Самое главное приключение

Глава V В ГЛУБЬ МАТЕРИКА

У партии были две пары саней. Андерсон и Оле, будучи единственными участниками путешествия, имевшими опыт обращения с собаками, взяли на себя управление санями и проинструктировали остальных. Тот, кто никогда не имел такого удовольствия, не может оценить, как много спортивных усилий связано с умелым управлением собачьей упряжкой. Новички скоро освоили эту премудрость. Температура чуть выше нуля, мертвый штиль, ослепительный блеск волнистых снежных полей, напряжение мускулов и затрудненное дыхание быстро вызвали испарину. Эдит терпела, сжав тубы, доктор скалился, как кошка, испытывающая боль, а Дрейк, желавший только лечь и умереть, довольствовался беспрерывными нецензурными комментариями о собаках, пустынном пейзаже и идиоте, который втянул его в эту безмозглую авантюру.

Через три часа изысканных неудобств, когда Дрейк уже готов был покинуть экспедицию, страдания его достигли апогея. Его сани в этот момент неслись боком, как краб, вниз по изгибу замерзшего склона, очищенного ветрами от ледяных кристаллов. Благополучно достигнув подножия, Дрейк задел ногой какое-то твердое препятствие, хитро скрытое под рыхлым сугробом. В тот же миг одна из собак наткнулась на еще один камень преткновения. Прежде, чем Дрейк понял, в чем дело, он растянулся на спине в снегу, как долговязая лягушка, сани перевернулись, а милые собачки сплелись в настоящий любовный узел.

Вскочив на ноги, Дрейк забыл об Эдит, о своем окружении и всем прочем, кроме своего богатого словарного запаса. Его ритмические проклятия по адресу вселенной заставили покраснеть уши чувствительного Оле, исполнявшего в этот момент обязанности инструктора Эдит. Торопливо покинув девушку, Оле поспешил успокоить Дрейка. Андерсон и доктор спокойно ехали на некотором расстоянии впереди. В чистом, холодном воздухе каждый слог летел далеко, как пуля. Они развернулись, словно услышав очередь из пулемета.

— Великий Боже! — сказал доктор. — Я и не подозревал, что в нем столько всего есть. Давайте вернемся и посмотрим, что случилось.

Оле обнаружил причину обиды раньше, чем остальные добрались до места. Извержение Дрейка внезапно прекратилось. В зловещем затишье, со взглядом, полным подавленной ярости, он оценивал приглашающую позу Оле. Помощник капитана стоял на четвереньках и скреб почву, как терьер, счищая рыхлый снег с черного предмета, чья остроконечная верхушка уже обнажилась благодаря его неистовому энтузиазму.

— Ах, — пыхтел он, — вы настоящий исследователь, мистер Дрейк. Каким бы невидимым это ни представлялось невооруженному глазу, вы это нашли. Ваша научная проницательность, ваш гений видит сквозь обманчивую внешность скрытую истину.

Дрейк, потеряв дар речи, задумался. Следует ли все-таки дать Оле сокрушительного пинка или палец на ноге слишком болит? Беда в том, что пинать он привык правой ногой, той самой, которая ранее вошла в соприкосновение с сокровищем Оле. Мир, решил он, все же лучше войны.

— В чем дело, идиот?

Оле проигнорировал комплимент.

— Посмотрите сами. Надписи!

Дрейк упал на колени рядом с Оле. Восклицание капитана известило об обнаружении второго спрятавшегося под снегом черного камня, при столкновении с которым перевернулись сани. Теперь все начали копать. Через несколько минут два небольших зазубренных камня, очевидно, куски более крупной скалы, разбившейся при ударе о грунтовый лед, были очищены и готовы к осмотру.

Поначалу результат был глубоко разочаровывающим. Один из камней так пострадал от ветра и льда, что на его поверхности не осталось ни единой пиктограммы, в то время как на другом были видны только фрагменты примерно полудюжины. Ни тот, ни другой не стоило фотографировать. Когда последствия катастрофы Дрейка были устранены, Андерсон предложил двигаться дальше.

Но Дрейк, казалось, оставался глух. Первый и более серьезно поврежденный камень будто загипнотизировал его. Вскоре он поднялся на ноги и в ярости пнул черную массу каблуком.

— Принесите кувалду, — приказал он Оле.

— Где, черт возьми, я могу ее достать?

Эдит уже нашла топорик, который теперь протянула Дрейку. Одним резким ударом он расколол черный фрагмент надвое по плоскости разлома. Зрелище, представшее их глазам, вызвало возглас изумления у всех, кроме Андерсона и Оле. Одна сторона расколотого камня была покрыта глубоко вырезанными пиктограммами доисторических монстров, в то время как на другой, похожей на рельефную карту, виднелась рельефная копия той же надписи. До того, как Дрейк расколол его надвое, камень казался обычным куском черной, похожей на цемент породы. Мозг Дрейка усиленно заработал.

— Если вы нашли двенадцать дюжин надписей одного типа, Хансен, — сказал он, — то, по всей вероятности, нашли и другие. Почему вы не сфотографировали также некоторые из них?

— Почему же, сфотографировал. — прогудел Оле, как флегматичный бочонок. — В общей сложности я сделал более ста снимков рельефных надписей. Они у меня в сундуке на борту корабля.

— Тогда почему, ради всего святого, вы не показали их мне?

— Потому что, — сообщил Андерсон, — мы знали, что вы за люди, ученые. Мы не хотели давать вам слишком много, чтобы вы не проглотили все сразу. Решили дать ровно столько, чтобы вы захотели еще.

— Замечательно, — сказал Лейн. — А теперь я хочу все, что у вас есть.

— Это все, доктор, честное слово. Отныне мы знаем не больше вашего.

— И это говорит о многом. Проливает ли это какой-нибудь новый свет на фотографии Оле, Дрейк?

— Достаточный, чтобы объяснить мне, почему вся серия не складывается воедино. Неудивительно, что рисунки этих животных выполнены в двух разных стилях, принадлежащих к двум совершенно разным эпохам в искусстве. Это также объясняет то, что вы бы сами заметили, потрудись вы внимательно изучить фотографии. Даже я, полный профан в естественных науках, могу видеть, что изображенные чудовища принадлежат к разным периодам истории Земли. Многие кажутся приблизительно похожими. Но сходство, хотя и реальное, не глубже, чем сходство между людьми и обезьянами. Они относятся к одним и тем же видам существ, но разделены миллионами лет эволюции.

— Тут вы ошибаетесь. Дрейк. Я предпочитаю думать, что различия — это просто изменчивое выражение единой идеи. Эволюционировали умы художников, а не то, что они хотели выразить в творениях своего искусства. Мы сможем поспорить об этом позже. В данный момент важнее, влияет ли эта находка на ваше предположение о том, что нас ждет впереди?

— Не в материальном плане. Борьба, которую я вывел из символики надписей. должно быть, была более длительной, чем я думал. Вот и все.

— Где вы нашли свои надписи, Оле?

— В добрых семидесяти милях к северу отсюда.

— Тогда в этом районе их должно быть больше, потому что он, вероятно, находится ближе к источнику взрыва. Если это так, мы найдем достаточно, чтобы написать доисторическую энциклопедию от А до Я.

Лейн оказался прав. С интервалами от полумили до мили, обширные волнистые снежные поля были усеяны колоссальными обломками черной скалы. Многие их ровные поверхности были покрыты глубоко вырезанными фигурами доисторических монстров. Несомненно, еще столько же обломков поменьше лежали погребенными под снегом и льдом двух зим. Не останавливаясь. чтобы сфотографировать их, исследователи поспешили к своей цели — источнику жуткого света, который они видели с корабля.

Ночь выдалась безоблачной и довольно безветренной. Несмотря на то, что температура опустилась ниже нуля, никто из участников похода не страдал от холода в сухих спальных мешках. Месяцы закалки в канадских Скалистых горах и на Аляске хорошо подготовили антарктических новичков к трудностям, которые в противном случае могли бы оказаться невыносимыми. Отсутствие сильных ветров на унылом плато стало неожиданной удачей. Им повезло очутиться в одном из тех таинственных, почти безветренных районов антарктического континента, что давно ставили в тупик ученых.

В первый день они преодолели всего двадцать миль. Во второй день, имея за плечами опыт марша, они прошли чуть более сорока миль при мертвом штиле и ночью, измученные, забрались в свои спальные мешки. Мужчины по очереди несли двухчасовые вахты. В безоблачном ночном небе не было ни проблеска странных огней. Начав сомневаться в правильности своего маршрута, они оказались совершенно не готовы к неприятностям, в которые угодили в пять часов третьего дня.

В то памятное утро они стартовали в пять, под небом, сверкающим ледяными драгоценностями бесчисленных звезд. На рассвете они обнаружили, что поднимаются по крутому склону голубого ледника. Подъем по этому длинному склону был по необходимости медленным. Продвигаясь вперед, к десяти часам они поднялись на две тысячи футов. Насколько они могли судить, сейчас они карабкались по огромной скальной складке, идущей почти строго с севера на юг. Вид с вершины холма подтвердил их догадку. Под собой они увидели широкую впадину, почти до краев заполненную клубящимся белым туманом и тянущуюся с севера на юг, насколько хватал глаз. Примерно в тридцати милях от них дальняя стена ущелья возвышалась над клубящимися туманами сплошным барьером из зазубренных черных пиков.

Коротко посовещавшись, они решили продолжить путь, хоть это и выглядело безнадежным. Если черный барьер оказался бы таким же неприступным, каким выглядел издалека, им пришлось бы повернуть назад. Но они не собирались останавливаться из-за одного вида трудностей. Без дальнейших споров они спустились по длинному ледяному склону в клубящуюся пелену белого тумана.

Спуск прошел без происшествий. Оказавшись на дне ущелья, Андерсон достал свой компас и направился прочь сквозь извивы тумана. Лейн принял командование над первыми санями с Дрейком в качестве помощника. В нескольких ярдах позади шли вторые сани с Оле и Эдит. Туман был таким густым, что фигура Андерсона всего в сорока футах впереди была невидима для экипажа вторых саней. Тем не менее, капитан задал жесткий темп, быстро шагая по голубому льду и плотно утрамбованным кристаллам снега.

У них оставалось всего четыре с половиной дня, чтобы достичь цели и вернуться на корабль. Капитан был полон решимости выяснить природу черного барьера до того, как Бронсон догонит его с нежеланной спасательной партией. Быстрый темп, почти бег, устраивал остальных, так как пронизывающий холод тумана пробирал до самых костей.

Примерно три четверти часа все шло хорошо. Затем полный ужаса крик Андерсона заставил всю группу в страхе остановиться.

— Не подходите сюда, — крикнул нм капитан. — Подождите, пока я за вами не приду.

Сам едва избежав смерти, он одного за другим подводил остальных к краю гибели. Там, в голубом льду, зиял отвесный колодец тридцати футов в поперечнике и неизвестной глубины. Край круглого отверстия располагался вровень с окружающим льдом, стенки опускались прямо вниз, как будто были вырезаны огромным ножом. Это был идеальный круглый колодец более ста футов в окружности. О глубине его путешественники могли только догадываться, так как он был доверху заполнен белым туманом.

На Эдит снизошло вдохновение. Она вернулась к первым саням.

— Вот, — сказала она, протягивая капитану фунтовую банку консервированного супа, — бросьте это в колодец и прислушайтесь к эху. Тогда мы сможем выяснить, насколько здесь глубоко.

Андерсон бросил банку в центр дыры. Только дыхание собак нарушало напряженную тишину. Из колодца не донеслось ни звука.

— Вероятно, на дне мягкий снег, — заметил капитан. — Что ж, я рад, что я наверху, а не внизу.

Не подозревая, что их ждет, исследователи быстрым шагом двинулись сквозь туман. Изумленный крик снова заставил всех мгновенно остановиться.

— Вот еще одна из этих проклятых штуковин, — объявил капитан. — Оле, принеси веревку. На вторых санях есть еще одна.

— Вы же не собираетесь спускаться туда, не так ли? — нервно спросил Дрейк.

— Нет, если я могу что-то с этим поделать, и в следующий тоже не собираюсь.

Он надежно обвязал один конец веревки вокруг пояса, а другой передал Лейну.

— Закрепите ее на обоих санях. Если веревка начнет разматываться, тут же сдайте назад. Ладно, идем. Это вполне могут быть нефтяные скважины.

Он быстро зашагал сквозь слепящий туман.

— Следуйте точно за мной, — крикнул он. — Я только что прошел на два ярда южнее другого.

С этого момента отряду каждые пять минут попадались по крайней мере два колодца; время от времени путешественники пересекали узкие участки, разделявшие группы по три или четыре. Благоразумие побуждало их вернуться, но решимость довести дело до конца заставляла продолжать путь.

У них не было ни сил, ни желания размышлять о значении этих отвесных ям во льду и камне. Вся их воля сосредоточилась в ходьбе. Один промах, и они могли бы узнать об этой тайне больше, чем им хотелось бы.

Андерсон уверенно продвигался вперед, не говоря ни слова. Несмотря на грозящие со всех сторон колодцы, он был твердо намерен добраться до барьера. прежде чем повернуть назад.

К пяти они провели в почти непрерывном марше двенадцать часов. Постоянное напряжение нервов, не меньшее, чем напряжение мышц, явно начинало сказываться. Андерсон предложил сделать короткий привал и выпить чего-нибудь теплого. На приготовление шоколада должно было уйти полчаса, что оставляло им примерно час дневного времени с тем уровнем света, на какой можно было надеяться в сыром тумане.

Путники как раз собирались насладиться дымящимся напитком, когда лед под ними начал сильно дрожать от быстрой вертикальной вибрации. Собаки жалобно взвыли и попытались убежать. Внезапно колоссальный рывок ледяной почвы сбил исследователей с ног. Шатаясь, они встали и кое-как успокоили собак. Содрогание земли прекратилось. В мертвой тишине растворился последний толчок.

Побледневшие и неподвижные, они стояли в призрачном тумане, уставившись друг на друга испуганными глазами. Немногие вещи так путают даже самого мужественного человека, как сильное землетрясение. Бешеные толчки создают впечатление необоримой и безумной силы, которая на время лишает человека рассудка, и беспомощной жертве, неспособной спастись бегством, остается только гадать, когда прекратятся мучения. Лейн пережил несколько землетрясений в центральном Китае, но ни одно из них не могло сравниться по силе с здешним. Для остальных членов партии оно стало новой проверкой на мужество. Колени Дрейка подгибались. Он чуть не упал, когда Эдит, испытывавшая такую же слабость, прильнула к нему, ища поддержки. Оле молчал. Он был слишком испуган, чтобы молиться. Андерсон держался лучше всех.

— Ерунда, — сказал он. — Сэкономит мне динамит.

Едва эти слова слетели с его языка, как толчки начались снова и были еще сильнее прежних. Через десять секунд все было кончено.

— Это самое странное землетрясение, какое я когда-либо видел, — заметил доктор, вытирая пот с лица. — Движение было строго вертикальным. Ощущение такое, словно кто-то глубоко под нами бил по крыше над собой тяжелым железным прутом. Слушайте!

В непредставимой дали под ногами они услышали приглушенный грохот, похожий на хлопанье тысяч дверей в коридоре протяженностью в сто миль. С последним крещендо хлопков шум прекратился. За ним немедленно последовал глухой рокот, как будто из моря под землю сквозь лабиринты скал прорывался водный поток. Поднявшись до внезапного и оглушительного раската грома прямо под ними, всесокрушающий шум пролетел дальше и растворился в недрах земли в нескольких лигах к югу. Затем туман вокруг них внезапно ожил. Сильный ветер, кружившийся, как водоворот, тащил их беспомощные тела по льду.

Скорее инстинктивно, чем по велению разума, Андерсон достал свой складной нож и перерезал веревку, которая привязывала его к саням. В то же мгновение Дрейк и Оле сжали руки Эдит, Лейн схватил Андерсона за воротник, а другой рукой вцепился в куртку Оле, и все пятеро, прижавшись друг к другу, распластались на льду. Ни один из них впоследствии не помнил об этом. Исследователями руководил инстинкт выживания, действовавший автоматически.

Кружась во все стороны, как соломинки в вихре, они были слишком ошеломлены и едва ли могли понять, что происходит. Сознание оцепенело — они лишь смутно чувствовали, что воздух очищается от тумана.

Вихревое движение атмосферы прекратилось так же внезапно, как и началось. С трудом поднявшись на ноги в прозрачном и твердом, как стекло, воздухе, они оказались менее чем в двух футах от края ямы пятидесяти ярдов в поперечнике. Бесчисленные колодцы всасывали в себя последние клубы тумана. Теперь они видели, что ледяная пустыня была густо изрыта ими во всех направлениях.

Прошло несколько секунд, прежде чем путешественники осознали весь ужас своего положения. Дрейк первым вышел из ступора.

— Сани? — пробормотал он, ошеломленно озираясь по сторонам.

Сани исчезли. Андерсон, сохранивший самообладание, с первого взгляда оценил ситуацию.

— Выбираемся отсюда как можно скорее, — тихо сказал капитан.

Он сжал в руке свой компас. Остальные побежали за ним. Не было времени гадать, в какой из колодцев засосало сани. Каждый нерв был напряжен, подчиняя все одной цели — спастись из этого ужасного лабиринта смертельных ловушек.

— Снова начинается, — вскоре сказал Лейн. — Я почувствовал легкий толчок. Ложитесь на живот и держитесь все вместе. Хансен, вы самый тяжелый. Пробирайтесь в середину.

Они съежились на дрожащем льду, обхватив руками крепкую фигуру Оле и ожидая неизвестно чего. Стиснули зубы и молча молились. Стремительный рев, похожий на шум бушующего пламени в печи, когда внезапно открывается дверца, с невероятной быстротой поднялся до высокого, певучего тона сокрушительной интенсивности. В тот момент, когда пронзительный свист стал невыносимым, из бесчисленных колодцев, усеивавших лед, вырвались белые столбы сжатого тумана. С взрывной силой колодцы изгоняли туман, загнанный ветром в недра скал.

Тысячи и тысячи плотных белых колонн устремились вверх, образуя на небосводе кружащийся узор, похожий на свод огромного собора.

Затем низы несущихся столбов тумана вырвались из колодцев. Укорачивающиеся колонны, втянутые во вновь образовавшиеся облака, распластались на туманном своде тысячами колец, которые вибрировали, сталкивались друг с другом, отскакивали, снова сталкивались и, наконец, покатились по нижней стороне облачного купола запутанным клубком вращающихся нитей.

Певучая нота зазвучала выше — воздух или газ вытеснялся под огромным давлением из недр земли. Потеряв дар речи в благоговейном трепете, сбившиеся в кучу наблюдатели увидели, как верхушки незримых колонн вспыхнули бледно-голубым коническим пламенем. Почти сразу после этого они услышали глухой звук возгорания.

На протяжении примерно десяти секунд весь облачный свод над громадным ледяным ущельем был увешан тысячами конусов синего пламени. Давление снизу, однако, быстро падало, свистящая нота звучала не так пронзительно, и голубые конусы большими дрожащими скачками опустились к отверстиям колодцев, краснея по мере падения.

На полпути между кроваво-красным льдом и малиновым облачным сводом устремленные вниз конусы красного пламени остановились, зависнув в воздухе и ревя, как десять тысяч доменных печей. Затем с грохочущим эхом бесчисленные багровые языки удлинились, ринулись к колодцам и с последним сотрясшим землю раскатом грома исчезли.

Хотя дневной свет все еще пробивался сквозь высокую серую пелену тумана, отряд, ослепленный последним нисходящим потоком огня, ничего не видел. Ошеломленные и дрожащие, люди поднялись на ноги. Постепенно зрение вернулось. Не говоря ни слова, Андерсон взглянул на свой компас и повел партию дальше. Они были слишком придавлены самим масштабом увиденного, чтобы пытаться это осмыслить. Их гнал вперед один только инстинкт самосохранения.

Они прошли чуть меньше мили, когда подземный гром вновь сотряс лед у них под ногами. Тогда они впервые вспомнили свое ночное бдение на палубе «Эдит» и периодическое свечение далеких облаков, повторявшееся каждые тринадцать с половиной минут.

Для безопасности они снова прижались друг к другу на льду. Скважины вновь поглотили воздух с поверхности, но со значительно меньшей силой. Очевидно, первоначальное возмущение служило топливом для последующих вспышек. И снова пронзительный свист из бесчисленных колодцев возвестил о приближении огней, и голубые конусы опять загорелись под массивной облачной крышей, чтобы после зависнуть в багровом пламени перед последним стремительным погружением во тьму колодцев.

Задолго до того, как путешественники вырвались из ловушки, их настигла ночь. Задыхаясь, они бежали вперед во время каждого перерыва, а бушующее пламя и багровое зарево то и дело освещали ледяное запустение, похожее на замерзший ад. Когда пламя исчезло, и воздух вокруг них превратился в черный колодец, они остановились, затаив дыхание от страха, и быстрые толчки льда сотрясали их мозг, а свирепые вихри вцеплялись в их тела, чтобы швырнуть их в бездонные ямы огня.

Весь облачный свод над громадным ледяным ущельем был увешан тысячами конусов синего пламени

Пятидесятый мрачный фейерверк был не менее ужасным, чем первый. Вихри могли в любой момент подхватить скорченные тела людей и обречь их всех на ужасную смерть. Обычное мужество, закаленное долгой привычкой противостоять банальным опасностям человеческого существования, ничем не могло им помочь. Они не были готовы к этой пытке и могли только с дрожью встречать ее дьявольские повторения.

К рассвету они все еще падали на лед или слепо брели вперед, повинуясь инстинкту. Они понятия не имели, сколько миль преодолели за ночь. Они могли находиться в двух или двадцати милях от сравнительного рая ледяного запустения между ними и кораблем.

Наконец забрезжил свет, температура постепенно повысилась, и нависшая над ними тяжелая пелена начала медленно опускаться. Новый ужас охватил их, когда ледяной туман закружился внизу, окутав отряд непроницаемой серостью. Теперь приходилось шаг за шагом нащупывать путь вперед. Поспешность означала бы смерть в колодцах, которые со сводящей с ума регулярностью продолжали выбрасывать вверх столбы нисходящего пламени. Окоченевшие от холода и одурманенные усталостью, путники все же испытывали чувство благоговения перед таинственной красотой адского сна, когда багровые конусы пламени, сиявшие сквозь туман дымными млечно-красными опалами, на долю секунды зависали над колодцами и падали затем в бездну.

Через три часа после рассвета в последний раз загрохотал лед, и колодцы устало загудели. Пламени не было — словно какой-то титан, прикованный цепью под скалой, испустил свой последний тлеющий вздох. По крайней мере, на этот день странный ужас закончился.

Еще четыре часа, в невыносимых страданиях, путешественники пробирались ощупью сквозь пронизывающий холод мертвого тумана. Только необходимые предостерегающие слова капитана. обходящего разверстые колодцы, нарушали их ошеломленное молчание.

Наконец они почувствовали, что взбираются в гору. Они выбрались из ада. Доведя свои измученные тела до предела выносливости, они, тяжело дыша, поднялись по длинному склону. Два часа спустя они бросились на лед, подставив лица великолепному солнечному свету.

Полчаса они лежали в тишине, купаясь в небесном свете. Тепло их тел растопило лед, одежда намокла в ледяной воде. Помимо своей волн они заснули.

— Мы не можем оставаться здесь, — через некоторое время сказал Андерсон, поднимаясь на ноги. — Проснитесь, все. Мы должны идти — и верить, что Бронсон найдет нас.

Капитан был прав. Спать даже на послеполуденном солнце, не прикрываясь ничем, кроме одежды, было почти верным самоубийством. Как автоматы. они двинулись за Андерсоном по ослепительным снежным полям, монотонно шагая до темноты. У измученной пятерки исследователей не было ни крошки еды. Не имея топлива, они не могли разморозить намерзший снег или лед. Кусочки льда, которые они сосали на пронизывающем холоде, чтобы утолить неистовую жажду, царапали горло и обжигали язык, причиняя нм изысканную пытку.

Не сбавляя шага, Андерсон уверенно продвигался вперед. Казалось, он не знал, что такое усталость. Трое мужчин упрямо следовали за ним. Хансен был невозмутим, словно на обычной вахте. Подпрыгивая, как бочонок, он катился прямо за Андерсоном, создавая прочную опору для цеплявшейся за него Эдит. Лейн шел следующим, отставая на несколько ярдов, а Дрейк, тихо ругаясь про себя, чтобы не упасть духом, замыкал шествие.

Глубочайшая темнота ранних утренних часов ничуть не сказалась на Андерсоне. Удивительно, что может выдержать человеческое тело, когда им движет непреклонный разум. Всю ночь, обезумев от жажды, отряд брел сквозь черный холод.

Рассвет застал их на марше.

— Кто-нибудь хочет отдохнуть? — прохрипел Андерсон треснувшими губами.

Эдит кивнула и осела на лед, где стояла. Мгновение спустя она уснула. Сняв куртку, Оле завернул в нее девушку и похлопал себя по бокам, чтобы согреться. Услышав протесты Дрейка и Лейна, также скинувших куртки, Оле ответил, что у него больше жира, чем у них обоих вместе взятых, и поэтому он лучше переносит заморозки.

Никто из мужчин не пытался уснуть. Они сидели на льду или топтались на месте, когда начинали коченеть.

— Отныне я буду носить свой спальный мешок на спине, — хрипло сказал капитан. — Черт бы побрал собак.

— Капитан Андерсон. — упрекнул его Оле.

— Она спит, идиот. Заткнись.

Беспокойно пошевелившись, Эдит перевернулась на бок. Внезапно она вздрогнула и села.

— О, мне ужасно стыдно, — воскликнула она, с трудом поднимаясь на ноги. — Как долго я спала?

— Пять минут, — благородно солгал Андерсон, и Дрейк кивнул.

— Мне показалось, что прошло пять секунд, — вздохнула Эдит. Потом она заметила на себе куртку Оле. — О, Оле, как великодушно с вашей стороны, — воскликнула она, помогая ему надеть куртку. — Но вам не следовало этого делать. Я не ребенок.

— Ерунда, — запротестовал Оле.

— Совсем не ерунда, — ответила она. — Боже, как здесь холодно.

— Хорошо, — прохрипел Андерсон. — Двигаемся. Вы скоро согреетесь.

С тех пор Эдит стала твердой приверженкой теории о том, что пятиминутный сон в нужное время так же освежает, как и ночной. Ни у кого из мужчин не хватило духу опровергнуть ее теорию. Они так и не сказали ей, что она проспала три часа и двенадцать минут.

Еще один двухчасовой привал ближе к вечеру освежил их всех. Прижавшись друг к другу, трое мужчин так согрелись под ясным солнечным светом, что смогли насладиться глубоким сном. Четвертый нёс вахту, будя следующего, когда подходила его очередь. Эдит проспала все два часа.

В ту ночь они без остановки бодро маршировали от заката до рассвета. Еще один двухчасовой отдых помог им восстановить силы для последнего рывка. Мужчины обрели второе дыхание. Эдит не отставала: достаточный сон и молодость творили чудеса. Она готова была с улыбкой пройти испытание до конца. Как ни странно, голод их особо не беспокоил. После первых острых приступов они забыли о еде и лишь страдали от жажды, мечтая о воде. Собрав всю свою волю в кулак, они почти бегом продвигались вперед по твердому, утрамбованному снегу.

Через семнадцать часов они увидели рубины и изумруды корабельных огней, сверкающие в хрустальном ночном воздухе. Пятнадцать минут спустя они попеременно с жадностью глотали холодную воду и дымящийся горячий шоколад.

— Больше никогда, — сказал капитан, прихрамывая и направляясь в свою каюту. — Пусть такими вещами занимаются профессиональные исследователям, которые любят после рассказывать об этом с трибуны.

Его слова, однако, были всего-навсего опрометчивым заявлением исполненного пессимизма и уставшего человека. К двенадцати часам следующего дня Андерсон был по уши погружен в планы нового штурма черного барьера. Он был полон решимости одолеть преграду и не сомневался, что дальнюю сторону зубчатого хребта омывают океаны нефти.

Лейн считал это заблуждением. Как эксперт-геолог, он в конце концов убедил капитана, что в скальном образовании, подобном тому, которое они видели, проще найти маринованные огурцы, чем нефть. Позднее, правда, он изменил свое мнение.

— Наберитесь терпения, — сказал он, — и вы получите свою нефть. Но не ожидайте, что она прольется на вашу голову дождем, как благословение свыше.

— Послушайте меня, — вмешался Оле. Вот уже какое-то время норвежец пребывал в агонии: в нем так и кипели, не находя выхода, свежие теории. — Из этих колодцев, — внушительно продолжал он, — вытекал природный газ. Следовательно, на дне их есть нефть. Там наше месторождение, капитан.

— Идиот, — сказал капитан, — как мы доберемся до нефти, если она находится на дне этих адских дыр?

— Насосы.

— Сам ты насос.

Капитан повернулся к Лейну.

— Что будем делать?

— Пойдем полным ходом вперед, насколько мы сможем продвинуться. Затем сгрузим динамит и провизию, корабль отведем вниз по течению на безопасное расстояние, а сами доберемся на санях до вашего вулкана.

— Горящей нефтяной скважины, — поправил Оле себе под нос.

— Посмотрим, когда доберемся туда, — сказал доктор. — Предположим, на корабле мы сможем подойти на расстояние ста или даже пятидесяти миль от вулкана — простите меня, Оле, горящей нефтяной скважины. Мы можем устроить там базу, при необходимости спрятав наши припасы во льду, и складировать запасы продовольствия и топлива через каждые десять миль вплоть до самого места. На борту полно здоровых мужчин, способных прорубить лунки и поместить там припасы. Тогда нам не придется беспокоиться из-за этих мерзких собак.

— В любом случае, собак осталось только на две упряжки. — заметил капитан. — Ваш план звучит разумно.

— Джон будет вне себя, — сказала Эдит. — Он скорее нырнет в один из колодцев, чем будет снова иметь дело с собачьей упряжкой.

Дрейк отсутствовал на совете, запершись и изучая фотографии Оле.

— О, — ответил доктор, — а я планировал, что Дрейк будет управлять одной упряжкой, а ты — другой. Нам понадобится весь транспорт, который мы сможем наскрести, поскольку неизвестно, как долго мы будем находиться вдали от нашей базы. Оле, Андерсон и я будем заняты поиском нефтяных скважин.

Эдит проигнорировала его слова.

— Может ли простая женщина выдвинуть предложение на совете богов? — спросила она с притворным смирением.

— Да, — ответил ее отец, — даже простому ребенку не запрещено болтаться у наших ног. Устами младенцев — ну, ты знаешь. Продолжай, детка.

— Я так и сделаю, — ответила детка. — И скоро скроюсь из глаз. Потому что я намерена взять Оле с собой в инспекционную поездку, пока ты и остальные будете ломать кирки и свои спины о чугунный лед.

— Как так, дитя?

— У меня ведь есть крылья, не так ли?

— О да, ангельское дитя. Ты родилась с перьями на спине.

— Тогда я полечу. За три часа я узнаю об этих местах больше, чем вы и благословенные собаки узнаете за десять лет. Если камеры Оле на что-нибудь годятся, мы предоставим вам карту континента отсюда и до Южного полюса. Тогда вы сможете найти дорогу к нефтяному месторождению капитана, не спотыкаясь по пути о каждый кирпич, как бедняга Джон. Оле, считайте, что вы наняты в качестве официального фотографа воздушной разведки. Вперед на всех парах, капитан Андерсон, пока удача с нами.

Последний приказ был подтвержден Лейном, и капитан подчинился. Вернувшись к себе в каюту, он обнаружил, что доктор, прислонившись спиной к стене, ведет отчаянную битву с Оле и Эдит.

— Помогите мне отговорить этих сумасшедших от их безумного плана, — взмолился он, — прежде чем они свернут свои глупые шеи.

Но капитан, поразмыслив, был менее категоричен.

— Позвольте мне сначала взглянуть на барометр, — сказал он. — Так, погода ожидается хорошая. Кажется, это почти безветренный регион. Те торнадо вокруг колодцев не в счет. Это дьявольских рук дело. А поскольку дел у дьявола там много, здесь он нас не побеспокоит — по крайней мере, в течение двенадцати часов, если только барометр не окажется худшим лжецом.

Мое мнение таково: если погода не испортится до тех пор, как мы бросим якорь, Эдит и Оле должны лететь, — продолжал он. — Эдит права. За три часа они могут выяснить то, на что нам понадобились бы годы усилий. При первых признаках ветра или плохой погоды она может поспешить обратно на корабль. Эдит — лучший пилот из всех нас. А Оле, скажу честно, лучший после нее.

Оле одобрительно покраснел.

— Готов поспорить на свои ботинки, что так оно и есть.

— Кроме того, ты туп, как бочка, — заметил капитан, — так что не станешь подталкивать мисс Лейн к каким-либо глупостям. Она будет думать за вас обоих.

— Оле сможет делать снимки и теоретизировать, — утешила норвежца Эдит.

— И починить мотор, когда вы его сломаете, — добавил Оле с мстительной ноткой в голосе. Одно дело — назвать человека мастером теорий, и совсем другое — говорить, что он теоретизирует. Оле хорошо чувствовал разницу.

Доктору пришлось наконец сдаться. И так случилось, что Эдит и Оле совершили не один разведывательный полет, а несколько, в то время как остальные люди и собаки трудились на льду по пятнадцать часов в день.

В тот день после полудня корабль двинулся вверх по течению и бросил якорь в пятидесяти милях от предполагаемой цели. В течение двенадцати дней полного штиля экспедиция стояла на якоре в узком канале, готовая в любую секунду спасаться от потока горячей грязи; к счастью, эти ожидания не оправдались и все обошлось. Крепкому кораблю предстояло оставить свои шпангоуты в этом пустынном месте до скончания веков, но не грязь и не лава покончили с ним.

Мощный самолет без труда спустили на берег. Ровный участок плотно утрамбованного снега стал идеальной посадочной площадкой. Заправленный до отказа, самолет мог пролететь тысячу миль. Не желая рисковать, Эдит и Оле полностью заполняли баки перед каждым вылетом.

— До свидания, — сказала Эдит, поднимаясь в кабину. — Мы вернемся до полуночи. Я обещаю.

— Далеко ты собралась? — спросил Дрейк.

— В Аид.

Эдит просто хотела немного шокировать Оле. Тем не менее, в ее ответе содержался неожиданный элемент правды. Именно в аду она приземлилась еще до окончания своих исследований.