С первым открытием, Костик!

СЧАСТЛИВЧИК

Мы сидели в столовой и ели.

— Филька, а Филька, давай меняться! — толкнул я приятеля локтем.

— Мы… чем? — промычал Филька с набитым ртом.

— Ты мне крыло косачиное, а я тебе ножку! Вон какая поджаристая.

Филька уставился на ножку, подозревая какой-то подвох. За столом стало тихо, только изредка постукивали ножи да вилки.

— Даю лук и пять стрел! — прошептал я.

Соблазн был велик. Филька потер веснушчатый нос и подвинул свою тарелку к моей. Я подцепил вилкой надгрызенное крылышко, а ножка перекочевала к Фильке.

Я тщательно пережевывал крыло и вдруг ойкнул. Что-то попало мне на зуб. Еще не веря своему счастью, я схватился за щеку, выскочил из-за стола и помчался в нашу комнату. Ура! Теперь я непременно возьму рябчика! Обязательно возьму!

На следующий день, едва серый рассвет подступил к окнам, мы с папой отправились в лес.

Заряженное ружье я нес не на ремне, а сжимал в руках: вдруг вылетит рябчик или косач, притаившийся где-нибудь в траве!

На душе тревожно и радостно. И лес, и дорожка, которой мы шли, и облака над нами, словно застывшие на небе, казались какими-то особенными. Я был уверен, что сегодня принесу с охоты своего первого рябчика.

С ветвей падали крупные капли росы, пахло смолой и прелыми листьями, мохом и болотной травой.

— Я вот тут и пристроюсь, — сказал папа, садясь на толстый пень, черневший у ствола высокой ели.

— Ни пуха ни пера! — шепнул я и помахал рукой.

Тропинка свернула влево и круто сбежала в овражек, на дне которого протекал ручей.

«Вот это место! — радостно подумал я, усевшись у лохматой елочки. — „Осыплешься рябчиком!“, как говорит папа».

Я достал из нагрудного кармана маленький костяной свисточек-манок и осторожно подул в него: «тии… тии… ти-ти!»

И тут же раздался шум, похожий на далекий хлопок. Взлет! Теперь только не двигаться, не шелохнуться!

А сзади, как назло, щекочет по шее веточка. В колено врезался острый сучок. Стискиваю зубы: ничего — перетерплю, выдержу!

В просвет меж еловых веток мне видны большой муравейник, полоска тропинки, поваленный ствол осины.

Солнце, пробившись сквозь паутину ветвей, светит прямо в глаза. Я щурюсь и часто мигаю, чтобы прогнать набежавшие слезы. Хочу вытереть их кулаком, но… что это?

Совсем недалеко, шагах в десяти, — рябчик! У меня екнуло сердце, будто я взлетел высоко-высоко на качелях. Хитрец бесшумно бежал прямо ко мне по желтой дорожке. Вот он замер, вытянув шейку, и снова засеменил вперед.

Медленно, не дыша, поднимаю ружье. Ствол задевает тоненькую веточку. Она согнулась и выпрямилась пружинкой.

Рябчик застыл на месте возле муравейника. Неужели заметил, как колыхнулась веточка? Пускай. Сегодня ему все равно не уйти! Сегодня я не могу промахнуться!

«Ба-бах!» — раскатился выстрел. Выскочив из засады, я бросился вперед по тропинке. Но где же рябчик? Он был вот тут, возле муравейника!

У моих ног желтеет маленький бугорок, а рядом на сыром песке чуть видны крестики знакомых следов рябчика.

— Ну как? — подходя, спрашивает папа. Он нагибается, чтобы получше разглядеть следы: — Ого, ловкач, убежал!

— Нет, я не мог промахнуться! Не мог! — упрямо твержу я. — Ведь вчера в жареном тетереве мне дробинка попалась — счастливчик!

Папа не спеша садится прямо на тропку, по-турецки поджав ноги.

— Дядя Андрей всегда такие стреляные дробинки собирает! — захлебываюсь я. — Счастливчики без промаха бьют!

— Вот чудак! — Папа, улыбаясь, качает головой. — Ты бы лучше поглядел, как дядя Андрей выдержан на охоте: ни рука, ни глаз не подведут…

У меня дрожат губы. А в лесу тихо-тихо. Только где-то далеко раздается мерный крик ворона. И кажется, что ворон, соглашаясь с папой, кричит: «Верно! Веррно! Верр…ррр…но!»