Рюрикович 3

Глава 31

Шум леса ударил по ушам. В ноздри шибанул запах прелых листьев и мокрой травы. Я открыл глаза и вскочил на ноги. Неожиданно это действие оказалось легким, почти невесомым, как будто я всплывал с морского дна.

Я быстро огляделся, готовый к любому развитию событий. Однако, событий вокруг не было. Был лес. Суровый, дремучий, осенний лес. Верхушки богатырских деревьев улетали в ночное небо могучими ракетами. Внизу же корни переплетались между собой телами разозленных питонов.

И как же я тут оказался? И главное — где все? Куда все подевались?

Среди этой зловеще молчащей тишины не было никакого намека на то, что здесь вообще ступала нога человека! Природа словно взирала на меня, неожиданно появившегося здесь, как на непонятное двуногое создание, ни коим образом не приспособленное к выживанию среди поросших мхом стволов.

И что это за одежда? Вроде бы красный комбинезон с такими же сапогами, но всё слито воедино. Не сковывает движений и не пропускает холод. Бардовский свитер закрывает горло, мягко щекоча подбородок. Я такие носил только при охоте в северных районах нашей необъятной Родины. Может, снова попал в тайгу?

Я негромко позвал:

— Годунов? Ермак? Тычимба?

Даже мой верный слуга не отозвался. Только зашумел ветер в кронах, словно деревья возмущались нарушением ночной тишины.

Далеко от меня мелькнул огонёк. Я невольно двинулся туда. Ноги оскальзывались на мшистых корнях, но сапоги держались крепко, не пытались застрять между стволами корней.

Огонёк понемногу приближался. Я невольно хмыкнул — если бы вокруг была зима, а в моих руках покачивалась корзинка, то запросто мог бы выскочить на поляну, где трындели за житие-бытие двенадцать месяцев.

Но нет. Месяцев не было. Стволы деревьев расступились, представляя моему взору небольшую полянку. В центре этой поляны, окруженной вековыми соснами и елями, трещал и потрескивал яркий костер. Его языки пламени жадно пожирали сухие ветки, разбрасывая вокруг искры. А те, словно маленькие светлячки, танцевали в воздухе свою короткую польку-бабочку. Тепло от огня мягко обнимало все вокруг, создавая уютную атмосферу среди дикой природы.

Возле костерка, на древнем пеньке сидела пожилая женщина в старой, но теплой телогрейке. Ее седые волосы были аккуратно собраны под платок, а морщинистое лицо освещалось мягким светом костра. В руках она держала кружку с горячим чаем, от которого поднимался парок, смешиваясь с дымом от костра. Женщина неторопливо отхлебывала чай, наслаждаясь теплом и покоем этого места.

Я встал на краю освещённого круга и… ничего не случилось!

Костер продолжал гореть, наполняя воздух запахом смолы и дыма, а женщина продолжала сидеть, погруженная в свои мысли. Тайга жила своей ночной жизнью, а старушка была лишь маленькой частью этой великой гармонии.

— Простите, бабушка, — проговорил я. — Не хотел бы вас напугать, но…

— Присаживайся, Красный, — неторопливо ответила старушка, продолжая глядеть в костёр. — Присаживайся, в ногах правды нет. Правда, и в заднице её маловато.

Голос её звучал бесстрастно, как будто ничего сверхъестественного не происходило. И что всё было в порядке вещей.

Я подошел ближе. Что-то мне не понравилось в этой старушке, так храбро встретившей путника в ночной тайге. Впрочем, мне всё тут не нравилось. Я не должен быть тут! Сейчас я должен быть там, среди горящей поляны, рядом с…

— Вы ошиблись, бабушка, я вовсе не Красный, — покачал я головой. — Если вы намекаете на мой внешний вид, то…

— Ты победил моего слугу. Ты должен занять его место, — всё также бесстрастно ответила старушка и подняла на меня взгляд.

Её темные глаза неожиданно пожелтели и блеснули золотыми отблесками. В следующий миг два глаза вновь стали черными, без белков. На меня уставились два провала, в которых была такая чернота, что рядом с ними даже старый антрацит в глубине темной пещеры мог показаться мощным прожектором.

— Бездна? — выдохнул я свою догадку. — Сама?

— Я предпочитаю, чтобы мои слуги называли меня Великой Нерожденной, — проговорила старушка. — Но для первой нашей встречи ты можешь называть меня так.

— Я не слуга тебе, — покачал я головой. — И вряд ли когда им стану!

— Так говорили все, кто побеждал моих слуг. Говорили, а потом занимали их место, — впервые на холодном морщинистом лице появилось подобие какой-то эмоции.

Уже потом я понял, что Бездна так улыбнулась, обнажив крепкие белые зубы. Вовсе не оскал, а улыбка… Но вкупе с черными провалами глаз это не воспринималось улыбкой.

— Я вряд ли займу место Красного, — покачал я головой. — Я создан для того, чтобы бороться с тобой. И…

— И все остальные тоже создавались для этого, — кивнула Бездна в ответ. — И все остальные тоже хотели нести свет, радость и тепло для своих близких. Но после того, как я им показывала настоящую суть жизни, они меняли своё решение. Уверена, что поменяешь и ты.

— Нет, я не поменяю! И видел, как от тебя уходят слуги!

— А, ты про ту лисичку? Она была странной… Но она была милой. И если бы довела свою игру до конца, то могла бы занять место повыше, но… Чем-то ты смог её переманить на свою сторону. И это мне показалось забавным. Поэтому я и решила посмотреть на тебя лично. Это великая честь, цени это!

Холодок пробежался по спине. И в самом деле, сейчас передо мной находилась та, кто поглощал людские души миллионами, миллиардами, оставляя после своего прихода лишь пустынные планеты. Сидела и прихлебывала чай…

Понятно, что она приняла такой облик, чтобы я сразу не кинулся в бой, но… А могу ли я сейчас броситься? Совершить рывок, подхватить отброшенный корень и…

— А ты действительно смешной, — старушка склонила голову на плечо. — У тебя пока ещё можно всё прочитать по лицу, но скоро ты научишься скрывать свои эмоции. Скоро ты поймешь, что счастье вовсе не в том, чтобы стараться сделать жизнь других лучше, а чтобы сделать лучше жизнь для себя. А когда у моих слуг жизнь прекрасна, то и у меня она тоже хороша…

— Да я как-то пока не хочу для себя, — вздохнул я. — Мне бы лучше для других. Интереснее, что ли…

— Но зачем? Чтобы твоими плодами труда пользовались, а тебя даже добрым словом не поминали? Чтобы воровали твои труды, а ты лишь смотрел на это? Ты вернёшь себе любовь, которую потерял! А! Ты вздрогнул! Ты страдаешь? Ты устал бороться? Я могу дать тебе всё, что ты хочешь… Силы, власть, богатство, ту самую, единственную. Всё, что тебе нужно сделать — это отказаться от своего пути и присоединиться ко мне. Ты уйдешь от беспорядка и хаоса, вольёшься в ряды порядка и закона!

Перед моими глазами начали мелькать картинки. Груды золота, склонённые спины воинов, сотни зазывно улыбающихся красоток, морские волны у подножия великолепного дворца. Всё это перемежалось, демонстрируя богатство, власть, силу…

— Закона? Какой же у тебя закон, Бездна? — я встряхнул головой.

— Все должны вступить в мои ряды! Для этого разрешены любые действия! — старушка дернулась, приставая.

По её лицу словно пролилась струя воды, смывая морщины и оставляя гладкую кожу. С плеч соскользнула телогрейка, с остального тела лоскутами слетела ветхая одежда. В лучах костра передо мной появилась настоящая БОГИНЯ…

Её фигура поражала идеальной гармонией линий и форм, каждая деталь которой говорила о совершенстве. Плавные изгибы талии плавно переходили в округлые бедра, а грудь, высокая и упругая, словно созданная для восхищения, завершала образ богини. Красноватые соски возбужденно напряглись, приковывая взгляд своим изяществом линий.

Персиковая кожа сияла здоровьем и красотой, гладкая и бархатная, словно шёлк. Руки, тонкие и изящные, с длинными пальцами, легко касались волос, добавляя картине ещё больше грации. Волосы, струящиеся вниз мягкими волнами, играли с лёгким ветерком, приносящим аромат сосновой свежести.

Но самое удивительное было в её неожиданно посиневших глазах. Они отражали всю глубину её души, наполненную мудростью, нежностью и силой. Взгляд, полный жизни и страсти, мог заставить любого остановиться и замереть, забыв обо всём на свете.

Эта женщина была воплощением красоты и женственности. Она была как произведение искусства, созданное самой природой, и её совершенство заставляло сердца биться чаще.

— Я дам тебе всё, лишь только будь моим слугой, — бархатным голосом проговорила Бездна. — Рядом со мной ты познаешь невероятное блаженство, твоя душа примет покой, а служение мне станет высшим смыслом жизни…

— Я… я… — глядя на то, как Бездна неторопливо приближается, у меня не получилось совладать с языком.

Я никогда не видел подобного совершенства. Кровь закипела, начала стучать молоточками в виски. Я желал её, желал всем своим существом. И мне не было стыдно за это, ведь меня создали мужчиной, а тут… Даже самый древний старик запрыгал бы рядом с этой женщиной молодым козликом!

— Подумай, — проговорила она грудным голосом. — Подумай, какие горизонты откроются перед тобой! Какие великие дела ты сможешь свершить! Ты заслуживаешь большего, чем эта жалкая жизнь… Ты заслуживаешь быть рядом со мной, служить мне, существовать ряди меня…

Она подошла почти вплотную. Я мог чуть наклонить голову и впиться в эти чудесные земляничные губы долгим поцелуем. Мог обнять это податливое тело, мог…

— Я сог…

В этот миг перед моим взором промелькнуло лицо Марфы Васильевны. Всего лишь на мгновение, но наваждение пропало. Я словно очнулся от зачарованного сна и через силу улыбнулся:

— Я согну всех остальных патриархов в дугу, а после доберусь до тебя! И ты можешь называться как угодно, но я создан бороться с Бездной и в последние секунды своего существования ты услышишь именно это прозвище!

— Нахальная тля! — покачала головой Бездна. — Я предложила тебе такое, за что любой человек мог бы вырезать всю родню. А ты… Твой старший брат и то оказался умнее! Он согласился отдать часть своих людей ради служения мне, а ты…

— А я другак! Иван-другак, — ухмыльнулся я в ответ. — И этим всё сказано

— Что же, я дам тебе шанс подумать… Недолго. Заметь, ты первый, кому я этот шанс даю. Что-то я добрая сегодня… Второй раз я такого себе не позволю. Пока, нахальная тля, до новой встречи!

— А может дашь на прощание за сиську подержаться? — спросил я, чтобы полностью соответствовать прозвищу «нахальной тли».

Бездна скривилась, а потом ударила ладонью по щеке!

Чисто женская реакция. Вот и говори потом, что богини не могут испытывать женских эмоций.

В голове вспыхнуло. Языки костра рванули ко мне обжигающим пламенем. Они обожгли кожу, слизнули ресницы и брови, шарахнули по волосам…

Я невольно отпрянул и открыл глаза. Белый потолок сурово нависал надо мной. На этот раз никакого намека на лес, природу и прочее. Только спартанская обстановка больничной палаты, где стояла всего одна кровать и… спящая в кресле боярыня Собакина.

— Тычимба, — прошептал я на всякий случай.

— Господин, вы очнулись? — обрадованный голос тут же прозвучал в моём ухе. — Ох, а мы тут… Уже три дня боремся за вас…

— Три дня? — покачал я головой. — Долго же я валялся в отключке. А что за эти три дня произошло?

— Вас принесли в беспамятстве. Годунов лично лечил, чуть сам не умер, отдавая вам силы. Еле прогнали его, чтобы отдохнул и восстановил силы. Госпожа Собакина тоже постоянно была рядом.

Я сконцентрировался и заглянул в хранилище душ. Оттуда, из ячейки, которую всегда занимал Потапыч, на меня взглянули две петушино-змеиные головы василисков.

Один белый, другой серый, два веселых василиска…

А вот сущностей почти не осталось. Лишь в ячейке поблескивала одна голубая дымка — явно от Красного прилетела. Чую, что у Толстяка всех денег не хватит, чтобы хотя бы сотую часть этой сущности покрыть. Оставим её на будущее…

— Что в мире? — спросил я.

— Татары подошли к Москве. Вокруг неё появились тысячи Омутов, — буднично ответил Тычимба. — Ваш брат Фёдор Васильевич… Впрочем, вы уже знаете… Всё плохо, господин…

— Ну что же, тогда пришла пора действовать, друг мой. Знаешь, а я с Бездной разговаривал, — зачем-то сообщил я.

— Неужели с самой? И что же она сказала?

— Предлагала занять место Красного. Обещала власть, деньги, баб… Даже себя предлагала, но не поддался я, — хмыкнул я в ответ.

— Да? Это хорошо, — согласился Тычимба. — Хотя предложение соблазнительное.

— Ну что же, хватит валяться. Пришла нам пора выдвигаться к Москве. У меня к брату есть несколько вопросов…

Я попытался приподняться. В этот момент на стене начал проявляться Омут. Я моргнул, упал на подушки, в этот момент Омут пропал. То есть вообще без следа. Начал проявляться и тут же исчез.

— Что это было? — спросил я.

— Омут… Странно. А это…

Я снова попытался приподняться и подумать, что мне надо в Москву. На стене снова начал проявляться Омут. Портал заискрился, зашипел. Не расширялся, не сужался. Не выплескивал монстров. Просто был.

— Он пуст, — проговорил Тычимба. — Вообще пуст.

Я встряхнул головой. Расслабился. Омут пропал.

— Похоже, что это вы, господин, — проговорил растерянный Тычимба.

— Сдается мне, что это прощальный подарок той рыжей. Хм… Жалко её, конечно, но с другой стороны. Спасибо лисичке за такой неожиданный сюрприз. Весьма нужный подарок, я бы сказал.

— Иван Васильевич? — очнулась ото сна госпожа Собакина. — Вы очнулись? Ох, а мы так волновались?

— Не стоило, — успокаивающе улыбнулся я. — Мне нужно было просто выспаться. Сейчас я полон сил и энергии. Чувствую себя так, что если вбить одно кольцо в небо, а другое в землю, то поверну я небо вокруг земли!

— Да? Тогда я сейчас сообщу нашим! Они так обрадуются! Так обрадуются! А вы… А они… А мы…

От избытка чувств госпожа Собакина кинулась ко мне и крепко обняла.

Я чуть не задохнулся от нахлынувших на меня чувств. Они были такими резкими, четкими, пронзительными, что я едва не закричал!

Когда её руки обвили мою шею, мир вокруг замер. Время остановилось, и все звуки утихли, оставляя лишь биение наших сердец. Я почувствовал, как её тепло проникло сквозь одежду, достигнув самых глубин его существа. Этот момент был наполнен такой нежностью и любовью, что слезы едва не навернулись на глаза.

Её запах — смесь цветов и утренней росы — окутал меня, словно мягкий плед в холодный день. Я вдохнул глубоко, пытаясь навсегда запечатлеть этот аромат в памяти. Её тело прижалось ко мне, и я ощутил каждую клеточку её кожи, каждой её вздох.

В этом объятии было всё: радость встречи, счастье от близости, надежда на будущее. Я чувствовал, как душа наполняется светом, как тяжесть, накопившаяся за долгие дни, исчезает, оставляя только чувство покоя и умиротворения. В этот миг я понял, что готов отдать всё ради того, чтобы этот момент длился вечно.

И это вовсе не обещания Бездны, это то, ради чего стоило драться и стоит принять в будущем тысячи боёв. Это то, родное, близкое, что казалось было навсегда упущено в моей первой жизни…

— Ну всё-всё, — через силу проговорил я, стараясь скрыть нахлынувшие на меня чувства. — Там же друзья ждут, а мы тут… Вдруг ещё кто войдёт…

— Ой, и вправду, вы же ещё слабы, — спохватилась Собакина. — Я сейчас, сейчас…

Она опрометью бросилась прочь из палаты, а я улыбнулся, глядя в потолок.

— Господин, вы меня, конечно, простите, но сейчас у вас такое глупое лицо, — послышался голос Тычимбы.

— Да и пусть. Не всё же время держать умную рожу. Иногда можно надеть и глупое лицо, — улыбнулся я в ответ. — Мне сейчас можно… Хотя бы на пять минут.

— А потом?

— А потом мы продолжим, Тычимба. У нас появилось очень много важных дел, которые требуют нашего присутствия.

За дверью послышались весёлые возбуждённые голоса друзей. Я даже накинул на всякий случай Кольчугу Души, чтобы не раздавили случайно от восторга.

Улыбнулся ещё раз. Счастье может быть и без служения Бездне. Счастье может быть другим, светлым, солнечным, любящим.

Только так, и никак иначе!