Рыцарь пяти королей. История Уильяма Маршала, прославленного героя Средневековья

Глава 10 Враг природы

На рассвете 11 апреля 1199 года для Уильяма Маршала началась новая эра. Он сделал свой выбор и намеревался сделать все, что в его силах, для поддержки претензии на английскую корону графа Иоанна. Тем утром самый доверенный рыцарь Маршала, Джон д’Эрли, был отправлен в Англию, чтобы сообщить о смерти Ричарда старому союзнику Маршала – Джеффри Фицпитеру, теперь юстициарию королевства. Д’Эрли также должен был проинформировать Джеффри о выборе, сделанном Маршалом и архиепископом Хубертом Уолтером в Руане. Теперь именно этой троице предстояло обеспечить переход королевства к Иоанну.

Сам Иоанн, вероятно, услышал о смерти Ричарда, находясь в Нормандии. И хотя он, скорее всего, получил в какойто форме заверения в преданности от Уильяма и архиепископа Уолтера, вряд ли они встречались лично. Первым делом граф Иоанн пожелал как можно скорее отправиться в Шинон и захватить анжуйскую сокровищницу. А Маршал и архиепископ были отправлены в Англию, чтобы подготовить почву для его прибытия. «История» описывает этот период кратко и неопределенно. Биограф явно старался как можно больше дистанцировать Маршала от графа Иоанна. Однако из других источников следует, что Маршал сыграл ведущую роль в обеспечении ему поддержки английской знати.

Некоторые аристократы вроде графа Солсбери, Уильяма Лонгсворда, были готовы поддержать Иоанна с самого начала. Лонгсворд был сводным братом Иоанна – незаконным сыном Генриха II. Уильям родился около 1167 года и был примерно на двадцать лет моложе Маршала, и в некоторых аспектах их карьеры были схожи. Лонгсворд был отличным рыцарем и сражался в Нормандии в конце 1190-х годов вместе с Ричардом Львиное Сердце. Он также достиг власти при посредстве брака. Когда в 1196 году граф Солсбери (кузен Маршала) умер, его шестилетняя дочь и наследница, Эла Солсбери, была обручена с Лонгсвордом, и он, таким образом, получил контроль над престижными Уилтширскими владениями. При Иоанне новый граф служил вместе с Уильямом Маршалом, стал выдающимся полководцем и близким другом семьи Маршала.

Другие представители знати не были готовы поддержать Иоанна, и некоторые бароны даже стали готовить свои замки к войне. Конечно, кое-кто не желал поддерживать Иоанна из-за его предательства 1193–1194 годов. Но большинство было уверено, что в смутные времена – когда идут споры за престол – можно кое-что выгадать для себя. Они хотели гарантий награды за свою поддержку. На совете, созванном в Нортгемптоне, Уильям Маршал, Джеффри Фицпитер и Хуберт Уолтер были едины и дали слово, что магнаты получат то, что им причитается. В результате некоторые величайшие магнаты Англии, включая графа Ричарда де Клэра, Ранульфа, графа Честера и Давида, брата шотландского короля Вильгельма I, принесли присягу верности Иоанну. Маршал не был «создателем королей» в полном смысле слова, но определенно облегчил путь Иоанна к власти.

В конце мая Иоанн был готов отправиться в Англию. В конце апреля в Руане он был официально назван герцогом Нормандским, получил герцогский меч и золотой венец. Но Маршал не стал ждать прибытия Иоанна. Он сам отправился в Нормандию и был рядом с ним, когда Иоанн 25 мая отплыл из Дьепа в Англию. Такая подчеркнутая забота о человеке, которому в ближайшем будущем предстояло стать королем, впечатляет. Хотя никаких записей об их взаимоотношениях в этот период до нас не дошло, представляется вероятным, что Маршал применил ту же тактику вкрадчивого, но настойчивого требования вознаграждения, что и с Генрихом II в 1188 году, заискивая перед господином и рассчитывая на предпочтение. И в первые годы правления Иоанна Уильям немало выиграл от королевского великодушия.

27 мая 1199 года Иоанн был коронован и помазан в Вестминстерском аббатстве архиепископом Хубертом. Сразу после церемонии король вознаградил трех человек, которые помогли устроить его коронацию. Хуберт был назначен королевским канцлером, а Джеффри и Уильям прошли ритуал получения символических мечей от Иоанна и стали графами. Это был высший титул, который могли получить английские аристократы, имевший исторические корни, уходящие во времена англосаксов и викингов. Джеффри Фицпитер стал графом Эссексом, а Маршал – графом Пембруком. В признание их заслуг перед короной они оба удостоились права прислуживать Иоанну во время королевского пиршества тем вечером.

Уильям и Джеффри пришли к такой известности разными путями. Маршал был профессиональным солдатом – рыцарем и командиром, который не только доказал свою значимость в бою, но и умел лавировать в лабиринте придворной политики. Фицпитер, чиновник и придворный, получил награду за свою эффективность в процессе управления, способность питать силу и богатство Анжуйской династии. Возвышение Джеффри отражало более широкую и очень важную тенденцию – возрастающий акцент на административную компетентность, ее преобладание над военной храбростью в среде английских аристократов Средневековья. Джеффри получил графский меч, но, в отличие от Уильяма, не был воином. Во времена конфликтов, когда король Иоанн призывал Фицпитера – графа Эссекса – исполнить свой древний долг перед короной, направив рыцарей на военную службу, Джеффри не возглавлял лично свой отряд, а платил определенную сумму в королевскую казну, которая использовалась для оплаты наемников. В будущем эта система платежей приобрела чрезвычайную популярность, что имело далекоидущие последствия и для Англии, и для института рыцарства.

Уильяму Маршалу было немного за пятьдесят, и он оставался выдающимся военным деятелем своего времени. Недавнее повышение поместило его в высший эшелон английский знати, а титул графа Пембрука укрепил его положение и принес дополнительные земли на западе Уэльса. Семейство Клэр (к которому принадлежала супруга Маршала Изабелла) некогда имело права на этот регион, но с 1150-х годов он оставался в руках короля. Уильям стал владельцем новых земель в 1200 году – он получил контроль над территорией в два раза большей, чем Стригуил, и теперь претендовал на соседние валлийские замки Кардиган и Сильджерран. Понятно, что Маршал гордился своим новым положением. Пембрук теперь стал центральной частью его постоянно расширяющихся владений, а Стригуил – важной резиденцией хозяина, и Уильям сразу стал использовать титул «граф Пембрук» в официальных документах.

Но при этом Маршал не принял новую печать. Многие люди, занимавшие такое же положение, создавали для себя замысловатые печати, чтобы тем самым отразить свое более высокое положение в обществе. Восковые печати, которые эти великие магнаты использовали в документах, были схожи с королевской печатью, изобиловали символами власти и даже часто имели династический «герб». Один из современников Уильяма, Роберт Фицуолтер, унаследовавший баронство в Эссексе и Лондоне в 1198 году, создал сказочно красивую серебряную печать, изображающую его в доспехах на коне с поднятым мечом, – сейчас она выставлена в Британском музее. Несмотря на очевидное честолюбие, Маршал, судя по всему, отвергал подобные излишества. На всю оставшуюся жизнь он сохранил ту же скромную маленькую печать, которой пользовался, когда был простым рыцарем. При Генрихе Молодом Уильям с гордостью объявил о своем повышении до рыцаря-баннерета, приняв собственные цвета и боевой клич. Двадцатью годами позже он действовал с большей осторожностью. Мы можем только догадываться, чем было вызвано решение Маршала использовать старую непрезентабельную печать. Возможно, причиной была его скромность или незаинтересованность во внешних атрибутах власти. Или это могло быть намеренное проявление сдержанности.

В «Истории Уильяма Маршала» прямо не сказано о его назначении графом Пембруком. В ней отмечено только, что после коронации Иоанна он получил много ценных даров. Это поразительное упущение, учитывая важность графского титула для карьеры Уильяма. Изображение Иоанна в «Истории» является в высшей степени осторожным, а при описании отношений Маршала с новым монархом текст становится крайне уклончивым. И тот факт, что высшими почестями Уильям обязан именно покровительству Иоанна, попросту исключен. Пембрук вообще убран из «Истории». Он упоминается лишь единожды и вне какой-либо связи с Маршалом.

Биограф всячески старался скрыть или хотя бы завуалировать то, что во время правления Иоанна Уильям Маршал был в полном смысле осыпан милостями. Помимо графства, Уильям был вновь назначен шерифом Глостершира, при этом он получил контроль над королевскими замками в Глостере и Бристоле. Другие члены династии Маршала тоже пользовались благосклонностью короны. «Племянник» Уильяма Джон Маршал – тезка и незаконный сын его старшего брата – получил опекунство над богатой наследницей из Норфолка Алиной де Рай. Сам Уильям, безусловно, стал одним из самых могущественных и влиятельных людей королевства. Имея в своем распоряжении Пембрук, Стригуил и давние претензии на Ленстер, новый граф мог начать планирование блестящего будущего для своей династии. Мысленно он вознес ее до невообразимых высот, тем самым до некой формы бессмертия.

Вероятно, у Маршала не было выбора, и потому он поддержал претензии Иоанна в апреле 1199 года. Это действительно был единственный преемник, которого могли принять в Англии и который в будущем мог спасти Нормандию. Но тем не менее Маршал при этом многое выиграл и для себя. Многие другие бароны тоже получили преимущества в этот период, причем некоторые из них ставили перед собой откровенно хищнические цели. Одной из главных «акул» был северный сосед Уильяма по Валлийской марке Уильям (Вильгельм) де Браоз (Бриуз), унаследовавший земли своей семьи в 1190-х годах. Он был в Шалю, когда умер Ричард I, и впоследствии подтвердил, что на смертном одре Ричард назначил Иоанна своим преемником. При новом режиме Браоз существенно расширил свои владения в Уэльсе и восстановил права своей семьи на Лимерик в Ирландии. Правда, за все эти блага пришлось платить, и Браоз оказался по уши в долгах. Как и Маршал. Браоз высоко поднялся при Иоанне, и в начале нового века оба практически постоянно находились при монархе. Но только Иоанн был не тем королем, за которым легко следовать.

В 1199 году, когда Иоанн стал королем Англии, ему был тридцать один год. В юности его считали красивым, хотя и немного худощавым, однако из-за ненасытного аппетита к хорошему вину и вкусной еде он с возрастом стал весьма корпулентным. В конце XVIII века была вскрыта его гробница и выполнены измерения. Оказалось, что он имел рост 5 футов и 6,5 дюйма (169 сантиметров) – средний рост для того времени. Трудно сказать, действительно ли его внешность была не впечатляющей в сравнении с Генрихом Молодым и Ричардом Львиное Сердце. Ведь, по сути, он все время жил в тени своих старших братьев. И лишь теперь, в самом начале нового века, пришло его время.

Иоанн был одним из самых известных и противоречивых английских королей. Осыпаемый бранью в Средние века и нередко осуждаемый современными историками, он был первым и последним королем, носившим это имя, хотя за ним следовали еще два Ричарда и семь Генрихов. Дурная слава Иоанна была так велика, что больше ни один английский монарх никогда не назывался его именем. В ходе его беспокойного правления великая Анжуйская империя, созданная его отцом, распалась, Английское королевство было поставлено на колени, а извечные соперники – Капетинги – достигли максимального господства. Эти катастрофические годы определили последующую жизнь Уильяма.

Некоторые отрицательные черты Иоанна были очевидны еще до коронации. Предательство старого короля в 1189 году и попытка переворота в 1193–1194 годах показали, что, как и все его братья, Иоанн был способен на измену, но в его случае ситуация усугубилась отсутствием политической проницательности и склонностью к жестокости. Тем не менее в последние годы XII века он выказал и некоторые положительные качества. Иоанн честно поддерживал Ричарда и приобрел некоторый опыт в искусстве войны. Хотя у него, безусловно, не было творческого гения и прозорливости Ричарда Львиное Сердце, Иоанн был способен на решительные действия. Конечно, сомнения в его способностях и компетенции были велики, но в 1199 году можно было надеяться, что королевская власть придаст ему зрелости и целеустремленности.

Иоанн оказался беспокойным и причиняющим беспокойство монархом. Возможно, он не был почти демоническим злодеем из легенд, равно как и ленивым бездельником, коим его изображали хронисты сразу после его смерти. Они утверждали, что он может спокойно заниматься любовью со своей молодой супругой, в то время как французы грабят королевство. Нет, скорее он был опасным, непредсказуемым королем, вероломным, мелочным и злобным. И этому глубоко порочному индивиду теперь был вынужден служить Уильям Маршал, стараясь указать ему нужное направление и пережить его нападки. Уже через год после коронации Иоанна проблемы стали очевидны. Хорошо информированный очевидец Ральф Дисский определил их так: действия нового короля «недостойны королевского величия».

В некоторых аспектах Иоанн не слишком отличался от своих прославленных предков. Он был отпрыском семьи властных и жестких монархов. Правление его отца, старого короля, не обошлось без тирании и угнетения. Ричард тоже проявил склонность к жестокости и насилию. В начале 1180-х годов он казнил и увечил наемников и с удовольствием насиловал женщин Аквитании (по крайней мере, так говорят). Во время Третьего крестового похода по его приказу были казнены тысячи мусульманских пленных. Но самое главное – военные и политические успехи Генриха II и Ричарда I заставляли замолчать даже самых ярых критиков, а превышения власти были по большей части направлены против отдельных групп, которые англо-норманнская и анжуйская элита считала «аутсайдерами».

В отличие от них Иоанн быстро приобрел репутацию человека, грубо обращавшегося с собственной знатью, выходящего за рамки социально приемлемого поведения и настраивающего против себя тех самых людей, на которых опиралась его власть. Впоследствии один из его подданных признал, что Иоанн – жестокий и распутный король. Уже к 1200 году западноевропейская знать стала проявлять нетерпимость к спорным или излишне жестоким наказаниям (во всяком случае, наказаниям подвергались высокопоставленные люди). Поэтому Иоанн, как правило, воздерживался от публичных казней. Его любимой карой было заключение врагов в тюрьму, где их морили голодом до смерти. Много говорили и о его сексуальной неразборчивости. Для королей считалось нормальным наличие любовниц, но не навязчивое преследование жен и дочерей собственных придворных. Ходили слухи, что он попытался уложить в постель супругу видного северного барона де Вески – Маргарет. Ее спасло лишь то, что в это время в комнату вошла проститутка, одетая как благородная дама, и внимание короля переключилось на нее. Короля также обвиняли в покушении на честь дочери Роберта Фицуолтера Матильды. Пока все это проходило мимо Уильяма Маршала и его семьи, но новоявленный граф теперь оказался вынужденным лавировать в опасных и совершенно непредсказуемых политических водах, служа монарху, которого современники называли «врагом природы».

Самыми неприятными чертами характера короля Иоанна были его неспособность внушить доверие другим и его собственная маниакальная подозрительность. В «Истории Уильяма Маршала» сказано: «Ему, который не доверяет никому, в свою очередь, не доверяет весь свет». Сохранившиеся королевские документы проливают свет на королевскую паранойю, описывая невероятно замысловатую систему шифрованной связи, которую он ввел. В этой несуразной схеме предполагалось, что отдельные королевские приказы чиновники должны намеренно игнорировать, если те не сопровождаются специальным тайным знаком. Использованию этой схемы отнюдь не помогало то, что Иоанн нередко забывал свои же тайные символы. Король имел еще одну весьма неприятную черту: сначала он возвышал сторонников, а потом начинал лишать их земель и власти, посчитав, что они стали слишком могущественными. Там, где король Генрих II держал своих придворных впроголодь, Иоанн позволял им кормиться, но затем отбирал награды без причины или предупреждения.

При столь изменчивом режиме Уильяму Маршалу пришлось утроить осторожность. В ходе беспокойного правления Иоанна отчетливо выявилась сеть взаимозависимостей, связывавшая Анжуйскую династию и аристократию империи. Средневековые короли полагались на знать, которая поддерживала королевскую власть на всей территории империи, но эта поддержка не была безусловной. Ожидалось, что монархи будут править строго, но справедливо. Также все чаще подразумевалось, что они должны придерживаться тех же рыцарских идей чести, что и сами рыцари. Королям, более склонным к тиранической эксплуатации, нужен был доступ к неограниченным резервам земель и почестей, с помощью которых они могли покупать уступки. Для Иоанна ситуация была неудачной. Его правление совпало с сокращением земель, а не с новыми завоеваниями. В этих условиях проверенной репутации Уильяма Маршала – безусловной лояльности – предстояло выдержать еще одно испытание.

Правление Иоанна изобиловало кризисами, но не за все катастрофы вину можно возложить только на него. Уже в момент своего восхождения на престол новый король встретился с вызовами, которые были бы серьезной проверкой стойкости любого правителя. С самого начала право Иоанна на власть оспаривалось, правда, только за пределами Нормандии и Англии. В других регионах Анжуйской империи, таких как Анжу, Мэн и Бретань, где господствовала система первородства, поддерживалось право на престол герцога Артура Бретонского (сына старшего брата Иоанна), даже несмотря на то, что юному герцогу было всего двенадцать лет. Естественно, король Филипп-Август с радостью подливал масла в огонь династической вражды, понимая, что юным Артуром можно будет легко манипулировать. Итак, французский монарх открыто объявил о своей поддержке Артура и получил его ленную присягу за анжуйские владения на континенте.

В то время как Иоанн после смерти Ричарда I заручился поддержкой английской и норманнской аристократии – во многом благодаря Уильяму Маршалу, – в других местах многие преданные слуги короны, такие как Андрэ де Шовиньи, перешли на сторону герцога Артура. Самым влиятельным из них был Уильям де Рош, опытный рыцарь, процветавший при короле Ричарде. После Третьего крестового похода де Рош сражался с Ричардом в его кампаниях против Капетингов и женился на Маргарите де Сабле, наследнице поместий в Анжу и Мэне. Но в 1199 году де Рош поддержал Артура Бретонского, за что был назначен сенешалем Анжу с контролем над Ле-Маном.

Такой раскол среди анжуйской аристократии был неизбежным, учитывая отсутствие ясности в вопросе престолонаследия в конце 1190-х годов. До трагедии в Шалю Ричард, вероятно, считал, что у него впереди еще много лет, и он успеет решить вопрос с наследником. Скорее всего, он все еще надеялся произвести на свет собственного сына. Тем не менее Иоанн сделал ряд шагов к примирению. Уильям де Рош усомнился в намерениях Филиппа-Августа осенью 1199 года, когда французский король вторгся на анжуйскую территорию и разрушил крепость Баллон. Де Рош заявил, что Филипп превысил свои полномочия, поскольку этот регион принадлежит герцогу Артуру, но Капетинг нисколько не раскаялся. Иоанн сумел воспользоваться возникшим отчуждением и привлек де Роша на свою сторону (одновременно подтвердив наследственные права сенешаля на должность, как часть сделки). Это был чувствительный удар. Как и Уильям Маршал, де Рош обладал большим влиянием на общественное мнение в Анжуйской империи. Он отдал Ле-Ман в руки Иоанна и стал посредником в мирных переговорах с Артуром. Мальчик и его мать, Констанция Бретонская, прибыли в Ле-Ман, чтобы обсудить условия. В этот момент Иоанн был, как никогда, близок к объединению империи. К сожалению, его подвела плохая репутация. По прибытии в Ле-Ман до Артура дошли слухи, что король намерен захватить его в плен и бросить в тюрьму. Той же ночью юный герцог и его мать поспешно бежали в сопровождении группы анжуйской знати. Шанс был упущен.

Королю Иоанну не повезло прийти к власти, когда его соперник – Филипп-Август – пребывал на вершине могущества. Он был на троне уже двадцать лет, он приобрел немалый опыт. В возрасте тридцати четырех лет он был лишь номинально старше Иоанна, однако на деле был одним из самых могущественных монархов Западной Европы. Уважаемый английский прелат Гуго, епископ Линкольна, заявил: как бык съедает всю траву до корней, так и Филипп Французский уничтожит этих людей! Благодаря Филиппу королевство Капетингов существенно увеличилось в размерах, и богатство французской короны наконец могло сравниться или даже затмить богатство анжуйцев. В начале XIII века Филипп сумел собрать на ведение войны более 850 тысяч марок. Иными словами, он обладал ресурсами, достаточными для найма большого числа наемников и развития самого передового осадного вооружения. Ричард I считал Филиппа упорным и сильным врагом, но сам Львиное Сердце был ему равным или даже превосходил в искусстве войны и дипломатии. Иоанн не шел с ним ни в какое сравнение, к тому же он пришел к власти не имея нужного опыта. Поэтому в последующие годы Филипп обыгрывал его буквально на каждом шагу. В «Истории» сказано, что Капетинг «перевернул Иоанна вверх тормашками». Теперь у Маршала был король, которому был не по зубам его соперник.

Первый важный шаг был сделан 22 мая 1200 года в Ле-Гуле, где Иоанн и Филипп подписали мирный договор. На первый взгляд это двухлетнее перемирие было выгодно анжуйцам. Иоанн признавался законным преемником Ричарда I, и Артур должен был принести ему ленную присягу за Бретань. Таким образом, вопрос о престолонаследии мог считаться урегулированным. Но французский король еще в 1194 году узнал, что Иоанн склонен делать недальновидные уступки, и теперь намеревался использовать эту слабость. Прежде всего – и это было самое важное – Филипп утвердил свои феодальные права над Анжуйской империей, когда Иоанн согласился принести ему ленную присягу за все континентальные анжуйские владения. Собственно говоря, Генрих II и Ричард I сделали то же самое, но их подчинение всегда было символическим. Филипп ловко сделал подчиненность Иоанна реальностью, потребовав уплату 20 тысяч марок за наследование этих земель. Подобное требование было бы немыслимым в прошлом, но Иоанн согласился, признав, что французский король действительно является его господином. И раз уж Иоанн обязан своим положением Капетингу, как следовало из договора, заключенного в Ле-Гуле, любое «плохое поведение» с его стороны на французской земле могло быть законно наказано.

Помимо этого Филипп добился включения трех дополнительных положений, которые подрывали позиции Иоанна. Территория в Нормандском Вексене и регион вокруг Эврё были уступлены, из-за чего Нормандия оказалась уязвимой перед возможной агрессией. Иоанн также согласился разорвать союз с Фландрией, который Уильям Маршал помог заключить в 1197 году (а позднее король таким же образом порвал с Булонью), в результате чего баланс сил в Северной Франции сместился в пользу Филиппа. Финальным положением договора было заключение нового брачного союза между сыном и будущим наследником французского короля, Людовиком, которому тогда было двенадцать лет, и одиннадцатилетней племянницей Иоанна (дочерью его сестры Элеоноры, которая вышла замуж за представителя Кастильской династии тридцать лет назад). Этот союз был призван укрепить претензии Капетинга на анжуйские территории и имел большое значение в дальнейшей карьере Уильяма Маршала.

Таким образом, король Филипп обошел противника, подготовив почву для открытой и решающей конфронтации. Представляется, что Иоанн не обращал внимания на потенциальные опасности, однако все же договор, подписанный в Ле-Гуле, являлся важным поворотным моментом. Позднее хронисты признали его значение и начали именовать Иоанна унизительным новым прозвищем. Еще молодым человеком его называли Безземельным, поскольку у него не было своей территории. Теперь, в противоположность старшему брату, его прозвали Иоанн Мягкий Меч.

После договора в Ле-Гуле установился тревожный мир, но все же были предприняты некоторые шаги, чтобы подготовить Нормандию к войне. Нормандские владения Уильяма Маршала в Лонгвиле располагались на крайнем северо-востоке графства, и в начале XIII века он взял на себя более широкую ответственность за этот регион Верхней Нормандии. Эта территория, расположенная к западу от Дьепа и долины реки Бетюн, по сути, составляла вторую линию обороны герцогства, которая находилась в двадцати милях от границы по реке Э. Маршал занимал два небольших замка в Лонгвиле и Мелере, но главная каменная крепость, защищавшая долину Бетюна, располагалась в Арке – к югу от Дьепа. В начале весны 1201 года Маршал отправил Джордана де Сокевиля, рыцаря, недавно вошедшего в его свиту, проследить за укреплением и без того грозных оборонительных сооружений Арка. В мае Уильям лично поехал в Нормандию с отрядом из 100 рыцарей, собранных королем. К этому моменту вторжение в Нормандию уже представлялось неизбежным и очень скорым, поскольку король Иоанн совершил еще один грубый дипломатический промах.

В первые годы своего правления Иоанна поддерживала его старая мать Элеонора Аквитанская. До смерти Ричарда она вела уединенную жизнь в аббатстве Фонтевро, но очередной кризис в престолонаследии вернул ее на политическую сцену, и оказалось, что, несмотря на преклонный возраст, она сохранила энергию и остроту ума. Именно Элеонора помогла укрепить авторитет Иоанна в Аквитании в 1199 году, а потом обеспечила ему поддержку семейства Лузиньян, даровав им в начале 1200 года спорное графство Ла-Марш. Она даже нашла в себе силы переправиться через Пиренеи, чтобы привезти из Испании свою внучку Бланку (Бланш) Кастильскую. Тем самым был выполнен пункт договора Ле-Гуле. Жаль только, она не смогла помешать Иоанну пойти на столь пагубные уступки. Утомленная долгой дорогой и терзаемая болезнью, Элеонора вернулась в Фонтевро, чтобы отдохнуть и поправиться.

В ее отсутствие Иоанн неожиданно решил взять новую жену. Брак с Изабеллой Глостерской был аннулирован из-за кровного родства вскоре после коронации, и Иоанн решил, что подходящей для него невестой станет дочь Одемара, графа Ангулемского. Этой девочке, Изабелле Ангулемской, было в ту пору не больше двенадцати лет (хотя, возможно, и меньше). И хотя многие считали, что Иоанн страстно влюблен, скорее всего, его ничуть не меньше интересовала перспектива привлечь на свою сторону графа и тем самым обеспечить безопасность региона между Пуатье и Бордо. Молодоженов обвенчали 24 августа 1200 года. На первый взгляд это представляется разумным политическим ходом, но была одна проблема. Изабелла уже была обручена с Гуго де Лузиньяном (племянником Жоффруа де Лузиньяна), и он устроил открытый бунт. Уильям Маршал в это время был с королем, однако неясно, давал ли он какие-то советы по вопросу брака. Правда, согласно двум хорошо информированным современникам, Иоанн решил жениться на Изабелле «по совету своего господина, Филиппа, короля Франции». Так что, возможно, Капетинг намеренно устроил ловушку для своего врага и потом лишь довольно наблюдал, как она захлопнулась.

После свадьбы Иоанна и Изабеллы Гуго де Лузиньян заявил, что ему нанесли серьезное оскорбление, и его обручение насильственно и незаконно разорвано. Он обратился с жалобой к французскому королю, и неудивительно, что Филипп-Август выслушал его с большой симпатией. То ли согласно его коварному плану, то ли благодаря простому везению, у Филиппа теперь был повод выступить против своего анжуйского противника. После подчинения Иоанна по условиям договора в Ле-Гуле французский король имел право призвать анжуйского вассала к ответу на обвинения Лузиньяна. Иоанн какое-то время увиливал и уклонялся, но в конце концов отказался явиться ко двору Капетинга. Это дало Филиппу право объявить о конфискации континентальных владений Иоанна, что он и сделал в апреле 1202 года. Позже французский монарх посвятил в рыцари Артура Бретонского (которому уже исполнилось пятнадцать лет) и принял его ленную присягу за все анжуйские земли. Единственным исключением стала Нормандия, которую Филипп теперь называл достоянием короны. У Филиппа появился законный повод вытеснить Иоанна из Франции.

Филипп-Август начал вторжение в восточную часть Нормандии с Балдуином Фландрским. Вместе они быстро продвинулись за первую линию обороны в долине реки Э, взяли крепости Э и Омаль и направились к Нефшателю. Последовала осада Гурне – крепость пала в июле. Таким образом, Верхняя Нормандия оказалась на грани краха, когда Филипп повернул на север, чтобы осадить главный королевский замок в Арке, на территории, охраняемой Уильямом Маршалом и графом Солсбери, Уильямом Лонгсвордом.

Маршал активно занимался укреплением крепостных фортификационных сооружений. Судя по сохранившимся финансовым документам, только в середине июня он истратил 1600 анжуйских фунтов (из королевской казны) на усовершенствование фортификации и укрепление гарнизона. Столь высокие расходы за такой небольшой период времени говорят о чувстве тревоги, которое теперь распространилось по всей Восточной Нормандии. Уильям Маршал, вероятнее всего, понимал, что в предстоящем конфликте он будет в меньшинстве. Когда Капетинг выступил на Арк – около 20 июля, – крепость была оставлена под командованием Уильяма Мортимера, а Маршал и Лонгсворд отошли на запад. Вместе они собрали довольно крупные мобильные силы и провели ряд стремительных атак на французские силы, осадившие Арк. Стратегия была надежной, но, учитывая многократное численное превосходство армии Филиппа, дело анжуйцев выглядело безнадежным.

В начале августа слух об удивительной победе анжуйцев достиг Верхней Нормандии. Пока король Филипп наступал на севере, герцог Артур Бретонский открыл второй фронт на юге, вторгшись в Анжу с армией бретонских рыцарей и других своих сторонников, среди которых был Андрэ де Шовиньи. Престарелая королева Элеонора пыталась удержать власть в регионе, но вскоре была осаждена в замке Мирабо. Когда король Иоанн услышал об этом нападении, он сделал решительный шаг – организовал молниеносный форсированный марш на юг из Ле-Мана. С ним были такие выдающиеся личности, как Уильям де Рош и Уильям де Браоз. Они преодолели 80 миль всего за два дня и напали на ничего не подозревающего Артура на рассвете 1 августа 1202 года. Браоз захватил в плен юного герцога и еще 252 рыцаря. Элеонора была спасена, а Мирабо – в безопасности. Это был величайший триумф за все время правления Иоанна.

Король сразу отправил посыльного на север, чтобы сообщить Уильяму Маршалу об этом успехе. Филипп-Август тоже услышал о происшедшем в Мирабо и снял осаду Арка, опасаясь, что Иоанн теперь сможет ввести крупные силы в Верхнюю Нормандию. Капетинги добились ряда важных побед вдоль восточной границы, но в целом герцогство было спасено. «История» в восторженных выражениях описывает, как Маршал и Лонгсворд отвели свои войска в Руан, где отпраздновали победу, выпив немалое количество хорошего вина.

Судя по всему, король Иоанн вернул инициативу. Его мать, старая королева Элеонора, крайне утомленная событиями в Мирабо, окончательно удалилась в аббатство Фонтевро. Но во всех остальных отношениях положение Иоанна изменилось. Он подтвердил свою военную компетентность, получил более 250 ценных заложников, каждого из которых можно было отдать за выкуп в виде денег или стратегических преимуществ. А главное, теперь у него был в плену его главный соперник – Артур Бретонский. Сделай Иоанн правильные шаги в нужном направлении, положение Анжуйской империи могло быть восстановлено. По крайней мере, в тот момент король Иоанн имел хороший шанс вернуть корабль своего правления на устойчивый курс.

Вышло так, что король упустил эту блестящую возможность и быстро прошел точку возврата. Уильям Маршал еще праздновал в Нормандии, а Иоанн уже начал грубо и жестоко обращаться с пленными, взятыми в Мирабо. При обычных обстоятельствах свобода знатных заложников была бы ограничена, но с ними обращались бы с уважением, предоставив им комфортные условия для жизни на время ведения переговоров об их освобождении. В 1202 году подавляющее большинство заложников Иоанна просто исчезли, в том числе Артур Бретонский. Некоторые были сосланы в замки Нормандии и Южной Англии, где их заморили голодом. Судьба Андрэ де Шовиньи в точности не известна, но к 1203 году он уже был мертв.

Безжалостность Иоанна вызвала большой скандал. В «Истории» сказано, что король относился к пленным с такой злобной ужасающей жестокостью, что все, кто были с ним и видели это, сгорали от стыда. Уильям де Рош был другом и родственником десятков рыцарей, захваченных в Мирабо, и бывшим сторонником герцога Артура. Сначала де Рош просил короля соблюдать обычные соглашения и сообщить о местонахождении и состоянии пленных заинтересованным сторонам, но его просьбы наталкивались на каменное молчание. Судя по всему, король решил, что может безнаказанно нарушать вековые традиции, но в этом он ошибся. Как отметил один хронист, «гордость и высокомерие… настолько затмили его зрение, что он не видел очевидного».

Уильям де Рош был настолько возмущен поведением Иоанна, что покинул его и перешел на сторону Филиппа Французского. Ведущие представители анжуйской знати вскоре последовали его примеру. В конце 1202 и начале 1203 года слабая поддержка, которой Иоанн пользовался на юге, пошатнулась, и король быстро потерял Мэн, Анжу и Турень. Даже в Нормандии аристократы начали подвергать сомнению здравомыслие короля и пересматривать свои позиции. В январе 1203 года лорд Алансона, что на южной границе с Мэном, объявил о своей поддержке Капетинга, за ним последовали многие другие. Биограф Уильяма Маршала явно ненавидел короля Иоанна, но он презирал и перебежчиков, и потому уподобил нормандских аристократов-ренегатов смердящим кускам гниющих фруктов, которые заражают все вокруг. Пока еще Маршал сохранил лояльность королю и вернулся, чтобы защитить Верхнюю Нормандию, но кризис только начался.

После пленения в Мирабо герцог Артур Бретонский – пятнадцатилетний племянник Иоанна – содержался в заключении в Нормандии. Представляется, что сначала он был помещен в замок Фалез (в центре герцогства) и, вероятно, оставался там до начала 1203 года. Судя по всему, король не знал, как поступить со своим юным плененным соперником – претендентом на английскую корону и анжуйские владения. Оглядываясь назад, можно утверждать, что самым мудрым решением было бы пожизненное заключение Артура в Англии с созданием ему комфортных условий существования или использование его в качестве козырной карты в переговорах с Филиппом-Августом о судьбе Нормандии. Но подозрительность Иоанна растоптала все разумные доводы. Он не доверял слугам и не рассчитывал, что найдутся те, кто способен держать пленника в постоянном заключении. Судя по всему, он также сомневался в возможности выторговать выгодные условия у Капетинга.

Согласно хронисту Рильфу Коггешалю, неназванные советники сначала предложили ослепить и кастрировать Артура, тем самым сделав его неспособным к правлению. Три человека были посланы в Фалез, чтобы «выполнить это отвратительное действо», но в последний момент вмешался Хуберт де Бург и спас герцога, «считаясь с честью и репутацией короля». В начале 1203 года все чаще стали звучать вопросы о судьбе Артура, появились мрачные слухи. В какой-то момент до начала апреля 1203 года он, вероятно, был переведен в Руан, возможно Уильямом Браозом, который позже утверждал, что не мог «больше отвечать за безопасность Артура».

Судьба Артура после этого времени остается тайной. Два рассказа современников, вероятно основывающиеся на устном свидетельстве Браоза, указывают, что 3 апреля Иоанн в пьяном угаре набросился на своего пленника и, «одержимый дьяволом», разбил его голову камнем. После этого тело Артура сбросили в Сену, откуда его выловил рыбак и тихо похоронил в соседнем аббатстве Нотр-Дам-де-Пре. Возможно, король действительно совершил убийство в присутствии Браоза, или Браоз сделал это сам по приказу Иоанна, а впоследствии постарался избавиться от вины. Правда так навсегда и останется покрытой мраком. Как бы то ни было, Артура Бретонского больше никто никогда не видел.

Уильям Браоз определенно был замешан в исчезновении Артура и, вероятно, получил приказ хранить молчание. В последующие годы Иоанн продолжал активно продвигать интересы Браоза, выделял ему земли и постоянно держал рядом с собой. Но Уильям Браоз был носителем опасной тайны, которая впоследствии и привела его к краху. Да и короля Иоанна до самого конца его правления преследовали слухи о смерти Артура. Его открыто обвиняли в предательстве и нечестной игре. С тех пор Филипп-Август получил возможность отвечать на любые дипломатические инициативы соперника требованием предъявить живого и здорового герцога Артура до начала переговоров. «История» замалчивает этот эпизод, но, учитывая последующее развитие событий, возможно, Уильям Маршал со временем узнал правду.

В начале лета 1203 года все больше знатных аристократов стали переходить на сторону Капетинга. Все надежды на возрождение, появившиеся после Мирабо, развеялись, и многим казалось, что битва за Нормандию проиграна до ее начала. Тем не менее была организована оборона. Лонгсворд отправился удерживать западные рубежи против бретонцев, а Уильям Маршал вместе с королем Иоанном патрулировал центральную часть герцогства. Все ждали вторжения французов.

Когда наконец оно началось, первые удары оказались шокирующе эффективными. В июне Филипп-Август предпринял массированное вторжение из региона вокруг Эврё, двинувшись к Водрёю, что в долине Сены, крепости, охраняющей западные подходы к Руану. Ее гарнизоном командовал Роберт Фицуолтер. Сопротивление французам не было оказано. В результате Филипп получил контроль территории на левом берегу Сены, и позицию ниже по течению от Лез-Анделис и крепости Шато-Гайар. Теперь Капетинги могли воспрепятствовать любым попыткам снабжения знаменитого военного комплекса короля Ричарда Львиное Сердце.

Король Филипп стал затягивать петлю в августе, осадив Шато-Гайар и Лез-Анделис, где командиром был Уильям де Бар. Здесь анжуйские войска оказали упорное сопротивление. Шато-Гайаром командовал Роджер (Роже) де Ласи. Король Иоанн и Уильям Маршал в сентябре тоже начали готовить наступление, надеясь прорвать осаду. Эта катастрофическая операция не описана в «Истории». Она подробно изложена лишь в одной бретонской хронике. План предусматривал скоординированную атаку. Уильям Маршал вел сухопутные силы (вместе с наемником Иоанна Лупескаром) на соединение со второй частью армии, которая плыла вверх по Сене. Результатом должно было стать окружение армии Филиппа. К несчастью, захват французами Водрёя сделал невозможным передвижение по реке при свете дня, поэтому наступление было назначено на ранние часы – перед рассветом. Плавание оказалось очень медленным. Моряки, перевозившие войска по реке, недооценили силу течения, и корабли в нужное время не прибыли. Оказавшись в окружении и численном меньшинстве, Уильям Маршал и его люди понесли большие потери от воинов Уильяма де Бара и были отброшены. Когда же наконец прибыли войска по реке, они были очень быстро разбиты. Это была одна из самых унизительных неудач в военной карьере Уильяма Маршала.

Неспособность освободить Лез-Анделис и Шато-Гайар нанесла сокрушительный удар по моральному духу анжуйцев. Положение короля Иоанна в Нормандии ухудшалось с катастрофической скоростью. Части Верхней Нормандии вокруг Арка и поместья Маршала в Лонгвиле еще держались, но в других местах потери были огромными. Согласно «Истории», Уильям Маршал был послан с посольством к Филиппу-Августу, чтобы обсудить условия перемирия, но ни в одном другом источнике об этом не упоминается, да и в любом случае миссия не имела успеха. Капетинг отлично понимал, что близок к полной победе, и, по его мнению, о заключении мира не могло быть и речи. Из-за прогрессирующей паранойи Иоанну везде мерещились предатели. Он начал подозревать, что его собственные нормандские вассалы возьмут его в плен и передадут французам, так что, по свидетельству одного современника, король больше не делал попыток освободить Шато-Гайар из боязни предательства.

С приближением зимы Иоанн решил вернуться в Англию. По официальной версии, он уезжал, чтобы получить советы и помощь от своих баронов, после чего планировал сразу вернуться. Но, согласно «Истории», его решение взять королеву Изабеллу из Руана с собой говорило о намерении задержаться надолго. Герцогский город был оставлен под охраной старого знакомого Уильяма Маршала – Питера де Прео. К этому времени Лез-Анделис уже был в руках французов, но Шато-Гайар еще держался. Помимо немногочисленных оставшихся аванпостов, таких как Арк в Верхней Нормандии и Вернёй на южной границе, герцогство было захвачено. 5 декабря Иоанн отплыл из Шербура. Маршал был с ним. Биограф Уильяма упоминает о путешествии лишь вкратце. Представляется, что атмосфера на борту была невеселой. Ведь отъезд короля, по сути, означал, что Нормандия потеряна.

Глава 11 Господин на западе

Уильям Маршал не сумел изменить ход войны, служа королю, неспособному обеспечить лояльность своих нормандских подданных и недостаточно дальновидному и целеустремленному, чтобы встретиться лицом к лицу с Филиппом-Августом. Развязка наступила в 1204 году. Шато-Гайар, великолепный Замок Дерзости Ричарда Львиное Сердце, 6 марта сдался. Жалкие остатки его гарнизона были на грани голодной смерти. Не имея ни малейшей надежды устоять перед превосходящими силами Капетингов, Ритер де Прео открыл ворота Руана 24 июня и вернулся в Англию. Остальные части герцогства Филипп захватил без труда.

Новости с юга тоже были невеселыми. 1 апреля в Фонтевро умерла королева Элеонора. С ее кончиной последние узы, связывающие Аквитанию с Анжуйской династией, оказались разорванными. Аквитанские бароны присягнули на верность Филиппу-Августу, и в августе он занял Пуатье. В это же время отряды из иберийской Кастилии переправились через Пиренеи, чтобы предъявить претензии на Гасконь. К концу года у анжуйцев осталась лишь цепочка портов, протянувшаяся на север от Байонны до Ла-Рошели. Гарнизоны Шинона (под командованием Хуберта де Бурга) и Лоша храбро пытались отсрочить поражение, но все же были вынуждены сдаться. Осталась лишь тень от некогда могущественной империи, созданной королем Генрихом II. Его младший сын положил начало периоду ее катастрофического упадка.

Личный престиж и репутация короля Иоанна были окончательно уничтожены. События 1202–1204 годов преследовали его до конца правления. Крах Анжуйской империи и ранее невообразимая потеря Нормандии также имели далекоидущие последствия для истории Англии. А в те времена Уильяму Маршалу и другим баронам королевства пришлось столкнуться с весьма неприятной новой реальностью. Подавляющее большинство «анжуйской» английской знати было англо-норманнского происхождения. Когда герцогство оказалось в руках французов, их нормандская собственность оказалась, по сути, утраченной, что положило начало кризису идентичности и лояльности. Поскольку многие магнаты имели владения по обе стороны Канала, им предстояло решить, кому они теперь будут служить. При решении этого вопроса во главу угла ставились поместья. К примеру, в семействе де Прео старший брат Джон отказался от своих английских владений и остался в Нормандии, сохранив контроль над главным семейным владением, расположенным к северо-востоку от Руана, и стал вассалом Филиппа-Августа. Его брат Питер отказался от небольших участков земли в Нормандии и всю оставшуюся жизнь прожил в значительно более крупных поместьях на юге Англии. Король Иоанн сделал попытку смягчить удар, выделив английские земли некоторым баронам, таким как Балдуин де Бетюн, лишившимся владений в Нормандии, однако разрушение давно сложившейся системы землевладений все равно было неизбежным.

Неожиданное сокращение Анжуйской империи заставило Уильяма Маршала пересмотреть свою позицию и планы на будущее своей зарождающейся династии. Теперь было очевидно, что надежды на укрепление и расширение политической опоры Маршала следует перенаправить в сторону от континента. Но Уильям также был одним из немногих магнатов, которые стремились противостоять конфискации нормандских поместий. Как и многие его современники, Маршал чувствовал близость, влечение к Нормандии – земле его юности, региону, где он провел много лет уже в зрелые годы. В отличие от Питера де Прео и Балдуина де Бетюна Уильям не желал бросать свои владения в Лонгвиле – в Верхней Нормандии.

В мае 1204 года король Иоанн отправил Маршала вместе с графом Робертом Лестером (у которого также были крупные владения в Нормандии) к Филиппу-Августу, чтобы обсудить условия мира. Французский монарх не проявил интереса к переговорам, однако увидел возможность посеять семена раздора в рядах анжуйцев, которой не стоило пренебрегать. Уильяму и графу Роберту был дан шанс сохранить владения в Нормандии, но они должны были согласиться на жесткие условия короля Филиппа. Согласованные условия были перечислены в «Истории», но они также содержатся в копии контракта из французского королевского архива. Маршал и граф Лестер должны были сдать свою собственность силам Капетингов, и она им будет возвращена, если они принесут феодальную присягу Филиппу-Августу в течение года. За это оба должны заплатить монарху по 500 серебряных марок.

Таким образом, Уильям и Роберт официально признавали господство короля Филиппа в Нормандии и получали свои нормандские земли от него, но вместе с тем оставались слугами английского короля Иоанна. Такому урегулированию имелся прецедент. В прошлом небольшое количество аристократов, имевших владения по обе стороны границы между Францией и Нормандией, присягали и Капетингам, и анжуйцам. Но, главное, они только одного короля считали своим сеньором – монарха, рядом с которым они сражались во время войны. Это может показаться не вполне понятным в правовом отношении урегулированием, но для средневековых аристократов, таких как Маршал, традиции, сопровождающие феодальные отношения, могли иметь критическое значение. Они предлагали механизм примирения ежедневных реалий землевладения с более эфемерными идеями преданности. В мае 1204 года Маршал нашел способ сохранить поместье в Лонгвиле, и у него было двенадцать месяцев на то, чтобы убедить короля Иоанна согласиться на такую меру.

Самонадеянность, вероятно, заставила Уильяма позабыть об опасности подобных сделок. Очевидно, он верил, что сможет манипулировать «феодальными» обычаями и использовать свое видное положение для достижения того, что не удалось другим, – сохранить владения в Нормандии. Его преданность Иоанну также вызывает сомнения: представляется очевидным, что в этот период Уильям ставил во главу угла собственные интересы, а не интересы короны. Он не последовал за теми, кто пошел на открытое предательство и отрекся от своего короля, его преданность ненадежному Иоанну стала менее очевидной.

Первоначально создавалось впечатление, что план сохранения Лонгвиля пройдет без сучка без задоринки. Маршал и Роберт Лестер вернулись в Англию. В 1204 году Роберт умер, и убеждать Иоанна пришлось одному только Маршалу. Согласно «Истории», весной 1205 года он получил официальную санкцию короля. Перед этим он якобы говорил Иоанну: «Ты видишь, что время вышло и надо принимать решение относительно моих земель в Нормандии. Я не знаю, что сказать: если я не присягну королю Филиппу, то понесу очень большие потери». Иоанн предположительно ответил: «Я знаю, что ты преданный человек, и хочу, чтобы ты ему присягнул, потому что, чем больше ты будешь иметь, тем больше будет твоя служба мне». Официальных записей не сохранилось, хотя наследники Маршала впоследствии подтверждали существование официального королевского разрешения. Маловероятно, что Уильям стал бы предпринимать следующие шаги без позволения короля, однако он все же недооценил изменчивую натуру Иоанна и коварство Филиппа-Августа.

В апреле Уильям Маршал отправился во Францию с намерением присягнуть Капетингу. Но когда они встретились в Ане (месте, где Маршал одержал свои самые впечатляющие турнирные победы), Филипп стал настаивать на более обязывающей клятве, выходящей за рамки признания власти. Уильям должен был признать французского монарха своим сеньором «на этой стороне моря» (во Франции). Это было равносильно признанию Маршала, что у него два хозяина: один – король Филипп, которому он служит на континенте, другой – король Иоанн, его сеньор в Англии. Иными словами, невозможно уйти от того факта, что это, по сути, раздел верности. К тому же нельзя забывать, что Капетинги были и остались извечными врагами анжуйцев. Тем не менее, загнанный в угол, Уильям согласился. Тем самым Маршал сохранил владение Лонгвилем, поместьем, которое теперь мог передать своим наследникам. Он защитил права своей династии, но одновременно совершил серьезный просчет.

По пути обратно в Англию Уильям, вероятно, убедил себя, что все трудности с королем Иоанном преодолимы, не в последнюю очередь потому, что у него было официальное письмо с разрешением. Однако по прибытии он узнал, что один из представителей архиепископа Кентерберийского опередил его и уже проинформировал короля о специфических условиях клятвы Уильяма. Тот, естественно, пришел в ярость и обвинил Уильяма в действиях против короля и его интересов. Неудивительно, что «История» защищает репутацию Уильяма, утверждая, что все его враги – «льстецы и предатели», а Маршал не совершил «ни малейшего преступления».

Представ перед разгневанным королем, Маршал, разумеется, выразил протест: «Милорд, я могу прямо сказать, что не совершил ничего против тебя, а то, что сделал, на то было твое разрешение». В одном отношении Маршал был прав: Иоанн согласился на акт принесения присяги. Но он не желал мириться с более серьезной клятвой, которую потребовал хитрый Филипп-Август. Уильям зря считал, что человек столь непредсказуемый и подозрительный, как Иоанн, легко образумится. Английский монарх заявил, что никогда не давал подобного разрешения, и, как сказано в «Истории», Маршал надолго испортил отношения с королем.

Уильям Маршал окончательно лишился милости короля в июне 1205 года. К этому времени король Иоанн задумал крупную военную операцию, надеясь восстановить часть анжуйских владений. Он намеревался отплыть во главе большого флота в Пуату, а оттуда начать масштабное вторжение в глубь территории. Это был смелый план, и король тщательно готовился к его выполнению, собирая корабли, припасы и оружие. Но одновременно план был в высшей степени непопулярен у анжуйских баронов. Согласно хронисту Ральфу Коггешалю, предлагаемую кампанию считали недомыслием, в результате которого Англия останется открытой для вторжения, а Иоанн потеряет то, что имеет, пытаясь получить то, чего лишился. Многие также сомневались, что король сможет одержать верх над Филиппом-Августом.

Пока обсуждалась экспедиция, король схлестнулся с Маршалом. Согласно «Истории», он приказал Уильяму следовать за ним в Аквитанию и присоединиться к сражению против французского короля. Граф скромно отказался, заявив, что это было бы «коварство» и «преступление». Последовал затяжной спор, в процессе которого обе стороны отстаивали свои позиции перед собранием знати. Иоанн обвинил Маршала в том, что он является «человеком французского короля», а Уильям предложил отстоять свою честь в поединке. В «Истории» сказано, что Маршал одержал верх: его старый друг и союзник Балдуин де Бетюн высказался в его пользу, да и никто не пожелал принять вызов Уильяма. Однако биограф не скрыл уклончивости собравшихся рыцарей и магнатов. Большинство из них не желали плыть в Пуату, но также они имели основания подвергать сомнению мотивы Уильяма и его утверждение, что он никогда не проявлял неверности короне. «История» описывает, как бароны «переглянулись и отступили», храня молчание, шокированные разыгравшимся перед ними спектаклем. Никто, казалось, не знал, как реагировать на открытое противостояние короля и одного из величайших магнатов Англии – человека, всю свою жизнь считавшегося образцом верности.

Конфронтация завершилась следующим образом: Маршал отстоял свою невиновность, а Иоанн затаил холодную ярость. Говорят, Уильям предупредил своих сторонников: «Будьте наготове и наблюдайте за королем. То, что он хочет сделать со мной, он сделает с каждым из вас». Архиепископ Кентерберийский Хуберт впоследствии убедил короля отказаться от экспедиции, «чтобы все королевство не погрузилось в хаос из-за его отсутствия». Не имея поддержки знати, Иоанн неохотно согласился отменить экспедицию, к большой тревоге тысяч моряков, уже собравшихся в Портсмуте.

В противостоянии с королем Маршал смог заслониться щитом своей безупречной репутации, но, в сущности, равновесия сил, естественно, не было, преимущество осталось за королем. И в «Истории» сказано, что король всячески стремился отомстить. Его первым шагом в этом направлении стало требование, чтобы Уильям передал своего старшего сына, молодого Уильяма Маршала, короне. Мальчику в это время было около пятнадцати лет, так что речь могла идти об опеке короны, но не приходилось сомневаться, что мальчик станет заложником, и причиной тому – изменившееся поведение графа Уильяма. Возможно, это требование вызвало болезненные воспоминания у Уильяма, который сам в детстве был королевским заложником и едва не погиб, однако отказаться он не мог. Отказаться – все равно что открыто объявить себя изменником, а это позволит королю конфисковать его земли и бросить его самого, а возможно, даже и всю его семью в тюрьму. Биограф отмечает, что Уильям «с готовностью» отдал сына королю, сообщив, что делает это потому, что не совершил ничего плохого и помыслы его чисты – явное указание на обвинения, которые были бы выдвинуты против него в случае отказа. Тем не менее мрачные слухи об плохом обращении Иоанна с герцогом Артуром и другими пленниками, захваченными при Мирабо, упорно циркулировавшие в это время, вероятно, заставляли Уильяма испытывать тревогу относительно безопасности сына.

В последующие месяцы король Иоанн старательно выживал Уильяма Маршала из анжуйского двора. Судя по всему, острого конфликта не было. Просто Уильям медленно, но верно лишался благосклонности и поддержки короля. Прекратилось выделение земли и должностей, сменившись открытым пренебрежением. Впервые за двадцать лет Уильяму довелось испытать последствия такого отчуждения. Он процветал при Генрихе II и Ричарде I, получал многочисленные вознаграждения в начале правления Иоанна. Теперь он оказался в опале. В 1206 году Маршал полностью исчез из королевских документов. Он удалился в Стригуил. После краха Анжуйской империи на континенте и разлада с королем у него не было перспектив роста ни в Англии, ни во Франции. Чтобы укрепить свои позиции и обеспечить будущее династии, Уильяму пришлось обратить свой взор на запад.

После 1206 года Маршал переориентировался. До этого времени он действовал по большей части в Англии и Франции. Но теперь его жизнь сместилась в сторону от оси север – юг, проходящей из Английского королевства через Нормандию и анжуйские земли в Аквитанию. Из резиденции в Стригуиле, в Валлийской марке, Маршал направил свою энергию на запад в Уэльс и дальше в Ирландию. Эти регионы на краю Анжуйской империи были сродни средневековому Дикому Западу. Они предлагали перспективу новых завоеваний и возможность создать полуавтономное графство. Уильяму уже было около шестидесяти, и он во что бы то ни стало стремился обеспечить прочное будущее для своей династии, расширив и укрепив владения, которые впоследствии передаст наследникам. Он также намеревался вознаградить своих вассалов и преданных сторонников землями и почестями. Всех этих целей можно было достичь в Уэльсе и Ирландии.

После двух десятилетий почти постоянного пребывания при анжуйском дворе – на королевской службе – Уильям удалился с передовой – политической и военной. Это был прямой ответ на отчуждение с королем Иоанном. Но, судя по всему, граф ничего не имел против отхода от короны и разрыва тесных связей с опасно непредсказуемым монархом. Возможно, Маршал принял осознанное решение держаться в стороне от придворных водоворотов и омутов, чтобы в безопасности пережить правление своенравного короля. Причем Уильям был не единственным магнатом, избравшим такую тактику. К примеру, северный сосед Маршала, Ранульф III, граф Честер, правил обширными территориями Валлийской марки. Ему было немного за тридцать, и он всегда верно служил Анжуйской династии. Он сражался за Нормандию вместе с Ричардом Львиное Сердце и в первые годы XIII века поддерживал действия Иоанна на континенте. Но после падения Нормандии Ранульф стал уделять все больше и больше времени собственным делам, укрепил статус Честера как главного порта на северо-западе Англии, а также центра торговли и ремесел.

В ходе своей длительной карьеры Уильям Маршал заработал состояние, будучи рыцарем и слугой короля, и, хотя после 1180-х годов он стал владеть землей, никогда по-настоящему не занимался вопросами местного управления и территориальной консолидации своих владений. Он служил в первую очередь королю, а уж потом себе. Однако после 1206 года Маршал решил стать полноправным крепким бароном Валлийской марки. В результате он оказался перед новыми вызовами прямого правления и был вынужден еще больше, чем раньше, полагаться на поддержку домашней челяди и супруги – графини Изабеллы. Отныне ему предстояло справляться с вопросами военной конфронтации и завоеваний, как лидеру определенной группы людей, а не приверженцу короны. Это была важнейшая трансформация. В начале XIII века на первый план выступил граф Уильям, господин и хозяин. Ему далеко не всегда сопутствовал успех, и, хотя он всячески старался держаться в стороне от двора, его интересы в Ирландии снова стали причиной прямого смертельного конфликта с королем.

До 1066 года и прихода норманнов Уэльс был жилищем одних из самых первых поселенцев Британских островов – бриттов или кельтов, которые, по общему мнению, мигрировали туда из континентальной Европы за три века до рождения Христа. Англосаксы, начиная с V века, теснили эти сообщества из Англии на запад. Они стали называться Wallenses, буквально – жители приграничья. Ранний средневековый Уэльс – это сложный набор независимых враждующих провинций и три главных княжества – Гуинет, Поуис и Дехейбарт. По мнению «культурных» англо-норманнов, обитатели Уэльса и их кельтские соседи в Ирландии не соблюдали нормы человеческого общежития. Они считались «варварами»: людьми, не останавливающимися перед адюльтером и инцестом, обладающими склонностью к насилию и крайней жестокости. Согласно одному нормандскому хронисту середины XII века, они «дрались друг с другом, словно звери», убивали пленных, ослепляли и кастрировали врагов. Короче говоря, валлийцам и ирландцам нельзя было доверять. Ирония заключалась в том, что англо-норманны и анжуйцы использовали в обращении с кельтами намного более изощренную и безжалостную тактику, чем с другими народами, утверждая, что зверства вроде массовых казней и пыток или необходимы, или оправданны против столь ужасного врага.

Известный теолог, придворный и историк Гиральд Уэльский, родившийся от смешанного брака англо-норманна и валлийки и выросший на юго-западе Уэльса, дал более подробную оценку коренных обитателей этих мест. Он признал, что они вспыльчивы, задиристы и могут быть жестокими, но одновременно отметил, что «валлийцы проницательны и умны». Их земля – страна «великодушия и гостеприимства», где никто не просит милостыню, она богата культурными традициями, наполнена мелодичными песнями, музыкой арфы, свирели и кроты (старинный кельтский шестиструнный смычковый инструмент). Гиральд также отметил, что валлийцы отличаются внешне: и мужчины, и женщины коротко стригут волосы, придавая им форму – вокруг ушей и глаз, мужчины бреют бороды, но оставляют усы, и представители обоих полов заботятся о зубах больше, чем в любой другой стране. Они постоянно чистят их зелеными побегами орешника, а потом полируют шерстяной тряпочкой, после чего зубы сверкают.

Уэльс (Валлийская марка), Ирландия и владения семьи Маршал.

Очень немногие англо-норманны разделяли интерес Гиральда и уважали валлийские традиции. Многие видели в Уэльсе ценный приз, регион, богатый природными ресурсами. Это земля «леса и пастбищ, где много оленей и рыбы, молока и стад», а значит, она являлась целью многих завоевателей. Под надуманным предлогом привнесения мира и закона якобы диким валлийцам территория вдоль Валлийской приграничной области, куда входит и Стригуил, была насильственно заселена после 1066 года. Жителей труднодоступных внутренних участков, особенно на гористом севере, оказалось невозможно подавить, поэтому большинство англо-норманнских поселений за предполагаемой границей (по реке Уай на юге и вдоль реки Ди на севере) располагались или на побережье – в Пембруке и Кардифе, или были доступны благодаря судоходным рекам – в Бреконе. Многие из них являлись, по сути, изолированными аванпостами «иностранного» правления, связанными только по воде. При этом окружающая территория оставалась под контролем коренного населения.

В двенадцатом веке на этих приграничных территориях зародилось несколько сильных и независимых династий, в том числе семья Клэр, к которой принадлежала супруга Уильяма. Также началось социальное и культурное общение, и смешанные браки между англо-норманнскими поселенцами и местным населением. Во втором-третьем поколении многие великие династии англо-норманнских «колонизаторов» в этом регионе уже имели среди предков коренных валлийцев и потому считали себя особенными. Гиральд Уэльский тоже, как уже отмечалось, имел смешанное происхождение.

Процесс смешения был усложнен норманнским/анжуйским завоеванием Ирландии. Одним из первых колонизаторов был отец графини Изабеллы Ричард Стронгбоу, член династии Клэр, искавший новые территории за Ирландским морем и в начале 1170-х годов присоединившийся к королю Генриху II, когда анжуйский монарх двинулся на Ирландию во главе флота из 400 судов. В то время, когда молодой Уильям Маршал служил недавно коронованному королю Генриху Молодому в Англии, Стронгбоу был занят покорением Восточной Ирландии.

«Колонизаторы» пренебрежительно относились к якобы диким и примитивным ирландцам, народу, не проявлявшему интереса к строительству городов или занятию торговлей (хотя в действительности в некоторых частях Ирландии существовали давние и крепкие связи с такими регионами, как Бретань). Гиральд Уэльский посетил Ирландию и написал подробный рассказ о ее топографии, естественной истории и завоевании, но он не выказал симпатии к коренным жителям страны, назвав их «коварными» и «самыми завистливыми людьми на земле». Что касается военной технологии, одетые в доспехи конные рыцари Генриха II на много десятилетий, если не веков, опередили ирландцев, которые до сих пор ездили верхом без седла и не пользовались защитными доспехами. В результате захватчики сравнительно легко установили господство над обширной территорией. Генрих II объявил себя правителем Ирландии, приписав основные порты – Уэксфорд, Уолтерфорд и Дублин – короне. Его младший сын Иоанн был назван «повелителем Ирландии» в 1177 году, а в 1185 году будущий король возглавил собственную, по большей части неэффективную экспедицию в этот район.

Другие территории были или захвачены, или отданы баронам приграничных территорий. Стронгбоу заявил права на регион Ленстер, что на юго-востоке Ирландии, и женился на матери Изабеллы – Аойфе. Женитьба являлась частью процесса приобретения земель. Другие бароны, такие как Гуго де Ласи, лорд Мита, последовали его примеру.

Они заявляли права на землю, женились на ирландских наследницах и создавали запутанные сети брачных связей. Позже семейство де Ласи также завладело Ольстером, что на северо-востоке, а Браозы получили права на Лимерик, что на юго-западе. В последние десятилетия XII века англо-норманнские завоеватели оттеснили большую часть ирландской элиты к краям страны и стали развивать новые города, строить дороги, мосты и замки. Находясь в удалении от прямого контроля анжуйской короны, эти практичные приграничные поселенцы добились высокой степени автономии.

Эти волны англо-норманнских завоеваний дали возможность Уильяму Маршалу, благодаря его женитьбе на дочери и наследнице Ричарда Стронгбоу, получить Пембрук и Ленстер. Это были ценные территории, изобилующие плодородными землями и имеющие большой потенциал развития торговли. Но господствовать в них было трудно. Западному Уэльсу угрожала быстро крепнущая власть коренных валлийцев, в первую очередь династия Лливелина ап Иорвета (позднее его называли Лливелин Великий), правителя Гуинеда (Гуинета) с севера, а в Ленстере имелось множество колонистов первого и второго поколения, большинство из которых во главу угла ставили независимость и вовсе не собирались подчиняться анжуйскому придворному. Маршала могли считать великим чемпионом турниров, воином и образцом рыцарства в Англии и во Франции, но его легендарная репутация ничего не значила на Диком Западе.

Уильям Маршал сделал несколько попыток добиться признания своих прав на западе Уэльса и в Ирландии в начале правления короля Иоанна. Короткий тур по этим территориям был сделан в какой-то период между осенью 1200 и весной 1201 года, и, вероятно, не случайно графиня Изабелла сопровождала мужа в этом путешествии. Она была наследницей, через которую Маршал получил права на Пембрук и Ленстер, и имела кровную связь с кельтским миром. Уильям и его супруга, вероятно, отплыли из Стригуила и направились вдоль береговой линии Южного Уэльса к полуострову Пембрукшир.

Здесь пересеченная прибрежная местность защищает ровную зеленую внутреннюю территорию. Гиральд Уэльский нарисовал яркую картину этого региона, его родного дома. Он считал ее особенно привлекательной из-за «обширных равнин и длинного побережья». Он утверждал, что из всех частей Уэльса эта является самой красивой и самой плодородной. Здесь много пшеницы и морской рыбы. Столица – город Пембрук, «построенный высоко на продолговатом горном плато». Над «узким морским заливом, который тянется от эстуария Милфорд-Хейвена», предлагая, таким образом, хорошо защищенную естественную гавань. Благодаря своей связи с семейством Клэр и дару короля Иоанна Маршал мог предъявить права на большую часть полуострова, и только северная половина оставалась в руках коренных валлийцев. Уильям владел Пембруком и, вероятно, начал работы по строительству нового каменного фортификационного сооружения – большой круглой башни, которая сейчас находится в центре замка, построенного в Пембруке позже. Это необычайно впечатляющая четырехэтажная конструкция, имеющая высоту почти 80 футов, со стенами толщиной 20 футов в основании. Она увенчана купольной каменной крышей. Она была построена, чтобы доминировать над окружающей местностью, и всем потенциальным врагам издалека посылала сигнал о могуществе графа Пембрука.

Учитывая высокую вероятность нападения коренных валлийцев и вторжения извне, Пембрукшир также защищался сетью королевских замков, таких как Хаверфорд и Манорбьер. В первые годы XIII века Уильям Маршал сумел значительно укрепить свои позиции в регионе, получив в свое распоряжение в 1202 году королевскую крепость в Кардигане, а двумя годами позднее взяв соседний замок Сильджерран (с разрешения и при военной поддержке Иоанна). Пембрукшир, несомненно, был очень ценной территорией, но он также находился под контролем короны и был уязвим перед агрессией со стороны валлийцев. В целом граф Уильям, вероятно, рассматривал Пембрук как промежуточный этап на пути в Ирландию к самой многообещающей ирландской территории – Ленстеру.

Пембрукшир был местом, откуда корабли отправлялись через Ирландское море. Гиральд Уэльский писал, что, глядя с южного берега полуострова, можно увидеть поток проходящего мимо транспорта – лодки, плывущие в Ирландию из всех частей Британии. Он также утверждал (и совершенно правильно), что в ясную погоду горы Ирландии можно увидеть из Сент-Дэвидса, что на северо-западе Пембрукшира. Из самого Пембрука переправиться в Ирландию можно было в течение «одного короткого дня», но воды всегда были бурными из-за течений.

Хотя в «Истории» путешествие не описано, из других источников следует, что Уильям и Изабелла отплыли из Пембрука в Ирландию, вероятнее всего, в первые месяцы 1201 года. Маршал сделал не слишком активную попытку утвердить свои права на Ленстер еще в 1189 году, то есть вскоре после женитьбы, но лишь в начале XIII века он стал проявлять более активный интерес к Ирландии. Его первое путешествие через Ирландское море оказалось крайне неприятным. Их корабль попал в жестокий шторм, и какое-то время Уильям всерьез опасался за свою жизнь. Но они все-таки благополучно высадились на берег, вероятно в королевском порту Уэксфорд. Провинция Ленстер располагалась к югу от Дублина (которым владела английская корона) и выгибалась дугой в глубь территории на глубину 70 миль (в верхней точке дуги), окружая провинции Оссори и Оффали, крепости Килдэр и Карлоу и замок в Киленни. В сравнении с окружающими территориями, такими как Мит, провинция была гористой. За береговыми низинами поднимались горы Блэкстейрс, а на севере высились горы Уиклоу.

Гиральд Уэльский назвал Ирландию «самой умеренной из стран», где редко бывает снег и зимой в полях зеленая трава, совсем как летом. Он писал, что эта земля плодовита и богата плодородными почвами и обильными урожаями. На полях растут зерновые, в горах пасутся стада, в лесах много диких зверей. Еще он утверждал, что в провинции полно сочных пастбищ и лугов, меда и молока. Особенно он восхищался здоровым и ароматным воздухом, который дает жителям отличное здоровье. Куда меньше ему нравились постоянно висящие над головой облака, туман, частые штормовые ветра и дождь. Он жаловался, что даже летом в Ирландии очень редко бывает три дня подряд по-настоящему хорошей погоды.

Представляется, что в 1201 году Уильяму Маршалу был оказан весьма прохладный прием. Англо-норманнские и ирландские аристократы Ленстера – гордые и строптивые военачальники – уже давно привыкли к самоуправлению. Так что успехи Уильяма в укреплении своей власти оказались весьма ограниченными. Ее признал местный землевладелец – Адам из Херфорда; дружеские отношения также сложились с англо-норманнским епископом Оссори. Возможно, в это время были сделаны первые шаги к созданию нового поселения на реке Барроу – главной внутренней водной артерии Ленстера, – которое было названо Ньютаун (почти наверняка на месте современного города Нью-Росс). Это было важное мероприятие, призванное дать Ленстеру собственный центр связи и торговли, независимый от королевских портов Уэксфорд и Уотерфорд.

Маршал также начал осуществлять план по созданию двух новых цистерцианских монастырей в Ленстере. Один из них – Тинтерн-Парва – был основан как благодарение Богу за недавнее благополучное завершение плавания из Уэльса. Второй был заложен в районе Двиска (Duiske). В целом первое появление Уильяма на ирландской земле нельзя было назвать катастрофическим, но в основном оно не приветствовалось. Весной 1201 года основная часть свиты Маршала вернулась на материк. В Ленстере остался рыцарь Уильяма по имени Джеффри Фицроберт. Его задачей была защита интересов своего господина в этой провинции. Женитьба Джеффри на незаконной дочери Стронгбоу Басилии укрепила его позиции в глазах старых колонистов. В 1204 году Уильям отправил в Ирландию для укрепления управления своего племянника Джона Маршала, вероятно сроком на один год.

В действительности все эти меры представляли собой периодические несколько беспорядочные попытки заняться делами на западе, пока основные центры приложения энергии Маршала были в Англии и Франции. Но даже если так, эти вылазки открыли Уильяму глаза на богатейший потенциал региона. Он также не мог не понять, что ему потребуется много времени и сил, чтобы подчинить провинцию себе. После падения Нормандии и его отдаления от королевского двора Уильям наконец решил сделать решающий шаг.

Конец 1206 года Маршал посвятил составлению плана крупномасштабной экспедиции в Ирландию. Его снова сопровождала графиня Изабелла, а также большая свита. Джеффри Фицроберт оставался в Ленстере, но Уильям теперь решил взять с собой на запад большое количество своих рыцарей и преданных вассалов. В их число входил его родственник Джон Маршал, верный Джон д’Эрли и Джордан де Сокевиль, рыцарь, помогавший защищать Верхнюю Нормандию. Все эти люди были землевладельцами, получив имения от короля Иоанна, но предпочли остаться на службе у Маршала.

Некоторые видные члены свиты Уильяма к этому времени сами заняли видное положение. Уильям Валеран женился и обзавелся землями в Глостершире. Алан де СентДжордж вернулся в Суссекс, чтобы вступить в права наследства. В свите его заменил Генри Хоуз, происходивший из деревушки Хартинг, что у подножия Саут-Даунс. Другим видным «рекрутом» был Стефан д’Эврё, испытанный рыцарь из династии Ласи, семья которого владела землями в Херфордшире. Он был известен своими хладнокровными взвешенными решениями. Оба сыграли важную роль в Ленстерской кампании. В ней участвовали еще два старых преданных соратника Уильяма – мастер Майкл из Лондона и Филипп Прендергаст. Последний имел давние связи с Ирландией. Его отец сражался в Ленстере в 1170-х годах вместе с Ричардом Стронгбоу, да и сам Филипп имел смешанное норманно-ирландское происхождение.

Уильям Маршал вовсе не собирался после 1206 года отказываться от Стригуила. А решение использовать так много своих ведущих сторонников в будущей экспедиции предполагает ясное понимание масштаба вызовов, с которыми ему предстоит столкнуться, и решимость их преодолеть. Как обычно, Уильям испросил официальное разрешение короля Иоанна на путешествие в Ленстер и получил его 10 февраля 1207 года. После этого были сделаны последние приготовления к отъезду с юга Валлийской марки. Однако меньше чем через десять дней в Стригуил прибыл королевский посланник с тревожными новостями. Изменчивый монарх передумал и теперь не желал, чтобы Маршал отправлялся в Ирландию.

Возможно, первоначально король Иоанн как следует не продумал все аспекты просьбы Уильяма. Или же это было очередное проявление его знаменитого непостоянства. В любом случае теперь король желал ограничить передвижения Маршала. С одной стороны, Иоанна тревожил рост влияния и независимости Уильяма, но у монарха также были более прямые и эгоистичные причины вмешаться в Ленстерскую кампанию. Будучи «повелителем Ирландии», Иоанн имел свои большие планы на эту территорию. Он считал, что регион, который воспротивился его воле в 1185 году, теперь, в новом веке, будет усмирен его королевской мощью. Начиная с 1200 года король активно спонсировал насильственное установление его власти в Ирландии, не обращая внимания на права других лордов (в том числе и Уильяма Маршала в Ленстере). Одновременно Иоанн желал дестабилизировать потенциальных оппонентов, провоцируя столкновения между коренными ирландцами и англо-норманнскими колонистами, а также борьбу за власть между баронами. Представители короны уже достигли больших успехов, и потому Иоанна отнюдь не привлекала перспектива решительного вторжения графа Уильяма в ирландский мир.

Теперь Маршал оказался перед трудным выбором. Он имел формальное королевское разрешение на экспедицию, которое было отозвано. Согласно «Истории», королевский посланник дал понять, что единственное желание Иоанна – чтобы Маршал не ездил в Ирландию[23]. Разумеется, путешествие в Ленстер не могло считаться незаконным, но не приходилось сомневаться, что, если Уильям не отступится, последует наказание. Уильям довольно долго думал, советовался с графиней и близкими друзьями. Тщательно взвесив перспективы, ожидавшие его в Ирландии, учтя время и ресурсы, потраченные на подготовку к экспедиции, а также возможную реакцию короны, Уильям принял смелое решение. Королевскому послу было сказано, что граф Уильям намерен все равно отплыть в Ирландию. Уже 9 апреля были аннулированы права Маршала на крепости Кармартен и Кардиган в Западном Уэльсе, а четырьмя днями позже он лишился прав на замок Глостер, лес Дина и замок Сент-Бриавелс. Но к этому времени граф Уильям и графиня Изабелла уже прибыли в Ирландию.

Аристократы Ленстера в марте 1207 года оказали несколько более теплый прием графу Уильяму. Среди них был уже известный нам Адам из Херфорда и еще один местный землевладелец Дэвид де ла Рош. Они считали, что Маршал может оказать противодействие чрезмерному влиянию короля Иоанна. Монарший представитель и юстициарий Ирландии с 1199 года Мейлер Фицгенри стал в высшей степени непопулярной фигурой, поскольку его подход к управлению был хищническим и стяжательским. Мейлер был грозной фигурой – закаленный ветеран первой волны англо-норманнского завоевания Ирландии, почти такого же возраста, как Маршал. Гиральд Уэльский описал его так: широкие плечи, ниже среднего роста, сильные мускулистые конечности, смуглое лицо, черные глаза, жесткий пронзительный взгляд. По его мнению, Мейлер был опытный воин, находивший удовольствие в сражении, но славу любивший куда больше. Да, Мейлер, безусловно, был практичным, честолюбивым и нещепетильным. Он имел богатый опыт военных действий. Это опасный враг. К тому же он мог похвастать внушительным семейным наследством – его отец был одним из многих незаконнорожденных сыновей английского короля Генриха I, а мать – валлийской принцессой легендарной красоты. Поэтому он едва ли проникся почтением к статусу и родословной графа Уильяма Маршала. Мейлер, естественно, был против плана Маршала утвердить свою власть в Ленстере на разных уровнях. Как юстициарий Ирландии, Мейлер считал себя правой рукой короля и первым лицом провинции и, как и Иоанн, не был настроен приветствовать сильного англо-норманнского соперника, особенно находящегося в опале у короля. У Мейлера были владения и в Ленстере – впечатляющий замок Динамейс. Он также претендовал на главную роль в провинции Оффали, которая, по его утверждению, была конфискована и принадлежала короне. Все это гарантировало препятствия Уильяму со стороны юстициария на каждом шагу.

Тем не менее первоначально сложилось впечатление, что Мейлер переоценил свои возможности. Сразу после прибытия в Ирландию Уильям сумел создать коалицию недовольных местных лордов в Ленстере и соседнем Мите (на севере), где бразды правления держал Уолтер де Ласи. В мае 1207 года «бароны Ленстера и Мита» послали официальную жалобу королю Иоанну, требуя, чтобы Мейлер Фицгенри отказался от своих претензий на Оффали и вернул территорию законному владельцу. Имя Уильяма Маршала в письме не называлось, однако смысл был ясен. Маршал, вероятно, рассчитывал, что массовость англо-ирландской поддержки его дела заставит Иоанна приструнить юстициария, но он ошибся. Ответное послание короля было наполнено яростью из-за неслыханного посягательства на его величие. В нем заявлялось, что требование баронов неправомерно и не имеет прецедентов. Таким образом, Уильям переступил черту, и теперь ему предстояло за это заплатить.

В последующие месяцы Мейлер состоял в постоянной переписке с Иоанном – планировалось падение Маршала. Возможно, по подсказке юстициария, король велел в конце лета 1207 года всем недовольным прибыть в Лондон. Маршал получил строгий приказ явиться на аудиенцию – причем ни одна причина отказа не могла считаться уважительной. Также были вызваны Мейлер и ленстерские лорды, пожаловавшиеся относительно Оффали. Это Адам из Херфорда, Дэвид де ла Рош и вассал Маршала Филипп Прендергаст, которому тот выделил землю в графстве Уэксфорд. На этой встрече Иоанн обещал вынести справедливое решение относительно спорной территории.

На первый взгляд это могло показаться актом примирения, но, согласно «Истории», когда Уильям, Изабелла и их вассалы собрались для обсуждения дальнейшего плана действий, все выразили опасение, что вызов короля – ловушка, имеющая только одну цель – навредить ему. А графиня выразила обоснованные сомнения, можно ли доверять словам короля. Граф Уильям снова оказался перед трудным выбором. Отказ подчиниться такому приказу повлечет за собой обвинение в предательстве. Вдобавок Маршал не сомневался, что, как только он уедет, в Ленстере начнутся беспорядки, столкновения между людьми, которых он оставит, и силами Мейлера. Отсутствие Маршала даст возможность людям юстициария осуществить захват ключевых крепостей, таких как Килкенни, и вытеснить династию Маршала из Ленстера. Не исключено, что в этот момент Маршал рассматривал целесообразность полного ухода из Ирландии, по сути отказавшись от претензий на Ленстер. Однако это стало бы серьезным ударом по его престижу и собственности. Графиня Изабелла опять была беременна и недостаточно хорошо себя чувствовала, чтобы переносить тяготы непредсказуемого морского путешествия. В общем, Маршал решил отстаивать свои права и посетить аудиенцию у короля вместе с двумя самыми доверенными рыцарями – племянником Джоном Маршалом и вассалом Генри Хоузом, одновременно подготовившись к обороне Ленстера. Как и Ричарду Львиное Сердце перед началом Третьего крестового похода, графу Уильяму требовалось разработать систему управления и обороны, которая могла бы функционировать в его отсутствие. В преддверии надвигающегося кризиса Уильям обратился к самым надежным людям своей свиты. Джордан де Сокевиль был назначен стражем северо-восточной части Ленстера – Карлоу, Уиклоу и Килдэра, а Джон д’Эрли – защитником Оссори на юго-западе. Ему предстояло удерживать Килкенни, Уэксфорд и т. д. Его советником стал Стефан д’Эврё.

Приближалась осень. Уильям Маршал собрал рыцарей и баронов Ленстера на совет в крепости Килкенни. Граф прибыл на встречу вместе с супругой, графиней Изабеллой, и, если верить «Истории», произнес страстную речь перед своими англо-ирландскими вассалами, призвав их проявить преданность в его отсутствие. Приведенный текст речи не может считаться абсолютно точным, но основные положения, вполне вероятно, были именно такими, как утверждает «История». Судя по всему, он много говорил об Изабелле, англо-ирландской наследнице. Он назвал ее «вашей госпожой по праву рождения, дочерью графа, человека, который дал им землю, и теперь она вправе рассчитывать на их защиту». Уильям искусно обыграл свои претензии на Ленстер, заявив, что «все, что у меня есть, – принадлежит ей». Он поведал о беременности Изабеллы. Подчеркнув законность прав семей Клэр/Маршала и уязвимость своей супруги, Уильям рассчитывал сохранить верность подданных до возвращения. Маршал доверял силе своих слов и отверг предложение д’Эрли потребовать у англо-ирландских баронов заложников. Это оказалось ужасным просчетом.

После встречи в Килкенни граф покинул своих людей и быстро переправился через Ирландское море. В Уэльс он прибыл 27 сентября 1207 года. Мейлер Фицгенри ехал отдельно, но прибыл в Вудсток на аудиенцию точно в назначенный день – в ноябре. Здесь и был предан граф Уильям. Иоанн якобы вынес решение относительно Оффали, но стал обращаться с Уильямом крайне враждебно, решив преподать своему некогда верному подданному урок, касающийся масштаба королевской власти и слабости человеческих сердец.

«История» излагает унизительные детали этого сборища, но некоторые его аспекты уцелели и в официальных королевских записях. Король Иоанн и Мейлер устроили ловушку для Маршала. Графа выманили из Ирландии, где его земли остались уязвимыми. Он прибыл в Вудсток вместе со своими ленстерскими подданными – баронами, выразившими протест против незаконной конфискации Оффали. Теперь Уильям был вынужден наблюдать, как монарх перекупил этих людей, выделив им земли. И они не стали возражать против претензий Мейлера. Дальше – хуже. Два члена свиты Уильяма обратились против него: Филипп Прендергаст получил территорию в районе Корка (южнее Ленстера), а Джон Маршал, родственник Уильяма, был назначен маршалом Ирландии. Являясь графом Пембруком, лордом Стригуила и Ленстера, Маршал мог проявить великодушие к своим людям, но его возможности не шли ни в какое сравнение с возможностями короля. Так Уильям потерпел поражение на всех фронтах. Его людям предложили более выгодные условия, и они его покинули. С графом остался только Генри Хоуз.

После того как Уильям лишился поддержки, Мейлер перешел в наступление. Король Иоанн позволил юстициарию вернуться в Ирландию, и в начале января 1208 года он уехал. Мейлер также получил три письма, требующие, чтобы Джон д’Эрли, Джордан де Сокевиль и Стефан д’Эвре покинули свои посты в Ирландии и в течение пятнадцати дней предстали перед своим монархом, иначе они лишатся собственных поместий. Неудивительно, что просьба Уильяма Маршала о возвращении в Ленстер была отклонена. Мейлер и предатель Филипп Прендергаст благополучно вернулись в Ирландию – немногим это удается зимой, а Маршал был вынужден оставаться при дворе и путешествовал с ним по Англии. Все это время Иоанн обращался с ним с такой холодностью, что все удивлялись. С графом вообще почти никто не разговаривал.

В начале 1208 года Уильям пребывал в отчаянии. Он абсолютно ничего не знал о событиях по ту сторону Ирландского моря. Тем не менее сохранял внешнее спокойствие, уверенный, что любое публичное проявление страха или тревоги будет воспринято как признак слабости и использовано против него. Он не сомневался, что любая попытка покинуть двор без разрешения короля будет очень дорого стоить в первую очередь потому, что его старший сын оставался заложником. И граф заставил себя терпеть и с внешним спокойствием ожидать новостей из Ленстера. 25 января, когда королевская свита выехала из Гилдфорда (Гилфорда), король подъехал к Уильяму и спросил: «Маршал, скажи, ты слышал новости из Ирландии?» Когда Уильям дал отрицательный ответ, король рассмеялся и сообщил, что может его просветить. Мейлер напал на земли Маршала, графиню Изабеллу осадили в Килкенни, и у стен замка произошло кровавое сражение, в котором Стефан д’Эврё был убит, а Джон д’Эрли умер от полученных в сражении ран. Уильям продолжал хранить спокойствие, хотя в «Истории» сказано, что он сильно переживал глубоко в сердце.

Глава 12 Шатающаяся корона

Уильям Маршал был прав, опасаясь, что во время его отсутствия в Ирландии его земли подвергнутся нападению. Согласно «Истории», Мейлер Фицгенри приказал своим людям «напасть на земли Маршала, как только станет известно, что сам он прибыл в Англию». Необходимо нанести как можно больше вреда его собственности. В начале лета 1207 года силы Мейлера атаковали новое поселение в Нью-Россе, «подожгли амбары графа и сровняли их с землей». Двадцать подданных Уильяма были при этом убиты. Это было начало периода «беспорядков и крупномасштабной войны по всей земле».

Графиня Изабелла и преданные графу рыцари продержались всю зиму 1207 года. Отрезанные от внешнего мира закрытием морских путей, они были вынуждены сами заботиться о себе и неплохо с этой задачей справились, защитив Ленстер. Они не допустили крупных потерь территории и даже захватили пленных, в том числе рыцарей и помощников юстициария. До начала 1208 года принятые графом Уильямом меры оказались эффективными. И когда Мейлер и Филипп Прендергаст переправились через Ирландское море, оказалось, что «земля не настолько свободна от людей Маршала, как им бы хотелось».

Тем не менее в арсенале Мейлера было одно смертельное оружие – королевские письма, вызывающие Джона д’Эрли, Джордана де Сокевиля и Стефана д’Эврё ко двору в течение пятнадцати дней. Они были доставлены адресатам вскоре после прибытия юстициария в Ирландию. Удар был сильным и грозил подорвать позиции династии Маршала в Ленстере. Согласно «Истории», три рыцаря встретились втайне, чтобы обсудить свою реакцию на требование короля Иоанна и перспективу лишиться земель, если они это требование проигнорируют. Намерения короны были совершенно ясными. Даже если немедленное путешествие в Англию невозможно из-за штормового моря, рыцари могут избежать наказания, только немедленно представ перед Мейлером, представителем короля в Ирландии. Джону, Джордану и Стефану предстояло испытание верности. К этому времени они, вероятно, уже знали, что граф Уильям был предан в Вудстоке, и Филипп Прендергаст и Джон Маршал выступили против него. Возникал вопрос: последуют ли они этому примеру и спасут ли свои состояния ценой предательства?

Их реакция на эту дилемму показала глубину преданности Уильяму Маршалу и выявила крепкие узы верности, объединявшие военные свиты в тот период. Джон д’Эрли сказал своим товарищам, что не хочет утратить любовь своего господина, человека, который доверил им свою собственность. Джордан и Стефан тоже отказались покинуть на произвол судьбы земли графа. Подобные узы искренней привязанности и непоколебимой преданности связывали самого Маршала и Генриха Молодого, а также его отца Генриха II. Но события 1208 года также показали, что идеал рыцарства, в особенности взаимосвязанные понятия чести и позора, оказывали необычайно сильное влияние на поведение рыцарей.

Как сказано в «Истории», д’Эрли произнес на этой встрече великолепную и очень мудрую речь. Его слова должны были стать достохвальным примером истинно рыцарской аргументации. Его заявление представляется особенно волнующим, потому что оно содержало не просто абстрактные понятия рыцарства или предательства. Джон прямо сказал, что он и его сподвижники должны руководствоваться личными интересами. На чаши весов положены два вида потерь и вознаграждений: земля и репутация. Если рыцари выполнят приказ короля, они сохранят свое материальное благосостояние, но покроют себя позором. Д’Эрли заявил, что бросить земли графа – значит совершить позорный поступок и запятнать свою честь. Он утверждал, что рыцари должны в первую очередь заботиться о своей чести, чтобы их никогда не могли упрекнуть в дурном деянии. В заключение д’Эрли сказал, что утрата территории для него предпочтительнее, поскольку позор длится дольше, чем нужда.

Разумеется, это описание является идеализированным, и недавние действия Филиппа Прендергаста и Джона Маршала убедительно доказывают, что не все члены класса воинов считали приоритетной честь, для многих главным являлись власть и богатство. Но даже если так, Джон, Джордан и Стефан в начале 1208 года приняли решение не подчиниться приказу короля и организовать защиту Ленстера, и такой выбор они сделали отнюдь не под влиянием бескорыстного альтруизма. Это была форма рыцарского самосохранения.

Сделав главный выбор, рыцари перешли к обсуждению стратегии. Было принято ключевое решение заключить союз с влиятельной династией де Ласи, занимавшей прочные позиции на севере Ленстера. Джордан де Сокевиль отправился в Ольстер, надеясь договориться с Гуго де Ласи. Никаких записей об их переговорах не сохранилось, поэтому неясно, какие аргументы приводил Джордан, однако точно известно, что его миссия оказалась успешной. Гуго выдвинулся в Ленстер, чтобы поддержать семейство Маршала. С ним было 65 рыцарей, хорошо вооруженных, на боевых конях, 200 тяжеловооруженных всадников и около 100 легковооруженных пехотинцев. Это важное подкрепление изменило баланс сил в конфликте, позволив людям графа Уильяма и графини Изабеллы перейти в наступление.

В начале 1208 года произошло решающее сражение между людьми Маршала и Мейлера, но оно развивалось совсем не так, как поведал Уильяму король Иоанн. Утверждение монарха, что Стефан д’Эврё и Джон д’Эрли мертвы, являлось откровенной злобной ложью. Иоанн отчаянно хотел причинить Маршалу боль и вывести его из равновесия. На самом деле объединенные силы Маршала и де Ласи одержали верх в этой войне, и, по словам биографа, «ущерб, который Мейлер хотел причинить землям графа, был причинен ему самому; его собственность была разорена». Юстициарий был захвачен в плен вместе с изменником Филиппом Прендергастом, собственность которого тоже сильно пострадала. Оба злодея были вынуждены заключить мир с графиней Изабеллой и отдать своих сыновей в заложники. Некоторые другие оппоненты также были вынуждены отдать в заложники своих родственников. Люди графа других обещаний и клятв не принимали.

Новости о действительном развитии и исходе конфликта в конце февраля – начале марта наконец достигли Англии. Неудивительно, что короля они не порадовали, зато Уильям Маршал в душе ликовал. 5 марта король Иоанн вызвал графа на аудиенцию в Бристоль. Маршалу приходилось проявлять большую осторожность. Любая попытка упрекнуть короля в отвратительной лжи или порадоваться победе своих людей могла ввергнуть Иоанна в ярость. После длительных раздумий Уильям решил притвориться, что ничего не знает о событиях в Ирландии. При встрече Иоанн не выказал ни намека на сожаление из-за прежнего отношения к Маршалу. Он зявил: «Я сообщу тебе хорошие новости – твои люди прекрасно себя чувствуют. Графиня тоже». Согласно «Истории», Маршал внимательно выслушал его слова, будто ничего не знал об этом деле, и ответил мудро и сдержанно: «Сир, благодарение Всевышнему, но, покидая свою землю, я ни минуты не думал, что имею врага, который пойдет на меня войной».

Выдержка графа позволила королю Иоанну сохранить лицо и покончить с затянувшейся конфронтацией. Официальные записи подтверждают, что в том же месяце было достигнуто примирение. В ответ на королевское признание его прав в Ленстере Маршал подтвердил свой статус королевского подданного в Ирландии и уступил некоторые полномочия, касающиеся правовой юрисдикции и назначения епископов. Этот компромисс слегка ограничил независимость графа Уильяма в Ленстере, но у него все же осталось намного больше автономии, чем у большинства баронов в Англии. Также король написал послание Мейлеру, в котором приказал без споров и задержек вернуть Оффали Маршалу.

Так Уильям пережил бурю. В апреле 1208 года он получил разрешение вернуться в Ирландию, но в его отношениях с королем Иоанном все-таки сохранялась напряженность. Возможно, именно в это время Иоанн потребовал второго заложника – Ричарда, младшего сына Маршала. Биограф сообщает о тревоге графини Изабеллы, однако, как всегда, угроза мести заставила Уильяма согласиться. Мудрость этого решения вскоре стала совершенно ясной.

Весной Уильям Маршал вернулся в Ирландию. По прибытии его встретили Джон д’Эрли и Джордан де Сокевиль, причем последний был еще облачен в кольчугу – явный признак того, что в регионе не все спокойно. На следующий день Уильям встретился в Килкенни с супругой, которая к этому времени, вероятнее всего, уже разрешилась от бремени. Биограф утверждает, что графиня требовала сурового возмездия для баронов и рыцарей, поддержавших Мейлера, но Маршал предпочел более взвешенную позицию. Возможно, подражая великодушию, проявленному королем Генрихом II после подавления мятежей его старшего сына в 1174 и 1183 годах, Уильям справился с искушением жестоко наказать отступников, рассчитывая, что одно только его присутствие и репутация позволят установить порядок.

Он вроде бы понимал, что из тех, кто приветствовали его возвращение, многие таили злобу в сердцах, но все равно большинство заложников, взятых у этих лордов, были возвращены. Нет никаких записей о его отношении к Джону Маршалу после этих событий, но, вероятнее всего, он был быстро прощен, возможно, потому, что активных действий против графа Уильяма не вел. Некоторые из тех, кто предали его в Вудстоке, или вели военные действия против его людей в Ленстере, подверглись более суровому обращению. Говорят, что они предстали перед Маршалом, дрожа от страха и со слезами на глазах, моля о прощении. Дэвид де ла Рош и Филипп Прендергаст пытались заявить о своей непоколебимой преданности, но Джон д’Эрли открыто удостоверил их предательство. Хотя Уильям согласился даровать им «поцелуй мира», оба были опозорены. Сын Прендергаста оставался заложником на протяжении следующих семи лет или даже больше, а де ла Рош стал социальным парией. Рыцари отказывались находиться рядом с ним на общественных мероприятиях.

Самое строгое наказание постигло Мейлера Фицгенри, но даже в отношении его Маршал проявил сдержанность. Мейлеру пришлось отказаться от контроля над своим главным каменным замком в Данамейсе и согласиться с тем, что все его земли после его смерти перейдут к Маршалу. Взятых у него заложников также удерживали много лет. Неудачный заговор 1208 года стал причиной лишения юстициария благосклонности короны. Теперь его называли «жестоким и диким человеком» и «корнем всех зол». В начале 1209 года Мейлер был заменен новым королевским юстициарием. Им стал Джон де Грей, епископ Норриджа. А опозоренный барон дожил до конца своих дней и умер 1220 году в Ирландии, полностью лишенный какого-либо влияния.

Восстановив мир, Уильям Маршал продолжил работу по укреплению своей власти в Ленстере. Его преданные сторонники получили заслуженные награды. Джону д’Эрли были выделены земли в Килкенни, где было основано поселение, по сей день носящее его имя – Эрлитаун. Джордан Сокевиль, Стефан д’Эврё и Генри Хоуз тоже получили земли. Следующие четыре года Уильям посвятил в основном своим ленстерским поместьям, создав надежный оплот своей власти в Ирландии. Об этом периоде сохранилось мало свидетельств, но, судя по всему, Уильям был правителем твердым, но справедливым в отношении своих вассалов и грозой соседствующих с ним коренных ирландцев и их церковников[24]. Маршал также занялся устройством выгодных браков для своих детей. Старший сын уже был обручен с Алисой, дочерью Балдуина де Бетюна – давнего и надежного союзника Уильяма. Также была достигнута договоренность о союзе между старшей дочерью Уильяма Матильдой и Гуго Биго из Норфолка. Процесс построения династии и территориальной консолидации ненадолго прерывался в 1210 году, когда король Иоанн снова пожелал навязать свою волю Ирландии, но на сей раз монарх преследовал другую дичь.

Печальная судьба Уильяма Браоза и его семьи – пример опасности противостояния такому монарху, как Иоанн. Она также проливает дополнительный свет на сочетание сообразительности, расторопности и везения, которые помогли Уильяму уцелеть даже в период этого беспокойного правления. Браоз был социальной ровней Маршала, его соседом в Ирландии и приграничном Уэльсе и близким другом. Королевский фаворит с самого начала правления Иоанна и преданный сторонник короля, Браоз сыграл какую-то роль в исчезновении и, вероятнее всего, убийстве в апреле 1203 года герцога Артура Бретонского, племянника Иоанна. Со временем Браоз накопил много долгов короне – не выплачивал денежные сборы за землю и почести, которые получал. К 1208 году только в Ирландии он был должен 5000 марок за земли в Манстере и 2865 – за Лимерик. Все эти финансовые обязательства поддавались контролю, пока Браоз находился в милости у короля. Но если бы Иоанн потребовал немедленного возврата средств, Браоз оказался бы в трудном положении.

Весной 1208 года Уильям де Браоз неожиданно лишился доверия и поддержки монарха. Одна из причин этого отчуждения могла быть косвенно связана с Уильямом Маршалом. В марте этого года был решен ленстерский спор, но Иоанн не избавился от подозрений и, вероятно, потому потребовал еще одного заложника. Примерно в это же время король предложил Браозу передать короне своего старшего сына. Вероятно, это была простая мера предосторожности, ввиду его известной связи с Маршалом. Последуй Браоз примеру Маршала и выполни он это требование, инцидент мог остаться без последствий. Но, если верить хронисту Роджеру Вендоверскому, когда люди короля прибыли в поместье Браоза, его супруга Матильда объявила, что не отдаст своих детей человеку, убившему собственного племянника. Когда это неосторожное высказывание стало известно Иоанну, между ними разверзлась пропасть.

Уильям де Браоз попытался восстановить положение, согласившись в качестве компенсации вернуть короне замки Хей, Брекон и Раднор. Но впоследствии его обвинили в нападении на эти самые крепости и сожжении половины Леоминстера наперекор королю. Обвинения вполне могли быть сфабрикованы, чтобы оправдать последующие действия Иоанна. Поместья Браоза были конфискованы, был отдан приказ об аресте. Чувствуя, что земля уходит у него из-под ног, Уильям бежал в Ирландию, взяв с собой только супругу и двоих сыновей. Он надеялся на помощь и поддержку зятя – Уолтера де Ласи, женатого на дочери Браоза.

В ходе этого бегства Браоз в начале 1209 года приплыл в Ленстер, едва избежав кораблекрушения. Он и его семья оставались на территории Маршала в течение двадцати дней. В «Истории» сказано, что король воспылал такой ненавистью к Браозу, что о примирении не могло быть и речи. Точную причину враждебности биограф не называет. Он честно говорит: «Я не знаю причины этого изгнания, впрочем, даже если бы знал, вряд ли было бы мудрым поступком с моей стороны говорить об этом». Вероятно, автор «Истории» знал, по крайней мере, то, что в основе отчуждения между королем и Браозом лежит какой-то темный скандал. Скорее всего, Браоз дал какое-то объяснение своего появления на землях Уильяма Маршала их хозяину, хотя не факт, что он признался в причастности к исчезновению герцога Артура.

Посланцы короля довольно скоро выследили Браоза в Ирландии и передали новому юстициарию приказ о его аресте. Уильяму Маршалу было предложено выдать опального барона и его семью, более того, его обвинили в укрывательстве предателя короля. Граф Уильям решил запутать следы. Он заявил, что ничего не знал об обвинениях против Браоза, но, поскольку его семья находится в его доме под его защитой, примет меры к безопасному препровождению их за границы своих владений. Маршал, конечно, рисковал, отказываясь выполнить требования юстициария, но граф оказался в весьма компрометирующей ситуации и вряд ли мог предугадать последствия. Браозов с вежливой поспешностью выпроводили из Ленстера, и они укрылись у Уолтера де Ласи в Мите. Вероятно, таким образом граф Уильям надеялся выйти сухим из воды.

Король Иоанн был настроен преследовать семейство Браоза до конца, а заодно и продемонстрировать жителям Ирландии свое королевское могущество. Весь следующий год Иоанн готовился к масштабной военной кампании и в конце весны 1210 года собрал на западе Уэльса армаду из 700 кораблей, готовых перевезти в Ирландию не менее 800 рыцарей, и армию фламандских наемников. Понимая, что эта экспедиция являет собой нешуточную угрозу, Уильям Маршал поспешил в Пембрукшир, чтобы подтвердить свою преданность королю, тем самым давая понять, что он не намерен поддерживать Браоза или его союзников. В этом решении присутствует неприятный намек на предательство. Маршал отвернулся от бывшего товарища и союзника, чтобы защитить собственные интересы. Вероятно пережив довольно длительный период конфликта с королем, он слишком хорошо понял, что именно в этом случае ставится на карту, лучше, чем его ирландские вассалы. Уильям Маршал был не настолько предан Браозу, чтобы ради него совершить династическое самоубийство.

Королевская армада пристала к берегу в районе Уотерфорда 20 июня 1210 года и двинулась по Ленстеру. Уильяму Маршалу пришлось кормить и развлекать Иоанна и его армию, тем самым неся колоссальные расходы. Наконец армия выступила дальше к королевскому городу Дублину. Уолтер де Ласи быстро понял, что с этой мощью ему не совладать, и сдался на милость короля, но был лишен всех своих владений в Мите (и их ему не вернули в течение пяти лет). Его брат Гуго де Ласи, граф Ольстера, совершил ошибку, попытавшись противостоять короне, но силы Иоанна были много больше. В конце концов Гуго вместе с семейством Браоза удалился в крепость Каррикфергус, а оттуда бежал в Шотландию, оставив королю Ольстер.

Уильям де Браоз бежал во Францию и в 1211 году умер в изгнании (но, судя по всему, не раньше, чем поведал историю об убийстве герцога Артура). Его супруге Матильде и старшему сыну повезло меньше. Они оказались пленниками Иоанна, были брошены в подземелье в Виндзорском замке и умерли от голода. Хронисты впоследствии писали, что их тела были найдены в жутких позах: Матильда стояла на коленях перед трупом сына, и невыносимый голод заставил ее грызть плоть его щек.

Безжалостное преследование и жестокое обращение с семьей Браоза, а также связанное с этим разорение де Ласи вызвало недовольство по всей стране. Одно только это деяние мстительного короля настроило против него многих английских баронов, вызвав глубокое недовольство и без того непопулярным монархом. Уильям Маршал избежал худшего, но и ему предстояло заплатить за то, что он укрыл предателей – Браозов – в начале 1209 года. В августе 1210 года он был вызван к Иоанну в Дублин, чтобы ответить за такой неблагоразумный поступок. Как и в 1205 году, когда стоял вопрос о Нормандии, Маршал предложил доказать свою невиновность поединком. Но хотя ему было уже за шестьдесят, не нашлось ни одного придворного, пожелавшего принять вызов. Уильям также повторил то, что ранее говорил юстициарию: он ничего не знал о ссоре, и, когда уезжал из Англии в апреле 1208 года, между Браозом и королем были хорошие отношения.

Позиция оказалась лишь частично успешной. Король Иоанн заставил графа Уильяма отказаться от замка Данамейс и потребовал в заложники самых ценных рыцарей. Джон д’Эрли был послан в замок Ноттингем, где перенес множество лишений, а Джордан де Сокевиль был заключен в Глостере. Они вышли оттуда через год, но Джеффри Фицроберт, отправленный в Херфорд, заболел и умер в конце своего заключения. Таким образом, Уильям Маршал сумел избежать прямой конфронтации с королем и спас свою династию, хотя его старшие сыновья все еще оставались в заложниках. Граф Уильям был уже пожилым человеком – старым, по стандартам того времени. Многие его сверстники уже полностью отошли от дел или и вовсе умерли. После весьма тревожного периода 1207–1210 годов Уильям, вероятнее всего, принял осознанное решение уйти с «передовой». Пора было и на покой. Он все еще стремился устроить освобождение своих детей, но все время проводил в Ленстере, занимался поместьями и обеспечением будущего своей династии. Дни графа Уильяма в роли великого магната королевства подходили к концу.

У Уильяма Маршала не было причин любить короля Иоанна. Если узы симпатии когда-либо и связывали этих людей, их уничтожили последние события в Ирландии и за ее пределами. И все же, хотя Уильям не доверял монарху, не любил его и даже, пожалуй, боялся, по иронии судьбы он оставался самым надежным другом Иоанна среди английской знати. В начале второго десятилетия правления Иоанна, когда королевство уверенно двигалось по спирали вниз к глубокому кризису, Маршал снова оказался в центре событий.

К 1212 году Иоанн приобрел множество серьезных врагов. Жестокое и непредсказуемое обращение короля с аристократами вызвало стойкую неприязнь большинства английской знати, особенно северян. После падения Нормандии и других анжуйских территорий на континенте Иоанн продвинул некоторых своих «французских» сторонников из этих регионов на выгодные места в Англии. Большинство этих «пришельцев» имели сомнительную репутацию. Питер де Рош из Турени был весьма способным администратором и преданным слугой короны. Но его назначение новым епископом Винчестерским вызвало откровенное изумление, не в последнюю очередь потому, что новоявленный прелат был фанатом сражений. Несмотря на официальный запрет церкви на кровопролитие клириками, Питера часто видели одетым в кольчугу во главе военного отряда, и современники насмешливо прозвали его «винчестерским воином», отмечая, что он был умен в финансах, но слаб в Священном Писании[25].

Один из ведущих военачальников Иоанна, Фокс де Бреоте, тоже стал ненавистной фигурой. Его происхождение неизвестно. Вероятно, он был незаконным сыном нормандского рыцаря, и говорят, что необычное имя он заслужил, поскольку в молодости использовал серп (по-французски – faux) для убийства. Покровительство короля возвысило этого «иностранца» низкого происхождения. Фокс показал себя грозным воином и стал главным головорезом короны. Но его безжалостность в войне и склонность к систематическим грабежам земель противника навесили на него еще и ярлыки «бич земли» и «самый злобный разбойник».

После 1206 года спекулятивный и даже хищнический подход Иоанна к управлению королевством также все чаще вызывал недовольство. Король стремился любой ценой наполнить казну, надеясь финансировать большую военную кампанию на континенте. Победа во Франции наконец заставит замолчать его критиков, и его перестанут называть «мягким мечом». Сосредоточившись на этой цели, Иоанн был готов использовать все доступные средства и «выжать» Англию досуха. Были повышены налоги, деньги изымались у еврейских ростовщиков, что, естественно, ударило по их должникам, а знать была вынуждена платить заоблачные суммы за все: права наследства, женитьбу, должность. Королю удалось собрать немалую сумму – 200 тысяч марок, но за это ему пришлось заплатить остатками своей репутации. Монарх, которого уже и так считали жестоким и недостойным доверия, теперь превратился в тирана. После 1210 года все больше аристократов демонстрировали свое глубочайшее недовольство, отказываясь участвовать в королевских военных кампаниях или платить «щитовой сбор» за освобождение от военной службы.

Король Иоанн также вступил в ожесточенный спор с Римской церковью. Как и все средневековые монархи, он желал влиять, а лучше – напрямую контролировать назначение на ключевые церковные посты в своем королевстве. В конце концов, прелаты – не только духовные лица, они обладают политической и военной властью. Но сложилось так, что папа Иннокентий III был рьяным реформатором, исполненным решимости отстоять права Рима. После смерти в 1205 году Хуберта Уолтера начался длительный спор касательно назначения нового епископа Кентерберийского. Кандидатом Иннокентия был Стефан Лэнгтон, известный богослов и рьяный сторонник папской власти. Но Иоанн относился к Лэнгтону с подозрением, отчасти потому, что тот много лет учился в столице Капетингов – Париже (в заведении, впоследствии ставшем одним из первых европейских университетов). Это вызвало понятные сомнения относительно лояльности Лэнгтона и его потенциальных симпатий делу французской короны.

Отношения короля Иоанна с Римом испортились настолько, что в марте 1208 года, как раз когда Уильям Маршал возвращался в Ирландию после спора из-за Ленстера, на Англию был наложен папский интердикт. Санкция оставалась в силе шесть лет. По всему королевству замолчали церковные колокола, не проводились похороны на освященной земле, не было и воскресных месс. В ноябре 1209 года Иоанн был отлучен от церкви. После изгнания своего короля из церковного сообщества англичане могли, по крайней мере теоретически, избрать нового правителя, поскольку обязательства верности были с них сняты. Но действительное влияние интердикта и отлучения короля не стоит переоценивать. В 1208 году христианство в Англии не прекратило свое существование, да и всеобщего восстания против королевской власти не последовало. Все дело в том, что в течение предшествующих полутора веков Римская церковь слишком часто использовала эти наказания, и потому их эффект изрядно сгладился. Тем не менее остракизм Иоанна дал дополнительное оружие его противникам.

За пределами Англии король столкнулся со вспышками агрессии со стороны коренных валлийцев, в основном подстрекаемых Лливелином ап Иорветом, но его самым главным противником был и оставался Филипп-Август. В 1202–1205 годах Капетинг добился впечатляющих успехов на континенте, однако его честолюбие ни в коей мере не было удовлетворено. К 1212 году Филипп всерьез нацелился на Англию. Он отлично знал о недовольстве в королевстве и был рад использовать раскол Иоанна с Римом. Французскому королю были остро необходимы новые завоевания, поскольку его старшему сыну, принцу Людовику, уже было около двадцати лет, и он рвался к власти. Женитьба Людовика на Бланке Кастильской – внучке короля Генриха II и племяннице Иоанна – давала принцу право претендовать на английский престол. Антипатия к Иоанну в королевстве была настолько велика, что некогда немыслимая идея теперь обрела поддержку и даже стала популярной. Быть может, свержение Капетингом ненавистного анжуйского режима – приемлемый выход из создавшегося положения.

Волны недовольства и многочисленные угрозы, накапливавшиеся во время длительного отсутствия Уильяма Маршала при дворе, в августе 1212 года вызвали очередной кризис. Король Иоанн собрал крупную армию для нападения на Францию, но волнения в Уэльсе заставили его перенаправить свои ресурсы. В отместку он приказал повесить двадцать восемь валлийских заложников в Ноттингеме и начал подготовку к полномасштабному вторжению на север Уэльса. В середине августа до него дошли тревожные слухи о заговоре, имеющем целью свергнуть его режим. Согласно одному хронисту, ему поведали о плане «выдворить его самого и его семью из королевства и выбрать другого короля на его место». Если верить другому источнику, планировалось его убийство. Якобы в ходе предстоящей экспедиции он либо падет от рук собственной знати, либо будет выдан врагу. Именно перед таким развитием событий Иоанн уже давно испытывал параноидальный страх и потому отнесся к слухам со всей серьезностью. Вторжение в Уэльс было отменено. Старший сын и наследник короля был помещен под охрану, и себя тоже Иоанн окружил внушительной армией телохранителей.

Сейчас уже невозможно узнать, насколько реальным был якобы существовавший заговор. Определенно известно, что два влиятельных аристократа после его раскрытия покинули страну, что может считаться признанием вины. Северный барон де Вески перешел границу Шотландии, а Роберт Фицуолтер бежал во Францию, и король Иоанн приказал уничтожить два его замка, в том числе Бейнард-Касл в Лондоне. Король арестовал и бросил в тюрьму трех королевских чиновников высокого ранга и потребовал заложников у многих магнатов. Изолированный и перепуганный Иоанн теперь, по словам одного хрониста, имел столько врагов, сколько баронов.

Ясно, король подозревал Уильяма Маршала в причастности к заговору – один из королевских командиров был предупрежден о необходимости наблюдать за возможной атакой из Ленстера. Но на самом деле Маршал предпочел в этот время протянуть руку дружбы монарху. Каким-то образом ему удалось убедить двадцать шесть англо-ирландских баронов подтвердить свою верность короне, и он сам написал письмо Иоанну, предложив срочно приехать в Лондон и оказать ему всю необходимую помощь. В нем же он посоветовал королю немедленно согласовать условия мира с папой. Текст ответного письма Иоанна демонстрирует правильное понимание королем значения потепления их отношений с графом Уильямом. Его примирительный тон означает, что король отчаянно желал обеспечить лояльность Маршала. Иоанн писал о «вечной признательности» графу, признавал, что только советы Уильяма побудили ирландцев подтвердить свою преданность короне. Он также благодарил Уильяма за готовность приехать в Англию, но просил пока остаться в Ирландии и помогать юстициарию Джону де Грею.

Еще более удивительной представляется попытка Иоанна выказать чувство теплой фамильярности и дружбы с Уильямом, человеком, которого он совсем недавно безжалостно преследовал. В письме короля есть неоднократные ссылки на его разумное, почти отеческое руководство сыном Маршала, молодым Уильямом, которого Иоанн все еще называет «мальчиком», хотя это был уже двадцатилетний юноша, рыцарь. Иоанн отметил, что «мальчику» нужны лошади и доспехи, но он сам их обеспечит для него, мимоходом добавив, что Маршал может отплатить ему за это позже. В письме также, словно между прочим, сказано, что король «рад передать юного Уильяма одному из твоих рыцарей, возможно, Джону д’Эрли или его людям». В заключение добавлено: «Если тебя это не устраивает, уведоми меня письмом, и он останется при дворе». По всем внешним признакам это письмо одного близкого друга другому, а не выдержанная в тщательно отобранных выражениях оливковая ветвь, протянутая бывшему оппоненту. Мотивы умиротворяющего подхода Иоанна совершенно очевидны. Содействие человека такого положения и известности, как Уильям Маршал, – хорошая поддержка для короля, трон которого все сильнее шатался, так что у короля были все основания его задобрить. Соображения Уильяма понять сложнее. Вполне вероятно, его главным желанием было освобождение сыновей, чего он и добился, причем довольно быстро. Молодой Уильям Маршал был передан на попечение Джона д’Эрли. Ричард тоже вскоре был освобожден. Наконец Уильяму удалось вырвать своих наследников из когтей Иоанна. Но если бы освобождение сыновей было единственной целью Уильяма, вероятно, он сразу бы отступил и в дальнейшем поддерживал осторожный нейтралитет. Вместо этого он позволил себе снова втянуться в мир политики и войны. Пожалуй, даже он снова очутился на передовой. Не исключено, что Уильям надеялся на возвращение вместе с милостью короля также утраченных земель и почестей. Так и вышло. В последующие годы Маршал возместил многие свои потери. Особенно король старался укрепить его положение в Уэльсе, чтобы тот мог при случае оказать помощь в подавлении коренных жителей. Уильям снова получил контроль над Кардиганом, а также главным Пембрукширским портом и крепостью Хаверфорд, а также крепостью Кармартен и полуостровом Гоуэр. Другие приближенные Маршала тоже оказались в выгоде. Джон Маршал получил хорошую должность в Шропшире, а Джон д’Эрли – наследственную должность королевского управляющего в графстве Девон.

Представляется вероятным, что Маршалом руководило чувство долга перед короной, независимо от того, кто был королем, и преданность Анжуйской династии, которой он служил, по сути, всю свою сознательную жизнь. Как и Джон д’Эрли в 1208 году, он, возможно, хотел избежать позора неверности. Маршал определенно демонстрировал удивительную способность прощать королю все его проступки, в том числе недавнюю попытку захвата Ленстера. Как сказано в «Истории», Уильям вроде бы забыл «жестокость короля по отношению к нему». По мнению биографа, граф «поддерживал идею преданности». На самом деле Маршал оказался одним из самых важных союзников и непоколебимых сторонников и оставался таковым, даже когда все остальные отвернулись от него.

В начале апреля 1213 года положение короля Иоанна стало настолько опасным, что он посчитал необходимым вызвать Уильяма Маршала из Ленстера. К этому моменту папа Иннокентий III уполномочил французского короля пересечь Канал, сместить Иоанна и взять управление королевством на себя. Филипп-Август договорился с сыном, что принц Людовик будет править Англией, оставаясь подданным отца. В апреле крупные силы французов были собраны в Брюгге и Фландрии. Вторжение должно было вот-вот начаться.

Граф Уильям привел большие силы из Ирландии в Кент на соединение с армией, еще преданной королю Иоанну. Там же присутствовал Уильям Лонгсворд, граф Солсбери, и граф Эссекса, Джеффри Фицпитер. Короля убедили, что единственный способ отвратить угрозу – договориться с Римом. Иоанн 15 мая в районе Дувра встретился с Пандульфом, папским легатом. Вероятно, Маршал сыграл определенную роль в организации этой встречи, поскольку она состоялась в резиденции тамплиеров. Он установил связи с орденом во время визита в Святую землю в 1180-х годах, после чего в начале правления Иоанна подружился с магистром тамплиеров в Англии Эймери де Сент-Мором. Также в этот период Уильям назначил тамплиера по имени Джеффри своим личным альмонарием.

В ходе встречи король Иоанн сделал необходимый шаг – подчинил Английское королевство власти папы. Иоанн формально признал Иннокентия III своим сеньором и присягнул на верность папе и его преемникам. Он также согласился на ежегодную выплату Риму 1000 марок в знак покорности. Эти условия были закреплены в хартии и засвидетельствованы рядом аристократов, в том числе Уильямом Маршалом. В тот день король превратил свое королевство в эквивалент папского государства[26]. Это была весьма прискорбная уступка суверенитета, но одновременно произошла трансформация отношения папы Иннокентия. Король Иоанн одномоментно превратился из заклятого врага Рима в его возлюбленного сына. 20 июля Стефан Лэнгтон отменил отлучение. Но что еще важнее – папа отозвал свою поддержку французского вторжения. Обозленный Филипп-Август был вынужден отступить, жалуясь, что на подготовку к войне он зря потратил 60 тысяч марок.

За этим дипломатическим успехом последовала военная победа. По совету Маршала и Лонгсворда Иоанн приказал нанести быстрый удар по французскому флоту, собравшемуся в Дамме. Лонгсворд возглавил атаку 30 мая и сумел сжечь много кораблей Капетингов. По словам одного современника, «французскому королю было очень горько видеть, как горят его корабли – словно все море было в огне». Так с помощью Уильяма Маршала королевство отодвинулось от грани катастрофы.

Тем не менее всем было ясно, что это лишь отсрочка неизбежного конца. Угроза со стороны Франции была предотвращена, но не устранена. В качестве знака повиновения папе король Иоанн был вынужден принять назначение архиепископом Кентерберийским Стефана Лэнгтона. За его прибытием в Англию последовало возвращение «заговорщиков» Роберта Фицуолтера и Евстафия де Вески, что вселило уверенность в сердца многих баронов, ненавидевших короля. Позиция Иоанна была также ослаблена смертью старого союзника Маршала Джеффри Фицпитера в октябре 1213 года. На месте юстициария Англии его сменил непопулярный Питер де Рош, что еще более отвратило от короля англо-норманнскую аристократию.

У короля Иоанна был еще один шанс на успех. Опираясь на собранные финансовые ресурсы и военную поддержку, он снова хотел организовать крупную кампанию на континенте, надеясь восстановить Анжуйскую империю. Иоанн смог использовать недовольство крупных землевладельцев Северо-Западной Европы безудержным стремлением к власти и величию Филиппа-Августа. Был заключен союз с Оттоном IV, императором Германии, и графами Булони и Фландрии – давними торговыми партнерами Англии. Стратегия коалиции предусматривала атаку на двух направлениях. Иоанн должен был плыть в Аквитанию и вести армию из Пуату. Одновременно Уильям Лонгсворд, граф Солсбери, вторгнется в Нормандию вместе с северными союзниками. Тем временем Уильям Маршал должен был остаться в Англии, защищая марку от валлийских контратак.

Основная идея растягивания ресурсов Капетинга, устроив войну на двух фронтах, была грамотной, но требовала строгой координации. К несчастью для Иоанна и его союзников, долгие сборы и медленное продвижение германских сил Оттона IV нарушило планы. Английский король добился некоторых первоначальных успехов на юге – после высадки в середине февраля 1214 года в Ла-Рошели – в Аквитании и частях Анжу. К началу лета Иоанн вошел в город Анжер, но его продвижение вперед сдерживалось необходимостью захвата соседнего замка Ла-Рош-о-Муан, недавно построенного Уильямом де Рошем. Осада началась 19 июня, но французский гарнизон отказался сдаться, а когда подошли силы Капетингов под командованием принца Людовика, Иоанн ошибочно предположил, что перед ним главные силы французской армии, и 2 июля поспешно отступил.

Пока английский король «тормозил» на юге, Филипп-Август смог сосредоточить внимание на Нормандии, где задержавшееся вторжение северной коалиции не начиналось еще четыре недели. В воскресенье 27 июля две стороны сошлись в сражении при Бувине, к югу от Лилля. Обе армии были примерно равны численно, но войска Капетинга, судя по всему, были более дисциплинированными и действовали эффективнее. Их моральный дух поднимало присутствие в их рядах таких прославленных воинов, как Уильям де Бар и Уильям де Рош.

Три часа длилось ожесточенное сражение, и постепенно верх одержали французы. Лонгсворд попал в плен, так же как графы Булони и Фландрии, и император Оттон был изгнан с поля боя группой рыцарей под командованием де Бара. Филипп-Август одержал впечатляющую победу, ставшую венцом его правления и укрепившую позиции Капетингов в Европе. Сражение при Бувине было предвестником конца правления императора Оттона в Германии и стало настоящей катастрофой для короля Иоанна. Он был вынужден согласиться на унизительные условия пятилетнего мира (включавшие выплату ущерба французам, по слухам достигавшую 60 тысяч марок) и вернулся в Англию в октябре полностью сломленным человеком. Его казна опустела, ни одной впечатляющей победы так и не было одержано, и ему нечем было успокоить недовольство подданных. После Бувина события в Англии были неизбежными, и их ход изменил карьеру Уильяма Маршала.

Глава 13 Королевский расчет

После сражения при Бувине по Английскому королевству прокатилась волна беспорядков. Крупная партия недовольных баронов начала требовать уступок от короны. Осенью 1214 года их требования стали более упорядоченными, а количество значительно увеличилось. Теперь среди недовольных были не только северные бароны, но и землевладельцы с юга страны. Движение возглавляли такие люди, как Роберт Фицуолтер, который с 1215 года начал именовать себя «Маршал армии Бога», Евстафий де Вески и им подобные. Завуалированную поддержку ему оказывал архиепископ Кентерберийский Стефан Лэнгтон.

Королевская казна была практически пуста, королевская репутация – погублена, и король Иоанн был слишком слаб, чтобы игнорировать или подавить недовольство. Ряды его сторонников быстро уменьшались, и восстание набирало силу. Уильям Маршал оставался лояльным, так же как сводный брат Иоанна Уильям Лонгсворд (после того, как его выкупили у французов) и Ранульф, граф Честер. Но баланс сил был явно не в пользу короны. Обе стороны готовились к гражданской войне. В январе 1215 года начались робкие попытки достичь урегулирования. Уильям Маршал оказался в самом центре этих запутанных переговоров между королем и его знатью, и после пяти месяцев переменных успехов они завершились мирным договором, содержавшим шестьдесят три пункта. Этот документ вошел в историю под названием Великая хартия вольностей.

Великая хартия вольностей считается одним из самых важных документов в мировой истории, приобретя почти мифический статус. Ее часто называют краеугольным камнем западной демократии, «первой записанной конституцией в мировой истории», «хартией свобод» и даже «биллем о правах». Именно она ограничила королевскую власть, открыла дорогу для английской парламентской системы управления и стала основой для конституции Соединенных Штатов. Великая хартия вольностей изменила баланс сил и характер королевской власти в Англии. Она также повлияла на ожидания и практику рыцарей и знати на много десятилетий вперед – пожалуй, даже на века. Поэтому на первый взгляд кажется, что участие Уильяма Маршала в составлении Великой хартии вольностей 1215 года занимает самое почетное место в перечне его многочисленных достижений.

Соглашение, вероятно, было главным выражением трансформации, изменившей средневековую Англию, тектоническим сдвигом от века завоеваний к веку урегулирования и обживания. Постепенный процесс эволюции был медленным, почти невидимым. Он шел при жизни Уильяма Маршала и продолжился после его смерти. Он был отмечен возрастанием акцента на главенство права в обществе и разрывом взаимных уз служения и обязанностей, соединявших лордов, рыцарей и их вассалов. Но только можно ли считать графа Уильяма одним из творцов Великой хартии вольностей и действительно ли этот документ имеет столь большое значение?

В первой половине 1215 года, когда обсуждалась Великая хартия вольностей, Уильям Маршал был главным светским переговорщиком короля Иоанна. Уильяму было шестьдесят семь лет или около того, он был значимым представителем английской аристократии, пользовавшимся доверием короля и уважаемым баронами. Бароны с откровенной неприязнью относились к другим сторонникам Иоанна, таким как Питер де Рош и Фокс де Бреоте, но они хорошо знали, что у Маршала тоже были большие трудности с королем, а значит, он не может не относиться с симпатией к их общему делу. Это и сделало графа Уильяма идеальным посредником. Его связь с тамплиерами тоже была весьма полезной, поскольку орден сыграл в этих событиях немалую роль.

Маршал много времени работал в тандеме со Стефаном Лэнгтоном. Возможно, архиепископ изначально както воздействовал на баронов, вероятно, посоветовал им изучить принятые ранее документы, такие как Коронационная хартия Генриха I, датированная 1100 годом, – текст, предлагавший исторический костяк прецедентов, на основе которого они могли бы оформить свои довольно-таки расплывчатые требования королевских реформ. Но большую часть года Лэнгтон старался представить себя нейтральным посредником и слугой королевства.

Первая важная встреча Иоанна с баронами имела место в январе 1215 года в Новом Тампле – лондонском доме тамплиеров. Встреча получилась неудачной. Магнаты прибыли на нее в доспехах, намеренные требовать, чтобы были восстановлены условия, перечисленные в Коронационной хартии Генриха I. Король Иоанн держался уклончиво и попросил время для размышлений до апреля, одновременно заверив баронов, что так или иначе удовлетворит их требования. Уильям Маршал и Стефан Лэнгтон подтвердили, что король сдержит слово и встретится с баронами в согласованный день. В результате было заключено перемирие до Пасхи, которая в том году выпадала на 19 апреля.

На самом деле Иоанн всего лишь старался выиграть время, заручиться поддержкой и, возможно, собрать военные силы для разгрома баронов. К концу апреля терпение Роберта Фицуолтера, Евстафия де Вески и их союзников иссякло. Он собрались в Брэкли, что в Нортгемптоншире, чтобы договориться о вооруженном восстании. Баронская партия существенно выросла. К ней присоединились два видных аристократа – Сейр де Квинси, граф Винчестерский (близкий друг Фицуолтера), и новый граф Эссекса, сын и наследник Джеффри Фицпитера, Джеффри де Мандевиль, выступивший против короля после того, как тот потребовал 20 тысяч марок за разрешение на брак.

Маршал и Лэнгтон были отправлены в Брэкли, чтобы утихомирить баронов. На встрече 27 апреля баронская партия выдвинула дополнительные требования. Они были должным образом переданы Иоанну и немедленно отвергнуты. В качестве ответной меры бароны осадили замок Нортгемптон, и положение Иоанна начало стремительно ухудшаться. 17 мая повстанцы установили контроль над Лондоном, теперь считавшимся «столицей короны и королевства», и город стал центром инакомыслия. Это вызвало приток новых членов в баронскую партию, и король был вынужден вернуться к процессу переговоров. Хотя это была очередная уловка, ему нужно было время, чтобы использовать позаимствованные у тамплиеров деньги для привлечения наемников.

Переговоры начались. Согласно одной версии событий, Маршал был послан в Лондон, чтобы проинформировать баронов о готовности Иоанна к согласованию условий. В действительности, судя по всему, процесс был более запутанным и сложным (было много встреч, обменов требованиями и эмиссаров). Поскольку король теперь жил в Виндзоре, в 18 милях от Лондона, место встречи было выбрано на полпути – в местечке Раннимед. Именно здесь 15 июля 1215 года была достигнута договоренность об условиях мира, которые были изложены в длинном и подробном документе – Великой хартии вольностей. В оригинальном варианте подписей не было. Он был создан как королевская хартия и скреплялся королевской печатью. Впоследствии канцелярией было сделано не менее тринадцати копий. В тексте Уильям Маршал удостоен выдающегося положения. Его имя названо первым из английских магнатов, которые, как сказано, давали советы королю, оставаясь его преданными подданными. Далее следует список из пятнадцати имен, среди них – Уильям Лонгсворд, Уильям де Варен, граф Суррея, Хуберт де Бург и Джон Маршал.

В прошлом историки предполагали, что Уильям Маршал был одним из главных авторов Великой хартии вольностей. В 1933 году американский ученый Сидней Пейнтер заявил, что Маршал вполне мог являться вдохновителем хартии, поскольку обладал «необходимым административным опытом, мудростью и политической прозорливостью», а значит, достоин почестей за то, что обеспечил для Англии такой важный для нее документ. На самом деле представляется, что граф Уильям в лучшем случае мог поддерживать долгие дискуссии и служить посредником между сторонами, но сверх этого точную степень его участия определить невозможно. Некоторые ученые уверены, что вдохновителем и автором Великой хартии вольностей является Стефан Лэнгтон – высокообразованный человек. Но хотя он, вероятнее всего, действительно явился автором ряда пунктов, имеющих отношение к церкви, в других вопросах его влияние представляется весьма ограниченным. Короче говоря, никто точно не знает, кто именно составил проект Великой хартии вольностей, принятой 15 июня, и, поскольку итоговый документ был результатом ожесточенных дебатов, его содержание нельзя приписать одному человеку.

Некоторые северные бароны были недовольны соглашением с самого начала, считая, что оно заведомо не решит всех проблем, однако большинство повстанцев 19 июня сложили оружие. После установления некоего подобия мира Уильям Маршал был послан в Валлийскую марку. Хотя договор был результатом длительных и напряженных переговоров, вскоре на него перестали обращать внимание, и рожденный им мир оказался недолговечным. Это может объяснить тот факт, что якобы историческое участие Уильяма в составлении Великой хартии вольностей полностью игнорируется в «Истории». Ход событий показал, что версия Великой хартии вольностей 1215 года была почти забыта в 1220-х годах, когда биограф писал свой труд. Также нельзя исключить, что «История» намеренно обошла молчанием участие Уильяма в составлении Великой хартии вольностей, чтобы избежать потенциальной неловкости. Из других источников следует, что старший сын и наследник графа Уильяма, молодой Уильям Маршал, в мае 1215 года присоединился к баронской партии. Поскольку именно молодой Уильям впоследствии выпустил «Историю Уильяма Маршала», неудивительно, что автор посчитал нужным обойти молчанием участие своего работодателя в восстании, к которому всегда было в лучшем случае двойственное отношение.

Великая хартия вольностей – один из самых известных, высоко ценимых и представляемых в ложном свете документов Средневековья. Известны четыре копии этой версии хартии, дошедшие до наших дней: две находятся в Британской библиотеке в Лондоне, одна – в архивах собора Солсбери и еще одна – в архивах собора Линкольна. Они считаются бесценным наследием английской нации. И все же, несмотря на широкую известность, Великая хартия вольностей имела на удивление ограниченный эффект на события 1215 года. Как политический инструмент она прекратила действие уже через три месяца, и к концу года ее условия стали считаться ничтожными и были проигнорированы всеми сторонами. Это вовсе не означает, что текст следует сбросить со счетов. Просто его не нужно оценивать в соответствующем контексте.

Великая хартия вольностей 1215 года не должна была служить универсальным биллем о правах. В первую очередь она была мирным договором и потому содержала ряд условий – уступок короны требованиям баронов, которые должны были привести к лучшему упорядочиванию в королевстве. Роберт Фицуолтер и его союзники не считали свои требования революционными или даже новаторскими. В течение многих поколений их семьи испытывали на себе гнет Анжуйской династии, и всевозможные злоупотребления, так же как вульгарные спекуляции, связанные с отклонениями от феодального права, стали нетерпимыми. Бароны хотели восстановить «древние свободы», существовавшие до прихода анжуйцев, вернуть «золотой век» справедливости, закрепленный в Коронационной хартии Генриха I, когда установленные традиции выполнялись.

На самом деле они пытались воссоздать фантазию. Коронационная хартия, содержавшая преувеличенные обещания справедливого правления, была издана, когда Генрих I пришел к власти и стремился любыми путями обеспечить себе поддержку против своего брата и претендента на корону герцога Роберта Нормандского. Когда его положение укрепилось, Генрих стал игнорировать большую часть обещаний, так что значимого периода, в течение которого бароны и землевладельцы были довольны действиями короны, никогда не существовало. В то время они этого не знали, но в 1215 году бароны требовали большего, чем любой английский монарх после Норманнского завоевания был готов дать.

Главными заботами баронов были личные. Они хотели сохранить свое благосостояние и получить лучшее отношение короля. В результате многие положения Великой хартии вольностей касались проблем наследования, землевладения и военной службы и были направлены на ограничение плат и сборов, взимаемых королем, и снижение щитового сбора. Пункт 49 был посвящен излюбленному приему Иоанна – захвату заложников – и требовал немедленного освобождения всех пленных, удерживаемых в этом качестве в настоящее время. В сущности, аристократы, обсуждавшие положения Великой хартии, не были одержимы эгалитарными идеями и не стремились в первую очередь обеспечить главные человеческие свободы и равенство для всех.

Тем не менее мятежные бароны и король Иоанн в 1215 году соперничали за сторонников. Для этой цели баронская партия внесла ряд положений в Великую хартию вольностей, отвечавших интересам рыцарского класса и более широких слоев населения. Пункт 29, к примеру, гарантировал рыцарям справедливые условия службы и приличное обращение, а пункт 8 давал право вдовам не выходить повторно замуж против их воли. Отдельные аспекты документа относились к «сообществу всей земли». Самые известные его положения – 39 и 40, согласно которым «ни один свободный человек не будет арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо [иным] способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе как по законному приговору равных его [прав] и по закону страны». А также «никому не будем продавать права и справедливости, никому не будем отказывать в них или замедлять их». Именно эти положения, вставленные в середину документа, породили идею, что Великая хартия вольностей утверждает основные и всеобщие права на правосудие и свободу, а позже обеспечили основу для появления такого явления, как суд жюри.

К сожалению, документ долго не продержался, и причиной тому стали принятые в нем формулировки и выражения. К примеру, пункт 1 вроде бы делал договор нерушимым – ведь Иоанн объявил, что «пожаловали мы также всем свободным людям королевства нашего за нас и за наследников наших на вечные времена все нижеписанные вольности, чтобы имели их и владели ими они и их наследники от нас и от наследников наших». Но бароны в пункте 61 навязали жесткий контроль над действиями короля. Король согласился, «чтобы бароны избрали двадцать пять баронов из королевства, кого пожелают, которые должны всеми силами блюсти и охранять и заставлять блюсти мир и вольности, какие мы им пожаловали и этой настоящей хартией нашей подтвердили, таким именно образом, чтобы, если мы или… кто-либо из слуг наших в чем-либо против кого-либо погрешим или какую-либо из статей мира или гарантии нарушим… двадцать пять баронов совместно с общиною всей земли будут принуждать и теснить нас всеми способами, какими только могут, то есть путем захвата замков, земель, владений и всеми другими способами, какими могут, пока не будет исправлено нарушение согласно их решению». Это было существенное ограничение королевской власти, и Иоанн был готов 15 июня на это пойти, но только чтобы временно прекратить противостояние и суметь укрепить свое положение. Такого ущемления власти монарха не потерпел бы ни один король XIII века. Только один этот пункт гарантировал, что Иоанн откажется от Великой хартии вольностей при первой же подходящей возможности. Уже в середине июля Иоанн втайне связался с папой, потребовав, чтобы Рим осудил документ.

Договор, согласованный 15 июня, стал черновиком для более долгосрочных и важных документов будущего, и Уильяму Маршалу в этом процессе была отведена немаловажная роль. Но сила Великой хартии вольностей 1215 года была подорвана уже в начале сентября, когда в Англию прибыло письмо от папы, гневно ее осуждающее. Иннокентий предложил неограниченную поддержку королю Иоанну, новому вассалу Рима, и осудил соглашение в Ранимеде как «позорное и низкое, а также незаконное и несправедливое». Иннокентий заявил, что хартия «бесчестит Апостольский престол [Рим], ущемляет права короля и позорит английскую нацию», и в заключение объявил ее не имеющей законной силы. Теперь у Иоанна появился официальный мандат игнорировать условия Великой хартии вольностей, но в других местах лишь немногие представители баронской партии обратили внимание на уничижительную риторику папы. Даже представитель латинской церкви в Англии архиепископ Стефан Лэнгтон наотрез отказался отвергнуть хартию. В результате он официально лишился своей должности. В общем, обе стороны заняли укрепленные позиции, и полномасштабная гражданская война казалась неизбежной.

Уильям Маршал провел большую часть лета 1215 года, наблюдая за обороной Уэльса, но не смог предотвратить существенные потери от натиска коренных валлийцев в Северном Пембрукшире, Кармартене и Гоуэре. Он оставался не у дел и осенью, пока король Иоанн пытался подавить повстанцев, укрепив свою армию фламандскими наемниками. На юге бароны были окружены в Лондоне, и Иоанн даже сумел захватить замок Рочестер после тяжелой девятинедельной осады.

В декабре король начал жестокую карательную кампанию в Англии, грабя территории мятежных баронов. Один хронист описал, как люди Иоанна рыскали с обнаженными мечами и ножами, грабя «города, дома, кладбища и церкви, не щадя ни женщин, ни детей». Параллельно этому насилию без разбора Иоанн пытал захваченных пленных, якобы для устрашения противников. В результате роялистские армии стали называть «отродьями дьявола» и саранчой, покрывшей землю. Такой дикости в королевстве не видели после смутных дней анархии во время правления короля Стефана семьдесят лет назад.

Некоторые бароны, подвергшись такому сильному давлению, предпочли отступить, но большинство лишь укрепились в решимости противостоять ненавистному режиму. Загнанные в угол мятежные бароны сделали решительный шаг – послали Сейра де Квинси во Францию с предложением английской короны принцу Людовику. Законность притязаний Капетинга – через брак с внучкой короля Генриха II – представлялась сомнительной, но, учитывая омерзительные выходки Иоанна, о мудрости или законности такого выбора никто не думал. Многие ведущие члены баронской партии ожидали, что Людовик в обмен на поддержку выделит им дополнительные земли. Французский принц объявил, что отправится в Англию во главе своих армий весной 1216 года, но заранее выслал передовой отряд, который прибыл в Лондон в январе.

Некоторые современники приветствовали перспективу вмешательства Капетингов. Гиральд Уэльский, к примеру, назвал Людовика Французского «новым светом», который разгонит мрачные тучи анжуйской тирании. В «Истории» эта идея не была поддержана, и приглашение французского принца названо «в высшей степени глупым деянием». Там также сказано, что французские силы, расквартированные в Лондоне, по большей части пили вино и больше ничего не делали. Король Иоанн понял, что прибытие Людовика изменит баланс сил, и потому отправил Уильяма Маршала и Питера де Роша, винчестерского епископа, с миссией во Францию в надежде, что им как-то удастся убедить Филиппа-Августа отказаться от вторжения. Но Капетинг остался непреклонным.

Прибытие нового папского легата – итальянского церковника Гуалы Биккьери – вызвало паузу. Гуала высказал глубокий скептицизм в отношении якобы имеющихся у Людовика прав на английский престол, после чего переправился через Канал, чтобы оказать поддержку королю Иоанну. Получалось, что теперь французы вступали в войну, в которой им предстояло выступить в роли врагов церкви. Тем не менее принц Людовик приступил к выполнению плана вторжения и 22 мая 1216 года высадился в районе Сэнвича, в Кенте. Король Иоанн решил встретить его прямо на берегу и навязать решающее сражение, но в последний момент передумал, возможно руководствуясь предостережением Уильяма Маршала, который, вероятнее всего, посоветовал королю не ставить на карту судьбу королевства. Правда, точно это сказать нельзя. Точные передвижения графа Уильяма в этот период неизвестны. Также вероятно, Иоанн сомневался в продолжительной верности наемников, многие из которых давно ожидали оплаты и имели семейные связи с Францией.

Король Иоанн приказал поместить своего старшего сына и наследника Генриха под охрану в замок Девайз, в Уилтшире, а сам удалился в замок Корф в Дорсете, не зная, как защитить свое королевство. Это развязало руки Людовику Французскому. Он начал наступать через Кент, захватил Кентербери и Винчестер. Могущественная крепость в Дувре устояла – ею командовал Хуберт де Бург. Не сдались также замки в Виндзоре и Линкольне. Оборону Линкольнского замка организовала леди Никола де ла Хайе, удивительная женщина, взявшая на себя все обязанности по замку после смерти мужа и сына. Но приближение Капетинга вызвало новую волну дезертирств из лагеря роялистов. Среди них были графы Арундела, Йорка и Суррея и, увы, сводный брат короля Уильям Лонгсворд. Один хронист предположил, что на предательство его подвигло открытие, что король во время его недолгого плена при Бувине соблазнил его жену, Элу Солсбери. Но более вероятно, что Лонгсвордом руководил элементарный прагматизм – он решил двигаться по течению, а не против него, понимая, что дни Иоанна сочтены.

К лету 1216 года уже многие жители Северной и Восточной Англии поддерживали французского принца. Как сказано в «Истории», у короля закончились ресурсы и с ним осталось совсем мало людей. Две трети английской аристократии отвернулись от короля, и даже внушительная часть его рыцарей, среди которых был Роберт Роппеслей, в Великой хартии вольностей названный в числе главных советников Иоанна. Крах анжуйского правления представлялся неизбежным.

Уильям Маршал большую часть этого периода оставался на юге Валлийской марки, защищая границу и удерживая запад Англии для роялистов вместе с графом Честером. Несмотря на укоренившуюся антипатию к королю Иоанну, биограф Уильяма рисует яркую и привлекательную картину непоколебимой верности своего героя опальному монарху. Он пишет, что человек, имеющий верное и благородное сердце, остался с королем даже в трудных обстоятельствах. «История» упорно приуменьшает близость Уильяма к королю Иоанну, но на этой стадии биограф не мог одобрить непоколебимость Маршала и преданность, которую он продемонстрировал своему королю и господину.

Даже если так, у Маршала было время обдумать свою позицию весной 1216 года. Согласно королевским записям, была выдана охранная грамота, чтобы Эймери де Сент-Мор, магистр тамплиеров, мог сопроводить молодого Уильяма Маршала на встречу с отцом. Не сохранилось никаких записей, которые могли бы указать на темы их бесед, так же как на деятельность молодого Уильяма в этот период. Не исключено, что граф Уильям пытался убедить старшего сына вернуться на сторону роялистов или, наоборот, поддержал его тесные контакты с французами. Трудно сказать. Молодой Уильям определенно стремился вверх при Капетинге, объявил о своей преданности Людовику и получил подтверждение своих прав действовать как маршал двора принца в Англии. Но попытки молодого Уильяма утвердить права на замок Мальборо были заблокированы.

Если у графа Уильяма и были мысли о дезертирстве, они никак не повлияли на его действия. Было очевидно, что дело короля Иоанна безнадежно проиграно, тем не менее, как и в ситуации с королем Генрихом в 1189 году, Маршал отказался покинуть своего хозяина. Это тем более примечательно, поскольку в 1216 году он был в совершенно другом положении, если сравнивать с 1189 годом. Граф Уильям больше не был рыцарем королевской свиты. Он был великим магнатом королевства, человеком, имевшим огромное влияние и ответственность. У него были обширные владения и большая семья, которую следовало защитить. Его отношения с Иоанном были, мягко говоря, неоднозначными. Маршал имел все основания не любить монарха, даже ненавидеть его, тем не менее, по замечанию биографа, «что бы король ему ни сделал, Маршал не покинул его». Даже автор «Истории», судя по всему, был несколько сбит с толку такой непоколебимой преданностью, но худшее еще было впереди.

Правление короля Иоанна завершилось осенью 1216 года. Он выступил на север в надежде провести еще одну последнюю кампанию и помочь Никола де ла Хайе в Линкольне, но в начале октября сильно простудился. Его организм был ослаблен, и сам король якобы усугубил ситуацию, поглощая персики и свежий сидр. В результате к проблемам добавилась дизентерия. Почувствовав себя хуже, Иоанн, судя по всему, исполнился чувством вины и раскаянием. 10 октября он сделал дар одной из дочерей Браоза – Маргарет – для «спасения душ» ее родителей и брата. Король добрался до Ньюарка, что к югу от Линкольна, но там его состояние ухудшилось. Утверждают, что 18 октября он покаялся в своих многочисленных грехах и выразил надежду, что Уильям Маршал простит ему несправедливо причиненный вред. Ночью он умер. Королю Иоанну было сорок восемь лет. Он «руководил» развалом Анжуйской империи и поставил Английское королевство на колени. Некоторые хронисты уверенно предсказывали, что король Иоанн попадет в ад. А один из них даже добавил, что ад, и без того нечестивое место, станет еще более нечестивым из-за присутствия в нем Иоанна.

Согласно последней воле короля, его тело было отправлено в Вустерский собор, посвященный его любимому святому – Вульфстану. Уильям Маршал услышал весть о смерти короля и прибыл из Глостера вместе с папским легатом Гуалой, чтобы похоронить еще одного монарха. Таким образом, граф служил четырем коронованным и помазанным монархам и пережил их всех. Казалось, что дни анжуйцев подошли к концу и наступает новая эра, когда английскую корону будет носить французский принц.

Несмотря на бесславный конец, Иоанн был удостоен королевского погребения. Его тело было облачено в королевские одежды, а Уильям Маршал и Гуала проследили, чтобы были выполнены все церемонии, приличествующие монарху. Граф даже отправил Джона Маршала, чтобы привезти драгоценные шелка, которыми покрыли могилу Иоанна. Но после завершения церемоний немногочисленные оставшиеся члены роялистской партии оказались перед лицом суровой реальности. Их перспективы были безрадостными. Больше половины королевства было в руках мятежных баронов и их французских союзников, а королевская казна была практически пуста. А наследником этих жалких остатков королевства был девятилетний мальчик, сын Иоанна – Генрих, фигура, которую никто не принимал всерьез.

После похорон короля Иоанна Уильяму Маршалу предстояло сделать выбор. Он должен был принять решение, вероятно, самое судьбоносное во всей своей карьере, которое определит его дальнейшую жизнь и судьбу Англии. Будучи молодым рыцарем, Уильям сражался вместе с Генрихом Молодым. Теперь другой представитель Анжуйской династии, носящий то же имя, отчаянно нуждался в его помощи. Но поддержит ли граф Уильям притязания Генриха или отвернется и предоставит ему пасть жертвой стремления к власти Людовика Французского? Если говорить о политическом расчете, выбор был очевидным: граф Уильям должен покинуть лагерь роялистов и оставить Генриха. Графу было уже около шестидесяти девяти лет. Самое время отойти от дел, удалиться с передовой и надеяться пережить династическую революцию в Валлийской марке или Ирландии. Граф Уильям установил связь с династией Капетингов, присягнув им за свое нормандское поместье в Лонгвиле, а значит, его подчинение принцу Людовику было бы естественным шагом. Уильям Лонгсворд понял, как и многие другие, что подул ветер перемен. Было ясно, что граф Уильям последует этому разумному примеру.

Ставки не могли быть выше. На карту было поставлено дело всей его жизни. Он с юности стремился к власти, богатству и должностям, прошел долгий путь от никому не известного рыцаря до графа, стал одной из самых влиятельных фигур королевства. Если он споткнется, будущее его жены и детей, созданной им династии окажется под угрозой. А Уильям вовсе не был святым и не имел склонности к самопожертвованию. Не имея честолюбия, не умея интриговать, строить козни и манипулировать, он не смог бы достичь столь высокого положения в условиях жесткой конкуренции анжуйского двора. И уж тем более не сумел бы он уцелеть во время правления непостоянного и мстительного Иоанна. Осторожное маневрирование Маршала в 1190-х годах и его хитрость в вопросе норманнских владений показали, что он истинный политик.

Но Уильям Маршал был не только политик. Он был еще воин и рыцарь, человек, проживший жизнь в соответствии с идеалами рыцарства, ставивший во главу угла соображения чести. Граф имел заслуженную репутацию непоколебимой преданности. Было ясно, что роялисты ожидают от Уильяма защиты наследника покойного короля. На самом деле Иоанн, вероятнее всего, перед смертью поручил сына заботам графа Уильяма. Согласно «Истории», Иоанн попросил рыцарей «проследить, чтобы [граф Уильям] позаботился о моем сыне и всегда оберегал его, потому что мой сын никогда не будет править этими землями без помощи Маршала». Это завещание подтверждается и в другом современном источнике. Уильям никогда не отворачивался от своего господина или короля. Сможет ли он сделать это теперь, покрыв себя позором в глазах своих же сторонников? Откажется ли выполнить последнюю волю усопшего короля, запятнав свое честное имя? Сможет ли он после этого уважать самого себя? В 1208 году подобная дилемма стояла перед Джоном д’Эрли, и тот предпочел лишиться всего, но сохранить честь. Возможно, Уильям уже сделал выбор, когда направлялся на похороны Иоанна. Во всяком случае, он понимал, что решение нельзя откладывать надолго.

Сразу после погребения короля Иоанна Маршал вернулся в Глостер, и в Девайз был немедленно отправлен вооруженный отряд, получивший строгий приказ взять под охрану юного наследника и «не позволить никому помешать вернуться [на север] вместе с ним». Затем граф Уильям выехал навстречу мальчику в Малмсбери (Уилтшир). Их встреча «в чистом поле» была в высшей степени эмоциональной. Согласно «Истории», Генрих был так мал, что одному из рыцарей пришлось нести его на руках. Представ перед Уильямом Маршалом, мальчик сказал: «Я вверяю себя Господу и тебе, так что, во имя Господа, прими на себя заботу обо мне». Говорят, что граф ответил: «Я буду честно служить тебе, и нет ничего, что я не сделаю для тебя, пока у меня есть силы». После этого юный Генрих якобы расплакался – Маршал и все собравшиеся тоже.

Таким образом, Уильям Маршал принял решение поддержать юного Генриха. Он столкнулся с самым главным в своей жизни вызовом – ему предстояло возродить величие Анжуйской династии, разгромить мятежных баронов и французов и спасти мальчика-короля, вверившего себя его заботам. Другие историки предположили, что граф Уильям с готовностью ухватился за возможность поддержать юного наследника короля Иоанна, считая, что таким образом он сумеет добиться еще большего влияния и могущества. Но представляется, что эта позиция обусловлена ретроспективным взглядом и неверно трактует реалии момента. В октябре 1216 года почти все считали дело юного Генриха безнадежным. Победа и награды, которые она могла принести, были для всех участников событий не более чем далекой мечтой – для почти семидесятилетнего Уильяма Маршала тоже. Уильям мог рассчитывать на ведущее положение в роялистской фракции, но, учитывая предстоящую ожесточенную борьбу, это было плохим утешением. Мотивы, заставившие его принять столь судьбоносное решение, остаются открытыми для обсуждения. Возможно, он не мог упустить шанс возглавить еще одну, последнюю военную кампанию или хотел сохранить свою репутации. Нельзя исключить, что он действовал исходя из чистой бескорыстной преданности династии, которой служил на протяжении пяти десятилетий.

Глава 14 Страж королевства

Решение Уильяма Маршала поддержать притязания юного Генриха на английскую корону оказалось критическим для судьбы роялистского движения. Возможно, выйди граф Уильям из игры или перейди он в лагерь мятежных баронов, мальчика-наследника все равно поддержала бы горстка магнатов, но ни у кого из них не было ни опыта Маршала, ни его репутации. Связав себя с Генрихом на дороге возле Малмсбери и сопроводив его в Глостер, графу Уильяму пришлось действовать очень быстро, чтобы обеспечить защиту его интересов. В первые дни именно быстрота действий была важной. Генриху было всего девять лет, но его права на английский престол следовало подтвердить немедленно, поскольку принц Людовик Французский тоже наверняка пожелал бы объявить себя королем. К тому же мятежные бароны и их союзники контролировали подходы к Винчестерскому аббатству, традиционному месту королевских коронаций.

У роялистов было одно важное преимущество: стабильная поддержка папского легата Гуалы Биккьери и винчестерского епископа Питера де Роша – человека, обладавшего сомнительной репутацией, но тем не менее грозного. При поддержке церкви 28 октября была устроена поспешная коронация. Королевские одежды обрезали и ушили, чтобы облачить в них маленького мальчика. По обычаю, королем мог стать только прошедший посвящение рыцарь, и Маршал выполнил процедуру. Затем мальчик был коронован и помазан как король Генрих III епископом Питером, а Гуала, присутствовавший на церемонии, подтвердил статус юного монарха как вассала и воспитанника папы.

С появлением нового короля все внимание сосредоточилось на надвигающейся гражданской войне. Встал вопрос, кто возглавит роялистов. Гуала, являясь священнослужителем, не мог возглавить армию. Питер де Рош был бы рад отправиться на войну, но он оставался спорной фигурой. Осталось всего два очевидных кандидата – Уильям Маршал и Ранульф, граф Честер, который еще должен был прибыть в Глостер. Маршал даже не пытался сразу взять власть в свои руки, хотя его и призывали сразу после коронации выступить вперед и «защитить короля и королевство», как всеобщий лидер. Маршал отлично понимал, что в предстоящей борьбе всеобщее согласие будет иметь решающее значение, и не мог себе позволить настроить против себя ключевого союзника, занимавшего такое видное положение, как Ранульф. Не был он уверен и в своем положении. Поэтому он попросил время на обдумывание своего следующего шага, и в ожидании прибытия графа Честера Уильям удалился в свои покои.

В тот вечер Уильям советовался со своими приближенными, вероятно действительно неуверенный в дальнейших действиях. Опираясь, судя по всему, на свидетельство Джона д’Эрли, «История» упоминает о развернувшейся горячей дискуссии. Джон д’Эрли, судя по всему, указал на великие почести, которые могут быть получены тем, кто возглавит армию нового короля. Также было высказано предположение, что в качестве лидера Маршал сможет сделать всех своих людей богатыми, если пожелает. Этот аргумент может показаться торгашеским, но он всего лишь отражает установившуюся традицию: лорд должен вознаграждать своих подчиненных. Представляется, что Уильям Маршал и сам выдвигал тот же самый аргумент сорока годами ранее, являясь членом свиты молодого короля Генриха.

В ходе дискуссии возражал только Джон д’Эрли, обеспокоенный тем, что его любимый хозяин, человек, которому он служил больше тридцати лет, может стать жертвой надвигающегося пожара. Маршалу уже было почти семьдесят лет – почтенный возраст по стандартам времени, когда люди считали себя счастливчиками, если им перевалило за сорок. Д’Эрли утверждал, что Маршал должен поберечь себя, поскольку силы у него уже не те, что в молодости, да и у короля нет никаких ресурсов. В заключение он предостерег: «Боюсь, боль и тревоги, без которых не обойтись, будут для тебя слишком сильными».

Сцену, изображенную в «Истории», совершенно не обязательно понимать и принимать буквально. Эрли был свидетелем и участником, но он также всячески старался подчеркнуть свою роль. Возможно, у Уильяма Маршала ночью 28 октября действительно были серьезные опасения относительно обременительной ноши, которую он готовился взвалить на плечи. Или после тщательного обдумывания ситуации у него возникли дурные предчувствия. Не исключено, что в «Истории» приведен рассказ о более широких обсуждениях, которые велись повсеместно, после того, как стало известно о смерти короля Иоанна. Также представляется вероятным, что биограф придумал сцену, чтобы исключить предположение о стремлении Маршала к власти из личных интересов. Для этого он и обыграл тему преклонного возраста и великого человека, не желавшего больше должностей и почестей.

На следующий день в Глостер прибыл Ранульф, граф Честер. Некоторые члены его свиты заявляли, что коронацию следовало отложить до прибытия их господина, но сам Ранульф, похоже, игнорировал эти разговоры и сам предложил Маршалу занять пост регента. Вероятно, Ранульф испытывал понятные опасения, имея перспективу стать главой столь потрепанной партии, хотя позже сделал неудачную попытку убедить Гуалу, чтобы тот разделил ответственность лидерства между ним и графом Уильямом. 29 октября 1216 года было решено, что, «по общему согласию», Маршал будет назначен светским лидером роялистов. В качестве папского легата Гуала предложил Уильяму в высшей степени привлекательное вознаграждение за службу – полное отпущение грехов. В результате граф согласился и объявил, что готов принять на себя роль регента, чего бы это ему ни стоило.

Так граф Уильям стал «стражем королевства». Теперь он вместе с папским легатом нес полную ответственность за дело роялистов и защиту прав короля Генриха III. Ежедневный уход и забота о юном монархе была поручена Питеру де Рошу, поскольку Уильям – регент – должен был обладать свободой для поездок по королевству. Готовность Маршала принять на себя эту заботу позднее заслужила высочайшую оценку в королевском письме, которое инициировал Гуала. Его «преданность и постоянство» приветствовались, и он был назван выше всех прочих магнатов королевства, потому что он показал себя во время нужды.

Позднее в тот же день Маршал еще раз встретился с Джоном д’Эрли и Джоном Маршалом. Согласно «Истории», граф признался, что его пугает задача, теперь стоящая перед ним. Он сказал: «Я вышел в открытое море, как моряк, у которого нет надежды найти дно или берег, и будет чудом, если он достигнет безопасного порта или гавани». Джон д’Эрли успокоил своего господина, и вместе они решили сохранять стойкость. Эрли также утверждал, что, если Англия отойдет Людовику Французскому, они смогут скрыться в Ирландии, получив высшие почести за свою верность. Уильям объявил: «Если все бросят мальчика, кроме меня, знаете, что я сделаю? Я понесу его на спине, и, пока смогу держать, я буду перемещаться с острова на остров, из страны в страну, даже если мне придется просить кусок хлеба».

Уильям Маршал поднялся на немыслимую высоту. Безземельный младший сын теперь стал фактическим правителем Англии. Это был беспрецедентный взлет, апогей карьеры. Но это также означало, что теперь судьба Уильяма, его династии и рыцарей неразрывно связана с судьбой юного короля Генриха III.

Уильям Маршал, Гуала и другие ведущие члены партии роялистов в начале ноября 1216 года отправились на юг в Бристоль на общий сбор сторонников молодого короля и Анжуйской династии. Чтобы иметь хоть какую-то надежду на победу, Маршалу пришлось опираться на многие навыки, полученные им ранее. Теперь пригодилось его знание военного дела и искусства командования, которое он усовершенствовал, находясь рядом с Ричардом Львиное Сердце: политическая проницательность, дипломатическое чутье и взвешенность суждений, приобретенные при королевском дворе и проверенные на международной арене.

Уильям хорошо понимал склад ума и настрой баронов, а также влияние рыцарских идеалов. Он понимал систему покровительства, мощную привлекательность земли и должностей, важность почестей и рыцарской службы. А значит, он предполагал, как можно обуздать противника, укрепить позиции короля и, если повезет, рассчитывал увести часть сторонников баронской партии. В этом отношении почти легендарный статус Уильяма – прославленного воина и воплощения добродетели – добавил притягивающей, тотемной привлекательности его лидерству. Он был живой реликвией ушедшего века анжуйской славы, человеком, пользовавшимся непререкаемым авторитетом и внушавшим глубокое уважение.

В ходе обсуждений в Бристоле ведущее положение Маршала в роялистской партии было подтверждено, равно как и его официальный титул. Юридического прецедента его должности не было. Как правило, регенты имели наследственные или семейные связи с короной, но у Уильяма их не было. В результате он получил более эфемерный титул «стража» (попечителя), и потому в документах, выпущенных от имени Генриха III, назван rector nostril et regno nostril (наш страж и страж нашего королевства). После урегулирования этой формальности собравшиеся перешли к более насущному вопросу – королевским перспективам в гражданской войне. Баронская партия за последние месяцы понесла некоторые потери. Джеффри Мандевиль, граф Эссекс, был убит во время спортивного поединка с французом, а де Вески умер от раны в голову, полученной при нападении на Дарем, что на севере Англии. Тем не менее баланс силы и ресурсов пока был в пользу мятежников. Они продолжали господствовать на востоке и северо-востоке Англии, в том числе в Лондоне, и опирались на поддержку шотландцев. Еще важнее то, что союз мятежных баронов с принцем Людовиком Французским сделал внутренний конфликт международным, и теперь в Англии ощущалось могущество династии Капетингов.

Сторонники Генриха III сохранили контроль над некоторыми замками, расположенными на захваченных врагом территориях, в том числе Дувр, Виндзор и Линкольн, и сравнительно твердо держались на западе и юго-западе Англии, сделав своим административным центром Бристоль. Они также сумели призвать на службу известных военных командиров – Хуберта де Бурга и Фокса де Бреоте. Но в других отношениях позиции Уильяма Маршала и его союзников были слабыми. У них не было ни средств, ни живой силы, ни союзников. Граф Уильям и Гуала делали все от них зависящее, чтобы справиться с нехватками, и предприняли ряд тщательно обдуманных шагов для увеличения популярности своего движения.

Для того чтобы утвердить законность правления Генриха III, они всячески старались отделить короля-мальчика от ненавистного режима его отца. Было распространено королевское письмо, в котором Генрих упоминал «ссоры» прошлого, и давал понять, что хочет устранить их навсегда. Важным было и то, что Маршал и Гуала 12 ноября 1216 года от имени Генриха издали пересмотренный вариант Великой хартии вольностей. Этот документ стал эквивалентом политического манифеста, заявлением о намерениях нового короля править твердой и справедливой рукой на общее благо. Новая хартия вольностей повторила многие ключевые положения хартии 1215 года – в части обещаний поддерживать справедливость и древние традиции и изменить отношения между королем и его подданными, но она была короче и более предметной. Вместо прежних 63 пунктов в ней было только 40. Некоторые наиболее противоречивые пункты, согласованные в Раннимеде, были исключены, в том числе те, что касались двадцати пяти баронов. Из текста также было ясно, что положения открыты для дальнейших обсуждений.

Великая хартия 1216 года отличалась еще в двух аспектах. Это был не просто мирный договор, «вырванный» под давлением у измученного монарха, а свободно данное заверение о правах. И главное, документ был издан при полной и безусловной поддержке папского легата Гуалы. На нем были печати легата и Уильяма Маршала, стража королевства. Иными словами, этот документ давал ощущение постоянства. Он уже не мог быть в любой момент аннулирован Римом. Великая хартия вольностей, скрепленная печатями Гуалы и Маршала, отменила пакт 1215 года. Это событие являло собой критический шаг в английской истории, поскольку без этого переиздания, равно как и прочих, сделанных в последующие годы, Великая хартия вольностей была бы забыта.

Великая хартия вольностей 1216 года была издана в расчете на расширение политической базы Генриха III и привлечение на сторону короля мятежных баронов. При стремлении к этой цели Маршал использовал тот же подход к примирению, как и в Ленстере в 1208 году. Мятежникам, вернувшимся к королю, было обещано снисхождение, а не наказание. Им были даны гарантии безопасности при обсуждении условий, и возвращение утраченных земель. Эта политика определенно была разумной и надежной, но почти не вызвала отклика. Большинство сторонников мятежных баронов продолжали поддерживать принца Людовика Французского и верили, что в ближайшем будущем он станет их законным королем. За свою верность они ожидали получения от нового монарха изобилия наград в виде земельных наделов и выгодных должностей. Эти желания были естественными, и было ясно, что изобилия перебежчиков из баронской фракции в роялистскую ждать не следует.

Уильям Маршал предпринял шаги к решению финансовых проблем нового короля. Большие долги наемникам короля Иоанна следовало выплатить, и нужны были ресурсы для финансирования обороны аванпостов роялистов. Первым делом Уильям ликвидировал королевские сокровища Иоанна, тогда находившиеся в замках Корф и Девайз. Только в крепости Девайз было обнаружено удивительное количество колец с драгоценными и полудрагоценными камнями – 15 колец с бриллиантами, 28 – с рубинами, и не меньше 218 – с изумрудами или сапфирами. Большая часть добычи отправилась в Дуврский замок к Хуберту де Бургу, который был центром роялистского сопротивления на юго-востоке. Также Маршал приказал собрать налоги и изыскать другие источники для пополнения королевской казны, но система королевской администрации была разрушена, так что эти меры оказались по большей части неэффективными. Крайне важным был вопрос скорости. Граф Уильям понимал, что роялисты не могут себе позволить втянуться в затяжную военную кампанию – у юного короля на это просто нет средств. Значит, единственный выход – быстрая и решающая конфронтация.

Весь декабрь роялисты находились в отчаянном положении, но ближе к Новому году их перспективы начали едва заметно улучшаться. Принц Людовик прочно укрепился в Восточной Англии и сохранял контроль над Лондоном, но считал, что необходимо развить преимущества и захватить всю Англию, а для этого понадобится подкрепление и свежие ресурсы из Франции. В результате Капетинг в январе 1217 года заключил перемирие с роялистами и отплыл во Францию за подкреплением. Во время последовавшего перерыва в противостоянии некоторые мятежные бароны наконец откликнулись на призыв Маршала и объявили о своей верности королю Генриху III.

Представляется, что многие разочаровались дурными манерами французских союзников. Англичанам также не нравились очевидные намерения Людовика Французского раздать львиную долю будущих завоеваний своим соотечественникам, лишив английскую знать ожидаемых наград. При таких обстоятельствах получалось, что в лагере роялистов продвинуться легче. Reversi, или возвращенцы, как их называли в королевских документах, не подвергались никаким наказаниям. Самый главный возвращенец – Уильям Лонгсворд, граф Солсбери, – перешел на сторону роялистов 5 марта. Вместе с ним был его друг и союзник – молодой Уильям Маршал.

В тот же период Гуала де Биккьери сделал необычный шаг – объявил войну в поддержку Генриха III эквивалентом Крестового похода. Папа провозгласил в несколько смутных обтекаемых выражениях, что эта борьба «даст славу в глазах людей и заслуги в глазах Бога», но легат пошел дальше. Гуала разрешил роялистам носить на одеждах крест и обещал им отпущение грехов. Теперь Уильяму Маршалу предстояло вести священную войну, санкционированную папством, в.

Англии. Произошла удивительная трансформация. Как отметил один из современников, «те, кто когда-то называли себя армией Бога и утверждали, что сражаются за свободы церкви и королевства, затем стали считаться сынами дьявола и сравниваться с язычниками». Но даже при этом, когда Людовик Французский в конце апреля вернулся в Англию с подкреплением и гражданская война подошла к высшей точке, создавалось впечатление, что Уильяму Маршалу и его союзникам необходимо чудо, чтобы победить.

В конце весны 1217 года Уильяму Маршалу – теперь уже семидесятилетнему – довелось сражаться за право Генриха III править Англией. Граф сознавал, что только безусловная победа над французами утвердит права юного монарха и положит конец баронскому восстанию. Уильям стянул свои силы к Нортгемптону, в самый центр страны, и ожидал возможности нанести удар. В начале мая неожиданно появился благоприятный шанс. Принц Людовик был исполнен решимости подавить оставшиеся очаги сопротивления роялистов в Восточной Англии, прежде чем двигаться на запад. Имея в виду эту цель, он разделил свою армию на две и сам возглавил отряд, 12 мая осадивший Дувр, а второй контингент был отправлен на север.

В англо-французской армии было много выдающихся личностей, в том числе Роберт Фицуолтер и Сейр де Квинси, а также более 500 английских рыцарей, 70 французских рыцарей и крупный отряд пехоты под командованием французского графа Томаса де Перша. Они вместе направились на север к обнесенному стеной городу Линкольну – оплоту роялистов, который уже выдержал осаду северных мятежников и внушительной части войска Капетинга[27]. Внешние укрепления Линкольна уже были разрушены, но леди Никола де ла Хайе сохранила контроль над хорошо укрепленным замком. Теперь англо-французская армия намеревалась заставить гарнизон замка сдаться.

Новая атака на Линкольн была опасной, но Уильям также увидел в ней возможность нанести удар и надеялся разгромить противника, когда его силы разделены. Местом сбора сил роялистов Уильям назначил Ньюарк, место, где умер король Иоанн, – в 25 милях к юго-западу от Линкольна. Войска начали прибывать 17 мая, и некоторые современные источники дают довольно точную оценку их численности. Биограф утверждает, что имел доступ к целому ряду письменных источников. Представляется возможным, что он работал с официальными списками. Роялистская армия состояла из 406 рыцарей, 317 арбалетчиков и большого отряда «приверженцев», часть которых (слуги) не участвовала в боевых действиях. Граф Уильям осуществлял общее командование, но в сражении участвовали и другие выдающиеся личности – одетый в броню епископ Питер де Рош, Ранульф, граф Честер, Уильям Лонгсворд, Фокс де Бреоте, Джон Маршал и молодой Уильям Маршал.

Граф Уильям, вероятно, догадывался, что в предстоящем сражении будет в меньшинстве. Когда англо-французская армия соединится с осаждавшими, у Томаса де Перша и Роберта Фицуолтера будет более 600 рыцарей и несколько тысяч пехотинцев. Маршал понимал, как велика опасность прямого военного столкновения, но пришел к выводу, что придется пойти на риск, поскольку, если противнику удастся нанести поражение, это изменит ход всей гражданской войны. Таким образом, приняв решение о сражении при Линкольне, Уильям Маршал поставил на карту будущее Анжуйской династии, собственную карьеру и жизнь. По словам «Истории», он был готов сыграть с самыми высокими ставками.

Роялисты тщательно готовились к предстоящей битве. Гуала объявил об отлучении от церкви французской армии и ее союзников и провел обряд евхаристии для сторонников Генриха III. Роялисты получили отпущение всех грехов. Войска Маршала вели священную войну – на их сюрко были белые кресты. Согласно «Истории», граф Уильям произнес ряд вдохновляющих речей, и, хотя их нельзя считать стенограммами, все же использованные термины и образы являются весьма показательными.

Маршал призвал своих людей к сражению, «чтобы защитить наше имя, за себя и за тех, кого мы любим, за наших жен и детей». Также он говорил о необходимости «защиты нашей земли и завоевании для себя высших почестей». Он сыграл на идеях рыцарства, долга перед монархом и своей семьей. Также Уильям предупредил, что французы хотят «забрать наши земли» и желают «нашего уничтожения», тем самым подчеркнув угрозу личной собственности и жестокость противника.

Граф Уильям попытался укрепить решимость роялистов. «Давайте удостоверимся, что среди нас нет трусов, – якобы сказал он и добавил: – Бог желает, чтобы мы себя защитили». Последнее – явная ссылка на священный статус армии. И в конце он указал войскам на необходимость готовиться к кровавой схватке. «Дорога, что лежит впереди, должна быть очищена клинками из железа и стали, – утверждал он. – Никто не должен медлить, поскольку человек должен мстить за причиненный ему ущерб и позор». Речь, как ее привел биограф, является образцом вдохновляющей боевой риторики, ведущей слушателей от оправдания конфликта к убедительным призывам к непреклонной отваге и безжалостной жестокости.

Средневековый Линкольн в 1219 году

К 19 мая роялисты были готовы к выступлению на Линкольн. Умная стратегия, использованная графом Уильямом при планировании наступления, определялась характером местной топографии – отличными знаниями которой, вероятно, обладал Питер де Рош, ранее служивший в Линкольнском соборе, – и богатым военным опытом Маршала. Линкольн был построен на северном берегу реки Уитем. Его окружали римские стены, построенные вытянутым прямоугольником от нижнего города вверх по крутому склону, поднимающемуся на 175 футов за менее чем четверть мили – к длинному хребту. Здесь стоит впечатляющий норманнский замок XII века – на западе и высокий собор – на востоке. Внешнее кольцо укреплений имело не менее пяти главных ворот. Французы и мятежные бароны расположились внутри городских стен и пытались пробиться через внутренние укрепления замка, используя осадные машины и камнеметы. Уильям Маршал признавал, что любая попытка двинуться из Ньюарка прямо на Линкольн будет чревата опасностями. Если роялисты приблизятся с юга, они будут вынуждены столкнуться с противником на мосту через реку Уитем, а потом преодолеть утомительный подъем из Нижнего города, отражая по пути удары врага. Поэтому граф решил устранить эти препятствия, обойдя город по широкой дуге с запада, подняться на главный хребет и наступать на Линкольн с северо-запада. Это позволит его людям атаковать с севера, и у них появится ощутимое преимущество: пробиваясь через Верхний город, они будут спускаться вниз по склону, а не подниматься вверх. Также это позволит роялистам соединиться с гарнизоном замка раньше, чем англо-французские союзники успеют организовать контратаку. Учитывая, что главной целью графа Уильяма было нанесение сокрушительного удара, у этой стратегии был один потенциальный недостаток: у англо-французских союзников оставался открытым путь отхода на юг, если, конечно, они предпочтут отступить, а не сражаться.

После первого дня перехода роялисты разбили лагерь на ночь в восьми милях к юго-западу от Линкольна. Затем, поднявшись еще до рассвета, они достигли хребта и двинулись на город семью группами: впереди двигались арбалетчики, замыкал шествие обоз. Роялисты подошли к Линкольну в субботу 20 мая 1217 года около шести часов утра. Если верить песне, сочиненной после сражения, утреннее солнце отражалось от шлемов и доспехов. Маршал снова обратился к войскам, призвав их воспользоваться шансом освободить свою землю и получить вечную славу. Он сказал, что никто не должен испытывать страха, поскольку все павшие в бою очень скоро попадут в рай. По утверждению Уильяма, «Бог знает своих преданных слуг, в этом можно не сомневаться». Он вознаградит преданных и отправит французов в ад.

Несмотря на свой почтенный возраст, Уильям Маршал не намеревался командовать войсками издалека. Он хотел сам устремиться в бой, показывая своим людям личный пример. Но сначала Маршалу надо было спровоцировать конфронтацию. Роялисты были готовы встретить врага на хребте, протянувшемся на север от Линкольна, хотя сражение на этой открытой местности могло позволить англо-французским силам использовать свое численное преимущество. Как выяснилось, оппоненты Уильяма не спешили атаковать. После получения предупреждения о подходе роялистов командиры союзников выехали из города, чтобы изучить местность. Роберт Фицуолтер и Сейр де Квинси настаивали на немедленной лобовой атаке, но Томас де Перш (вполне разумно) не видел причин рисковать и отвел все свои силы внутрь городских стен, развернув войска для защиты укреплений и северных ворот.

Теперь графу Уильяму предстояло найти способ проникнуть в Линкольн. У роялистов не было тяжелых осадных машин, да и они не могли себе позволить длительную осаду, поскольку любая задержка давала принцу Людовику время, чтобы прийти на север и укрепить силы англо-французских союзников. В замок, который удерживала леди Никола де ла Хайе, можно было войти через ворота с запада, где его валы примыкали к городской стене, но идея ввести все роялистские силы внутрь замка была отвергнута, возможно, потому, что восточные ворота замка, ведущие в верхний город, охраняли силы союзников.

Поэтому Маршал отправил разведывательные группы на поиск других точек доступа. Одну из них возглавил Джон Маршал. Но важное открытие сделала не она, а группа Питера де Роша, обнаружившая внушительные ворота в северо-западной части, заложенные каменной кладкой и щебнем. Вероятно, англо-французские союзники посчитали этот вход надежно заблокированным. Де Рош доложил графу Уильяму, что, если привлечь достаточно людей, путь в Линкольн можно расчистить. Это позволит роялистам напасть неожиданно и нанести решающий удар прямо по сердцу Верхнего города. Уильям Маршал приступил к разработке отвлекающего маневра, чтобы работы по расчистке ворот можно было начать незаметно. Ранульф, граф Честер, горел желанием возглавить первую атаку, и был послан на штурм северных ворот. Одновременно Фокс де Бреоте повел большой контингент арбалетчиков в замок, разместил их на стенах со стороны города и начал обстрел англо-французских войск, нанеся им серьезный ущерб. Задача по расчистке северо-западных ворот оказалась весьма трудоемкой, но она осталась незамеченной в городе, поскольку сражение шло перед замком и северными воротами и к полудню было завершено.

Теперь у роялистов был доступ в Линкольн, чем они не преминули воспользоваться. Крупные силы рыцарей уже были готовы к атаке. Все были охвачены волнением, и в первую очередь граф Уильям. Согласно «Истории», он выехал перед строем, крикнул: «Вперед!» – и пришпорил своего коня. Но в горячке престарелый граф забыл надеть шлем – эта ошибка могла стать роковой. Юный щитоносец выбежал вперед, остановил графа и вежливо указал ему на этот опасный недосмотр. Как только Уильям Маршал и его товарищи были готовы к бою, атака началась.

Ее возглавил граф Уильям. Рядом с ним был его сын, молодой Уильям Маршал, Лонгсворд и Питер де Рош. Они поскакали по Уэстгейт-стрит, повернули направо (на юг) и оказались перед замком. Здесь арбалетчики Фокса де Бреоте продолжали вести огонь по врагу. Один хронист отметил, что кони мятежных баронов падали как подкошенные – их убивали, будто свиней. Маршал и его товарищи появились на сцене неожиданно и с ходу врезались в ряды англо-французских сил. Утверждают, что Уильям оказался в самой гуще сражения, а де Рош якобы закричал: «Сюда! Господь с Уильямом!», и в драку ввязались остальные.

Неожиданное появление контингента роялистов шокировало союзников, расположившихся перед замком. Они даже не подозревали, что путь в город открыт. Один из инженеров, управлявший камнеметом, перепутал людей графа Уильяма со своими людьми и не предпринял ничего. Он как раз готовился выпустить очередной каменный снаряд по замку, когда мимо проскакали роялисты и отрубили ему голову. После первых минут растерянности на улицах Линкольна началась ожесточенная драка. В молодости Маршалу доводилось участвовать в таких мероприятиях в Нефшателе и Ле-Мане, но теперь он был стар, и ему было тяжело держаться, не говоря уже о том, чтобы драться.

Согласно «Истории», престарелый граф Уильям все же осуществил одно мощное нападение. Роберт Роппесли, бывший рыцарь короля Иоанна, присоединившийся к баронской партии, выехал вперед и нанес сильный удар копьем по туловищу Уильяму Лонгсворду (хотя доспехи спасли графа Солсбери от серьезного ранения). Но когда Роппесли проскакал мимо и стал разворачивать коня, подъехал граф Уильям и нанес ему такой могучий удар, что тот кубарем покатился с коня. После этого мятежный барон якобы заполз в ближайший дом и спрятался там на верхнем этаже.

Пока на площади между замком и собором шла битва, и ее исход оставался неясным. Французский командир Томас де Перш собрал своих людей во внутреннем дворе перед собором и организовал упорное сопротивление. Битва, судя по всему, достигла высшей точки. Было много раненых. Граф Томас оказал отчаянное сопротивление и постепенно начал возвращать утраченные позиции. По утверждению биографа, граф Уильям все это время оставался в гуще событий и получил три удара в голову лично от Перша, в результате чего его шлем был сильно поврежден. Но эта деталь не упоминается в других источниках, поэтому она вполне может быть вымышленной – для усиления эффекта.

Известно, что здесь, в тени великого собора, граф Томас встретил свой конец. Его атаковал один из рыцарей Фокса де Бреоте, бывший наемник по имени Реджинальд Крок. Крок нанес сильный удар, в результате которого острие меча прошло через визор шлема, пронзило глаз и вошло в мозг графа. Смертельно раненный, Томас де Перш упал с лошади. Реджинальд Крок тоже был ранен и вечером того же дня умер.

Гибель графа Томаса произвела сильное впечатление на обе стороны. Англо-французские союзники впали в уныние и обратились в паническое бегство вниз по крутому склону – в Нижний город. Сначала роялисты не поняли, что случилось. Ведь вполне могло статься, что Томас де Перш рухнул на землю, потеряв сознание. Уильям Маршал приказал, чтобы с графа осторожно сняли шлем, и только тогда стало очевидно, что он мертв. Гибель столь выдающейся фигуры даже в ожесточенном сражении была явлением необычным, что является свидетельством высокой эффективности средневековой брони, а также полезностью распространенной практики захвата высокопоставленных пленных для получения выкупа. Даже биограф признал: «Очень жаль, что граф Томас умер таким образом».

На этом сражение при Линкольне не окончилось, но теперь удача оказалась на стороне роялистов. Силы графа Уильяма преследовали англо-французских союзников в Нижний город, и граф Честер, прорвавшийся через северные ворота, присоединился к погоне. Ситуация изменилась в пользу роялистов, и они без особого труда отбили неуверенную попытку союзников контратаковать. Началось всеобщее бегство. Многие бегущие бароны «застряли» в бутылочном горлышке южных ворот и моста через Уитем. Других преследовали много миль к югу от Линкольна. Некоторые, в первую очередь пехотинцы, были убиты, но большинство оказались в плену. Около 200 рыцарей сумели скрыться, и «История» уподобила их крысам, удиравшим всю дорогу до самого Лондона.

Так Уильям Маршал привел роялистов к потрясающей победе. Роберт Фицуолтер, Сейр де Куинси и многие другие главные мятежные бароны были взяты в плен, а с ними и большая часть сил принца Людовика. Граф Уильям пошел на огромный, хотя и в некоторой степени сомнительный, риск и выиграл. Он пережил это сражение – оставшись немного потрепанным, но невредимым, а сердце англо-французской армии было уничтожено. Английский историк Дэвид Карпентер по праву назвал Линкольнское сражение 1217 года одним из самых решающих в английской истории. Его исход означал, что Англией будут править анжуйцы, а не Капетинги. Имея такие грандиозные новости, граф Уильям не стал мешкать и отправился в Нортгемптон в тот же день, даже не успев поесть. По крайней мере, так утверждает Роджер Вендоверский. Ему не терпелось сообщить Генриху III и Гуале, что ситуация в гражданской войне переломлена.

Людовик Французский узнал о катастрофическом поражении при Линкольне 25 мая. Он немедленно снял осаду Дувра и отошел в Лондон. Возможно, Уильям Маршал хотел бы окружить великий город и захватить принца в плен, но понимал, что ресурсы роялистов, несмотря на недавний триумф, остаются мизерными. Теперь было необходимо как можно быстрее положить конец войне, и ключевым шагом к этому было выдворение Людовика из Англии.

Переговоры об урегулировании начались почти сразу, и 13 июня были согласованы первоначальные условия. Требования Маршала были далеки от карательных. В ответ на немедленный отъезд принца будет снято отлучение от церкви, наложенное на французов и мятежных баронов, причем англичане получат свои английские владения. Также будут освобождены пленные обеих сторон, и основные свободы, предусмотренные в Великой хартии вольностей (редакции 1216 года), будут действовать во всем королевстве. Заминка вышла, когда папский легат Гуала настоял, чтобы церковнослужители, игнорировавшие ясные приказы Рима и продолжавшие поддерживать Людовика Французского, остались отлученными от церкви. Принц отказался покинуть своих преданных союзников, заявив, что не может на таких условиях заключить мир, и 15 июня переговоры прервались.

Баронская партия начала быстро разваливаться. За следующие восемь дней более шестидесяти представителей знати вернулись в лагерь короля. За лето их примеру последовало еще более ста человек. Как и прежде, с reverse обошлись справедливо. Капетинг сделал еще одну, последнюю попытку вырвать победу. Это произошло в конце августа, когда из Кале отплыли крупные силы французов. Флотом кораблей, перевозивших армию через Канал, командовал имевший дурную славу наемник – морской капитан Эсташ (Евстафий) Монах – человек, отказавшийся от святого сана, чтобы стать пиратом, и потому особенно рьяно высмеиваемый церковными хронистами.

24 августа 1217 года сборный английский флот отплыл из Сэндвича, чтобы отбросить силы вторжения. На этот раз Уильям Маршал согласился удалиться с передовой и позволил заменить себя Гуго де Бургу. Граф Уильям вместе с королем Генрихом наблюдал с берега, и они, судя по всему, хорошо видели все происходящее в море. Биограф отметил, что был ясный день и отличная видимость. Битва при Сэндвиче была упорной – в результате около 4 тысяч человек были убиты или утонули. Несколько тяжело нагруженных французских кораблей, в том числе «флагманский» корабль Эсташа Монаха, были протаранены и взяты на абордаж. Люди Гуго де Бурга бросали сосуды с порошковой известью на палубы вражеских кораблей, едкий воздух слепил французов, и в результате англичанам удалось преодолеть их сопротивление с относительной легкостью. В тот день англичане снова одержали историческую победу, а остатки флота Капетинга устремились в бегство. Уильям де Бар, известный сторонник Капетингов, попал в плен, так же как граф Блуаский. Эсташ Монах был обнаружен прячущимся под палубой и обезглавлен.

После этой неудачи положение принца Людовика в Англии стало невыносимым. По словам одного хрониста, у него не было помощи в настоящем и надежд на будущее. Уильям Маршал двинул своих людей на Лондон, намереваясь окружить его, и 28 августа снова начались мирные переговоры. Спустя две недели, чтобы согласовать условия, наконец в Кингстоне был принят мирный договор, очень похожий на тот, что согласовали 13 июня. В конце сентября граф Уильям проводил Людовика в Дувр и с чувством глубокого удовлетворения проследил, как захватчик поднял паруса и взял курс на Францию.

Маршала нередко критиковали за то, что он не навязал противнику более тяжелые и унизительные условия. Такие немилосердные и мстительные хронисты, как Матвей Парижский, даже предположили, что граф Уильям в 1217 году предал Англию, не наказав принца Людовика с достаточной злобой. Представляется, что Маршал на самом деле слишком доверял принцу. Тот обещал уговорить своего отца, Филиппа-Августа, вернуть континентальные анжуйские земли, захваченные у короля Иоанна, Генриху III. Граф Уильям поверил Людовику на слово, не потребовав никакого обеспечения, и Людовик, естественно, сразу отказался от своего слова. Но критики вроде Матвея Парижского забывали о слабости и нестабильности позиций роялистов летом 1217 года. Королевство было разорено гражданской войной, его финансовая система и система управления лежали в руинах, а королю едва исполнилось десять лет. Так же как и после Линкольна, граф Уильям в сентябре 1217 года в первую очередь старался обеспечить мир и выдворить французов из Англии, раньше, чем рухнет все королевство.

В этом Уильям Маршал преуспел. Несмотря на все трудности, «страж королевства» сумел подавить баронское восстание и помешать самому опасному после 1066 года вторжению в Англию. Для современников быстрая победа над французами показалась настоящим чудом. После смерти Иоанна Маршал сделал тяжелейший выбор и поддержал маленького мальчика-короля Генриха III, тем самым подвергнув опасности судьбу своей династии и всех своих сторонников. Приведя роялистов в 1217 году к победе, граф Уильям утвердил его права и спас королевство.