Рюрикович 3

Глава 27

Москва, кабинет Владимира Васильевича. За два дня до открытия Двойного Омута.

Митрополит вошел в кабинет царя скромно, как и подобает духовной персоне. Он быстро взглядом скользнул по обстановке, словно запечатлев в памяти пути к отступлению. От не ускользнуло от пристального царского взгляда.

В центре кабинета возвышался массивный дубовый стол, который, кажется, пережил несколько войн и пару революций. На столе лежала стопка бумаг, среди которых затесались древние свитки, современные документы и даже пара старинных карт, одна из которых подозрительно напоминала карту сокровищ.

На стенах висели портреты царственных предков. Все с грозными взглядами, словно проверяли — достоин ли царь их высокого звания. И у всех глаза нарисованы так, что портреты будут смотреть на посетителя в любом месте кабинета. Митрополит поёжился, когда тоже попал в перекрестье взглядов суровых предков царя.

— Проходите, Ваше Высокопреосвященство, присаживайтесь, — царь вышел из-за стола и приблизился к митрополиту. — Как ваше здоровье? Как себя чувствуете? Как добрались?

Митрополит протянул руку для традиционного поцелуя, но вздрогнул, когда царь просто пожал её в ответ, а не прикоснулся губами как раньше. Может, поэтому духовная особа и не приняла приглашение присесть, а осталась стоять — своеобразный ответ на царский демарш.

Впрочем, митрополит быстро справился с собой и смиренно улыбнулся в ответ:

— Здоровье моё поддерживается молитвами паствы, так что жаловаться — грех. Чувствую себя так, как и положено чувствовать в моём преклонном возрасте. Скакать кузнечиком уже не буду, но вот улиточкой безгрешной проползти ещё могу. Мне передали, что Ваше Величество хотело видеть меня?

— Да, Ваше Высокопреосвященство, хотел, — кивнул царь и показал на кресло возле стола. — Присаживайтесь. Вам чаю, кофе?

— Да пожалуй ничего не надо, — с улыбкой ответил митрополит. — Я только недавно скоромной пищи поел, так что сейчас и напит, и нает… Может, перейдём сразу к делу, Ваше царское Величество?

Царь сдержал ухмылку. Похоже, что-то заподозрил Даниил, раз отказывается от принятия из царских рук напитков. Осторожничает, засранец!

— Можем и перейти, — Владимир Васильевич показал на бумаги, которые лежали у него на столе. — Вот, копался в архивных записях, ковырялся в преданиях и сказаниях дел прошедших веков и вот до чего докопался, Ваше Высокопреосвященство… Оказывается, царь-батюшка и главный разбойник Руси Кудеяр бок о бок проживают.

Ни одной эмоции не проскользнуло по лицу митрополита. Сморщенный пергамент кожи не шелохнулся, маска продолжала выказывать предельное внимание.

Царь ещё немного подождал, а потом продолжил:

— Вот, примерно за четыреста лет до сего времени появился благородный разбойник Кудеяр, который грабил богатых и передавал их добро бедным. Может, это и покажется благородным поступком, но только скрывался Кудеяр со своей шайкой у тех самых людишек, кого благодетельствовал, а те не выдавали его царской охране. В общем, забирал себе большую часть, а крохами оделял бедноту. За это его любили, песни слагали, полагали борцом с несправедливо нажитым…

— Любит наш народ всякое дерьмо, — вздохнул митрополит. — Ему кажется, что если втихаря против царя испражнится, то и в один ряд сам себя с царем поставит. Рабское мышление, чего уж говорить… Вроде как испачкал грязью и доволен, что может напакостить так… Вот и приходится мне и моим сподвижникам показывать, что любая власть от Бога, что раз поставлен над тобой человек важный, то и поставлен он Богом. А уж поставлен наказанием или же благодатью — то только одному Всевышнему и ведомо…

— А ещё я тут нашел только одно изображение Кудеяра. Нарисовано оно было от руки, может быть и при жизни. Но других больше не было. Вроде как человек есть, а изображений его нет. Порой говорили, что это вовсе и не человек, а злой дух, который к богатым суров, а к бедноте справедлив, — Владимир Васильевич извлек на свет старую бумагу, с которой на митрополита взглянуло хмурое лицо бородача.

Пожелтевшая от времени бумага смогла передать звериный блеск глаз. Худое скуластое лицо имело какой-то хищный оттенок, словно художник застал Кудеяра в момент оборачивания в волка. Если обладателя такого лица увидишь на улице, то посторонишься, чтобы ненароком не задеть даже краем рукава.

— Какая отвратительная рожа, — проговорил митрополит, покачивая головой. — Но зачем вы мне его показываете, Ваше Величество?

— Да так, вот собрался разобраться с соседушкой, который никак не придет в гости. Тут же как выходит? Я днем царствую, а Кудеяр ночью. Конечно, я не верю в то, что вот этот самый первый Кудеяр до сих пор живет и здравствует. Скорее всего, кто-то подхватил упавшее преступное знамя, да и понёс его сквозь время. И ведь хорошо несёт, как вы считаете, Ваше Высокопреосвященство? Как вы говорите — вся власть от Бога? Может быть и Кудеяру тоже власть от Бога дана?

— Этому преступнику? — нахмурился митрополит. — Да что с вами, Ваше Величество? Крамольные слова из вашего рта вылетают! Или вы в Господе нашем сомневаетесь? Этому преступнику скорее власть от врага нашего, дьявола дана! С его помощью он и проворачивает свои черные делишки!

Взгляд митрополита был подобен острому клинку, пронзающему душу. Его глаза, глубокие и темные, словно бездонные колодцы, сверлили царя с такой силой, что тот едва удерживал себя от того, чтобы не отступить назад. Едкий огонь негодования горел в этих глазах, освещая всё вокруг холодным светом.

Линии лица митрополита были строгими и непреклонными, словно высеченными из гранита вековой историей и испытаниями веры. Хоть сейчас с него икону пиши!

Царь, хоть и привык к власти и уважению, чувствовал, как под этим взглядом его уверенность начинает таять, как лед под жаркими лучами солнца. В воздухе витало напряжение, почти осязаемое, словно невидимая нить натягивалась между двумя великими силами — духовной и светской. Митрополит стоял неподвижно, его фигура излучала спокойствие и силу, которую невозможно было поколебать ни угрозами, ни обещаниями.

Каждое мгновение этого молчаливого противостояния казалось вечностью. Царь ощущал, как его сердце бьется быстрее, кровь стучит в висках, а разум пытается найти выход из этой непростой ситуации. Но взгляд митрополита оставался неумолимым, напоминая о том, что есть вещи важнее земной власти и богатства.

Вот же чертяка старый… И ведь не прогнётся, не дёрнет щекой. Подобной выдержке можно было только позавидовать.

Да только и царь был не из простых. Ему выдержки тоже было не занимать.

— Может быть и от дьявола, — задумчиво проговорил Владимир Васильевич, вертя в руках портрет Кудеяра. — Иначе как этому преступнику уже столько времени удается проворачивать свои делишки за спинкой трона. И ведь выпускают людей чуть ли не по приказу самого Кудеяра! Это же подумать страшно — возле престола обитает преступник, которому всё сходит с рук!

— Его следует отыскать, Ваше Величество, — склонил голову митрополит. — Отыскать и наказать так, чтобы другим неповадно было!

— Да? — усмехнулся царь. — А мне кажется, что я уже отыскал его, Ваше Высокопреосвященство. И стоит этот самый Кудеяр прямо передо мной. Стоит и дурака валяет, насмехаясь в душе над надёжей и опорой государства!

И снова ни один мускул не дернулся на лице митрополита. Только лицо приняло удивленный вид. Ровно настолько, чтобы не переходить в разряд офигевшей рожи!

— Я не совсем понимаю вас, Ваше Величество, — проговорил митрополит. — Мы же с вами одни в кабинете. Или вы считаете…

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, я так не считаю, — покачал головой царь. — У меня на руках есть признание князя Оболенского, которому вы почему-то решили открыться. Ему и ещё нашей матушке…

— Я всё равно продолжаю не понимать, о чем вы говорите, Ваше Величество, — криво усмехнулся митрополит. — Да, господин Телепнев-Оболенский был у меня и кое-что сообщил о своём прошлом. Однако, я вовсе ему ничего не говорил про то, что я на самом деле являюсь Кудияром…

Митрополит споткнулся после названного имени. Он посмотрел на царя выпученными глазами. Владимир Васильевич в ответ довольно усмехнулся:

— Что, не ожидали, Ваше Высокопреосвященство? Думали, что поймали звезду и вам всё можно? Не стали пить напитки, остерегались принимать что-либо из чужих рук, всё готовили сами… А вот то, что вы сейчас находитесь под распылителем, предугадать не смогли!

Да, с митрополитом пришлось повозиться. Ради него даже придумали хитрое устройство, которое позволит расколоть самый крепкий орешек государства. И сейчас это устройство исправно поливало мелкой изморосью голову митрополита. Он невольно вдыхал эту изморось и вот появился первый результат!

Митрополит Даниил резко отшатнулся. Схватился за грудь. Начал часто-часто дышать.

Испуг митрополита был внезапным, как вспышка молнии в тёмной ночи. Сердце резко забилось, отдаваясь гулким эхом в груди, словно барабан, предупреждающий о надвигающейся опасности. Дыхание перехватило, и воздух, казалось, стал густым и тяжёлым, трудно проникающим в лёгкие. Руки задрожали, пальцы сжались в кулаки, готовые отразить невидимую угрозу.

Глаза расширились, зрачки наполнились тьмой, пытаясь уловить малейшее движение в окружающем пространстве. Взгляд метался из стороны в сторону, ища источник страха, но ничего конкретного не находил. Мысли смешались в хаосе, словно листья, поднятые порывом ветра, и никак не удавалось сосредоточиться.

Кожа покрылась мурашками, волосы на затылке встали дыбом, как будто тело само решило защитить себя от неизвестного врага. Ноги стали ватными, и казалось, что они могут подвести в любой момент, оставив беззащитным перед лицом опасности.

Время замедлилось, каждое мгновение тянулось бесконечно долго, и страх, словно плотная пелена, окутывал сознание, не давая вырваться наружу. Всё вокруг потеряло привычные очертания, и мир превратился в чуждый и враждебный.

— Не стоит так волноваться, Ваше Высокопреосвященство, или, если вам будет так удобно, господин Кудияр, — улыбнулся Владимир Васильевич. — Вы же видите сами — правду говорить легко и приятно. Не надо смотреть на дверь, она откроется только после моего указания. Давайте-ка лучше с вами поговорим по душам. Мы же можем это сделать?

— Так вот почему вы так быстро отшатнулись, Ваше Величество? — через силу улыбнулся митрополит Даниил. — Вам тоже есть что скрывать? Или господин Телепнев-Оболенский вам не полностью всё рассказал?

— Есть что скрывать, не спорю. Но сейчас мы говорим о вас, господин Кудияр. Скажите, каково это жить двойной жизнью и постоянно бояться быть раскрытым?

Митрополит глубоко вздохнул, посмотрел наверх, а потом твердой походкой направился к креслу и уселся в него. С усмешкой взглянул на царя:

— А что тут такого? Живешь и только отдаешь приказания через третьи руки. Никто меня не знает, никто меня не видит, только получают приказания и выполняют их беспрекословно. За неповиновение — отсечение фаланги пальца на ноге. На первый раз. Второй раз карается смертью. Всё просто и жестко, Ваше Величество. Порядок и дисциплина должны поддерживаться всегда. И ещё — у Ночных Ножей нет тюрем, поскольку наказание за преступление происходит на месте.

— Так у вас тоже своя армия, своя полиция, свои связи?

— А мы делаем одно дело, Ваше Величество. Ведь порядок должен быть не только днём, но и ночью! Все мы ходим под Богом, все к нему придем в итоге. И все будем отвечать за свои поступки. Я думаю, что буду отвечать не меньше вашего и зачтется мне многое.

— Но как? Днем вы проповедуете Царствие Божие, а ночью руководите грабителями и убийцами! Как же так, Ваше Высокопреосвященство?

Митрополит усмехнулся:

— Можно, Ваше Величество, можно. Или вы думаете, что в войне за веру все белые, мягкие и пушистые? Нет, убийства и грабежи всегда были и всегда будут, но вот снизить их количество, а также обуздать — это под силу только тем людям, которые имеют Бога в душе. Умеют прощать и принимать людей со всеми их пороками, грязью и мерзостью, чтобы потом вести к свету!

— Высокие слова о низких делишках.

— Может быть. Однако, роль ночного царя прекрасно подойдёт вашему брату, Фёдору Васильевичу. Он добр, мягок и очень пластичен. В умелых руках он превратится в умелого руководителя. И вы сможете править вместе, Ваше Величество, — покачал головой митрополит.

— Да? Вот только захочет ли мой брат принимать в этом участие?

— Вы знаете… Римский папа тоже радеет о Боге. Тоже переживает за правильное слово и верное дело. Однако, это не помешало направить в Палестину несколько крестовых походов. А вы, Ваше Величество, если именуетесь царем, производным от цезаря, тоже причастны к римскому беспределу. И тоже причастны к походам, к войне, к смертям и грабежам. Так чем же мы с вами отличаемся? Только тем, что вы постоянно на виду, а я вынужден скрываться! — кулак митрополита ударил по столу. — Во всём остальном мы с вами идентичны! Так же будет походить на вас и Фёдор Васильевич, когда…

Неожиданно один из портретов шелохнулся и отошел в сторону. В небольшой нише, которую удачно скрывал Василий Второй по прозвищу Тёмный, стоял бледный брат царя, Фёдор Васильевич. Его ноздри раздувались, кулаки были сжаты так, что костяшки грозили прорвать кожу.

— Не бывать этому! — проговорил он срывающимся голосом. — Никогда не бывать!

— Фёдор Васильевич? — обомлел митрополит. — Но как же…

— Я всё слышал. Я никогда не стану таким, как вы! Никогда, слышите? — выкрикнул Фёдор Васильевич и выпрыгнул из ниши.

Он кинулся к митрополиту, занеся кулак. Первый удар пришелся в пергаментную кожу скулы:

— Я верил вам! Я всегда вам верил! Вы учили меня вере в Бога! Вы учили меня прощать! Вы учили, а на самом деле, вы… Вы! Я вас ненавижу!

От ударов митрополит упал на пол. Фёдор Васильевич начал пинать упавшее тело, продолжая выкрикивать бессвязные слова. Владимир Васильевич с усмешкой наблюдал за братом. Наблюдал за тем, как его тихоня-родственник превратился в сумасшедшего зверя.

Похоже, запах крови вскружил голову Фёдора Васильевича. Он продолжал бить, невзирая на то, что митрополит уже перестал вздрагивать от ударов, перестал закрывать голову руками, а из-под его головы начала растекаться большая неторопливая лужа крови.

В своих криках царский сын пытался выплеснуть всё разочарование, всю боль от предательства человека, которому он так верил. Всё, что он хотел и о чём мечтал, превратилось в красивую обертку комка грязи, в котором шевелились кладбищенские черви. Оболочка пала и теперь пред ним предстала картина смерти и страданий. В будущем его ожидали вовсе не отпущение грехов и благословение, а приказы убивать и грабить…

Владимир Васильевич не вмешивался. Он терпеливо ждал. В один из моментов Фёдор Васильевич остановился, тяжело дыша. Упал на колени возле бездвижного тела митрополита и закрыл голову руками.

— Ты сам всё слышал, брат, — проговорил Владимир Васильевич. — Ты сделал правильный выбор. Обезглавил преступную группировку, которая четыреста лет терроризировала Русь. Теперь люди вздохнут свободнее!

Фёдор Васильевич с трудом поднялся на ноги. Он посмотрел на брата невидящим взглядом, а потом попросил:

— Откройте дверь, Ваше Величество. Мне нужно побыть одному…

— Конечно-конечно, брат. Я всё понимаю. И знайте, что я всегда на вашей стороне! — проговорил Владимир Васильевич, не вставая с места.

Он нажал на кнопку, и дверь чуть слышно щелкнула. Фёдор Васильевич перешагнул через лежащее тело митрополита и направился к выходу. Его шатало, как пьяного, но тем не менее, прошел до выхода и скрылся за дверью, ничего не сказав на прощание.

Владимир Васильевич посмотрел ему вслед, а потом открыл ноутбук и написал в секретном чате:

«Я сделал всё, что вы просили. Ваша посланница не справилась с заданием».

Через полминуты пришло ответное сообщение:

«Я сам займусь вашим заданием».

Владимир Васильевич улыбнулся и очистил страницу. Он сложил пальцы перед собой в треугольник и посмотрел на лежащее тело митрополита, хмыкнул:

— Значит, никто не видел Кудияра и никто не знает его в лицо? Ну-ну…

Через секунду в дверь постучали. Стук был резким, отрывистым. Потом без спроса открылась дверь и в кабинет ворвался один из Сияющих:

— Ваше Величество, ваш брат!

Сияющий остановился, когда увидел лежащее тело митрополита.

— Что с Фёдором? — нахмурился царь.

— Он выбросился из окна… Разбился насмерть…