Русло реки - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Эмили Б. Мартин (ч. 2)

— Не над тобой.

— А над чем?

— Ладно, над тобой. Только ты мог подумать, что помощь человеку без сознания должна быть весёлой и восхитительной.

— Люди всегда кажутся спокойными! — воскликнул он, не был спокойным. Его кудри загрубели от пота и грязи, были убраны с лица, и его брови приподнялись к небу.

— Люди, наверное, пытаются не пугать тебя, понимаешь? Бедный Веран, — я снова рассмеялась, но звук был хриплым, не подходил моему рту.

Он смотрел на меня миг, а потом развернулся на коленях. Он беззвучно склонился и набрал еще каплю воды. Мое зрение немного прояснилось, и я увидела грязь на его руках и лице, ему пришлось копать ямку рукой. Обрывки бахромы с его сапога валялись на земле.

Мое веселье сменилось дрожью усталости. Огонь пробежал по моей спине, собрался в правом плече. Картинка, как он тащит меня по склону шаг за шагом, вернулась, но уже не было смешно.

И до этого не было смешно.

Шея ныла, поясницу жгло, кожу ободрали камни и колючие кусты. Веран медленно повернулся с медальоном, глядя на воду. Его ногти были сломаны, несколько костяшек были в крови. Его колени были в грязи от неловких движений между мной и ямкой. Сколько раз он проделывал это?

Он склонился с медальоном, и вблизи я увидела грязь под его носом, на губах и бровях, одна была со шрамом.

Последние следы глупого веселья пропали.

Огонь и пыль, я всегда была такой подлой?

— Веран, — сказала я.

— Вот, — он вручил мне медальон. Я не была готова, ладони дрожали, и половина воды улетела на штаны.

Он раздраженно зарычал.

— Осторожнее.

Я выпила несколько капель, и он забрал медальон, не глядя на меня. Он повернулся к ямке, провел грязной ладонью под носом.

— Веран, — снова сказала я. — Прости. Я… не должна была смеяться. Я и не хотела смеяться. И до этого не стоило… я вела себя глупо и эгоистично. Не стоило так уходить. Я не хотела тебя пугать.

— Какая разница, — он покачал головой и вытер глаза. — А если бы ты умерла?

— Не буду врать, для меня стало бы проще.

— Не шути, Ларк. Не надо.

Это не было шуткой, но я притихла, он опустил руку в ямку. Моя голова все еще болела, но судороги стали слабее, тело дрожало. Я попыталась пошевелиться, ощутить ноги, но от движений кружилась голова.

Он повернулся на коленях и протянул серебряный медальон.

— Почему бы тебе не попить? — сказала я.

— Я пил между твоими порциями, — сказал он. — И вкус гадкий.

— Тогда просто посиди минуту. Я пока в порядке. Сядь в тени.

Он вздохнул, поднес медальон к губам, выпил так, будто виски. Он скривился, подвинулся подальше от меня, остался на солнце. Он потер лицо, оставил грязь на лбу с синяком.

Мы притихли. Горячий воздух двигался среди травы, шуршал сухими стеблями.

— Жаль твои сапоги, — сказала я.

Он хмыкнул.

— Я могу получить другие.

Теперь он пытался вредничать, но это было защитной реакцией. Зеркалом, обращенным ко мне.

— Можешь, — сказала я. — Дома, в горах Сильвервуд. Где твой папа король, а твоя мама — королева и… разведчица в лесу.

Он издал недовольный звук от моих догадок, опустил подбородок на ладонь и смотрел на равнины.

— Почему это цветок? — спросила я.

Он крутил медальон в свободной руке, не глядя на меня.

— Горный лавр — традиционный символ монархии Сильвервуда.

— Но у тебя жук на кольце-печати.

— Светлячки — символ страны, а не монархии.

— Ясно.

Стало тихо.

Тихо было долго.

— Какой символ у озера Люмен? — спросила я.

Он не сразу понял мой вопрос. Он перестал недовольно крутить медальон и застыл.

— Камыш, — сказал он. — Два скрещенных стебля камыша, окруженные двенадцатью жемчужинами.

— Камыш.

— Рогоз, — сказал он.

Воспоминания потекли в меня — Кук посылал меня и Розу к реке время от времени, чтобы собрать пыльцу камыша, початки, стебли или новые побеги. Печенье, трут, суп, стебли для крыши, наполнение бинтов. Камыш все время встречался мне. Я могла на него положиться.

Я посмотрела на горизонт. Желудок свело. Пот покалывал верхнюю губу — еще один признак, что тело медленно наполнялось водой. Мне нужно было выпить больше.

— Сколько мне лет? — спросила я.

Я отчасти ожидала, что он съязвит. Я заслуживала это. Но он вздохнул и провел пальцами по примятым кудрям.

— Девятнадцать, — сказал он.

— Всего-то? — мы с Розой думали, что мне было за двадцать, как ей.

— Ненадолго.

— Почему?

— В следующем месяце твой день рождения. Двадцать шестое сентября.

Ветерок шелестел травой. Откуда-то поблизости запела птица, и Веран сказал мне, что это был луговой жаворонок.

— И… — начала я, закрыла глаза от яркости неба — может, я могла задать вопросы, узнать ответы, а потом проснуться и оставить все позади. — У меня есть сестра, — сказала я.

— Элоиз. Твоя близняшка.

— Мы не выглядим похоже.

— Выглядите, — он звучал утомленно. — Ее кожа бледнее твоей, на озере не так солнечно, как тут. И она много времени проводит внутри. Ты худее, чем она. И ее волосы, наверное, похожи на твои, если бы твои были распущенными. Но глаза у вас похожие. И носы одинаковые. У обеих веснушки. Полагаю, улыбки у вас одинаковые.

— Полагаешь?

— Вряд ли я видел твою улыбку. По крайней мере, без банданы.

Я открыла глаза. Это казалось неправильным, но я не стала спорить. В моей жизни было ужасно мало поводов для улыбок, и почти ничего после того, как катастрофа с телегой убила Пикла, а потом и Розу. Но это казалось странным, потому что были моменты, когда мы с Вераном ехали в Утцибор, которые казались… не такими ужасными, как другие.

Я подавила желание потрогать лицо, боясь, что ударюсь об камень.

Голова все еще кружилась. Я почти бредила.

— Я вытащу еще воды, — Веран встал на колени. — Хочешь еще?

— Наверное. Да. Пожалуйста.

Он подполз, полез в ямку. Он сделал пару глотков из медальона, а потом повернулся и протянул мне. Я взяла и выпила. Вода быстро собиралась в ямке, и в этот раз она была менее мутной. Веран вытянул руку, но я замерла, сжимая медальон.

— А тот мужчина, — сказала я. — На почте.

— Ро?

Я кивнула. Я помнила, как он пошел ко мне, и я решила, что он хотел биться, вытянул руки с диким лицом. Но его ладони сжали мои щеки, его глаза были в дюймах от моих.

Веран подпер голову кулаком.

— Это был Ро Аластейр, посол Люмена.

— Он не из Люмена.

— Да. Он с юга Сиприяна. Он женился на королеве Моне в год, когда родилась моя старшая сестра.

— Так почему он не король?

— Он не хотел им быть, — сказал Веран. — Ему удобнее быть послом. Ты знаешь, что в Сиприяне нет монархии?

Было больно пытаться вспомнить. Я еще не думала так много о правительстве, кроме того, какой шериф был на страже в городе, где я воровала.

Веран ухватился за мои колебания.

— Прости, не стоило так говорить. В Сиприяне никогда не было монархии. У них Ассамблея. Группа сенаторов, которых выбирают на это место. Ро был представителем там, пока не встретился с Моной.

Я медленно отдала ему медальон.

— Ассамблея… как в Алькоро, да?

— Верно, — он опустил медальон в ямку и отдал его. — Королева Джемма убрала монархию в Алькоро и превратила ее в избираемое правительство по модели Сиприяна еще до моего рождения.

Я сделала еще глоток. Я повернула голову и сплюнула песок, хрустящий на зубах. Я смотрела в ту сторону на осоку, растущую под камнем. Это место хорошо подходило для поиска воды — он знал, что нужно найти низкое место в тени, где росли растения. Наверное, его учебники не были бесполезными.

— Но озеро Люмен — монархия, — сказала я, меня еще мутило.

— Да. И твоя мама — королева.

— И… они все живут там. На озере.

— Ага. Твой папа иногда путешествует, чаще в Сиприян и обратно, но да, они живут на озере.

— Я… мы, я и… другая девочка, родились там?

— Да.

Я вдохнула.

— Мне снилась вода, сколько я себя помню.

Вода все время было мало, она была недостаточно глубокой и чистой. Вода текла и пенилась, брызгала, создавала туман. Холодная вода, серебристая, с рыбой и небом. Поток, который я поэтапно изобразила татуировкой на своей руке, пока поток не спустился от плеча к запястью.

Веран выдохнул. Краем глаза я заметила, что он чуть сгорбился, словно остатки оправданного гнева вытекли на землю.

— Ларк…

Но я не была готова к его сочувствию. Я лучше справлялась, когда он злился. Я отдала медальон, не глядя на него.

— Имя, — сказала я.

— Какое имя?

— Мое имя.

Он взял медальон.

— Мойра Аластейр. Ты самая старшая, получила имя по материнской линии. Мориген, Мирген, Мирна, Мона, Мойра. Элоиз назвали в честь брата Ро, который умер, когда они были детьми.

— Он, тот мужчина, посол, — я запиналась. Я еще не могла сказать «отец». — Какой он?

— Он очень дружелюбный, Ларк. Он всем нравится. Рассказывает плохие шутки. Умеет играть на мандолине, крутит пои, цепи с огнем на концах. Он научил меня играть ложками.

— Он показался расстроенным, — я не знала, почему сказала это — было непросто перестать вредничать сразу же.

— Так и было тогда. Ты должна понять, что они пережили. Я не видел худшего, ведь был ребенком, но я многое узнал с тех пор. У него был срыв, когда тебя перестали искать. Потом он стал усиленно защищать Элоиз.

— Ты говорил, что она смертельно больна.

— Дождевая лихорадка — болезнь, которая на пике в Моквайе, ее разносят москиты, — он вздохнул и провел рукой по грязным волосам, и я поняла, что, пока я горевала по Розе, он думал о его подруге, страдающей в пути по Феринно. — Она дружелюбная, как Ро, умная как он, — сказал он. — Хороша с людьми, с большим сердцем, все такое.

Вредность снова шевелилась во мне. Противоположность меня. Это не изменить солнцем и плохой едой.

Я потянулась к последней оставшейся нити, последнему шансу, что что-то осязаемое связывало меня с этой красивой приятной семьей.

Эта королевская семья.

— А… королева?

Он не ответил сразу. Он набрал воду в медальон и отдал мне. Я выпила и вернула ему, он снова опустил медальон в ямку, не говоря.

— Ну? — спросила я.

— Я… не знаю. Не знаю, как описать королеву Мону как мать. Она… властная. Она — легенда. Она получила трон озера Люмен ребенком и остановила через пару лет гражданскую войну. Алькоро убрали ее от власти, но она вернулась, пробив путь из изгнания, вместе с моей мамой. Она отвоевала озеро и помогла заключить мир с Алькоро и объединить Восток.

Ничего. Никакой связи. Принцесса с мягким сердцем, дружелюбный посол и легендарная королева. Если верить всему этому, я утекла в трещины и появилась как потрепанная вредная бандитка с ценой за мою голову, незакрытым клеймом раба и плохой репутацией, которая вышла за границы Феринно.

Веран покачал головой.

— Я не знаю, что еще тебе сказать. Если честно, королева Мона всегда немного пугала меня. Но она и моя мама близки, как подруги, так что моему мнению можешь не доверять. Элоиз может рассказать больше. Или Кольм, или Арлен.

О, пылающий свет… Кольм.

— Кольм мой…?

— Дядя, да, поздравляю. Ты разбила и ограбила карету своего дяди.

Я застонала и подтянула ноги к груди. Я уткнулась ноющей головой в колени. Не просто ограбила телегу. Я ударила его и украла его обувь.

— А другое имя?

— Арлен? Твой другой дядя. Младший брат королевы Моны. Его жена — твоя тетя Сорча, их дочь — Бригид, твоя кузина. Рассказать больше о твоем роде? Я помню, вроде, пару поколений со стороны Аластейр и Робидью, хотя всегда путал королей Люмена.

— Нет, хватит, — было уже сложно обнаружить настоящую семью, я не знала, как смогла бы слушать о веренице аристократов из других стран, связанных со мной. Я выдохнула. — Огонь и пыль.

— Раз мы затронули эту тему, может, тебе стоит знать, что ты ругаешься как жители Сиприяна.

Я приподняла голову на дюйм.

— Что?

— Огонь и прочее — типичные выражения жителей Сиприяна. Алькоранцы ругаются, упоминая небо, а не огонь. Моквайцы ругаются, упоминая цвета. А ты ругаешься как Ро.

Я опустила голову, прижалась лбом к коленям, пытаясь отвлечься от пульса в висках.

— Еще воды?

Я махнула пальцами, не глядя.

— Пей, я буду через минуту. Крыс попил?

— Он рылся вокруг рогоза, и его нос был мокрым, так что, думаю, он попил.

— Ладно.

Да. Ладно.

Я ухватилась в ложь.

Ладно.

Хотя я чуть не сорвалась. Я дала себе развалиться. Последние несколько дней сделали худшее — отвлекли. Мы были в худшем месте для неподготовленности, и я дала себе отвлечься от выживания.

Ладно, я ошибалась.

Ошибки, которые я совершила до этого, убили бы меня, но не смогли, потому что меня утащили от смерти. Сначала Роза, потом Веран.

Ладно.

— Спасибо.

— Что? — спросил он.

Я отвернула голову к равнинам, висок прислонялся к колену.

— Ты меня слышал.

— Не знаю, у меня могли быть галлюцинации.

— Я сказала, спасибо.

— Ты больше на меня не злишься?

Я выдохнула.

— Потому что если ты… — начал он.

— Я не знаю, что я чувствую, Веран, — я посмотрела на него. Он лежал на спине, голова была у ямки, он смотрел на меня. — Это кажется ненастоящим. Все это кажется неправильным. Я не хочу в это верить, потому что… вдруг ты ошибаешься? От надежд не будет добра. Но все те мелочи, которые ты говоришь… я помню эти детские песни, помню имена. Арлен… у него один глаз?

— Два, — сказал Веран. — Но один слепой. Он носит повязку.

— И там был водопад?

— У озера Люмен? Их много.

Мои глаза закрылись, яркое небо обжигало их.

— Я не помню, чтобы видела водопад, но я помню их.

— Это ты, Ларк, честное слово. Все это настоящее. Ты — Мойра Аластейр. Если не веришь мне, верь Ро и Элоиз. Верь Тамзин. Они узнали тебя раньше меня.

Да. Без моей банданы, шляпы и черной краски они быстро узнали меня.

Я потерла глаза. Моя голова кружилась от потока имен и мест. Кольм Ро Элоиз Арлен Мона Люмен Сиприян камыш огонь Мойра.

— Можно… установить правила? — спросила я.

— Давай.

— Не зови меня Мойрой, — сказала я.

Он закрыл глаза, его лицо повернулось к небу.

— Ладно.

Я притихла. Он ждал. Я думала, что у меня был миллион правил, условий, границ, чтобы укутаться в них и отогнать все это. Но я не могла придумать ничего, кроме имени.

— Только одно? — спросил он. — Или я все еще должен умерить пыл?

Я сказала ему об этом условии неделю назад, когда стояла над ним в Трех линиях, неохотно согласилась сопроводить его в Утцибор. Тогда моя жизнь была моей, а он был просто средством достижения цели.

— Наверное… пока что.

— Понял.

Он остался на спине, закрыв глаза, сцепив пальцы на груди.

— Ты в порядке? — спросила я.

Его пальцы дрогнули и опустились.

— О, конечно. Просто это был самый страшный момент в моей жизни, только и всего.

— Самый страшный? — повторила я. — Веран, в тебя стреляли из арбалетов. Ты поехал один в пустыню, чтобы тебя обокрали. Ты ударил бандита банкой по голове, вбежал в горящее здание. И это за последние пару дней. А что насчет случая, когда ты упал с веревочной дорожки дома?

Он открыл глаза, все еще смотрел на небо.

— Да, но в тех случаях я был в ответе только за себя! Я втягивал себя в проблемы, и они задевали только мою жизнь! Но в этот раз в опасности была не моя жизнь, — он потер рукой лицо. — Я просто… земля и небо, Ларк, ты должна понять. Я всю жизнь хотел делать то, о чем читал, и когда я столкнулся с возможностью…

— Ты хорошо справился, — ошеломленно закончила я. — Ты преуспел. Ты вырыл ямку с водой в самом опасном месте в мире, вернул меня, спас от обезвоживания.

— Но я паниковал.

— Кто говорил, что другие не паникуют в такой ситуации? — спросила я. — Когда ты рухнул тогда, я кричала, как ненормальная, на тебя, Крыса, небо, себя. Заботиться о ком-то еще страшно. Может, в твоих учебниках эту часть опустили.

Он выдохнул с дрожью и накрыл рукой глаза.

— Больше так не делай. Я вряд ли вынесу такое.

— Не буду. Мы перейдем водную впадину и пойдем дальше. Сколько времени мы потеряли, по-твоему?

— Может, два часа. Солнце опускается.

— Мы отдохнем, пока не стемнеет. Будем пить воду из ямки. А потом пойдем. Если сможешь.

— Да, но дай мне немного времени.

— Хорошо. Эй, — я подвинула ногу, чтобы ткнуть его ступней. Он поднял руку и посмотрел на меня. — Спасибо. Серьезно. Ты спас мне жизнь.

Его зеленые глаза сверкнули.

— Ты спасла мою. Уже пару раз.

— Давай не будем считать? — ответила я. — Я пытаюсь сказать спасибо.

Он повернул голову к небу и закрыл глаза.

— Не за что. Прошу, не заставляй меня снова делать это.

— Не переживай, — твердо сказала я. — Не буду.

Веран

Меня разбудил холод. В Сильвервуде влажный воздух сохранял дневной жар, и рассвет в августе был лишь немного прохладнее полудня. Но тут, в высохшей водной впадине холод утром был настойчивым, как жара днем. Я поежился. Без плаща или спального мешка тепло было только от спины Ларк, прижатой ко мне, и Крыса, свернувшегося между наших ног.

Все тело болело, но это была боль в мышцах от ходьбы, а не утомительная боль, которая порой сообщала о припадке. Предплечья болели, ладони жгло от того, что я рыл землю вчера.

Идти ночью было едва ли проще, чем днем. Прохладная тьма была приятной, но земля казалась такой ровной и безликой днем, а ночью стала лабиринтом неожиданных ям, камней, зарослей. Луна была почти полной, но поздно поднялась, и хоть звезды озаряли небо пятнами лилового и синего света, их сияния едва хватало, чтобы обходить препятствия. Мы медленно двигались, много раз падали.

Я осторожно подвинулся, оставляя тепло спины Ларк. Я сел, посмотрел на нее. Вчера, пока она была без сознания у ямки с водой, меня поразила бледность ее щек и губ. И пока я был в поту, рыл землю болтом от арбалета, а потом камнем, а потом голыми руками, ее кожа оставалась сухой и прохладной. Это произошло внезапно. Пока я отрезал медальон с сапога, я понял, что ничто в учебниках не готовило к неуверенности экстренной ситуации. Там были описаны шаги, подсказки, уловки, и все это должно было вести к успеху. Но это не готовило меня к ужасу незнания, проснется Ларк или умрет.

Я не шутил, когда сказал ей, что это сильно потрясло меня.

Желудок снова сжался от паники, которая вспыхнула тогда, и я попытался подавить ее. Было еще мрачно, чтобы видеть цвет ее кожи, но она дышала легко. Ее волосы были в бусинках воды — росе. Я огляделся, впадина была лавандово-серой на рассвете, трава покачивалась, тяжелая от влаги. Я вытащил платок из кармана, тихо и осторожно полез под пояс Ларк за ее платком. Я поднял его. Крыс посмотрел на меня, но Ларк не пошевелилась.

Я подумывал снять тунику и собрать влагу с травы так, но она была грязной и отдала бы только грязь и пот. Вооружившись двумя платками, я с трудом встал на ноги и пошел к влажной траве.

Я медленно собирал воду, как Ларк показала вчера, выжимая ее в рот. После того, как я остудил жжение в горле, я стал собирать воду для нее. Несколько стеблей травы висели особенно низко из-за каких-то коробочек с семенами. Я склонился, гадая, можно ли было это есть, но понял, что это были не семена, а кузнечики. Десятки кузнечиков висели на траве, застывшие в ночном оцепенении. Они, наверное, зацепились за верхушки ночью, чтобы использовать лучше всего первые лучи солнца. Я ткнул одного, он вообще не шевелился. Я снял его с травинки, как плод, и сжал в ладони.

Мой народ ел кузнечиков, цикад и сверчков. На рынке за пару медных монет можно было купить мешок кузнечиков, жареных на ветках гикори, и моя сестра Ида обожала тушеных сверчков в можжевельнике, которое мы ели на осеннее равноденствие. Но я не ел сырых. Я повернул его в ладони, и его большая колючая лапка дрогнула от тепла моей кожи.

Я огляделся, заметил травинки, на которых висели насекомые, их было легче видеть, ведь светлело. Я мог наполнить подол туники легко, как ягодами, и даже мог бы развести огонь на юкке, растущей вокруг, но я не знал, как приготовить их, ведь положить их было некуда. Я прищурился, глядя на горизонт, словно это могло помочь мне думать. Я заметил яркое пятно, которое я принял за туман. А потом мой мозг понял, что я видел, и дыхание застряло в горле.

Не туман.

Река.

Я вгляделся, стараясь убедиться, что это не была галлюцинация, мираж или камни. Но нет, я видел блеск текущей воды, а вдоль нее линию темных зарослей.

Мы приближались к реке Телл.

Наверное, мы свернули на север прошлой ночью. Мы старались держать полярную звезду справа от себя, но порой я отвлекался на свои шаги и не следил за небом, да и Ларк точно устала от обезвоживания, так что справлялась не лучше. Мы сократили расстояние до нескольких миль.

Будет просто идти на юг, когда мы пойдем сегодня. Но я невольно осмотрел горизонт еще раз, гадая, размышляя. Я повернулся к Ларк. Кузнечик согрелся в моей ладони, прыгнул в воздух и пропал в траве.

Я опустился на корточки.

— Ларк, — прошептала я. — Проснись.

Я коснулся ее плеча. Она подняла голову с руки, глаза были сонными. Хрип вылетел из горла. Она сглотнула и попыталась снова.

— Веран?

— Тут. Я собрал немного воды. Могу собрать больше, когда выжмешь это. Но, думаю, мы повернули слишком сильно на север ночью. Отсюда видно Телл.

Она моргнула пару раз, села и опустила голову на миг. Ее дреды закрыли лицо. Она потерла шею и выпрямилась.

— Насколько близко? — спросила она, взяв мокрые платки.

— Сложно сказать из-за склона. Пять или шесть миль.

Она выжала платки в рот и сглотнула.

— Нужно повернуть на юг, — сказала она. — Идти к Северному Бурру, где он выходит из высокогорья, а потом повернуть вверх по течению…

— Но, Ларк, — сказал я. — Это добавит ненужные мили. Пойти на юг и обратно. Мы не можем просто идти прямо?

— Я уже говорила, нельзя быть замеченными у Канавы Теллмана и быть принятыми за сбежавших рабов.

Я кусал губу, размышляя.

— Как поселение устроено?

Она с опаской посмотрела на меня.

— Это палаточный город, там живут работники. Он разделен на квадранты, окруженные стенами из пик и сторожевыми вышками. Сам карьер ниже по течению, между ним и палаточным городом огражденная тропа.

— Где живут остальные? — спросил я. — Надзиратели, кучера, стражи, когда не их смена?

— Штаб выше по течению, — сказала она.

— Если они сосредоточены на том, что сторожат рабов, то вокруг поселения охраны меньше?

— Я не знаю, я была там пару раз для проверки здоровья, — она хмуро посмотрела на меня. Я теребил кривую бахрому на сапоге. — Мне не нравится этот взгляд, — сказала она.

— А если… — сказала я.

— Нет.

— Нет, но слушай…

— Еще воды? — сказала она.

— Если мы попадем к поселению, если даже обойдем, мы сможем забрать что-нибудь полезное. Даже фляга…

— Нас заметят, — сказала она, глядя на меня так, словно я предложил сброситься со скалы. — И когда они увидят твою руку…

— Почему они сразу решат, что мы — сбежавшие рабы? Почему не люди, которые идут в Виттенту? Если мы выйдем из палаточного города, мы будем одеты иначе, не выглядя так, словно нас тащили по высохшей впадине. И мы не выглядим как жители Алькоро или Моквайи — ты похожа на сиприянку, и они не поймут, откуда я. Думаю, мы можем даже прийти и сказать, что мы заблудились…

— Нет, — она покачала головой. — Мы много рисковали на прошлой неделе, Веран, но это слишком опасно. Я не пойду в Канаву Теллмана.

— Тогда мы не пойдем внутрь, — сказал я. — Но подберемся к краю. Возьмем флягу или даже мула.

— Мула?

— После наступления ночи, — сказал я. — Будет темно, мы зайдем и выйдем, — она снова покачала головой, и я поспешил продолжить. — Знаю, звучит безумно, но, Ларк, я начинаю думать, что идти по впадине безумнее. Исправь меня, если я не прав, но мы не проживем еще один день, как прошлый, если будем идти днем на росе и мокрых камнях. И если мы не будем идти днем, а только утром и после заката — ты видела, как это прошло прошлой ночью. Мы далеко от места, куда нам нужно. Таким темпом мы днями будем идти до границы Моквайи, а потом еще дольше будем искать путь в горы, а солдаты уже разойдутся по Пасулу, Виттенте, Толукуму и другим городам. Все услышат, что на нас охотятся. Нам нужно опередить плохие новости, связаться с Тамзин и Яно, пока их не нашли. Как еще ты собираешься попасть в Каллаис?

— Я разберусь.

— Да? — сказал я. — И ты сможешь сделать это до того, как один из нас тут умрет?

Она хмуро посмотрела на меня, но не ответила. Она посмотрела на впадину, хмурясь, поджав губы. Она напоминала Элоиз, когда так делала.

Она выдохнула.

— Это очень плохая идея.

Я ухватился за пропущенный вариант.

— Давай пройдем у края. В паре миль от него, отдохнем днем там, откуда видно поселение. Составим планы. А потом стемнеет, и мы проскользнем и устроим немного шума.

— Нет, — она повернулась ко мне. — Признаю, мы не можем идти так, как вчера, но ты должен пообещать, что не станешь пробираться туда и переворачивать место. Никакого огня, мятежа, освобождения пленных. Потому что, когда ты убежишь, довольный, с парой мулов, знаешь, что будет? Кого обвинят и заставят убирать? Кого высекут или повесят за шум?

— О. Рабы.

— О, — сказала она насмешливо.

— Прости, — я покраснел. — Я не думал об этом.

Она покачала головой.

— Ты и твой комплекс героя, честное слово. Если я пойму, что ты решил чем-то привлечь беду для пары сотен работников в палаточном городе, мы забываем об этом и уходим на юг, понятно?

— Понял.

— Хорошо, — она уперлась рукам в землю и с трудом поднялась на ноги. Она вручила мне платки. — Вот. Будем пить по пути. Идем, Крыс.

Я пошел за ней в траву, ее сапоги оставляли темный след на росе. Она провела банданой по паре стеблей и остановилась.

— Кузнечики, — она сжала травинку, на которой висел кузнечик.

— Ага, — сказал я. — Их так много… Хотел бы я знать, как их есть.

— Нужно отрывать им головы, — сказала она, сняла одного с травы. Она быстро открутила голову, а потом оторвала крылья. — А потом выжать внутренности, иначе тебя стошнит, — она встряхнула его, и комок внутренностей вылетел в траву. Она без фанфар бросила остальное в рот с лапами.

Я смотрел, раскрыв рот. Она заметила мое лицо и перестала жевать. Тишина на миг повисла вокруг нас, я пытался понять, что видел, как дочь королевы Моны Аластейр, принцесса озера Люмен, оторвала голову кузнечику и съела его сырым. Неподалеку зашумел сверчок.

— О… — сказала она, жуя экзоскелет. Она проглотила, ее щеки были румяными. — Огонь, думаю… многие из твоего народа просчитают это ниже их.

— Возможно, но не я, — я потянулся к ближайшему кузнечику. — Дай попробовать.

Ее взгляд стал рассеянным.

— Веран… в такие моменты я не могу поверить, что я — та, кем ты меня считаешь.

Я не знал, почему, учитывая ее родителей, но в такие моменты я был уверен больше всего в том, что она была той, кем мы ее считали. Что-то необъяснимое собралось в моей груди.

— Хорошо, что мы сможем убедиться в этом, ведь мы не умрем, — сказал я. — Покажи, как ты отрываешь голову.

Уже не так воодушевленно, она указала, где сжимать насекомое и разрывать. Я выдавил внутренности на траву, бросил насекомое в рот. Это было ужасно, оно не хрустящим и с дымком, как жареные на рынке.

Но я проглотил и вытер рот.

— Лучше собрать больше, пока они не согрелись и не стали прыгать, да?

Она кивнула и повернулась к равнине. Мы немного прошли, замирая, чтобы выжать банданы во рты и собрать кузнечиков.

— Знаешь, — сказала она через какое-то время. — Моя жизнь была куда проще, пока ты не появился.

Я сплюнул колючую лапку.

— Да, принцесса, моя тоже.

Тамзин

Мне нравился дом Соэ, потому что там было тихо.

Это была не тишина от стеклянного пузыря замка Толукум, тут тишина была открытой, дышащей. Секвойи возвышались над треугольным домом и маленькими пристройками, и я ощущала себя как жучок, ползающий у ног существ, которые не замечали меня. Ветер дышал среди их ветвей, было легко слышать его издалека, ведь все вокруг дома Соэ было тихим, приглушенным. Ее индейки бегали туда-сюда, клевали то, что оставалось от орехов после прессов. Двор был устелен медной хвоей, а на крыше было так много мха и папоротников, что она сливалась с лесом. У северо-западного угла крыши росло деревце, тонкие ветки тянулись к свету, порой проникающему среди секвой.

Я старалась навещать Соэ как можно чаще за три года с тех пор, как мы делили комнату, но обычно мы болтали, играли музыку. Когда я прибыла к ней в первый раз, я подарила ей красивую новую дульцимеру, с узорами из опала, в благодарность за старый инструмент, который она дала мне, когда мы расстались — я играла на нем перед родителями Яно, чтобы получить титул ашоки. Эта дульцимера все еще была у нее, замотанная во фланель в кедровом сундуке. Я утром гладила ее пальцами, задевала струны. Но не играла на них, ведь я была тут одна.

Соэ и Яно не сразу согласились на это, и только после того, как Соэ показала мне, как попасть в ее скрытый подвал, где она хранила вина и масла. Дверь была такой же зеленой, как земля в лесу, и ее не заметил бы чужак, но подвал был темной дырой, и там было сложно стоять, а мне не хотелось попадать в места, откуда я не могла выбраться. И все же я послушалась Соэ, попросившей проверить, хватит ли мне там места, которое она освободила. Я попыталась улыбнуться Яно, когда он добавил пару вещей внутрь — одеяло, флягу и коробку орехового печенья. Но я представила, как сижу или лежу под кожей земли, слушаю, как люди крадутся снаружи, ищут меня, и подавила дрожь. Я не хотела сидеть в той дыре.

И потому нужно было вести себя тихо — не играть музыку, не напевать, почти не двигаться. Приближающиеся копыта заглушила бы зелень на земле леса, и одного путника было тяжело заметить. Даже мул и телега, на которых Соэ уехала с Яно рядом с ней (он каждые шесть секунд оглядывался с тревогой), пропали в глубокой тишине леса. Но это было к лучшему — так Яно сможет следить за дорогой в поселок, пока Соэ собирала ягоды и орехи, которые ей нужны были для пресса. Она была на рынке две недели назад, и мы застали ее, когда ее запасы были скудными.

Она жила просто, с тремя нарядами, и я была в одном из них, рабочем пласте, которое сидело бы на мне впритык несколько недель назад, но теперь висело, как мешок. Яно пришлось переодеться в наряд для путешествия, с этим, новой бородой и собранными в косу волосами, убранными под кепку, я надеялась, что его не узнают как лицо на медных монетах, если кто-то пройдет мимо. Я потянулась к следующему масляному ореховому печенью, хотела вернуть хоть немного своих изгибов, пока изучала пергамент, лежащий на моих коленях.

Я начала записи с нашего разговора прошлой ночью. Связь Кимелы с плантациями в Кетори, ее внимание к символам и церемонии. Желание королевы Исме увидеть порядок в разваливающемся дворе, и ее печать на объявлениях о награде.

Я добавила министра Кобока, но его имя было связано с полдюжины других, которые тоже хотели сохранить рабство в Моквайе. Кобок выделялся только тем, что управлял карьерами на краю Феринно, и его решимостью защитить индустрию страны от бандитов — едва ли незначительные мотивы.

Кто и как утомляли, и я стала составлять список дел, начало того, что можно было считать планом.

Было приятно писать спустя долгое время. Я все организовала, как могла. В моей голове идеи спутывались и прятались, но на бумаге я могла изложить их прямо, связать их, создать список. Две страницы были наполнены теперь запутанным текстом в стрелочках, кругах и подчеркиваниях.

Я смотрела на записи. Было приятно видеть мысли на бумаге. Писать было неприятно. Я разминала запястье, пытаясь игнорировать жаркую боль в суставах. Девять часов в день три месяца я проводила за столом, записывала статистику рабов, проходящих через незаконное распределение — наказанием за эту работу стало мое правое запястье, и это напоминало мне, что я легко отделалась. Я тряхнула рукой, пытаясь разжать пальцы. У мамы тоже был артрит писаря, ее пальцы были такими кривыми к концу жизни, что едва шевелились. Но я хотела написать больше, сделать больше. Я набрала в рот еще вяжущего тоника Соэ с уксусом — она говорила, что это помогало моему языку зажить — намазала масло на печенье, взяла перо, не попала в чернильницу в первый раз из-за напряженности в пальцах.

Я покрыла почти все интересы, которые пришли в голову, думая о нашем враге в замке Толукум, и я перешла к следующему важному делу.

Веран и Ларк:

Где???

Проверить Южный Бурр на активность

Проверить Пасул, могли вернуться — почта, тюрьма, гостиницы

Проверить Снейктаун, могли уехать на восток

Послать письмо в Каллаис, узнать о послах Востока и лагере Ларк

Если новостей нет?

Мое перо замерло на странице, вихрь в голове на миг затмил пульсирование в запястье. Если не будет следов принца Сильвервуда и принцессы Люмен, то что тогда?

Набросать письма для монархов Сильвервуда и королевы Люмена/посла Сиприяна

Устроить поиск тел

Я сглотнула.

Подготовиться к разрушению дипломатических от…

— Ах! — я бросила перо и печенье, и оно упало маслом вниз на верхнюю половину моей страницы. Я вдохнула и прижала запястье к груди. Пальцы сами сжались, сухожилия напряглись. Я терпела боль, опустила испорченный пергамент у ног, опустила запястье на колено. Левой ладонью я разогнула пальцы по одному, кусая губу. Огонь взбежал по руке к плечу, потом по спине. Я писала всего час, а тело уже было против. — Куас, — сказала я, ругательство не вышло, потому что я не смогла произнести «с» в конце. Прижимая правую руку к животу, я согнулась и подняла печенье с пергамента. Двойная трагедия — масло испачкало аккуратные листы в верхней половине, а печенье было в чернилах. Я чуть не выбросила печенье в гневе, но не хотела попасть по пустым стеклянным бутылкам Соэ или корзинам орехов. Я думала скомкать в недовольстве пергамент, но это казалось тратой усилий, и мне нужны были две руки, чтобы сделать это хорошо. Я хотела кричать, но подумала о безликом враге, который мог ходить за окнами Соэ, ожидая знака, чтобы ворваться и прикончить меня.

Я склонилась, опустила здоровую руку на голову.

Ни речи.

Ни пения.

Ни письма.

Я представила жизнь фрагментами, короткие слова и фразы на табличке. Жесты. Вопросы «да или нет». Играть мелодию на дульцимере, но слова будут лишь в голове. Я могла научиться жить с ограниченной речью, если бы еще могла изливать мысли на бумагу. Но это… быть лишенной письменных слов…

Мое последнее оружие пропало.

Я все еще была в темнице.

Ларк

Сумерки опустились на холм над Канавой Теллмана, Веран снова рухнул.

Он сидел в этот раз, так что просто упал на бок, рассыпав свою горсть корешков цикория, которые мы собрали. Я утихомиривала Крыса — он скулил — так что не успела поймать Верана. Я бросилась вперед и повернула его голову от травы, похлопала ладонями по его щекам, пока он дрожал.

— Крыс! — крикнула я. Он устроился в стороне от нас, что было странно, ведь мы ночевали под нависающим камнем, и земля тут была прохладной и влажной. Он выглянул из горячей травы, убрав уши назад. — Иди сюда, Крыс! Сюда!

Он робко встал и подошел ко мне, обогнув содрогающееся тело Верана, опустив нос. Я схватила его за загривок и опустила за спиной Верана, чтобы он оставался на боку.

В последний миг я подумала стащить с него штаны, чтобы он не намочил их — у него не было запасных, как в прошлый раз — но я не успела, его дрожь ослабла. Его тело расслабилось, и его стошнило в грязь, а потом он замер.

Я выдохнула сквозь зубы и убрала волосы с его лба. Он не ударился, когда падал, свежих порезов или крови не было, только старый синяк от прошлого припадка, теперь он был зеленоватым пятном у линии роста волос.

Могло быть хуже.

Но он приходил в себя дольше в этот раз. Я вытерла его рот его банданой и смочила другой платок в ямке, которую мы по очереди рыли вечером — река была близко, и не нужно было копать слишком глубоко, так что последние пару часов мы пили мутную воду из ямы. Я несколько раз влила ему воду из ямки в рот, и он закашлялся, застонал и протер глаза. Он попытался лечь на спину, и я сжала его плечо и остановила. Он повернул голову и посмотрел на меня.

— Привет, — сказала я. — С возвращением.

— Фу, — он моргнул пару раз. — Ох…

— Это я, Ларк. Мы в водной впадине над Канавой Теллмана. У нас нет снаряжения, мы оба грязные, и вода только в грязной яме, а есть можно только корешки цикория и сырых кузнечиков.

Его глаза закрылись.

— О, точно, — вяло сказал он. — Проклятье.

— Ты в порядке? Я пыталась держать тебя на месте, но ты упал на землю раньше, чем я успела тебя остановить.

Он ощупал щеку.

— Да… похоже. Пламя, — он потер лицо. — Веселая из нас пара.

— Ты хотя бы навлек это на себя не упрямством и вредностью. Хочешь сесть?

Он сжал мою руку и приподнялся. Крыс встал от его движений, и Веран почесал его за ушами.

— Спасибо, Крыс, — он посмотрел на себя, выдохнул с облегчением при виде сухих штанов. Он вытер ладонью рот. — Три припадка меньше, чем за две недели, — прошептал он. — Они стали появляться ближе, чем было с моих пятнадцати лет.

— Ты жестоко обращаешься со своим телом, — сказала я, намочила платок и передала ему. — Мало сна, еды и воды, мили ходьбы. Я не виню наши тела за бунт, — как только я это сказала, я пожалела. — Прости, не стоило шутить.

— Нет, шути. Так менее ужасно. И ты права. Я сильно давлю на себя, — он сжал платок, сглотнул капли оттуда и опустил голову на колени. — Я просто переживаю, ведь мы не закончили. Нам нужно выбраться из впадины, попасть в Моквайю. И когда мы будем там… кто знает, что мы найдем. Если у Соэ опасно, или Тамзин и Яно там нет, придется придумывать что-то еще.

— Сначала нужно зайти в лагерь и выйти, — сказала я. — Как говорит твоя мама?

— По одной проблеме за раз, — сказал он.

— Да, я начинаю видеть в этом мудрость, — я указала на лагерь внизу. — Если не найдем что-то полезное, будет не важно, сможем ли мы найти Тамзин или Яно.

Он смотрел на лагерь, обвив руками колени. Первые желтые огни стали мерцать среди бараков.

— Я знаю, что для тебя значит возвращение туда, — тихо сказал он.

— Это просто штаб. Я была там редко. Было бы хуже, если бы это было… — я махнула вниз по течению в сторону карьера и палаток.

Он посмотрел в ту сторону, большая трещина тянулась вдоль реки, скрытая сумраком. В палаточном городе не было огней, только по периметру лагеря.

— Долго ты была там? — спросил он.

— Сложно вспомнить. Не было смысла следить за временем.

— Теперь тебе девятнадцать. Ты сбежала из лагеря… три года назад?

— Четыре.

— Четыре года. И сколько ты там была?

— Думаю, три года, — я помнила три пьяных фестиваля в честь алькоранского Звездопада, потому что мы с Розой могли тогда спать следующим утром.

— Тогда ты… в двенадцать лет сбежала из телеги с рабами. И тебе исполнилось пять, когда тебя… когда ты пропала в Матарики. Значит… — он посмотрел на почти невидимую реку. — Семь лет.

Ветерок с ночным холодом скользил среди травы. Желудок сжался, но меня не мутило. Вчера он методично соединил мою жизнь, хотя части казались другой жизнью, не принадлежащей моей, и это вызвало у меня панику. Но теперь это просто казалось нереальным.

— Вряд ли я была тут все время, — сказала я.

— Нет?

— Обычно они не бросают детей в карьер. Им не хватит сил копать песок. Я начала с мытья стекла на фабрике, — я все еще ощущала вонь средства с кедровым маслом, которым они натирали стекло.

— Наверное, в Виттенте.

— Наверное. Потом они отправили меня сюда после пары лет пустых телег. Я была в карьере год или полтора.

Он потер утомленное лицо.

— Уверена, что мы не можем просто поджечь штаб, пока мы тут?

— Нет, — сказала я. — Одного из работников могут в этом обвинить.

Он вздохнул.

— Как насчет выпустить мулов?

— Почему бы тебе не отдохнуть немного? — сухо сказала я. — Нам обоим нужны силы, чтобы забрать пару фляг.

Он заворчал, но устроился на земле, сцепил пальцы на груди. Он пару раз глубоко вдохнул.

— Просто хочется что-то уничтожить, — сказал он.

Уголок моего рта приподнялся, и я почесала Крыса за ушами.

— Из тебя плохой бандит. Ты должен выбирать разрушение с умом.

Он вздохнул.

— О, поверь, у меня есть список. Первым делом — тайна порта Искон. Я бы сжег это место.

Странные эмоции вспыхнули во мне. Было бы просто задеть его, отругать за то, что принц ничего не знал, но меня удивило, как меня утешало его возмущение. Как это звучало, словно он переживал за… меня. Я напомнила себе, что переживания были в шаге от жалости, а я не хотела его жалость. Я напомнила себе, что не могла полагаться на него или кого-то еще — люди не всегда говорили то, что имели в виду. Люди не всегда оставались рядом. Особенно принцы-неженки с комплексами героя.

Но было сложно игнорировать крохотное семя благодарности. Он переживал.

Я встряхнулась, и он приоткрыл зеленый глаз.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да, просто… кхм, холодно, — я покраснела от глупого ответа, пот все еще покалывал спину.

Он закрыл глаза.

— Я бы предложил плащ, но у меня его нет.

— Вот спасибо.

— Не за что. Я люблю помогать.

— Только не умирай ради этого.

— Эх, — сказал он, — этим я не управляю.

Моя улыбка исказилась от тревоги.

Шутки могли делать момент легче, но хотела бы я, чтобы это не било так близко к реальности.

Веран

Мы крались вдоль ограды по периметру штаба. Ограда не была созданной тщательно, столбики были чуть выше наших голов. Ларк уже описала двойную стену в двенадцать футов высотой, со стражами, окружающую палаточный город. Эта ограда существовала для вида защиты.

Крыс крался с нами. Мы не знали, где выйдем из штаба, так что не могли оставить его. Но Ларк отметила, что он мог послужить отвлечение. Если кто-то уловит шум, они увидят только любопытного койота в лагере. Я надеялся, что это не приведет к перестрелке.

Мы добрались до одного из широких брешей в ограде для телег, легко перелезли. В паре дюжин ярдов от входа было большое здание из бревен, из окон лился свет. Другие здания были темными и тихими, и мы скрылись в тенях. Ларк повела нас вправо к низкому длинному зданию в дальнем конце штаба. Конюшни. Я следовал, стараясь управлять дрожащими, как желе, ногами.

Наш спешный план, основанный на памяти Ларк и наших наблюдениях за вечер, состоял в краже необходимых вещей из склада кучеров мулов, а потом тихом побеге на двух мулах через загон. К сожалению, так мы окажемся ниже по течению, между бараками и палаточным городом, но это было лучше, чем вести двух мулов мимо домов стражей и главного входа выше по течению. Мы надеялись, что стражи в карьере сосредоточились на том, что было внутри, а не вне загонов.

— Псс, — зашипела Ларк, коснувшись моей руки. Я замер и проследил за ее взглядом. В паре шагов от нас была поилка, слабо озаренный светом из главного здания.

Мы опустились на корточки и подобрались тихо к нему. Сверху были грязь и немного травы, пахло лошадьми, но мы не медлили. Мы опустили головы к воде и стали пить большими глотками, стараясь не шуметь. Крыс лакал из лужи у наших колен.

Когда я напился, наполнив желудок, я прислонился утомленно лбом к прохладному металлу. Я был бы рад просидеть тут еще час, пить, когда захочется, но Ларк села на пятки и вытерла рот. Она посмотрела на конюшни.

— Пламя, — прошептала она. — Что это?

Я поднял голову. В круге света от главного воздуха был темный крупный силуэт возле широкой двери конюшни. Вдали, озаренные двумя лампами на ящике кучера, были движущиеся спины и уши лошадей. Зубы грызли уздечки, звук доносился до нас.

— Карета, — прошептал я. — Два в одном.

— Там страж, — сказала она.

Я увидела его, он стоял в паре шагов от дверцы кареты, неподвижный, но настороже. Он стоял лицом к главному зданию.

— Чья это карета? — спросил я.

— Какая разница? — ответила она. — У нас есть проблемы серьезнее.

— Например?

— Например то, что они у нас на пути.

Мы тихо пригнулись, выглянули из-за поилки.

— Думаю, мы можем попытаться обойти, — прошептала она. Зайти к конюшням с другой стороны.

— Мы сможем забрать мулов так, чтобы страж не услышал?

— Не знаю, — сказала она. — Но можно еще подождать в надежде, что они уедут.

Мы обдумали это. Я хотел предложить отступить в тени, когда яркий прямоугольник света вспыхнул из главного здания — дверь распахнулась, и темная фигура появилась на пороге. Мы инстинктивно пригнулись за поилкой, но дверь тут же захлопнулась, потушив свет. Спешные шаги прохрустели к конюшням. Прозвучало несколько тихих слов. Когда мы выглянули из-за поилки, второй страж говорил с первым.

— Разная форма, — отметил я.

— Новый — страж карьера, — сказала Ларк. — Насчет другого не знаю.

Страж карьера закончил разговор и поспешил к конюшне. Через миг мы услышали топот копыт по твердой земле, и он вернулся верхом.

— Назад, — вдруг сказала Ларк. — К ограде. Крыс, идем.

Мы попятились, почти ползли, в густые тени у ограды. Страж на коне проехал мимо поилки в футе от нас, не остановился, чтобы лошадь попила. Он добрался до ворот, спешился, открыл их и забрался в седло. А потом сжал бока лошади, и она умчалась, врата остались открытыми.

— Куда он…

— Палаточный город, — сказала Ларк, прижимаясь спиной к ограде. — Он несет послание к стражам. Он остановился бы напоить лошадь, если бы ехал куда-то ещё.

Вторая дверь в главном здании распахнулась, и другой страж поспешил в другую сторону, почти бежал к теням бараков.

— Ларк, — прошептал я. — Что-то происходит. Что бы мы ни делали, нужно пробовать сейчас и убираться отсюда.

— Знаю. Дай подумать, — она выдохнула, окинула штаб взглядом. — Давай на миг забудем о конюшне. Думаю, кухня на дальней стороне главного здания. Мы можем взять вещи там и пойти к реке. Может, придется идти.

От мысли о ходьбе тело заныло, но я ничего не мог поделать.

— Хорошо.

— По моему слову бежим к тому столбику, держимся теней. Готов?

— Да.

Еще дверь распахнулась, и мы вздрогнули, но она была на стороне конюшни. Она осталась открытой, озарила еще одного стража. Женщина прошла к стражу у кареты. В свете я различил их форму.

— Они из замка, — удивился я.

— Вперед! — сказала Ларк и побежала. Я подавил вопль и устремился за ней.

Суставы дрожали, и хоть я старался, шаги не были тихими. Я сосредоточился на том, чтобы держаться тени. Крыс следовал за мной, звук его дыхания смешивался с моим.

Но когда мы были на половине пути к прицепному столбу, дверь с нашей стороны снова открылась. Ларк думала быстро, не стала ругаться или замирать, а бросилась к главному зданию, держась тени, брошенной краем открытой двери. Я следовал за ней, сердце билось в горле. Она была у двери, когда вышел другой страж карьера, поправляя фуражку. Стражница увидела бы меня, если бы не была отчасти повернута к дому, слушая приглушенные слова командира. Я постарался ускориться как можно тише, чуть не врезался в Ларк. Она обвила меня руками, зажала ладонью мой рот. Только угол открытой двери отделял нас от стражницы, мы прижались к стене здания. Я прильнул к Ларк, ноги дрожали. Крыс замер у наших колен.

— И капитана Эрци тоже, — сказал внутри голос на моквайском. — Скажи ему, чтобы его отряд был собран за пятнадцать минут. Дверь оставь открытой, другим понадобится свет.

— Да, мэм, — страж пересек порог и побежал к баракам вдали. Лампы уже мерцали в нескольких окнах.

Ларк убрала руку от моего рта, но не отпустила меня. Я был благодарен — я рухнул бы на месте. Мы оставались в темном углу у открытой двери. Я ощущал биение ее сердца спиной.

— Мы не можем оставаться тут, — выдохнул я. — Их все больше.

— Я работаю над этим, — ответила она.

Ей нужно было работать быстрее, наше укрытие из тьмы сокращалось.

Что тут творилось? Почему карета из замка и стражи были в Канаве Теллмана посреди ночи?

Голоса ещё звучали внутри, но их было сложно слышать. Я осторожно коснулся руки Ларк, и она ослабила хватку. Я отодвинулся от ее плеча к трещине между петлями двери и рамой.

— …и к западному периметру. Не трать время на дневные графики, рабочие останутся под замком, пока за ними не пришлют.

Глубокий неприятный голос разворошил мои воспоминания.

— Это Кобок, — удивленно прошептал я. — Министр индустрии. Он управляет всеми карьерами.

— Можешь понять, сколько человек внутри? — спросила Ларк.

Я прислушался. Кто-то отвечал ему, но его голос был самым громким.

— Тогда брось это! — прогудел он. — Говорю, нет времени на детали. Возможно, будет мятеж, и пока принца не найдут, нужно сохранять индустрию Моквайи.

— Не знаю, — сказал я Ларк. — Но они, вроде, говорят о Яно. Они еще не нашли его, — облегчение вспыхнул в груди, но быстро растаяло.

Ларк медленно отодвинулась от стены и скользнула к окну. Она повернула голову, чтобы один глаз оказался над подоконником.

— Всех стражей штаба на их обычные места, — продолжил Кобок. — И тех, у кого выходной. Мы работаем всем составом, никаких отмазок.

— Четыре стража карьера, — прошептала Ларк. — Один — надзиратель. И три стража замка, а еще твой министр. Кошмар.

В пространстве между бараками покачивалась лампа, приближаясь. Кто-то крикнул, голос звучал так, словно человек бежал.

— Ларк, нужно двигаться, — сказал я. — Люди сходятся сюда.

— Ладно, хватай Крыса за загривок, — край ее лица был все еще повернут к свету из окна. — По моему слову беги с ним к другой стороне двери.

— А ты?

— Иди! — сказала она.

Мое сердце забилось быстрее, и я схватился за загривок Крыса. Он вскрикнул, но звук затерялся в возмущённом вопле министра Кобока. Я поспешил вокруг двери в поток света, сжимая пса.

Крыс не хотел идти со мной, я зашипел сквозь зубы, он извивался в моей хватке. Я взглянул на открытую дверь — Кобок махал руками, указывая на стол, заваленный пергаментом, окруженный ошеломленными людьми в форме. Я потянул Крыса к теням, его когти оставляли следы на земле. На жуткий миг я думал, что Кобок посмотрит на нас, но он склонился к одному из стражей, его толстый палец почти тыкал в лицо мужчины. С последним рывком силы я втащил Крыса во тьму на другой стороне двери, глубже в тени.

Ларк придвинулась к краю двери. Ее нос и щеку стало видно, она выглянула из-за края. Я задержал дыхание. Она выжидала, а потом вырвалась из-за двери и пронеслась по освещенной земле.

Не замирая, она склонилась, подхватила Крыса на руки и пнула меня по голени, намекая двигаться дальше вдоль здания. Мы почти бежали к углу. Крики Кобока стали тише.

Мы добрались до угла, завернули за него и уловили хруст бегущих ног. Мы смотрели, едва дыша, как солдат выбежал на свет и пропал в открытой двери.

Ларк повернулась, сжимая извивающегося Крыса. Она посмотрела на пространство за главным зданием.

— Пламя, — сказала она с яростью.

Небольшое здание, которое я принял за кухню, было озарено светом — два больших камина, служивших печами, ревели огнем, и люди спешили туда-сюда, носили железные котлы к бочкам с водой и от них, кричали о мясе и количестве оставшейся кукурузы.

— Что творится? — прошептала с нажимом Ларк, поправляя хватку на Крысе. — Это место было тихим и темным двадцать минут назад. Нам повезет, если мы уберемся отсюда сами, не то что с припасами…

— Сюда идут, — я выглянул из-за угла. — Нужно идти дальше вдоль стены…

— Нас озарит свет из кухни!

— Давай хотя бы обойдем дымоход, — нервно сказал я, толкая ее. — Если они выстроятся в шеренгу, они смогут видеть, что за углом… иди!

Словно змеи, огибающие здание, мы прижались к стене и скользили вокруг выпирающего дымохода. На другой стороне было приоткрытое окно, откуда падал свет, но была и бочка для дождя и несколько обломков досок, прислоненных к стене, создающих тень. Мы скользнули за бочку и попытались отдышаться как можно тише.

— Плевать, как это сделают, лишь бы это сделали!

Мы вздрогнули, нервные. Голос Кобока был громким, словно он стоял над нами — я понял, что мы оказались с другой стороны угла, откуда начали, так что сидели под министром и его стражами.

— Нет времени на то, чтобы делать это чисто или со стратегией, — продолжил Кобок. — Время — проблема. На Моквайю напали, и если мы не хотим, чтобы шесть веков экономики были разбиты, нужно действовать быстро и решительно. Ты — синяя лента — подняла капитанов отрядов?

— Да, сэр.

— Они будут готовы войти в палаточный город в течение часа?

— Да, сэр, — голос стража звучал беспомощно, она знала, что другой ответ не приняли бы.

— Хорошо. Я хочу два отряда для каждого квадранта.

— При всем уважении, сэр, квадрант четыре — большой сектор, и два отряда едва…

— Тогда разделите квадрант! — нетерпеливо сказал он.

— Поймите, сэр, это разделит семьи, людей с одним билетом…

— Нет времени на такое, лейтенант. С этим разберутся позже. Я хочу, чтобы привели всех, у кого в данных указан порт Искон.

Ларк неестественно замерла рядом со мной.

— Уверены, что рассвет необходим…

— Краски, сколько раз мне повторять это? — раздался стук, словно по углу стола ударили в возмущении. — Послушайте, все вы, потому что вы должны понять природу нашей ситуации. Принц пропал, исчез с одним из восточных послов. Мой призыв заточить в тюрьме двух оставшихся послов подавили. Источники говорят, что они едут на Восток, и я буду удивлен, если они не забрали принца по пути из места, где спрятали его. Для них Канава Теллмана и Редало работают законно, и Восток посеял мятеж под нашими носами, пока мы переживали из-за гостеприимства. Понимаете? Началась война. У нас тут пятьсот способных рабочих, и мы не потеряем это из-за Востока. Я не буду повторяться. Соберите всех из порта Искон. Мне нужно очистить записи о том, как долго они работали. Отделите тех, кто работал тут больше десяти лет. Их отправят на острова к концу недели. Остальных оставьте.

Ларк сжимала Крыса так сильно, что он пытался вырваться. Она смотрела вперед, в тени за бочкой для дождя.

— Я не так хорошо знаю моквайский, — сказала она, не глядя на меня, ее голос был слабым. — Поправь, если я ошибаюсь. Они собирают рабочих из порта Искон — только порта Искон.

— Похоже на то.

— Они отправляют их на плантации на острове.

— Думаю, да.

— Они разделают квадрант четыре, — продолжила она со стеклянными глазами. — Он особенно большой, потому что там все семьи, женатые пары и напарники.

— Похоже на то, — прошептал я со страхом.

— Они путают записи, — прошептала она. — Что-то прикрывают о порте Искон. Они спешат убрать тех работников, пока их данные не проверили.

— Кто-то за окном? — спросил голос внутри.

— На кухне готовят кофе, — сказал другой.

— Ларк, — выдохнул я.

Она подвинулась, сунула Крыса на мои колени. Я сжал его руками, не дав убежать.

— Хорошо, уходим, — сказала она. — Тебе нужно забраться с Крысом в карету.

— Какую карету?

— Нет, думаю, за окном кто-то есть, — снова сказал первый голос, стал чуть громче. — Отряд выстраивается сзади?

Ларк встала, не переживая из-за света из окна, падающего на нее.

— Следуй за мной и не останавливайся.

— Ларк! — я встал с Крысом, который все еще не был рад моим объятиям.

Она повернулась и побежала к углу здания, окно открылось. Женщина в белой форме замка Толукум посмотрела на меня. Спрятаться не вышло бы — я стоял в пяти футах от нее, озаренный светом лампы, сжимал скулящего пса в руках. Ее потрясенные глаза смотрели в мои один удар сердца, и я бросился за Ларк.

Она убежала от света главного здания, попала в тусклое сияние уже зажженных ламп конюшни. Бледные свечи еще горели на дорогой карете Кобока с двумя лошадьми. Страж шагнул к нам, когда стало понятно, что шаги неслись к нему, а не в конюшню.

— Страж! — услышал я ужасный моквайский Ларк. — Есть послание!

— О? — начал страж, напрягся от ее быстрого приближения, но не знал, было ли это частью растущего хаоса. Едва замедлившись, Ларк подняла кулак и ударила стражу по челюсти так сильно, что он развернулся. Его арбалет упал на землю. Он не успел оправиться, она схватила его за плечи и ударила головой об окно кареты. Стекло разбилось.

— Летящий Свет! — выдохнул я, сжимая Крыса.

Она оттолкнула стража от окна и открыла дверцу.

— Залезай!

Еще прямоугольник света появился за нами. Боковая дверца главного здания открылась.

— Что тут происходит? — рявкнул голос.

— Внутрь! — приказала Ларк, схватила упавший арбалет и забралась на место кучера. Лошади нервничали от шума.

Я бросил Крыса в карету и прыгнул в открытую дверцу, склонился, чтобы видеть Ларк.

— Ларк! — позвал я. Карета дернулась, и я схватился за дверную раму, шатаясь. — Я думал… ты не хотела… они не обвинят рабочих?

Она схватила хлыст и взмахнула им. Лошади бросились вперед, упряжь гремела.

— Что за… что это? — прогудел Кобок, его силуэт появился в дверном проеме. — Сурот! Это ты?

Ларк стояла на месте кучера, прижав поводья ногой. Она сунула хлыст в зубы. Тряхнув руками, она сняла жилет, сняла с крюка раскачивающуюся лампу и обмотала ее, еще горящую, тканью. Она схватила углы свертка, ударила им об стенку кареты. Масло пропитало ткань. Огонь вспыхнул в ее руках, как крохотное солнце. Лошади мчались без управления, карета дико покачнулась к главному зданию.

— Эй! — закричал Кобок, пересекая порог. — Что ты творишь?

— Ларк! — отчаянно закричал я, держась за раму кареты.

Она бросила горящий сверток. Он взлетел вверх дугой, проливая горящее масло, и рухнул на крышу здания из камышей и досок. Огонь поднялся в небо. Мы пронеслись мимо двери, нас видели солдаты, выбегающие изнутри. Один схватил арбалет.

— Мерзавец! — закричала Ларк, раскачиваясь на месте кучера, пока мы неслись мимо Кобока. Он смотрел, открыв рот, огонь озарял наши лица.

Одно колесо кареты ударилось об угол здания. Я нырнул внутрь, пока угол не обезглавил меня. Карета дико раскачивалась, и меня бросило на пол.

— ЛАРК! — заорал я.

Карета выровнялась, поехала ровнее. Крыс ударился об скамью, размахивая лапами, прижал уши к голове. Когда я поднялся на ноги и выглянул в дверцу, Ларк сидела, сжимая в одной руке поводья, в другой — хлыст, гнала лошадей по твердой земле лагеря. Солдаты разбегались от нас, разворачивались и смотрели на нас, а потом на горящее здание, а потом на командиров, бегущих из-за угла, кричащих какофонию приказов.

Было поздно. Ларк добралась до открытых ворот и миновала их. Она повернула лошадей вправо, на широкую дорогу, ведущую на запад к горам Моковик. Их черные вершины закрывали звезды.

Я проверил, что Крыс еще был целым, а потом выбрался на подставку. Я закрыл за собой дверцу и осторожно добрался до скамейки кучера.

Когда Ларк заметила меня, она снова убрала поводья под пятку и протянула руку. Я устроился рядом, схватился за поручень у стенки кареты. Я оглянулся, оранжевое зарево пожара становилось все меньше за нами.

Мы сидели миг, пространство между нами заполнял топот копыт, стук колес и скрип кареты. Луна висела низко слева от нас, бросала длинные бледные тени на траву. Одинокая лампа, которую не использовали как снаряд, раскачивалась на крючке.

Я повернулся к Ларк.

— Кошмар, Ларк.

Она скривилась с триумфом. Без жилетки ее рубашка раскрылась шире у ключиц, и было видно начало татуировки реки, тянущейся по ее руке.

— Ты знаешь, как управлять каретой с двумя лошадьми?

— Конечно. Я же это делаю?

— Ты чуть не врезалась в угол здания.

— Потому что я пыталась подъехать ближе и бросить лампу, — она взмахнула хлыстом. — Эта дорога хорошо вытоптана, и у нас есть луна. Никаких проблем. Мне довелось помогать направлять телегу разбойников, и это было без луны, и на пути было много коров.

— Точно, — я схватился за поручень снова, карета подпрыгнула на яме.

— Крыс в порядке?

— Ужасно перепуган, но в порядке.

Она взглянула на меня.

— Ты в порядке?

— Не знаю. Думаю, мой разум остался у той дождевой бочки. Ты знаешь, что они будут преследовать нас, как мухи — гниль?

— Мы бросим карету, — сказала она. — Уедем на лошадях подальше, а потом снимем их упряжь. Мы сможем поехать к горам. Мы должны подобраться близко к рассвету.

— Министр Кобок, — сказал я, — уничтожит нас обоих.

Она скривилась и взмахнула хлыстом.

— Если поймает нас, — сказала она.

Тамзин

Кое-что не выходило из головы.

Такое часто случалось, особенно посреди ночи, как сейчас. Темные часы были самыми продуктивными, как у ашоки, когда я резко просыпалась с фразой или мелодией на краю разума. В замке Толукум я сломала много подсвечников, когда в спешке отбрасывала одеяла и шла к письменному столу, пока мысль не пропала.

Я не просыпалась с мыслями с поимки у Виттенты. Время в камере было таким мрачным, полным поли, что изобретательность во мне пропала. Я лежала ночью без сна, потому что было больно спать, и в то время было слышно писки и шорох летучих мышей во тьме.

Но теперь меня разбудила мысль. Я лежала на полу мастерской Соэ между Яно и маленьким прессом. Мешки орехов и корзинки ягод, которые они собрали сегодня, стояли в паре дюймов от моей головы, наполняя комнату запахом ягодного пирога.

Дождь не мог промочить сухую землю.

Я не знала, откуда взялась эта строка, но она висела в голове, как спелый плод. Я ткнула ее, форму этой идеи, ощутила ее буквы. Повторила несколько раз. Проверила мелодичность.

Дождь не мог промочить сухую землю.

В отличие от тех случаев в замке Толукум, я не спешила записывать ее. Зачем? Что с этим делать? Не было двора, который хотел услышать это. Не нужно было писать песню.

Я подвинулась на полу. Зимний ковер Соэ колол мою кожу. Я задела пальцами корзинку ягод, бросила пару в рот. Они лопнули на моем ноющем языке, их сладость намекала на глубокий вкус, какой будет у вина из них. Они будут готовы через недели — Соэ собиралась растолочь из завтра, но им нужно будет еще настояться, из сладких ягод стать чем-то горьким.

Я скривилась. Мое превращение поступило иначе — я из оружия стала безобидной и беспомощной. Ягоды салала станут лучше. Я просто гнила.

Я придвинулась к Яно. Он обвил рукой мою талию. От него пахло ягодами — Соэ заставила его собирать их с ней у дороги. Он вернулся с пальцами в соке и загорелым румянцем на щеках. Я опустила голову рядом с его головой.

Слова снова задели мой разум.

Дождь не мог промочить сухую землю.

Я закрыла глаза, повернула голову к плечу Яно, старалась игнорировать эти слова.

Ларк

Северный Бурр сильно отличался от Южного.

Я видела реку раньше, но дальше по течению, ближе к Пасулу, где река была такой же неглубокой и грязной, как та, что у Трех Линий. Но тут она пенилась, быстро бежала среди камней, и пенные потоки с небольшими спокойными участками были такими чистыми, что казалось, что там и не было воды. Я стояла на берегу, смотрела на яркое зелено-золотое дно реки под быстро текущей прозрачной водой.

Веран сидел на пятках, подбородок был мокрым от воды. Лошади пили ниже по течению, их бока были мокрыми от пота. Мы бросили карету на рассвете, прислонив ее к камням. Мы отцепили лошадей и надели на них уздечки из ящика под скамейкой кучера, увели их с дороги. Мы шли, пока солнце не взошло, немного отдохнули под сосной пиньон, а потом забрались на лошадей и поехали на северо-запад, к голубой линии гор Моковик.

Я заерзала, потирая зад. В карете не было седел, только одеяла, и мои кости болели, словно их били палкой. И все же у министра в карете была дорогая кожаная фляга и полбутылки вина из красных ягод, а еще пачки имбирного печенья, мягкого вяленого мяса и три булочки с лимоном в них. Я все еще справлялась с шоком от легкого горьковатого вкуса на языке вместе с нежностью булочки из муки, а не толченой кукурузы, а еще со сладким маслом, а не салом, так что теперь, на берегу чистого Северного Бурра, я была переполнена эмоциями.

Веран вытер рот.

— Хорошая вода. Будешь пить?

Я склонилась и опустила пальцы в воду. Она была поразительно холодной. Я сложила ладонь чашей под поверхностью и поднесла ко рту. Вода была сладкой и чистой, но от нее болели зубы.

— Хорошая новость. Думаю, мы довольно далеко зашли на север, — сказал Веран, прикрывая глаза от утреннего солнца. — Думаю, отсюда можно почти по прямой направляться на запад к Великанше. Плохие новости — нужно пересечь гору, конечно, а я не знаю, есть ли дорога.

Я дала горсти воды убежать сквозь пальцы. Возле камней плавали рыбки цвета камня, двигали хвостиками, чтобы оставаться в одном месте в течении. Они каждую секунду боролись, чтобы остаться там, где хотели.

— Ларк? — Веран посмотрел на меня. — Ты была ужасно тихой. Ты в порядке?

Я встала, хотела поправить шляпу, но вспомнила, что ее больше не было. Больше ничего делать с руками не было, и я убрала их в карманы.

— Да. Значит, на запад?

— Я не знаю, как далеко мы проберемся без тропы, — сказал он, глядя на меня. — Нижняя часть гор покрыта зарослями, когда выходишь из дождевой тени, и склоны могут обваливаться у вершин. Может, пойдем вдоль реки какое-то время и поищем что-нибудь подходящее?

— Ладно, — сказала я.

— Ладно?

— Ладно, — повторила я.

Я не знала, что он от меня ждал. Мы были далеко от места, в котором я разбиралась, в милях от того, что было знакомо. Я не знала, почему, но Северный Бурр ощущался как граница. На этом берегу реки было все, чем я была — раб, беглянка, разбойница, бандитка. Солнечный Щит. Я оставила след из кусочков себя — шляпа, краска, меч, щит. Джема — пламя, вряд ли я смогу найти Джему. Я посмотрела на Крыса, вспомнила со страхом, как чуть не потеряла и его.

Спина между лопаток зудела, словно глаза далекой Феринно смотрели на то, как я мешкала. Там. За мной, было все, чем я была. Я посмотрела на дальний берег.

Там ничего не было.

— Ладно, — Веран провел пальцами по волосам. — Думаю, нужно идти. Или ты хочешь поесть?

— Нет, — у нас работал инстинкт сохранения припасов, хоть горы обещали зелень. Я повернулась к лошадям. Без слов между нами мы забрались на лошадей и поехали по широкой каменистой равнине, Крыс бежал за нами, брызгаясь водой реки.

Вскоре стало ясно, что я зря берегла припасы — берег был окружен летними ягодами. Веран восклицал с каждой новой рощей — «О, черника! Смотри, каркас» — словно это было самой большой радостью в его жизни. Мы спешились и стали неспешно идти, есть все, что мы находили.

Мы нашли и двух медведей, они лакомились теми же ягодами, которые срывали мы. Это были черные медведи, к счастью, не гризли, но я застыла при виде них, сидящих на земле, изящно собирая ягоды с веток лапами. Койоты и коты не были проблемой для меня, но вокруг Трех Линий не было медведей. Крыс остановился и зарычал, шерсть на загривке встала дыбом, но Веран едва моргнул, просто поднял руки над головой и резко сказал:

— Ха! — и они ушли в заросли. — Можете вернуться, когда мы пройдем, — крикнул он им и поймал мой взгляд. — Что?

— Не говори им это, — потрясенно сказала я.

— О, прости, — он прижал ладонь ко рту и крикнул. — Дайте нам пару минут и возвращайтесь.

Я покачала головой, желая отругать его за то, что он смеялся надо мной, но я не знала, делал ли он это.

Мы пошли дальше.

К полудню мы добрались до старой хижины у поворота реки. Несколько рамок стояли на солнце, на них были натянуты шкуры бобров и сушились. Горбатый мужчина вышел к двери с арбалетом и настороженным взглядом, но Веран вежливо поговорил с ним на моквайском, и через миг мужчина указал на реку. Судя по их разговору, мы были близко к тропе, которая вела по склону горы. Веран поблагодарил его и предложил остатки вина министра взамен на обещание, что мужчина не скажет, что видел нас, если кто-то спросит. Мы добрались до тропы через пару минут, отмеченной камнем, повернули лошадей на запад, к высоким горам Моковик.

Мы стали взбираться.

Каньоны вокруг Трех Линий были отвесными и каменистыми, но они становились удобнее к тому времени, когда ты уставал. Эти горы тянулись вверх, делая расстояние голубым и размытым. Тропа двигалась зигзагом среди густых рощ елей и сосен, порой пересекала каменистые поля, которые звенели от воплей зверя, которого Веран звал пищухой.

Становилось холоднее. Тропа тянулась к шумному ручью, и вскоре его журчание заполнило наши уши, пока он стекал по горе. Два дня назад мы были при смерти в высохшей впадине, а теперь у наших ног стекала чистая холодная вода. Это ощущалось нагло, я не заслужила такую роскошь. Веран, Крыс и лошади пользовались преимуществом, останавливались пить, когда хотели, но я не могла себя заставить. Я думала о паре сотен человек, которых разделили в Канаве Теллмана, о людях в Редало, которые были из порта Искон, как я. Вскоре их отправят в путь с пылью в глазах и глотках, а потом погрузят на корабли под солеными ветрами. Я наполняла флягу министра, но пила, только когда горло болело. Вода во фляге была теплой и с привкусом кожи.

Тут были птицы, жуки, пищухи, сурки, куницы и еще три медведя. У меня был арбалет из кареты министра, и я могла бы застрелить кого-то, если бы зарядила его. Толстые золотистые сурки были особенно наглыми, смотрели на нас с камней так близко, что я могла бы схватить одного руками. Но не стала — я ощущала себя тут как нарушитель, будто пробралась в чей-то склад и уходила с их консервами.

Хотя я делала так в прошлом, так что не понимала, почему переживала сейчас.

Близился вечер, горы бросали длинные лиловые тени за нами. Мы добрались до небольшой рощи, где пряно пахли ели. Мы уже шли сами, давая лошадям и своим попам отдохнуть. Я без причины оглянулась.

— Пламя, — сказала я — первое слово за часы.

Земля уходила от нас рябью, сначала сине-зеленые склоны гор, потом коричневая земля водной впадины, а за ней золотое пятно на горизонте — Феринно. Оно сверкало, как огонь, зажженный опускающимся солнцем.

Веран встал у моего локтя, пока его лошадь щипала траву.

— Мы прошли долгий путь, — сказал он.

— Большую часть — в карете, — сказала я.

Он посмотрел на меня.

— Это все еще долгий путь.

Я пожала плечами.

— Пожалуй.

Он смотрел на меня миг, как до этого у реки, а потом огляделся.

— Может, заночуем тут? Через час свет угаснет, и выше станет только холоднее.

— Ладно.

Нам было нечего раскладывать — просто поискали среди хвои мягкое место. Веран укрыл лошадей одеялами, собрал немного веток с земли для костра, и я занялась на двадцать минут, выкапывая яму для костра и высекая искру ножом и кремнем. Как только огонь загорелся, я подняла камень — кусочек горы за Тремя Линиями. Он был не примечательным, когда я подняла его, я выбрала камешек за хорошую поверхность для высечения искры. Если бы я знала, что только это останется у меня от Феринно…

Стоило отругать себя за сентиментальность.

Я сжала камешек пальцами.

Веран открыл мешочек и бросил полоску вяленого мяса Крысу, а потом вручил мне мешочек.

— Итак, — сказал он, жуя свой кусочек. — Еще день в горах, а потом поймем, где мы вышли, и направимся к Великанше. Если Яно и Тамзин там, мы расскажем им о Кобоке и попытаемся составить план.

— Да, — я взяла кусочек вяленого мяса, но не ела его.

— Ларк, ты в порядке?

— Да, а ты?

— Я в порядке. Желудок болит, но, может, от ягод или плохой воды из впадины, — он потер живот. Я знала, что он ощущал, у меня тоже сводило желудок. — Но мне стало лучше, когда мы пересекли Бурр, — он кивнул на вяленое мясо в моей руке. — Нужно съесть все, что осталось — повесить еду высоко вряд ли выйдет, и ночью какой-то зверь прогрызет сумку.

Я откусила от мяса. Мы ели в тишине минуту, смотрели, как свет угасал. Восточное небо над Феринно стало тускло-синим, усеянным звездами. Веран поднял голову, словно пытался видеть за ветвями.

— Что? — спросила я.

— О, просто смотрю. У нас есть летняя звезда, зовется Светлячок-жених — она выше, чем я думал. Я потерял звезды в замке Толукум, — он доел кусочек вяленого мяса. — Ты знаешь истории о звездах?

— Нет, — разбойники по звездам только ориентировались.

— У алькоранцев их миллион, в звездах они видят Свет. Но мой народ зовет их светлячками, потому что это первое выманило мой народ из земли. И каждое лето вместо смерти светлячки поднимаются и занимают места на небе. У нас есть церемония отправления в сентябре.

— Что такое светлячок? — спросила я.

Он откинул голову и рассмеялся, но над собой, а не мной, судя по ладони, которой он ударил себя по лбу.

— О, земля и небо. Прости. Это жучки, которые светятся. Брошь, которую ты у меня украла — пламя, это было будто годы назад, да? — это был светлячок. Это тоже, — он вытянул руку, показывая свое кольцо с печатью, там был вырезан жук с раскрытыми крыльями и овальным брюшком. — Это священный символ для моего народа, одно из мест, где мы видим Свет.

Я вспомнила, как он звал жучка светлячком, но тогда я думала, что так назывался камень.

— Где еще вы видите Свет?

— Сияющие грибы, — он огляделся. — Они растут не только в горах Сильвервуд. Тут они тоже могут быть, когда мы выйдем из дождевой тени.

— Когда ты говоришь… — начала я, утихла, обдумывая слова. — Когда ты говоришь, что там видишь Свет… многие клянутся Светом, и я знаю, что у алькоранцев есть праздник падающих звезд, но я никогда…

— Ах, ничего. Я расскажу тебе, что думает мой народ, но помни, что каждая культура понимает Свет по-своему — даже люди в одной стране, — он согнул колени и обвил их руками, глядя на темный горизонт, где пояс звезд проступал во тьме. — Свет — это… сила, наверное, которая направляет. Она поднимает растения, меняет времена года. Она говорит зверям, когда есть, размножаться или впадать в спячку. Когда мой народ начинал под землей, нас вызвал на поверхность Свет, дал смелость остаться там, среди Света на земле — светлячков и грибов. Свет напоминает нам, что мы — маленькие, но сильные, две стороны нашей природы, и что мы должны быть скромными, но храбрыми. Улавливаешь смысл?

Я подумала о свете в Феринно — как свежая вода, это было все или ничего. Пылающее солнце или холодная тьма.

— Наверное, — сказала я.

— Алькоранцы, как я и говорил, видят Свет в звездах. Они думают о Свете в осязаемом плане — что он может передавать послания и видения, порой пророчества. Моквайцы смотрят на Свет отдаленно — он есть, но не влияет толком на повседневную жизнь. Они видят его в радуге, красочном свете, как в украшении. Это мило, но несущественно.

Я кивнула, хотя это было чужим для меня — в моей жизни не было цветных украшений, и я всегда связывала видения с голодом или растением, которое зря съела.

— В Сиприяне — об этом, пожалуй, я должен был рассказать в начале — совсем другой взгляд. Они видят в Свете внутреннюю силу, — он коснулся груди. — Свет — искра в каждом, что-то личное. Что-то, что горит, даже когда все остальное во тьме. Они видят Свет в огне, — он поправил ветку в костре, поднялись искры. — Свет — тоже орудие, средство создания и разрушения, как наши импульсы.

Это мне понравилось сильнее — мысль об огне во мне, грозящем вырваться и все сжечь.

— А озеро Люмен? — спросила я. — Как они видят Свет?

— Вода, — сказал он. — Точнее, отражения. Их жемчуг важен в этом — то, как каждая жемчужина по-разному отражает свет и цвет. То, как озеро движется, как водопады меняются днем, и как солнце проникает ко дну озера. Они видят Свет как нечто большое и широкое, что можно понять только путем изменений — мы не можем воспринять целое, но видим, когда он меняется и направляет все вокруг нас. Немного похоже на мой народ — логично, мы же соседи — но для нас Свет маленький и физический, а для народа озера он большой и неосязаемый.

Я поджала губы. Он заинтересовал меня, упомянув воду, но потом потерял меня.

— Это звучит… поразительно.

— Да, потому многие люди озера верят в традицию Света больше, чем в его природу, — сказал он. — Не все, конечно, я сильно обобщил. На каждом острове по-разному, — он почесал подбородок, темный от щетины, а потом тихо рассмеялся. — Это даже забавно, если подумать — ты, Солнечный Щит, сверкаешь своим щитом. Отражаешь свет. Чем-то схоже.

Я не знала, говорил он о Свете или простом свете солнца, но мне было не по себе от мысли. Я подумала о чем-то, что приглядывало за мной, толкало в разные направления. Зачем оно толкало кого-то в рабство? Зачем разлучило ребенка и семью? И почему он разлучил сотни, тысячи детей с их семьями?

Вдруг Свет перестал казаться мирной духовной силой.

— Не знаю, верю ли я во все это. Насчет направления и прочего.

Он пожал плечами.

— Не все, — он снова ткнул ветки в костре и зевнул. — Ты устала так же, как я?

— Ага.

Он порылся в припасах из кареты министра.

— Плащ только один. Спиной к спине?

Мы впервые спали спиной к спине во впадине, растерянные от обезвоживания, наши плечи и пояса были прижаты друг к другу для тепла. Почему-то этой ночью это казалось странным, когда я мыслила ясно. Но выхода не было — мы замерзнем, если будем лежать порознь, а другая поза…

— Спиной к спине, да, — быстро сказала я.

— Хочешь лежать лицом к огню?

— Нет, ты ложись, — сказала я. — Я буду с Крысом.

Мы убрали лагерь, проверили лошадей и устроились. Я ждала, пока он улегся, где хотел, у костра, а потом легла с другой стороны от него. Я похлопала по земле, Крыс свернулся рядом со мной. От него пахло немного лучше после дня у чистой воды. Веран пошевелился, чтобы укрыть нас плотным шерстяным плащом.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной, — ответила я.

Он заерзал и притих.

Я обвила руками Крыса, притянула его к себе и запустила пальцы в его шерсть.

Я ощущала, что Веран уснул. Его спина медленно двигалась у моей спины от дыхания. Я слушала треск костра, шорох ночных зверей. Крыс дважды поднимал голову, уши и нос подрагивали. Но каждый раз он опускал голову, убедившись в безопасности.

Я долго не могла уснуть, это меня нервировало, потому что обычно я легко засыпала на любом участке земли. Но этой ночью я лежала на боку, смотрела, как звезды медленно движутся на небе за деревьями, думая о Свете, культуре и линиях на песке. Одна страна верила в это, другая — в то. Что означало то, что я выросла не там, не имела связей с фестивалями или традициями? Что в книгах Верана говорили о камне и солнце, о дикой стране, которая принадлежала Алькоро только на словах, которая праздновала звездопад, только ради шанса выпить и горланить песни у костра?

Я попыталась отыскать внутри искру, которая, по словам Верана, принадлежала половине меня от отца. Я не знала, как это ощущалось, или как ее найти. В пустыне я всегда ощущала себя так, словно была создана из пыли, больше ничего не было. Словно я была палаткой из кожи на костях, но внутри была пустота.

Ночь остывала. Крыс дрогнул. Веран сильнее прижался во сне.

Я уснула, но не видела сны.

Веран

Когда я проснулся, огонь угас, почерневшие бревна были в белом инее. Дыхание вырывалось паром перед лицом. Иней в августе — даже на вершинах Сильвервуда не было инея в августе. Я нахмурился, чуть пошевелился, спина была теплой, как и плечи и колени сзади. Теплый воздух двигался у моей шеи. Я застыл, когда понял, что это было — Ларк повернулась во сне. Она была лицом ко мне, сжалась у моей спины. Я ощущал, как ее лоб прижимался к моему затылку. С другой стороны от нее храпел Крыс.

Я замер, не хотел будить ее, но холодный воздух задел мои голени, пробуждая сильнее. Я осторожно поднял голову, и мои страхи подтвердились. Я стащил плащ. Ларк прижималась ко мне, потому что я укутался в ткань, оставив ей лишь уголок у бедра. Как долго она спала, открытая холоду ночи?

Ощущая угрызения совести, я повернулся на спину, придерживая ее плечо ладонью, чтобы она не перекатилась. Я лег лицом к ней, укрыл плащом ее плечи. Два дреда упали на ее лицо за ночь, и перед ее губами их покрыл иней, где ее дыхание попадало на них. Я убрал их с ее лица. Ее ладони были сложены под подбородком, пальцы — прижаты для тепла, но все равно ледяные. Я робко, словно лез к гремучей змее, сжал ее ладони своими.

Она не проснулась. Я обхватил ее ладони, пытаясь согреть. Наши носы разделяли дюймы, и я мог сосчитать все веснушки. У Элоиз веснушки были у уголков глаз, где появлялись морщинки, когда она улыбалась, но у Ларк их было больше на щеках и носу — обычно эти места скрывали краска и бандана. Вокруг ее глаз были морщины от солнца, а на лбу — морщины от тревог, но вокруг губ их не было ни от улыбок, ни от гримас.

Холодный ветер проник между нами, и я придвинулся ближе, наши колени и груди соприкасались. Мой живот странно трепетал от близости. Я опустил рот к нашим ладоням, подул теплым воздухом, стараясь не думать о ее пальцах возле моих губ. Я стал переживать, что она могла быть при смерти от холода, но ее глаза открылись.

Ее лицо напряглось.

— Что ты делаешь? — выпалила она.

— Я просто…

— Не трогай меня! — она вырвала ладони из моих рук и развернулась, придавила Крыса. Он вскрикнул. Она уперлась ногами и встала. — Ты смотрел, как я сплю?

— Я стащил с тебя плащ ночью, у тебя замерзли руки. Я пытался тебя согреть, — я сел. — Прости.

— Почему ты лежал лицом ко мне?

— Ты первой повернулась ко мне.

Она смотрела, сжимая кулаки по бокам. Ветер трепал ее старую рубашку.

— Вот, — я встал и протянул плащ. — Прости, что доставил неудобства. Правда. Я просто пытался поделиться теплом.

— Мне это не нужно, — отчеканила она.

— Ладно. Больше так делать не буду, — я тряхнул плащ, подвинув его к ней. — Прошу, возьми его. У меня туника поверх рубашки, тебе нужен еще слой одежды. До утра будет холодно.

Она помедлила, а потом выхватила плащ из моей руки. Она накинула его на плечи.

Мы замерли на миг, молчали. Ели шелестели вокруг нас. Справа лошади топали и выдыхали паром.

Ларк развернулась, плащ взлетел. Она пошла к деревьям.

— Куда ты…

— Я отойду пописать, — сказала она. — Не иди за мной.

— И не собирался, — потрясенно сказал я.

Она пропала. Я потер руками лицо, ощущая себя немного глупо, немного раздраженно, а еще немного покачивался, говоря себе, что это было от воспоминаний, как она била меня по лицу щитом или тыкала мне в грудь рукоятью меча, а то и заводила руку за спину за то, что я был близко. А потом я вспомнил ее лицо в дюйме от моего, озаренное светом солнца, а потом она прижалась к моим губам в поцелуе, бандана сминалась между нами.

Она уточнила пару дней назад, что это был не поцелуй.

Так она отвлекала меня, чтобы украсть светлячка, и она извинилась. Мы оба извинились за неприятности — намеренно причиненные или нет.

Извинений было много.

Я напомнил себе, что бывало, когда я приближался. Гремучая змея была неправильным сравнением. Гремучая змея нападала с неохотой. Она гремела, отпугивая людей.

Ларк кусала первой.

Нужно было помнить это.

Потирая ладони, я пошел в лес готовить лошадей.

Тамзин

Прессы Соэ для масла не отличались от других — большой винт удерживал широкую деревянную пластину над чашей. Длинная деревянная ручка вставлялась в слоты в винте и двигала его вниз. Ручка выдвигалась, вставлялась в следующий слот и снова двигалась, пока пластина не давила на то, что было в чаше. Окошко открывалось, и в ведро стекала жидкость — в этом случае сок из ягод салал.

— Тебе нужно быть готовой поменять ведро, когда предыдущее наполнится, — сказала Соэ Яно, поднимая корзину ягод. Она взглянула на меня, стоящую неподалеку, словно я могла быть полезной. — Тамзин, если хочешь, установи ситечко над большим котлом там.

Это дело заняло три секунды. Я огляделась в поисках другой работы, но не знала тонкости давки, и вряд ли я могла помочь. Я стояла, растерявшись, на краю комнаты. Пока Соэ сыпала ягоды в чашу самого большого пресса и поднимала деревянную ручку. Она вставила ее в первый слот и потянула к себе, как весло. Винт заскрипел, опускаясь. Она убрала ручку, вставила ее в другой слот и снова подвинула.

Еще несколько движений, и мы увидели, как течет первая струя темно-красного ягодного сока из отверстия. Струйка стала ручьем, наполняла ведро темной пенной жидкостью. Яно опустился на корточки с пустым ведром наготове. Он поменял ведра, но недостаточно быстро, и струйка сока попала на пол, уже лиловый от прошлых луж.

Он поднес ведро к котлу, стал лить сок через марлю. Я придерживала котел, хотя это не требовалось. Соэ поправляла пресс каждую минуту. Яно поменял еще три ведра. Я стала вытирать лужи сока, и одна задела пергамент, который Соэ использовала для ярлыков. Я погладила его ногтем мизинца, нарисовала узор, словно вела пером по чернилам.

— Эй, — позвала я Соэ, когда она стала поднимать винт. Она подняла голову и увидела, что я держала квадрат пергамента. Хотя это был не пергамент. Я проверила слово. — Бумага? — осторожно спросила она.

— Да, бумага, — подтвердила она, снова вставила ручку в пресс. — Я получаю ее от старьевщиков у мельницы в городе. Обрывки льна ткани. Дешевые. Подходит для ярлыков, потому что не сминается как пергамент. И печати хорошо сохраняются, — она подняла пресс и убирала остатки ягод из чаши, сыпала в ведро для своих индеек.

Я потерла бумагу большим пальцем. Она была не такой гладкой, как пергамент, но я видела, что Соэ имела в виду — бумага не становилась волнистой, как пергамент порой от чернил, зернистая бумага впитывала ягодный сок. Я росла в кабинете писаря, где работали мои родители. Я видела бумагу раньше, она ценилась за ее дешевизну, но обычно ее не брали богатые клиенты, предпочитающие вид и прочность пергамента. Бумага использовалась для объявлений или рекламы, ведь создавали много копий. Дешево. Быстро. Легко.

Я посмотрела на полку, где Соэ хранила печати для товаров. Плоские деревянные бруски с вырезанными зеркальными отражениями слов, типа «орех», «хвоя» и «черника». Я подняла одну печать с пола, может, потому что она появилась в той строке, что пришла ко мне посреди ночи. Дождь не мог промочить сухую землю. Я обмакнула печать в лужу сока, сохнущую на дереве.

Я прижала ее к бумаге, давила и давила, пока чернила впитывались.

Ларк

Я не думала, что что-то могло быть больше стен каньона в Трех линиях, пока мы не прибыли к тени леса красных деревьев.

— Свет, — выдохнул Веран. Он повторял эту фразу последние полчаса, вытягивая шею, глядя по сторонам, даже не сжимая поводья, разглядывая высокие стволы. Я тоже так делала сначала, щурилась, глядя на верхушки, скрытые туманом, но теперь опустила голову. Ощущение, что я была в клетке, росло в моем животе, и я не могла от него избавиться.

— Это все… живое? — спросил я глупо.

— Живое, — сказал он, а потом… — Чудесный Свет!

Он остановил лошадь и соскользнул, побежал к большому стволу, самому крупному из тех, что мы видели. Я схватила поводья его лошади, чтобы она не убежала. Веран подошел к дереву, соединив ладони чашей, словно получал подарок. Он откинул голову, смотрел на крону в сотнях футов над нами. Он коснулся ствола пальцами, пошел вокруг него, пропал с одной стороны и через двадцать секунд появился на другой.

Я опустила голову. Шел дождь, обычно я радовалась этому, но дождь шел с тех пор, как мы пересекли вершину гор вчера, и я не помнила, когда в последний раз я так долго была мокрой. Я сильнее накрыла голову капюшоном плаща министра. Я скучала по защищающим полям шляпы.

— Веран, — сказала я. — Идем. Они говорили, что дом в той стороне. Ты говоришь с деревом?

Он с неохотой повернулся к лошади.

— Благодарю его.

— За что?

— За… — он забрался на лошадь и стал махать руками между собой и деревом, потом вокруг, словно это был ответ. — Воздух дышит… ты это ощущаешь?

— Ты странный, в курсе?

Он улыбнулся и направил лошадь вперед.

— Ах, Ларк… культурное превосходство. Не давай дяде тебя услышать.

Тревога во мне стала сильнее и холоднее.

— Что?

— Культурное превосходство — думать, что твой взгляд на мир единственный или лучший. Об этом твой дядя Кольм говорит своим ученикам в первый день занятий. Не стоит при нем говорить о странном, — он выпятил грудь и изобразил акцент, как я понимала, Люмена, сильнее выговаривал «р». — Не позволяй себе впадать в дихотомию правильного и неправильного, нормального и ненормального.

Я не знала слово в этом предложении — то, что начиналось на «да» — но не от этого мне было не по себе. Нормальное и ненормальное? Взгляд на мир? Я вспомнила мужчину, на которого напала в карете недели назад, когда все еще было на местах. Я помнила его хорошую одежду, четкую татуировку, то, как легко он отдал мне деньги и спички.

Я для него точно выглядела жалко, дикий бескультурный бандит. Вызывала жалость. А теперь мои товарищи — кроме Розы — направлялись в его дом. Они могли уже быть там, и когда посол и принцесса попадут туда через пару дней, новости разнесутся — что профессор связан по крови с грязным бандитом, который повредил его карету и украл его одежду.

И если он был таким, что его сестра…

Королева.

Моя мама.

Что она подумает?

Веран принял по ошибке мое молчание за раскаяние.

— Все хорошо, — сказал он. — Считай меня странным, сколько хочешь — мой народ считает хорошим делом благодарить окружающую среду, — он был в веселом настроении — большие деревья вызвали его восторг. Он ускорил лошадь. — Идем, впереди свет.

Мы спускались по тропе, копыта стучали тихо из-за влажной хвои. Ярко-зеленые папоротники окружали нас, были ростом с меня, тяжелыми от дождя. Крыс бегал в заросли, хоть я звала его, я невольно ощущала, что, если он зайдет слишком далеко, я не найду его в этом густом лабиринте без неба.

Я уловила запах дыма, подняла взгляд от гривы лошади. За деревьями выглядывал домик из необтесанных дров, крышу покрывал мох среди красно-коричневых стволов. Окна сияли желтым под дождем, и дым тянулся из глиняного дымохода. Несколько пристроек стояли тут и там — загон для индеек, сарай, конюшня с одной стеной, окруженная забором, где две лошади и два мула устроились среди сена.

Мы смогли лишь взглянуть мельком, и фигура спрыгнула с порога. Вспыхнул металл, и я сжала крепче поводья, лошадь вскинула голову. Я огляделась в поисках укрытия, откуда можно было стрелять, а потом сбежать. Моя ладони сжали арбалет и горсть снарядов, но Веран направил лошадь вперед, подняв руку.

— Яно! — позвал он с радостью в голосе. — Яно… это мы!

Я перестала продумывать побег и посмотрела на фигуру, стоящую под дождем. Мы приблизились, и я поняла, что он держал длинный белый лук, натянув тетиву до уха. Я смотрела на старое оружие — я видела до этого такие на полке в магазине Патцо, оно собирало там пыль, и на картинках.

Яно опустил лук с шоком на лице. Слова вырвались на моквайском слишком быстро, и дождь мешал мне понять их.

— Знаю! Мы сами сомневались, что доберемся, но мы тут, — Веран перекинул ногу через лошадь и спрыгнул. — Тамзин тут? Она в порядке?

В ответ дверь открылась, выпуская золотистый свет. Две фигуры стояли на пороге. Веран пробежал вперед, приветствуя и задавая вопросы. Я следовала медленнее, спешилась, взяла поводья его лошади и повела обеих вперед.

Тамзин выглядела здоровее после нескольких дней еды и отдыха. Ее кожа была уже не такой серой, ее щеки были не такими впавшими, а глаза не такими пустыми. Она обняла Верана, похлопала его по спине, а потом посмотрела на меня. Рядом с ней стояла девушка нашего возраста в промасленном фартуке и с длинными черными волосами, заплетенными в косу. Веран тут же стал с ней болтать, представил себя и меня, с титулами и похвалами, которые я не могла перевести. Я стояла между лошадей, необъяснимый страх бушевал внутри, словно я съела испорченное мясо.

Тамзин тихо отошла от них и спустилась с крыльца.

— Эй, — сказала она.

Я сглотнула и попыталась вспомнить моквайский.

— Привет. Ты, кхм, выглядишь уже лучше.

Она благодарно кивнула.

— Ты в порядке?

— Да… я в порядке, да.

Она криво улыбнулась, зная, что это была ложь. Она что-то сказала, и мне пришлось попросить ее повторить, хоть было стыдно так делать. Она повторила медленно:

— Я не нала, приете ли вы.

— Я… тоже не была уверена, — признала я. — Как… как твой рот?

— Фу, — сказала она, и я нервно рассмеялась, а она снова улыбнулась и забрала одну из лошадей. Она махнула рукой, поманила меня к небольшому загону. — Меса мао, — сказала она, открывая калитку. Мы завели лошадей внутрь, привязали их поводья к колышку под крышей. Они стали знакомиться с другими, толкались в тесном загоне. Один из них — кобылица — опустил уши при появлении еще одной кобылицы. Они мыслили как стадо. Раздалось взволнованное фырканье.

Тамзин прислонилась к забору загона. Я перевела взгляд с лошадей на нее. Она окинула меня взглядом, и я не знала, что она хотела сказать. Когда она видела меня в прошлый раз, я поджала хвост и убежала в пустыню, оставив их с горой проблем одних.

Она поджала губы, словно обдумывала слова, когда Яно подбежал к нам, его дыхание вырывалось паром в дождь.

— Прости, Тамзин, я это сделаю, — сказал он. Он поклонился мне, и это поражало, и переключился на восточный с акцентом. — Я рад официально встретить тебя, принцесса Мойра. По словам Верана, ты многое пережила, — он указал на дом. — Идемте внутрь.

Я стояла, в ушах звенело, а он обвил рукой плечи Тамзин и повел ее к дому. Имя прилипло ко мне, как смола к дереву. Я хотела крикнуть Верану, чтобы он передал принцу не использовать его, но все уже запуталось, и я не могла так поступить. Я шла за ними, онемев, под дождем, поднялась на крыльцо.

Я еще не добралась до двери, внутри зазвучал шепот, и Яно оглянулся на меня.

— Прошу прощения, принцесса, — сказал он. — Но Соэ просит оставить собаку на крыльце. Она сказала, что соберет ему миску объедков.

Я сама хотела остаться на крыльце сначала, но лишь кивнула и сказала Крысу остаться. Он сел там, смотрел, как я уходила в дверь и закрывала ее перед ним.

Дом был теплым и светлым, полным запахов еды и пара. Огонь горел в камине. Яно помог Тамзин устроиться на скамье возле огня, и она посмотрела на меня из-за него, похлопала по месту рядом с собой. Я сделала вид, что не видела ее, забилась в тень в углу у двери.

Веран ходил по домику, помогая девушке с косой расставлять миски на столе, говоря то на моквайском, то на восточном, когда видел меня. Я поняла, что его голос был резким на любом языке.

— Ларк, это Соэ, она подруга Тамзин. О, я могу это достать. Пахнет хорошо. Да, я бы хотел сидра. Ларк, будешь сидр?

— Кхм, да, — я не знала, на что соглашалась. Я сильнее вжалась в угол. Соэ посмотрела на меня, помешивая кипящий котел. Ее глаза были разного цвета, как у моего старого товарища, Восса, один темно-карий, другой — голубой, как небо пустыни.

— Бандит Солнечный Щит, — она кивнула меня взглядом. — Признаю, я думала даже, что ты — выдумка. Ты не такая, как в историях — они описывали тебя на большой черной лошади с большой черной шляпой, черной грязью на лице и с зеркальным щитом, — она покачала головой и посмотрела на свой черпак. — Думаю, истории всегда преувеличивают.

Тамзин пошевелилась у огня, словно ей было неудобно. Она опустила голову, возясь с чем-то, а потом подняла взгляд.

— Эй, — она позвала Верана. Она подняла черную табличку, где были написаны слова мелом. Я прищурилась, глядя на них:

ТЫ ГОВОРИЛ ЧТО-ТО О КОБОКЕ?

— О, точно, — Веран принес мне чашку чего-то горячего. — Он был в Канаве Теллмана, приказал им собрать рабочих из порта Искон. Похоже, он сделал так и в Редало. Он перемещает их из карьеров на острова.

Тамзин нахмурилась в смятении, и она вытерла табличку и стала писать еще вопрос. Она не успела закончить, Яно сказал:

— Что вы делали в Канаве Теллмана? — спросил он, опустил перед Тамзин кружку сидра и сел рядом с ней. Я подняла свою кружку к губам — напиток был горьковатым, с пряностями, но таким горячим, что обжигал язык.

— Пытались найти способ не умереть, — Веран протянул миску Соэ, чтобы она наполнила ее рагу. — Мы надеялись украсть припасы, но пришлось… кхм, украсть карету Кобока.

Яно отклонился от миски, рука с ложкой замерла.

— Украли его…?

— Да, кхм, — Веран взглянул на меня. Я сжала горячую кружку, постаралась передать взглядом, что я не хотела, чтобы он рассказывал незнакомцам, что мы захватили карету министра, подожгли его штаб. Мы скрывались под одной крышей, но это не меняло факта, что правительство, которым управлял один из этой комнаты, назначило награду за мою голову. Если я чему-то научилась в делах с шерифами городов, так это то, что две враждующие фракции можно объединить чем-то, типа грязного бандита.

Яно опустил ложку.

— Думаю, ты не так перевел мысль. Вы одолжили карету министра? Слово «украли» означает, что вы забрали ее без разрешения.

— Я знаю, что оно означает, — возмутился Веран, перевел взгляд с меня на него. — Мы украли карету. Ну, Ларк ее украла, — я вздрогнула. Он, наверное, пытался скромничать, но я видела только награду на объявлении, которая становилась все выше с каждым словом. Может, я уже стоила вдвое больше, чем раньше.

Веран не остановился, хоть я старалась мысленно поджечь его. Он продолжил, не видя мой взгляд:

— Мы поехали на север через водную впадину и оставили карету в паре миль от Северного Бурра. Те лошади, на которых мы приехали, были с каретой.

Тамзин рассмеялась, хлопая по колену. Яно же побелел, его бледное лицо лишилось крови. Соэ подошла ко мне с миской рагу, скрывая изумление, отвернувшись от Яно.

— Уверен… вы знаете, что это было грубо, — робко сказал Яно, глядя на Тамзин, которая держалась за живот от смеха. — Вы с Мойрой делали то, что было нужно, чтобы выжить и добраться до нас. Если… вред не был нанесен… можно сослаться на нужды для выживания…

— Мы в бегах, — удивленно сказал Веран. — Ты в бегах. Мы вместе убежали из замка, Яно. Ясное дело, пришлось бы нарушать правила.

— Я убежал от врага в замке, а не от всего двора, — ответил Яно величаво, от этого я напряглась. — Мы не нарушили правила, покинув замок. Мы не нарушили правила, прибыв сюда. Прости, но я хочу так это и оставить. Может, для тебя это не так важно, но я не хочу усложнять отношения со своими политическими союзниками, воруя у них.

«Кобок вам не союзник», — подумала я, но не смогла это сказать. Если принц говорил, что был на одной стороне с тем министром… то я не знала, куда мы пришли.

Веран разделял мои мысли, но не мои сомнения.

— Кобок, может, вам и не союзник! — сказал он. — Он спешил что-то прикрыть в Канаве Теллмана, и он всегда давил на меня при дворе. А если он тебя шантажирует?

— Ты не знаешь, что это он, — сказал Яно. — И если это не он, он нужен мне на моей стороне. Его влияние при дворе одно из самых больших. Я не буду злить его, пока у меня нет всех фактов.

Королевичи защищали своих. Конечно. Было глупо не ожидать этого. Меня мутило, и я отставила миску разу, и я ожидала такое. Веран, казалось, хотел сказать что-то еще, что повысит награду за меня еще на пятьдесят или шестьдесят монет, и я заговорила первой:

— Порт Искон, — выпалила я. — Где он? Почему рабочие оттуда важны?

— О, да! — Веран повернулся к Тамзин. — Да. Кобока интересовало перемещение только работников из порта Искон. Почему он так переживал из-за одного места? Где оно?

— Порт Искон? — Яно в смятении склонил голову. — В Моквайе нет города с таким названием.

— Так я и думал, но… Тамзин, ты точно знаешь. Или Соэ, вы работали на них какое-то время… это тайное место? Тайное название?

Тамзин покачала головой, виновато пожала плечами.

— Нет? И упоминаний не было? Ни в одном документе, которые ты копировала?

— Ты должен понять, что черный рынок работает не так, как официальная торговля, — сказала Соэ, сев у стола. — Те, на кого работали мы с Тамзин, не использовали связи с правительством.

— Не было тех, кто ходил между системами? — спросил Веран. — Те, кто…

Он не закончил. Их слова на моквайском уселись в моей голове, и мое тело вспыхнул от шока, было неприятно, ведь Яно уходил от темы, пока звал того министра союзником.

— Тамзин, — рявкнула я, — была работорговцем?

В комнате стало тихо. Все повернулись ко мне. Смех Тамзин угас.

Веран склонил голову.

— Я думал, что сказал тебе это пару дней назад в Трех Линиях.

Я заговорила на восточном, не могла организовать мысли на моквайском.

— Ты сказал, что ее задела торговля рабов. Веран, что, по-твоему, я должна была подумать? Я думала, что она работала как раб, — я прислонилась к стене. Клеймо на правой руке покалывало. — Ты хочешь сказать, что я разбила свою жизнь, тащила тебя и себя по Феринно, чтобы спасти работорговку?

Веран покраснел, взглянул на других.

— Ларк, прости, я не знал, что ты так подумала… но это не так, как ты решила…

Я посмотрела мимо него на Тамзин. Она глядела на меня, сжав губы.

— Ты была работорговцем? — спросила я на моквайском.

Буря голосов загремела вокруг стола.

— Ты не понимаешь…

— Она была пленницей, как другие, принцесса. Лучше бы не спешить…

— И это было очень давно…

Я смотрела на Тамзин. Пока те, кто ее защищал, шумели, она смотрела мне в глаза и кивнула.

Я развернулась, не могла дышать в жаркой кухне без воздуха. Я распахнула дверь и вырвалась на крыльцо. Крыс поднял голову с лап, а потом вскочил и спустился со мной по ступенькам. В маленьком загоне все еще нервничали лошади — две кобылицы не ладили, щелкали зубами и вопили. Жеребцы встали вместе, стараясь не попасться им. Я прошла к ним, во второй раз убежала под дождь от толпы внутри.

Веран подумал о том же, потому что вылетел за мной.

— Ларк! — он схватил меня за запястье, но тут же отпустил и отпрянул, словно боялся, что я ударю его. Так я реагировала все те разы, когда он трогал меня, кроме этого утра, когда я проснулась и увидела его в дюйме от меня, пока он держал меня за руки.

— Ларк, прошу, не уходи. Прошу, не уезжай.

Я развела руками.

— Куда мне уйти?

— Пламя, не знаю. Прошу …

— Я не вернусь внутрь. Для тебя это просто игра, да? — я махнула на дом. — Это просто политика, просто слова. Ты будешь защищать того, кто получал выгоду от жизней людей, потому что одна — одна из вас, и потому что она могла быть хуже. Но некоторые мои друзья мертвы из-за таких, как она, из-за того, что тот принц тоже защищает своих властных друзей, чтобы жизнь не стала сложнее. А ты такой же, Веран, — я направила палец на его потрясенное лицо. — Ты не отличаешься.

— Я…

— Может, не ты создаешь законы в этой стране, но ты получаешь от них выгоду, и ты такой же невежественный, как Яно.

— Знаю, — быстро сказал он. — Прости. Ты имеешь право злиться.

Я замерла, тяжело дыша, опустила руку, сжала кулаки. Он вдохнул и продолжил:

— Ты права. Я не думал, что ты почувствуешь, узнав о Тамзин, или как будет ощущаться работа с Яно. Я знаю, это не первая моя ошибка, из-за которой ты пострадала. Ларк, если это неправильно, если хочешь уйти, мы можем. То есть, ты можешь. Если не хочешь, чтобы я шел с тобой, я не пойду. Ты не обязана объединять силы с Яно и Тамзин, если не хочешь, и это не должно быть твоей проблемой. Я сделаю все, что тебе нужно от меня, но, прошу… — его лоб сморщился под синяками и загаром, под размытой дождем грязью. — Ты… можешь остаться до утра? Прошу. Мы так долго были в бегах.

Я выдохнула. Я не могла бороться с его беспомощным видом, дождь придавил его кудри, которые только стали высыхать. Я посмотрела на его ноги. Но это не помогло. Я тут же посмотрела на обрезанную бахрому и место, где раньше висел медальон на его сапоге.

Я потерла лоб и отвернулась от него к загону.

— Я не уеду этой ночью, — сказала я. — Но я не пойду внутрь. Я не могу сейчас с этим разбираться, Веран. Не могу. Эти люди… нет. Не после всего, что произошло на этой неделе. Просто… оставь меня в покое.

— Куда ты?

— Я отведу нашу лошадь пощипать траву в другом месте. Она раздражает другую кобылицу.

— Ты… не хочешь поесть или…

Я пошла от него, не оглядываясь.

— Нет, — произнесла я как можно тверже.

Его ответ донесся после короткой паузы:

— Хорошо.

Через пару футов я окликнула:

— Веран.

Он не двигался.

— Да?

— Скажи Яно не звать меня Мойрой.

— Хорошо, — может, в его ответе было чуть больше жизни и надежды, чем в предыдущем, но я не обернулась.

Я опустила голову под дождем и пошла искать хоть что-то, что имело смысл.

Тамзин

Ларк вернулась, когда уже стемнело, тихо прошла в мастерскую. Приоткрыв глаза, я смотрела, как она стояла на пороге, смотрела, как мы спали на полу на одеялах и старых мешках от зерна — у Соэ почти кончилась вся ткань дома. Взгляд Ларк задержался на Веране, который лежал близко к большому прессу, оставив ей место с одним из лучших одеял. Если бы она пришла двадцать минут назад, она застала бы его не спящим. Он поднимал голову от каждого скрипа в доме, но теперь притих, опустив голову на руку.

Ларк тихо прошла мимо меня, забрала оставленное ей одеяло и пропала на кухне. Я услышала, как открылась и закрылась входная дверь.

Я осторожно убрала руку Яно со своей талии, подняла свое одеяло, табличку и сверток, который завернула до этого, прошла за ней на крыльцо.

Она вскинула голову, когда я открыла дверь. Она замерла на миг, а потом продолжила решительно устраивать одеяло на досках крыльца.

— Я не могу спать там, — буркнула она на грубом моквайском.

— Угу, — я пригладила уголок ее одеяла и села на расстоянии руки, прислонилась к стене дома. Ее пес Крыс подошел ко мне, нюхая воздух. Я почесала его за большими ушами и развернула сверток на моих коленях. Я бросила ему один из мясных пирожков, которые Соэ сделала из остатков рагу. А потом передала сверток Ларк.

Она осторожно взяла, посмотрела на пирожки внутри. Она медленно взяла один и протянула сверток мне. Я покачала головой.

— Для тебя, — сказала я.

— Лу-этци? — сказала она на восточном. Все это?

— Ага.

— А завтра?

Я коснулась мелом таблички.

МЫ ПЛАНИРОВАЛИ СХОДИТЬ НА РЫНОК. ЕДЫ БУДЕТ БОЛЬШЕ.

Она посмотрела туда, медленно скользнула взглядом по буквам. Ее губы беззвучно произнесли несколько слов.

— Рынок… — сказала она. — Кто? На нас с тобой охота. Награда. Это глупая идея.

Я написала снова, стараясь быть аккуратной, чтобы слова было проще читать.

СОЭ, ЯНО И ВЕРАН ПОЙДУТ. СОЭ МЕСТНАЯ. А НА ЯНО И ВЕРАНА НЕ ОХОТЯТСЯ.

— Это все еще очень глупо.

Я пожала плечами.

ЭТО РИСК, НО НАМ НУЖНА ЕДА. ПОСЕЛОК МАЛЕНЬКИЙ. СОЛДАТОВ И ШЕРИФОВ НЕТ.

Она недовольно фыркнула, опустила сверток с пирожками рядом с собой, не глядя на меня. Я подавила вздох. Может, это была плохая идея. Было бы сложно говорить, даже если бы у меня работал рот, и мы могли легко понимать друг друга. Я стала стирать мел с доски.

— Вы такие глупые, — сказала она.

Я замерла, глядя на нее, удивившись, что она звучала не гневно, а раздраженно. Она вздохнула, потерла лицо ладонью, а потом подняла пирожок и откусила.

Она махнула на нас.

— Мы забавные, — сказала она без юмора. — Девушка, которая не может говорить на моквайском, и та, которая вообще не может говорить.

— Вой моквайкий хоош, — сказала я. Лучше моего восточного, особенно теперь, ведь в ее языке было много быстрых согласных.

— Я плохо читаю, — она доела пирожок за пару укусов и стряхнула крошки с пальцев, но не взяла второй из свертка. Она опустила запястья на колени, глядя на дождь.

Я смотрела на тьму, было видно блеск мокрой спины лошади. Она убежала? И почему задать простой вопрос было так сложно?

Я написала вопрос на доске.

— Я построила столбик, — сказала она. — Кобылица заставляла нервничать другую. Обе злились, — она махнула головой. — Я пыталась связать ветки, чтобы она не промокло, но вышло плохо.

— ТЫ ПОСТАРАЛАСЬ, — написала я. — СПАСИБО!

Она пожала плечами.

— Работа — это хорошо, я забываю обо всем на время.

Я кивнула. Я понимала это.

Я ТОЖЕ.

Она посмотрела на мои слова, отвела взгляд. Крыс подполз к свертку с пирожками, нюхая. Она рассеянно погладила его, глядя в темноту.

— Когда ты была работорговкой? — спросила она.

— Пару лет назад, — сказала я. Звучало невнятно, но я продолжила. — Три года. Три месяца.

— Что ты делала?

Я постучала по табличке. Она с неохотой посмотрела на мои буквы.

ПЕРЕПИСЫВАЛА. ДАННЫЕ О ЗДОРОВЬЕ.

— Да? Тебе хорошо платили?

Она хотела задеть этим, и я не винила ее. Я покачала головой.

ОПЛАТЫ НЕ БЫЛО. ОНИ РАЗОРВАЛИ КОНТРАКТ.

Это ее удивило. Она смотрела на буквы, будто пыталась понять, правильно ли уловила значение.

— Ты… под связью?

БЫЛА, — написала я. Я заметила, что гости с Востока все ошибались одинаково, говоря обо всем в настоящем времени.

— У тебя есть это? — она сдвинула правый рукав и показала клеймо в виде круга, но у нее не было линии освобождения посередине.

Я покачала головой.

ЧЕРНЫЙ РЫНОК — БЕЗ КЛЕЙМА, — я вытерла табличку. — МЫ С СОЭ БЫЛИ ЗАПЕРТЫ ВНУТРИ.

Она посмотрела на меня.

— Три месяца?

Я кивнула.

Она перевела взгляд на дождь. Быстрым движением, словно воруя, она полезла в сверток и вытащила пирожок. Уголок моего рта приподнялся — я была рада, что она ела.