С изюминкой

Глава 4 ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Лили

— Пятнадцать минут до второго выхода Аполлона, — раздался голос из интеркома. — Танцоры на сцену, пожалуйста.

Мой нос был очень близко к зеркалу, когда я наклеивала накладные ресницы и придерживала их добрых пять секунд, чтобы воспользоваться возможностью просто подышать. Раздевалка была пуста. Дженни, которая сидела рядом со мной, уже разогревалась внизу.

Кто знал, где Надя? В раздевалке было восемь танцоров и сто танцоров в труппе, но когда нас с Дженни повысили, то объединили с Надей.

Никто из нас не был от этого в восторге.

Когда ресницы были на месте, я моргнула, чтобы убедиться, что они не сползли. Большие шары обрамляли зеркало, в которое были вставлены билет и фото с шоу, на столешнице стояла коробка с лепестками и косметика.

Я перерыла всё в поисках своей любимой помады, чтобы подготовиться к работе, когда Надя вошла в комнату и уселась позади меня, начав разглядывать меня в отражении своего зеркала.

Оставайся непроницаемой, Лил.

Я не отводила глаз от своего отражения и накрасила губы, хотя и чувствовала, как она наблюдала за мной. Невозможно игнорировать кого-то в такой момент, когда каждая молекула в воздухе заряжена напряжением, предвещая противостояние. Я чувствовала её, хотя она и не шевелилась, не говорила ни слова.

Но последнее, что я хотела сделать — это сцепиться с ней за минуту перед выступлением, учитывая тот факт, что мы танцевали вместе. Я старалась не торопить события, заканчивала свой макияж и не хотела дать ей понять, что она была в моей голове, но всё же начала ускоряться, чтобы поскорее выйти из комнаты. Когда я встала, Надя злобно уставилась на меня в зеркале.

— Сломай ногу, Томас.

Я улыбнулась в ответ.

— Съешь член, Андерсон.

Затем схватила свою открытую сумку, закинула пуанты как можно глубже, прежде чем выйти из комнаты и побежать вниз по лестнице. Я была в свитере поверх костюма, чтобы держать мышцы в тепле, а добравшись до сцены, бросила вещи возле станка, схватила свои пуанты и направилась к столу с костюмами.

Наши костюмы для этой постановки были простыми. Белые колготки, купальник и юбка — действительно удобный костюм. Они должны были быть урезанными и чуть-чуть обнаженными внизу, ни с чем несравнимые, чтобы конкурировать с музыкой, танцами и сюжетной историей. Дженни была уже за столом, волосы в плотном тё0мном пучке, длинная шея согнута, пока она прицепляет валик, чтобы причёска лучше держалась. Я надела свою обувь, уже готовую для шоу, и схватила другой валик.

— Привет, Джен.

Её глаза ярко мерцали.

— Привет, Лил. Как ты?

— Не имеет значения, сколько лет мы занимаемся этим. Проще не становится.

Она кивнула.

— Никогда. На самом деле, я думаю, что каждый следующий спектакль сложнее предыдущего.

Она поставила валик с глухим стуком и присела, чтобы надеть обувь.

— Я знаю, что ты имеешь ввиду. Ненавижу танцевать с Надей.

Дженни фыркнула.

— Не только ты. Хотя она не терроризирует никого, кроме тебя.

— Думаю, я просто везунчик.

Я села рядом с ней и вытащила свой первый пуант, обернула ленту вокруг лодыжки и привязала конец, подсунув узел внутрь. Затем потянулась к столу за иголкой и ниткой, чтобы зашить узелок на своих колготках.

Дженни посмотрела мне за спину.

— Кажется, они снова собираются это сделать.

Я проследила за её взглядом, чтобы увидеть, как Блейн говорил с Надей возле станка, где он разогревался. Ни один из них не выглядел счастливым, вероятно, это не должно доставлять мне удовольствие, но было именно так. Его лицо было каменным, когда он что-то сказал ей, и это заставило её щёки окраситься в ярко-розовый, что можно было легко увидеть даже с другого конца комнаты. Блейн повернулся и ушёл, пока она прожигала глазами его спину. И затем Надя направила эти огненные лучи на меня.

— Дерьмо, — пробормотала я и отвела взгляд, растерявшись.

— Как ты думаешь, что между ними произошло? — спросила Дженни, притворившись, что занята своей обувью.

Я приподняла брови. Хотела бы я знать, но мы с Блейном не особо много говорили об этом.

— Я даже не представляю себе. Слышала разные вещи: что она бросила его, или они сильно поссорились и решили расстаться.

— Если бы это было взаимно, Надя не была бы такой… ну, бешеной. Я вообще-то слышала, что они расстались, потому что он нашёл кого-то другого.

Моё сердце стало биться немного сильнее.

— О? Есть идеи кого?

Она покачала головой.

— Кто знает? Уверена, что почти все готовы с ним трахнуться, включая некоторых парней.

Я засмеялась от облегчения, что мой секрет был в безопасности.

— Не знаю, что в нём такого? Возможно, вспышка белых волос. Они слегка длинноваты, но так или иначе просто прекрасны.

Она вздохнула.

— Я бы многое отдала, чтобы провести по ним пальцами. Мне интересно, откуда у него такой загар, и везде ли он такой загорелый?

Я фыркнула, но не стала отвечать.

— Может быть он ходит в солярий. Ты думаешь, у него есть маленький зайчик Плейбой на бедре?

Я хихикнула.

— Я бы поставила деньги на вишни.

Она засмеялась.

— Фу, так тупо.

Оркестр начал настраиваться, мы с Дженни поспешили наверх, бросив наши свитера с сумками, прежде чем подойти к краю сцены. Прожекторы погасли. Толпа затихла.

Блейн прошёл мимо меня, от него исходил аромат чистоты и свежести, он дошёл до центра сцены, чтобы встать около лиры в позу, пока вступительная часть музыки не началась.

Я чувствовала Надю позади себя и переместилась так, чтобы видеть её, пока мы ждали нашего сигнала. Непонятно, что она могла ещё сделать, чтобы навредить мне — возможно, скинет, когда я попытаюсь выйти на сцену, или сделает что-то с моим костюмом. Может быть, ничего. Но я доверяла ей так же, как и человеку, который мог ехать в метро со мной поздно ночью.

Поднялся занавес, и зазвучало соло скрипки. Блейн играл на лире, представляя рождение Аполлона, когда тот обнаружил музыку. Мы смотрели его соло, высоту его роста в прыжке, напряжённость поворотов и форм. И когда нам подали сигнал, кроме танца в мире всё перестало существовать.

Толпа исчезла, когда я вышла на сцену. Мы трое были одним целым, когда начали двигаться по сцене, в таком единстве, что я удивлялась, как мы с Надей могли делать это вместе. Но нам было нужно, чтобы танец был идеальным, ведь ради этого приходят зрители. Даже Надя не была застрахована от этого. Много танцоров ненавидели друг друга, но в итоге всё было забыто ради спектакля.

Моё тело работало на автопилоте — кульминация многолетней практики и часов репетиций — но каждая часть моего сознания была сосредоточена на игре. Шоу всегда были как в тумане. Иногда я не помнила их вообще. Временами запоминала только плохое. Но в большинстве случаев это не имело значения, потому что люди в зале не замечали того, что я облажалась, и их реакция стирала из памяти всё.

Ради таких моментов я жила.

Мы переплетались друг с другом, наши танцевальные шаги были одинаковыми, но с разным интервалом, когда мы закручивались вокруг Блейна и использовали друг друга для равновесия, пока не началось соло музы.

Блейн сидел на ящике на сцене, когда мы танцевали, делали трюки и играли своих муз. Надя была первой, и мы с Дженни наблюдали, как дива танцевала свое драматическое соло музы поэзии. Она действительно была прекрасной танцовщицей, но там было что-то тревожное, крайне настойчивое. Когда она танцевала, то добавляла больше души, чем, по моему мнению, сама хотела. Дженни была следующей, ее танец музы пантомимы, весёлый и яркий, хорошо подходил для неё. Она улыбнулась и начала танцевать вокруг Блейна, её длинные изящные руки парили в воздухе. И потом настала моя очередь.

Моя часть состояла в том, чтобы познакомить Аполлона с танцами. Я сделала жете и арабеск, дошла пируэтом до середины сцены, пока он наблюдал за мной. Каждый шаг был для Аполлона, каждое движение и батман должны помочь добиться его расположения, пока он не остановил меня, и я обернулась, чтобы скрыться за кулисами снова.

Я усмехнулась Дженни, когда встретилась с ней за кулисами, и она быстро обняла меня, мы обе были переполнены адреналином. Надя просто стояла рядом, нахмурившись. Я закатила глаза, посмотрев на неё. Мы были просто одной большой дружной семьей, когда смотрели на Блейна, исполнявшего своё соло — переход Аполлона в зрелый возраст.

Через мгновение я поспешила на другую сторону сцены, чтобы встретиться с ним на сцене для наших па-де-де, где он лежал на земле с вытянутыми руками и указывал пальцем на меня. Я дотронулась до него, когда музыка изменилась. Мы танцевали па-де-де, и он был моей поддержкой, всегда рядом, чтобы поднять меня и помогал удерживать равновесие. Я не могла отрицать, что мы были хорошей парой по многим другим причинам, кроме нашего роста.

Па-де-де было почти закончено, когда я почувствовала, как лента на левой ноге развязывается и путается под ногами. Нога была почти свободна, и каждый поворот моей лодыжки давался хуже, но я не обращала внимания, пока не порвались застёжки. Теперь лента свисала с моей лодыжки в том месте, где была пришита к колготкам, я просто надеялась и держала её, молясь всем, чтобы не наступить на неё, радуясь, что ткань была достаточно эластичной, и что я подошла к апофеозу, где пуанты уже не имели особого значения. Иначе я бы облажалась.

Мы сделали последние движения, и музыка закончилась, сменившись на рёв аплодисментов.

Мы улыбнулись и поклонились, ушли со сцены на поздравления от других танцоров и мастеров, все спрашивали о моей обуви, похвалив меня за окончание спектакля. Но это было после того, как занавес опустился, поэтому у меня было время с этим разобраться.

Я сняла одну из балетных туфель, зашнурованную с двойным скрещиванием, и осмотрела ее, радуясь, что не поранилась, и почти пожалев, что не сменила их. У меня не было таких сбоев с тех пор, как я впервые надела пуанты и не разработала свою систему шнуровки. Но у меня действительно была система сейчас. Чертовски хорошая. Это не имело смысла. Я сняла пуант и проверила ленту. На одном их моих швов был порез.

Дженни стояла рядом со мной, когда я осматривала ленту и пыталась найти в этом смысл. Случайно её обрезала? Я не понимала, что сделала не так. Должно быть, совершила ошибку.

Но потом подняла голову и обнаружила, как на меня смотрела Надя. Её улыбка говорила одно: она сделала это.

Ярость накрыла меня, и я направилась на сцену, даже не заметив Блейна, пока он не перегородил мне дорогу.

— Привет, Лили.

Я старалась обойти его, но он схватил меня за руки.

— Привет, — сказал он мягче, и я встретилась с ним взглядом. — Что случилось с твоей обувью? Ты в порядке?

Мои ноздри раздувались.

— Нет, я не в порядке. Она, блин, перерезала ленты, Блейн.

Его глаза расширились, и он обернулся через плечо на Надю, потом снова на меня, его челюсти сжалась.

— Позволь мне поговорить с ней.

— Если ты думаешь, что я спущу это дерьмо ей с рук, то ты сумасшедший.

Он наклонился до уровня моих глаз.

— Она не будет слушать тебя, но послушает меня. Позволь мне разобраться с этим. Иначе это приведет к драке, и ты будешь выглядеть так же плохо. Ладно?

Я была так зла, что не могла сконцентрироваться, не говоря уже о том, как сформулировать предложения, которые были пропитаны не только ругательствами.

Он посмотрел на Дженни.

— Уведи Лили отсюда. Я разберусь с Надей.

Дженни дотронулась до моей руки и посмотрела мне в лицо.

— Пойдём. Она не стоит твоей репутации.

Они были правы. Я знала, что они были правы. Но всё, чего я хотела, так это ударить по лицу эту суку.

Я глубоко вздохнула и обратилась к Блейну.

— Скажи, чтобы она отступила, иначе ей не сдобровать. Я не стану мириться с этой херней, Блейн, — я надеялась, что он услышал угрозу, адресованную и ему — не только Надя ощутит последствия. По выражению его лица я думала, что он понял.

— Дженни, не могла бы ты захватить мои вещи? Я буду ждать тебя в гримерке.

— Конечно.

Я долго смотрела на Надю, надеясь, что она прочитает в моём взгляде жажду крови. Её улыбка так и не сходила с лица, но я почему-то задвигала ногами и покинула сцену с трясущимися руками, проложив путь к раздевалке, где ещё долго расхаживала перед зеркалами.

Мой разум перерабатывал кучу мыслей с невероятной скоростью и не успокоился даже после прихода Дженни.

— Эй, — её голос был мягким, словно она пыталась подойти к дикому медведю. И это было очень похоже на правду.

Я обернулась, чтобы снова осмотреть комнату.

— Я ничего не могу сделать с этим, Дженни.

— Знаю. — Она опустила наши сумки и прислонилась к гримерному столу.

— Сказать Уорду — начать войну. Она будет всё отрицать. Я буду выглядеть мелочной. Не могу противостоять ей — мы закончим дракой, и я буду уволена. Не могу поверить, что она сделала это. — Я говорила бессвязно. — Не могу поверить в это, но, чёрт побери!

— Блейн разговаривал с ней, когда я уходила. Я услышала кое-что, когда пошла забирать свою сумку. Как думаешь, когда она это сделала?

Я выдохнула, почувствовав себя глупо.

— Она была здесь всю ночь. И могла это сделать в любой момент.

— По крайней мере, Блейн заступился за тебя.

Это заявление уязвило меня, и я чувствовала, что мне придётся оправдываться.

— Это только потому, что мы партнеры. Никто не хочет, чтобы кого-то, с кем ты работаешь ежедневно, терроризировал бывший. Боже, она чертовски непрофессиональна. Попытки заставить меня плохо выглядеть — это одно, но чтобы сорвать выступление?

— Хуже того, ты могла реально себе что-нибудь повредить.

Я потёрла рукой лицо, будто оно было в огне. Рука испачкалась из-за макияжа, я посмотрела в зеркало и увидела, что он был размазан.

— Тьфу, — я потянулась к своей сумке за салфетками, чтобы стереть всё с лица… Дженни тоже взяла одну, и мы вместе пошли отмываться от боевой раскраски.

— Мне жаль, Лил.

Я вздохнула.

— Она всегда была такой, но сегодня переступила черту. Если Надя снова сделает что-то подобное, то я пойду к Уорду. Ты поддержишь меня? Даже если Блейна не будет, у меня есть ты, этого должно быть достаточно.

— Конечно, я тебя прикрою, — она нахмурилась. — Надеюсь, он тоже.

— И я надеюсь. Но не могу делать вид, что понимаю их отношения. — Осознание того, что в конце концов он мог быть не на моей стороне, потому что я была новенькой против той, с кем он был годами, было паршивым.

— Пообещай мне, что ты расскажешь Уорду, если она сделает это снова, по-настоящему.

— Обещаю. — Я улыбнулась ей в зеркале, наши лица стали розовыми после снятия макияжа. — Должна ли я спланировать месть?

— Я помогу. — Она полезла в свою сумку за одеждой.

Но я покачал головой.

— Мне жаль, что во мне нет такой черты. Я буду делать правильные вещи и ждать, что она снова облажается. И затем похороню эту сучку.

Дженни ухмыльнулась.

— Я возьму лопату.

Уэст

Я скрестил лодыжки на журнальном столике Лили поздно вечером и вздохнул, пока смотрел «Холостяка», одна из конкурсанток бросила бокал шампанского в стену.

Что? Не судите меня. У вас свои недостатки, у меня свои.

В комнате было темно, только небольшие светильники в конце столов освещали её. Я сидел возле одного из них с эссе в руках и пытался достигнуть хоть какого-то прогресса с огромной стопкой ужасных бумажек. Роуз была на работе, Лили на шоу, поэтому я предпочёл работать у них, чтобы сменить обстановку.

У нас у всех были ключи от квартир друг друга, ведь мы были соседями по коридору и успели настолько сблизиться. Не было странным прийти домой и обнаружить кого-то из девчонок в нашей квартире, хотя мы с Патриком чаще находились у них из-за кабельного. Плюс, в их квартире более комфортно. Милые вещицы, мягкий диван. Даже лучше пахло, что было неудивительно.

Я услышал звук проворачиваемого ключа и оглянулся, чтобы увидеть вошедшую Лили, она выглядела истощённой, её сумка была перекинута через грудь. Белокурые волосы распущены и ещё влажные после душа в театре, голубые глаза тусклые, а веки тяжёлые. Она бросила сумку возле двери.

— Привет, Уэст, — сказала она устало, когда скидывала балетки.

Я наблюдал за тем, как она бросила в блюдце на столе ключи и сняла свою джинсовую рубашку, и начал немного волноваться за неё. Её напряжённые плечи и скулы о многом говорили.

— Привет, Лил. Долгий день?

Шаркая ногами, она дошла до дивана и упала на него с глухим стуком. Закинула ноги на мои колени, и я положил руку на её лодыжку.

Она вздохнула.

— Определённо слишком долгий.

Я отложил эссе в стопку.

— Хочешь поговорить об этом?

Она нервно кусала нижнюю губу какое-то время.

— Так ты знаешь о Наде, да?

Я нахмурился при её упоминании.

— Королева Стерв?

Она положила руки на живот поверх розовой ткани, сцепив пальцы в замок.

— Та самая. Она разрезала ленточки на моих пуантах перед шоу.

Вспыхнули мысли о том, как она падает или какой-то танцор вредит ей, и во мне загорелся гнев. Моя грудь сжалась.

— Ты в порядке? Не ранена?

— Нет, нет. Слава Богу, пуант не слетел до конца спектакля, но я так волновалась. Я должна была уйти со сцены и получить новую обувь, но мы дошли почти до конца, и мне не хотелось отказываться от выступления. Я знала, что могла удержаться. И была абсолютно уверена, что Надя сделает что-то подобное, но до сих пор не могу поверить, что это действительно случилось со мной.

— Откуда ты знаешь, что это была она?

— Швы порезали, а моя сумка была рядом с ней, пока мы готовились. Это не похоже на случайность, почти нет шансов, что я могла бы сделать это. Она просто отрезала один стежок на каждом пуанте, поэтому он расслабился, пока не разошёлся полностью. Надя — единственный человек, который может сделать со мной что-то подобное, и она странно на меня смотрит. Это была Надя, я уверена.

Я был в основном спокоен, хотя моя хватка на её лодыжке стала немного сильнее, чем минутой ранее.

— Ты говорила кому-нибудь?

Она покачала головой.

— Я не могу доказать, что она это сделала, и не хочу опускаться до такого же уровня, понимаешь? Мне кажется, что если я её сдам, то будет ещё хуже. Но если Надя продолжит в том же духе, то я скажу Уорду.

Я осматривал её лицо и хотел, чтобы она не была такой благородной, но у меня вызывало уважение все эти стороны Лили.

— Чёрт возьми, Лили. Мне очень жаль. Зачем ей делать что-то подобное?

Я не заметил, как её щёки запылали. Она не хотела говорить об этом, но призналась:

— Она бывшая Блейна.

Презрение просочилось сквозь мой тонкий фасад безразличия к Блейну.

— Кто-нибудь знает, что вы… репетируете в свободное время?

— Нет. Мы никому не говорили, или по крайней мере, я не говорила.

— Ты на самом деле уверена, что он держит рот на замке?

Она пожала плечами, слегка поджав губы.

— Он похоже решил оставить всё только между нами, и я уверена, что Надя не знает. Если бы знала, она бы даже не рассматривала идею прикрывать свою задницу или притворяться, что не участвовала в нанесении мне вреда. Она бы накинулась на меня открыто и бесстрашно.

Я покачал головой.

— Она сумасшедшая. Что ты собираешься с ней делать?

Она снова вздохнула.

— Часть меня хочет сделать что-то ужасное, отплатить ей, например, добавив магний в бутылку с водой, чтобы она обгадила свой купальник во время репетиции, или, по крайней мере, испортила воздух. Мои стандарты невысоки.

Я не смог сдержаться и засмеялся, а Лили улыбнулась, широко раскрыв глаза.

— Чем занимаешься? — спросила она и кивнула на стопку бумаг.

Настала моя очередь вздыхать.

— Оцениваю работы студентов, или по-другому «я ненавижу свою работу ассистентом преподавателя».

Лили посмотрела на телевизор, на экране которого одна блондинка ругалась с другой. Это был всего один долгий, непрерывный звуковой сигнал, сопровождаемый агрессивным жестом пальца.

— Ооох, Селеста злится. Их выкинут, если они подерутся? — спросила она.

— Неет, думаю, что это приветствуется.

Лили покачала головой.

— Как можно запретить это, имея всю эту выпивку в доме? Их надо переименовать в шоу «Пьяные сучки, дерущиеся из-за какого-то мудака».

Я усмехнулся.

— Немного длинно. И очевидно.

Она всё ещё смотрела на экран, где Селеста дергала свою лямку платья назад на плечо, где ему и место.

— Ты знаешь, это так смешно, что люди смотрят шоу и думают, что эти дурочки на самом деле пришли, чтобы найти настоящую любовь. Я думаю, что они начинают с ним неправильно. Чувство такое, что это самый худший способ, чтобы начать здоровые, любящие отношения.

— Правда. Он всегда шлепает их по задницам.

Лили фыркнула.

— О, мой Бог. Ты можешь представить? Это что-то вроде «Секс, который был у нас в джакузи в Арубе решит мою судьбу и судьбу моих детей. Лучше повернусь к нему своим анусом».

Из меня вырвался смех.

— Скрепить сделку аналом и минетами. Умные девочки.

Она хихикнула.

— И тем не менее я с нетерпением жду этого шоу каждую неделю.

— Это развратно. Когда наблюдаешь, что люди ведут себя настолько примитивно, кажется, что у тебя в жизни всё в порядке.

— Аминь. — Показали рекламу, но пульт был далеко, и никто не сдвинулся с места. Она поудобнее уселась на диване и уделила всё своё внимание мне.

— Прочитай мне свои любимые строки из эссе.

Я был знаком только с одним и покопался, чтобы найти его.

— А, вот оно. «Яго был шахматным мастером. Он втирался в доверие к Отелло и всем остальным, чтобы быть мудаком. Он как супер-гений, как Макиавелли или Тупак, или кто-то вроде них, за исключением того, что в конце просто получает удар ножом.»

Она лопнула со смеху, и я положил листок рядом с собой.

— Колумбийский Университет? Иисус Христос. Как этот ребёнок выжил?

Я пожал плечами.

— Это занятия низкого уровня для старшекурсников, его выбирают студенты-инженеры, чтобы получить хоть какие-то баллы за английский. Качество его эссе меня не удивляет, так как он обычно пахнет смесью хиппи, травы и ноткой пачули. Ну, когда появляется в классе.

— Классика.

— Долго он не протянет. Таких обычно уничтожает сорняк (прим. Уэст имеет в виду курение марихуаны).

Она хихикнула.

— Ха, ха. Уничтожает сорняк?

Я засмеялся.

Она зевнула, потянулась и устроилась поудобнее.

— Так или иначе, не каждого бездельника выгоняют. Купер продержался, не так ли?

— Да, но он был достаточно умён, чтобы, по крайней мере, хоть что-то сдавать. Высшее образование — это высшее образование. Неважно, какие у тебя оценки, когда ты получишь эту бумажку, если ты не собираешься в аспирантуру. Плюс, его IQ без проблем помогло попасть в Колумбию.

Лили покачала головой.

— Умный гад. Возможно, когда-нибудь он все-таки применит свои способности.

— Мы можем только надеяться. — Я взял бумаги и отложил в кучу.

— Как продвигается «Лебединое озеро»?

— Ну, я репетирую, как минимум, раз в день, шесть дней в неделю, и, честно говоря, не уверена, достаточно ли этого. Так трудно и утомительно. И я могу повысить количество репетиций. Но мне необходимо позаботиться о себе. Я ходила в кабинет физиотерапевта больше, чем когда-либо, провела там дополнительное время, растягивалась, даже сделала больше сеансов массажа, чем обычно, хотя я думаю, что не могу действительно жаловаться на это.

Я ухмыльнулся.

— Не совсем.

Её глаза были прикованы к своим ступням на моих коленях.

— Это самая трудная вещь, которую я когда-либо делала. Не знаю, буду ли когда-либо достаточно хороша, чтобы действительно справиться. Иногда мне хочется, чтобы тогда выбрали не меня. — Её глаза резко сфокусировались на мне. — Не вздумай повторить что-либо. Господи, я такая неблагодарная.

— Я бы никому не сказал, Лил. И ты не неблагодарная. Это большая нагрузка.

— Это действительно так. Я знаю, что пройду через это, но ситуация как будто давит на меня. Я уверена, что буду чувствовать себя лучше, как только переживу генеральную репетицию.

— Ты сделаешь больше, чем переживёшь.

Её губы растянулись в улыбке.

— Ну, раз ты так говоришь, значит так и будет.

Я усмехнулся.

— Не уверен, что мои слова повлияют на судьбу, но я верю в тебя. В тебе есть огонь. Как бы ни было страшно, ты пройдешь через это, потому что сильнее этого.

— Надеюсь, что так.

— Я уверен в этом. — Моя рука двинулась вниз по её ноге, где были покраснения. Два пальца на ноге были склеены пластырем вместе, ноготь на одной ноге вовсе исчез. Я нажал большим пальцем на подушечку большого пальца её ноги.

Она вздохнула, но я чувствовал, как она была напряжена.

— Тьфу, ты не должен трогать мои уродливые ноги.

— Они не уродливые.

— Не опекай меня, — сказала она бесстрастно и поджала губы.

Но я не остановился, только покачал головой и следил глазами, как мои пальцы скользят от её пальцев до лодыжки.

— Твои ступни — это свидетельство любви к балету. Каждый рубец, каждая мозоль и рана — это доказательство твоей боли, тысячи часов пота, крови и работы. Ты называешь их уродливыми. Я называю их искусством.

Она ничего не сказала, просто наблюдала за мной, но я продолжал смотреть на её ноги, когда массировал свод стопы. Через минуту она расслабилась под моими прикосновениями.

— Спасибо тебе, Уэст. — Эти слова были вялыми и медленными.

— В любое время, Чудо Ножки.

Но она не ответила, а когда я поднял голову, то увидел, что она уснула, её маленькое лицо было слегка повёрнуто в сторону телевизора, всё беспокойство исчезло, оставив только мягкие изгибы.

Я улыбнулся и взял с подлокотника дивана покрывало, накрыл Лили и переместился немного ниже на диване. Её ноги ощущались очень комфортно у меня на коленях, и я вздохнул над простотой момента, прежде чем поднять идиотское краткое содержание «Отелло».