Для полноты обзора русского богословия по его литературным обнаружениям мы должны отметить, что имеются уже солидные опыты объединения достигнутых им результатов, чему в особенности служит издававшаяся (в 1900–1911 гг.) в С.-Петербурге (Петрограде) «Православная Богословская Энциклопедия»; пока она вышла в двенадцати томах: первые пять (на слова «Алфа-Ифика») под редакцией проф. А. П. Лопухина более популярно и следующие семь (на слова «Иаван-Константинополь») под редакцией проф. Н. Н. Глубоковского в самом широком и высоком ученом масштабе.
Необходимо в заключение упомянуть еще о повременных «духовных» изданиях, каких было в России весьма достаточно, не считая местных церковных органов (выходивших обыкновенно в каждой епархии под названием «Епархиальных ведомостей»). Наиболее солидными и влиятельными были четыре академические журнала: при Петроградской Духовной Академии «Христианское чтение» (с 1821 года, а в 1875–1913 годах вместе с еженедельным журналом «Церковный вестник»); при Московской «Прибавления к Творениям св. Отцов» (1843–1864, 1871, 1872, 1880–1891 гг.), преобразованные (с 1892 года) в «Богословский вестник»; при Киевской (вместо первоначально издававшегося при ней с пасхи 1837 года еженедельника «Воскресное чтение») — «Труды Киевской Духовной Академии» (с 1860 года); при Казанской — «Православный собеседник» (с мая 1855 года); сюда же можно отнести издававшийся в Харькове при Духовной Семинарии журнал «Вера и разум» (с 1884 года). Мы почти совсем не касались этой необъятной литературы, но содержание ее разнообразно и богато, как можно судить и потому, что за отсутствием в России организованного богословского издательства, столь благотворно избавляющего на Западе всех авторов от всяких хлопот по выпуску и распространению книг, много капитальных работ (например, даже богословских диссертаций на ученые степени магистра и доктора) первоначально печатались именно на страницах духовных журналов и потом выходили отдельными оттисками.
Заканчивая свой очерк, мы можем теперь убедительно для всех констатировать, что русское богословие представляет величину слишком сложную и весьма разветвленную. И если оно, не будучи каким-либо механическим конгломератом, образует стройный организм, то в нем должны быть свои внутренние силы, сообщающие ему типическую индивидуальность. И вот с этой стороны наиболее характерны две главнейшие его особенности.
Православие непоколебимо и эссенциально исповедует, что христианство есть жизнь, а не простая доктрина, и, следовательно, всякие теоретические учения бывают в нем лишь вторичными, отражая и рационализируя реальные жизненные явления. Но жизнь, пока она фактически существует, — хотя бы среди бурь и потрясений, яростно и безжалостно терзающих доныне всю великую Россию, — необходимо примиряет и объединяет в общем русле все многоразличные течения, чтобы не прекратиться от столкновений их и не погибнуть в этом хаосе. Понятно, что нормальное научное воспроизведение ее непременно бывает вполне соответствующим или не менее целостным. По этой причине и русское богословие по своей природе остается единым. В нем, конечно, всегда бывали разные взгляды и неодинаковые направления, но не было и нет обособленных богословских «школ», которые расходятся до исключительности и враждебности. Поскольку же неизменно удерживается теснейшая связь теории с жизненными первоисточниками, русское богословие в своей основе не носит ни догматической стереотипности, ни схоластической мертвенности, сохраняя жизненную подвижность со всеми ее конкретными свойствами. Отсюда некоторая неопределенность и незаконченность строго формулированных результатов при постоянном стремлении вперед и непрерывной пытливости именно в отношении боговедения; имеется даже немалый кружок «богоискателей», вовсе не терявших и не отвергавших Бога, ибо они только стремятся обрести Его всем своим существом выспренних влечений и парений человеческого духа.
Но жизнь, как глубочайшая тайна Божия, обязательно есть неизменный запрос и непрестанный допрос о ее разуме и цели для всякой рассуждающей мысли. Поэтому и русское богословие никогда не ограничивается констатированием и обобщением, а всюду старается проникнуть внутрь предметов и обнаружить идейную их основу. Мы отмечали, что все работы русского богословского знания во всех его областях сосредоточиваются в последнем итоге своем на философском постижении и принципиальном истолковании. Этот масштаб неуклонно применяется и к великому, и к малому: одни разъясняют «философию евангельской истории» и конструируют «философию жизни» (труды проф. М. М. Тареева, вышедшие под такими заглавиями), другие (митроп. Дионисий) вдохновенно освещают «идеалы православно-русского инородческого миссионерства» (Казань, 1901), третьи думают угадывать «триединство Божества» в «памятниках всеобщей истории искусства» (реферат Н. И. Троицкого, Тула, 1908), ищут его идею в православном храме (трактат его же, Тула, 1916), открывают на «выставке религиозных картин В. М. Васнецова» «православно-христианскую философию в русском искусстве» (брошюра прот. И. И. Соловьева, Харьков, 1910), комментируют наше «умозрение в красках», рассматривая «вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи» (речь проф. князя Е. Н. Трубецкого, Москва, 1916), и т. п.
Возможно, что здесь чаще и больше проблем, чем ответов и достижений, но ведь истинно научный прогресс создается не готовым квиетизмом довольства, а неугасимым пламенем горячей пытливости о высших идеалах и наилучших путях к ним. С этой стороны, русское богословие — даже помимо всяких конкретных успехов — совершает великую культурно-историческую миссию призывного напоминания и бодрого предвещания о Божественном и вечном, наиважнейшем для всякого существа в мире от начала дней и до конца времен…
Больше книг на Golden-Ship.ru.