Русская литературная усадьба

Ярополец

Ныне Ярополец — одно из самых популярных пушкинских мест. Между тем великий поэт заезжал сюда только дважды — и оба раза на один-два дня. Эти приезды не нашли отражения в его произведениях, и поэтому понятно, почему Ярополец долгое время был как бы на периферии «пушкинской географии». Блестящая гончаровская усадьба покорно отошла в тень перед внешне скромными, но гораздо более весомыми в жизни Пушкина Михайловским и Болдином.

С Яропольцем связано множество преданий. Одно из них объясняет происхождение названия села от имени сына Владимира Мономаха Ярополка, якобы построившего крепость на высоком берегу Ламы (именно там, где ныне стоит усадьба Гончаровых). При Алексее Михайловиче здешние леса были любимым местом царских охот. Всюду проложили тропы, прорубили просеки, для привлечения зверья расставили кормушки. Еще одно предание сообщает, что именно в окружающих Ярополец лесах увлеченный ловитвой Алексей Михайлович простудился, занемог и вскоре скончался (1676 год) Через несколько лет, в 1684 году, правительница Софья пожаловала это село «на прокорм» бывшему гетману Украины Петру Дорошенко (1627–1698).

Дорошенко был одним из последних ярких представителей запорожской вольницы. Он был убежденным врагом власти Москвы и, став в 1668 году гетманом, попытался проводить независимую политику; но в конце концов, проиграв борьбу за гетманство другому претенденту, московскому ставленнику Ивану Самойловичу, оказался вынужденным именно в Москве искать убежище. Он прожил в своей новой вотчине до самой смерти и здесь же похоронен. Однако народная молва передавала из поколения в поколение, что Дорошенко бежал из Яропольца на свою родную Украину, переодетый участвовал в Полтавском сражении и именно им был ранен в ногу Карл XII накануне битвы. Бурной жизни опального гетмана посвящен лубочный роман «Таинственный монах», некогда пользовавшийся большой популярностью. Дорошенко действительно одно время скрывался в монашеской рясе в Межгорье (под Киевом), но это было задолго до ссылки в Ярополец.

После смерти Дорошенко его вотчина была поделена между двумя сыновьями. Старший Александр был женат на Прасковье Пушкиной, дочери стольника, казненного за участие в заговоре стрелецкого полковника Циклера в 1697 году. Он был предком великого поэта, хотя и не по прямой линии; Пушкин упомянул его в «Моей родословной»:

Их дочь Екатерина вышла замуж за А. А. Загряжского (1716–1786). Благодаря родству с Г. А. Потемкиным последний оказался в поле зрения Екатерины II и удостоился почетного и небезвыгодного места попечителя Воспитательного дома в Петербурге.

Младший брат Петр Дорошенко продал в 1717 году свою половину графу Г. П. Чернышеву. Так образовались два Яропольца: Загряжских-Гончаровых и Чернышевых. Характерно, что еще одно местное предание также считает Чернышевых потомками Дорошенко, а происхождение фамилии истолковывает следующим образом: первый из Чернышевых был простым казаком; он был ранен в лицо — от брови до уха. По обычаю запорожцев, он затер рану порохом; она зажила, но на ее месте от пороха остался черный шов. Отсюда его прозвище, впоследствии ставшее фамилией — уже когда он прославился и получил графский титул.

Наталия Николаевна Пушкина была правнучкой Дорошенко по материнской линии. Сначала усадьба, как приданое старшей дочери старшего сына гетмана, отошла к Загряжским, а затем в 1807 году таким же образом к Гончаровым (подробности далее). Ансамбль был создан в 1760-х годах. Очередное местное предание связывает его с именем Растрелли. Владелец Яропольца якобы пригласил знаменитого зодчего, воспользовавшись тем, что он находился неподалеку, в Новом Иерусалиме, где восстанавливал монастырь.

Архитектурный облик Яропольца благодаря своей завершенности представляется как бы эталоном русской усадьбы. «Готические» башни ворот напоминают шахматные ладьи. Пройдя их, посетитель оказывается внутри полукруга, образуемого служебными постройками. Главный дом с пристроенными флигелями стоит по диаметру. Его шестиколонный портик необыкновенно красив. Весь ансамбль выдержан в стиле классицизма с элементами неоготики. Высокие художественные достоинства заставляют предполагать авторство выдающегося архитектора. По-видимому, им был И. В. Еготов (1756–1815) — один из самых талантливых мастеров московской школы Баженова — Казакова.

Свой окончательный облик усадьба приобрела при генерал-майоре Б. А. Загряжском (1744–1809). О нем известно немногое; стоит упомянуть лишь то, что в 1791–1794 годах он был волоколамским уездным предводителем дворянства. После отставки он почти безвыездно жил в Яропольце, всецело посвятив себя хозяйству.

Его полной противоположностью был брат И. А. Загряжский (1749–1807). Он выделялся своей несдержанностью даже в среде дворянства того времени, отнюдь не склонного строго следовать предписаниям морали. Его рано женили на А. С. Алексеевой, по-видимому надеясь обуздать его буйство, но случилось как раз наоборот. Почувствовав волю, он пустился во все тяжкие. Близость к Потемкину только способствовала проявлению его страстей игрока и кутилы. Впрочем, он был храбрым офицером и дослужился до чина генерал-поручика.

Нелюбимую жену младший Загряжский отвез в Ярополец и забыл о ней. Неожиданно через несколько лет (около 1784 года) он приехал сюда с новой женой. Это была Ульриха фон Поссе, которую Загряжский похитил у мужа, владельца усадьбы Выйду около Дерпта. Правда, предварительно она все же успела развестись с прежним супругом. Загряжский не сказал ей, что женат, и они обвенчались. Но быстро выяснилось, что брак незаконен. Молодой женщине не оставалось ничего другого, как только оплакивать свою судьбу. Загряжский оставил и ее в Яропольце и вернулся в свой полк. Вскоре у новой жены родилась дочь Наталия, будущая теща Пушкина. Таким образом, она фактически была незаконнорожденной.

Но случилось неожиданное. Прежняя супруга прониклась к своей сопернице сестринской любовью. У нее уже были две дочери Екатерина и Софья. Все девочки воспитывались вместе; никакой разницы между ними никто не подчеркивал. Ульриха фон Поссе умерла в 1791 году. Благодаря протекции своей родственницы Н. К. Загряжской (дочери последнего гетмана Малороссии К. Г. Разумовского) сводные сестры были взяты ко двору и пожалованы во фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I. Наталия быстро освоилась во дворце, где стала общепризнанной красавицей. Говорили, что в нее был страстно влюблен А. Я. Охотников, фаворит императрицы.

Наталия Ивановна оставила без ответа любовь Охотникова. Она, конечно, не предчувствовала, что произойдет кровавая драма. Великий князь Константин Павлович был также влюблен в Елизавету Алексеевну. Поговаривали, что это он подослал к Охотникову наемного убийцу. Вечером 4 октября 1806 года в театре неизвестный смертельно ранил Охотникова ударом кинжала. Он умер через три месяца на руках Елизаветы Алексеевны. Об этом мрачном эпизоде в царской семье предпочитали не вспоминать.

А спустя неделю, 27 января 1807 года, в Придворной церкви Зимнего дворца состоялось венчание Наталии Ивановны Загряжской с Николаем Афанасьевичем Гончаровым (1787–1861). С первого взгляда партия выглядела блестящей. Замечательно образованный и красивый жених еще к прочим своим достоинствам был наследником громадного состояния. Но через несколько лет у него проявились первые рецидивы психического заболевания, со временем только прогрессировавшие. Семья фактически оказалась разрушенной. Муж уединился затворником в своем московском доме, а жена поселилась в Яропольце, полновластной хозяйкой которого она стала в 1821 года после имущественного раздела со сводными сестрами.

Венчание Пушкина с младшей из трех дочерей Гончаровых Наталией Николаевной состоялось 18 февраля 1831 года. Теща поэта продолжала жить в Яропольце почти в затворничестве. Ее отношения с Пушкиным, по крайней мере в первое время, были натянутыми. Между тем его семейство быстро увеличивалось — родились сын Александр и дочь Мария. После этого Наталия Ивановна несколько подобрела к своему зятю. У нее возник план выделить дочери в счет приданого часть Яропольца. По-видимому, Пушкин заехал в усадьбу по пути в Москву именно для того, чтобы выяснить новые денежные обстоятельства. В письме жене 26 августа 1833 года он сообщает подробности:

«…Пишу тебе продолжение моих похождений — из антресолей вашего Никитского дома, куда прибыл я вчера благополучно из Яропольца. В Ярополиц приехал я в середу вечером. Наталия Ивановна встретила меня как нельзя лучше. Я нашел ее здоровою, хотя подле нее лежала палка, без которой далеко ходить не может. Четверг я провел у нее. Много говорили о тебе, о Машке… Хотя она по своей привычке и жаловалась на прошедшее, однако с меньшей уже горечью. Ей очень хотелось бы, чтобы ты будущее лето провела у нее. Она живет очень уединенно и тихо в своем разоренном дворце и разводит огороды над прахом твоего прадедушки Дорошенки, к которому ходил я на поклонение. Семен Федорович, с которым мы большие приятели, водил меня на его гробницу и показывал мне прочие достопамятности Ярополица. Я нашел в доме старую библиотеку, и Наталия Ивановна позволила мне выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут с варением и наливками. Таким образом, набег мой на Ярополиц был вовсе не напрасен…»[66]

По-видимому, Пушкин и Наталия Ивановна не уладили денежные вопросы. Он собирался вновь заехать в Ярополец на обратном пути, но Наталия Ивановна спешно отправилась в Полотняный Завод, известив поэта, что интересующие его книги будут высланы при первой же оказии. Помимо двух ящиков французских книг Пушкин также отобрал в библиотеке гончаровской усадьбы годовые комплекты «Санкт-Петербургских» и «Московских ведомостей» (за 1755, 1756, 1758 и 1766 годы). Упоминаемый в письме — явно саркастически — как «большой приятель» Семен Федорович Душин — управляющий имением. Вся семья единодушно обвиняла его в том, что просто-напросто грабит Наталию Ивановну, но та упорно не желала расстаться с ним. Это дало основание к сплетне, что они состояли в связи. Вообще замкнутый образ жизни Наталии Ивановны питал слухи, что она за закрытыми дверями пила — и «даже с лакеями» (так говорил Соболевский Бартеневу). Душин проводил Пушкина к могиле Дорошенко. Поэт сказал, что хорошо бы поставить над ней часовню. Его совет был принят; часовню воздвигли в 1842 году.

Второй раз Пушкин приезжал в Ярополец 9-10 октября 1834 года. На этот раз главным вопросом был переезд сестер жены к нему в Петербург, но, конечно, опять обсуждались и денежные проблемы. Об атмосфере, царящей в семье, можно судить по письму одной из сестер, Екатерины, к уже упомянутому Дмитрию Гончарову 16 октября 1834 года: «Пушкин приехал позавчера в 10 часов утра… он был у матери, она ему наговорила Бог знает что о нас, и вдобавок утверждает, что это мы подговорили Ташу (Наталию Николаевну Пушкину. — В.Н.), чтобы она не возила к ней своего сына, когда Таша последний раз заезжала к матери; мы так и знали, что будет еще одна вина, которую она нам припишет…»[67]

Несмотря на краткость наездов, Пушкин оставил в Яропольце о себе память, жившую десятилетия. Одна из липовых аллей парка напротив дворцового фасада до сих пор зовется пушкинской; якобы поэт полюбил ее и подолгу просиживал там; в этой аллее начиная с ранней весны не смолкали соловьиные трели. Во дворце оставались в неприкосновенности комнаты Пушкина (где он ночевал) и Наталии Николаевны; но до нас, к сожалению, дошли только фотографии. В комнате Пушкина на маленьком столике в углу находился его бюст; над письменным столом на стене висело чучело совы — древний символ всесильного времени. Под совой стоял на столе портрет Наталии Николаевны, рядом с ним стопка книг — тех самых, которые поэт отобрал в библиотеке.

В конце девятнадцатого века еще живы были люди, помнившие Пушкина. Родственница Гончаровых М. П. Карцова пишет: «Когда я живала в Яропольце до моего замужества (1894, 95, 98 гг.) и после с моими детьми, я постоянно видела старую Дуняшу-экономку… Дуняша была горбата, невысокая, с некрасивым, но веселым лицом — всегда… с прибауточками и присказками на устах. Мне говорили, что в молодости она была высока и стройна, мастерица плясать и петь… Она мне рассказывала, что Пушкин, прослышав про ее пляску, приходил не раз в девичью, прося ее поплясать; она не заставляла себя упрашивать, он в такт бил в ладоши, приговаривая: «Ах, славно, славно!» Хор сенных девушек пел плясовую… «А ногти у него были длинные на белых рученьках и перстень на указательном! А сам смеется — зубы — что белый жемчуг! А кончу я плясать, он подойдет да поцелует. «Ну, спасибо, Дуняша, потешила!» Раз серебряный рубль подарил, он и сейчас у меня хранится». И раз она достала сундучок из-под кровати и мне его показала. «Плакали мы все тут, как его убили, и наша касаточка осталась молодой вдовушкой…»»[68]