Рыцари удачи. Хроники европейских морей.

повествующая о том,

что поделывали христиане, магометане

и язычники в Средиземном море.

После разрыва с Ярославом Византия оказалась лицом к лицу сразу с добрым десятком внешних врагов, не считая врагов внутренних. Узы и печенеги участили свои набеги с Балкан и все чаще форсировали Босфор и Дарданеллы, появляясь у самых ворот Константинополя. Из Средней Азии и Ирана шла другая волна тюркских племен, гонимая монголами и сельджуками,- огузов и туркмен. К ним присоединялись грузины, армяне и кавказские греки. Вся эта орава, разноязыкая и разношерстная, оседала там, куда не в состоянии были дотянуться руки византийских чиновников, смешивалась с местным населением и начинала обзаводиться хозяйством. Византийцы называли их турками, и ни те, ни другие еще не ведали, что в Малую Азию пришли не просто эмигранты, а новые хозяева. На этот раз - навсегда. Но если бы даже ромеи и знали об этом, они уже ничего не смогли бы изменить: варяжской дружины в Константинополе больше не было, а собственных сил катастрофически не хватало.

В 1055 году турки захватили Багдадский халифат, за ним последовали Сирия и Палестина. Египетский халифат по-прежнему оставался в руках арабов. Путь на Восток был закрыт для Европы бесповоротно, лишь одиночки могли проникнуть туда, преодолевая множество опасностей. Императоры, видя, как их владения тают на глазах, шлют в Ватикан депешу за депешей, умоляя защитить восточный оплот христианства от ярости сельджуков. Но папа медлит с ответом, он прикидывает возможные дивиденды. Он размышляет...

Для Ромейской державы наступило смутное время. Бесконечной чередой следовали заговоры и бунты. Верность и честь окончательно уступили место предательству и низости, особенно при дворе. И, как в любой стране, оказавшейся на грани анархии, на ее дорогах появились собственные разбойники, а на побережьях - собственные пираты. Вероятно, они были и раньше, но удельный вес их был столь невысок, что хронисты считали ниже своего достоинства упоминать о них. Теперь хроники ромеев запестрели именами византийских, турецких и иных разбойников. Эти имена замелькали и на страницах мемуаров царствующих особ.

На западе, в Адриатическом море, все больший вес приобретали далматы, именовавшие себя то кроатами, то хорватами, но охотнее всего - сербами. Трирский архидиакон Вильгельм упоминал в 1168 году их «правителей, называемых жупанами», которые «иногда служат императору, а иногда, выходя из гор и лесов, опустошают всю окрестную страну». Но еще за два века до него византийский император Константин VII Багрянородный (913-959) писал об этом могущественном разбойничьем племени, способном выставить одновременно до шестидесяти тысяч конников, до сотни тысяч пехотинцев и до девятисот боевых кораблей - сагин и кундур. «Сагины,- сообщает Константин,- вмещают в себя по 40 человек, кундуры же по 20, а меньшие по 10 человек». Византии на протяжении многих лет пришлось иметь дело с сербами, и особенно много крови попортил ей жупан Рашки (Сербии) по имени Вукан.

В 1090 году, когда империя лихорадочно отбивалась от нашествия северочерноморских племен, фигурирующих в хрониках то как скифы, то как узы, то как кумены, то как мисы, на морской арене появился новый персонаж, громко заявивший о себе с первых же шагов. Это был турецкий эмир, сатрап Смирны (Измир) Чакан, или Чаха (возможно, соотечественник Вукана). Десять лет назад он уже совершал набеги на Азию, был взят в плен фессалийцем Александром Кавасилой и подарен тогдашнему византийскому императору Никифору Вотаниату. Оценив незаурядные личные качества пленника, Никифор возвратил ему свободу, даровал титул протоновелиссима (третьего по значению лица в империи) и щедро осыпал милостями. Однако с воцарением Алексея Комнина Чакан попал в опалу, и вот теперь сложившаяся обстановка подсказала ему план мести.

Правильно оценив ситуацию, он решил урвать свою долю пирога со стола дерущихся гигантов. Но для этого нужен флот, а в Смирне его не было. Чакан отыскал в городе человека, сведущего в морском деле, и поручил ему как можно скорее создать эскадру пиратских судов. Именно так: пиратских. Вскоре новый флот был готов к выходу в море. Наряду с множеством обычных боевых кораблей в его составе было сорок крытых парусных боевых челнов, похожих по описаниям хронистов на черноморские камары - традиционные пиратские челны кавказских народов. С этим флотом, укомплектованным опытными моряками и воинами, Чакан серией молниеносных бросков захватил почти без боя Клазомены (Урла), Фокею (Фоча), Митилену (Митилини), Самос, Родос и Хиос. У Хиоса он без особого труда разгромил спешно высланный против него императором сильный флот с большим количеством воинов, возглавляемый Никитой Кастамонитом, и удалился в Смирну на отдых.

Но Алексей Комнин не думал опускать руки; ведь речь зашла о престиже империи и его собственном. Командование вторым флотом он вручил своему родственнику Константину Далассину, и тому удалось захватить хиосскую гавань и осадить город Хиос.

Узнав об этом, Чакан немедленно двинул к острову свой флот, а сам выступил из Смирны сушей во главе восьмитысячного отряда турок. Связав строй своих кораблей толстой цепью, чтобы они держали линию и не ударялись в бегство или, наоборот, не проявляли ненужного лихачества, Чакан начал методичное преследование. Однако на этот раз обстоятельства сложились так, что военные действия были перенесены на сушу. Фортуна отвернулась от смирнского сатрапа, и вскоре Чакан и Далассин вступили в мирные переговоры. Далассин тянул время: он дожидался прибытия с флотом шурина Алексея - прославленного полководца Иоанна Дуки.

Когда Чакан понял, что его водят за нос, он тайком отбыл в Смирну за подкреплениями. Как только об этом донесли Далассину, тот поступил точно так же: в Волиссе - городке на мысе острова Хиос - он набрал корабли со свежим войском, установил на них гелеполы, вернулся к городу Хиосу, захватил его штурмом и, не теряя времени, всею мощью обрушился на Митилену.

Отказавшись от прежних планов, Чакан засел в своей сатрапии, построил новый флот и с этого времени держал в постоянном страхе все приморские области. Свои же бывшие островные владения, отобранные византийцами, он разорил дотла, за исключением Митилены, отдавшейся в его власть добровольно. Поддерживая постоянную связь с печенегами, он исподволь, но настойчиво толкал их на захват Фракийского Херсонеса, а в ожидании этого события переманивал на свою сторону наемников, стекавшихся со всех сторон к Алексею. Делать это было ему тем легче, что зима наступила необыкновенно суровая, и снежные заносы серьезно затрудняли доставку продовольствия в Константинополь. Столица голодала. В пику Алексею Чакан провозгласил себя императором, а Смирну - столицей империи и стал готовиться к походу на Константинополь.

Весной 1091 года Алексей вновь выслал Иоанна Дуку с войском и Константина Далассина с флотом, приказав им одновременным ударом захватить Митилену и затем раз навсегда покончить с самозванным императором, отобрав у него «столицу» - Смирну. Этим указом Чакан был фактически поставлен вне закона. Война с ним кончилась, началась охота на пиратов.

Гарнизон Митилены возглавлял в это время брат Чакана - Галаваца. Понимая, что Галаваце не выстоять против отборных императорских войск, Чакан устремился ему на помощь. Осада Митилены длилась три месяца. Ежедневно - от восхода до заката - византийцы штурмовали стены города, но не продвинулись ни на шаг. На исходе третьего месяца непрерывных боев Чакан предложил Иоанну мир при условии, что ему самому будет дозволено беспрепятственно возвратиться в Смирну. Они обменялись двумя знатными заложниками, принесли положенные клятвы, и перемирие вступило в силу.

Однако Чакан и тут остался верен себе, но не своему слову: под покровом ночи он попытался вывезти с собой в цепях все население Митилены. Обман раскрылся, когда его корабли уже были в море. Одураченный Далассин немедленно устремился за ним в погоню, а Иоанн тем временем захватил весь остальной флот пиратов в момент его отплытия и освободил пленников. Далассину удалось настичь Чакана, многие его корабли он пленил и безжалостно перебил всех, кого сумел отыскать на их палубах. Готовый к такому повороту событий, пиратский вождь пересел в суматохе боя на легкое суденышко и незаметно выскользнул из этой мясорубки. (Точно так же спасся когда-то Митридат: видимо, это была обычная тактика пиратского морского боя.) На берегу его поджидал большой отряд турок, с ним он добрался до Смирны. Радость освобождения была омрачена для него тем, что он узнал здесь о захвате Дукой всех островов, совсем недавно вновь занятых его молодцами. Особенно чувствительна была для него потеря Самоса, взятого приступом.

Но не таков был этот человек, чтобы впасть в отчаяние и опустить руки. Пока византийская армия улаживала очередные недоразумения с Кипром и Критом, пираты спешно строили дромоны, диеры, триеры и легкие суда. Не дожидаясь спуска их на воду, Чакан приступил к осаде города Авида. Однако его поджидал здесь неприятный сюрприз: никейский султан Килич-Арслан ибн Сулейман (он был женат на дочери Чакана) (Вопрос о степени родства Килич-Арслана и Чакана не так прост. Фраза из письма Алексея султану, где упоминается «твой зять Чакан», противоречит указанию на то, что жена султана была дочерью Чакана. В первом случае Чакан должен был быть женат на дочери или сестре Килич-Арслана, но тогда султан не мог быть мужем дочери Чакана. Что они оба были женаты на дочерях друг друга, представляется вовсе невероятным. Остается лишь признать, что либо Алексей был не силен в степенях родства, либо это описка в самом письме или в тексте «Алексиады» и вместо «зять» следует читать «тесть».) не прислал обещанную подмогу, а, напротив, двинул свои войска против него. Чакан не знал тогда, что Алексей направил султану письмо, где, ловко играя на его подозрительности, уверил, что истинная цель пиратов - захват не Византии, которая явно им не по зубам, а турецкого султаната. Дабы выяснить, в чем дело, Чакан послал в ставку султана своего сына Ибн Чакана. Султан встретил шурина по-родственному радушно, напоил за трапезой крепким вином и собственноручно заколол мечом. Чакану пришлось срочно ретироваться в Смирну.

«Чакан,- пишет в своих мемуарах Анна Комнина,- как своей вотчиной распоряжался Смирной, а некто по имени Тэнгри-Бэрмиш - городом эфесян у моря... Другие сатрапы захватывали крепость за крепостью, обращались с христианами, как с рабами, и все грабили. Они овладели даже островами Хиосом, Родосом и всеми остальными и сооружали там пиратские корабли. Поэтому самодержец решил прежде всего заняться делами на море и Чаканом...»

Был, однако, момент, когда все это отодвинулось на задний план. Опасность шла с запада. Весной 1093 года, когда еще не был усмирен Чакан, против Византии выступили сербы. Их вождь Вукан, «муж, искусный как в речах, так и в делах», по определению Анны Комнины, перешел с войском границу империи и стал опустошать ее приграничные области. После долгих хлопот Алексею, казалось, удалось усовестить его, и они заключили мир в Скопле.

Но ромеи тогда еще плохо знали этого человека. Уже через год Вукан вновь отправился в набег на земли империи. На этот раз Алексей выслал против него своего юного племянника Иоанна с огромной армией, и Вукан вновь запросил мира, покаявшись в нарушении данного год назад слова.

Тем временем он готовился к решительному бою.

Он уже закончил приготовления, когда к Иоанну привели какого-то монаха-перебежчика. Монах раскрыл Иоанну замыслы жупана, но Иоанн счел это провокацией и «с гневом прогнал монаха».

Очень скоро, всего через несколько часов, ему пришлось горько раскаяться в своей недоверчивости. «Вукан ночью напал на Иоанна,- свидетельствует Анна,- и в результате многие наши воины были убиты в палатках, а многие обратились в паническое бегство, попали в водовороты протекавшей внизу реки и утонули. Лишь наиболее храбрые бросились к палатке Иоанна и, мужественно сражаясь, с трудом отстояли ее от неприятеля. Таким образом, большая часть ромейского войска погибла».

Иоанн бесславно возвратился в столицу.

На какое-то время сербы оказались хозяевами положения, и они использовали это преимущество в полной мере. Они не успевали перевозить добычу из Византии в Далматию, а их путь был отмечен пеплом городов и селений, разрушенными крепостями и тучами воронья. Не на шутку встревоженный Алексей самолично выступил теперь против Вукана во главе большого войска, но хитрый жупан вновь, уже в третий раз запросил мира и в третий раз получил его. Он не остановился даже перед тем, чтобы в числе заложников передать императору своих племянников, среди которых был будущий жупан Рашки, преемник Вукана Урош.

Им еще не раз придется впоследствии разыгрывать сцену обмена заложниками и высокопарными клятвами, подписания мира и быстрого забвения всех этих скучных церемоний. Император устал от войн на два фронта, и самым привычным маршрутом ромейских послов в эти годы был путь в Ватикан. Восточный оплот христианства умолял о помощи оплот западный.

В 1095 году папа Урбан II наконец откликнулся на призывы Алексея. 26 ноября на соборе в Клермоне он выступил с большой речью, густо замешенной на религиозном фанатизме и пересыпанной напоминаниями о славных деяниях предков.

Момент был выбран удачно: в 1085 году кастильцы отобрали у мавров Толедо, а незадолго до открытия собора, 15 июня 1094 года, испанский рыцарь Родриго Диас де Бивар торжественно вступил с отрядом в Валенсию и стал ее правителем, соединив в своем имени арабское «Сид» (мой господин) и испанское «Кампеадор» (воитель).

«Песнь о Сиде» тогда еще не была написана, но страстям не следовало дать остыть. Однако перед папой были не только рыцари (тех и не надо было уговаривать), и едва ли эта речь возымела бы желаемое действие на умы расчетливых овернских крестьян, меньше всего помышлявших о бранных подвигах, если бы не одно примечательное место в ней, яркое и доходчивое: «Земля, которую вы населяете,- разглагольствовал Христов наместник,- сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, и вследствие того она сделалась тесною при вашей многочисленности: богатствами она необильна и едва дает хлеб своим обрабатывателям. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите смертельные раны.Теперь же может прекратиться ваша ненависть, смолкнет вражда, стихнут войны и задремлет междоусобие. Предпримите путь ко гробу святому: исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе».

Все это было чистой правдой, по причине перенаселенности и междоусобиц начинались много веков назад и финикийская, и Великая греческая колонизация, хотя аудитория папы вряд ли об этом подозревала. Это правило исправно действовало и в Средние века. Хорса и Хенгист, например, прибывшие в Британию из Саксонии, на вопрос Вортегирна о причине перемены мест отвечают без обиняков: «А обычай у нас таков, что когда обнаруживается избыток жителей, из разных частей страны собираются вместе правители и велят, чтобы юноши всего королевства предстали перед ними. Затем они по жребию отбирают наиболее крепких и мужественных, дабы те отправились на чужбину и там добывали себе пропитание, избавив таким образом родину от излишних людей».

Но была и еще одна причина, почему папа не моргнув глазом отправил за тридевять земель цвет европейского рыцарства: из бурлящего котла, каким была тогда Европа, нужно было срочно «выпустить пар». Ни у папы, ни у европейских монархов не было, да и быть не могло, уверенности, что какой-нибудь бойкий витязь не предъявит завтра, и не без основания, права на тиару или корону: ведь короли были не просто первыми, а лишь первыми среди равных. У них не могло быть гарантии, что кто-нибудь не собьется со счета. Дальнейшая история Европы показала, что так оно и вышло.

Спасение святынь началось летом следующего года с неслыханного до той поры погрома зажиточных иудейских граждан в Кёльне и Лотарингии. Хронист Альберт Аахенский пишет, что в Кёльне начинающие крестоносцы «переранили и изувечили почти всех самым бесчеловечным образом, срыли их дома и синагоги и разделили между собой множество денег. Устрашенные такими жестокостями, иудеи в числе 200 бежали и ночью переплыли на судах в Нейсе; но встреченные пилигримами и крестоносцами были все умерщвлены и ограблены, так что не спаслось ни одного человека». Постояв таким образом за веру, а заодно устранив временные финансовые затруднения, бесчисленные отряды французских, английских, фламандских, лотарингских и прочих искателей приключений с нашитыми на одежду красными крестами переправились через Босфор и двинулись на Иерусалим, оставив за собой опустошенные амбары Константинополя.

Крестоносцы. Средневековая миниатюра.

Главной ударной силой Первого крестового похода на море была огромная объединенная флотилия фризских пиратов, пополненная разбойничьими судами чуть ли не всех европейских портов, особенно Генуи. По данным папской канцелярии, едва ли, впрочем, достоверным, в этом походе участвовало до трехсот тысяч человек.

Казалось, весь мир разом пришел в движение, как во время Великого переселения народов. Грань между рыцарем и разбойником, купцом и пиратом вновь стала столь же неясной и условной, как между награбленным добром и военной добычей. Алексей скорее, чем он сам мог бы еще недавно предположить, пожалел об отправленных в Ватикан письмах, но было поздно. Джинна выпустили из сосуда, и направление ему указал сам византийский монарх.

Империя таяла прямо на глазах. После набегов печенегов, турок и десятков других племен она сохраняла свое былое величие лишь в летописях и хрониках. Ко времени Первого крестового похода Малая Азия окончательно отпала от нее и перешла к сельджукам, кроме области Трапезунта. Как никогда, она оправдывала теперь название «Греческая империя», и не только по языку и религии. Северная ее граница шла по Дунаю и захватывала юг Крыма, западная плавной дугой соединяла Белград и Скодру и далее к югу послушно повторяла очертания Греции и всех ее островов, замыкаясь у Константинополя.

Алексей все еще не терял надежды вернуть утраченную Малую Азию, но то были пустые мечты: такие повороты исключительно редки в истории человечества. К тому же разбой на дорогах и разбой на море не оставляли ему времени для других дел.

Шел 1097 год, второй год Первого крестового похода. Уже почти десятилетие Византия, не зная отдыха, отбивалась от пиратов, а их количество ничуть не уменьшилось. Наоборот, оно даже увеличилось, ибо добрая половина «пиратов-крестоносцев» так и не добралась до обетованных земель, соблазнившись прелестями островов Средиземного моря, куда более реальных и достаточно богатых. Часть из них пополнила потрепанные местные пиратские эскадры, часть стала действовать самостоятельно.

И столько же времени у всех на устах было имя Чакана. В захваченной 19 июня византийцами Никее, принадлежавшей султану, была пленена дочь Чакана вместе с двумя ее детьми, и теперь Алексей приказал возить их по прибрежным городам, устрашая тех, кто не желал сложить оружие. Однако этот спектакль не очень-то подействовал на пиратские гарнизоны, и Алексей подступился к Чакану с другого бока: он приказал доставить его дочь в Константинополь, принял ее там как царствующую особу и вскоре почтительнейше возвратил безутешному Килич-Арслану.

Трудно сказать, что больше подействовало на Чакана - падение Никеи, измена зятя, гибель сына или пленение дочери. Может быть, он просто устал и возмечтал окончить свои дни на покое. Факт тот, что он сдал Смирну без боя и ушел со всеми ее жителями в султанат. Там следы его затерялись навсегда.

Наконец-то Алексей смог обратить взоры на запад, где, воспользовавшись беспорядками в Византии, подняли головы итальянские города, в чьи ворота все громче и явственней стучалась долгожданная независимость. Многие из них успели уже обзавестись военным флотом, едва ли уступающим византийскому. Во всяком случае, предстоявшая неизбежная их схватка должна была стать схваткой равных. Анна Комнина упоминает, например, пизанский флот, насчитывавший около девятисот боевых единиц. Часть из них епископ Пизы употребил для переброски крестоносцев из Франции в Палестину, а затем, воспользовавшись благоприятным моментом и «заручившись поддержкой еще двоих епископов, живших у моря... отделил значительную часть своих кораблей и отправил их грабить Корфу, Левкаду, Кефалинию и Закинф». Момент и впрямь был выбран удачно: Византия ничего не могла противопоставить новоявленным епископским пиратам, и довольно долго они орудовали совершенно безнаказанно.

Тем не менее император повелел срочно строить корабли по всей империи, и в апреле 1099 года между Патрами и Родосом византийские плавающие крепости настигли разбойников. В этих сражениях со всей очевидностью проявилось не только равное соотношение их сил, но и сходная тактика боя. Не исключено, что посредниками в ее распространении были все те же вездесущие пираты.

Алексей тщательно готовился к встрече с ними: «Зная опытность пизанцев в морских боях и опасаясь сражения с ними, император поместил на носу каждого корабля бронзовую или железную голову льва или какого-нибудь другого животного,- позолоченные, с разинутой пастью, головы эти являли собой страшное зрелище. Огонь, бросаемый по трубам в неприятеля, проходил через их пасть, и казалось, будто его извергают львы или другие звери». Только «греческому огню» и были обязаны византийцы своей победой над пизанцами.

Но Алексей все же не зря страшился этой встречи: плоды победы были половинчаты. Уцелевшая часть итальянского флота немедленно приступила к грабежу эгейских островов и опустошила побережья Кипра. Прибрежные города на материке начали голодать. Византийцы были вынуждены прибыть на Кипр и вступить в переговоры, но они закончились ничем, а на обратном пути императорский флот почти весь погиб во время шторма у берегов Малой Азии.

1 августа 1100 года крестоносцы вновь отплыли из Франции в Сирию, на этот раз на кораблях генуэзцев. Прослышав об этом, Алексей срочно выслал в Грецию сухопутное войско и флот, чтобы перехватить их у мыса Малея. Но армада показалась ромеям столь неисчислимой, что они благоразумно убрались восвояси, не приняв боя, и 25 сентября крестоносцы благополучно высадились в Латакии.

Неудачи преследовали Восточный Рим одна за другой. Пиза, Генуя и Лонгивардия (занятая норманнами Южная Италия) объединили свои флоты для грабежа побережий, на востоке новые волны турок образовали второй фронт. (Этот союз, впрочем, ничуть не помешал Генуе в скором времени смешать Пизу с землей из сугубо коммерческих соображений.) Империя оказалась в кольце.

Алексей попытался было упорядочить охрану морских путей, но итальянцы наладили отличную разведку и постоянно были в курсе всех его замыслов. Снова участились мятежи в самой Византии. Император готов был опустить руки. «В один и тот же момент,- пишет Анна Комнина,- ополчились на него скиф с севера, кельт с запада, исмаилит с востока; не говорю уже об опасностях, подстерегавших его на море, о варварах, господствовавших на море, и о бесчисленных пиратских кораблях, построенных гневом сарацин или воздвигнутых корыстолюбием ветонов (славянских пиратов Далматии.- А. С.) и их недоброжелательством к Ромейской державе. Все они с вожделением смотрели на Ромейскую империю».

Анна не упомянула здесь еще норманнов, должно быть, включив их в понятие «кельтов с запада». А между тем помощь Алексею пришла именно от них. Пришла, когда ее уже никто не ждал.

В 1108 году семнадцатилетний норвежец Сигурд, получивший впоследствии прозвище Крестоносец, отплыл с шестьюдесятью кораблями на поиски приключений и славы и взял курс на Францию. Перезимовав там, викинги двинулись вдоль западного побережья Пиренейского полуострова, принадлежавшего в своей южной части маврам. Встретившись с флотом мавританских пиратов, рыскавшим в Атлантике в надежде на поживу, Сигурд вступил с ним в бой, отбил восемь галер и, высадившись на сушу, принялся нагонять страх на «язычников».

Для начала он захватил крепость Синтру недалеко от Лисабона, перебив все ее население, погрязшее, по его убеждению, в грехах.

Такая же участь постигла вскоре и сам Лисабон, расположенный как раз на границе христианских и мавританских владений.

Следующий разграбленный викингами город, к западу от Лисабона, сага называет Алькассе. Вряд ли стоит сомневаться, что это искаженное арабское «ал-касар» - укрепленный наподобие кремля дворец - и что речь здесь идет о многострадальной Севилье, расположенной в восьмидесяти семи километрах от устья реки ал-Кабир («Великой», будущего Гвадалквивира).

Севилья, эта бывшая жемчужина римской провинции Бетика, главный лагерь вандалов и столица вестготских королей, была уже знакома норманнам. Она была завоевана арабами в 712 году, а с 1026 года стала центром Севильского эмирата. Норманны называли ее Алькассе по имени самого знаменитого ал-касара на Пиренейском полуострове - великолепного мавританского дворца Ал-касар, резиденции эмира Севильи. Участившиеся набеги заставили арабов перестроить этот дворец и превратить его в крепость, поэтому его окончательное оформление было завершено лишь в конце XII века. Может быть, и набег Сигурда сыграл в этом не последнюю роль.

Но чисто географически это все-таки «темное» место саги: как известно, к западу от Лисабона лежит только море, Испания же расположена в прямо противоположном направлении - восточном. Это - во-первых. Во-вторых, нельзя все же с абсолютной уверенностью локализовать город Алькассе. Севилья представляется наиболее приемлемым вариантом лишь потому, что она расположена на воде, была в то время уже известна викингам и всегда привлекала их своими богатствами. На карте Пиренейского полуострова можно отыскать и другие пункты с названиями, близко звучащими к упомянутому сагой: Алкобаса недалеко от Лейрии (но викинги прошли ее до Лисабона), Алькантара на реке Тахо, отнятая у мавров в 1213 году и ставшая центром одноименного рыцарского ордена, созданного для борьбы с маврами, Алькасар де Сан-Хуан (чтобы попасть туда, викингам надо было подняться по Гвадиане до ее истока, образованного слиянием Хигуэлы и Санкары: город расположен у места их встречи) и Алкасер ду Сал на реке Садо, впадающей в залив Сетубал юго-восточнее Лисабона (после Севильи это наиболее вероятный претендент).

Как бы там ни было, Сигурд «взял город, перебил много народу, так что город опустел», с огромной добычей вернулся к океану и ввел свой флот в Гибралтар. В проливе ему вторично пришлось иметь дело с арабскими пиратами, но и здесь победа осталась за викингами.

Их флот поплыл «на юг вдоль Страны Сарацин» и прибыл к острову Форментера - самому южному в Балеарском архипелаге. Поскольку Страной Сарацин была в то время Испания, в отличие от Великой Страны Сарацин - Африки (ее считали родиной арабов), это может означать только одно: миновав Гибралтар, норманны отправились к северу вдоль испанских берегов. Никакой путаницы тут нет: до конца XVII века на европейских картах стрелка «розы ветров» была обращена книзу, как и у арабов, заимствовавших этот принцип у китайцев вместе с компасом - «указателем юга». Об этом всегда надо помнить, «путешествуя» по старинным картам и читая эпические сказания.

Европейские карты известны с середины XV века (нюрнбергская «Карта мира» Германа Шёделя и другие). До эпохи Колумба то были портоланы, без градусной сетки. Но это вопрос спорный, особенно применительно к викингам. Они могли с одинаковым успехом пользоваться как арабскими картами, захваченными в боях, так и вычерченными на их основе собственными. Несмотря на то, что север на них был внизу (предполагалось, что наблюдатель находится на Северном полюсе), изображение обычно ничем не отличалось от привычного нам. Только у арабов оно бывало перевернутым, так что Европу нужно было искать в нижней части карты, а Африку в верхней. Может быть, именно этим можно объяснить и расположение «языческой Испании» к западу от Лисабона, а не к востоку.

На холмистой Форментере викингов ожидало славное приключение, достойное занять место в учебниках по тактике. Оказалось, что этот остров был базой мавританских пиратов. Вероятно, само пиратское гнездовье находилось в восточной части острова, на холме Ла-Мола высотой сто девяносто два метра, служившем превосходным наблюдательным пунктом.

Викинги не знали, что Балеарские острова были оккупированы сарацинами еще в 798 году и сразу же благодаря своему географическому положению стали пристанищем всех окрестных шаек. В 1000 году пираты создали здесь собственную независимую конфедерацию, до середины XIII века угрожавшую каталонскому побережью и вконец разорившую Барселону. Флот Сигурда подгадал как раз в разгар военной кампании по очистке Балеарского архипелага от пиратов, ее вели каталонцы совместно со своими торговыми партнерами пизанцами по инициативе папы Пасхалия II. Поэтому население Форментеры встретило пришельцев во всеоружии.

«Зеркало мира» XV века (север - внизу).

Штаб-квартирой форментерских пиратов была огромная пещера в прибрежной скале, куда они стаскивали свою добычу. К пещере вел крутой подъем, а вход в нее мавры загородили каменной стеной, над которой скала нависала козырьком. Норманнов пираты приняли в хорошем расположении духа: они швыряли им на головы камни и копья, а на стене разложили груды сокровищ, предлагая «трусливым собакам» взять их, если смогут.

Поразмыслив, Сигурд приказал снять с кораблей два баркаса, втащить их с тылу на скалу и обвязать с обоих концов толстыми канатами. Затем в баркасы сели вооруженные люди, и их спустили на канатах прямо к пещере. Сигурду с другим отрядом оставалось лишь взобраться на скалу и взломать стену. Но в самой пещере оказалась вторая стена, из-за нее мавры прицельно истребляли викингов, хорошо просматриваемых на фоне светлого входа. Все попытки штурма этой преграды оканчивались ничем. «Тут конунг,- говорит сага,- велел принести бревен, сложить большой костер у входа в пещеру и поджечь бревна. Спасаясь от огня и дыма, некоторые язычники бросились наружу, где их встретили норвежцы, и так вся шайка была перебита или сгорела. Норвежцы взяли там самую большую добычу за весь этот поход».

Разорив еще два пиратских гнезда - на Ивисе и Менорке, викинги отплыли к Сицилии, с 1094 года принадлежавшей норманнам, а оттуда взяли курс на Палестину, где им радушно распахнул свои объятия Балдуин I Фландрский - первый король Иерусалимского королевства, основанного в 1100 году крестоносцами. Сигурд проявил пример благочестия, искупавшись в Иордане, чем снискал особое расположение Балдуина и его двора. Это расположение усилилось еще больше после того, как викинги 4 декабря 1110 года помогли крестоносцам овладеть богатейшим городом арабов Сайдой - древним Сидоном.

Вот тогда-то викинги через Кипр и Грецию прибыли в Константинополь, где были ошеломлены небывалым приемом. Завидев еще издали их парчовые паруса, император Алексей приказал выстелить для дорогих гостей коврами улицы столицы от Золотых Ворот до своего дворца, он предложил им золота, в котором они не нуждались, и устроил в их честь игры, в которых они с удовольствием приняли участие.

Причина этого сногсшибательного приема, чье описание может показаться неправдоподобным, прояснилась чуть позднее, когда Сигурд оставил императору самое дорогое, о чем тот мог мечтать,- чуть ли не всю свою дружину и все корабли. Сам же он с немногими оставшимися при нем викингами продолжил путь на подаренных Алексеем лошадях. Трудно сказать, чем было вызвано это решение. Скорее всего, Сигурд опасался, что он слишком «наследил» в Гибралтаре и на Балеарских островах и что его там с нетерпением поджидают чересчур превосходящие силы опомнившихся сарацин. Поэтому он благоразумно принял подаренных скакунов и на них проделал оставшийся путь - через Болгарию, Венгрию, Швабию, Баварию и Данию. Это был вариант пути «из варяг в греки». Варяги прошли его в обратном направлении. Датский король Нильс Свенсен дал им корабль с полной оснасткой, и на нем Сигурд прибыл в Норвегию после трехлетнего отсутствия.

Надо полагать, он в ярких красках расписал свои приключения, особенно чудеса Палестины, так как именно Палестина стала целью путешествия норманнов Эрлинга, Эйндриди, Рёгнвальда и епископа Вильяльма. Отплыв на пятнадцати кораблях с Оркнейских островов несколько лет спустя после возвращения Сигурда, они в точности повторили его одиссею.

До Гибралтара флотилия плыла единым строем «путем, по которому плавал Сигурд Крестоносец», но по выходе в Средиземное море Эйндриди со своей дружиной отделился от нее. Рёгнвальд и Эрлинг остались верны прежнему курсу - возможно, не без увещеваний епископа, торопившегося к «святым местам».

Когда на этом курсе оказался большой сарацинский корабль, они с ходу взяли его в «клещи». Однако арабы так густо забрасывали их камнями и копьями и так щедро поливали кипящей смолой и маслом, что добыча ускользнула бы от них, если бы Эрлинг не нашел выход.

Вернее - вход, потому что викинги вошли на сарацинский корабль через отверстия в борту, прорубленные их ныряльщиками. Профессия ныряльщика, известная еще с гомеровских времен (колумбеты и арнойтеры у греков, уринаторы у римлян) была норманнами заметно усовершенствована. Они могли не только продырявить днище или перерезать якорный канат, но и поджечь судно: для этого при них были огниво и трут, упрятанный в скорлупу ореха, обмазанную воском. Но в данном случае огонь не понадобился.

«Они овладели дромундом и перебили на нем уйму народу. Они захватили огромную добычу и одержали славную победу», - подобные восхваления столь часто встречаются в сагах, что в конце концов перестают восприниматься. Но в этой привлекает одна деталь: корабль назван дромундом, то есть дромоном, и если вспомнить, что такое дромон и что такое снеккья, победа и впрямь была выдающейся. Но каким образом на дромоне оказались мавры? Одно из двух: либо норманны захватили византийское судно, приняв его за сарацинское (что, пожалуй, маловероятно), либо это был арабский дармун. Но во втором случае выглядит несколько странным, что северян не встретили жидким огнем, как правило, имевшимся на таких кораблях. Дромон, как уже говорилось, мог быть огненосным и неогненосным. После 1139 года на них на всех демонтировали устройства для метания огня: второй Латеранский собор запретил это оружие как бесчеловечное. Но ведь на мусульман постановление папы не распространялось! Еще два столетия спустя отряды наффатинов, метавших вручную кувшины с горящей нефтью, были непременной составной частью арабских армий.

Однако даже если это было редчайшее исключение, минутный каприз бога войны, невозможно все же не признать, что Эрлинг вышел победителем из стычки с самой могучей плавающей крепостью Средиземноморья, независимо от ее национальной принадлежности. Хотя нельзя, правда, исключать и того, что эта «славная победа» была одержана над каким-нибудь мелким суденышком и что для норвежских скальдов любое средиземноморское судно было «дромундом», хорошо им известным со слов тех же викингов, никогда не упускавших случая прихвастнуть своей поистине эпической доблестью.

Дальше маршрут Эрлинга до мельчайших деталей повторил маршрут Сигурда, вплоть до сухопутного возвращения в Норвегию. Надо думать, варяжская дружина Константинополя получила новое пополнение. С ее помощью император Иоанн II, сын Алексея, в 1122 году наголову сокрушил войско печенегов у болгарского города Стара Загора. Печенеги, выстроившие повозки кольцом и окопавшие их глубоким рвом, дважды наносили поражение византийским войскам - сначала самим грекам, а потом их французско-фламандским наемникам. И всего лишь четыреста пятьдесят варягов, несмотря на шестидесятикратное превосходство противника, сумели сделать то, перед чем отступила вся армия! Возможно, они, по обыкновению, применили здесь одну из своих дьявольских хитростей.

Лет восемь спустя после этой битвы норманны, уже неплохо освоившиеся в Средиземном море, почувствовали себя в нем хозяевами. Конунг Родгейр Могучий, завоевав Апулию, Калабрию и множество островов, высадился с войском на Сицилии и закрепился там. В благодарность за помощь крестоносцам он коронуется папой и германским императором в 1130 году как первый король Сицилии и Апулии под именем Рожера II. Это третье и последнее государство, основанное норманнами в чужих землях. Оно просуществует до 1302 года.

Роль просвещенного государя, как оказалось, куда больше подошла Рожеру, нежели роль рыцаря удачи. При его дворе в Палермо с 1138 года полтора десятилетия подвизался знаменитый Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед аш-Шериф ал-Идриси, знатный мавр из Сеуты и потомок эмиров, выпускник Кордовского университета, много поколесивший по Англии, Италии, Малой Азии, Португалии, Франции. Рожер создал ему все условия для работы, рассылая повсюду своих людей с поручением собирать все, что может заинтересовать его гостя. Идриси, прекрасный знаток Птолемея и Эрозия, и сам не сидел сложа руки, он не пренебрегал ни доставляемыми ему рукописями, ни живыми рассказами арабских, норманнских, славянских, итальянских и любых других купцов, посещавших островное королевство норманнов.

Он располагал сведениями обо всех странах вплоть до Белого моря на севере и тропической Африки на юге.

Он дал первое подробное описание компаса, известного китайцам по крайней мере с VI века до н. э., но еще не начавшего свое триумфальное шествие по европейским морям.

Когда его географический труд «Нузхат ал-муштак фи-хтирак ал-афак» («Развлечение истомленного в странствии по областям») был закончен в 1154 году, последовал обмен любезностями: Идриси посвятил его своему меценату и дал второе название или подзаголовок «Китаб ар-Руджари» («Книга Рожера»). Рожер в ответ даровал гостю титул графа Сицилийского.

Идриси покинул Сицилию лишь при сыне Рожера - Вильгельме I. Экземпляр его рукописи был приобретен Россией в конце прошлого века в Тегеране и хранится ныне в Публичной библиотеке в Петербурге, поражая красотой магрибинского шрифта и мастерством исполнения заставок и карт. Рожер по справедливости может считаться соавтором этого труда.

Чертеж астролябии в арабской рукописи 1205 года Музей Стопкапы, Стамбул.

Морской змей - обитатель Моря Мрака. Рисунок рубежа XVI и XVII веков по описанию Олауса Магнуса.

В 1151 году Идриси изготовил для своего покровителя из серебра «земной диск» с изображением всего поднебесного мира, нарисованного «севером на юг». Значительную часть его занимает Море Мрака. Рожер был норманном, должно быть, он снисходительно улыбнулся наивности своего друга: его соотечественники не знали такого понятия, они отважно забирались в такие моря, какие и не снились ни арабам, ни европейцам.

Зато в собственных морях они потеряли былое значение и от наступления вынуждены были перейти к обороне против славянских племен, уравнявшись, таким образом, с прочими государствами европейского Севера. Никто уже не трепетал при слове «норманн» или «викинг», да их так уже и не называли. У всех на языке были славяне, скандинавы теперь на собственной шкуре познавали, чем они были когда-то, не столь уж давно, для своих соседей.

Новые народы выходили на морскую арену Севера. Но их время - впереди.