Самервил

Правда там, где сердце

Когда известного английского писателя и литературного критика Чарльза Перси Сноу спросили, кто из молодых прозаиков Великобритании кажется ему наиболее талантливым, он, не задумываясь, ответил: «Сьюзен Хилл. Я давно слежу за ее творчеством, а моя жена, Памела Хэнсфорд Джонсон, вправе считать себя ее крестной матерью. Она заметила Сьюзен Хилл, когда еще никто о ней ничего не знал, и с похвалой отозвалась о ее первых пробах пера. Сьюзен Хилл — прирожденная писательница».

Признание к Хилл пришло очень рано: в 1970 г. в возрасте двадцати восьми лет молодая писательница, на счету которой было уже, правда, три романа, стала лауреатом одновременно двух видных литературных премий Великобритании: Сомерсета Моэма за роман «Я — в замке король» и Совета искусств за сборник рассказов «Альбатрос». Не остались без внимания и более поздние ее произведения: роман «Ночная птица» (1972) был удостоен премии Уайтбреда, а второй сборник рассказов, «Когда поют и танцуют» (1973), премии Ллеввелина Райса.

Британские критики часто и не без оснований сравнивают Сьюзен Хилл с Джейн Остин, классиком английского романа XIX в., мастером точнейших социальных наблюдений и тонкого психологического рисунка. Как и у Джейн Остин, границы изображаемого Сьюзен Хилл сужены; небольшие провинциальные, душные в своей скуке и монотонной череде дней города, поселки, деревни, больницы, заброшенные поместья — вот где происходит действие ее книг. Есть у нее и свои постоянные герои. Мужчины, женщины, старики, дети, подростки. Самые обыкновенные. Только еще и несчастные, хоть в чем-то, да обездоленные жизнью. Несколькими уверенными мазками Сьюзен Хилл умеет нарисовать скупой, но объемный социальный портрет ее персонажей: крестьян, к описанию быта и нравов которых она обращается очень часто («Дочка Хэллоранов», «Четки зеленые и красные»), представителей английского среднего класса в его разных градациях — от верхней (родители Самервила в рассказе «Самервил», семья Вильяма в рассказе «Человек-слон») до низшей (няня в больнице в «Друзьях мисс Рис», лавочники в рассказе «Самервил»), «золотой молодежи» («Осси»).

И все же главный угол писательского зрения Сьюзен Хилл этико-психологический. Сквозь тяготы быта, житейские неурядицы, сквозь то, что спешащему человеку второй половины XX века может показаться случайным, преходящим, а потому даже и неважным, Сьюзен Хилл вглядывается в самую глубь сущего. В одиночество и страх, оттого что враждебный, холодный мир, где живут ее герои, стискивает железным кольцом; в любовь — самый ценный дар, в надежду…

Проза Сьюзен Хилл — полный тончайших оттенков рассказ о душе человека, о ее смерти и ее рождении. Сила этого рассказа тем более велика, что писательница как бы устраняется из повествования, во всяком случае не навязывает своего суждения читателю. Простые, отнюдь не жалостливые и совсем не возвышенные слова; пронзительные в своей выверенности и точности детали обнажают одиночество, горе, отчаяние или же внезапное рождение живого чувства до такого предела, до такой почти осязаемой ясности, что минутами возникает ощущение ожога, подлинной физической боли.

Сьюзен Хилл много и хорошо пишет о детях. Детство — первое столкновение с жизнью, пора рождения личности. Вильям, маленький герой рассказа «Человек-слон», — добрый, послушный ребенок. Он готов смотреть на мир глазами близких ему людей; он безоговорочно верит всем суждениям своей няни Фосет, не допуская мысли, что эта недалекая женщина может быть хоть в чем-то не права. Но душа этого мальчика до странности пуглива: он любит одиночество, сторонится сверстников, с каким-то надломом, остро ощущает зло, притаившееся за самыми знакомыми предметами. Ужас, близкий к отчаянию, охватывает Вильяма на детском празднике, где приятель няни Фосет, работающий затейником в богатом отеле, выступает в роли огромного слона. Все дети веселятся: им очень нравится, когда этот нелепый слон берет их на руки. Все — кроме Вильяма. И Человек-слон, такой реальный в описанной Сьюзен Хилл ситуации, постепенно в сознании читающего становится жутким символом безобразных гримас безжалостной, убогой жизни.

Зло у Сьюзен Хилл не абстрактная категория, не сила, изначально присутствующая в мире. Зло творят обстоятельства и люди. Полон глубокой иронии образ Человека-слона: унизительная маска, надетая ради заработка, скрывает усталое лицо человека, который сам — жертва жизни, ступающей по таким, как он, своими слоновьими шагами.

Жизнь исковеркала Человека-слона, но как ей удалось столь рано напугать маленького Вильяма? Жестокость внешнего мира, подобно огромной раковой опухоли, проникает в рассказах Сьюзен Хилл и в самое сокровенное пристанище человека — в его дом, отравляет страшным, самым убийственным ядом равнодушием. Вильям, как, впрочем, и другие малыши Сьюзен Хилл, — жертва холода, парализовавшего его душу с детства, жертва собственной матери, для определения которой Хилл найден всего один, но уничтожающий в своей иронии образ женщины в «серо-жемчужной гостиной».

Таких жертв людской черствости, эгоизма, себялюбия, ханжества, лицемерия, нетерпимости у Хилл множество. В неправильной, «стылой» семье вырос Самервил, ненавидящий свою сестру. Блестящий, очаровательный студент Оксфорда Осси — сын еще одной «никчемной матери». Этот напоминающий молодого Оскара Уайльда юноша, которому прочили блестящую карьеру, кончает свои дни продавцом безобразных заводных игрушек: уточек-раскоряк, обезьянок-велосипедистов, безостановочно и бессмысленно крутящих колеса… Как и маска слона в рассказе «Человек-слон», механические игрушки становятся еще одним символом пустой, суетной жизни. Жертва косности и Марта из рассказа «Самервил». И даже быстро сгоревшую маленькую дочь Хэллоранов погубил не только непонятный недуг, но и духовная черствость родителей, не подозревающих, что их больному ребенку нужно тепло…

Сьюзен Хилл бесконечно высоко ценит так редко встречающееся в жизни ее героев благословенное тепло домашнего очага и другой человеческой души. Отблеск этого животворного тепла лежит на образе Бартона, с именем которого у Самервила связано все самое светлое, дерзновенное. Однако обаяние личности Бартона в немалой степени объясняется внутренними духовными силами, которые дала ему его дружная, умеющая радоваться семья. Сочувствие, сострадание для Сьюзен Хилл — надежная защита от самых больших несчастий. С нескрываемой завистью говорит Марта о родных своей подруги, как и она, родившей ребенка без мужа. Но ее не затравили, как Марту, напротив, семья стала нравственной поддержкой в постигшем ее горе. Сочувствие мадам Кюрвейе скрашивает тягостную жизнь горбуна Марселя («Четки зеленые и красные»); привязанность дочки Хэллоранов озаряет страшное существование глухонемого Нэйта Туми.

Жизнь ломает многих: болезнь навсегда приковывает к постели мисс Рис, рождается горбун, умирает девочка. Насмотревшись на бесконечный поток людской злобы, горя, одиночества, кюре Беньяк видит все меньше и меньше смысла в происходящем. Озлоблен непрекращающимися несчастьями крестьянин Альбер: падежом скота, смертью ребенка, рождением сына-урода. Ненавидит жизнь Нелсон Туми, безобразна в своей злобе няня Уэзеби, возможно, убийца мисс Рис.

Но среди людского горя и страдания, захлестнувших страницы рассказов Сьюзен Хилл, попадаются удивительные несломленные души, излучающие свет. Прочитав историю крысолова Нелсона, нетрудно представить, каким бы мог стать глухонемой Нэйт. К тому же его каждодневно окружает не только физическое молчание, его преследует молчание душ, чурающихся, суеверно боящихся его страшной профессии гробовщика. И в этих жутких обстоятельствах Нэйт остается человеком.

Важно увидеть, что добро, как и зло, у Сьюзен Хилл — категория отнюдь не метафизическая. Добро, как и зло, творится людьми. Душа Нэйта жива, потому что рядом с ним был не только озлобленный брат, но и добрая, жалеющая его сестра, потому что немоту его жизни озарило общение с маленькой девочкой. Одно сердце стучится в другое… Это закон жизни для Сьюзен Хилл. Стучится сердце несчастной мисс Рис, заточенной в богато обставленной больничной палате. Стучится сердце горбуна Марселя, забитого несчастного урода, сохранившего чистую, незапятнанную злобой душу, стучится сердце опозоренной Марты.

Часто, слишком часто мир отвечает безразличным молчанием на этот зов. Безысходной тоски полон взгляд мисс Рис, обращенный в пустой сад. Желание Осси развлечься — не попытка бесшабашного человека вытянуть у приятеля лишний фунт, но крик его мятущейся, гордой души, тайно мечтающей, что ее, быть может, отогреют участием, которое не измерить фунтовой бумажкой. Остаются без ответа письма Марты.

На стук усталого, измученного сердца у Сьюзен Хилл нередко откликаются дети, в которых жизнь еще не успела уничтожить врожденное умение слушать и слышать. На безнадежный, невыговоренный, лишь застывший в глазах зов мисс Рис о помощи откликается мальчик, с детства уже сам брошенный, еще не понимающий, но всем сердцем чувствующий, что мисс Рис необходимо его присутствие.

Во всех рассказах Сьюзен Хилл есть смерть. Умирает мисс Рис, умирает дочка Хэллоранов, умирает мадам Кюрвейе, умирает Осси… Смерть для Сьюзен Хилл — тоже закон сущего, имеющий трагически высокую власть над оставшимися в живых. Мы даже толком не знаем, при каких обстоятельствах умер близкий Самервилу человек, его друг Бартон. Да это и неважно. Важно, какие нравственные последствия имела эта смерть для судьбы Самервила. Она еще больше ожесточила его, превратила в живого мертвеца.

Всего в нескольких фразах рассказывает Сьюзен Хилл о сестре глухонемого Нэйта Туми, Берте. В девятнадцать лет она вышла замуж, видимо за хорошего человека, сразу принявшего в свою новую семью ее глухонемого брата. Тем горше была утрата Берты, когда всего через год после свадьбы молнией убило ее мужа. После похорон Берта носила только черное. Но смерть, убив в ней женщину, оставила живой душу. Научила еще больше сострадать чужому горю. Тема братства людей в горе, лишь пунктиром намеченная в рассказе «Дочка Хэллоранов» в линии Берты и ее мужа, стала стержнем самого светлого произведения Хилл — повести «В весеннюю пору года» (1974).

В страшных физических муках умирает отданная родственниками в больницу бабка Марты из рассказа «Самервил». И эта смерть имеет неожиданное, глубокое воздействие на души живых. Слишком рано познавшая жизнь, циничная, неизвестно от кого забеременевшая Марта была уверена, что ей будут безразличны болезнь и смерть бабки. Но бабка оказалась единственным существом, не корившим Марту за проступок. И в пустой девушке просыпается жалость…

Непосредственная близость смерти — безобразной, таинственной, существующей в реальной жизни, а не на пожелтевших от времени листках письма Бартона, пробуждает и Самервила. Впервые за много лет он выбирается из своего укрытья и идет взглянуть на умирающую бабку Марты, совершенно чужого ему человека. И хоть он в ужасе бежит из больницы, короста эгоизма дает трещину.

Впервые за долгие годы душа пробуждается от спячки. Самервил уговорил себя, что одиночество — это и есть счастье, что у него есть необходимое и желанное. Но внезапно он видит свое истинное лицо, понимает, что он — плохой человек, и, главное, осознает, что от себя, от нравственной ответственности перед людьми не спрятаться за стенами богатого дома. Самервил обуздал природу в своем идеально ухоженном саду, долго изучал повадки ежа и, наконец, приучил его к себе. А жизнь, не терпящую никакой искусственности, он подчинить своим ложным законам не смог. Она ворвалась в его размеренный быт, приняв облик молоденькой беременной женщины, которая из глубины собственного несчастья сумела докричаться до его оглохшего сердца.

Сьюзен Хилл — писательница слишком суровая и жестокая, чтобы рисовать светлые диккенсовские идиллии торжества добра. Мало что меняется к лучшему в судьбе ее героев. Жизнь оказывается сильнее: она с детства выбивает из-под ног основу, а случай, обернувшись болезнью, несчастьем, коверкает душу, озлобляет, губит. Малыш становится невольным виновником простуды, а потом и смерти мисс Рис, людская молва, конечно, объясняет смерть дочки Хэллоранов дурным глазом гробовщика Нэйта Туми. Не успев родиться, душа Марты сразу же умирает. Обстоятельства оказываются сильнее; стремясь вырваться из капкана своей семьи, Марта убивает ребенка, но гибнет как личность. Вот так вера, точнее, надежда, что можно достучаться в любое сердце, приобретает особый драматизм в трагическом мире Сьюзен Хилл.

Лаконичные рассказы Сьюзен Хилл содержат в себе историю целой человеческой жизни. В этой лишенной какого-либо дидактизма прозе очень важна вся поэтика повествования, мелодичное, как в музыкальном произведении, сцепление одного эпизода с другим, емкая, обладающая силой символа деталь.

Сьюзен Хилл любит группировать своих персонажей в своеобразные пары, с тем чтобы, столкнув противоположности, маску и лицо, помочь читающему без особого нажима увидеть суть. Вот они — ученый Самервил, суждения которого усвоили многие, и недалекая Марта, кюре Беньяк и убогий Марсель, крысолов Нелсон и глухонемой Нэйт, тетя Спенсер и няня Уэзеби. Но к этим парам неприложимы обычные мерки.

Хилл как бы говорит: «Вглядитесь пристальнее. Правда — не на поверхности. Она глубже, там — где сердце». Кюре Беньяк и Марсель. Оказывается, что образованный — невежда, а невежда владеет высшим знанием. В могилу мадам Кюрвейе, единственного человека во всей деревне, видевшего в Марселе живое, ранимое существо, этот несчастный зарывает свою самую дорогую игрушку — четки. Четки в символическом плане приближают Марселя к кюре. Но четки в руках кюре — давно уже только бессмысленная игрушка, стандартный атрибут. Тогда как четки в руках Марселя — знак истинного знания, мудрости души, которая пробуждает в конце рассказа духовно умершего кюре, возвращает ему утраченную гармонию бытия.

А контрасты холода и жары, порядка и буйства природы «Самервила» помогают создать особое внутреннее напряжение в этой строгой прозе, подвести читающего к нужному выводу.

Хотя в книгах Сьюзен Хилл нет броских примет времени, по которым было бы легко реконструировать Англию сегодняшнего дня, им нельзя отказать в значительности. И не только потому, что мастерски написанные, глубоко психологичные повести — лишнее доказательство органичности жанра рассказа для британской послевоенной прозы. В ряду имен первой величины: С. Моэма, В. Притчетта, У. Тревора, Дж. Кэри, Г. Бейтса, А. Кристи, Л. П. Хартли, Л. Даррела — эта молодая писательница занимает достойное место. Но есть и еще одна, не менее важная причина. Сознательно суженные границы книг не мешают Сьюзен Хилл ставить социально и этически точный диагноз «болезни», поразившей ее современников. «Болезнь» — это и одиночество большинства ее героев, и тоска по теплу и взаимопониманию, и эгоизм как смерть души и всего человеческого. Внимание к человеку, забота о его нравственном здоровье, умение сделать обычные, будничные слова такими необычными и нужными — именно эти черты объясняют успех прозы Сьюзен Хилл.

Е. Гениева