С любовью, папочка

ГЛАВА 5

Лукас

У меня появились проблемы с того момента, как пришло первое сообщение от Татум. Но со мной было покончено в ту секунду, когда я увидел ее хорошенькую киску. Она была такой хорошей девочкой, подчинялась каждой моей команде, показывала мне каждый дюйм, о котором я просил. Каким бы эгоистичным я ни был, я позволяю себе наслаждаться моментом, игнорируя вопросы, связанные с тем фактом, что я не сказал ей, кто я такой, и почему ей может казаться, что я так хорошо ее знаю несмотря на то, что мы недавно познакомились.

— Привет, говорит она, застенчиво улыбаясь в камеру своего телефона.

— Привет, малышка. Кажется, я задал тебе вопрос.

— Ммм… Она отводит взгляд. — Нет. Я пока не трогаю себя.

— Почему нет?

Ее щеки пылают, когда она прикусывает губу.

— Я не знаю, бормочет она, опустив ресницы.

— Сделай это, говорю я, вытаскивая свой член из боксеров и откидываясь на подушку. — Потрогай для меня эту прелестную киску.

Я вижу, как она двигается на экране, принимая позу.

— Нет, говорю я хриплым от желания голосом, — Положи телефон на место. Я хочу видеть все.

Она нервно смеется, но делает, как ей говорят, прислоняет телефон к чему-то и возвращается на кровать. Она быстро сбрасывает трусики, оставляя только пару носок с чем-то похожим на белок на них, и я так возбужден, что чувствую, что могу кончить от одного ее вида. Она смущенно скрещивает руки перед собой, чтобы прикрыть не грудь или киску, а живот.

Я вздыхаю. Она понятия не имеет, какая она чертовски соблазнительная.

— Не прячься от меня, малышка. Дай мне на тебя посмотреть.

Татум мгновение колеблется, прежде чем опустить руки в стороны. Она восхитительна; у меня текут слюнки при виде ее. Ее изгибы выглядят такими мягкими. Я никогда так отчаянно не хотел кого-нибудь заполучить. Она приподнимает и обхватывает ладонями свои груди, по одной в каждой руке, и сжимает, а я начинаю поглаживать вверх и вниз по всей длине своего члена, ища облегчения от мучений, связанных с поддразниванием этого совершенного создания. Она гребаная Венера Виллендорфская, и я здесь, чтобы поклоняться у ее алтаря. Она сжимает свои соски большими и указательными пальцами, пока они не становятся твердыми и темнеют. Я глажу себя быстрее, представляя, какими они могут быть на вкус.

— Я тоже хочу тебя видеть, говорит она хриплым от желания голосом.

Я сажусь и осматриваюсь. Здесь так мало мебели, что на самом деле негде установить мой телефон, поэтому я просто держу его достаточно высоко, чтобы она могла видеть, как я дрочу при виде нее.

— Ты такой большой, говорит она, и это звучит как стон.

— Но у тебя не будет проблем принять меня, говорю я и наблюдаю, как ее ресницы трепещут в ответ.

— Эм, заикается она, — я никогда…

Я подношу телефон ближе к лицу, чтобы видеть ее, вопросительно выгибая брови.

— Я никогда не принимала…никого, говорит она.

— Никого? Черт возьми. Я знал, что она неопытна, но не до такой степени. Не то чтобы я ожидал, что она раскроет нюансы своих сексуальных подвигов мужчине, которого она считала своим отцом. Я просто предположил, что она держала подробности своей личной жизни при себе, не то, чтобы ей было о чем поговорить.

— Ну… говорит она, слегка склонив голову набок. — Я, конечно, использовала свои собственные пальцы.

— Что-нибудь еще?

Она отводит взгляд, прежде чем повернуться и встать, выходя из кадра камеры. Я слышу, как она шуршит где-то за кадром, прежде чем она возвращается с ярко-розовым вибратором размером и формой цуккини. Она дьявольски ухмыляется.

— Это, говорит она. — Я использую это.

— Покажи мне, говорю я. — Я хочу посмотреть, как ты его примешь.

Татум устраивается на кровати, раздвигая колени, и кажется, что она вот-вот вонзит игрушку в себя. Но затем она колеблется, поднося ее ко рту. Она несколько раз облизывает игрушку, прежде чем засунуть ее между губами глубоко в рот. Я невольно стону, наблюдая, как она сосет эту розовую игрушку, как член. Я должен прекратить дрочить, пока не кончил слишком рано, прежде чем шоу вообще успеет начаться.

После нескольких мучительных минут она вынимает вибратор и включает его. Я слышу негромкое жужжание, когда она проводит им по изгибам своего тела, прижимая к клитору. Она выгибает спину и уверенно проводит им между своих складочек, прежде чем скользнуть в свою сладкую, мокрую киску.

Сейчас у меня нет слов. Я могу только смотреть, как она трахает себя, ее глаза прикованы к экрану, где она наблюдает, как я смотрю, как ее соки блестят на стержне игрушки.

— Мне нравится, что ты можешь меня видеть, говорит она. — Мне нравится, что я хочу делать все, что ты мне скажешь.

— Это так? Мне никогда в жизни не было так тяжело.

— Мммм, стонет она, позволяя своим глазам закрыться.

— Что ты представляешь?

— Тебя, говорит она.

— Расскажи мне еще. Что я делаю?

— Ты вставляешь свой большой член туда, где сейчас находится эта игрушка. Другой рукой она потирает свой клитор, вводя игрушку в свою киску и вынимая ее.

— Я хочу, чтобы ты кончила для меня, Татум. Будь хорошей девочкой и кончи для меня.

— Да, хнычет она, — Да…

Все ее тело напрягается, и она издает тихий вскрик, прежде чем ее сотрясает сила оргазма. Ее бедра дрожат. Вид ее оргазма доводит меня до предела, выстреливая струи спермы на обнаженную поверхность моего живота.

Ее груди вздымаются, когда она задыхается, переводя дыхание. Я наблюдаю, как игрушка выскальзывает из ее киски на матрас. Она остается там, обнаженная передо мной, с томной улыбкой на своем великолепном лице. Я не могу не улыбнуться в ответ, любуясь татуировками по всему ее телу, потрясающими произведениями искусства на прекраснейшем холсте.

— Боже, Татум, это было…

— Я знаю, говорит она. — Это действительно было так.

Ее поза внезапно меняется. Я слышу, как Нина зовет ее откуда-то из другого конца дома. Она быстро встает и подбегает, чтобы схватить телефон. — Мне нужно собираться на работу.

— Чертовски жаль. Я смеюсь. Она закусывает губу, напряжение окрашивает ее черты. — Что случилось, детка?

— Ничего, я просто… Она нервно проводит рукой по волосам. — Послушай, это не сделает ситуацию неловкой, верно? Ты не собираешься избегать меня сейчас, не так ли?

Я морщу лоб. — С чего бы мне избегать тебя?

Она кладет телефон так, что я смотрю прямо на ее потолочный вентилятор, слушаю шелест ее одежды, когда она одевается.

— Я не знаю, говорит она за кадром. — Наверное, я просто волнуюсь или что-то в этом роде. Парни могут быть такими, ты знаешь? Я видела, как это случалось с подругами. Ты даешь им попробовать, и они теряют интерес.

— Возможно. Но я не мальчик, я мужчина, и я думаю, что ты самая необыкновенная женщина, которую я когда-либо знал.

Она поднимает трубку, щеки ее пылают от комплимента. — Ты так считаешь?

— Я действительно так считаю.

Она улыбается, и это озаряет мир. Я, блядь, влюбляюсь в эту девушку. Нет, это неправда. Я начал влюбляться давным-давно.

— Ладно, говорит она удовлетворенно. — Мне пора идти.

— Могу я пригласить тебя куда-нибудь? Быстро спрашиваю я. — На свидание?

— Конечно, я бы этого хотела.

Я держу телефон в руке еще долго после того, как она уже ушла на работу, как будто я держу частичку ее, что — то, что поможет мне продержаться, пока я не смогу держать ее в своих объятиях — по-настоящему.

Я выбираю высококлассный итальянский ресторан, в котором для нашего свидания требуется блейзер. Я чувствую себя легкомысленным подростком, совершающим смехотворно короткий путь от моего крыльца до ее двери.

Татум открывает дверь прежде, чем я успеваю поднять руку, чтобы постучать, одетая в желтый сарафан в черный горошек под черным укороченным свитером, черные туфли на массивных каблуках и белые носки. Она великолепная модель в стиле пин-ап.

— Это для меня? спрашивает она, широко раскрыв глаза, когда рассматривает букет роз на длинных стеблях, который я держу в руках.

— Конечно. Я передаю их ей, и она зарывается лицом в мягкие лепестки, вдыхая их аромат.

— Большое спасибо, говорит она. — Они прелестны.

— Ты тоже.

— Это Лукас? Нина зовет изнутри.

Татум добродушно закатывает глаза. — Да, Нина.

— Что ж, пусть он войдет и поздоровается!

Татум со вздохом отступает назад и широко распахивает дверь. Я вхожу внутрь, ерошу пальцами волосы, прежде чем пройти вглубь квартиры. Из кухни появляется Нина в развевающемся красном кимоно, одной рукой она нежно обнимает Марцелла.

— Ну, привет, мистер, говорит она. Я встречаю ее на полпути, когда она наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Приятно снова тебя видеть, говорю я Нине, прежде чем обратиться к геккону. — И тебе тоже, приятель.

— Марцеллус борется с линькой, объясняет Татум, ставя розы в вазу с водой. — Нина помогает ему снять оставшуюся кожу.

— И он получит небольшое угощение за то, что был таким хорошим мальчиком, с нежностью говорит Нина ящерице, прежде чем отправиться обратно на кухню. Я следую за ними, наблюдая, как Нина открывает банку с детским питанием — грушевым пюре. Она макает ватную палочку в кашицу и протягивает ее Марцеллу, чей длинный язык немедленно высовывается, чтобы слизать ее. Это настолько абсурдно, что я не могу удержаться от смешка.

— Розы, говорит Нина, одобрительно кивая. — Приятный штрих.

— Лукас очень милый. Татум ставит наполненную вазу на кухонный стол.

— Теперь, когда Марцеллус поужинал, говорит Нина, поворачиваясь ко мне, — куда вы двое направляетесь?

— У нас заказан столик на семь часов.

— И вот я здесь, болтаю без умолку. Нина машет руками, выгоняя нас из квартиры.

— Идите, идите, наслаждайтесь, и не делайте ничего такого, чего не сделала бы я.

— В меню почти ничего не осталось.

Татум целует Нину в щеку, прежде чем я успеваю заметить, как они заговорщицки улыбаются друг другу, а затем мы выходим за дверь.

Я беру ее за руку, и мы направляемся к моему грузовику. — Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо, говорит она. — Ты тоже… э — э, я имею в виду, красивый.

Я смеюсь, останавливаясь, когда она подходит к почтовому ящику.

— Подожди секунду. Она роется в своей сумочке. У меня кровь стынет в жилах, когда я вижу, как она достает из сумки письмо, адресованное ее отцу в исправительную колонию.

Тому, кто не отвечает.

Я хочу остановить ее, но не могу придумать достаточно веской причины, которая не показалась бы подозрительной. Она опускает письмо в почтовый ящик, и у меня пересыхает во рту.

— Хорошо, говорит она, — теперь мы можем идти. Я просто хотела передать это письмо своему отцу. Я киваю, потому что не знаю, что сказать. — Это странно. Он давно не отвечал.

Я сглатываю, преодолевая комок в горле.

— Доставка почты внутри может быть немного беспорядочной. Полуправда ощущается как камень в желудке.

— Верно, говорит она. — В этом есть смысл. Состояние американской тюремной системы плачевно, поэтому я уверена, что такую простую вещь, как доставка почты, довольно легко нарушить.

И снова я просто киваю, потому что знаю, что первое правило лжи — держаться как можно ближе к правде. Я чувствую себя мудаком. Но я отбрасываю это чувство в сторону, ради Татум, или так я говорю себе. Я хочу, чтобы этот вечер был идеальным для нее. Я хочу, чтобы это был вечер, о котором она будет вспоминать с нежностью и удовольствием, потому что это меньшее, чего она заслуживает.

— Никто никогда раньше не дарил мне цветов, тихо говорит она, глядя в окно моего грузовика, пока мы едем к ресторану. — Я не считаю растение алоэ вера, которое тетя Нина дала мне от солнечных ожогов прошлым летом.

— Я рад, что они тебе понравились. Я чувствую странную нервозность, когда заезжаю на парковку ресторана. Я просто так отчаянно хочу, чтобы сегодня вечером все прошло как надо. Наблюдая, как она отправляет это письмо, когда мы уезжали, у меня возникло неприятное ощущение, что все обречено пойти наперекосяк.

Нет. Нет. Я качаю головой и обхожу вокруг, чтобы помочь Татум выбраться из грузовика.

— Спасибо. Она улыбается, ее грудь подпрыгивает, когда она спрыгивает вниз.

Я держу ее за руку всю дорогу до ресторана.

Regina Cucina — итальянское заведение старой школы, с бордовыми кожаными кабинками, белыми скатертями и приглушенным освещением. Мы садимся друг напротив друга, и к нам подходит официант в смокинге с растрепанным пучком седых волос, с меню в руках.

— Одно для юной леди, говорит он, протягивая Татум меню в кожаном переплете, — и одно для ее отца.

Татум хихикает, краснея из-за ошибки официанта. Я не могу удержаться от неловкого смешка вместе с ней. Официант нервно переводит взгляд с одного нас на другого и складывает руки в молитвенном жесте.

— Простите, говорит он. Я допустил ошибку?

— Мы с этой юной леди не родственники, просто говорю я. Он кивает.

— Тогда могу я предложить этой паре бесплатную закуску сегодня вечером? спрашивает он, постепенно приходя в себя.

— Было бы прекрасно, говорю я.

Он принимает наши заказы на напитки, а затем возвращается с тарелкой тонко нарезанных и обжаренных цуккини.

— Вау, мурлычет Татум, когда он снова уходит. Я подаю ей немного цуккини, прежде чем положить себе. — Это выглядит восхитительно, папочка.

Я фыркаю, готовясь к уколу вины, которого так и не последовало. Игривая манера, с которой она только что произнесла слово «папочка», отличается от того, как она говорит о своем отце. В этом есть игривость.

— Ты выглядишь восхитительно, малышка. Теперь ешь свои овощи.

— Да, сэр. Она шутливо отдает честь, и дразнящий блеск в ее глазах почти вызывает у меня желание позвать официанта и сказать ему, что вы чертовски правы, я ее папочка.