Самарянка

Ольга взяла сухую жилистую руку матушки Неонилы в свои ладони, поднесла их к своим губам и поцеловала:

– Простите за все, матушка…

– Теперь пойди своим подружкам растрезвонь, о чем я тебе рассказала. Тут одному расскажи – все вмиг знать будут. Так что язык попридержи! Не то сама прикручу!

Ольга встала и поклонилась матери Неониле в пояс, давая понять, что не нарушит ее слова. Потом помогла ей удобнее устроиться и подала лежавшую на столике Псалтырь.

– Иди с Богом, – сказала матушка. – Набирайся мудрости у пророка, учись молиться. К молитве надо понуждать себя. Святые отцы так наставляют: кто молится через «не хочу», тот получит награду больше того, кто молится в слезах. Поэтому, детка, нам время надо проводить не в пустых разговорах, не в праздности, а молитве и труде. Тогда Господь, быть может, по Своей милости простит нам прегрешения наша, якоже и мы оставляем должником нашим…

– Завтра пойдешь к строителям, они дыру замазывать будут, – монахиня остановила Ольгу, когда та была уже в дверях. – Проверишь, чтобы все сделали, как надо, а не тяп-ляп, как в прошлый раз.

– Какую дыру? – Ольга не сразу поняла, о чем речь.

– Ту самую, куда вы все лазили, да еще других тащили с собой. Вход в пещеру. На Покров гостей много приедет. Боюсь, чтобы беды не случилось. В прошлом году решили вход заложить, да не зря говорят: заставь дурня Богу молиться – так он лоб разобьет. Цемент, видать, строители пропили, поэтому раствор замесили на одном песке. Поэтому все контролируй. Приедут военные со стальной плитой и установят ее на входе в пещеру, а кругом все раствором замажут, чтобы не только человек – мышь не проскользнула.

Тень смущения, скользнувшая по лицу Ольги, не укрылась от старой монахини.

– А чего ты испугалась? Случаем, не военных? Ты ж с ними недавно вроде как подружилась? Те, говорят, от радости аж салютовать стали из автомата. Бога благодари, что живыми вас отпустили.

Ольга опустила глаза.

– Не бойся, – сменила тон матушка Неонила, – в обиду не дадим, не таких героев на место ставили. Я еще двух сестер туда посылаю, может, какая помощь понадобится.

– Да не боюсь я их, матушка, – смутилась Ольга, придя в себя от мимолетного замешательства.

– Вот и молодец, – едва заметно улыбнулась матушка, – нечего их бояться. И вообще не надо никого бояться, кроме Бога, чтобы не оскорбить Его нашими грехами.

12. ПЕЩЕРА

Утро выдалось по-настоящему осеннее. Мелкий дождик, зарядивший еще с ночи, не прекращался.

– Может, и не приедет никто, – подумала Ольга, выглядывая из окошка на серое дождливое небо. – Хороший хозяин в такую пору собаку на двор не выгонит.

Тем не менее, она стала собираться. До пещер было минут тридцать ходу: сначала через глубокий лесной овраг, потом круто в гору до соснового леса, куда особенно любили съезжаться грибники. Здесь-то и начинались подземные лабиринты, таивших в себе много тайн, загадок, легенд и судеб.

Ольга быстро накинула куртку, положила в сумку электрический фонарик и свечи, которые приготовила еще с вечера. Дождь то усиливался, то почти переставал, но по всему чувствовалось, что непогода надолго. Ничто не нарушало царственного покоя и умиротворения природы, готовящей себя к увяданию и долгому зимнему сну.

Вход, замурованный хлипкой кирпичной кладкой, был наполовину разрушен, поэтому попасть в саму пещеру не составляло никакого труда. Перебывало тут народу много: от любителей острых ощущений до археологов и спелеологов. Ходили слухи о том, что где-то в тайниках подземелья спрятаны несметные сокровища, награбленные местными шайками, и даже чуть ли не сокровища русских князей, снесенные сюда под присмотр монахов–отшельников, когда эти края опустошали татарские орды.

Глубокие подземные трещины, образовавшиеся в здешних местах вследствие разлома земной коры – из-за землетрясения или иного природного катаклизма – протянулись на многие километры. В какие века тут поселились первые отшельники – точно никто не мог сказать. Однако именно они усовершенствовали подземный лабиринт, превратив его в неприступную крепость, а вместе с тем – в недоступное место для своего пустынножительства. В народе это место называли «Черным монахом»: то ли из-за мистического страха и суеверий, то ли из-за предания. Одно из них рассказывало о воинстве чернецов, охранявших это место от всякого, кто дерзал ступать здесь с недобрыми намерениями. Поговаривали, что простолюдин с нечистыми помыслами, зайдя сюда и ступив даже несколько шагов, навсегда оставался узником мрачного подземелья.

Последними, кто стал осваивать лабиринты, были партизаны. Они вдруг обнаружили, что подземные ходы в разных местах пробиваются на поверхность едва заметными щелями в оврагах. Это открывало хорошие возможности для нанесения немцам внезапных ударов и диверсий в тылу. Но и немцы, довольно быстро разгадав эти маневры, заминировали и взорвали все ходы и выходы, заставив партизан поспешно перебраться из подземелья в непроходимые лесные дебри.

Ольга еще раз вслушалась в лесную тишину, а затем, подтянувшись за мокрый каменный выступ, протиснулась в узкую щель подземного входа. Там она включила фонарик и стала осторожно спускаться по влажным и скользким каменистым ступенькам. Все вокруг было загажено и замусорено. Неторопливо пошла вдоль сырой, стены, по которой стекали тоненькие ручейки влаги. Она уже освещала дорожку под ногами, потому что дневной свет, проникавший сюда через наружный вход, совершенно растворился во тьме. Несколько перепуганных летучих мышей порхнули из гнезд и бесшумно скрылись в глубине пещеры. Ольга спустилась еще ниже. В абсолютной тишине было слышно, как со стен и сводов капает вода. Однако воздух тут был на удивление свежим и чистым: чувствовалось, что подземными лабиринтами гуляет легкий сквозняк.

Метров через пятьдесят ступеньки кончились, и под ногами пошла обычная каменистая тропка, отшлифованная за века подземными обитателями настолько, что на ней можно было легко поскользнуться и упасть. Упираясь одной рукой в стену, а в другой держа включенный фонарик, Ольга прошла еще, пока не очутилась в месте, где уже начинался сам лабиринт. Здесь каменистая дорожка превращалась сразу в три самостоятельных тропки, каждая из которых вела вглубь подземелья в разные стороны: одна налево, другая направо, а третья прямо.

«Только витязя на коне не хватает, а так все, как в сказке», – про себя подумала Ольга, остановившись, чтобы немного передохнуть после крутого скользкого спуска. Перед ней зияли черной пустотой три проема, два из которых скорее напоминали звериные норы: они были тесными настолько, что пробраться туда можно было лишь в невероятно согнутом положении, прижав голову к самим коленам. Но дальше проход становился просторнее, выше, и там снова можно было свободно идти в полный рост. Ольга посмотрела на черный зев проемов и почему–то вспомнила про партизан, которые во время войны скрылись тут, уходя от преследования немцев.

«Интересно, куда они пошли: налево, направо, прямо? – подумала она. – Ведь с ними наверняка раненые были. Тогда направо: тут не нужно особо нагибаться. А может, разбились на три группы, так легче уйти от погони. А немцы, небось, с овчарками. Те быстро след возьмут, далеко не убежишь».

Ольга не спешила идти дальше, продолжая думать о том, что могло потом статься с партизанами.

«Да, от таких псов далеко не убежишь, к тому же в темноте. Однако, говорят, убежали–таки. И немцев с собой утащили. Славненько получилось: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, и от тебя, немчура, тоже…» Уйти–то ушли, а почему назад не вернулись? Заблудились? Вряд ли. Тут что–то другое. Не зря говорят, что в таких местах живет свой дух, который не всех пускает. Рассказывают же всякое про невидимых монахов. Господи, спаси и помилуй… Понесла меня нелегкая…».

Ольга перекрестила на четыре стороны обступившую ее зловещую черноту. Она решила идти назад.

«Чего доброго, замуруют еще, – подумала она, освещая фонариком подземные своды, – останусь тогда здесь навеки вместе с партизанами да немцами».

Но интерес узнать, что же там дальше, был настолько велик, что Ольга переборола страх и решила пройти еще немного.

Она подошла к каменной арке и осветила фонариком свод. Камни держались ни на чем: они были подогнаны настолько искусно, что поддерживали сами себя без всякого раствора и креплений.

– Не глупые люди были, – Ольга провела рукой по кладке. – Попробуй сейчас повторить такое чудо – ни за что не получится.

За аркой, начинался новый спуск, еще круче первого, разбегаясь в разные стороны двумя узкими лабиринтами. Ольга присела на каменный выступ, понимая, что идти вперед было уже небезопасно. Она почувствовала нарастающий приступ головной боли. Такое с ней в последнее время случалось часто. Выключив фонарик, чтобы не смотреть на яркий луч, она прислонилась к сырой стене. Жуткий мрак обступил ее со всех сторон.

– Как в могиле…, – прошептала Ольга и сама испугалась своему голосу, прошелестевшему вглубь лабиринта.

Она щелкнула фонариком, направив лучик по холодным стенам, и тут же выключила. Снова включила – и выключила.

«Вот так и жизнь наша – сплошной лабиринт. Бродишь, бродишь, бродишь… Хорошо Маринке, она из своего лабиринта, небось, выкарабкалась. А меня что ждет? Игуменья уже старая. Придет новая – и попросят тебя из монастыря. Многие сестры до сих пор сторонятся, брезгуют общаться. На матушку ропщут: мол, тюремщиц привечает, обласкивает, а потом, глядишь, то одно, то другое пропадает. Вот и подумай, подруга, куда ты сунешься по лабиринту: налево или направо? Двинешь к братве? Так они тебя, наверное, рыщут повсюду. Артур бы все понял, а эти отморозки не поймут. Им «общак»[27] нужен, а не твои сопли».

«А чего к ним вообще соваться? – вдруг заговорил в душе Ольги уже знакомый таинственный голос, споря с первым. – И чего ты стонешь? Да с таким капиталом, что передал тебе Арт, да с твоим умом, внешними данными – не скулить, а песни распевать, радоваться! Ну, попросят тебя отсюда. Ну, не поверят тебе, что ты уже не та, кем была раньше. Сделаешь заграничную «ксиву»[28] – и всем гудбай! Приземлишься где-нибудь далеко-далеко на лазурном побережье, где тебя ни одна собака не узнает, сделаешь небольшую пластику, поменяешь фамилию. Чего еще? Маринка правду говорила: не надо строить иллюзий. Тебе, глупой, жизнь, быть может, дает последний шанс выбраться из той сказки, которую ты сама придумала, и пожить так, как живут лишь избранные».

«Ты только представь, какая жизнь ждет тебя! – продолжал нашептывать ей неведомый голос. – Молодая, красивая, богатая! Какого счастья ты еще ищешь, глупая? Будет своя семья, любящий муж, дети. Вспомни Артура: разве не о такой жизни вы мечтали? Теперь его нет, но мечта ваша не должна умереть. Подумай, каким капиталом ты владеешь! А кому оставишь его? Монастырю? Игуменье? Им уже ничего не нужно, они нашли свое счастье, потому что ничего другого в своей жизни не видели и не пробовали. Но ты должна быть умнее! Или жизнь тебя ничему и не научила?..».

– Господи, вразуми меня! – простонала Ольга, прислонившись разламывавшимся от боли затылком к холодному камню. – Не знаю, что делать. Вразуми, научи, подскажи!

Из глубины пещеры потянуло легким сквозняком. Он коснулся Ольгиного лица, обдал свежим воздухом, от чего она сразу почувствовала некоторое облегчение приступа. Голоса, раздиравшие ее сомнениями, куда–то отступили, и вместо них Ольга вдруг услышала новый внутренний голос – чистый, спокойный, уверенный:

« Это все ложь. Ложь. Ни счастья, ни радости, ни утешения – ничего не будет, потому что тут сплошная ложь и обман. Ты терзаешься, не зная, что делать, как поступить. Тебя искушает враг, а ты забыла то, что хорошо знала: «Уйди от зла и сотвори благо, взыщи мира и пожени его…». А еще ты забыла вот про что: «И если око твое соблазняет тебя, вырви его, ибо лучше с одним оком войти в Царство Небесное, нежели с двумя быть ввергнутым в геенну огненную». Не слушай того, о чем тебе шепчет враг. Поступай по Слову и совести. Уйди от зла и сотвори благо!».

Успокоившись, Ольга встала с камня и быстро пошла назад к выходу. Но в том месте, где начинался лабиринт, разбегаясь тремя холодными дырами в разные стороны, опять остановилась. Ей снова представились партизаны, спешно уходящие в самую глубь мрачного подземелья от погони. Потом она представила себе бывших обитателей пещер – монахов–отшельников, как те с зажженными свечами, накрывшись по самые глаза черными куколями[29], спускались под тихое молитвенное пение в свои затворы. Ольга посветила по сторонам фонариком и увидела каменный выступ, весь закапанный свечным воском. Наверное, не одно поколение подземных жителей освещали здесь путь, долго молились, прежде чем окончательно уединиться от суетного мира. Ольга достала из сумки толстую свечу и зажгла фитилек.

Теперь Ольге не хотелось уходить отсюда. Пещера, только что пугавшая ее своей чернотой, могильным холодом и мистической загадочностью, теперь, наоборот, казалась ей теплой, светлой и приветливой. Ольга посмотрела на сияющий огонек свечи, улыбнулась и вполголоса запела «Отче наш». Ей очень нравился этот старинный монастырский распев, который был записан кем-то из обитателей пещеры древней крючковой нотописью, а потом найден и расшифрован уже поздними насельниками обители.

– Отче наш, Иже еси на небесех…

Ольга вслушалась в эхо собственного голоса. Преобразившись до полной неузнаваемости, он стал похож на целый хор и поплыл в темных проемах подземелья. Она набрала в грудь воздуха, чтобы продолжить этот красивый распев, как вдруг из глубин лабиринта до ее слуха донеслось стройное монашеское пение:

– Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…

Ольга вздрогнула, пытаясь понять, слышит ли она эти голоса на самом деле или же все это было плодом ее воображения, искаженным эхом собственного пения. Подождав немного, она продолжила:

– Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли…

– Хлеб наш насущный даждь нам днесь, – ответило ей эхо необычайно красивым пением.

– И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…

– И не введи нас во искушение…

– Но избави нас от лукавого, – уже вместе с хором невидимых чернецов закончила молитву Ольга. Ей было легко и радостно. Она трижды поклонилась до земли и почти бегом поднялась к выходу, откуда брезжил дневной свет. Зажженная свеча осталась догорать на каменном выступе в подземельном мраке…

Первыми, кого она увидела наружи, были две пожилые монахини, стоявшие внизу: Илария и Евпраксия. Чтобы не испугать их своим неожиданным появлением, Ольга тихо кашлянула, высовываясь из каменной горловины. Но и этого было достаточно, чтобы обе монахини вздрогнули.

– Как ты там очутилась? – матушка Евпраксия первая пришла в себя. – Мы ждем-ждем, думали, что тебя милиция приехала забирать, а ты от них прячешься.

– Какая милиция? – недоуменно переспросила Ольга, продолжая торчать головой в узком проеме пещеры.

– А такая, – полушепотом ответила монахиня, – какая нынче везде. Приехали двое на милицейской машине и прямым ходом к игуменье.

Ольга сразу почувствовала от такой новости неприятный осадок.

– Да ладно тебе, мать, стращать девчонку, – вступила в разговор и матушка Илария, – мало ли чего они приехали. Праздник скоро, вот и беспокоятся. Служба у них такая. А ты: раз приехали, то, значит, обязательно кого-то забирать. А вдруг нас с тобой, а?

И тихо засмеялась, глядя на Ольгину реакцию. Но той было не до смеха. Ольгу покоробило от одной мысли, что этот приезд, возможно, был связан с ее недавним прошлым.

Она подтянулась на локтях, высунулась по пояс, скинула сумку и приготовилась прыгнуть вниз.

– Милости просим! Давайте я вам помогу, – услышала она мужской голос.

Ольга нагнулась и увидела рядом молодого офицера, а чуть поодаль от него – трех солдат.

– Уж как-нибудь сама, – отстранив руки офицера, Ольга ловко спрыгнула на землю.

– А мы смотрим, ждем, волнуемся, – запричитала матушка Евпраксия, – куда это она запропастилась. И не побоялась одна в пещеру пойти!

– Вот и хорошо, что вход замуруют, и плохо, – задумчиво сказала мать Илария. – Пещеры-то наши святые! Сколько монахов там молились! Эх, нету теперь таких подвижников… Так уж впрямь пусть лучше закроют, чем будут лазать и озорничать. Так-то лучше будет и нам, и всем.

Офицер дал команду приступать к работе. Только сейчас Ольга увидела на дне оврага бронетранспортер – точь-в-точь какой был в тот злополучный день на берегу реки.

– А как же! – заметив удивление, пояснил офицер. – Не на мерседесе ж к вам ехать по мокроте и грязоте?

– Хоть на телеге, – буркнула в ответ Ольга, чувствуя на себе пристальный взгляд. В ответ офицер добродушно рассмеялся:

– Нет, на телеге у вас хорошо получается ездить по воду, а мы своей технике не изменяем.

Ольга взметнула брови и удивленно посмотрела на незнакомца.

– Я сразу догадался, что это именно вы, – тихо сказал он, подойдя ближе. – Среди господ офицеров после одной пикантной истории только и разговоров, что живет в соседнем монастыре одна красавица монашечка, и томит она за высокими стенами свою красу, словно Елена Прекрасная из сказки. Только ту Елену змей проклятый похитил, а с монашечкой вообще загадочная история приключилась. Никто толком не знает: то ли ее кто другой похитил, то ли она сама от кого спряталась…

– Вот что, любезный, – так же тихо оборвала его лирику Ольга, – или вы немедленно начинаете заниматься тем, ради чего сюда приехали, или я обо всем доложу настоятельнице.

– А вот этого делать не надо, – примирительно сказал офицер. – Скажу вам по секрету: когда ваша игуменья приезжает к нам, то ее ждут как генерала – с почетом, уважением и страхом. Причем страха всегда больше. Наш народ хоть и военный, но малость разболтанный, шутников много. Нам бы замполита такого, как ваша настоятельница.

БТР зарычал и медленно стал двигаться к пещере, слегка буксуя на мокром лесном склоне. Солдаты вытащили изнутри тяжелую бронированную плиту и приложили ко входу. Ольга и притихшие монахини не смогли сдержать удивления: она была подогнана идеально.

– Рады стараться, – удовлетворенно сказал офицер. – Наш «кэп», то есть командир полка, лично обо всем распорядился.

Вся работа делалась без перекуров и разговоров. Всем хотелось быстрее управиться и возвратиться к теплу. Наконец, офицер поднялся к намертво приваренной плите, оглядел швы и победно произнес:

– Граждане монахини, можете спать спокойно. Никто сюда больше никогда не влезет. Это я вам гарантирую.

Стукнул в плиту кулаком и добавил:

– Разве что гранатометом прошить можно. А больше ничем: ни кувалдой, ни молотком, ни топором, ни лбом. Ничем!

Все стали собираться в обратную дорогу. Улучив момент, офицер подошел близко к Ольге:

– Может, кому что передать?

– Что именно? – взглянула на него Ольга. – Гостинцев защитникам Отечества?

– Можно гостинчика, а можно и привет с письмецом, записочкой, или даже на словах. Я передам точно по адресу.

– А можно мне вообще уйти отсюда? – Ольга чувствовала нарастающий прилив раздражения.

Офицер посмотрел ей вслед, сплюнул на мокрую землю. Разговора по душам не получилось.

Возвратившись в монастырь, Ольга первым делом пошла доложить о сделанной работе матушке Неониле. Та по-прежнему лежала в постели. По ее изможденному лицу Ольга догадалась, что она борется с очередным приступом и долго разговаривать не сможет.

– Вот и слава Богу, одним соблазном будет меньше, – тихо прошептала она и прикрыла глаза.

Ольга поклонилась и неслышно пошла к двери. Уже взявшись за ручку, она вдруг снова услышала слабый голос матушки:

– Зайди к игуменье, она тебя ждет. Днем искали, но я сказала, что у тебя дела. Кто-то хотел видеть. Иди с Богом.

Матушка Неонила дрожащей рукой перекрестила Ольгу и снова взялась за четки.

13. ГОСТИ

Настоятельница давно привыкла к нежданным визитам разных гостей. Предупредить заранее ни у кого не было возможности, потому что телефонная связь в монастыре отсутствовала, а другой не придумали. Игуменья принимала всех, кто приезжал к ней, стараясь уделить каждому внимание. Но гости, наведавшиеся сегодня утром, были особые. Вернее, особым был один из приехавших, потому что второго настоятельница давно и хорошо знала лично.

– Ой, матушка, – запыхавшись, доложила ей келейница, – к вам Василь Данилыч, а с ним кто-то в штатском. Благословите пригласить?

Василь Данилыч – полковник Куренной, возглавлявший местный отдел милиции – частенько бывал в этих краях. Он слыл заядлым грибником, а лучших грибных мест, чем в окрестностях монастыря, по его глубокому убеждению, не сыскать было во всем белом свете. Особенно он полюбил эти лесные прогулки после того, как его, могучего богатыря, свалил обширный инфаркт. Общаясь с природой, он чувствовал, как лес возвращает ему здоровье, силы, дает бодрость. Всякий раз, приезжая на грибную охоту, полковник навещал старенькую игуменью, которую знал едва ли не с первого дня ее приезда сюда, глубоко и искренно уважал за ревностное служение Богу, хотя и не разделял религиозных взглядов. Воспитанный в семье кадрового офицера, потом в школе милиции и академии МВД, он чувствовал, что уже просто не способен стать верующим, как это произошло с некоторыми его сослуживцами.

Настоятельница обычно угощала гостя чаем и монастырским медом, который он очень любил и даже приезжал специально, чтобы поучиться у монахинь, ведавших монастырской пасекой.

Пока игуменья терялась в догадках, что же привело начальника милиции в такую пору, келейница терпеливо стояла в дверях и ждала ответа. Наконец игуменья посмотрела на нее, словно той до сих пор тут не было:

– Чего стоишь? Бегом приглашай гостей. Да самовар не забудь поставить и меду принести!

Через несколько минут в келью вошел рослый полковник Куренной, а за ним, ростом почти на голову ниже, незнакомый мужчина в сером плаще и с кожаным дипломатом.

– Здравствуйте, любезная Нина Андреевна, – протянул ей свою широкую ладонь Куренной. – Простите, что так и не научился, как надо обращаться по-монастырски. У нас все проще: товарищ полковник, гражданин Петров, арестованный Иванов. Вот и сейчас хочу познакомить вас с гостем: полковник Махно.

Незнакомец сразу пошутил:

– Так точно. Махно Виталий Сергеевич. Но с батьком Махно ничего общего не имею, хотя, признаюсь, из тех же украинских степей.

– Мы всем гостям рады, – приветливо улыбнулась настоятельница. – Гость всегда от Бога.

– Хочу заметить, – вступил в разговор Куренной, – что гость к вам приехал знатный. Он возглавляет одно из подразделений контрразведки.

– Вот как! – искренно удивилась игуменья. – Это что же, шпионов к нам приехали ловить?

Оба офицера рассмеялись.

– Ну что вы, Нина Андреевна, – поспешил ее успокоить контрразведчик, – мы занимаемся не только тем, что ловим шпионов, но и решаем целый ряд вопросов, имеющих отношение к безопасности граждан и всего государства. Поэтому наши структуры еще называют спецслужбами.

Игуменья на мгновение задумалась:

– Я знаю, что такое службы. А вот про спецслужбы мне ничего не ведомо. Помнится, во время войны у нас были такие особые отделы – «смерш» назывались, то есть «смерть шпионам». Простите, что ничего не знаю. Живем отшельниками, газет не читаем, телевизор не смотрим, радио не слушаем, все новости узнаем от людей.

Полковник Куренной тронул контрразведчика за локоть:

– Нина Андреевна в прошлом фронтовичка, военврач, всю войну прошла, имеет много боевых наград.

– А мы матушку не хуже вашего знаем и любим ее не меньше вашего, – добродушно улыбнулся контрразведчик. – Только в отличие от вас, Василий Данилович, у нас нет времени сюда по грибы ездить и матушку проведывать.

– А что же привело такого высокого гостя в нашу глухомань, если не секрет? – решила перейти к делу игуменья, приглашая присесть поближе к столу. – Неужто, в самом деле, у нас есть нечто такое, что представляет интерес для безопасности страны?

– Я бы сказал так: не что-то, а кто-то с чем-то, – полковник Махно достал из своего дипломата небольшую папку и положил перед собой. – Надеюсь, наш разговор будет носить конфиденциальный характер?

– Как вам будет угодно, – ответила игуменья, придвигая кресло. – Секретов у нас ни от кого нет. Может, вы нам какие секреты откроете?

– Для того, собственно, и приехали, – уже серьезным тоном ответил контрразведчик. Он посмотрел на приоткрытую дверь, полковника Куренного, потом на игуменью и начал разговор по существу:

– Нам стало известно, что в вашем монастыре проживает Ольга Васильевна Гаевская.

– Верно, проживает у нас послушница с таким именем и фамилией. Об этом знает милиция, а ее документы хранятся у меня, пока она не определится, как быть дальше: оставаться с нами или возвращаться в мир и там устраивать свою дальнейшую судьбу. Мы никого не неволим.

– А мы как раз ничего не имеем против ваших порядков, Нина Андреевна. Сейчас другие времена, многое изменилось бесповоротно, причем в лучшую сторону, поэтому я и приехал к вам, чтобы вместе обсудить один важный вопрос. Поверьте, вопрос этот настолько серьезен, что находится под контролем аж…

При этих словах полковник Махно многозначительно поднял вверх указательный палец.

– Простите меня, Виталий Сергеевич, – прервала его игуменья, – но вы если вы хотите повидаться с Ольгой, то я просто приглашу ее сюда.

– Нет, приглашать как раз не надо, – возразил контрразведчик. – В свое время мы обязательно встретимся с ней и тоже побеседуем. Пусть живет у вас, как живет. И вообще, чем меньше людей будут знать, кто мы такие и зачем приехали, тем лучше для всех, а для Ольги Гаевской в первую очередь. Я хотел бы вам рассказать о ней нечто такое, о чем вы, полагаю, не знаете. А потом мы вместе решим, как поступать дальше.

– Слушаю вас очень внимательно, – игуменья слегка наклонила голову и взяла в руки четки.

– Так вот, – продолжил полковник Махно, – живет в вашем монастыре Ольга Гаевская, необычайно интересная личность не только внешне, но и внутренне. Она ведь сама метиска, родом с Кавказа. Ее отец там служил военным летчиком, а мама была чистокровной грузинкой. К сожалению, Ольга рано лишилась сразу обоих родителей: они погибли в автокатастрофе. Когда их не стало, она круглой сиротой попала на воспитание к своей родной грузинской тетушке, тоже известной в Тбилиси дамы – профессору медицины. Но той не удалось привить племяннице любовь к своей профессии. Ольга легко сдала экзамены в престижный тбилисский институт на инженера вычислительных систем, потом быстро остыла к этой науке и увлеклась другим делом: решила стать художницей. А тут настали такие времена, про которые, наверное, в ваших святых книгах пишут: царство пошло на царство, язык на язык, сын на отца, а отец на сына. Кавказ стал настоящей пороховой бочкой. Ольга быстренько махнула к другой тетушке, только уже по отцовской линии – прямо в Москву. И вот тут она окунулась, можно сказать, в свою стихию, где смогла полностью реализовать незаурядные внешние данные и умственные способности. Поначалу работала фотомоделью в рекламе, снималась для дорогих журналов, потом плавала по морям и океанам, даже пробовала сниматься в кино. В принципе, тут нет ничего удивительного: девушка с такими данными может многого добиться в жизни.

– Конечно же, у нее была масса поклонников, но она знала себе цену, – продолжал полковник. – Скоро она вышла замуж за сына одного высокопоставленного чиновника из министерства иностранных дел. Но жизнь у молодых не сложилось, и они быстро расстались. И вот тут в жизни Ольги происходит самое интересное. С ней случилось то, что, по всей видимости, рано или поздно должно было случиться. Она встретила в столице своего бывшего школьного друга – тоже метиса, только наоборот: отец его был чистокровным грузином, а мама коренной москвичкой. Ольга с ним ходила в одну школу, только тремя классами ниже, жили они в Тбилиси тоже по соседству. Наверное, питали друг к другу первые юношеские чувства. Это была удивительно красивая молодая пара. Рядом с Ольгой теперь неотлучно находился жгучий кавказец, кумир многих девиц и состоятельных дам, профессиональный спортсмен и тренер. Он, как и Ольга, пробовал себя в разных сферах, но больше всего хотел быть артистом. В криминальном мире его так и звали: «Артист», или еще короче: «Арт». А полное его имя – Артур Кабаладзе. Вот полюбуйтесь на этого красавца.

Полковник Махно раскрыл папку, достал оттуда цветную фотографию и подал ее игуменье. Та взяла фото, надела очки и стала внимательно рассматривать. Ольгу она узнала сразу: еще совсем молодая, жизнерадостная, склонила голову на плечо парню с длинными курчавыми волосами. Чем-то они были даже похожи друг на друга.

– Правда, красивая пара, – согласилась игуменья, возвращая фотографию. – Жаль, что молодость и краса быстро увядают.

– Но Ольга, как видите, неплохо сохранилась, даже отбыв заключение. Многие возвращаются оттуда настоящими развалинами. Когда Ольга и Артур встретились вновь, школьные чувства вспыхнули у них с новой силой. Артур к тому времени жил совершенно самостоятельно, на очень широкую ногу. Уже юношей он имел все, о чем взрослый мужчина может лишь мечтать: шикарную квартиру в престижном районе, собственный бизнес, иностранные машины менял чуть не каждый месяц. А красивая жизнь, как вы понимаете, стоит больших денег. И чем больше Артур взрослел, тем больше росли его потребности. Он отличался изобретательным и тонким умом. Мне трудно судить, насколько он был талантливым актером в кино, но в жизни был мошенником непревзойденным. Он умел так ловко обставить любое дело, любого конкурента и даже партнера, что пока те успевали сообразить, что к чему, он всех оставлял с носом. Со временем он перешел из легального бизнеса на полулегальный или, как принято теперь говорить, теневой, а там и вовсе преступный. Он стал настоящим аферистом, а люди этой профессии, хочу вам заметить, Нина Андреевна, всегда были уважаемы в преступном мире. Там вообще уважают людей, которые умеют добывать деньги не грубым разбоем по темным улицам, а изворотливостью, хитростью ума. Артур был именно таким человеком. А когда он встретил Ольгу, то быстро смекнул, что с ее помощью он сможет добывать еще больше. Вот с этого момента оба они и попали в поле зрения наших спецслужб.

– Выходит, она уже тогда стала такой же аферисткой, как и ее школьный дружок? – уточнила игуменья.

– Нет, аферисткой Ольга стала не сразу. Надо полагать, что некоторое время она сама не знала или не представляла до конца, откуда у школьного дружка такие деньги. Да и зачем ей было об этом думать? Она сама имела неплохой доход: реклама, загранпоездки, гонорары. Материально она была совершенно ни от кого независима. Артур же кое-чему подучился, кое-куда съездил и в итоге одним из первых использовал в своем хитром бизнесе опыт профессиональных хакеров.

– Кого? – настоятельница удивленно посмотрела на полковника из контрразведки. – Кого вы сказали? Я никогда не слышала такого странного слова.

Оба полковника, переглянувшись, тихо рассмеялись. Но Куренной поспешил извиниться:

– Простите, Нина Андреевна, мы не с вас. Просто вы счастливый, честное слово, счастливый человек, что не знаете того, от чего у нас с Виталием Сергеевичем голова пухнет. Мне самому иногда так хочется тоже не знать и не слышать про хакеров, рэкетиров, киллеров, наркокурьеров.

– Нина Андреевна, – снова обратился к игуменье Махно, – я вам постараюсь, как смогу, популярно объяснить, что это за люди и какую опасность для общества они представляют.

Контрразведчик посмотрел вокруг, пытаясь найти для сравнения подходящий предмет, и остановился взглядом на старом металлическом сейфе возле шкафа.

– Давайте представим себе, что вы не игуменья бедного монастыря, а материально состоятельный человек, и живете не в этом дремучем лесу, а в столице, держите в своем сейфе огромную сумму. Там же лежат разные деловые бумаги, документы и еще много чего важного для вас. Если бы вор захотел все это выкрасть, то раньше его задача состояла в том, чтобы найти безопасный путь к сейфу, взломать его, унести содержимое и по возможности замести за собой все следы.

А теперь представьте другую картину. Денег у вас еще больше прежнего, но прячете вы их уже не в этом железном ящике, а в особом электронном банке, и не в нашей горемычной стране, а, скажем, в Швейцарии, где хранят свои несметные капиталы миллионеры и миллиардеры со всего мира. Туда с отмычкой или фомкой вор не полезет. Все управление капиталом сегодня совершается с помощью современных компьютерных систем, которые содержат в своих электронных мозгах всю необходимую информацию, в том числе сугубо конфиденциального, секретного характера. Сколько там хранится денег, кто их настоящий владелец – все это является тайной, которую обязуется хранить банк.

И вот в нашем государстве, которое всегда славилось талантливыми, изобретательными людьми, появляются самородки, каким по плечу взломать любой такой электронный сейф, добраться до любого секрета. Сидят себе такие ребятки где-нибудь на загородной даче и преспокойно перекачивают чужие деньги в свой карман. Ни следов, ни отпечатков пальцев, ни отмычек, ни боязни, что включится сигнализация, и тебя поймают на месте преступления. Нужны лишь две вещи: хороший компьютер и хорошие мозги. Компьютерами теперь всю страну завалили – от захудалого колхоза до Кремля, а ума нашим людям не занимать. И что получается? В один прекрасный день вы обнаруживаете, что денег не хватает. И не в мелочах, а по самому большому счету.

Или же иная картина. Нажил кто-то солидный капитал – где честным, а большей частью нечестным путем – и не хочет, чтобы о его доходах знали посторонние. Кажется, все концы в воду спрятал, комар носу не подточит, но вдруг совершенно незнакомые люди называют его банковские счета, суммы, липовые договора. При этом они деликатно намекают, что если их молчание будет хорошо оплачено, то обо всей этой липе никто не узнает. Если же нет, то ему предлагают начинать сушить сухари, потому что все его жульнические махинации попадут туда, откуда тот уже не выпутается.

Вот на это и способны воры–интеллектуалы. Они полностью ломают привычное представление о грабителе как преступнике, который натянул на глаза маску и со связкой отмычек крадется в помещение, где хранятся деньги.

Полковник вопросительно посмотрел на игуменью, пытаясь убедиться в том, что его рассуждения были ей понятны.

– Да, но я не пойму, какое отношение ко всему этому имеет Ольга? – ответила вопросом на этот проницательный взгляд настоятельница.

– Поначалу она действительно не имела совершенно никакого отношения к аферам Артура, – продолжил контрразведчик. – Но потом во всем разобралась, да и Артур уже готовил ее к тому, чтобы посвятить в свои темные делишки. Они все делали очень тонко и в высшей степени профессионально. В столицу потоком ехали бизнесмены – как наши, отечественные, так и зарубежные, с желанием выгодно вложить свой капитал. Ольга с Артуром появлялись в дорогих ресторанах, барах, казино, где любили проводить свой досуг эти деловые люди, и втирались к ним в доверие. Ольгу представляли либо как коммерческого директора фирмы, либо как восходящую кинозвезду, либо еще как. Многие клевали на эту приманку и считали за честь пригласить красавицу к себе в гости. Ну а дальше все делалось очень просто. Обычно подмешивали в бокал немного наркотика, чтобы незадачливый бизнесмен ненадолго погрузился в легкий, почти незаметный для него самого сон. Но этого времени Ольге вполне хватало, чтобы проникнуть в его документы, электронные тайники и выкачать оттуда всю необходимую для будущей аферы информацию.

Трудно сказать, сколько б все это продолжалось, если бы не случай. Один солидный человек, который пригласил Ольгу к себе в гости, был не в меру мнительным и боязливым. Он понаставил у себя дома во всех комнатах и углах тайные камеры, которые круглосуточно отслеживали и фиксировали абсолютно все, что там происходило. И вот когда он понял, что его, мягко говоря, обманули, то стал проверять все свои контакты, в том числе просматривать запись, сделанную камерами. И тогда все вылезло наружу. Так Ольга попала за решетку вместе со своим другом Артуром. Но в тюрьме Артуру крупно не повезло. Он сильно простыл. Вроде, пустяк для такого крепыша. Однако простуда быстро перешла в крупозное воспаление легких. Пока нашли все необходимое, чтобы спасти его жизнь, было уже слишком поздно.

– Простите, что снова перебиваю вас, Виталий Сергеевич, – игуменья откинулась на спинку своего старенького кресла, чтобы немного расслабиться. – Я вас внимательно слушаю и все думаю про себя: почему этом делом заинтересовалось ваше ведомство? Милиции, понятно, тут есть чем заняться. А вам? Ведь, как я понимаю, вы гоняетесь не за жуликами и аферистами, а ловите птиц покрупнее, чем наша Олька с ее школьным дружком?

– Дело в том, что нынешний преступный мир работает с таким масштабом, что милиция просто вынуждена обращаться за помощью к нам. Через руки Ольги и Артура проходили финансовые потоки, сравнимые с бюджетом среднего города. А это уже не просто криминал, а угроза интересам экономической безопасности государства. Десяток–другой таких Артуров, выйди они на простор, способны за несколько лет разорить экономику всей страны. Причем, за границу вывозились не только деньги, но и произведения искусства, предметы старины, драгоценности. Артур был вхож в ряд посольств, имел тесный контакт с иностранными дипломатами, журналистами, политиками. А среди них есть люди, которые выполняют на территории нашей страны специальные задания иностранных разведок. Они содействовали тому, чтобы ценности вывозились из нашей страны.

– Виталий Сергеевич, прошу опять простить скудоумную старуху, – прищурив глаза, игуменья посмотрела на полковника службы безопасности, – но ведь Ольга уже понесла наказание, а ее друга судит Сам Господь. Ольга теперь живет у нас, трудится, молится, никуда не рвется. Что же вас так беспокоит? Чем она теперь может быть опасна для общества? Или клеймо преступницы ей суждено носить до самой смерти?

– Ходить ей с клеймом или без клейма – это зависит, в первую очередь, от самой Ольги. Сделает правильные выводы, исправится – никто ее не попрекнет прошлым. А вздумает взяться за старое, то путь ей только туда, откуда вышла, – за тюремную решетку. Да, Ольга, Артур и вся их компания понесли наказание. Однако осталось тайной, где спрятаны суммы, полученные ими путем афер. Вот что мы пытаемся выяснить. Речь идет о миллионных суммах! Валюта, драгоценности, антикварные изделия. Все это награблено, добыто нечестным путем. Тех денег, которые они наворовали, хватило б, чтобы погасить задолженность многим учителям, врачам, построить новые школы и больницы, открыть десятки храмов для верующих. Мы и пытаемся разобраться, нащупать кончик той ниточки, которая приведет нас к этим воровским богатствам. Тогда мы сможем вернуть их назад и пустить для добрых дел.

– И где же вы думаете искать эту самую ниточку? – спросила игуменья, снова пристально посмотрев на Махно.

– Вы, Нина Андреевна, сейчас сильно удивитесь, но я уверен, что конец этой ниточки спрятан в вашем монастыре. Собственно, ради этого мы к вам и приехали.

Игуменья некоторая время молчала, действительно пораженная услышанным.

– Даже не пойму, шутите вы, Виталий Сергеевич, или нет?

– Нет, не шучу. Вы даже не можете себе представить, насколько все серьезно и небезопасно не только для Ольги, но и для всех вас. Эту ниточку ведь ищем не только мы, но и настоящие головорезы, которые не остановятся ни перед чем, чтобы размотать весь клубок.

Полковник замолчал, пытаясь увидеть во взгляде своей собеседницы доверие его словам. Игуменья молчала, ожидая продолжения рассказа.

– У нас есть абсолютно достоверные сведения о том, что тайной награбленных богатств владели только Артур и Ольга. У них были далеко идущие планы, ведь оба имели открытую визу в одну из стран Латинской Америки. Возможно, так и произошло б, если б не внезапная смерть Артура Кабаладзе. Он заболел и умер перед самым освобождением, поэтому логично предположить, что единственным распорядителем всех средств теперь стала Ольга. Но в преступном мире есть такое понятие, как «общак», то есть общая касса, на которую будет претендовать вся их компания, по крайней мере, ее нынешние лидеры. Ольга для них теперь представляет единственный интерес: после Артура только она знает пароли и секретные шифры иностранных банков. Эти люди готовы пойти на все ради спрятанных миллионов. Надо будет выкрасть Ольгу отсюда – выкрадут. Надо будет сжечь монастырь – приедут и сожгут, или взорвут. Поймите, Нина Андреевна, мы хоть и влиятельная организация, но все же не всемогущая. Меры мы, конечно, предпринимаем, но кое в чем полагаемся на ваше содействие и помощь.

– Вы меня совсем озадачили, Виталий Сергеевич, – сказала игуменья. – Это что же: украдут, взорвут, сожгут, постреляют… Вообще порядка в государстве нет, что ли? После войны такого безобразия не было, как теперь. Что же вы предлагаете: ружья монахиням раздать?

Оба полковника улыбнулись.

– Зачем же? – вступил в разговор начальник милиции. – Ружья и прочее – это уже нашего ума дело. Мы с Виталием Сергеевичем предполагаем и даже уверены: Ольга тоже боится, что ее будут искать ее бывшие подельщики. За ней сейчас охотятся не люди, а настоящие матерые волки. Им нужны деньги, а мораль у них одна – преступная. Их ничто не остановит.

– Вы не преувеличиваете? – неожиданно спросила игуменья. – Почему вы не допускаете, что Оля действительно решила начать другую жизнь? Приехала к нам, общается с сестрами, многому учится. Почему она должна жить все время в страхе, в ожидании того, что за ней кто-кто придет? Может, все не так уж и страшно, как вам кажется?

Махно улыбнулся, посмотрев на матушку.

– Если бы все были такими простыми и наивными, как вы, в наших службах и милиции отпала всякая необходимость. Нам тоже хочется, чтобы ваша послушница изменила свою прежнюю жизнь и навсегда порвала не только с прошлым, но и со своими дружками из того прошлого. Однако мы обязаны проверить и перепроверить все факты.

– Нина Андреевна, – вновь подключился к разговору начальник милиции, – а вы не допускаете такого варианта: поживет у вас Ольга Гаевская годик–другой, пока все не утихомирится, а потом покинет вас? Простите, я рассуждаю как старый оперативник. Монастырь вдали от городов, столиц, в глухом непроходимом лесу. Мало кто сообразит, что Ольга может находиться именно тут. Такая красавица в таком, простите меня, захолустье? Вот я и рассуждаю: может, это просто Ольгин расчет, ее очередная хитрость? Посидит она у вас, отдохнет, нервишки успокоит на свежем воздухе, а потом однажды придет и заявит: «Матушка, я все обдумала и поняла, что эта жизнь не для меня. Верните документы и благословите на все четыре стороны». Спокойно выйдет, сделает себе заграничный паспорт и так же спокойно улетит очень–очень далеко, где ее действительно уже никто не найдет и не достанет. Вы не допускаете, что такое может случиться?

Игуменья кротко посмотрела на своих собеседников. Те молчали.

– У вас ведь скоро большой праздник? – прервал паузу Куренной.

– Да, Василь Данилыч, уже Покров на дворе. Ждем много народа, архиерей обещал приехать. И вы приезжайте к нам, милости просим.

– За приглашение спасибо, – ответил начальник милиции, – вы ж знаете, что я к вам с большой радостью. А вот в отношении гостей, которые к вам приедут со всех волостей… Знаете, чего мы опасаемся? Как бы среди них не оказались те самые люди, которые ищут Ольгу. У нас с полковником прямо-таки обоюдное предчувствие, что сюда кто-то из этих волков обязательно сунется. А в чьей шкуре? Они ведь тоже артисты своего рода, могут любой образ принять: богомольцев, странников, нищих. Лишь бы выманить Ольгу отсюда.

– Вы меня так запугали, что я распоряжусь поставить своих людей возле каждой двери, – игуменья явно начинала беспокоиться.

– Нина Андреевна, – поспешил успокоить ее полковник из службы безопасности, – никого выставлять не надо, предоставьте все заботы по охране монастыря и праздника нашим ребятам. Уверяю вас, они все сделают грамотно и профессионально. Но у меня есть одна идея, если, конечно, вы правильно меня поймете и поддержите.

– До сих пор, вроде, понимала, постараюсь и сейчас понять.

– Идея, в сущности, проста и легко осуществима. Что если мы подселим к Ольге под видом новой послушницы одну молодую девушку примерно Ольгиных лет? Я уверен, они быстро найдут общий язык и тогда, возможно, нам удастся узнать больше, чем мы знаем сейчас. Как вы к этому отнесетесь?

Игуменья пристально посмотрела полковнику Махно прямо в глаза.

– Вы что же, Виталий Сергеевич, предлагаете мне подселить в монастырь своего сексота? Или эта профессия теперь тоже имеет другое, более культурное, название?

– Зачем вы так? – немного обиженно ответил тот. – Мой покойный отец – кадровый чекист – пострадал в тридцатые годы именно от этих негодяев и был расстрелян. Однако все наиболее крупные и опасные преступления обеспечиваются непосредственным участием в них сотрудников спецслужб, которые всегда рискуют своей жизнью. Поймать в преступной среде мелкую рыбешку особого труда не составляет, а вот выловить и обезвредить настоящую акулу – это уже целое оперативное искусство. Напрасно вы так о наших работниках…Простите.

– Вы меня тоже простите, Виталий Сергеевич. Когда вы произнесли это ужасное слово, во мне шевельнулась старая боль. Понимаете, о чем я?

– Конечно, Нина Андреевна. Вместе с вашим покойным батюшкой были репрессированы тысячи, миллионы ни в чем невиновных людей. Мы не имеем права забывать наше прошлое, иначе оно снова может возвратиться. Но у нас нет права все время жить этим прошлым теперь, когда общество старается избавиться от всего, что оно осудило раз и навсегда. Среди наших офицеров немало честных, добропорядочных людей, которые почти каждый день рискуют жизнью. А ведь почти у всех есть семьи, дети.

– Я все прекрасно понимаю, – тихо ответила игуменья. – Но поймите и вы: монастырь – это особое место. Если надо, то Господь Сам защитит нас от всякого зла и бандитов. Я еще раз покорно прошу меня извинить, но подселять нам никого не надо. А то глядишь, – матушка мягко улыбнулась, – вашим сотрудницам у нас понравится, и они тоже захотят стать монашками. Что тогда скажете?

Оба полковника добродушно рассмеялись.

Проводив гостей, игуменья попросила келейницу разыскать и позвать к себе Ольгу. Та быстро прибежала назад и доложила, что Ольга выполняет поручение матери Неонилы.

– Может, оно и к лучшему, – задумчиво сказала матушка, плотно затворила дверь, села в любимое кресло и надолго погрузилась в свои мысли.

14. САМАРЯНКА

По тому, как келейница процедила сквозь зубы, что игуменья ждет Ольгу, та сразу почувствовала, что ее ждет неприятный разговор. Она робко постучала в дверь и приоткрыла ее:

Приняв благословение, она присела на маленькую низкую табуретку, стоявшую напротив кресла. Игуменья, надев очки, серьезно посмотрела на Ольгу и спросила:

– Почему это я узнаю от других людей то, о чем ты должна была рассказать мне сама?

Ольга ощутила, как в горле мгновенно пересохло, и острая боль снова ударила ей в затылок. Чувство еще неосознанного стыда смешалось с досадой, общей растерянностью и беспомощностью.

– Матушка, я не понимаю, о чем вы, – еле выдавила она из себя.

– А я вот сейчас тебе объясню. Встречаю сегодня нашу регентшу мать Ларису. Стала она мне жаловаться, что мало у нее хороших голосов, одни старухи скрипят, словно двери несмазанные. И ни с того ни с сего просит отпустить к ней в певчие знаешь кого?

Ольга слушала игуменью, не соображая, о чем та говорила. Мысли, опережая одна другую, вихрем неслись в ее голове.

– Ты что, не слушаешь меня?

– Простите, матушка, – так же чуть слышно прошептала Ольга.

– Так вот, за кого бы, ты думала, она стала просить?

– Понятия не имею, – механически ответила Ольга, тупо глядя в глаза настоятельнице.

– Вот и я тоже сильно удивилась, когда она назвала твое имя.

– А при чем тут это? – Ольга схватилась за первую же мысль.

– Ты, случаем, не тяпнула в лесу со строителями? – теперь уже рассерженно обратилась игуменья, видя в глазах Ольги полное смятение. – Прямо как пьяная. Совершенно не слушаешь, о чем тебя спрашивают.

– Матушка, простите ради Бога. Наверное, я недомогаю. Целый день на холоде под дождем. Хоть бы не разболеться к празднику.

– Очень, говорю, была я удивлена, когда мать Лариса стала просить тебя к себе петь. Утверждает, что у тебя довольно приятное сопрано.

– Матушка, я даже не знаю толком, что такое сопрано. Да и откуда быть хорошему голосу, когда я никогда пению не училась. С чего это она взяла, что я умею петь?

– С того и взяла, что сама слышала. У матушки Ларисы знаешь какой слух? Она когда-то оперной певицей была, ее даже заграницу приглашали, большое будущее пророчили. А она досмотрела стареньких родителей и к нам пришла в лес дремучий. Оставила все – славу, деньги, столичную квартиру, приглашение петь в итальянской опере, друзей и знакомых – и пришла к нам. Я ее хорошо помню. Такой же была, как и ты: ничего не знаю, ничего не умею. Вот возьму и благословлю тебя на клирос. Поди, надоело уже на побегушках у матери Неонилы быть?

– Мне тут ничего не надоело. Что благословите, то и буду делать. А вот петь поюсь. Какая из меня певица?

– Ладно, посмотрим, что с тобой дальше делать, – игуменья охнула, пытаясь встать из кресла. –Больно много у тебя талантов разных. И как только они в тебе одной вмещаются? Вот уж точно: и швец, и жнец, и на дуде игрец… Я сама сегодня, как разбитая телега: все тело болит, ноет. Наверное, на перемену погоды. Или помирать пора.

– Господь с вами, матушка! – Ольга постепенно приходила в себя. – А нас, грешных, на кого оставите?

– На милость Божию, Покров Пречистой Матери и молитвы всех святых угодников. Лучше о вас никто не побеспокоится. А я кто? Такая же грешница, только самая окаянная. Близится час помирать, а боюсь. Что скажу, чем оправдаюсь?..

Игуменья благоговейно перекрестилась на образа, а потом ласково посмотрела на Ольгу. Она вспомнила фотографию, которую сегодня утром держала в руках: на ней Ольга была совсем не такая, какой стала за несколько месяцев жизни в монастыре.

– Почитай немного, – игуменья подала Ольге Евангелие, – я вечером почти ничего не вижу.

– А что благословите читать?

– Что откроешь – то и читай. В этой книге каждая строчка свята.

Ольга механически раскрыла книгу и придвинула свечу поближе к себе. Это была четвертая глава Евангелия от Иоанна:

– Когда же узнал Иисус о дошедшем до фарисеев слухе, что Он более приобретает учеников и крестит, нежели Иоанн, – хотя Сам Иисус не крестил, а ученики Его, – то оставил Иудею и пошел опять в Галилею. Надлежало же Ему проходить через Самарию Итак приходит Он в город Самарийский, называемый Сихарь, близ участка земли, данного Иаковом сыну своему Иосифу. Там был колодезь Иаковлев. Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя. Было около шестого часа. Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды. Иисус говорит ей: дай Мне пить. Ибо ученики Его отлучились в город купить пищи. Женщина Самарянская говорит Ему: как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? Ибо иудеи с Самарянами не сообщаются. Иисус сказал ей в ответ: если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: дай Мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую. Женщина говорит Ему: Господин! Тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок; откуда же у тебя вода живая? Неужели ты больше отца нашего Иакова, который дал этот колодезь и сам из него пил, и дети его, и скот его? Иисус сказал ей в ответ: всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную. Женщина говорит Ему: Господин! Дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать. Иисус говорит ей: пойди, позови мужа твоего и приди сюда. Женщина сказала в ответ: у меня нет мужа. Иисус говорит ей: правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала. Женщина говорит Ему: вижу, что Ты пророк. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме. Иисус говорит ей: поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев. Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Женщина говорит Ему: знаю, что придет Мессия, то есть Христос; когда Он придет, то возвестит нам все. Иисус говорит ей: это Я, Который говорю с тобою…

Ольга перестала читать и украдкой посмотрела на игуменью. Ей показалось, что та уснула: матушка сидела в кресле с закрытыми глазами, склонив голову на плечо. Чтобы не беспокоить ее, Ольга подождала несколько минут, потом положила книгу на место и собралась тихо выйти из кельи. Но тут игуменья глубоко вздохнула, словно очнувшись от сна, и посмотрела на Ольгу.

– Да, так все и было… Фарисеи хотели бросить тень на Иисуса, положить вражду между Ним и Иоанном. Иисус не стал ни перед кем оправдываться, а просто покинул Иудею. И вот целый день они были в пути: Господь и Его близкие ученики. Представляешь? Солнце палит нещадно, под ногами мертвая от зноя земля и острые камни, суховей поднимает тучи пыли… А они идут, каждый погрузившись в свои мысли, укутав головы накидками, чтобы не дышать раскаленным ветром и песком. Хоть бы чуток присесть в тени, хоть бы глоток свежей воды! Но нет ничего вокруг, кроме пустыни, палящего солнца над головой и этого суховея.

Сколько они так шли? Два часа, три, пять?.. Наверное, целый день, без остановки, пока не увидели вдали чужой город. В тех местах смеркается быстро, поэтому ученики, сжалившись над утомленным Учителем, сами поспешили к городским воротам за продуктами, а Его оставили одного возле старого колодца. И вот видит Он идущую к тому же колодцу самарянку. Было такое племя – самаряне, которые жили рядом с иудеями и от них слышали древние пророчества о Мессии. Но иудеи смотрели на самарян с презрением, считая их проклятым языческим народом. И тут эта самарянка с кувшином. Иисус видит, как она подошла к колодцу и зачерпнула свежей воды. Косо посмотрела на чужестранца, сразу узнав в Нем иудея. Наверное, подумала: «Чего Ему надо в наших краях?» А может, не успела ничего подумать, как вдруг услышала от Него: «Дай Мне пить». Для нее эти слова прозвучали как гром средь ясного неба: иудей просит воды у презренной всеми самарянки! «Если бы ты знала, Кто просит у тебя пить, – Господь словно прочитал ее мысли, – ты сама просила бы у Него живой воды…» Самарянка начинает понимать, что перед нею не просто иудей, а пророк, и даже больше, чем пророк… Господь открывает Себя, Бога, презренной всеми самарянке. Понимаешь, какая тут великая тайна?

Игуменья снова замолчала, углубившись в себя. Молчала и Ольга. Она тоже словно наяву увидела то, о чем только что читала настоятельнице. Она увидела тот самый колодец, который когда–то выкопал праведник Иаков для своего возлюбленного сына Иосифа. Возле колодца в образе утомленного долгой дорогой странника сидел Господь и тихо беседовал с самарянкой. В Его словах нет ни осуждения, ни презрения, а только любовь.

Ольга вдруг ощутила, что на месте той удивленной и испуганной пророческими словами самарянки стоит она сама – Ольга, и Господь смотрит ей в самое сердце, согревая его Своей всепрощающей любовью.

– Дай Мне пить, – просит ее Иисус.

Ольга смотрит на Него, недоумевая, как Он – Святой и Безгрешный – не гнушается просить воды из ее нечистых рук, которые касались всего: грязной преступной жизни и блуда, хрустального бокала с искристым шампанским и куска черного непропеченного хлеба с миской пресной лагерной баланды, ворованных денег и дорогих украшений? Как Он может вообще терпеть возле Себя ее присутствие – познавшую содомские грехи блудницу, воровку и изворотливую аферистку? Как?!

Господь видит ее смятение, видит ее мысли, чувства, но не осуждает ни словом, ни взглядом, ни намеком, а лишь смотрит в самое сердце с невыразимым теплом и состраданием.

– Если бы ты знала, – тихо говорит Он, – если бы только знала, КТО просит тебя, ты сама просила бы у Него живой воды…

Кувшин падает из рук Ольги, и вода, только что налитая туда из колодезя, выливается на сухую, изможденную полуденным зноем землю и тут же поглощается ею – вся до капли.

– Я знаю, Кто Ты! – Ольга опускается перед Ним на колени и с мольбой простирает руки. – Дай, прошу Тебя, дай мне Твоей воды, чтобы я не имела жажды!

И снова этот кроткий взгляд – без всякого укора или осуждения, в самое сердце, отчего оно, кажется, готово разорваться, разлететься на мелкие кусочки, будучи не в силах вместить в себя этот обильный поток любви и всепрощения, переполняющий ее изможденную от жажды и истерзанную грехом душу. Слезы застилают глаза Ольги, поэтому она не видит, а лишь чувствует легкое прикосновение руки этого странника к своей голове. От этого прикосновения она ощущает, как в сердце, душу, каждую клеточку тела вливается неизъяснимо благодатное тепло, чистота, мир и радость.

– Господи, – с умилением шепчет Ольга, не в силах поднять глаза, ибо понимает, что еще миг – и она не выдержит, умрет от непорочной чистоты и святости взгляда Христа. – Господи… Теперь я знаю, Кто Ты… Помилуй меня, грешницу…

…Ольга вышла из кельи игуменьи, когда монастырский двор совершенно окутала густая осенняя мгла. Она рассказала настоятельнице все, о чем молчала с того дня, как переступила порог обители: о валютных счетах в иностранных банках, о своей связи с Артуром, о главной тайне его короткой жизни, которую он доверил лишь ей, своей возлюбленной и подруге. Ольга рассказала обо всем совершенно непринужденно, чувствуя, что матушка уже обо всем знает сама и лишь ждет ее чистосердечного рассказа.

– Почему ты молчала обо всем этом? – без всякого укора или обиды спросила игуменья. – Чего ты боялась? Что смущало твое сердце?

– Я хотела одного: избавиться от этой тайны, забыть про нее, словно ничего и не было, – Ольга на какое–то мгновение отвела свой взгляд, чтобы вытереть слезы. – Наверное, я действительно обманывала себя. Я сама не знаю. Ведь мне поручили хранить тайну, а не уничтожить ее. Артур прислал мне последнюю «маляву» именно с такой просьбой.

– Что-что? – переспросила игуменья. – Что он тебе прислал?

– «Маляву», – быстро повторила Ольга, тут же сообразив, что настоятельница понятия не имеет о лексиконе преступного мира, – так среди зэков называется тайная переписка.

– Ну и ну, с вами хоть специальный словарь заводи, – пробурчала игуменья.

– Простите, матушка, это я по старой привычке. Нет больше никакой тайны. Она во мне навек умерла. Горе тому человеку, кто хранит такие секреты.

– Оля, – игуменья снова без всякого укора посмотрела ей в глаза, – может, ты просто решила какое–то время пересидеть у нас, пока все твои бывшие друзья забудут о твоем существовании?

– Матушка, вы мне тоже не верите? – прошептала Ольга, не замечая, как слезы опять покатились у нее по щекам. – Вы мне не верите? Да? Как же мне доказать, что сюда меня привел не страх, не хитрость, а вера? Будь у меня страх или расчет, то с такими деньгами я могла бы найти убежище куда надежней, чем здешний лес и монастырские стены. Теперь, матушка, деньги делают все – новый паспорт, новую внешность, новую жизнь, новую родину. Но мне действительно надоело, до тошноты надоело жить прежней жизнью с того дня, как Господь открыл мне в ней иной смысл…

– Дело не в том: веришь – не веришь, – остановила ее игуменья. – Свою верность ты будешь доказывать Богу до гробовой доски, до последнего вздоха. Сколько будешь жить – в монастыре ли, в миру – столько и будешь доказывать, что верна Ему. Ты можешь слукавить передо мной, что-то утаить, недосказать, но перед Богом, Которому мы служим и Которому посвящаем себя, не слукавишь. Поэтому я и спросила: может, тебе некуда было деться, вот и пришла ты к нам, как приходят странники?

– Матушка, – с полными слез глазами прошептала Ольга, – вы меня хотите прогнать? Да?.. Я должна уехать отсюда?..

Игуменья встала с кресла, подошла к Ольге и по–матерински обняла ее за плечи.

– Разве мы кого-нибудь до тебя или при тебе выгнали, выставили за ворота? А кто только к нам не идет и не едет! Послушницы, паломницы, странницы, срамницы… Мы стараемся всем угодить. Господь учит и повелевает любить даже врагов наших. Все Царство Божие построено на законе любви. Как же мы тебя выгоним, когда я вижу, что ты хочешь стать одной из нас? Поживешь тут, забудешь все свои прежние словечки и дела, выдернешь их с корнем, как сорняк из души, тогда и будем готовить тебя к облачению в монашество. А пока живи с Богом.

Игуменья подошла к иконостасу и поправила фитилек у горящей лампады. Потом, не поворачиваясь к Ольге, задумчиво произнесла:

– После всех сегодняшних разговоров не покидает меня одна нехорошая мысль…

– Какая мысль, матушка? – осторожно спросила Ольга.

– А вот какая, голубушка. Ты не думала о том, что твои старые дружки и подружки будут повсюду искать тебя? А вдруг и впрямь найдут? Что тогда будем делать? Заставу в ружье? Так у нас ни заставы, ни ружья – одни веники, ведра, тряпки, швабры. Пока милиция приедет, много чего может произойти.

– Я думаю, что они про меня уже давно забыли, – неуверенно ответила Ольга.

– Это все пустой и глупый разговор: «думаю – не думаю». Ты думаешь одно, а они могут думать совершенно другое. Тебе хочется, чтобы они забыли о твоем существовании. Может, они б и забыли, кабы не те сумасшедшие деньги, про которые ты знаешь. Вот и будут рыскать повсюду, пока тебя не найдут.

– Да не найдут они меня, матушка, – более уверенно сказала Ольга. – О том, куда я поехала, знала только администрация колонии, когда меня выпускали на волю. Так воды с тех пор много утекло.

– Глупая ты, глупая. И наивная, как ребенок. Им важно напасть на твой след. Потом будут идти по нему, пока не отыщут. Вот чего я опасаюсь. Это меня легко обмануть, тебя, еще кого-то, а их не обманешь. Ох, и задала ты нам хлопот!

Ольга молчала, думая о чем–то. Неожиданно она спросила:

– Матушка, у вас найдется чистый листок бумаги?

– Чего-чего, а этого добра у нас хватает, – настоятельница прошла к старому письменному столу и достала из ящика бумагу.

Ольга придвинула ближе подсвечник и начала быстро заполнять листок мелким убористым почерком. Игуменья молчала, с интересом наблюдая за ней. Когда та закончила писать, то протянула почти исписанный листок.

– Что это ты там написала? – теперь игуменья придвинула к себе горящий подсвечник и надела очки. – Цифры, цифры, слова какие-то иностранные… Что за белиберда?

– Это не белиберда, матушка, – полушепотом ответила Ольга. – Это те самые миллионы, о которых я вам рассказала. Здесь шифры, коды, чтобы взять их. Кто владеет этими шифрами, тот владеет и миллионами.

– Ты что же, голубушка, хочешь, чтобы вместо тебя меня, старую, на сук лесной повесили и грешную душу вытряхнули?

– Я одного хочу, матушка: чтобы эта тайна попала в надежные руки. Пусть они распорядятся богатством не во зло, а во благо. Будут меня искать или не будут, найдут или не найдут – я больше не хочу быть хозяйкой награбленного добра.

Игуменья положила перед собой исписанный листок и тяжело вздохнула. Потом, сложив его вчетверо, спрятала в сейф и замкнула на ключ.

– Как говорят, утро вечера мудренее, – в тяжелом раздумье сказала она, стоя к Ольге спиной. – Без моего благословения из монастыря ни шагу. Иди с Богом…

Ольга вышла из кельи и направилась к себе. Служба давно закончилась, во дворе было абсолютно пусто и темно. После теплой кельи игуменьи Ольгу встретил промозглый осенний ветер с моросью, волнами накатывавшейся на монастырь.

Проходя мимо собора, она остановилась, посмотрела на образ Богоматери, висевший над главным входом, и неспешно перекрестилась. Мысленно она хотела о чем-то просить Небесную Царицу, но Ольге показалось, что Матерь Божия лучше знает, о чем она хотела просить Ее. Еще раз перекрестившись и поклонившись в пояс перед святым образом, она перешла безлюдный монастырский двор.

15. ФИРМЕННЫЙ ШАШЛЫК

Мишка–спецназ сидел возле вяло тлеющего мангала и тупо смотрел на стоявшую перед ним пустую банку из–под пива. Предчувствие чего–то необычайного и даже великого, с которым он сегодня проснулся, теперь вытеснила гнетущая тоска и меланхолия. Деревня казалось совершенно вымершей. Почти все поехали в монастырь на праздник Покрова.

– Миш, а ты чего не поехал? – угадав причину тоски, спросила его Светлана – хозяйка местного деревенского бара с претенциозным названием «Ностальгия». – Сидишь тут, как бобыль, скучаешь, а наши все там. Говорят, монашечки для гостей хороший стол накроют. Мне бы такие праздники каждый день. А ты сидишь тут сиднем, носом клюешь. Давай я тебя пивком свеженьким угощу, а? Мне вчера под реализацию целых три бочки привезли. Сама не пробовала, но говорят, не хуже чешского.

И, не дожидаясь Мишкиной реакции, поставила перед ним литровый бокал искристого пенистого напитка.

– И рыбку в придачу, – хохотнула хозяйка бара, легонько стукнув Мишку по коротко стриженому затылку жирной икряной воблой. – Всем праздник как праздник, а мы с тобой прокаженные, что ли? Отдыхай, а я музычку включу.

То ли от пива, то ли от шлягера, но настроение немного улучшилось.

– Ты спрашиваешь, чего я туда не поехал, – обратился он к Светлане, пытаясь перекричать ревущее радио. – А я лично не понимаю, зачем ехать, когда толком не знаешь, как надо правильно креститься: слева направо или справа налево. Вот ты, к примеру, знаешь?

Светлана на мгновение задумалась.

– Нет, не знаю. Точнее, не помню. Я в церкви была, когда мы Кольку крестили. Да и то за дверями простояла, потому что, говорят, родная мать не должна быть рядом.

– Вот и молодец! – откликнулся Мишка, снова стараясь перекричать радио. – В том смысле молодец, что не суешься не в свое дело. Да приглуши ты немного этот балаган! Не суешься, говорю, туда, где ни фига не смыслишь. А вот спроси теперь, к примеру, того же Лукича, чего он туда подался? Ведь все знают, что на Пасху за всеми следил, даже у детей руки проверял, не осталась ли там краска от яиц, первым атеистом был. Такие вот «лукичи» и церковь нашу на дрова раскидали да в печках сожгли. А теперь наше вам с кисточкой: тоже в церковь поклоны бить. Не понимаю этого! Хоть убей меня, не понимаю!

– А ты постарайся понять, – улыбнулась Светлана, – может, человек раскаялся во всем, в Бога поверил. Разве такого не бывает?

– Ага, – рассмеялся Мишка, – в Бога поверил, покаялся… А завтра его братки-коммуняки придут снова к власти, то Лукича партия вмиг востребует. Тогда он всех, кто сейчас с ним лоб свой бьет, по этапу на Соловки отправит. Помяни мое слово, Светка! Может, он для того туда и повадился, чтобы знать поименно всех, кто против коммуняк выступал, в церковь ходил. Эта партийная публика просто так не сдается! Их агенты везде есть, только и ждут сигнала к атаке, когда люди нажрутся демократии и помянут добрым словом дедушку Сталина. Я когда срочную служил, то наш замполит частенько один стишок читал. Не знаю, сам он его сочинил или услышал от кого:

Товарищ, верь, пройдет она,

Эпоха гласности –

И комитет госбезопасности

Припомнит ваши имена.

Мишка громко рассмеялся. Рассмеялась и Светлана, но в это время оба заметили, как возле бара остановился новенький джип.

– Ого, какие гуси–лебеди прилетели, – подмигнул Мишка Светлане. – Накрывай, мать, на стол, это тебе не селюки, а, видать, сама столица.

В бар вошли четверо: высокий худощавый парень с несоразмерно большой головой, за что Мишка сразу окрестил его «головастиком»; за ним вразвалку шел низкорослый крепыш, третьим был широкоплечий, бритоголовый, похожий на профессионального боксера, незнакомец. Замыкала эту мужскую компанию девушка в модной куртке из «мокрой» кожи и длинных, выше колен, лайковых сапожках. Все четверо подошли к стойке бара и осмотрели содержимое буфета. Головастик недовольно поморщился:

– Говорил, надо было в ресторане остановиться. Теперь жрите сами эти скиккерсы–памперсы, а меня от них воротит.

– В самом деле, у вас есть что-нибудь еще? – обратился к Светлане бритоголовый, обведя взглядом целую выставку разнообразных импортных шоколадок, жвачек, соленых орешков и соков.

– Для хороших гостей можем предложить шашлычок, рыбку жареную, домашние грибочки, – улыбнулась Светлана.

– …с радиацией, – язвительно сострил головастик, которому очень хотелось есть. – Давай нам, хозяйка, и шашлычок, и рыбку, и грибочки. Давай все, да побыстрее! Водочку тоже неси. Она, кстати, не местного разлива? Небось, на ферме спирт ослиной мочой разбавляете, а потом травите этим пойлом трудовое крестьянство? Смотрите мне! Все что б только натуральное и свежее!

Светлана тут же стала накрывать на стол, расставляя тарелочки, рюмки, бокалы, закуски.

– Помоги мне, мангал почти остыл, – мимоходом попросила она Мишку–спецназа.

Тот встал из-за стола и, держа бокал с пивом, свободной рукой разгреб угольки, подбросив в мангал сухих щепок. Огонь тут же разгорелся с новой силой, и Мишка поднес ближе к жару несколько шампуров.

«Хорошее пиво, – подумал он, отхлебнув из бокала. – А гости – дрянь. Невоспитанные гости. Некультурные. Я бы таких в шею вытолкал, а Светка для них шашлык жарит».

Убедившись, что мясо почти дошло, он крикнул:

– Светуля, готово!

После этого с пивом вышел наружу и подошел ближе к стоявшему там джипу. Это была последняя модель «лэндкрузера». Мощный никелированный бампер, казалось, готов был сокрушить любое препятствие, а такие же мощные широкие колеса легко справятся с любым бездорожьем. Прильнув к затемненным окнам, он увидел в середине изящную панель с встроенным бортовым компьютером, мягкие кресла.

– Эй, ты что там забыл? – вдруг он услышал визгливого головастика.

На всякий случай Мишка осмотрелся по сторонам. Может, это «эй» относилось вовсе не к нему, а к кому-то другому?

– Тебе, козлу, говорю: что там забыл? Ты еще помочись на колесо!

Обращались действительно к нему. Вместо обиды Мишка сразу ощутил прилив настроения, потому что понял: эта компания просто так от него не уйдет.

– А что, можно? – притворившись дурачком, он поставил кружку с пивом прямо на полированный капот джипа и начал демонстративно расстегивать штаны.

– Э, э!! – головастик выбежал из бара навстречу Мишке. – Ты что, урод, собрался делать? Это тебе не колхозный трактор! За такие шуточки башку отвинчу!

Мишка посмотрел на хилого головастика, едва сдерживая раздиравший смех. Дать сразу по физиономии, подумал Мишка, было бы слишком скучно и неинтересно. Он сделал вид, что испугался:

– Ладно, ладно, мужики… Мир. Мир во всем мире! Я ведь действительно ничего, кроме своего трактора, не видел, а тут такая красавица.

И он нежно погладил по капоту в том самом месте, где только что стояла кружка пива.

– То-то же, недоумок деревенский, – довольно рассмеялся головастик. – А то смотри, я тебе быстро мозги на место вправлю.

«Наверное, все-таки врежу ему, – Мишка чувствовал, что начинает закипать. – Сначала вылью ему пиво на голову, потом об нее же разобью кружку, а там видно будет».

Он уже вытер губы, но в последнее мгновение нашел силы сдержаться, решив немного растянуть удовольствие. Молча возвратившись в бар, сел за свой столик. Компания сидела недалеко и оживленно разговаривала. Мишка не прислушивался, о чем они говорили. Допив пиво, он подошел к стойке и попросил налить еще:

– Ты права. Пиво – высший класс! Давно такого не пил.

– Пиво – пивом, – опять взвизгнул головастик, – а скажите-ка мне лучше, из чего вы свой шашлык делаете? У него какой–то странный привкус.

Мишка понял, что настал его час.

– Из чего, из чего..., – пробурчал он, придвигаясь ближе к гостям. – Сразу видно, что впервые у нас. А кто не впервой, тот знает, из чего мы жарим наш фирменный шашлык. И еще никто – заметьте это, господа хорошие – никто ни разу не пожаловался. Наоборот, даже за опытом едут.

– Ну и из чего же? – прищурившись, головастик посмотрел на свой почти съеденный шашлык. – Небось, коняку колхозную завалили? Не дай бог, узнаю, что это так, из вас самих шашлык сделаю!

Мишка сделал паузу, чтобы добиться наибольшего эффекта:

– Не, хлопцы, это не конина. Мы вас потчуем фирменным шашлыком из крысятины!

Компания дружно прекратила застолье и уставилась на Мишку, пытаясь понять, шутит он или нет. Но тот невозмутимо продолжал:

– А что тут такого? Крыса – вполне съедобный продукт, особенно если ее хорошенько замариновать да лучка побольше добавить. Многие ж народы едят – и никто не помер. Деревня у нас глухая, забитая, бедная. Коней и в помине нет, коровы сплошь лейкозные, их пускать на шашлык – только грех на душу брать. Живую барашку мы только по телевизору видели. А вот крысы у нас по ферме такие бегают – одно загляденье! Вот и ловим их, подкармливаем немного зерном, а потом на шашлычок. Не верите?

Обомлевшие гости сидели за столом, уставившись на Мишку. А тот, желая еще больше усилить эффект от своего вранья, крикнул Светлане:

– Свет, скажи им, из чего ты свой шашлык жаришь, а то они не верят. А лучше принеси парочку крысят, что я тебе давеча принес!

И в это мгновение, словно по команде, из-под стойки бара действительно выскочили и наперегонки вприпрыжку к выходу бросились две здоровенные крысы. Расхохотавшись от неожиданности, Мишка радостно воскликнул:

– Ну вот, убедились? А вы не верили!

Головастик сначала мертвенно побледнел, потом побагровел, затем снова стал похож на мертвеца, выскочил из-за стола и опрометью бросился к дверям, зажав рот руками. Через секунду все услышали его судорожный кашель.

– Ну, что ты за человек! – накинулась на Мишку Светлана. – Сидел бы уж лучше дома, чем гостям настроение портить.

Затем, повернувшись к гостям, она стала горячо оправдываться:

– Не верьте ему! У него с башкой не все в порядке, это все знают. А шашлык мы жарим из самой что ни на есть настоящей баранины. У нас в колхозе целая овцеферма, можете любого спросить. А от крыс и мышей никому нет спасения. Мы ведь не городские, в деревне живем.

Мишка сидел за столом и, схватившись за живот, громко хохотал.

– То, что у него с головой не все в порядке, мы сразу поняли, – с выраженным кавказским акцентом крепыш. – Слышишь, шут гороховый? Пожизненным инвалидом станешь! И никакой санаторий тебе не поможет.

И что-то злобно добавил к сказанному на своем гортанном языке.

«Грузин, – быстро определил Мишка, наслышавшийся за время своих боевых похождений в горах разных кавказских наречий. – И скорее всего, сван».

Вытирая рот платком, в бар возвратился головастик. Он взял со стола уже почти распитую бутылку водки и с грозным выражением лица двинулся на Мишку:

– Сейчас, козел, ты сожрешь все, что я оставил там, – и он показал костлявыми пальцами в сторону входной двери. – Будешь вылизывать до последней капли! Я заставлю тебя это сделать…

– Хватит, Додик, не заводись! – резко оборвал его грузин. – Надо будет, мы этого кретина сами научим уму-разуму. Не посмотрим, что калека на голову.

Головастик налил полный стакан минеральной воды и залпом осушил его. Потом налил снова и, сверкнув глазами в сторону довольного Мишки, выпил еще.

– Ты мне за это дорого заплатишь, – прошипел он.

Бывший боец спецназа был вполне удовлетворен удавшейся шуткой. Он даже перестал думать о другом возмездии за все оскорбления, которые успел услышать в свой адрес от этих пижонов. Вспоминая их испуганные и растерянные лица, особенно плюгавого Додика, Мишка давился смехом, хватаясь за живот. Наконец, он не выдержал и почти бегом устремился наружу: смех до слез и два литра выпитого пива настойчиво давали о себе знать позывами в туалет.

Заезжая компания, потеряв после рвотного фейерверка головастика всякий интерес к дальнейшему застолью, тоже двинулась к выходу.

– Надеюсь, этого хватит? – крепыш с кавказским акцентом положил перед Светланой двадцатидолларовую купюру.

– Мамочки, – воскликнула та от удивления, – да у меня сдачи в такой валюте не найдется!

– И не надо, – без всяких эмоций ответил кавказец, – приберегите ее на всякий случай для вашего комедианта. Если он не поумнеет, то ему очень скоро может понадобиться лекарство.

– А вы не скажете, – теперь подошел к Светлане бритоголовый, – как проехать к здешнему монастырю?

– Так вы тоже на праздник? – радостно всплеснула руками Светлана. – Наверное, с центрального телевидения? Или просто гости?

– Да, – без всяких эмоций вместо бритоголового ответил кавказец, – просто гости с центрального телевидения. Нам бы в монастырь, и без лишнего шума. Понимаете?

– Понимаю, понимаю, – закивала головой барменша. – Какая у вас интересная работа! Не то что тут сидишь целыми днями: одному сто грамм, другому по шее…

– Ну, дорогая сестра, это уж кто чему учился, – остановил эмоции Светланы кавказец, давая понять, что он и его напарники хотят поскорее уехать.

– Вообще-то туда и слепой не заблудится, – начала объяснять Светлана. – Выезжаете за село, а дальше дорога сама выведет куда надо. А чтобы подъехать незаметно, то без проводника не обойтись. Лесных троп там много, да не по каждой проедешь. Даже не знаю, чем вам помочь…

Светлана задумалась, не спуская с щедрых гостей восторженных глаз.

– А знаете что? Есть выход! Если, конечно, вы не будете против.

– Против чего? – уточнил бритоголовый.

– Не против чего, а против кого! – улыбнулась гостям Светлана. – Против нашего Мишки. Возьмите его с собой, он ведь в тех местах все тропы с детства излазил. А то, что он немного того, то не принимайте всерьез.

Мишка как раз возвратился из туалета назад и подошел к стойке, чтобы расплатиться за выпитое пиво.

– Сколько с меня за удовольствие?

– Нисколько, – к удивлению Мишки сказал кавказец. – Я уже заплатил за все удовольствия, которые ты нам сегодня доставил. И, надеюсь, еще доставишь, пока мы доедем.

– Не понял вашего юмора, господа хорошие, – с еще большим удивлением посмотрел на него Мишка.

– Юмор, брат, дело тонкое, дано не каждому. Но тебе поясню: поедешь с нами в монастырь по самой короткой и незаметной дороге, потому что мы здешних дебрей не знаем, а ты, говорят, в них вырос. Так что ноги в руки – и вперед.

– Прям щас? – Мишка внимательно посмотрел в лица всех четырех, пытаясь найти какой–то подвох.

– Да, прям щас, – скопировал его интонацию кавказец. – Не бойся, мы не такие шутники, как ты. Заплатим за все, в обиде не останешься.

– Миш, – дернула его за рукав куртки Светлана, – это же гости с центрального телевидения, кино про наш монастырь снимать будут. Может, и мы с тобой попадем в кадр.

«Спецназ» еще раз окинул взглядом всю компанию и, чувствуя нутром, что настоящее приключение только начинается, буркнул:

– За ваши гроши, господа хороши, любой каприз исполним.

Компания пропустила Мишку вперед и направилась к джипу.

– Сядешь рядом, Сусанин, – скомандовал кавказец, усаживаясь за руль.

Мишка осмотрелся по сторонам шикарного салона и поцокал языком от нескрываемого восторга:

– Да-а, вот это вещь!..

– Небось, получше твоего трактора? – тут же зацепил его головастик. – И как вы только живете в таком дерьме?

– Да так и живем: зима–лето – года нету. Зато воздух у нас хороший. Такого воздуха нигде больше нет, потому что лес вокруг и речка наша Золотоношка…

– Это мы уже слышали, – оборвал его кавказец, когда они уже выехали за село. – И воздух ваш лучше, чем у других. И крысы ваши вкуснее барашка. А теперь слушай внимательно, что тебе буду говорить я. Мы сейчас едем в монастырь. Ты должен помочь нам сделать одно небольшое, но важное дело. Сделаешь – дадим тебе пятьдесят баксов[30]. За такие деньги твоя Манька тебя от радости целовать будет. А вздумаешь с нами снова шутить, то я тебя крепко накажу. Знаешь как?

Кавказец запустил руку под сиденье и вытащил оттуда пистолет.

«ТТ, – мгновенно определил Мишка, – любимое оружие профессиональных киллеров. Вот так работнички с центрального телевидения! А Светка, Светка… Развесила уши».

– Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты еще раз плохо пошутишь? – повторил кавказец, приставив ствол к самому виску. – Башку твою прострелю! А потом мы тебя зароем где-нибудь далеко–далеко от этих красивых мест или привяжем к ногам камень и выбросим в реку. И пусть тебя ментовские собаки ищут. Так что, братан, напряги свою больную голову и решай сам, что лучше: полсотни баксов в кармане или пуля в башке.

– Не пугай его так сильно, Реваз, – рассмеялся сзади боксер, – а то он со страху весь салон завоняет, никаким дезодорантом не выветришь.

– Ну, господа киношники, тут и ежику все понятно, – решил играть до конца отведенную ему роль деревенского дурачка Мишка. – А ствол-то вам для чего? За жизнь свою опасаетесь или монашек пугнуть решили?

– Хорошо, что ты все понял, – мрачно сказал кавказец, не ответив на Мишкин вопрос. – Сделаешь дело, получишь свои баксы – и можешь греметь копытами, куда рога смотрят.

– Как это? – Мишка сознательно задавал им наивные вопросы, стараясь выудить как можно больше информации. – Вы хоть знаете, куда мы едем? Это добрых тридцать верст отсюда. А чем назад буду добираться? Нет, ребята, такие подвиги стоят дороже, чем полсотни баксов.

– А ты, оказывается, не такой простак, каким кажешься, – кавказец теперь рассмеялся. – Бабки, видать, любишь? А зачем они тебе? Кружку пива та деревенская телка и так нальет, самогонку сам наваришь из какого-нибудь дерьма. Зачем тебе деньги?

Мишка сделал обиженный вид.

– Ладно, брат, – кавказец похлопал его по плечу, – так и быть, накинем тебе за все неудобства еще двадцатник. Такие бабки ты на своем тракторе за год не заработаешь. А если постараешься хорошо сделать то, о чем мы тебя попросим, то эта девушка, которая едет с нами, исполнит любое твое желание. Ты даже представить себе не можешь, что она умеет!

В ответ молчавшая до сих пор девица ткнула Реваза ладонью и что–то резко сказала на его же языке.

«Точно грузины», – снова подумал Мишка.

– А что за дельце? – повернувшись вполоборота к кавказцу, спросил он. – Деньги просто так не платят. Даже папка мамку сегодня за так не целует.

– Ты пока дорогу показывай, Сусанин, – повернул его от себя кавказец. – Приедем на место – узнаешь. Только найди местечко поукромнее. Мы не хотим светиться. Лишнее это.

– Ну, теперь понимаю, – Мишка опять прикинулся дурачком. – Это чтобы всех снимать скрытой камерой, да?

Длинноногая девица скороговоркой что-то сказала своему соплеменнику, и оба громко рассмеялись.

– Знаешь, что она говорит? – кавказец повернулся к Мишке. – За такого умного и сообразительного джигита, говорит, я хоть сейчас готова замуж! Хотел бы такую невесту? Подумай, мы большой калым брать не будем, учтем твои заслуги.

Оба опять рассмеялись. В их гортанном, характерном для кавказцев разговоре, Мишка уловил одно знакомое ему грузинское слово: «чкара», то есть «быстро».

«Видать, торопятся, – он продолжал анализировать ситуацию. – Везде эти черные, даже сюда добрались. Из вас такие артисты, как из меня тракторист. Погодите, я ваши физиономии так отгримирую, что мать родная не узнает. Чего они надумали? Грабить монастырь? Не зря ж поговаривают, что там сохранились ценные иконы. Может, эти ребятки про все разнюхали? Интересно».

– Куда дальше, Сусанин? – спросил Реваз, когда они переехали по мостику через реку.

Выехав с берега, они взяли круто вправо и поехали по узенькой лесной тропинке, на которой виднелся лишь след подводы.

– А лучше дороги не мог найти? – забурчал кавказец. – Всю полировку обдеру об эти сучья и коряги по твоей милости.

– Ехали б в таком случае по своей милости, раз моя не нравится, – в тон Ревазу недовольно ответил Мишка. – Я к вам не напрашивался, сами просили показать дорогу покороче.

– Не скули ты за свою машину, – бритоголовый сладко потянулся на заднем сиденье, – купишь себе новую, покруче этого сарая на колесах.

– Сарай на колесах, говоришь? – повернулся к нему Реваз. – А знаешь, сколько мне за этот «сарай» Мага дает? Это же последняя модель!

Показывая дорогу среди едва заметных тропинок, разбегавшихся в разные стороны, они медленно, почти бесшумно подъехали к монастырю.

– Вот и приехали, господа артисты–киношники. Выходите, разомните ножки, подышите свежим воздухом. Мальчики налево, а девочки направо. А мне давайте то, что обещали. Глядишь, до вечера назад успею.

– Успеешь, – остановил Мишку Реваз. – И назад успеешь, и вперед успеешь. Везде успеешь, дорогой, не спеши.

Они вышли из джипа. Бритоголовый снова сладко потянулся, хрустнув суставами, а головастик, не стесняясь стоявшей рядом спутницы, стал тут же мочиться под дерево. Реваз открыл дверцу багажника и стал там быстро рыться.

– Слушай внимательно и ничего не перепутай, – захлопнув ее, он обратился к Мишке. – Сейчас ты один пойдешь в монастырь и найдешь там одну красивую девушку.

И тут он показал то, что вытащил из багажника: цветную фотографию Ольги с обложки иностранного журнала.

«Стюардесса! – чуть не вскрикнул от изумления Мишка. – Да это ж та краля, которую Пашка по весне в монастырь вез!».

– Эй, брателло, ты о чем думаешь? – Реваз заметил в Мишкиных глазах замешательство. – Сюда лучше смотри и запоминай, что говорю.

– Да так, просто баба красивая, – выкрутился из положения Мишка.

– В жизни она еще красивее, – подтвердил Реваз. – Так вот, сейчас иди в монастырь и найди ее. Запоминай хорошенько лицо, фотографию я тебе не дам.

– А чего запоминать? Краля! – Мишка делал вид, что внимательно рассматривает фото, на самом же деле лихорадочно пытался сообразить, для чего она им понадобилась.

– Нет, ты мне нравишься все больше и больше, – похлопал его по плечу Реваз. – Сразу видно настоящего мужчину. Но я тебя буду просить вот о чем: когда ты ее найдешь – она должна обязательно быть там! – постарайся выманить ее сюда. Скажи, что к ней приехали гости, родственники.

– А разве она тоже грузинка? – уже не сумев скрыть своего удивления, Мишка взглянул на Реваза и тут же понял, что выдал себя.

– Что значит «тоже грузинка»? – кавказец пристально посмотрел Мишке в глаза. – С чего ты взял, что тут есть грузины? Акцент услышал, да? А вдруг мы не грузины, а осетины? Или чеченцы? Ты не боишься, что мы чеченцы и сейчас зарежем тебя, как паршивую собаку за твое любопытство?

Мишка сделал полшага назад, но почувствовал, как сзади ему набросили на шею тонкую стальную удавку.

– Что ты еще хочешь узнать, прежде чем отправишься на тот свет? – Мишка услышал голос стоявшего за спиной бритоголового.

– Да я просто так, – Мишка решил еще оттянуть немного времени, – когда-то вместе с грузинами в армии служил, их ни с кем не спутаешь.

– Знаешь, брат, я очень не люблю любопытных, – Реваз подошел вплотную к Мишке и снял с его шеи удавку. – С ними всегда скучно. И потом есть такая народная мудрость: меньше знаешь – крепче спишь. Прошу тебя, дорогой, не задавай больше глупых вопросов. А раз тебе так интересно, кто она, то знай, что это моя родственница. Она сбежала из дому, а мы ее повсюду ищем. Понимаешь? Папа, мама волнуются, плачут, всех расспрашивают, куда делась их любимая дочь. А дочь в монастырь сбежала. Монашкой захотела стать. Глупых книжек начиталась. Вот мы и хотим повидаться с ней, поговорить по-родственному, душевно.

– Так сами б шли туда. Я в ваши дела не хочу вникать, – Мишка чувствовал, что Реваз не все договаривает.

– Дорогой, ты не знаешь наших обычаев, а объяснять нет времени. Я как брата прошу: найди и приведи ее сюда. Сотню баксов дам. Сотню!

– Да что она, коза, что ли, силой та веревке тащить?

– Веревкой не надо. Ты, брат, все с умом сделай. Ты ведь не такой глупый, по глазам вижу. Обойди монастырь, присмотрись. А когда найдешь ее, то подойди, ласково поговори. Она ласку любит. Скажи, что близкие люди приехали, гостинцы привезли. Попроси ее выйти сюда на минутку. Мы с ней вместе возвратимся, а ты домой пойдешь. Я тебе за это не только баксы, а еще кое-что дам.

И Реваз многозначительно подмигнул Мишке.

«И я вам кое-что дам, – подумал Мишка, застегивая куртку, – вот найду стюардессу, все у нее разузнаю, и если вы мне лапшу на уши вешаете, то я вам всем кое-что дам, особенно этому гиббону с удавкой».

– Так мы ждем тебя здесь, – решив тоже немного пройтись в сторону монастыря, сказал Реваз. – Главное – постарайся привести ее сюда. Остальное тебя не касается. Мы родственники, во всем разберемся сами, без лишнего шума. А тебя, брат, не забудем и отблагодарим.

«Вот оно что, – размышлял Мишка, шагая к монастырским воротам, – стюардесса им нужна. Любой ценой. А сами боятся нос сунуть. Почему? Не хотят светиться? Ну что ж, господа киношники, давайте еще малость поиграем в кошки–мышки».

Он подошел к монастырю, пошарил в карманах, нашел там горсть мелких монет и раздал их сидевшим на мокрых камнях нищим и странникам. Из-за дверей собора доносилось торжественное церковное пение, а сам храм был залит сияющим светом. Неуклюже перекрестившись, Мишка вошел вовнутрь.

16. ПОКРОВ

Ольга проснулась в разбитом состоянии, совершенно не чувствуя, что наступил престольный праздник, к которому готовилась обитель. Всю ночь ей плелся один навязчивый сон: она поднималась в лифте на верхний этаж большого дома. Уже погасли указатели высоты, а лифт все скользил и скользил вверх. Наконец, кабина остановилась на берегу совершенно пустынного берега, где у самой воды обрывались стенки лифтовой шахты. Ольга вышла из кабины, и тут же увидела громадную океанскую волну. Она бросилась бежать в сторону берега, но ее ноги стали сразу непослушными, ватными, чужими. Она уже слышала за спиной нарастающий гул страшного вала, а ноги не пускали, все глубже увязая в липком морском песке. Потом появились солдаты в камуфляже. И снова эта громадная, величиной с целый дом, океанская волна.

Чувство разбитости и усталости, с которым она проснулась, постепенно сменилось другим – странным ожиданием какой-то встречи. Это чувство не покинуло ее даже тогда, когда Ольга перед самым началом великого повечерия столкнулась во дворе монастыря с Пашей, который привез ее с вокзала в этот пустынный лесной край.

Рядом с ним стояла его жена Лена, хрупкая, как тростинка, больше похожая на подростка, чем на замужнюю женщину, мать.

– Я думал, что ты давно рванула из этой дыры, – рассмеялся Паша, знакомя Ольгу со своей женой.

– А кому б остались ваши сапожки? – Ольга улыбнулась, посмотрев на Лену с большой плетеной корзиной в руках.

Все спешили в храм, где уже начиналось архиерейское богослужение. Владыка Исидор – восьмидесятилетний архиерей, почти высохший от строгого аскетического образа жизни и молитвенного труда, всегда приезжал в Заозерский монастырь на Покров и не переставал восторгаться здешней красой.

– В раю живете, – говорил он монахиням. – В столичных монастырях одна суета: туристы, иностранцы, корреспонденты, фотографы. А вы уже почти в раю: молитесь, трудитесь, Бога славите вместе с природой. Не ропщите на трудности и тесноты жития вашего, они есть прямой путь в Царство Небесное.

Под перезвон монастырских колоколов владыка вошел в храм, по ходу благословляя людей, выстроившихся в живой коридор от паперти собора и до ворот обители. Когда архиерей скрылся в глубине алтаря, открылись Царские врата, и протодиакон Василий, много лет сослуживший владыке, густым басом возгласил начало:

– Восстаньте!

И тут же архиерейский хор, приехавший вместе с Владыкой, торжественно запел:

«Приидите поклонимся Цареви нашему Богу…».

Ольга стояла в самом углу собора и не видела всего великолепия. Она лишь успела заметить, как над головами людей поплыла горящая свеча, а по всему собору разлилось сладкое благовоние ладана. Толпа немного расступилась, делая проход, и протодиакон, похожий на древнего библейского пророка с длинной седой бородой, горящим взглядом, величественно и неспешно совершал каждение возле святых образов. Тем, кто стоял сзади, были слышны лишь колокольчики архиерейского кадила и видны клубы слегка голубоватого дыма.

Ольга относилась к вечерним богослужениям с каким–то особым трепетом и любовью. Но сейчас она стояла в самом дальнем углу возле большого подсвечника, в глубине души сожалея о том, что ей выпало такое послушание. Толпа теснила ее все дальше и дальше. Кроме того, она ощущала на себе пристальные колючие взгляды. Ей казалось, что на нее смотрят не просто любопытные, которые вдруг увидели среди послушниц красивое женское лицо, а смотрят с пристрастием. Не в силах побороть искушение, Ольга то и дело оборачивалась, надеясь встретиться взглядом с теми, кто следил за каждым ее движением, но не находила никого. Тогда она опускала глаза и снова жалела о том, что стоит здесь, в темном углу, а не там, где торжественно и красиво звучала похвала Покрову Божьей Матери:

«Днесь благовернии людие светло празднуем, осеняеми Твоим, Богомати, пришествием…».

Приближалось шестопсалмие. Вслед за другими послушницами Ольга стала гасить горящие свечи. Собор погружался в полумрак, и лишь мерцание зеленых огоньков лампад возле икон давали представление об окружающем пространстве. В этой темноте Ольга не увидела, а почувствовала, как кто-то неуклюже пробирался в ее сторону. Стоявшие рядом старушки недовольно зашикали, но тот, кто упрямо протискивался сквозь плотную стену народа, лишь огрызался и продолжал свое движение, наступая в темноте на ноги людей, сумки и корзинки.

– Прямо как медведь, – подумала Ольга, но тут же осекла себя. – Господи, прости меня.

Возня не прекращалась, и уже через мгновение Ольга почувствовала дыхание «медведя» на своем затылке. Она уже хотела повернуться, чтобы сделать замечание, как неожиданно услышала голос:

– Не верти головой, стюардесса, ты не в цирке.

Мишка! Мишка–спецназ! Ольга сразу узнала его немного хрипловатый, прокуренный голос, но не могла понять причину его появления возле себя. Словно угадав ее мысли, Мишка снова вполголоса сказал:

– Стой, как стоишь, стюардесса, и не подавай вида, что слышишь меня. Я весь монастырь облазил, а ты здесь, как курица во время дождя, под лестницей спряталась…

Одна из стоявших рядом старушек снова зашикала:

– Как не стыдно! В храм Божий пришел, а языком чешет. Сейчас шесть псалмов читают, в это время даже ангелы на небе молчат, а он языком ляскает. Грех!

Ольга слегка повернулась к Мишке и приложила палец к губам, давая понять, что сейчас действительно нельзя разговаривать. Но Мишка был неумолим к просьбам. Единственное, что он сделал в угоду богомолкам, так это перешел на едва уловимый шепот:.

– Слушай внимательно и быстро соображай, потому что времени в обрез. Родичи твои соскучились крепко, меня послали за тобой…

Ольга резко повернулась и вскинула на Мишку испуганные глаза.

– Сказал же тебе: не верти головой. Мне самому многое не понятно. Приехали твои родичи, стоят недалеко отсюда. Говорят, что сильно соскучились. Одного, дебила такого, Додиком зовут. Второго – грузина – Ревазом. С ними еще один, похожий на Фантомаса, с бритой головой, и бабенка наштукатуренная. Соображаешь? Уж очень хотят повидаться с тобой, мне бабки хорошие обещали, если я тебя найду и приведу к ним. Что будем делать?

Кровь мощным фонтаном ударила в голову. От резкой боли в затылке Ольге стало плохо, и она почувствовала, что сейчас потеряет сознание и упадет возле подсвечника. Ее состояние передалось подпиравшему сзади Мишке. Он легко взял ее под локти, давая понять, что находится рядом, и снова тихо зашептал на самое ухо:

– Держись, стюардесса! Мы не таких фраеров на место ставили. Мне твои родичи сразу не понравились. Нутром чую, что лапшу вешают, не от родственных чувств они тебя в лесу дожидаются. А ты что, впрямь от родителей в монастырь сбежала?

– Мои родители погибли, когда я еще девчонкой была, – нашла в себе силы ответить Ольга.

– Вот оно что..., – Мишка на секунду замолчал. – Я и говорю: мне твои родичи сразу не понравились. Душком от них попахивает недобрым.

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешницу, – тихо взмолилась Ольга. – Матушка, Царица Небесная, Заступница, вразуми, что делать!

– Стой тут тихо и молись своим угодникам, а я пойду потолкую малость с твоими родичами, – Мишка опять слегка сжал ее локти, напоминая о своем присутствии. – Они, видать, меня уже заждались в лесу, да и время сейчас не летнее. Пойду, пообщаюсь с ними малость.

– Как же тебе не стыдно, бугай ты эдакий! – старушки снова зашикали на Мишку. – Страха Божьего совсем нет. А накурился, накурился как! За версту смердит, как из бочки поганой.

Шестопсалмие закончилось, и собор снова наполнился сиянием сотен свечей. Только сейчас Ольга заметила, что Мишка тоже держал несколько свечек. Он отдал их Ольге, незаметно подмигнул и к всеобщему возмущению снова стал пробираться сквозь толпу к выходу.

Быстро темнело. Мишка вышел за монастырские ворота, поднял воротник куртки и пошел в сторону леса. Он решил возвратиться другой тропинкой, откуда та компания не могла ждать его появления. Ловко, словно лесной зверь, вскарабкался по крутому оврагу, прислушиваясь к доносившимся звукам. Двое – Реваз и бритоголовый – стояли возле джипа и негромко разговаривали, затягиваясь дымом сигарет. «Спецназ» решил действовать.

Первым внезапное появление Мишки заметил бритоголовый.

– Тебя за чем посылали? – угрожающе сказал он, разматывая стальную удавку. –Где девчонка?

Мишка спокойно шел, оценивая ситуацию. Бритоголовый стоял впереди, грузин облокотился на капот джипа, головастик с девицей сидели в машине, наслаждаясь музыкой.

– Ты что, не понимаешь? Где девчонка?

Грузин остановил бритоголового и пошел навстречу Мишке сам, опустив руку в левый боковой карман кожаной куртки.

«Вот и молодец, – подумал Мишка, сокращая расстояние. – В боковом кармане ствол не носят – только нож или бандитский кастет. Сейчас ты мне сам покажешь эту игрушку».

– Да нет ее там, только ноги зря бил, – Мишка остановился, ожидая развязки.

– Как это нет? – Реваз вплотную подошел к «Спецназу» и пристально посмотрел ему в глаза. – Как это нет, когда я точно знаю, что она там? Уши нам шлифуешь?[31]

Мишка заметил, как рука в кармане дернулась. Он тут же перехватил удар, подставив правую руку, а левой заломил Руку Реваза за спину и что есть силы пнул ногой в сторону опешившего от неожиданности бритоголового. Реваз со всего маху перелетел через капот джипа и ударился головой в лобовое стекло. Нож, так и не успев раскрыться, отлетел далеко в сторону и потерялся в пожухлой листве.

– Ах ты..., – бритоголовый натянул удавку упругой струной и сделал прыжок в сторону Мишки. – Как только ты сел в машину, мне все время хотелось накинуть эту петлю на твою бычью шею.

Бритоголовый вдруг остановился, выпустил один конец удавки, другой несколько раз обмотал вокруг запястья, а свободный конец с набалдашником стал быстро раскручивать, ловя момент для удара. Но Мишка сам сделал шаг вперед и резко выбросил руку навстречу свистящей удавке. Она обвилась вокруг его запястья и сдавила руку с такой силой, что легкая куртка мгновенно треснула, и стальная леска до крови впилась в кожу. Бритоголовый по инерции качнулся вперед и тут же напоролся на сокрушительный удар Мишкиного кулака. Второй удар окончательно лишил его чувств и свалил на землю. «Спецназ» размотал удавку с запястья, потом освободил руку бритоголового и кинул стальную леску рядом с ним, презрительно плюнув:

– Дома на унитаз повесишь.

Тем временем Додик со своей спутницей помогали Ревазу прийти в себя и встать на ноги. На лобовом стекле джипа виднелась вмятина, сама ж голова кавказца была разбита так, что кожа на лбу лопнула, а кровь залила все лицо.

– Брат, – Реваз оттолкнул от себя помощников, – ты сильно пожалеешь о том, что сделал.

– Не знаю, о чем я пожалею, – Мишка резко ткнул Реваза пальцем в грудь, – а вот вы, наверное, уже пожалели, что сюда сунулись.

– Брат, – Реваз выплюнул сгусток крови и поломанные передние зубы, – ведь ты даже не представляешь, на кого руку поднял. Ты даже представить себе не можешь, что мы тс тобой сделаем!

– Заметь, грузин, что первым не я, а ты руку поднял. К тому же с ножом. Какой ты мне после этого друг, товарищ и брат? Ты бандюган, и дружки твои тоже. Так что извиняйте, господа, что не оказал вам кавказского гостеприимства, – Мишка спокойно смотрел в кипящие злобой и ненавистью глаза Реваза. – Советую и вам крепко подумать, на кого вы нарвались.

– И кто ты такой? – Реваз насмешливо посмотрел на Мишку и снова сплюнул сгусток крови прямо под ноги ему.

– Третья рота спецназа. Диверсионная разведка.

– А тут что делаешь? – улыбка сошла с лица Реваза.

– Монастырь охраняю. На полставки.

– Спецназ, говоришь? – Реваз сверлил Мишку злобным взглядом. – Мне всегда казалось, что там служат люди с головой на плечах. А теперь вижу, что ошибался. Мы же тебя как брата просили об одной маленькой услуге, бабки давали хорошие. А ты как с нами поступил? Куда мы теперь в таком виде?

– Только в райцентр, – Мишка похлопал Реваза по плечу. – Там больничка небольшая есть. Тебе швы на лоб срочно наложить надо, иначе кожа к утру до самой задницы расползется.

– Ты мне одно скажи, шутник: ее видел? Видел или нет? Что она тебе сказала? Я же знаю – мамой клянусь, могилами предков! – она тут!

– Видел – не видел, – Мишка провел рукой по сверкающей полировке джипа. – Ну, если вам так интересно, то сказала она вот что: нехорошо, говорит, обманывать людей. Грешно это. Тем более говорить про покойников, что они живы. Ведь у нее нет родителей? А зачем вы мне лапшу вешали про папу и маму?

– Да, она выросла без родителей! – Реваз в бешенстве подскочил к Мишке, схватив его за порванный рукав. – Зато есть близкие родственники, друзья, которых она кинула. Умнее всех захотела быть. Мы хотим с ней разобраться.

– И для этого прихватили ствол, нож, удавку?

– А ты не знаешь, чем крыс ловят? Стальной удавкой на пружине! Раз! – и башка долой, только хвост дергается.

– Ну, грузин, ты свою родственницу вообще ни во что ставишь. Какая же она крыса? Уж если тут кого и сравнивать с крысой, то это скорее…, – и Мишка кивнул на длинноногую. Та, перехватив его взгляд, бросила резкую фразу по-грузински и села в машину.

– Крыса! – Реваз продолжал держать Мишку за рукав куртки. – Да, настоящая крыса, потому что скрысятничала! Она взяла чужое и тем самым не просто обидела, а кровно оскорбила всех нас. Она нарушила наши законы, потеряв совесть!

– Ну да, вас, бедных, обидишь, – Мишка опять провел рукой по гладкой полировке машины.

– Что ты понимаешь в наших делах? – Реваз был готов разорвать Мишку. – Что ты знаешь о наших понятиях? У нее «общак»! Целая касса, на которую работало много людей, а она спряталась в монастырь, думает, что так получится все прибрать к своим рукам! И что никто не узнает, где она прячется. Если б ты был немного умнее, то притащил ее сюда, как паршивую овцу, собаку. Но, видать, это твоя беда, что вместо мозгов у тебя…

Реваз не успел закончить фразу, как от мощного удара в грудь снова оказался на капоте, уткнувшись головой в лобовое стекло джипа. Длинноногая и Додик бросились на помощь. Мишка схватил головастика за ворот и притянул к себе:

– А со мною что хотели сделать? А с девчонкой?

– Это все их идея, – трепыхался головастик, – я тут человек случайный, мне совсем не хотелось ехать, лезть в их дела...

– Заткнись! – осекла его девица.

– Между прочим, господа, – Мишка отпустил Додика и помог затолкать Реваза на заднее сиденье джипа, – пора платить по векселям. Вы мне много обещали, но пока что кроме неприятностей ничего не сделали.

Головастик достал портмоне, вытащил оттуда две стодолларовые купюры и протянул их «Спецназу».

Мишке явно надоела эта компания. Он открыл багажник джипа, нашел там иностранный журнал с фотографией Ольги на обложке и аккуратно вырвал ее оттуда, решив взять с собой.

– Извиняйте, коли что не по-вашему вышло, – сказал он на прощанье. – Мы люди простые, малограмотные, зла никому не желаем, но и себя в обиду не даем. Как там в старину говорили? Кто к нам с мечом – тот от меча. Ну а кто с ножом или удавкой – тот… Короче, счастливого пути, господа артисты.

Домой Мишка не пошел. Было уже совсем темно, моросил дождь. К тому же сильно болела рука. Он решил заночевать в монастыре, надеясь встретить там односельчан. Однако знакомых в храме не было. На ночь остались лишь заезжие издалека паломники. Послушницы неслышно сновали по опустевшему собору, помогая гостям устраиваться на ночлег. Мишка осмотрелся. В самом дальнем углу, где он нашел Ольгу, стояла никем не занятая широкая дубовая лавка. Морщась от боли, он осторожно снял с себя окровавленную куртку, сложил ее вдвое, сунул под голову, а сам растянулся во весь свой богатырский рост. Прямо над собой он увидел старинную монастырскую фреску: Богоматерь держала в руке сияющий плат, а двое – не то странников, не то нищих – в умилении смотрели на Нее.

Боль пульсировала по всей руке и не утихала.

«Хорошие «артисты», – подумал Мишка, – придется не только им, но и мне к врачу идти. Все-таки надо было их тряхнуть на прощанье. Работнички с центрального телевидения…».

Он достал из кармана носовой платок и обернул им разбитое в кровь запястье. Потом повернулся на бок, вытянув больную руку вдоль бедра и начал дремать. Вдруг он почувствовал, что кто-то тихо подошел к нему и накрыл шерстяным одеялом. Мишка открыл глаза и увидел прямо перед собой Ольгу. Та смотрела на его окровавленную руку.

– Об корягу зацепился, – Мишка спрятал руку под одеяло, не желая лишних объяснений. – Пустяки. До свадьбы заживет.

Ольга тут же быстро пошла к дверям, бросив на ходу:

– Я сейчас вернусь.

Она действительно быстро возвратилась, держа в руках бинт, йод и баночку с перекисью. Не слушая Мишкины возражения, она умело обработала рану и сделала перевязку.

– Теперь точно заживет до свадьбы, – улыбнулась она и накрыла руку одеялом.

– До чьей свадьбы: твоей или моей? – Мишка тоже сделал попытку улыбнуться.

– Ну, мне это событие уже не грозит. Выходит, будем ждать приглашения на твою свадьбу.

– А почему это тебе не грозит? Девчонка ты красивая, в самом соку.

Ольга никак не отреагировала на эти слова, а снова посмотрела на окровавленную руку:

– Хороша коряга, видать. А те, что со мной хотели повидаться, тоже так поцарапались?

– Нет, с теми ребятами врачу работы больше будет, особенно твоему землячку из солнечной Грузии. Но они сами виноваты. Во-первых, забыли сказать волшебное слово «пожалуйста», когда просили разыскать тебя, а во-вторых, стали мне лапшу вешать, а я этого не люблю.

Ольга посмотрела Мишке в глаза:

– А попроси они ласково, сдал бы меня им?

«Спецназ» повернулся на спину и, помолчав немного в каком–то раздумье, ответил:

– Пустой это разговор, стюардесса. Меня жизнь научила узнавать человека без лишних слов. А их очи карие мне сразу не понравились. Да и сами они гнилые ребята, одна труха внутри. Прости, что так отзываюсь о твоих родичах.

– Да не родичи они мне вовсе, – Ольга присела на край лавки. – Так, нашему забору двоюродный плетень. После всего, что случилось, ты мне родич больше, чем все они, вместе взятые.

– Послушай, стюардесса, а правда, что…, – Мишка запнулся.

– Что именно? – настороженно спросила Ольга.

– Правда, что ты грузинка? – выкрутился Мишка.

Ольга улыбнулась:

– Это с какой стороны смотреть. Если с папиной, то нет. Он потомственный казак с Терека, внук атамана, военный летчик. А если с маминой, то правда. Она была из древнего хевсурского рода. Слыхал про такой горный край – Хевсуретию?

Теперь улыбнулся Мишка:

– Не только слыхал, но и бывал недалеко, когда мы одну банду по горам преследовали. Они скрывались как раз в тех краях. Красивые места. Век не забуду.

Мишка помолчал, снова собираясь с мыслями.

– Вот ты говоришь, с какой стороны смотреть. А с какой стороны они брешут или правду говорят, что ты от них убежала, да еще кое-что с собой прихватила? Если хочешь – не отвечай. Твои дела, твои проблемы...

– Да с какой ни смотри – правды все равно в их словах нет, – серьезно ответила Ольга. – Только грязь. Долго рассказывать.

– А куда спешить? До утра все равно далеко.

– Вот и отдыхай до утра, а у меня еще дела есть, – Ольге не хотелось ворошить прошлое в такой праздник. – Им хотелось много и сразу. Узнали, что хозяина нет, вот и решили прибрать его дела к своим рукам. Теперь меня ищут, чтобы я им все секреты открыла. А не знают, что нет больше не только хозяина, но и секретов его жизни. Да и меня тоже нет – той, кем я была в прежней жизни. Умерла я для них, понимаешь?

– Мудрено говоришь, стюардесса, – Мишке не хотелось лезть в душу Ольге. Он посмотрел на фреску, которая была над его головой, и спросил:

– А что это у вас за праздник такой – Покров? Кто кого покрывает?

И взглядом указал на фреску.

– Матерь Божия покрывает всех людей покровом Своей любви и сострадания. Это древний праздник. Был давно в Византии небольшой городок Влахерн, а в нем храм на честь Пресвятой Богородицы. И вот подошли однажды с моря турки и окружили город со всех сторон. Христиан мало, рядом дети, женщины, старики. Что делать, откуда ждать помощи? Тогда все жители – и стар, и мал – собрались в своем храме на молитву. Стали со слезами просить Пречистую Матерь, чтобы Она отвела беду. На дворе ночь непроглядная, с моря турки наседают, вот–вот начнут пускать кровь христианскую. Страшно всем… А в начале четвертого утра, когда в храме шла служба, одному из тех, кто там был – юродивому Андрею – открылось дивное видение…

– Какому такому юродивому? Такому? – уточнил Мишка, покрутив пальцем у виска. – Ну да, им многое покажется. У нас в деревне, например…

– Сам ты..., – Ольга осекла Мишку и осеклась сама, чтобы не повторить тот же жест. – То святые люди были. Между прочим, святой Андрей был очень грамотным, образованным человеком. И больше не смей никогда называть этих Божьих людей, как только что сказал. Грешно это. Так вот, он вдруг увидел, как купол храма растворился, за ним показалось небо, только не такое, как мы видим, а необычное, сказочное небо. И с него на сияющем облаке прямо к молящимся людям в храме спускалась Сама Пречистая Дева, а вокруг Нее – святые пророки, апостолы, угодники, ангелы. Раскрыла Она над людьми Свой омофор, покрыла всех, кто собрался в храме на молитву, и отвела беду от их города.