Самурай-буги

Двадцать два

Середина августа, Праздник мертвых. Шесть миллионов сарариманов отбыли домой в родные городки в поездах, упакованных на 180 %. На несколько дней улицы становятся необычно пусты и спокойны. Большинство баров и ресторанов Гиндзы закрыты, но в Синдзюку все работает – для тех, у кого нет родного городка, или нет зарплаты, или для тех, кто просто не хочет слишком много перемещаться в такой зной.

Кабинет Мори – без штор, без кондиционера – превратился в бетонную печку. Закинув нога на стол, Мори обмахивает лицо веером, на котором изображен иероглиф «прохлада». Вид этого иероглифа мало помогает. Разгрызать кубики льда помогает лучше. Эту привычку он перенял у отца. А еще в жару его отец снимал штаны и бродил по окрестностям в хлопчатобумажных трусах. В наши дни так не сделаешь. Окрестностям это не понравится, клиентам тоже. Особенно тому конкретному клиенту, который с минуты на минуту должен постучаться в дверь.

Мори поворачивается к окну. Небо глубокое, угнетающе синее; ни клочка облака, ни дыхания ветерка. У маленького храма на той стороне улицы цикады стрекочут в ветвях деревьев. Внизу, прямо напротив, останавливается такси. Дверь открывается, появляется конфетнорозовый зонтик от солнца. Скорее всего, это она. Кто еще приедет с такой штукой в такое место? Как подтверждение на тротуар выпрыгивает тускло-коричневое пятно. Это Кэндзи, собака, которая научилась бесшумно лаять.

Когда в дверь звонят, Мори уже надел ботинки и носки и приготовил две чашки кофе со льдом. Кимико Ито входит в комнату, властно-элегантная, за ней трусит Кэндзи, черно-розовый язык свешивается из пасти.

– Сидеть! – приказывает Кимико Ито.

Кэндзи плюхается провисшим брюхом на пол и поджимает лапы. Он выглядит хуже, чем в прошлый раз, тусклее и толще. От уголков глаз разбегаются серебристые полоски – выглядит так, будто он плакал. Что может довести немецкую овчарку до слез? Прошлое, конечно, и потерянное будущее. Все неубитые олени, все непокрытые суки, вся собачья суть, вынутая из него беспощадной добротой Кимико Ито.

Она недоуменно озирается:

– И это ваш офис?

– Да, – как бы извиняется Мори.

– Здесь так жарко. Вам не трудно сосредоточиться?

– Привык.

Кимико Ито кивает. Она сделана из фарфора, выглядит так, будто ни разу в жизни не выделила ни молекулы пота.

– Кофе со льдом? – указывает Мори.

Она профессионально улыбается, слегка отряхивает диван ребром ладони и садится. К кофе со льдом не притрагивается.

– В записке вы сообщили, что расследование пришло к успешному завершению. Это очень хорошие новости, Мори-сан. Ваша высокая репутация очевидно вами заслужена.

– Спасибо.

– Что же вам удалось выяснить?

Мори достает из стола простую коричневую папку:

– Все здесь, в отчете, включая описание хода расследования по дням, краткое содержание всех интервью и все детали, которые вам могут быть интересны.

Ее глаза впиваются в него:

– Я хочу узнать имя убийцы.

– Все здесь.

Кимико Ито протягивает руку. Мори берет папку и с большой осторожностью подает ей. Она извлекает из сумки очки и водружает на кончик своего ненормально точеного носа. Пока она читает, Мори смотрит в окно и слушает громкую панику цикад в храмовом саду. Начинает всегда одна. Остальные автоматически присоединяются, формируя волну звука, которая постепенно достигает пика, а потом вдруг обрывается и угасает. Эти насекомые явно ориентированы на консенсус. Думают, что в единстве спасение. Но спустя несколько недель каждая останется в одиночестве умирать среди палой листвы.

Кимико Ито в молчании просматривает материалы, листая страницы яростным движением запястья. Закончив, кладет папку на диван рядом с собой.

– Это странная история, Мори-сан. Вы уверены, что нашли нужного человека?

Мори садится на край стола, медленно и уверенно кивает.

– Двух мнений быть не может.

– Но нет реального доказательства.

– Реального доказательства! – восклицает Мори. Вы прочли его признание. Этого достаточно, не так ли?

– О? Так сказала полиция?

– Полиция еще ничего не сказала. Я не хотел впутывать их без вашего одобрения.

Изящные брови слегка приподнимаются:

– Вы хотите сказать, что этот человек еще на свободе?

– Да, вроде того.

– Вроде того?

Мори, покорный судьбе, пожимает плечами:

– Его машина была найдена на долгосрочной парковке в аэропорту Нарита. Похоже, он улетел из страны.

Кимико Ито устремляет на Мори долгий тяжелый взгляд.

– Этого недостаточно, Мори-сан. Я дала вам задание: установить виновника преступления и добиться его ареста. Вы установили его – по крайней мере, вы так утверждаете, – но он не пойман.

– Вы хотите сказать, никакого бонуса, пока он не будет обнаружен?

Кимико Ито приторно улыбается.

– Простите, Мори-сан, – воркует она. – Не только никакого бонуса. Вообще никакой оплаты.

Мори спрыгивает со стола. Он ожидал трудностей с бонусом, но стандартная оплата была оговорена заранее!

– Постойте! А расходы, которые я понес? А другая работа, которую я вынужден был отложить?

Кимико Ито встает.

– Я плачу за результат, Мори-сан. Таков мой стиль ведения дел. Вы даете мне результат и получаете вознаграждение. Вы не дали мне ничего – соответственно, ничего не получаете взамен. Не звоните мне, пока не найдете этого человека!

Мори молча смотрит, как она рывком поднимает на ноги полусонного Кэндзи и волочит его к двери. Там поворачивается и отдает официальный поклон.

– Прошу прощения за доставленные неудобства. Вежливость агрессивная, как пинок в пах. Мори слушает, как ее высокие каблуки стучат вниз по лестнице. Нарушение клиентом условий договора – случай беспрецедентный. Но он не имеет права жаловаться. То, что он сделал, также не имеет прецедентов.

Идея пришла ему в голову после того, как из аэропорта позвонила Ангел.

– Детектив-сан, можете не беспокоиться. Волка больше нет.

Почему именно «Волка больше нет», Ангел не объяснила, а Мори не спросил. Но подарки, предложенные с благородными намерениями, должны быть приняты с благосклонностью, даже если дарят не совсем то, чего бы вам хотелось.

Танигути лечится в психиатрической клинике, Фурумото благополучно отбыл в Калифорнию, и Мори подумал, что может попытать удачи с Кимико Ито. Не сработало. Она ушла и забрала с собой новый диван, и новые цилиндры для «хонды», и полный набор альбомов Телониуса Монка, выставленный на продажу в журнале для коллекционеров. Все эти расходы откладываются на неопределенный срок – как и многое другое в его жизни.

Мори расстегивает рубашку до пупка и кладет в рот еще один кубик льда. Жара начинает его пробирать.

За прошедшие несколько недель жизнь Митчелла набрала скорость. Вдруг все, всюду хотят с ним поговорить – аналитики, специалисты по стратегическому планированию, управляющие фондов, даже члены правления во Франкфурте. Он уже совершил одно кругосветное маркетинговое путешествие – места в переднем салоне самолета, лимузины в аэропортах, – и Хауптман заставляет его предпринять еще одно. Но Митчеллу уже не приходится разъезжать, чтобы транслировать людям свои слова. Волшебство СМИ сделало его вездесущим. Его комментарии ежедневно появляются на экранах «Блумберга» и «Рейтере», у него берут интервью на каналах «Си-эн-эн» и «Би-би-си», цитируют в «Бизнес-Уик», «Форбс» и «Экономисте», о нем поместили короткую статью – с лестным карандашным портретом – в «Уолл-Стрит Джорнэл». Он даже принял участие в ночных дебатах о технологии, обществе и будущем человечества на «Асахи-ТВ».

Еще приятнее перемена отношения коллег. Когда он идет через торговый зал, трейдеры и продавцы поднимают на него глаза с невинной жадностью, как морские львы, ждущие кормежки.

– Нет ли интересной информации, Митчелл-сан?

Люди, которые прежде смотрели на него с холодным презрением, теперь встречают его улыбками, поклонами, жестами приветствия. Женщины, которые его полностью игнорировали, теперь предлагают ему булочки и массаж плеч, говорят комплименты его вкусу в одежде и делают робкие намеки насчет того, чтобы пойти вместе на дискотеку или отправиться на горячие источники.

Почему он так популярен? Потому что Ричард Митчелл неожиданно превратился в самого модного аналитика на рынке, человека, чья агрессивная рекомендация «продавать» по «Меге Энтерпрайзис» появилась за считанные дни до того, как их акции совершили «прыжок гейши-самоубийцы».

Ричард Митчелл – человек, который мгновенно просчитал последствия обнаружения вируса в одной из игр «Меги» и дальновидно предсказал принудительный отзыв всех игр, запланированных на этот год.

Ричард Митчелл – человек, чей талант переговорщика привел к величайшей реструктуризации года – поглощении «Софтджоем» одной из крупнейших американских сетевых компаний.

Коротко говоря, Ричард Митчелл – тот человек, чьи идеи генерируют прибыль трейдеров, комиссионные продавцов и вознаграждение консультантов. Все, на чем растут бонусы работников компании.

Сегодня Митчелл спит допоздна, отдыхая от изматывающего игрового поединка с Сонодой, продолжавшегося до половины четвертого утра. К тому времени, как он приезжает в офис, торговая сессия уже началась. И, судя по всему, акции «Софтджоя» поднялись еще на одну ступеньку по волшебному эскалатору.

Как только он садится, ему звонит Хауптман.

– Не могли бы вы зайти ко мне, Ричард? Мисс де Глазье желает сказать вам несколько слов.

Хорошее настроение Митчелла мгновенно испаряется. Саша снова в Токио? Он ничего об этом не знал. Но Саша редко предупреждает о своих визитах. Она просто прибывает со списком имен в руке.

– Прямо сейчас?

– Вы слышали, что я сказал.

Голос Хауптмана звучит с нехарактерным напряжением. Митчелл может догадаться, почему. Хауптман, вероятно, пытался убедить Сашу отказаться от своего решения, напирая на то, что Митчелл хорошо работал в последнее время. Но это могло лишь усилить ее решимость. Сашу невозможно склонить к решению, невозможно ввести в заблуждение. Как канадская конная полиция, она в конце концов всегда добирается до человека.

Митчелл стучит в двери кабинета Хауптмана, заходит. Шеф в одиночестве стоит перед огромным столом, все еще с телефоном в руке.

– Быстро вы, – говорит он.

– Вы сказали немедленно.

– Да? А, нуда… я имел в виду…

Он явно нервничает. Поднимает руки, опускает, выдавливает улыбку.

– Лучше я оставлю вас вдвоем, обсудите это дело наедине.

На этом он выходит за дверь со скоростью олимпийского чемпиона по ходьбе.

Тут даже признаков Саши нет. Митчелл, хмурясь, подходит к окну. Вдруг его кожа начинает чесаться. Он-то полагал, что оказался, наконец, в безопасности. В конце концов, он принес компании новую сделку, как и обещал. Но, как говорил его прежний босс Ядзава, никто во вселенной не силен настолько, чтобы избегнуть своей кармы. Ни одна акция, облигация или валюта, ни один человек и ни одно насекомое. Вы не можете победить свою карму, потому что она – это вы, ваши сокровенные мысли, ваши чувства, ваш духовный генетический код.

– Хватит чесаться, Ричард!

Митчелл рывком разворачивается. Зловещий голос Саши слышится из кучи приборов, стоящих на гигантском столе Хауптмана. Подойдя поближе, Митчелл замечает какое-то мерцание в центре пульта управления. Он вглядывается в маленький жидкокристаллический экран. На него смотрит Саша. Качество изображения не очень хорошее, но видно, что прическа изменила форму, а может, и цвет. С завивкой она выглядит как серьезная школьница, локоны спадают ей на плечи.

– Мне нравится ваша новая прическа, Саша. Она вам очень идет.

– Сядь и заткнись!

Ее голос нисколько не изменился. Митчелл слушается, осторожно помещая тощие ягодицы в емкое углубление Хауптманова кресла с кожаными подушками.

– Я должна сделать важное объявление, Ричард. Оно может шокировать. Ты готов?

Митчелл делает глубокий вдох, закрывает глаза.

– Я готов.

– Ну так вот. Наши пути расходятся. С начала следующего месяца ты со мной больше не работаешь.

Саша делает драматическую паузу.

– Ох, – говорит Митчелл уныло. Больше сказать, кажется, особо и нечего.

– Понимаешь, я как раз подписала прошение о своем увольнении. Меня хотят Силверманы. Я буду у них директором по глобальным информационным ресурсам.

Глаза Митчелла лезут из орбит.

– Ох, – говорит он снова, но уже совершенно другим тоном.

– Им нужен человек для проведения программы по резкому сокращению штатов. Там, похоже, все окончательно вышло из-под контроля. Хороший пример – этот хмырь Хамада, тебе не кажется?

– Абсолютно, – заикается Митчелл.

Ему требуется время, чтобы переварить слова Саши.

– То есть, какой придурок. Он думает, что – он так и будет всех дурить своими прокисшими трюками?

Судя по ее тону, Скотт Хамада скоро перестанет всех дурить.

– Еще одно, – продолжает Саша. – Я хочу, чтобы все понимали: мое решение уйти из «ВВС» всецело основано на профессиональных причинах. Ясно?

– Ясно.

Митчелл широко улыбается. Это все, что он может сделать, чтобы не разразиться хохотом.

– Я рада, что мне хватило проницательности тебя оставить. Я слышала, ты делаешь большие успехи. В ресторане ты мне, конечно, лапши на уши навешал…

– Лапши на уши? Почему?

– Потому что ты там за мной шпионил. Никаких клиентов с тобой не было, я проверила по кассе.

Взгляд Саши темен и смертоносен. Даже на туманном маленьком экране ее глаза похожи на пистолетные дула.

– Подождите секундочку…

Саша прерывает его:

– Забей. Я знаю, что ты там занимаешься какой-то таинственной херней, но это уже не моя забота. О'кей?

– Конечно, Саша, конечно. В любом случае, мои поздравления с новой работой. Когда планируете приступить?

– Десятого октября. Через неделю после моего срока.

– Какого срока?

– Я тебе не говорила? Я приняла решение дать рождение новой жизни. И сейчас самое подходящее время для этого.

Митчелл в изумлении смотрит на экран. Саша решила «дать рождение». Что бы это могло значить? Искусственное осеменение? Партеногенез?

– Дать рождение, – повторяет он, ошеломленный самой мыслью.

– Именно так. Мы оба в восторге, особенно Клаус. Это будет его первый сын.

Клаус! Клаусом зовут Хауптмана. Хауптман! Не может быть. Хауптман такой толстый, такой немецкий, такой послевоенный. Но тут Митчелл вспоминает смущенное выражение на лице Хауптмана, когда он выскочил из офиса. А может, и правда. Недавно развелся. С точки зрения Саши, это неплохой генетический материал, прусский аристократ, фанат фитнесса, по меньшей мере – шесть футов восемь дюймов ростом…

– Поздравляю, – слабо говорит Митчелл. – Желаю вам обоим всяческого счастья.

– На это нет времени, амиго. Мы будем находиться в одном часовом поясе не более пары недель в году. Мы думаем, не пожениться ли нам по Интернету. – Саша вспыхивает улыбкой. – Кстати, это шутка.

Митчелл кивает, он потрясен. Он никогда прежде не видел, чтобы Саша улыбалась. Он никогда не мог себе представить, что она улыбается.

Жидкокристаллический экран вспыхивает и гаснет. Саше пора на встречу с индонезийским министром финансов. Митчеллу пора возвращаться к своему столу. Нужно сделать несколько телефонных звонков людям, которые хотят услышать его мнение.

– Звучит просто довольно интересно…

– Так держать, малыш…

– Мое правительство вполне удовлетворено…

– Ваш искренний образ мышления силен и вдохновляет…

– Когда будете в Париже, выпьем вина вместе… Митчелл откидывается на спинку стула и наблюдает, как акции «Софтджоя» забираются на следующую ступеньку вверх. В эту минуту божественный ветер в полную силу дует в его сторону. Надо ли говорить, что это не длится вечно. Никогда не длилось – ни разу за всю историю финансовых рынков. Но пока он дует, наслаждайся им.

У окна на верхнем этаже отеля для избранных стоит невысокий человек с большой головой. Издалека он похож на ребенка. Вблизи – на необыкновенно рослого гнома. Он стоит, не двигая ни единым мускулом. Глаза уставлены в одну точку, веки не мигают. Какая-то часть мозга Соноды фиксирует картину города, зданий, знаков, транспорта, дел человеческих. Но ничто не привлекает его внимания. Его ум далеко, он скитается по вымышленным пейзажам его мечты, которые никто, кроме него самого, не может описать.

Сонода видит новые формы искусства, новые формы реальности. Он видит сетевое будущее компьютеров безграничной мощности. Он видит игры, которые вечно различаются, вечно развиваются, потому что игроки сами генерируют события и придумывают правила по ходу действия. Игры, у которых нет начала и конца. Игры, в которые будут одновременно играть десятки тысяч, миллионы людей: безопасно, приятно, без вреда для себя и других.

Он видит рай.

Он видит ад.

Добро пожаловать в мир Ёити Соноды. Однажды вошел – выходить не захочешь.

Вечер переходит в ночь, температура в городе около тридцати пяти. Жар поднимается от спекшегося цемента, от вязкого асфальта, миллионы кондиционеров пыхтят, гоняя потоки воздуха. Что-то в воздухе преломляет свет, и луна кажется гораздо ближе обычного. Огромный серебряный диск висит в небе, единственная прохладная вещь в поле зрения.

Мори в своей квартире вынимает саксофон, который ему подарила Ангел, вставляет мундштук. Тихо берет одну ноту. Звук чистый, такой чистый, что ему вдруг хочется сыграть как следует. Но где? Не дома, ведь уже ночь. И не на улице. Здесь, в этом битком набитом районе, кто-нибудь обязательно вызовет полицию. Есть только одно подходящее место – под шоссейным мостом.

Через пять минут он там. Сначала пробует гаммы, проверяя дыхание. Пальцы движутся с удивительной ловкостью. Кажется, они обладают собственной памятью на мелодии. Потом он играет простой блюз, а потом – причудливую, невнятную пьесу, которую сам сочинил четверть века назад. Называлась она «Самурай-буги». Нравилась она немногим – визг и скрежет, – но играть было очень здорово.

Пока Мори стоит под мостом, время замирает. Луна неподвижно стоит в небе – так близко, что можно дотронуться. Мори играет быстро и бешено, медленно и хрипло, и его единственные слушатели – большие грузовики, грохочущие по мосту.