесу, или не потерял его, что, возможно, было более важным.

Определенно Петр был не в своем уме: весь в царапинах от веток, до костей промокший, весь в мокрых старых листьях, вымазанный по пояс в грязи.

— Петр? — позвал его Саша.

Тот, не поворачиваясь в его сторону, лишь спросил:

— Ты видишь ее?

— Нет, — сказал Саша, безнадежно сожалея, что они оставили лодку. У него дрожали и руки и ноги после того, как ему без отдыха пришлось так долго следовать за Петром. Ему ничего не хотелось сейчас так сильно, как вернуться на лодку и запереть Петра в кладовке, если только это позволило бы уберечь его от домогательств русалки.

— Она ведет себя так же, как и раньше, — пробормотал Петр, — не так, как дома…

— Что ты имеешь в виду под этим «не так как дома»? — Холодное сомненье не покидало его, хотя он и старался вспомнить, как Ууламетс всегда мог устранить его, Ууламетс, который всегда был так уверен и всегда настаивал на своем…

Саша почувствовал желание тронуть его, и оно было очень сильным: он чувствовал, что все, что бы только Петр ни видел там, все это не представляло угрозы для них и лишь вселяло ужас в это место…

— Ну, хватит! — сказал он и, сломав ветку, ударил ей по поверхности воды, поднимая рябь и брызги. — Петр!

Тот уронил лицо на руки, глубоко вздохнул и даже не обиделся, когда Саша подтолкнул его своим грузом и таким образом попытался увести его от этой лужи. Он не был достаточно силен. Но Петр и сам сделал попытку встать, опершись на его руку…

Затем он остановился, оглянулся назад, смущенный и расстроенный…

— Не делай этого, — сказал Саша, стараясь утащить его в сторону, желая про себя, чтобы он не глядел туда, потому что неожиданно краем глаза заметил белый след, парящий в воздухе. Он взглянул со страхом немного вперед и увидел расплывающееся пятно среди дождевого тумана, как если бы вода вдруг на мгновенье задерживалась, прежде чем упасть на землю.

Он чувствовал, что успокаивается помимо своего желания. Он видел, что видение отступает, видел, что поверхность воды покрывается рябью брызг, словно вуаль из дождя медленно всасывает его, и оно так же медленно исчезает.

Петр отошел на несколько шагов и тут же сел, будто колени подгибались под ним.

— То, что произошло с Ууламетсом, никак не касается ее, — сказал Петр и опустил голову на руки.

— Это то, что она сказала тебе?

— Она не смогла, и я не смог расслышать ее… Я только знаю разницу. — Саша опустился перед ним, упираясь пятками в землю. Он неожиданно почувствовал сильное утомление и холод, чтобы приставать к нему с многочисленными расспросами.

— Я еще не сошел с ума, — настаивал Петр, начиная дрожать.

— Я это знаю. — Саша дотянулся до него и взял его за руку. Она была холодна как лед, белая, испачканная грязью и размокшими листьями. — Послушай, сейчас идет дождь, и уже поздно, а мы еще и не знаем сами, куда идем. Давай остановимся здесь, устроим ночлег, разведем костер и приготовим ужин.

— Интересно, с кем мы окажемся под одной крышей? — спросил Петр.

— Я не знаю, — сказал Саша, чувствуя тошноту в собственном желудке. Он никогда не мог себе вообразить, что он был бы в безопасности, проведя ночь с русалкой… однако в этом месте это было возможно.

Он не переставал желать про себя, чтобы она держалась подальше от Петра, и чувствовал, что она готова согласиться с ним…

Она тоже желала им покоя и безопасности.

Особенно, и по очень важным причинам, для Петра.

Однако это ее намерение было весьма далеко от того, чтобы успокоить его.

Они поужинали, в который уже раз, рыбой и репой, самым лучшим образом приготовленной рыбой и репой. Весь фокус состоял в том, что для этого было нужно поддерживать огонь всегда на одном уровне: чтобы он был вполне достаточен, чтобы разгонять дождевые капли, и не так высок, чтобы его мог разметать ветер или он мог прожечь натянутую над ними парусину, которую они сшили из нескольких кусков в качестве своего временного убежища: время от времени их обдавало дымом, но дым ведь был не чем иным как теплым воздухом, и он в конце концов был даже приятен, несмотря на то, что разъел глаза. Горячая еда и немного водки, подсохшая одежда и подложенные в качестве сиденья деревянные чурбаки скрасили их ночлег в этом месте. Теперь, когда между ними и Ивешкой был свет и тепло огня, Саша занялся обустройством ночлега, в то время как Петр заготавливал сучья.

Нельзя сказать, что Саша полностью не доверял доброжелательности русалки. Но он видел, как был бледен Петр даже в сумерках, как он был истощен.

Он не стал выглядеть лучше и после ужина.

— Как ты чувствуешь себя? — спросил его Саша.

— Хорошо, — сказал Петр. — Я действительно должен извиниться — за то, что так глупо себя вел. Временами это случается.

— Но ты знал, что я все время был сзади тебя? — Петр кивнул. — Однако у меня все время было чувство, что сзади нас было что-то еще. И я не могу этого объяснить, не знаю почему, но не могу. Это была абсолютная безысходная глупость…

— Вот насколько она сильна. Я не смог остановить ее, и не смог и ты. — Он подался вперед и тронул Петра за руку. — Будь осторожен. Я не думаю, на самом деле, что она находится сзади нас, иначе мы не сидели бы сейчас здесь, но с другой стороны этот и не означает, что она не может передумать.

— Она не собирается причинять нам какой-то вред, — продолжал настаивать на своем Петр, с убежденностью, которая, однако, не смогла уменьшить сашины опасения. И Саша второй раз покачал головой, глядя на него.

— Прислушайся к своим словам, Петр Ильич. Ты прекрасно знаешь, на что она способна. Давай не будем верить ей. Может быть, она на нашей стороне, может быть, она хочет помочь своему отцу, но она не живая, а ты живой, и вот именно это ей и надо. Не будь дураком и не подпускай ее близко к себе!

Петр даже вздрогнул при этих словах, но продолжал не отрываясь глядеть на огонь.

— Это не так-то просто.

— Я знаю, что это не просто. Ты и сам сегодняшней ночью стал белый словно призрак. Но не позволяй ей прикасаться к тебе.

Петр сделал глоток, с трудом проглотил, и кивнул головой.

— Я знаю. Я знаю это и не возражаю против твоих слов.

— Послушай, если она не скажет нам и завтрашним утром, где же все-таки ее отец, или не расскажет, что же все-таки происходит здесь, или не подскажет, что мы должны делать по этому случаю, я думаю, что самое лучшее, что мы должны будем сделать, это развернуться к югу и пешком выбираться из этих лесов…

— Я знаю, где находится Ууламетс, — сказал Петр и сделал движение головой в направлении, по которому он не так давно шел. — Она знает это. Он был просто-напросто дураком. Я теперь предполагаю, что колдуны тоже могут быть ими, как и все остальные люди. Она очень огорчена этим.

— Она что, рассказала это тебе? — Петр покачал головой. — Я лишь предполагаю, что он там, куда она ведет нас.

— Может быть, нам все-таки лучше пойти на юг, — сказал Саша, испугавшись того, что он повторил старую, много раз слышанную идею Петра. Сейчас же он мог видеть только то, что Петр все больше и больше менял свои взгляды на происходящее, из чего Саша мог сделать единственное заключение: — Тогда мы можем пойти домой, перекинуть через реку бревно…

— А Гвиур, — напомнил ему Петр, и сашино сердце учащенно забилось, когда он услышал это имя, здесь, где они даже не хотели вспоминать о его существовании.

Но Петр видимо не имел сил дальше говорить об том.

— Тогда мы могли бы просто отправиться в Киев, — сказал Саша. — Я уверен, что где-то здесь есть переправа. И там наверняка слишком много людей, чтобы он мог попытаться что-то сделать. Я не думаю, что все колдовские штучки выходят, когда кругом множество народа. И я думаю, что и колдуны в таком месте просто-напросто бессильны. Но, по правде говоря, я не намерен туда отправляться.

Установилась долгая тишина.

— Я не думаю, что мы доберемся туда, — сказал Петр. — Я не думаю, что у нас будет такая возможность.

Итак, они пришли к противоречию.

— Но мы можем попытаться! — настаивал Саша.

На что Петр медленно покачал головой.

— Что это значит? — спросил его Саша. Петр промолчал.

— Петр, почему нет? — Мы не попадем туда. — Саша пристально смотрел на него, ощущая собственную беспомощность, так как не мог физически заставить Петра сделать что-то, но навязывать ему свою волю он не хотел, что само по себе являлось видимым поражением.

— Здесь гораздо лучше все ощущается, — сказал Петр. — Ведь гораздо лучше быть среди деревьев, чем на лодке, как ни безумно это звучит.

— Это совсем не безумно, — сказал Саша. — Это действительно лучше… Но ведь ты знаешь, как знаешь и то, что глупо оставлять меня одного в лесу, что действительно глупо верить ей?

Через некоторое время Петр кивнул и сказал:

— Но у меня было лишь такое ощущение… мне казалось, что это она, и она разговаривает со мной: хочет сказать мне, что дедушка еще живой, что он попал в какую-то беду, и если мы не поможем ему, то может случиться что-то ужасное, что-то такое, чего я не понял, правда, я не понимал этого никогда, во всяком случае в этих ощущениях для меня не было ничего нового. — Он нагнулся за кувшином и начал откупоривать его.

И неожиданно пронзительно вскрикнул, хватаясь за меч и одновременно вскакивая на ноги, едва не срывая натянутую над ними парусину… потому что от ближайших кустов послышался подозрительный шум, будто что-то быстро пронеслось по мокрой земле. Саша пытался освободить дорогу для Петра и одновременно не попасть в костер, и поэтому успел заметить лишь какую-то тень, которая обогнула стороной их костер и исчезла в зарослях.

Он услышал лишь доносившееся из темноты шипенье.

— Малыш! — воскликнул Саша и схватил Петра за руку. — Не бойся его.

— Не бойся его! — передразнил его Петр. Но черная круглая голова высунулась из кустов и уставилась на них, показывая полный ряд блестящих зубов.

— Малыш? — повторил Саша. Существо выползло на освещенное огнем место и под моросящий дождь, и здесь стало видно, что это был несчастный, жмущийся к земле дворовик.

— Это созданье должно быть подальше от нас! — сказал Петр. — Брось ему что-нибудь поесть, но не подпускай близко.

Тогда черный шар подкатился поближе, уложил свой подбородок на землю и, сложив свои маленькие лапы перед мордочкой, уставился на них.

Теперь это был съежившийся и весьма опечаленный Малыш.

— А где же Ууламетс? — спросил его Саша, и в ответ раздалось знакомое рычанье.

— Он как всегда любезен, — пробормотал Петр, но не собирался убирать свой меч.

— Но это же Малыш, — продолжал тем временем Саша. — Я уверен, что это он.

— Эти существа похожи одно на другое, — заметил Петр. — Не подпускай его ближе!

Но оно подползло еще, все так же прижимаясь к земле.

— Но это уже чересчур, — сказал Петр. — Но…

— Не смей бить его! — сказал Саша, пододвинул корзину и, вытащив из нее репу, бросил ее поближе к черному шару.

Маленькие черные лапы тут же вцепились в предложенную репу, старательно переворачивая ее. Теперь Малыш уселся и начал глодать нежданный ужин, очень аккуратно откусывая маленькие кусочки и изредка посматривая в сторону своих благодетелей. Затем жадно проглотил остатки репы, быстро забежал под натянутую парусину и обхватил Сашу лапами за лодыжку.

— Вот черт возьми! — воскликнул Петр. Саша едва не завизжал, мгновенно представив ровный ряд крепких зубов и свою ногу. Но существо просто держалось за нее, и Саша очень осторожно нагнулся и погладил его по голове.

Черный шар ухватил его за запястье и продолжал удерживаться на нем, когда Саша встал.

— Будь осторожен! — сказал Петр.

— Все в порядке, — сказал Саша, пытаясь взять старинное созданье в руки. Но черный шар прыгнул ему на грудь, быстро вскарабкался на шею и спрятался там, как только Петр хотел его поймать. После этого дворовик затих, продолжая обнимать лапами сашину шею, а Петр стоял перед ними с поднятым мечом. В этот момент Саша подумал, что он хорошо сделал, что не стал поднимать шум, который только обеспокоил бы всех. — Он ведет себя как следует, — сказал Саша, уговаривая его слезть с шеи. — Давай, давай Малыш. Слезай.

Но тот поднялся к его уху и оттуда зашипел на Петра.

— Боже мой, — только и сказал Петр.

— Все в порядке, — вновь повторил Саша, сел на бревно под их импровизированным шатром и осторожно освободился от цепких жилистых лап.

Малыш вновь зашипел, спрыгнул на бревно и спрятался у Саши под коленями. Петр все еще продолжал стоять, держа меч в руках, но, наконец, нахмурившись, убрал его в ножны и поднял упавший кувшин, который, к счастью, не разбился.

При этом он пробормотал:

— Я надеюсь, что это хороший знак. — Он положил меч и уселся около огня. Его волосы поблескивали от дождя, а с лица все еще не сходило мрачное выражение, когда он бросал взгляд вниз, где пряталось раздражавшее его существо. Тем временем, Малыш поднялся вверх, добравшись до Сашиной ладони.

— Он испугался, — сказал Саша.

— Уж он испугается. — Петр состроил гримасу, откупорил кувшин и выпил. — Что с дедушкой? Вот что я больше всего хочу знать. Если местное Страшилище убежало от этого…

Малыш зарычал.

— Прошу прощенья. — Петр поднял кувшин. — Хочешь выпить? Существо немедленно сползло вниз и подхватило чашку, придерживая ее обеими лапами.

Петр налил. Жидкость тут же исчезла, глоток за глотком, а пустая чашка была вновь протянута за следующей порцией.

— Осторожнее, — сказал Саша. Петр наполнил чашку, существо выпило ее и протянуло вновь.

— Вот бездонный маленький дьявол, — сказал Петр, и наполнил вновь.

— Так что же все-таки с дедушкой? Ты знаешь это?

Черный шар опрокинул в себя третью чашку, выдохнул и свалился тут же, где стоял, небольшой кучкой.

Петр с недоумением взглянул на Сашу.

— Я ничего не понимаю, — сказал тот.