Самый неправдоподобный роман

Глава XXI

Лос-Анджелес, 1989

Прием, устроенный Джефферсоном Уайтхорном в честь счастливого возвращения своего единственного горячо любимого сына, был поистине грандиозен. На этот раз разослали приглашения не только членам огромного семейства, но и тем семьям, которые по праву считались друзьями клана Уайтхорн. Гостей набралось порядка сотни человек. Возле дома, как всегда, толпились журналисты в ожидании очередной сенсации. Хотя что еще могло случиться? О возвращении Дэна Уайтхорна писали все газеты и журналы, хоть немного уважающие себя. У него пытались взять интервью, но он упорно отказывался давать очередной повод для сплетен о своей семье и просил всех своих родственников избегать таких разговоров. Журналистам и телевизионщикам оставалось лишь строить предположения на основе додуманных ими фактов. Самым странным обстоятельством во всей этой шумихе было то, что никто не вспомнил романа Дэна и Джессики. Только один журнал написал об этом грубую, пошлую, полную сарказма статью. Джефферсон, прочитав статью, пришел в неописуемую ярость и позвонил мэру лично. Поднялся скандал, в результате чего журнал едва не лишили лицензии. Потом все стихло. Журналисты будто заново вспомнили о былом авторитете Джефферсона Уайтхорна в высшем обществе и старались писать только корректные статьи об этом семействе. Конечно, шушуканье за спинами Дэна и Джефферсона между их родственниками нельзя было остановить. Но все равно это имело не столь важное значение по сравнению с репутацией этой семьи.

И вот настал "день икс", как называли его журналисты. Они все съехались на подступах к особняку семьи Уайтхорн и, словно в какой-то дикой лихорадке, отслеживали прибытие гостей. В сущности, все гости их мало интересовали. Они ждали появления только одного семейства: Колфилд — Бичем. Было невозможно, чтобы Джефферсон Уайтхорн не отправил приглашение своему давнему другу Рональду Бичему и его жене, Элвире. А они никогда не ходили на подобные мероприятия вдвоем — их всегда сопровождала Джессика. Но она теперь замужем за Максвеллом Колфилдом, бывшим другом, бывшим напарником и бывшим соперником Дэна Уайтхорна. Значит, Джессика Бичем (вернее, теперь Джессика Колфилд) должна прийти вместе с мужем. И вдвоем они встретятся с Дэном Уайтхорном. Этого просто не возможно избежать. Интрига сохраняется…

Джессике никто так и не сказал, что Дэн жив, ни у кого не хватило смелости сделать это, хотя, наверное, очень многие умирали от желания увидеть ее лицо, когда она услышит об этом. А она прочитала о том, что Дэн жив, в одном из журналов. Трудно было передать словами то потрясение, которое она испытала, читая глянцевые страницы и рассматривая его фотографии. Пять лет прошло. Она похоронила свою любовь к нему — долгие годы отчаянно пыталась это сделать. Но его дочь не позволяла. Джулия смотрела на мать огромными голубыми глазами, и у Джессики всякий раз при таком взгляде сердце кровью обливалось. И вот ее отец жив. Что будет теперь? Что станет с ней, с ее дочерью, с Максом? Ведь он с ума сойдет от ревности. А если Дэн узнает от своего отца или от Роберта, что Джулия — его дочь, а не дочь Максвелла, и предъявит на нее свои права?.. Он же не будет молчать!

Мысли ее лихорадочно метались в голове, опережая одна другую. Она сидела над журналом мертвенно бледная. Руки тряслись противной мелкой дрожью. Ее взгляд был устремлен куда-то в пространство. Войдя в спальню, Максвелл сразу понял, что случилось с его женой. Но на всякий случай спросил:

— Что с тобой, Джес?

— Смотри! — На одном дыхании сказала она, указывая на глянцевые страницы.

Колфилд бросил мимолетный взгляд на фотографию Уайтхорна и лишь нашел подтверждение своему предположению.

— А, понятно! — Протянул он.

Джессика подняла на него изумленный взгляд.

— Ты знал, что Дэн Уайтхорн жив? — Бесцветным голосом спросила она.

— Недавно узнал, — пожал он плечами. — На следующий день после его возвращения.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— А зачем? — Спросил Макс как можно более небрежно, но внимательно всматриваясь в ее лицо. — Ведь вся эта история уже не имеет значения.

— Вот как, — сказала Джессика.

— А разве нет? — Произнес мужчина, поддаваясь волне ревности, поднявшейся со дна души. — Ведь ты теперь моя жена — миссис Максвелл Колфилд.

— Я это и так знаю, — проговорила Джессика, и глаза ее сузились.

Ну, вот началось! Все эти два года, что она была замужем за Максом, он изводил ее своими приступами ревности. Он не давал Джессике покоя, постоянно сводя все разговоры к Дэну Уайтхорну и ее отношениям с ним. Видит бог, она изо всех сил старалась наладить свою семейную жизнь с ним, от всей души надеясь, что он станет не только хорошим отцом для Джулии, но и хорошим мужем для нее самой. Ведь до свадьбы они прекрасно ладили между собой: не было подозрений, недосказанных мыслей, косых взглядов. Да и первые полгода после свадьбы в их семье царила гармония. Казалось, к Максвеллу и Джессике вернулась прежняя влюбленность, какая была между ними еще до ее первой встречи с Дэном Уайтхорном. Он души не чаял в Джулии и вел себя с ней так, словно был ее настоящим отцом. Правда, Колфилду очень не нравилось, когда Джефферсон Уайтхорн, навещая внучку, дарил ей дорогие подарки и сладости. Правда, ему так и не удалось наладить взаимоотношения со своей тещей, Элвирой Бичем. Правда, он всегда не понятно откуда узнавал, если Джессика вдруг вспоминала о Дэне. Тогда он просто вставал и уходил из комнаты, не важно, где они находились. Но Джессике казалось, что все это со временем притерпится, что все наладится, и что они будут счастливы, как и другие пары.

Однако время шло, а положение вещей лишь ухудшалось. Максвелл становился все более нетерпимым к визитам Джеффа, и иногда в открытую показывал ему это. Элвира, всегда предпочитавшая видеть в качестве своего зятя Дэна Уайтхорна, использовала любой повод, чтобы дать ему это понять. А он еще больше злился и ревновал Джессику ко всем, даже к ее дочери. Но хуже всего было то, что у Джес и Макса не было общего ребенка. Он заявил о своем намерении иметь сына сразу после свадьбы; Джессика не возражала. Этим все и ограничилось. Дальше — больше. Он начал намекать на то, что жена не хочет иметь от него ребенка, она обижалась на него, но про себя думала, что, вероятно, в Максе есть какая-то физиологическая проблема, о которой он не знает. Ведь она-то может иметь детей, и Джулия прекрасное тому доказательство. Однако высказать свои мысли вслух Джес еще не решалась. Пока однажды не вспыхнула очередная ссора — в тот день, когда Джессика узнала о возвращении Дэна домой.

— И, пожалуйста, Макс, добавила миссис Колфилд, — не говори обо мне так, будто я твоя собственность.

— Ты моя жена, — упрямо повторил он, — а жена принадлежит мужу.

Джессику охватил гнев.

— Прекрати! Я устала от таких заявлений. И не смей больше говорить, что мой роман с Дэном не имеет значения. Еще раз так скажешь, и я подам на развод.

— Этого никогда не будет! — Вспылил Максвелл. — Я не отдам тебя ему!

— Я и спрашивать тебя не буду! Мне надоела твоя ревность, мне надоели твои истерики по поводу визитов мистера Джеффа. Он дед Джулии и имеет право видеться с ней. Я устала от твоих ссор с мамой. Ты не даешь мне никакого шанса наладить нашу семейную жизнь. Ты упрекаешь меня в моей любви к Дэну, точно в преступлении. Это выше моих сил и моего понимания!

Джессика задохнулась и замолчала. Ей стало легче от того, что она высказала мужу мучившие ее переживания. Она смотрела на него и видела, что выражение его лица меняется на глазах: маска презрения и иронии сменилась маской ярости. Колфилд шагнул к ней; рука его метнулась, чтобы ударить жену, но остановилась на полдороге. Он приподнял ее лицо за подбородок, заставив смотреть на него снизу вверх.

— Вот как мы заговорили!.. — Процедил он сквозь зубы, не отпуская ее. — Думаешь, все будет так просто? Мы разведемся, ты расскажешь ему о Джулии, и вы будете жить долго и счастливо?.. А не думаешь ли ты, моя дорогая, что это я могу подать на развод за несоблюдение супружеских обязанностей?! Ведь, судя по всему, ты из любви к мистеру Уайтхорну-младшему не хочешь родить мне сына…

— Хочу, — возразила Джессика. — Но, возможно, проблема не во мне, а в тебе?..

В комнате воцарилось напряженное молчание. Наверное, ей не следовало говорить этого именно сейчас. На мгновение Джессике показалось, что муж все-таки ударит ее — таким страшным было его лицо. Минуты шли, но Максвелл ничего не говорил. Пальцы его скользнули по ее лицу, исследуя и лаская кожу. Однако прикосновения эти были мертвенно ледяными, заставляли Джес цепенеть от ужаса. Затем пальцы спустились вниз, к шее. Глаза Джессики стали просто огромными. Но она молчала, судорожно сглотнув и тем самым заставив мужа прийти в себя.

— Взять бы сейчас, да удушить бы тебя за такие слова! — Сказал, наконец, он. — И дело с концом. Сразу стало бы легче и мне, и мистеру Уайтхорну. А Джулия осталась бы моей дочерью… Но я пока подожду. Завтра вечером в особняке на Грин-стрит большой прием в честь счастливого спасения твоего возлюбленного. Нас пригласили, и мы обязательно там будем.

— О, нет, Макс, прошу тебя, избавь меня от этого! — Взмолилась Джессика.

Эта новая сторона Максвелла, открывшаяся ей так внезапно сегодня, до смерти напугала ее. Конечно, она знала о его ревности, но чтобы дойти до такого… Скорее всего, многолетняя обида и ревность сделали свое дело: его душа почернела и огрубела. Он уже не знает ни жалости, ни уважения к чувствам других людей. Обида переросла в ненависть, любовь — в чувство собственности. Значит, ревность уже стала местью. А дальнейшая их семейная жизнь станет адом, потому что Макс ни за что не даст ей развода, особенно теперь, когда Дэн вернулся домой живым.

— Нет, не избавлю, — саркастически улыбнулся Колфилд. — Мы вместе пройдем через это, — добавил он и вышел из комнаты, оставив ее наедине со своими страхами.

Джессика не спала всю ночь. Она сидела на большой двуспальной кровати, неподвижным взглядом уставившись в темноту. Максвелла не было рядом. С тех пор как он ушел из дома после этого страшного разговора, Джес не знала, где он, да и не хотела знать. Ей теперь было страшно даже думать об этом человеке. Она просто лежала и считала часы до наступления этого мучительного дня. С утра ей придется (хочет она этого или нет) идти в салон красоты, потом надо попросить Анжелину, чтобы она посидела с Джулией, потому что ее родители тоже были приглашены на прием. А потом?.. Что будет потом? Все эти дела займут не больше времени, чем до полудня или до ленча. Что она будет делать оставшиеся часы до приема в доме Уайтхорнов? Ждать, что еще выкинет Максвелл? Считать часы до встречи с Дэном? Играть с его дочерью и думать о том, что ее отец жив? Все это выше ее душевных сил. Невыносимо было даже думать о том, что она поедет с мужем на этот прием, войдет в огромную ярко освещенную гостиную через парадную дверь вместе с другими гостями. Все будут разглядывать ее, точно она призрак с того света, и перешептываться за ее спиной, ожидая самого главного события — кульминации вечера. Джес и Максвелл, не глядя друг другу в глаза, но постоянно ожидая друг от друга чего-то непримиримо страшного, поздороваются с Джефферсоном, Ричардом и Эдвардом Уайтхорн, а потом их взгляды пересекутся со взглядом главного виновника торжества, главного действующего лица всей этой драмы — Дэна Уайтхорна.

Интересно, каким она его увидит? Какой он увидит ее? Пять лет прошло. Ему теперь тридцать шесть, ей двадцать девять. Столько всего было пережито, что просто невозможно было, чтобы это не отразилось на них обоих. А его глаза такие же бездонно голубые, и в них по-прежнему можно утонуть, как она утонула в них первый раз? Господи, как ей, оказывается, хочется, безумно хочется, увидеть его спустя все это время! До сих пор Джессика этого не понимала, потому что старательно внушала себе, будто хочет забыть его. Зачем? Вот уж поистине самая большая глупость, какая только может случиться с нею! Зачем ей забывать Дэна? Зачем отказываться от своих чувств к нему? Максвелл и в подметки ему не годится! Так зачем мучиться в этой ненастоящей семейной жизни, заставляя себя испытывать к мужу что-то большее, чем просто уважение? Зачем вести себя так, будто ничего не случилось? Будто Джулия — дочь Максвелла, будто она, Джессика, очень любит своего жестокого, озверевшего от ревности мужа? Макс вчера вел себя так, что уже нечего спасать их несостоявшийся брак. Однако ей по-прежнему придется пока жить с ним и притворяться, что, действительно, ничего не изменилось. Максвелл стал очень страшным человеком и еще не известно, что он может сделать в приступе ревности. А потому надо быть с ним очень осторожной и не давать ему повода.

Максвелл появился дома за два часа до начала приема. Он ничего не сказал жене о том, где был все это время, а она не стала спрашивать, поскольку ей было просто все равно. Оба молча занялись своими делами: Джессика вместе с дочкой и Анжелиной выбирала наряд для приема, а Колфилд развалился в кресле в гостиной, провожая всех, кто проходил мимо, тяжелым, убийственным взглядом. С каждой минутой приближения заветного часа Джес все больше волновалась, все больше думала о Дэне. И хотя она изо всех сил старалась это скрыть, она знала, что Максвелл может прочитать ее мысли. Странные это были чувства. Она думала, о Дэне не как о части своей прошлой жизни, которая когда-то была всей ее жизнью, а как о настоящем человеке, который просто уехал на некоторое время из города, а теперь вернулся. С каждой мыслью, с каждым биением сердца она понимала, что любовь к нему не умирала никогда, что он жил в ней всегда. Теперь ей было и не понять, как она могла быть такой слепой, что надеялась на счастливую семейную жизнь с Максвеллом, что надеялась когда-нибудь вновь полюбить его. Да и любила ли она его в те далекие годы, когда ей было двадцать лет, и душа ее еще не испытала огромных потрясений первой любви и первой боли? Скорее всего, любила — этого нельзя отрицать, нельзя перечеркнуть, нельзя выкинуть из памяти. Вот только любовь эта была не такая, какую она испытывала к Дэну. В той любви было больше восторга, восхищения, упоения, радости. В этой зрелой любви было больше страсти, самозабвения, самоотдачи, желания. Любовь к Максу была чистой, светлой, как весеннее утро, когда на востоке уже встает солнце, но где-то в глубине неба еще мерцают звезды. Чувства к Дэну, страсть, желание, омут, головокружение — темны, как самая темная ночь, когда можно заблудиться, еще не сделав и шага. И темнота эта манит и зовет, и ты тонешь в ней, прекрасно осознавая, что это гибель, но всем своим существом упиваясь своей гибелью.

Когда Джессика уже была готова, в спальне появился Максвелл. Он оделся в смокинг и выглядел свежим и отдохнувшим. Серо-зеленые глаза его лихорадочно блестели, но лицо не выражало ни одно из переживаний, которые он, быть может, испытывал. Джес это очень не понравилось. Сейчас ее муж сам больше походил на призрака из прошлого, чем Дэн Уайтхорн. У нее даже мурашки побежали по коже, когда он, не говоря ни слова, подошел к ней, окинул ее оценивающим взглядом, небрежно провел кончиками пальцев по оголенной спине. На ней было роскошное вечернее платье от "Кристиан Диор" из черной ткани, отделанное золотой вышивкой. К нему она надела золотой гарнитур с опалом, состоящий из ожерелья, сережек, браслета и кольца. Ее великолепные золотисто-рыжие волосы искусный парикмахер на этот раз ухитрился собрать в высокую прическу таким образом, что Джес стала похожа на королеву. Хотя, впрочем, она ведь и была королевой, если Максвелл еще этого не понял. Она стояла перед зеркалом во весь рост, гордо вскинув голову, открыто глядя на мужа и читая в его глазах невольное восхищение. То были странные минуты: минуты борьбы разума, многолетней любви с ревностью и безрассудством. Сейчас, когда Джессика поняла, что по-прежнему любит Дэна, Макс был ей уже не страшен. Она могла открыто смотреть в его глаза, не зная еще, что ее ждет.

— Хороша! — Восхищенно проговорил Колфилд. — Ты будешь самой красивой женщиной на этом приеме. Все взгляды будут обращены на тебя. Я позабочусь об этом.

Поборов в себе предательский страх, Джессика спросила:

— Что ты задумал, Макс?

Он улыбнулся одними губами и ответил:

— Увидишь… — И подав ей руку, добавил: — Идем?

В старом особняке на Грин-стрит, построенном в георгианском стиле, ярко горели все люстры, играла музыка, официанты то и дело сновали между гостями, разнося такое же старинное, выдержанное в винных погребах Италии, шампанское, как сам дом. Казалось бы, бесконечный поток гостей лился через парадные двери, которые услужливо распахивал перед ними счастливый дворецкий дома Уайтхорн, Питер Митчелл. Дамы в шикарных вечерних платьях от лучших домов моды мира шли под руку со своими кавалерами, одетыми не менее изысканно, чем их спутницы. И все они направлялись к семейству, ожидавшему их для того, чтобы тепло приветствовать в своем доме. Три брата — Джефферсон, Ричард и Эдвард — стояли небольшой группой в центре великолепной гостиной. Здесь же неподалеку находились жены Ричарда и Эдварда — Мария и Стефани Уайтхорн. Дочь Ричарда, двоюродная сестра Дэна, Кассандра Уайтхорн, радостно улыбалась всем приветствующим ее гостям и кивала, отвечая на приветствия. Сыновья Эдварда — Стэнли и Брайан Уайтхорн, обожавшие свою кузину, стояли чуть позади нее, будто телохранители — такие же сильные и смелые. Ни Кассандра, ни Стэнли, ни Брайан еще не имели своей семьи. А вот у Дэна она была: большая, горячо любимая, где все всегда были ему рады. У него было потрясающе хорошее настроение. Он с огромной всепоглощающей нежностью смотрел на всех своих многочисленных родственников, уже прибывших на торжество и тех, кто еще только переступал порог их дома, и думал о том, что даже если вдруг наступит конец света, ничто не заставит эту семью измениться самим и изменить свои традиции. Чтобы ни случилось в мире или в этой семье, все они всегда готовы в одном порыве стать единым целым, вместе переживая горе и радость. Ничто не менялось в этом доме, но время все равно меняло людей, живших в нем или просто приезжавших в эти стены на время. Кто умирал, кто-то выходил замуж или женился, у кого-то рождались дети, кто-то разводился. Такова жизнь. И ничто не может заставить ее остановиться или прекратить свое течение.

Вот и он сам изменился, или его изменила жизнь. Раньше Дэн ни за что не захотел бы остаться на подобном приеме. Он использовал бы любой предлог, чтобы улизнуть из дома, не важно куда. А в этот раз он всем своим существом ждал этого вечера, изо всех сил помогал отцу в подготовке торжества. Конечно, всех своих родственников и друзей он уже видел задолго до начала этого приема, но сегодняшний вечер был единственным шансом украдкой понаблюдать за всеми сразу, чтобы узнать, как изменились они за эти пять лет. Тем более что сейчас все было по-другому. Раньше он чувствовал себя одиноким, забытым всеми на свете. И это детское чувство обиды не давало ему возможности ощутить в полной мере единства, на которое была способна его семья. Сейчас все было по-другому. Оказывается, ему надо было пережить собственную смерть, чтобы понять это. Надо было испытать боль самому, причинить боль близким, чтобы обрести такую огромную любящую семью, которая у него всегда была, но от которой он всегда отказывался. Раньше Дэн этого не понимал или не хотел понимать, а теперь, когда понял, ему захотелось быть рядом буквально с каждым человеком, который имел хоть какие-то родственные связи с семьей Уайтхорн. Только это все будет потом — после приема, когда он начнет свою работу в офисе "Уайтхорн Интерпрайзис". Постепенно он будет возвращать себе доверие всех этих людей, которые сейчас пришли приветствовать его возвращение домой. Ведь раньше они доверяли ему и любили его только потому, что он сын Джефферсона Уайтхорна, наследник огромного состояния, будущий президент корпорации с мировым именем. Отныне он постарается получше узнать их, а они будут узнавать его как человека, но не как громкое имя.

Дэн украдкой взглянул на жену, стоявшую рядом. Это был ее первый такой прием, но она держалась так, будто всю жизнь выполняла обязанности хозяйки дома. Гордо расправив плечи, вскинув подбородок, Жаклин наравне с мужем приветствовала гостей, хотя добрую половину из них видела впервые в жизни. Она мило улыбалась им, сочувственно спрашивала об их делах, об их здоровье, негромко говорила "Добро пожаловать! Мы рады видеть вас в нашем доме!", и люди, многие из которых тоже впервые видели Жаклин, буквально таяли от удовольствия и оказанного им внимания. А если Жаклин просто пожимала мужчинам руку или восхищалась нарядом женщин, то они готовы были всю оставшуюся жизнь носить ее на руках. Наверное, так тепло их еще никто не принимал. Ведь с каждым человеком, подходившим к ней, Жаклин разговаривала так, точно он был самым долгожданным и самым желанным гостем в этом доме. Таким образом, не прошло и часа, как она завоевала сердца всех родственников и друзей семейства Уайтхорн. За очень короткий срок она сделала то, чего не добилась в свое время Клер, и чего не сумела сделать Долорес, и чего не успела сделать Джессика. Ее полюбили не только в этом старом особняке, но и за его пределами. Она покорила сердца и души всех, кроме собственного мужа.

Дэн не любил ее. Он уважал свою жену за мужество, за благородство души, за самоотдачу — за все то, на что, как он считал, не был способен сам. Но больше всего — за то, что она всегда была рядом, даже если он не хотел этого. Но сегодня Дэн сам хотел, быть рядом с Жаклин. Он нуждался в ней, в ее теплоте, ее близости, в ее нежности. А самое главное, что и она нуждалась в нем — больше чем в собственной жизни. Его счастье было для него превыше всего на свете. Сегодня он был счастлив. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на него. Дэн весь светился изнутри: горящие глаза, ослепительная улыбка, шутки, остроты, радость, веселье. Он мог подхватить любую девушку или женщину и закружить в танце. Его счастьем заражались все в доме. А Жаклин, видя и чувствуя, как счастлив муж, тоже была счастлива. Больше ей было ничего не надо.

Гости уже расположились в огромной гостиной. Они радостно переговаривались между собой, пили шампанское, коньяк, виски, мартини, общались с хозяевами дома. До начала ужина оставалось около получаса, когда на пороге появились последние из приглашенных гостей. Поначалу на них никто не обратил внимания, как бывает на таких приемах. А зря. Ведь последними гостями по воле случая оказались Элвира, Рональд, Джессика и Максвелл. Но постепенно все взгляды обращались на них. Голоса умолкали, а тишина заставила и хозяев посмотреть, кто пришел. Посмотрели все, кроме Дэна. Он стоял спиной к парадной двери и разговаривал с Робертом Монтгомери, а потому не сразу заметил, что в гостиной слышны только звуки музыки. Роберт оборвал фразу на полуслове, выражение его лица изменилось, когда он посмотрел через плечо друга. Дэн спросил удивленно:

— Боб, ты чего?

И обернувшись, получил ответ на свой вопрос: с Джефферсоном разговаривали Джессика и Максвелл. У Дэна сердце оборвалось и ухнуло куда-то в желудок. Кровь отхлынула от лица, мгновенно превратив его в маску. Он не знал, что Джессика была приглашена на прием, не знал, что Максвелл женился на ней. Поэтому для него было двойным шоком появление Джессики и Максвелла. Напряжение переполняло большую гостиную. Оно росло, передавалось от одного человека к другому, как океанская волна. Все взгляды были обращены на Дэна, Джессику и Максвелла. Гости ждали сенсации, чтобы потом было, о чем разговаривать в офисах, за ленчем, друг у друга дома. И все упорно делали вид, что это событие их интересует меньше всего. Они ведь пришли приветствовать неожиданное возвращение своего друга и родственника — Дэна Уайтхорна. А кто еще там пришел на прием и что еще здесь может случиться, их совершенно не касается. Но ни от кого не укрылась бледность Дэна, как Джессика в упор смотрела на него, точно не замечая присутствия мужа рядом, с каким видом шел навстречу Дэну Максвелл Колфилд — точно весь мир был ему чем-то обязан. Все молчали, а в доме оглушительно играл вальс, ритм которого отсчитывал бесконечные минуты их жизни. И казалось, что все вокруг жило и двигалось в ритме этого вальса: стук сердец, шаги, мысли. Невозможно было остановить этот ритм. Невозможно было предотвратить движение навстречу друг другу прошлого, настоящего и будущего. От того, что было пять лет назад, зависит то, что произойдет сейчас, в настоящем, а от того, как поведут себя люди в настоящем, зависит будущее. Прямая цепь, прервать которую нельзя. Ничто нельзя предугадать, ничего нельзя избежать. Все это знали, и Дэн знал. Однако хотел сбежать, ибо все пять лет думал об этой встрече по-разному, представляя ее себе, но каждый раз отчаянно боялся ее, так что кровь застывала в жилах. И вот она наступила — эта встреча. Что-то глубоко в мозгу упорно твердит, что еще не поздно, что можно уйти, избежав вопросов, упреков и оправданий, но тело цепенеет в ожидании или, скорее, подчиняясь тому давнему колдовству, которому Дэн всякий раз подвергался пять долгих лет назад при виде этой обворожительной женщины.

А Джессика стала еще красивей, будто в издевательство над его чувствами и желаниями, будто хотела напомнить ему о тех чувствах, которые он испытывал к ней, но о которых хотел забыть. Она шла, словно королева, не замечая этих косых взглядов, только немного бледная в своем волнении. Расстояние между ними все уменьшалось, нервы все больше звенели от напряжения. Гости ждали сенсации, скандала, выяснения отношений, но ни того, ни другого, ни третьего, к их глубокому разочарованию, не случилось. Когда они подошли к Роберту и Дэну, Боб взял инициативу в свои руки — первым начал разговор.

— Джес, Макс, добрый вечер! Как поживаете?

— Все хорошо, — пролепетала Джессика, не сводя глаз с Дэна, в то время как он неотрывно смотрел на нее. — Ты, как всегда, на своем посту друга семьи?.. — Обратилась она к Роберту.

— О да! — Отозвался Монтгомери, усмехаясь. — А как моя крестница? Почему она не с вами? — Непринужденно продолжал он, не замечая удивленных глаз Дэна.

— Джулия еще слишком мала для таких приемов, — заявил Максвелл, как отрезал. — Да и нам не следовало приходить.

— Ну почему же… — У Дэна наконец-то прорезался голос, а вместе с ним — разочарование в собственных ожиданиях. — Если вас пригласили, добро пожаловать. Вы же знаете, что мы всегда вам рады…

Он заставил себя быть вежливым и серьезным, заставил свое счастье и волнение убраться поглубже в душу. Джессика вышла замуж за Максвелла — что ж, она имеет на это полное право. Кто как не сам Дэн некоторое время назад от всей души желал, чтобы Джессика вышла замуж? Его желание исполнилось. Да к тому же, как он понял, у них даже есть ребенок. Все обернулось так, как он хотел. Джес замужем, у нее ребенок от любимого человека. Да, впрочем, и он женат, у него есть сын. Все довольны и счастливы. Сегодня они отлично проведут время на этом приеме, а под утро разойдутся каждый своей дорогой. В душах их, наверное, останется лишь чувство горького сожаления, похожее на горьковатый привкус от виноградного вина, который появляется, когда его выпиваешь слишком много. Вот и их любви стало, видимо, слишком много. Оба ждали от этой встречи чего-то большего — как рецидива, но этого не случилось. И остался лишь горький привкус неоправданных ожиданий, который разбередил душу, но не потревожил сердце.

А пока необходимо выполнять свои обязанности хозяина дома — развлекать гостей, доставляя им удовольствие. Сенсации они не получили; так пусть хотя бы получат удовлетворение в наблюдении за ними в течение вечера. Все равно эти люди будут следить за ними, ожидая, что кто-нибудь (Джессика, Максвелл или Дэн) допустит непоправимую ошибку. И тогда… Зачем загадывать, что будет тогда? Вечер, можно сказать, только начался. Ничего страшного не случилось. Все в полном порядке. Не так ли?..

Ужин прошел относительно спокойно. Когда люди привыкли к такому составу гостей, они стали вести себя как прежде: веселились, слушали, разговаривали. За ужином все говорили тосты за здравие Дэна и Джеффа. За большим столом то здесь, то там раздавались взрывы смеха, звенели бокалы с шампанским. Во главе одного конца стола сидел Джефферсон, справа от него — Дэн. Жаклин посадили далеко от Дэна — в другой конец стола, поскольку она была хозяйкой дома. Сегодня Дэн впервые в жизни смотрел на свою жену по-другому. Раньше она была простой девушкой — скромной, нежной, застенчивой, домашней. Сегодня появилась великолепная женщина — хрупкая красавица с изысканными манерами подстать любой представительнице аристократического рода. Казалось, что она всю жизнь только тем и занималась, что принимала и развлекала такое количество гостей. На мгновение Дэну почудилось, что Жаклин переменилась — стала одной из них. А потом он перехватил ее взгляд и с облегчением увидел в ее больших карих глазах усталость, желание укрыться от всех этих незнакомых гостей, найти уединение и спокойствие для своей измученной души. И Дэн пообещал себе, что обязательно будет рядом с ней в этот момент.

Когда подали кофе на террасе, и мужчины вышли туда, чтобы спокойно, без напряжения поговорить и покурить, Дэн вздохнул свободно. Можно было расслабиться и говорить, о чем угодно и с кем угодно. Дэн развалился в кресле и медленно глоток за глотком пил кофе, наслаждаясь каждым мгновением своего одиночества. Он не хотел сейчас ни о чем думать — голова была пуста и светла. Подумает после, когда будет способен о чем-то думать. Он почти задремал в кресле, убаюканные монотонным гулом голосов, вкусным кофе, своим одиночеством.

— И долго ты собираешься спать? — Раздался где-то совсем над ухом голос Роберта Монтгомери.

Дэн мгновенно открыл глаза.

— Я не сплю, — сказал он. — Просто устал.

— Отвык от таких приемов? — Спросил Боб, усаживаясь в кресло напротив и правой рукой оттягивая галстук-бабочку.

— Если честно, да, — ответил Дэн.

Он допил последний глоток кофе, поставил чашку на столик, потянулся.

— Ну, и как мы все? — Поинтересовался Монтгомери. — Мы все сильно изменились за эти пять лет? Ведь ты только за этим остался сегодня здесь, чтобы понаблюдать за нами?

Дэн усмехнулся — как быстро и точно друг прочитал его мысли и намерения. Впрочем, так было всегда — все годы их дружбы. Роберт всегда мог с точностью до мысли прочитать его душу. Уж он-то точно не изменился, а значит прекрасно понимал, что сейчас творится в душе друга.

— Да нет… — Неопределенно проговорил Дэн. — Не в этом дело. Да и в прошлом все это. Я вернулся домой совсем другим человеком.

— Вот как, — многозначительно сказал Роберт. — Что-то по тебе было не заметно, когда появились Джессика и Максвелл.

— Это было просто неожиданно.

— Вот как раз самые неожиданные чувства самые искренние… Так ты не знал, что они будут здесь сегодня? — Удивленно спросил Боб у Дэна.

— Конечно, нет! — Возмущенно ответил тот. — Или ты думаешь, я сам отправил им приглашение, а потом очень искренне изобразил удивление?! Если бы я был таким хорошим актером, то давно получил бы "Оскара".

— Скорее всего, это твой отец.

— Наверное. Я у него не спрашивал. Хотя я не вижу смысла приглашать их. Я женат, Джес замужем. Если это было желанием проверить наши чувства, то идея очень плохая.

— Твоя жена знает о Джессике?

— Да.

— Тогда, я думаю, она сегодня все поняла.

— Что поняла?

— Как бы ты ни старался изображать безразличного человека, Джессика тебе далеко не безразлична. И Жаклин в этом сегодня убедилась.

— Роберт, прекрати переливать из пустого в порожнее, — раздраженно попросил Дэн. — Разве тебе мало было сегодняшнего появления мистера и миссис Колфилд?! — Не удержался он. — По-моему, сегодня все получили достаточно удовольствия, наблюдая за нашей реакцией друг на друга!

— Прости, Дэн, — удивленно сказал Монтгомери и даже выставил руки ладонями вперед в знак того, что "сдается". — Мне показалось, ты захочешь об этом поговорить…

— Может, и захочу, — уже спокойнее ответил Уайтхорн, — но не сейчас. — Знаешь, мало приятного быть подопытным кроликом да еще при этом знать, что что бы ты ни делал, за тобой все равно будут наблюдать. Я понимаю, с такой семьей, как моя, от этого никуда не денешься, но неужели каждый не может заниматься своими делами, интересоваться только своей жизнью? По-моему, все имеют право на неприкосновенность, но почему-то когда дело касается других, они быстро об этом забывают. А знаешь, что меня больше всего бесит? — Продолжал Дэн. — Что никто из них никогда в жизни даже самому себе не признается в порочном, унизительном любопытстве. Ведь подслушивание и подглядывание — увлекательнейшее на свете занятие. Зачем заниматься своей жизнью, если рядом бурно протекает жизнь других?..

— Дэн, Дэн! — Позвал его друг, видя, что друг все больше распаляется, все больше повышает голос. Некоторые из находящихся неподалеку мужчин уже с нескрываемым интересом смотрели в их сторону. — Остановись! Притормози немного!

Эти слова подействовали. Дэн взглянул на Монтгомери, понял выражение его лица, скосил глаза по сторонам, злобно усмехнулся, ибо увидел полное подтверждение своим словам. Помолчал немного, затем сказал:

— Вот видишь!.. Я же говорил тебе об этом только что!

— Ну, Дэн, — развел руками Роберт, — на подобных приемах такое случается в порядке вещей…

— А мне плевать на порядок! Мне противен такой порядок!

Дэн резко встал, сделал пару шагов в сторону ступенек, ведущих в сад, но обернулся, словно вспомнив что-то.

— Извини, я пройдусь. Мне лучше сейчас побыть одному.

Монтгомери в ответ лишь махнул рукой и остался сидеть в кресле.

Дэн стремительно шел по одной из темных дорожек сада, не замечая ничего вокруг. Стоял февраль, но было по-весеннему тепло и сухо. Еще не выпало ни капли дождя. Ночь была ясная, лунная, и от мягкого света луны весь воздух, казалось, был пронизан серебряными нитями. Ему даже чудилось, что он слышит их звон. Или это звенели от напряжения его собственные нервы? Звенели так, что еще немного, еще чуть-чуть — и они лопнут, как гитарная струна. Он устал, причем усталость копилась, как снежный ком, начиная с его приезда в Лос-Анджелес. Он устал от встреч, визитов, бесконечных расспросов, упреков и нареканий. Он устал от своих родственников, которые ходят посмотреть на него, как на музейный экспонат. Ну и что такого в том, что он вернулся домой живым и здоровым? Или они все, действительно, хотели его похоронить? Он устал от того, что все без исключения обсуждают его личную жизнь, как фильм или сериал с лихо закрученным сюжетом. Даже Роберт и тот опустился до того, что начал собирать сплетни. А отец… Как он мог пригласить Джессику и Максвелла, ничего не сказав ему? Неужели Джефф на самом деле хотел выяснить, любит ли он Джессику?.. Это была не слишком удачная идея. Но вполне возможно, что отец сделал это из самых лучших побуждений.

Ладно. Бог им судья. Да и устал он, наверное, только от этого приема. Вот и ворчит, как старик, у которого в плохую погоду ноют все косточки. Сейчас он прогуляется на свежем воздухе, голова его станет мыслить более ясно, чувства придут в норму. Только и всего.

Неожиданно Дэн остановился как вкопанный. Мысли привели его к той самой беседке, в которой они с Джессикой когда-то беспечно целовались, сбежав от гостей в день собственной помолвки. Он ведь шел совершенно бесцельно, не имея никакой цели куда-то прийти. И вот он здесь. В этой беседке он прятался в детстве ото всех с книжкой в руках и с десятком вкуснейших пирожных. Здесь он переживал свои радости и печали. Здесь он провел столько счастливых минут рядом с любимой женщиной. Сегодня он многое пережил и, наверное, это привело его сюда — в самое сердце сада. Дэн не понимал, как это могло случиться. Он просто гулял, не думая ни о чем таком. А теперь… Что ему делать с нахлынувшими воспоминаниями? Не о детстве, не о каких-то далеких безликих горестях, но о любви, сильнее которой он никогда не испытывал… Дэн неуверенно шагнул к беседке и оторопело замер на пороге. В беседке сидела Джессика. Она не видела его, не слышала его шагов. Сидела и задумчиво смотрела на луну, поглощенная какими-то своими мыслями. И, боже, как прекрасна она была в эти мгновения, когда думала, что ее никто не видел! Прошло пять лет, но она совсем не изменилась. Стала только еще красивее. Королева! Истинная королева!.. Сейчас Дэн видел ее такой, какой не видел никто, — естественной, свободной, желанной. Он и сам раньше никогда ее такой не видел. У него гулко билось сердце, и стук его оглушал. Еще немного — и Джессика услышит этот стук, обернется, посмотрит на него удивленно. А тогда все очарование этого мгновения исчезнет. Между ними снова возникнет пропасть глубиной в пять лет, снова появятся Жаклин и Максвелл. Поэтому лучше уйти, не выдавая себя.

Но едва Дэн развернулся, чтобы незаметно уйти, как раздался ее спокойный голос:

— Дэн?..

Он обернулся и посмотрел в дымчато-серые глаза. Она смотрела на него. Теперь они увидели и почувствовали все то, что не могли увидеть и почувствовать на приеме под прицелом десятков пар глаз. Ничего не изменилось. Как они могли быть такими слепыми, чтобы не видеть этого? Годы, обида, ожидание, разочарование мешали им понять, что они все еще любят друг друга. И не важно было, что Дэн когда-то усомнился в этой любви, что Джессика надеялась построить себе новое счастье на собственном несчастье. В это короткое мгновенье, пока они смотрели друг на друга, все вернулось на круги своя. Они забыли о Жаклин и Максвелле, забыли о гостях в доме, забыли обо всем на свете. В целом мире были сейчас только эти двое и сияющая в их глазах возрожденная любовь, которую оба так легко когда-то отодвинули в сторону, точно блюдо, которое не желали есть.

Уайтхорн шагнул ей навстречу; она тоже подошла к нему. Оба теперь оказались в этой беседке, скрытые от посторонних глаз в глубине ночного сада. Никто не знал, что они были здесь. Никто не додумается искать их здесь. Никто не заметит их исчезновения. Сначала соприкоснулись их ладони.

— Как ты здесь оказалась? — Спросил, наконец, мужчина, неотрывно глядя на нее.

Он с радостью вспоминал те ощущения, которые Джес вызывала у него своими легкими прикосновениями. Каждое мгновение было сплошное счастье возрожденной любви, которое он с жадностью ловил и не желал отпускать. Тело его будто оживало от долгого тяжелого сна — сна без Джессики. Как мог спать так долго? И почему так долго не приходила она?..

— Сама не знаю, — ответила она, глядя в пронзительные голубые глаза. — Вышла подышать свежим воздухом, и вот оказалась здесь. А ты?..

— И я тоже… — Растерянно отозвался он.

Снова тишина. Но не мучительная, не напряженная, а счастливая. Они будто прислушивались к собственному счастью, боясь, что оно испарится. Дэн и Джессика не знали, о чем говорить. Им не за чем было говорить. Мгновение — и губы их соединились в долгом нежном поцелуе. Наверное, никто из них этого не хотел. Возможно, потом они будут жалеть об этом. Но сейчас, замерев в сладком экстазе, ни Дэн, ни Джессика ни о чем не думали. Они утонули в счастье, в нежности, в страсти, нараставшей с каждым мгновением этого бесконечного поцелуя. И не понятно было: то ли они парят над всеми жизненными мелочами, то ли падают в пропасть, поддавшись своим желаниям. Все, что было, что есть, и, что будет, потеряло значение. Сейчас важны были только они, и их губы, и те ощущения, что вызывали эти прикосновения. Все утратило свое значение. Осталось только сводящее с ума желание, обжигавшее кожу каждым прикосновением, превращая кровь, бегущую по венам, в жидкий огонь, не дающий покоя, снедающий все существо и заставляющий беспрекословно подчиняться только страсти, которая была сродни животному инстинкту.

Дэн и Джессика и оторвались-то друг от друга лишь потому, что им уже не хватало собственного дыхания. Но если губы их пока не имели возможности жить в вечном поцелуе, то глаза могли жить в вечном взгляде. Он смотрел на нее и не мог насмотреться. Глядя в дымчато-серые глаза, Дэн снова обретал желание жить и любить, быть рядом с Джессикой.

— Как я скучал по тебе все эти годы! — Выдохнул он, легко прикасаясь кончиками пальцев к ее лицу, точно целуя ее.

— Тогда где ты был все это время? Почему не дал знать о себе? — С отчаянием в голосе спросила Джессика. — Ведь я оплакивала тебя, думая, что ты погиб. Я хотела умереть вместе с тобой!

— Я был очень далеко. И хорошо, что ты не умерла. Иначе зачем мне было возвращаться? Куда мне было возвращаться? — Ответил Дэн. — Но сейчас это уже не имеет значение. Главное — ты вернулась ко мне.

Их губы снова почти соприкасались, будто жили одним дыханием. А Уайтхорн шептал:

— Ты была такой далекой, когда пришла сегодня под руку с Максом, что я решил, что потерял тебя навсегда. Но, слава богу, что я ошибся!

— Так вот почему ты был таким холодным, таким молчаливым! — Заулыбалась Джессика, тоже в ответ нежно изучая его лицо. — Прости, любимый, но ведь я тоже решила, что ты больше не любишь меня.

— Значит, мы просто друг друга не поняли… — Полушепотом сказал мужчина, снова целуя ее. — Это недоразумение теперь в прошлом. Я люблю тебя, и я хочу тебя… прямо сейчас.

Губы его, оторвавшись от ее рта, скользнули по шее вниз. Его обжигающие поцелуи совсем лишили Джес способности думать о чем-либо. Они только беспомощно вцепилась в Дэна, будучи не в силах даже ответить что-нибудь вразумительное. Ей хотелось лишь одного: чтобы он целовал ее, пока она не запросит о пощаде; ей хотелось почувствовать прикосновения его горячих ладоней на своей коже, горевшей безумным огнем. Как она истосковалась по его головокружительным ласкам, которые заставляли весь мир раскачиваться от счастья! Она совсем утратила способность думать, почти забыла, где находится. Наверное, еще мгновение, и она отдалась бы ему прямо здесь, в беседке. Наплевать на приличия! Главное — желание.

Дэн перестал целовать ее и посмотрел в потемневшие от желания глаза. Губы его расплылись в счастливой, блаженной улыбке. Он хрипло прошептал:

— Пойдем!

И решительно потащил ее куда-то за руку. Джессика беспрекословно повиновалась.

Они вошли в дом с черного входа, поднялись по лестнице, которой пользуются только слуги, быстро прошли в комнату Дэна, где он жил еще до своего последнего полета. Охваченный безумным желанием, Дэн забыл запереть дверь, и это стало его ошибкой. Но сейчас никто из них об этом не думал; им было все равно. Они страстно целовались, стаскивая друг с друга одежду.

Внизу, в огромной гостиной, люди танцевали, смеялись, разговаривали, слушали музыку. Никто поначалу не заметил, что исчезли двое: Дэн и Джессика. Максвелл на одно мгновение потерял свою жену из вида, а когда обернулся, ее уже нигде не было. Глаза его тревожно метались из стороны в сторону в поисках Джес, но он лишь обнаружил, что и Дэна нет среди гостей. Макс сразу понял, что они где-то вместе. В ярости он выругался на Дэна:

— Чертов ублюдок!

— Что-то не так? — Спокойно спросил Роберт Монтгомери, подойдя к нему.

Он давно заметил, что Дэн и Джессика куда-то исчезли, заметил, что Максвелл обеспокоено метался в поисках жены. Вот он и решил быть рядом с Колфилдом, чтобы тот не натворил глупостей.

— Где Дэн?! — Яростно выдохнул Максвелл.

— Понятия не имею, — непринужденно ответил Монтгомери. — А что?

— Он куда-то ушел с моей женой, — проговорил Максвелл таким тоном, точно Джессика была его собственностью, которую у него украли.

— Почему ты так в этом уверен?

— Они ушли вместе.

— Ты это видел?

— Нет. Но я знаю.

— Не забивай себе голову всякой ерундой, — настойчиво сказал Боб, не будучи уверенным, что Макс услышит его. — Джессика наверняка вышла в сад с кем-нибудь из женщин, а Дэна я недавно видел в кабинете мистера Джеффа, — соврал он.

— Ага! Ври больше! — Прикрикнул на него Колфилд. — Ты думаешь, я не знаю, что ты всю жизнь покрываешь похождения своего друга?

— Макс, не перегибай палку, — предупредил его Монтгомери. — Мое терпение может закончиться.

— Мое уже давно закончилось! — Грубо бросил в ответ Максвелл.

Он взял бокал с виски с подноса проходившего мимо официанта и резким движением руки опрокинул его содержимое себе в рот.

— Из меня достаточно долго делали дурака, — сказал он. — Теперь пришло время им обратить на меня свое высочайшее внимание.

Колфилд поставил пустой бокал на поднос другого официанта и так внезапно пошел прочь от Роберта, что ему лишь осталось изумленно смотреть ему вслед. Боб даже не успел окликнуть Максвелла, вернуть его и попытаться вразумить его; ну, или хотя бы дать бурному потоку его мыслей другое направление, как-то отвлечь его, чтобы он не стал ходячей неприятностью в этот вечер — хотя бы в этот вечер. Дальше — будь, что будет. Монтгомери решил махнуть на все рукой, потому что Дэн слишком далеко зашел в своих претензиях ко всем и вся. Ведь Боб действительно частенько покрывал своего друга незаслуженно — просто потому, что Дэн был его другом. А сам Роберт тоже был не прав в этом отношении, тем самым причиняя боль другим людям, перед которыми он покрывал Дэна. Это отчасти его вина в том, что Долорес ушла от Дэна. А в истории с Джессикой Боб неоправданно предал Клер, едва не разрушив этим их многолетней дружбы. Чем закончится продолжение этой "нешекспировской трагедии" (как ее иронически прозвали журналисты), не известно. Монтгомери знал только одно: он не хотел вечно стоять между двух огней, просто потому что ему надоело. Он старается, из кожи вон лезет, невольно делает больно себе и близким ему людям, а потом в итоге еще и оказывается виноватым. Сегодня Дэн обидел его, едва ли не открытым текстом заявил, чтобы он не лез не в свое дело, когда Монтгомери попытался узнать о дальнейших его намерениях, чтобы иметь возможность предугадать грядущие события и повернуть их в пользу Дэна. Что ж, поделом ему! Получил свое и проваливай. Не будешь больше лезть на рожон. А если Дэн Уайтхорн натворит сегодня глупостей, чем он, похоже, и занимается, чуть больше часа, — пусть выкручивается сам, как хочет. Роберт останется в стороне и понаблюдает. Прекратит переливать из пустого в порожнее, как ему посоветовал Дэн. Пусть в нем сейчас говорила обида, пусть завтра или уже через несколько часов он снова будет лучшим другом Дэна, но не сейчас. Сейчас он устал, ему необходимо побыть наедине с самим собой, подумать… Монтгомери покрутил в пальцах бокал с виски. Темный напиток сверкал при электрическом свете, как янтарь… Или это алкоголь ударил ему в голову? С чего это он обрушился на Дэна с обидой? Ведь Дэну сейчас тоже очень нелегко. Его пять лет не было в Лос-Анджелесе; за это время многое изменилось. Его невеста родила от него дочь и вышла замуж за его напарника и соперника. Сам Дэн вернулся домой женатым и с маленьким сыном на руках, что вызвало большой ажиотаж среди членов семьи Уайтхорн. События, пожалуй, развиваются, как в какой-нибудь мелодраме. И еще не известно, что будет дальше. Дэн, похоже, совсем потерял голову, увидев Джессику. Теперь вот пропадают где-то вместе, а он, Роберт, должен расхлебывать всю эту кашу, которая здесь сегодня заварилась. И ни о какой обиде здесь и речи быть не может. Все, как всегда.

Роберт усмехнулся, снова отпил виски. Он был уверен, что Дэн сейчас с Джессикой. Важно было, чтобы его не нашел Максвелл Колфилд. Или Жаклин. Роберт быстро отыскал ее глазами среди других гостей. Обнаружил ее, сидевшей в кресле на самом его краю с упрямо распрямленными плечами и застывшей улыбкой на губах. Бедная девушка! Как она, должно быть, устала! Ведь она первый раз в жизни выполняет роль хозяйки такого приема. Жаклин, наверное, все это время ужасно боялась сказать или сделать что-нибудь не так. Однако все прошло как по маслу. Она была великолепна! Да к тому же, по всей видимости, понравилась абсолютно всем — даже Клер Стефенс.

Монтгомери заметил, что к ней подошел Джефферсон Уайтхорн, что-то тихо сказал на ухо. Она кивнула в ответ и, поднявшись, медленно пошла к большой винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Роберт понял, что Джефф дал своей невестке возможность отдохнуть наверху. Жаклин с восьми вечера находилась среди гостей, никому из них не отказывая во внимании, а сейчас был третий час ночи. И поскольку никто еще не собирался уходить, мистер Уайтхорн милостиво позволил Жаклин сделать небольшой перерыв.

Жаклин поднялась на второй этаж и изумленно остановилась. Здесь после шумной гостиной было оглушающе тихо. И она только сейчас поняла, как сильно устала. Усталость навалилась, как тяжелый снежный ком, придавив плечи. Первой мыслью было: "Господи, неужели я это выдержала? Ничего не натворила, ничего не испортила каким-либо лишним словом, взглядом или жестом? Будет ли мистер Джефферсон мной доволен? Что все подумали обо мне?" Ответа на эти вопросы она не знала, да и не хотела сейчас знать. Все, что ей было необходимо — поцеловать сына, который уже давно спит, обнять Дэна и лечь спать. Хотя до сна было еще далеко. Джефф всего лишь дал ей короткую передышку и заодно попросил найти Дэна. Ей еще предстоит бесконечная изнурительная церемония прощания с гостями. А они, похоже, не собираются уходить. Интересно, сколько по времени могут длиться такие приемы? Мистер Джефферсон и Дэн во всех подробностях рассказывали о званых вечерах, которые когда-либо проходили в их семье. Но они забыли упомянуть о самом главном — когда эти приемы заканчиваются. Только при одной мысли о том, что снова придется улыбаться и говорить одни и те же слова прощания всем этим людям, которых она едва знает, у Жаклин начинали гудеть ноги. Одно утешало: теперь она будет провожать своих гостей и уж точно не сделает никакой ошибки.

Женщина вымученно улыбнулась своим мыслям и прошла в детскую — чудесную комнату, которую мистер Джефферсон сделал специально для своего единственного внука. На тумбочке возле маленькой кровати мягко горел ночник. Чарльз сладко спал, лежа на животе. Жаклин поправила ему одеяло, убрала со лба прядь темных волос, осторожно провела пальцем по щеке ребенка. Он узнал ее прикосновение и улыбнулся ей во сне. Мать тоже улыбнулась сыну. Потом бесшумно вышла из комнаты.

В их с Дэном спальне никого не было: свет выключен, тяжелые портьеры задернуты. Она автоматически включила свет, подошла к зеркалу. На нее взглянуло бледное лицо с огромными испуганными глазами. Прядь волос выбилась из прически, Жаклин поправила ее двумя пальцами. Потом тяжело опустилась на стул, стоявший перед трюмо. Взялась поправлять макияж, который был безупречен. Сегодня тоже все прошло безупречно: прием, ужин, танцы, тосты. Даже появление бывшей невесты Дэна прошло, как в театральной пьесе со всеми положенными атрибутами. А какое эффектное было появление! Эта женщина шествовала, как королева на балу! Как она посмела явиться сюда?! Кто ее пригласил? Дэн? Нет, не может быть! Он никогда не пошел бы на такое вероломство по отношению к Жаклин. Кто тогда? Больше некому ее приглашать. Неужели она пришла сама? Зачем? Чтобы увидеть Дэна? Или чтобы посмотреть на нее, Жаклин, новую миссис Дэн Уайтхорн, которой сама Джессика так и не стала? Почему, ну почему никто не научил Жаклин, как вести себя в таких ситуациях? Ведь сегодня на этом великолепном торжестве кто-то явно был лишний. Но кто? Миссис Колфилд (так, кажется, ей представили эту женщину) или она — миссис Уайтхорн — жена перед Богом и законом, но не перед сердцем Дэна? Жаклин даже не помнила, кто познакомил ее с Джессикой. Все было, как в густом тумане: чьи-то смутные лица, чьи-то смутные голоса. Очень отчетливо она запомнила лишь необыкновенно красивые черты лица миссис Колфилд и ее радостную улыбку. Вот только улыбалась Джессика явно не ей, не Жаклин, а Дэну Уайтхорну. Ее мужу. Улыбалась так, точно больше в этой гостиной никого не было — ни гостей, с любопытством взирающих на этот треугольник, ни ее собственного мужа, бледного, как смерть, ни Жаклин. Значит, выходит, что лишней все-таки сегодня была именно она?

А Дэн? Почему он вел себя так? Почему позволил себе в присутствии жены смотреть на эту женщину таким взглядом? Почему позволил всем гостям наблюдать всю эту мерзость? Ведь это была именно мерзость — ревность, страсть, желание, глухая обида. Все эти чувства сплелись сегодня вечером в тесный клубок или, скорее, паутину под названием интрига. Сегодня Жаклин впервые в жизни столкнулась с этим явлением в таком обществе, как клан Уайтхорн. Ей это не понравилось. Она чувствовала себя одинокой, не принадлежащей к этому обществу. Ей даже почудилось, что она заняла чужое место — место, которое должно принадлежать Джессике. Даже Дэн, который все еще был ее мужем, вел себя сегодня так, будто жены у него не было вовсе. Да, он, похоже, был удивлен появлением Джессики в своем доме, но потом, когда удивление прошло, Дэн будто стал другим человеком — истинным наследником Джефферсона Уайтхорна, хозяином собственной жизни, обаятельным мужчиной, перед которым не могла устоять ни одна женщина. И все вздохнули с облегчением, увидев его таким, каким он, наверное, был раньше и каким его не видела Жаклин. А она, растерянная, одинокая, не знала, как к нему подойти и о чем с ним говорить. В течение всего вечера они общались только по необходимости или не разговаривали вовсе, даже если оказывались рядом друг с другом. Дэн ни разу не пригласил ее на танец, не подмигнул ей, не улыбнулся в знак поддержки. Это был совсем другой человек — не тот, которого Жаклин знала в Кинг-Риверз. Ей было страшно от всего этого. И сейчас, когда мистер Джефферсон попросил ее найти Дэна, она всем своим существом не хотела его искать, потому что не знала, что говорить ему, не знала, что он ответит ей.

Но найти было надо. Возможно, скоро этот праздник, который Жаклин уже ненавидела всей душой, закончится, уставшие гости начнут расходиться по домам. Ведь не могут люди веселиться всю ночь напролет без отдыха. Должны же они когда-нибудь спать. Дэн же должен с ними попрощаться. Вот только где его искать? На террасе? В библиотеке, которая служит кабинетом для мистера Джеффа? Он может быть где угодно. Жаклин решительно встала и вышла из спальни, прошла немного по коридору и остановилась перед дверью, ведущей в старую комнату Дэна. Он мог быть и там. Дэн часто возвращался в эту комнату, особенно в первые дни после их переезда в Лос-Анджелес. Что если начать его поиски отсюда?..

Жаклин толкнула дверь, которая оказалась незапертой, и… замерла на пороге. То, что она увидела, повергло ее в шок. На кровати лежали Дэн и Джессика. Шелковая постель лишь местами прикрывала их обнаженные тела. Они же спали. На их лицах застыли счастливые улыбки, будто на весь мир им было глубоко наплевать. Первые секунды Жаклин смотрела на них так, будто не понимала, что происходит. Будто это не Дэн лежал на спине, будто это не Джессика почти лежала на его груди, закинув обнаженную стройную ножку на ноги Дэна и едва прикрывшись одеялом. Ее золотисто-рыжие волосы рассыпались на постели; рука Дэна властно обнимала ее. Жаклин смотрела на влюбленных в упор, точно хотела на всю жизнь запомнить эту картину о любви, чтобы потом мучить себя этими воспоминаниями. Она хотела запомнить эту любовь, которая ей никогда не принадлежала. Она хотела посмотреть на своего мужа, лежавшего в объятиях другой женщины, который пять лет назад клялся и божился ей, что любовь к Джессике для него теперь стала табу. Она хотела…

А чего, собственно, она хотела?! Чтобы Дэн, вернувшись в свою прежнюю жизнь, влюбился в нее, Жаклин? Она хотела, чтобы он забыл женщину, ради которой собирался оставить любимую работу, в то время как ни чьи уговоры на него больше не действовали? Она хотела, чтобы Дэн Уайтхорн — наследник много миллиардного состояния, любимец своего отца и родственников, баловень судьбы — на всю жизнь остался рядом с ней, тихой серой мышью? Ведь Жаклин сегодня впервые в жизни почувствовала себя незаметной мышкой, синим чулком рядом с такой по-королевски роскошной женщиной, как миссис Колфилд. Не удивительно, что все гости не сводили с нее глаз, когда она появилась в гостиной под руку с мужем. Эта гостиная и весь этот дом были подстать Джессике; Жаклин была здесь совсем ни к месту. Теперь она поняла, что лишней на сегодняшнем приеме оказалась она сама, а вовсе не миссис Колфилд. Жаклин всего лишь попыталась занять ее место на какое-то время, что у нее не особенно получилось. И вот сегодня Джессика быстро вернула себе свое место — в доме, в сердце и в постели Дэна… Именно Жаклин была здесь лишней; не Джессика, а она. Она и сейчас здесь лишняя.

Дэн и Джессика не заметили ее. Они по-прежнему сладко спали. Они даже не заметят, как она уйдет. Жаклин осторожно закрыла дверь. Пусть спят — счастливые влюбленные. Она хотела для своего мужа счастья — похоже, он счастлив. Миссия выполнена. Ей пора уходить. Здесь ей не место. Медленно, точно во сне, Жаклин шла по коридору, будто не понимала, где находится. Как во сне, она прошла в их с Дэном спальню, которая ей уже не принадлежала, села на край большой кровати, на которой она уже спать никогда не будет. Первое время женщина сидела, тупо глядя в никуда. Ей казалось, что она спит и видит странный мучительный сон. Вот-вот она проснется у себя дома, в Кинг-Риверз, а весь сегодняшний кошмар окажется просто сном.

Не известно, сколько времени она вот так просидела. Стук в дверь на какое-то время вернул ее к жизни. Испуганно вздрогнув, Жаклин уставилась на дверь, недоумевая, кто бы это мог быть. Стук повторился, дверь открылась и на пороге появился Роберт Монтгомери.

— Можно? — Спросил он. — Я стучал, но ты не ответила. Вот я и вошел… Господи, Жаклин! — Вырвалось у него, когда он увидел, что она плачет. — Что случилось?

— Со мной? — Удивленно переспросила Жаклин, не понимая, о чем говорит Роберт. — Со мной все в порядке.

— Ты же плачешь!

— Правда? — Сказала женщина, провела пальцами по щеке, посмотрела на него изумленно и пожала плечами. — Это, наверное, от усталости.

— От усталости? — Повторил Монтгомери и многозначительно добавил: — Ну-ну… Думаешь, я вчера родился?

— Я не понимаю, о чем ты, — дрогнувшим голосом сказала миссис Уайтхорн, напрасно вытирая бегущие по щекам слезы.

— Вот как! — Проговорил он. — Тогда, скажи мне, пожалуйста, где Дэн?

— Не знаю. Я его не нашла, — солгала она.

После шока наступила реакция, и ее начало трясти, но женщина упрямо распрямляла плечи, будто всему миру хотела доказать, что у нее все хорошо.

— Ты его видела, — скорее, сказал, чем спросил Боб, сверху вниз глядя на нее. — Он, наверное, в своей старой комнате. Я пойду позову его.

И Роберт направился к двери.

— Нет! — Закричала Жаклин.

— Скажи мне, где Дэн, и я никуда не пойду.

— Нет! — Упрямо возразила женщина.

— Значит, так! — Нетерпеливо сказал Боб. — Или ты говоришь мне, где твой муж, или я сам приведу его сюда. Ты этого хочешь?

— Нет! — Снова упрямо повторила женщина.

Роберта уже начинало раздражать ее никому не нужное упрямство. Неужели она решила в одиночку справиться со своей болью?

Монтгомери подошел к ней, сел перед ней на пятки, поднял ее лицо за подбородок, чтобы видеть ее необыкновенные глаза, сейчас полные такой боли, что хотелось отвернуться, уйти куда-нибудь — лишь бы не видеть этого огромного, почти вселенского горя. Что же такое из ряда вон выходящее снова натворил Дэн Уайтхорн, что Жаклин отказывается об этом говорить?.. И было не понятно, что имеет она в виду под словом "нет" сейчас: отказывается выдавать Дэна, или не хочет, чтобы он его нашел. Уточнять было бесполезно. Роберт рисковал нарваться на еще одно "нет". Что ему тогда с этим делать? Что ему делать с женщиной, которая даже не хотела признаваться в своих слезах? Как ему вообще вести себя с ней? Он утешал Клер — весьма двуличную женщину; по крайней мере она такой была раньше. Теперь он знал, как обращаться с ней — стоит только наступить на любимую мозоль, и она тут же скажет правду. Он помогал Джессике переживать ее боль. Для этого не нужно было прилагать особенных усилий — всего лишь в разговорах касаться только тех тем, которые интересовали ее. А как утешить эту странную девушку, которая не признается в том, что ей больно? Как ему вести себя с Жаклин, которая все свои чувства держит в себе? Может, ее действительно так лихорадит от усталости? Может, ей всего лишь стоит проводить всех гостей и лечь спать? А он здесь устраивает бурю в стакане воды и тем самым может невольно создать трагедию ошибок.

Неожиданно Жаклин встала и, подойдя к зеркалу, стала вынимать шпильки из волос. Руки ее тряслись, она несколько раз больно ударила себя шпилькой. Наконец, густые каштановые волосы рассыпались по плечам. Роберт невольно улыбнулся тому, как эта женщина хороша! Она села и начала расчесывать волосы. Но в ее дрожащих руках расческа то и дело цеплялась за волосы, так что в конце концов она со злостью швырнула расческу на трюмо и, уронив голову на руки, разрыдалась. Жаклин плакала и не могла остановиться. Даже уговоры Роберта, который быстро шагнул к ней, обнял ее и попытался успокоить, не действовали. Это была уже настоящая истерика.

— Жаклин! — Сказал Роберт и потряс ее за плечи. — Прекрати это! Слышишь?! Слезами ты ничего не добьешься!

— Не добьешься?! — Наконец, заговорила она. — Он изменил мне! Ты понимаешь это?! Мой муж изменил мне с Джессикой! — Жаклин всхлипнула, торопливо вытерла слезы, бегущие по щекам. — Я видела их вместе! В его спальне!

— О, господи! — Выдохнул Роберт.

А что еще он мог сказать? Что он это предвидел, но не мог предотвратить? Рассыпаться в объяснениях, как нашкодивший школьник? Да и что он мог объяснить Жаклин сейчас, когда она в боли и отчаянии ничего не хочет понимать? Хотя, наверное, тут нечего понимать. Жаклин всю себя посвятила мужу, жизнь ему спасла. И как он ее отблагодарил? Переспал с чужой женой у нее под боком! Хорош муженек! Нечего сказать! Врезать бы ему как следует промеж глаз! Да на скандал в доме мистера Джеффа нарываться не хочется. Роберт лишь крепче обнял Жаклин, погладил ее по волосам, успокаивая. Бедная девушка! Столько всего пережить за один бесконечно долгий день!

— Я устала, Роберт! — Тихий голос Жаклин прорвался сквозь поток его мыслей. Просто удивительно, что она только что кричала и билась в истерике. — Я больше не могу жить здесь. Я хочу домой, в Кинг-Риверз. Здесь мне не место.

— Не говори так, Жаклин, — ответил Монтгомери, отстраняя ее от себя и глядя в темные, как ночь, глаза. — Здесь тебе самое место! Ты законная жена Дэна. Он сам захотел жениться на тебе. Его ведь никто не заставлял. И ваш сын. Разве мистер Джефф отпустит тебя и Чарльза куда-то за сотни миль?

— Отпустит, — глухо проговорила Жаклин. — Чарльз ему не внук.

— Ну, как же, — растерянно возразил Боб. — Чарльз сын Дэна, а значит — внук мистера Джеффа.

— Я же говорю — нет, — упрямо сказала женщина. — У Чарльза был другой отец. Дэн женился на мне, чтобы скрыть мой позор от родителей и соседей. Так что если мы с Чарльзом Робертом уедем, никто особенно возражать не будет.

— Чарльзом Робертом? — Переспросил он. — Не знал, что у него двойное имя.

— В твою честь, — сказала Жаклин. — Это имя дал ему Дэн при рождении.

Монтгомери улыбнулся.

— Здорово! Спасибо. И после того, что ты мне сказала, ты думаешь, я отпущу вас куда-нибудь?

— Ох, Роберт! — Вздохнула Жаклин. — Неужели ты думаешь, что я смогу здесь жить, зная, что Дэн изменил мне с этой женщиной? Каждый день думать, где он, с кем он, что говорит, о ком думает… Это невыносимо!

— Но ты не можешь просто так взять и уехать!

— Могу! — Заупрямилась Жаклин. — Я всю жизнь оглядывалась на людей, боялась, что они скажут если я сделаю то-то или то-то. Ты не представляешь, что значит жить в такой деревне, как Кинг-Риверз, где все друг друга знают. Боишься сделать что-то не так каждый божий день. А здесь я могу уехать, ни на кого не оглядываясь. Никого не интересует моя жизнь.

— Ошибаешься, — сказал Роберт. — Пойдем сядем и поговорим.

— Не о чем здесь больше говорить! — Возразила миссис Уайтхорн, высвободилась из его успокаивающих объятий, смахнула остатки слез. Однако последовала его совету и села в одно из кресел. — Я больше всего на свете хотела, чтобы Дэн был счастлив, когда мы поженились. Я была ему так благодарна за то, что он признал Чарли своим сыном, что решила: он во что бы то ни стало должен быть счастливым. А в Кинг-Риверз Дэн был несчастлив. Он не знал, чем себя занять без своей любимой работы; он не знал, как вести себя с моими родителями и нашими соседями, ибо это не его круга люди. Ему было трудно даже со мной. Вернее, нам обоим было трудно друг с другом. Удивительно, как мы продержались вместе все эти пять лет. Скорее всего, потому что он был болен. Это и объединило нас, особенно когда я решила, что он должен ходить. Ведь для него движение — это счастье. Если бы он мог двигаться, он смог бы вернуться домой. Но вся беда была в то, что тот врач убил в Дэне всякое желание бороться. Удивительно, как я смогла заставить его бороться. Возможно, у меня это получилось потому, что он сам устал от такой жизни. Он сам захотел вернуться домой, потому что Кинг-Риверз не был его домом, — она замолчала и улыбнулась сквозь слезы, дрожавшие на ресницах, грустно вздохнула, так что Роберту стало бесконечно жаль ее, захотелось взять ее боль себе. Он шагнул было к ней, но она отстранилась от него — встала с кресла и подошла к окну, прижала тонкие пальцы к вискам, как если бы у нее болела голова. Губы ее задрожали, но Жаклин быстро взяла себя в руки, гордо расправила плечи. Потом продолжила: — Странно, но он боялся со мной поговорить об этом: долго мучился, переживал. Я долго не могла понять, что с ним происходит, потому что сама не решалась предложить ему вернуться домой. Прошло много месяцев, с тех пор как он начал ходить, прежде чем я решилась поговорить с ним. Роберт, ты бы видел его глаза, когда он понял, о чем я хочу с ним поговорить!..

В ее голосе было столько боли, что Роберт попробовал остановить ее исповедь:

— Жаклин, пожалуйста, не надо изводить себя этими воспоминаниями. Это только лишняя боль.

Но женщина упрямо мотнула головой.

— Мне надо выговориться, Роберт. Я столько времени держала все это в себе! Мне абсолютно не с кем здесь поговорить. В Кинг-Риверз у меня есть мама. Раньше я с ней делилась всем — до тех пор пока не влюбилась в настоящего отца Чарли.

— Может, если бы ты поговорила с Дэном здесь, ваши отношения изменились бы? — Предположил Роберт.

— Ты такой наивный, Боб?! — Саркастически вопросила Жаклин. — Или ты просто хочешь меня утешить? Даже не пытайся. А с Дэном бесполезно сейчас разговаривать. Он слишком занят своим возвращением домой.

— Неужели ты даже не будешь за него бороться? — С надеждой спросил мужчина.

Ему очень нравилась Жаклин, Джессика была его лучшим другом, но если выбирать между первой и второй, то он предпочел бы, чтобы Дэн остался с Жаклин. Хотя у Джессики есть дочь, которой Дэн приходится родным отцом в отличие от Чарльза. Ох, как это все сложно — то, что здесь происходит!

— Нет, — последовал ответ. — Я устала бороться. Хватит с меня и пяти лет постоянной борьбы с самим Дэном. Борьба с миссис Колфилд — это неравная борьба. Она сильнее меня, потому что Дэн ее любит.

— Но ведь ты любишь Дэна. А уже одно это стоит того, чтобы за него бороться.

— Что мне это даст, Роберт? — Горько усмехнулась женщина. — Если мне удастся привязать его к себе на какое-то время, он меня возненавидит. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел…

Жаклин надолго замолчала, уронила голову на руки. Плечи ее затряслись от беззвучных рыданий. Она снова плакала. Роберт тоже молчал, не зная, что сказать. Молчание затягивалось. Надо было что-то говорить или что-то делать дальше; надо было предложить Жаклин какой-то выход из тупика, в который она попала. Хотя тупик — это не очень подходящее сравнение. Сейчас она напоминала Роберту маленького прозрачного мотылька, который бьется об оконное стекло в надежде вылететь на свет божий. Попытки его тщетны; он уже обессилен, но и деться ему некуда. Возвращаться назад нельзя, ибо там, откуда он пытается вылететь, бушует яростное пламя, готовое вот-вот поглотить его. Выхода нет: или мотылек разобьется об оконное стекло, или сгорит в жарких объятиях пламени. Но самое ужасное здесь то, что Роберт Монтгомери, который всю свою жизнь кого-то спасал, кому-то помогал, кого-то утешал, кому-то давал советы, в этой ситуации бессилен. Он сейчас ничего не может сделать для Жаклин. Сидит в кресле, как брюзга, обмякший от обильного ужина и алкоголя, уставший от танцев и от усталости, и думает только о том, как побыстрее закончить этот разговор. Роберт был сейчас сам себе противен, однако не в силах был что-то изменить. И даже если бы он знал, что нужно делать, это не сыграло бы большой роли. Все решают Дэн, Жаклин и Джессика, но больше, наверное, Жаклин.

— Вообще-то, мистер Джефф прислал меня за тобой, — сказал Роберт. — Он вас обоих заждался — тебя и Дэна. А теперь вот еще и я пропал.

На какое-то мгновение Роберту показалось, что Жаклин улыбается, хотя он и не видел ее лица. Потом она выпрямилась, и к своему удивлению, мужчина в этот раз не увидел на ее лице хотя бы следов слез. Она спокойно ответила, будто говорила о погоде:

— Ну, так иди вниз и скажи мистеру Джефферсону, что я скоро буду… И Дэн тоже.

Монтгомери вскинул на нее настороженный взгляд, словно проверяя, правду ли она говорит. Однако лицо ее было непроницаемым, или он сам просто не захотел ничего увидеть. Странно, но сейчас ему не хотелось оставлять Жаклин одну. Ему было не по себе от ее олимпийского спокойствия.

— Иди же! — Настойчиво повторила она. — Ничего со мной не случится. От измены еще никто не умирал.

— Ты уверена, что можешь остаться одна? — На всякий случай спросил Боб. — Может, спустимся вместе?

— Роберт, ну я же не маленькая и вполне могу справиться со своими чувствами. Иди. Мы скоро придем.

— Хорошо, — ответил Монтгомери, поднимаясь с кресла. — Если через десять минут ни тебя, ни Дэна не будет в гостиной, я снова приду.

— Угу, — кивнула Жаклин.

Когда Роберт ушел, она решительно подошла к зеркалу, посмотрела на свои заплаканные глаза. Вид, конечно, не очень презентабельный. Глядя на нее, гости сразу поймут, что что-то случилось в нерушимой семье Уайтхорн. Но с этим ничего не поделаешь, разве что можно слегка подправить макияж. Пока она этим занималась, ее буквально лихорадило от переполнявших ее мыслей и чувств. Взять бы сейчас да пойти в эту спальню, поднять Дэна и как ни в чем не бывало сказать ему, что гости ждут его внизу. И еще и посмотреть, как он будет оправдываться, изворачиваться… Но Жаклин мутило при одной мысли о том, чтобы снова встретиться со своим мужем, утопающим в объятиях миссис Колфилд. Ей вообще не хотелось ни с кем встречаться. Она попросту не сможет смотреть ему в глаза, зная, что он изменил ей. А здесь еще эти гости, которые совершенно не желают уходить домой. Они, что, собираются здесь всю ночь веселиться? Нужно ведь, в конце концов, и честь знать. Неужели они все останутся здесь ночевать? Что ей делать с этой сотней пьяных или полупьяных людей?..

Жаклин нетерпеливо бросила взгляд на напольные часы, стоявшие в противоположном углу комнаты, которые показывали десять минут четвертого пополуночи. Неудивительно, что она так устала и позволила себе устроить истерику перед Робертом. Возможно, если бы он не пришел, если бы никто ее не видел после того, что видела она, можно было бы поступить так, как хотелось в первом порыве: уйти куда-нибудь по-тихому, или уехать, так что никто об этом и не узнал бы. Она, наверное, смогла бы найти себе уютный, спокойный уголок в этом огромном жестоком городе, где могла бы пережить свою боль, смогла бы проглотить свои слезы и придумать, как жить дальше. Но сейчас — нет. Теперь, когда Роберт Монтгомери, лучший друг ее мужа, видел ее слезы, она должна быть сильной вопреки самой себе, вопреки собственной боли и разочарованию. И она должна заставить себя спуститься к гостям, чтобы не вынуждать Роберта снова приходить за ней, чтобы не подводить мистера Джеффа. А еще она действительно должна вырвать Дэна из объятий его любовницы и тоже заставить его спуститься к гостям. Как никак это из-за него собрались сегодня все эти люди, которые, в сущности, ее мало интересуют.

Закончив поправлять макияж, Жаклин расчесала свои волосы. С прической уже ничего не поделаешь. Ее делал искусный парикмахер в салоне, а она сама ее испортила. Что ж, пусть волосы свободно падают на плечи наперекор светскому этикету. Дэн сегодня тоже изменил ей наперекор светскому этикету. А у нее и так уже голова болела от множества шпилек и заколок. Женщина еще раз взглянула на себя в зеркало и вышла из спальни.

Дэн не спал. Он все эти часы находился в какой-то сладкой полудреме, и ему чудилось, что он видит прекрасный сон и воскрешении своей любви. Он улыбался сквозь сон, и от этой улыбки в уголках его глаз появлялись лучики счастья. То, что он сегодня испытал в объятиях Джессики, было сродни шоку от удара молнии, воскрешению из мертвых, вознесению на небеса живым. Она по-прежнему его любит, и это сильнее всего на свете. Ради этого стоило сотни раз умереть и воскреснуть! Каким же он был дураком, что не понял этого еще тогда, пять лет назад, когда принимал решение не возвращаться домой! Она осталась бы с ним, даже если бы он действительно умер. Она смогла бы быть рядом по первому его зову. Она сделала бы все, лишь бы быть с ним рядом. А он был безмозглым идиотом, когда просил Бога о том, чтобы Он послал Джессике счастье с другим мужчиной. Джес не могла быть счастливой ни с одним мужчиной на свете, кроме него. Ведь она — только его женщина, его вторая половинка, которая без него может только существовать, но не жить. Джессика сама все эти пять лет тоже была будто парализована. Он понял это, едва их губы коснулись друг друга там, в беседке. Она оживала от его прикосновений, как он оживал, как только Джесси прикасалась к нему. Ах, если бы можно было повернуть время вспять и вернуться в ту зиму 1983 года, когда жизнь его перевернулась вместе с тем самолетом! Дэн сделал бы все совсем наоборот. Но сейчас это уже не важно. Сейчас важна была только Джесси…

Мужчина почувствовал легкое прикосновение к своим губам — пальчики Джессики. Они, точно бабочки, порхали по его губам, обводя их контуры, побуждая раскрыться, будто сомкнутый цветок. И губы Дэна раскрылись. Он взял ладонь Джессики в свою руку и покрыл поцелуями, приветствуя ее пробуждение. Потом открыл глаза и увидел склоненное любимое лицо в ореоле золотисто-рыжих, как летний закат, волос. Она улыбалась, а такого блаженного счастья, которое звездами сверкало в ее дымчато-серых глазах, Дэн давно не видел ни у одной женщины. Наверное, потому что он сам был счастлив до безумия, а счастливым он был, потому что сделал Джессику счастливейшей из женщин.

— Как спалось? — Полушепотом спросил Уайтхорн, запуская руку в ее роскошные волосы.

— Я не спала, — тоже полушепотом ответила Джессика. Она легла на бок, подперев голову правой рукой, так чтобы удобнее было смотреть на свое счастье. — Я ужасно боялась, что если усну, ты исчезнешь и окажется, что все это мне просто приснилось. А ты поспал хоть немного?

— Да. И проснулся в раю.

— Не шути так! Ведь рай или ад бывают только после смерти. А ты живой!!!

Теперь и его пальцы нежно изучали ее лицо. Джессика буквально таяла от этих его мимолетных прикосновений. Дэн творил с ней что-то невероятное: стоило им оказаться хотя бы в радиусе метра друг от друга, как кровь закипала в жилах, начисто отключая работу сознания. Оставалось только желание. Вот и сейчас, абсолютно забыв о том, что внизу, в гостиной, еще шумит прием, Джессика лихорадочно думала о том, как бы Дэн побыстрее поцеловал ее.

— Люди сами создают себе ад или рай, — проговорил Дэн. — А мы сейчас…

Он не договорил, оборвав себя на полуфразе. В изумлении уставился на распахнутую дверь комнаты, на пороге которой стояла его жена. Дэн сейчас смотрел на Жаклин так, будто видел впервые в жизни и не понимал, что эта женщина делает в его доме, почему так грубо врывается в его рай, который он сам так недавно себе создал. Джессика обернулась, чтобы посмотреть, что случилось, и тут же испуганно накрылась одеялом.

— Можете не утруждать себя, миссис Колфилд, — спокойно проговорила Жаклин. — И не стоит притворяться излишне скромной. Я уже видела достаточно. Простите, что прерываю вас, но, Дэн, может, все-таки тебе стоит спуститься вниз и проводить своих гостей, которые и собрались-то ради тебя?..

Казалось, Жаклин разговаривает сама с собой. Застигнутые врасплох любовники были настолько поражены ее неожиданным появлением, что не нашли, что сказать в свое оправдание. А когда Дэн, наконец, сумел раскрыть рот, Жаклин уже ушла. Было слышно лишь, как стучат каблуки ее туфель.

— Вот черт! — Выругался он, вскакивая с кровати. — Я забыл запереть дверь!

Он схватил одежду и начал торопливо одеваться. Джессика последовала его примеру. Появление такой нарочито спокойной Жаклин до смерти напугало ее. Она только теперь вспомнила о своем муже, который, должно быть, ищет ее повсюду. Дэн вел себя сейчас так, как и положено тайному любовнику — думал только о собственной безопасности, но не о будущем. А Джессика откровенно испугалась. Не Жаклин, а Максвелла. Ведь он тоже мог вот так увидеть их, в конец обнаглевших и обезумевших от страсти и желания. Они оделись, Джес подошла к зеркалу, чтобы взглянуть на себя. Ей казалось, у нее на лице написано, с кем она была и чем занималась. Дэн подошел сзади и обнял ее за плечи.

— Какая же ты красавица! Совсем не изменилась!

— Перестань, Дэн! — Хрипло попросила она, чувствуя, как его горячие ладони обжигают ее плечи. — Нам пора вниз.

— Когда мы сможем увидеться снова?

— Не знаю. Вряд ли нам вообще стоит встречаться.

— Почему? Из-за Жаклин?

— И не только.

— А, понимаю… Твой муж этого не потерпит. Ведь я второй раз забираю тебя у него.

— Не в этом дело. Мы слишком жестоки к другим людям.

— Значит, все-таки из-за Жаклин и Максвелла, — начал раздражаться Дэн. — Ты опять взялась за старое? Неужели ты просто не можешь быть счастливой? Мы столько времени были вдали друг от друга! В этом моя вина. Я был полным дураком, но тогда…

Джессика повернулась к нему и приложила палец к его губам, заставляя замолчать.

— Тссс… — Прошептала она. — Перестань! Ты сам только что говорил, что мы сами создали себе и ад, и рай. Ты был в аду, но вернулся, может быть, в еще больший ад. Мы причинили боль Жаклин и Максвеллу. Моему мужу — уже не первый раз. Однажды эта боль вернется к нам бумерангом. Ты этого хочешь?

— Если ты так говоришь, то так непременно случится, — поморщившись, проговорил Дэн. — Слова имеют свойство материализовываться. Знаешь, когда я думал, что больше никогда не смогу ходить, я просил Бога, чтобы Он дал тебе счастье с другим мужчиной. Наверное, у Бога хорошее чувство юмора, раз Он дал тебе счастье с Максвеллом. Неужели ты была так счастлива с ним, что я тебе больше не нужен?..

— Дэн, пожалуйста, давай потом об этом поговорим, — умоляюще попросила Джессика. — Сейчас у нас нет на это времени.

— Значит, мы все-таки увидимся? — Счастливо заулыбался Дэн.

— Ну… — Замялась Джессика, неопределенно пожав плечами. — Нам все равно необходимо поговорить.

— Где и когда? — Без вступлений спросил Дэн.

— Не знаю.

— Когда Максвелл улетает? Надеюсь, он не оставил карьеру, заняв мое место?

— Нет. Он улетает послезавтра в Атланту.

— Вот послезавтра мы и поговорим, — категорично заявил Дэн. Он метнулся к тумбочке, стоявшей возле кровати, открыл верхний ящик и достал оттуда ключ. Протянул его Джессике на раскрытой ладони. — Вот! — Сказал он. — Сегодня воскресенье; во вторник встретимся вечером в семь. Я буду ждать тебя на своей квартире. Но учти, если ты не придешь, я сам приду к тебе. И не вздумай прятаться от меня. Я найду тебя где бы ты ни была.

— Хорошо, — согласилась Джессика, взяв ключ. — Я приду. А сейчас нам пора вниз, к гостям.

Она направилась к двери, но Дэн остановил ее, рывком развернув к себе и впившись в ее и без того опухшие от поцелуев губы неистовым поцелуем. Он целовал ее так, будто жить им осталось всего лишь мгновение, которое длится этот обжигающий поцелуй. А вместе с поцелуем Дэн вновь забрал себе ее дыхание, ее сердце, и ее жизнь. Они оба стали одним дыханием, одним сердцем, одной жизнью. Разделить их было уже невозможно. И наверное, Дэн был прав. Рай или ад — не важно — это их жизнь, которую они сами себе создали. А если думать о том, что им будет больно или кому-то из будет больно, то так и случится. Сегодня они были безумно счастливы. Расплата за это счастье непременно последует, но чем меньше думаешь о ней, тем дальше она находится. Вот и сейчас, когда Джес вся буквально растворилась в жарких губах Дэна, надо думать только об этом. Или вообще ни о чем не думать…

Когда Дэн оторвался от ее губ, она чуть не задохнулась — так ей не хватало воздуха.

— Я люблю тебя, — проговорил он тихо, будто кто-то мог их подслушать. — Скажи, что любишь меня! — Потребовал Дэн.

— Все, Дэн, я пошла, — ответила Джессика, лукаво улыбаясь.

Им не надо было ничего друг другу говорить. Они и так все знали.

— Постой! — Он шагнул к ней и снова поцеловал, но быстро, торопливо — на прощание. — До встречи!

— Я люблю тебя! — Сказала, наконец, Джессика и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Все приглашенные гости разъехались по домам в пятом часу утра, когда хозяева ног не чувствовали под собой от усталости. Джефферсон был очень доволен своей семьей: клан Уайтхорн по-прежнему един и в радости, и в горе. Он практически не заметил страстей, кипевших на приеме вокруг его сына и Джессики. Джефф был так рад возвращению домой своего сына, что от всей души надеялся на восстановление их прежней жизни. Старик совсем не видел, что Дэн исчез сразу после ужина, что Джес исчезла почти одновременно с ним, что они оба отсутствовали добрых два часа и вернулись едва ли не в открытую вместе — до одури счастливые, не замечавшие никого больше в доме, словно во всем мире существовали только они одни. Уайтхорн — старший не знал или не хотел знать, что Максвелл Колфилд в бешенстве метался по дому в поисках жены и готов был разнести все вокруг в пух и прах, а Роберт Монтгомери с трудом сдерживал этого разъяренного быка от скандала, придумывая самую разнообразную ложь о том, где мог быть в то или иное время Дэн Уайтхорн. Джефферсон и не подозревал о том, какие горькие слезы проливала его невестка в своей комнате после того, как он отправил ее на поиски мужа; не видел, что она спустилась в гостиную мертвенно бледная, но странно спокойная. Он ничего не видел, ослепленный своим собственным эгоистичным и великодушным счастьем. И лишь когда все семейство поднималось вверх по лестнице, чтобы наконец-то лечь спать, Джефф заметил, что с Жаклин что-то происходит. Перед дверью спальни, в которой жили Дэн и его жена, Джефф остановил ее и сказал:

— Жаклин, я хотел бы поблагодарить тебя за сегодняшний вечер. Все было просто великолепно. Я совсем не ожидал, что ты справишься так легко с таким количеством гостей.

— Спасибо, мистер Джефферсон, — смиренно ответила женщина.

— Можешь звать меня Джеффом.

— Да, сэр… мистер Джефф.

— Я же сказал, меня зовут Джефф, без всяких там мистеров. Да что с тобой сегодня? — Спросил Уайтхорн — старший.

— Все в порядке, Джефф, — ответила Жаклин. — Я всего лишь устала с непривычки.

— Тогда иди отдыхай, дорогая. И не вставай сегодня слишком рано, — проговорил он, по-отечески целуя ее в лоб. — Спокойной ночи!

— И вам приятных сновидений, Джефф! — Сказала она, открывая дверь своей комнаты.

Дэн уже был в халате, но не спешил ложиться спать. Он сидел в кресле в ожидании Жаклин. Как только она вошла, Уайтхорн сказал:

— Я понимаю, что сейчас не время, но нам надо поговорить.

— Именно, Дэн, — ответила женщина, беря свой халат и собираясь в ванную. — Сейчас пять утра. Я смертельно устала и умираю, как хочу спать. К тому же нам не о чем говорить.

— Ошибаешься! — Возразил Дэн упрямо. — Ты просто обязана меня выслушать.

— Я ничего никому не обязана! — Зло выговорила Жаклин. — Я девять часов развлекала твоих гостей, а ты за это время успел изменить мне! И после этого ты говоришь, что я тебе что-то должна?!

Она развернулась и прошла в ванную, хлопнув дверью. Наконец-то оказавшись одна, женщина неудержимо разрыдалась. Сквозь слезы Жаклин слышала, как Дэн стучал в дверь, но ей было все равно.

— Жаклин, пожалуйста, открой! Я должен быть с тобой!..

"Должен! — Усмехнулась про себя Жаклин, мысленно отвечая ему. — Ты должен был быть рядом со мной на этом чертовом приеме вместо того, чтобы спать с чужой женой!.."

Она могла бы сказать эти слова ему в лицо. Теперь у нее хватило бы смелости. Но видеть счастливые глаза мужа миссис Уайтхорн не могла. Это было выше ее сил, потому что счастливым его сделала не она. А Дэн продолжал настаивать на своем:

— Жаклин, немедленно открой дверь! Иначе я ее сломаю! — Его голос за дверью уже звучал угрожающе, но Жаклин не хотела его видеть.

— Оставь меня в покое! — Дрожащим от слез голосом проговорила она. — Ты мне не нужен, и я тебе больше не нужна. Так зачем мучить друг друга?..

— Может, ты выйдешь, и мы поговорим об этом?

— Убирайся! — Последовал ответ.

— Или ты открываешь мне дверь, или я ломаю ее! — Выкрикнул Дэн, теряя терпение. — Ты хочешь, чтобы я поднял на ноги весь дом?!.

— Неужели ты не понимаешь, что после этого я не хочу тебя видеть?! — Зло выговорила Жаклин, открывая ему дверь.

Дэн был ошеломлен, увидев, как по ее очаровательному, милому личику катятся слезы. В глазах Жаклин была такая обнаженная боль, что он пожалел о своем упрямстве. Возможно, надо было дать ей время. Даже если она видела вместе его и Джессику, сейчас, занятая только своей болью, Жаклин вряд ли услышит его слова — не важно какие. Но и оставлять ее наедине со своей болью нельзя. Он просто не имеет на это права, ведь именно он виноват в слезах своей жены. Джессика была права: и Жаклин, и Максвелл снова будут страдать из-за их безрассудной любви. Этого не избежать. Любовь по своей природе эгоистична, основана на чувстве собственности. Жаклин, наверное, будет легче пережить все это — она его не любит. Но Максвелл любит свою жену какой-то больной любовью, больше похожей на патологическую ревность к Дэну. Скорее всего, если бы Джес, будучи замужем за Максом, влюбилась в другого мужчину, пережив смерть Дэна, все вышло бы совсем иначе. В данной ситуации спокойного разрешения конфликта ни в коем случае не будет. И если Жаклин с пониманием отнесется к любви своего мужа и Джессики Колфилд, то Максвелл наотрез откажется понимать происходящее. А Жаклин… Надо только подобрать нужные слова для объяснения. Она поймет. Должна понять. Ведь она его не любит?..

— Я хочу поговорить с тобой… — Более спокойно сказал Дэн, неотрывно глядя на жену.

— О чем?! — Язвительно вопросила Жаклин. — О том, как ты счастлив?.. Мне это не надо объяснять. Я и так все прекрасно видела!..

— Жаклин, я виноват… — Нескладно начал мужчина.

— Виноват?! — Набросилась она на него. — Как бы не так! Если бы ты хоть немного чувствовал себя виноватым, то потрудился бы запереть дверь!

Она была сама на себя не похожа: резкая в движениях и словах. В нежном взгляде бархатных глаз застыли кристаллики льда. Будто это была не она вовсе, а чужой человек, который заменил прежнюю Жаклин. Дэну было неуютно рядом с этой женщиной. Он чувствовал себя провинившимся школьником, который любым способом стремится избежать наказания. А Жаклин прошла мимо него к зеркалу, чтобы заплести в косу свои густые каштановые волосы. Это до такой степени разозлило Дэна, что он рывком схватил ее за предплечье и развернул лицом к себе.

— Выслушаешь ты меня или нет?!

— Отпусти меня! Мне больно! — Потребовала она, ненавидящим взглядом глядя на мужа.

— Я отпущу тебя, если ты согласишься выслушать меня, — настойчиво произнес Уайтхорн.

— Я не хочу тебя слушать. Я не могу тебя слушать! Я даже видеть тебя не хочу! — Закричала женщина, вырываясь из его рук. — Я ненавижу тебя, Дэн Уайтхорн! Я проклинаю тот день, когда согласилась стать твоей женой!

— Прекрати! — Тоже закричал Дэн, встряхнув ее, как куклу, так что волосы упали на лицо. — Это неправда! Ты сейчас не права!

— Ну, отчего же неправда… Или ты настолько эгоистичен, что полагаешь, будто все женщины в округе должны сходить по тебе с ума, а ты можешь безнаказанно причинять им боль?..

Хватка Дэна по-прежнему была железной. Жаклин только теперь испытала ее на себе и в смятении чувств подумала, что он относится к тому типу мужчин, которые могут быть и нежными и сильными. Его силу она уже познала. Но суждено ли ей узнать когда-нибудь его нежность? Или он нежен только с миссис Колфилд?..

— Перестань! — Закричал он на нее, снова встряхивая ее.

Просто невероятно, что с ним творила Жаклин! Она действительно говорила правду, и, может быть, поэтому ему отчаянно хотелось заставить ее замолчать — не важно как.

— Правда! Правда! Правда! — Выкрикнула женщина. — Я ненавижу тебя! Ты сделал мне больно! И за это я тебя ненавижу, потому что я люблю тебя!..

Они смотрели друг другу прямо в глаза, а потом вдруг Дэн впился в нее неистовым поцелуем, сжав в объятиях до хруста костей. Он целовал ее так, будто хотел заставить забыть о том, что Жаклин ненавидит его. Дэн точно не слышал признание жены в любви и теперь, целуя ее, хотел нарочно причинить ей боль. Женщина отбивалась от него, вырывалась, но Дэн лишь крепче держал ее. Когда дыхания им обоим уже не хватило, он, оторвавшись от ее губ, спустился к шее, а потом все ниже — туда, где под халатом оставалось черное кружевное белье. Жаклин уже не сопротивлялась. Жаркие губы Дэна лишили ее этой возможности. Странные это были ощущения, когда муж вот так целовал ее, обжигающе прикасался к ней, и снова целовал до головокружения, до слабости в ногах, до недостатка дыхания. Она почти забыла о том, что ненавидит его. Теперь Жаклин больше всего на свете хотела его поцелуев и его прикосновений. И не важно было, что совсем недавно он вот так же страстно целовал другую женщину; не важно, что Джессика млела в его объятиях, а губы ее были влажными и опухшими от его поцелуев. Сейчас Дэн принадлежал ей, Жаклин, и никому больше.

Внезапно, оторвавшись от ее рта, он посмотрел в бархатные карие глаза, почти черные от желания, и сказал:

— Ты не ненавидишь меня! — Дэн улыбнулся, потом подхватил ее на руки и легонько кинул на кровать. — И я никуда тебя не отпущу!