Санта-Барбара. Том 10

ГЛАВА 10

— А где Круз?

— Не знаю. Сказал, что собирается выяснить вопросы, касающиеся условий содержания Сантаны. Наверное, сейчас он ведет переговоры с судьей Уайли. А, вот и он…

— Роза, я договорился с судьей Уайли по поводу посещений. Вы с Рубеном можете навещать ее когда захотите. Однако, всем остальным потребуется написать заявление.

— Что, я могу увидеть се сейчас?

— Да, идемте за мной.

Они прошли дальше по коридору и остановились у двери, на которой было написано: комната для свиданий.

— Здесь. Однако, я хочу предупредить тебя, Роза — у нас совсем немного времени. Так что постарайся закончить все побыстрее.

— Сантана!.. — воскликнула Роза.

— Круз! Не уходи… Ты мне нужен.

— Да, я слушаю.

— Я хочу кое-что сказать тебе. Ты не мог бы войти сюда?

Меньше всего Крузу сейчас хотелось разговаривать с Сантаной и дело было даже не в том, что он чувствовал себя виноватым. Просто сейчас в душе Круза царила такая растерянность, что он даже себе не мог бы сказать, что будет дальше.

Он ожидал, что Сантана снова начнет упрекать его в невнимательности; в том, что он ее бросил, в чувствах к Иден… Он и сам за многое винил себя. Выслушивать снова все то же самое из уст Сантаны для него было равносильно тому, чтобы бередить старую рану.

— Возможно, что это покажется тебе малозначительным, но я должна сказать. Извини… Прости меня…

Ее раскаяние и боль были столь искренними, что это не могло не тронуть сердце Круза. Глаза его вдруг наполнились слезами и, встретившись с ее столь же мученическим взглядом, он едва слышно произнес:

— Нет. Это ты прости меня.

— Когда ты говорил, что мы любим друг друга — это была правда… — словно сама отвечая на свой вопрос, сказала она.

— Истинная правда.

Кастильо произнес эти слова ни секунды не сомневаясь в их правильности. Сейчас, после того, что произошло, их разделяло многое. Однако, глаза их были полны глубокого сожаления по поводу того, что такие прекрасные чувства как любовь, доверие, искренность, надежда остались где-то позади, далеко в прошлом.

Сейчас перед ними была лишь пропасть неуверенности в будущем и глубокого отчаяния.

Но такая же глубокая пропасть существовала и между ними. Они уже не могли принадлежать друг другу, даже если бы и хотели этого.

Точнее в большей степени это относилось к Крузу. Потому что Сантана по-прежнему желала любить его единственной и любимой женщиной. Однако, даже ей было ясно, что такое уже невозможно.

— Я желаю тебе счастья, — проникновенно сказала она. — Я уже давно не делала ничего доброго. Сейчас — сделаю. Пока еще не поздно… Ты не представляешь, как сильно я надеялась на то, что у нас получится настоящая, крепкая семья. Ведь мы могли отдать друг другу все, все без остатка. И у нас была такая возможность. Но видно Богу было угодно, чтобы наши судьбы разошлись. Что ж, несмотря на то, что мы вынуждены сейчас расстаться, я желаю тебе только добра. Я не хочу, чтобы ты всю оставшуюся жизнь укорял себя в том, что женился на мне. Если я не смогла дать тебе счастья тогда, когда имела для этого возможность, то я хотя бы постараюсь сделать так, чтобы ты не чувствовал себя несчастным и одиноким теперь.

Его глаза потемнели, словно пронзившая разум догадка была слишком ужасной.

— Но ты еще… — без особой уверенности в голосе проговорил он.

Сантана преданно смотрела ему в глаза. И Круз прочел в них острое желание не расставаться.

Голос Сантаны, несмотря на то, что она была так же взволнована как и он, звучал тверже.

— Давай расстанемся друзьями. Давай будем помнить только хорошее.

— До свидания, — сказала она.

Все-таки видимое спокойствие и хладнокровие так плохо давались ей, что она, в конце концов, не выдержала и зарыдала. Однако, это были не обычные нервные, истерические слезы. Это были слезы усталости и разочарования. Это были слезы прощания.

— До свидания, — сказал он слабым, сдавленным голосом.

— Иден! — воскликнул он, увидев дочь. — Боже мой, как я рад тебя видеть! Я ведь до сих пор ничего не знал, пока ты не позвонила.

СиСи заключил дочь в свои объятия и прижал се голову к своей груди. С любовью и нежностью поглаживая ее по волосам, он сказал:

— Извини, дорогая. Я должен был все это предвидеть. К сожалению, я был так занят собственными делами, что не смог даже позаботиться о тебе. Это просто невероятно, что тебе так повезло!

— Все в порядке, папа. Ты бы только напрасно беспокоился. Как видишь — я в целости и сохранности. Со мной ничего не случилось.

— Хвала господу, что ты невредима!.. Я не могу даже допустить мысли о том, что с тобой могло что-то случиться! Если бы такое произошло, я бы не выдержала! А где сейчас Сантана?

Иден тяжело вздохнула и устало потерла глаза, словно ей безумно хотелось спать.

— Она сейчас в полицейском участке. Там оформляется процедура задержания. Насколько я знаю, это весьма долгий и кропотливый процесс. Я надеюсь, что ей помогут. Именно в этом она нуждается сейчас больше всего. Возможно ей удастся выбраться…

— А что, тебе жаль Сантану? — с легкой укоризной в голосе произнес он. — Я бы на твоем месте…

Он не успел договорить, потому что лицо Иден внезапно озарила радостная улыбка — в висевшем на стене большом зеркале она увидела отражение огромного белого пятна.

Это был Мейсон, который зашел в гостиную так неслышно, что его появление стало настоящим сюрпризом.

— Боже мой, кого я вижу! — радостно прошептала Иден. — Мейсон! Мейсон, дорогой!..

— Я рассказала маме и папе о том, как геройски ты сегодня вел себя, чтобы успокоить Сантану и освободить меня! — с радостью сказала Иден. — Я невероятно благодарна тебе! Ты избавил меня от настоящего кошмара. Кто знает, чем бы это все закончилось, если бы не ты? Ты очень вовремя появился там.

— Спасибо, Мейсон, — сказала София.

СиСи выглядел более сдержанным. Хотя за внешней маской спокойствия и хладнокровия угадывалась настоящая радость.

— Мне приятно видеть тебя дома, — с достоинством сказал СиСи. — Тебя давно не было. Честно говоря, мы здесь очень волновались из-за того, что тебя нет. Ведь ты ничего не сообщал о себе. У нас не было от тебя почти ни единой весточки. Конечно, если не считать, — тут СиСи улыбнулся, — одного странного телефонного звонка.

— Какого звонка?

— Да, в общем, не имеет значения. У меня сложилось такое впечатление, что ты был тогда не совсем трезв. Ты говорил какие-то странные вещи, смысла которых я совершенно не понял. Это было похоже на какие-то рассуждения о боли и страхе. Ты что-то говорил о какой-то катастрофе… А потом вдруг сообщил, что находишься в церкви. Я думаю, что нам сейчас не стоит об этом вспоминать. Но поверь мне, мы все здесь действительно соскучились по тебе. Тебя давно не было рядом с нами и мы очень рады новой встрече с тобой.

— Да, это расставание стало для меня новой точкой отсчета. Мне нужно было о многом подумать и многое для себя решить. Я должен был понять, как мне жить без Мэри. И вообще, как жить дальше. Мне казалось, что это невозможно. Потом со мной еще произошли некоторые события, после которых я понял, что жизнь не закончилась и что у меня есть возможность начать все снова, с нуля. Отец, ты не представляешь, как это было мучительно тяжело… Однако, слава Богу, все это закончилось, все позади… Теперь я знаю, как мне жить дальше, и я готов к этой новой нормальной жизни.

— Ну что ж, я рад за тебя, сынок. Мне очень приятно, что ты вернулся домой. Я горжусь тобой.

Мейсон спокойно воспринял эти слова и лишь едва заметно кивнул. Обернувшись к Иден, он спросил:

— Как ты себя чувствуешь? Сегодня днем ты была такой напуганной. Я боялся, что ты испытаешь настоящий шок после того, что произошло с тобой. Однако, судя по всему, я ошибся и меня, честно говоря, это очень радует.

— Я — мужественная женщина. Мейсон лукаво посмотрел на сестру.

— Какое странное словосочетание — мужественная женщина? В нем есть такая же неестественность, как в словах женственный мужчина.

Легкое напряжение, ощущавшееся в разговоре мгновенно исчезло. Все одновременно рассмеялись. А после этого Мейсон снова спросил у Иден:

— А как твои дела вообще? Она уверенно кивнула.

— Прекрасно.

Вопреки ожиданиям Иден, Мейсон не согласился с этим. Отрицательно покачав головой, он сказал:

— Не верю. Ты долго ждала счастья, а оно то приближается к тебе, то уходит. Но ты не должна сдаваться. Все будет хорошо. Я знаю, что тебе хватит характера держаться, а это главное сейчас в твоем положении. Ты должна собрать все силы в кулак и терпеливо ждать. Вот для чего тебе потребуется мужество.

— С чего ты взял это, Мейсон? Откуда ты знаешь? Ведь тебя так давно не было здесь… — несмело спросила она. — Тебе что-то известно?

— Главное — не сдаваться и терпеть. Все придет. Тебе воздастся за это терпение сторицей.

— Спасибо, Мейсон. Спасибо…

Потом она не выдержала и бросилась к нему в объятия. Это были дружеские, искренние и преданные объятия.

— Хорошо, что ты снова дома! — с радостью сказала она и, засмущавшись словно маленькая девочка, выбежала из гостиной.

Мейсон проводил ее насмешливым взглядом, а затем обернулся к СиСи и Софии.

— С вами что-то произошло? Не так ли? Что-то изменилось в вашей жизни…

— Я то же самое хотел сказать о тебе, не похоже, чтобы ты остался таким, каким был прежде.

— Вы счастливы? Это просто написано на ваших лицах. София, ты наверное даже не обращаешь внимание на то, какая красивая и романтическая у тебя сейчас улыбка.

София действительно выглядела так, как, наверное, выглядела Скарлетт О'Хара на своем первом балу. Выражение беззаботного счастья виднелось в каждой клеточке ее лица.

— Да, мы счастливы, — отозвалась она.

— Мейсон, мы назначили день нашей свадьбы, — едва сдерживая радость, сказал он. — Не могу не признать, что это решение потребовало от нас больших душевных затрат и пришло не без долгих колебаний. Однако, теперь я могу спокойно сказать, что все, что нас разделяло, осталось позади. Мы больше не будем понапрасну тратить время и надеяться на то, что все вернется само собой. Думаю, что мы заслужили свое право на счастье.

Мейсон несколько мгновений любовался ими, словно парой прекрасных молодых влюбленных.

— Да, я все вижу, — одобрительно сказал он. — Вы все правильно решили. Я тоже очень рад за вас.

— Ты нас благословишь?

— Я не думаю, что вам это нужно. Вы так же как и Иден долго ждали своего счастья. Я очень рад за вас. Каждый, кто терпеливо ожидает на протяжении многих лет, достоин счастья. Вы заслужили это, возможно больше, чем кто-нибудь другой. И вам не нужно опасаться, что кто-то не поймет или осудит вас. Это то же самое, что осуждение со стороны фарисеев. Есть лицемеры и есть люди честные… так вот, сейчас даже лицемеры не имеют права осуждать вас.

— Спасибо, Мейсон. Мы очень хотели, чтобы наши дети поняли нас. Очень хотели!.. Правда, София?

Он влюбленно посмотрел ей в глаза. Мейсон задумчиво прошелся по гостиной.

— А что, все уже знают о вашей свадьбе? Я имею в виду членов нашей семьи.

— В общем все. За исключением Тэда, — наконец произнес он.

— А Келли?..

— Келли тоже знает. Мы даже вручили ей пригласительный билет на предстоящее торжество.

— А где она сейчас?

— По крайней мере она сейчас не в этой жуткой больнице. У нее все очень хорошо. Она уже совсем выздоровела. Очень жаль, что ты не успел повидаться с ней. Она была здесь, была совсем недавно. Но, к сожалению, обстоятельства складываются так, что ей пришлось покинуть дом… Пока судебный процесс не закрыт, она не может быть здесь. СиСи договорился с судьей Конвей о проведении повторного освидетельствования. Однако, по каким-то непонятным причинам окружная прокуратура выписала ордер на ее арест. Разумеется, мы не могли этого допустить. И поэтому Келли пришлось покинуть город.

— Я надеюсь, она в безопасности? София решительно кивнула.

— Да. Мы нашли для нее надежное убежище. Там она будет чувствовать себя совершенно спокойно. Я думаю, что ее вынужденное бегство продлится не слишком долго. Сейчас мы с СиСи постараемся найти все возможности для того, чтобы этот судебный процесс закончился ее оправданием. У нас есть кое-какие мысли по этому поводу. Правда, СиСи?

София с нежностью взглянула на Ченнинга-старшего, который тут же подхватил:

— Мы найдем способ вернуть ее сюда как можно быстрее. Я не хочу, чтобы Келли проводила столь долгое время вне дома. Она и так натерпелась достаточно. Нам всем ее очень не хватает здесь.

— Я тоже скучаю по ней. Келли — прекрасная девушка и мне всегда доставляло удовольствие видеть ее. У нее, наверное, самые светлые глаза, которые я когда-либо встречал…

В этот момент в гостиной раздалась трель телефонного звонка. СиСи уже было направился к телефонному аппарату, стоявшему на небольшом столике в углу, но Мейсон решительно вскинул руку.

— Подожди, отец. Позволь я сам подойду к телефону.

— Да, конечно. Только я не понимаю, почему ты думаешь, что сюда в такой поздний час звонят тебе?

— Я жду этого звонка и специально дал этот номер телефона.

— Ну что ж, тогда, разумеется…

Когда Мейсон направился к телефону, СиСи и София обменялись недоуменными взглядами.

— Алло, — сказал Мейсон. — Да, это я. Я слушаю. Привет, Лили… — по лицу его расплылась довольная улыбка. — Как дела? Надеюсь ты приедешь? У меня не было возможности что-то подготовить, но я обещаю тебе, что все сделаю. Когда ты приедешь, все будет готово, — он снова улыбнулся. — Обязательно будет. Да. Пока, Лили…

Услышав обрывки этого душевного разговора, София удивленно подняла брови. СиСи так же не скрывал чувства легкого недоумения по поводу слов Мейсона.

И хотя Мейсон лишь краем глаза наблюдал за происходящим в гостиной, от его внимания не уклонилось это выражение любопытства на лицах присутствующих.

— София, ты что-то хочешь сказать? — лукаво заметил он.

— Извини, Мейсон. Я, кажется, слишком размечталась, — с добродушной улыбкой ответила она.

СиСи решил взять на себя тяжкое бремя отцовских забот и бодрым тоном спросил:

— И все-таки, кто же это звонил? Мы ее знаем?

Мейсон ответил так спокойно, будто это касалось чего-то совсем иного, а не того, о чем подозревали его отец и София.

— Вы скоро узнаете это. Лили в ближайшее время приедет в Санта-Барбару.

— И все же, кто это?

— Без нее меня бы не было здесь сегодня. Она спасла мне жизнь. Она пришла мне на помощь в тот момент, когда я находился в полнейшем отчаянии. Если бы не ее вмешательство, то, наверное, никакая иная сила не могла бы поднять меня с колен. И может быть, все закончилось бы для меня значительно печальнее. В любом случае, именно Лили я обязан своим возвращением к жизни.

— Тогда тем более хотелось бы ее увидеть, — сдержанно, но веско произнес он. — Если эта женщина оказала такое участие в твоей судьбе, то сам понимаешь, мы бы хотели познакомиться с ней. Ведь нам не безразлично все, что происходит с тобой.

— Ручаюсь, что такой как она вы никогда в жизни не видели! — пылко воскликнул он. — Во всяком случае, про себя я могу такое сказать совершенно уверенно. Она необыкновенна! Она потрясающа!..

— Она едет сюда? — спросила София. — Я правильно поняла, что целью ее визита являешься ты?

— Нет. Она едет сюда по делам. Она будет работать. Это касается и меня.

Этими многозначительными словами Мейсон закончил свой рассказ о таинственной, невероятной и потрясающей незнакомке по имени Лили.

— Я рассказал бы вам больше, — сказал он, наконец, — но, к сожалению, я чувствую себя очень уставшим. Отец, ты не разрешил бы мне пойти наверх в свою комнату и немного поспать?

— Разумеется. Зачем ты спрашиваешь, Мейсон? В этом доме все осталось по-прежнему. В твоей комнате, с тех пор как ты покинул ее, ничего не убирали за исключением пыли, разумеется. Ты можешь остаться здесь насколько захочешь. Если тебе что-то потребуется, ты только скажи. И вообще чувствуй себя, как и положено чувствовать человеку в родном доме. Надеемся, что на этот раз нам уже долго не придется расставаться…

— Спасибо, — Мейсон скромно улыбнулся. — Мне приятно слышать из твоих уст, отец, эти слова.

София решительно шагнула ему навстречу и, взяв за руку, крепко сжала ладонь.

— Хорошо иметь дом, куда можно всегда прийти.

С этими словами он покинул гостиную и, поднявшись по лестнице, исчез в коридоре второго этажа.

Проводив его полными немого изумления взглядами, СиСи и София вновь переглянулись между собой.

— Ну, что скажешь? — спросила она. СиСи потрясенно покачал головой.

— Это просто невероятно!.. Я глазам своим не верю… Что случилось с Мейсоном? Он выглядит так, словно на него снизошла благодать божья… Может быть он подобно апостолу Павлу получил солнечный удар и душа его наполнилась христианскими благодетелями? Для меня, честно говоря, эта перемена слишком неожиданна. Вспоминая, каким едким и заносчивым он был еще несколько недель назад, я не могу не поразиться той перемене, которая произошла с ним. Он стал совершенно другим человеком. Он даже выглядит по-другому. Ты обратила внимание на эту его бородку? Не знаю, сделал ли он это специально или может быть так вышло само собой, но в любом случае внешность и тон проповедника — это самое неожиданное, что могло воплотиться в Мейсоне. Ты заметила, как он разговаривает? У меня такое ощущение, что он не по собственной воле стал таким, а кто-то внушил ему это. Он будто находится под гипнозом… Было бы весьма любопытно взглянуть на эту Лили. Интересно, что она сделала?

— Кейт, а почему ты выглядишь таким озабоченным? — спросила Джина, когда они остались наедине в холле полицейского участка.

— Все-то ты заметишь…

— Ты же знаешь, что любопытство — это моя истинная сущность, — едко заметила она. — Странно, что человеку, с которым я провела столько времени в постели, приходится рассказывать об этом. Давай, выкладывай.

— Да, от тебя ничего не скроешь. Ладно. Я послал двух своих ребят за Келли Кэпвелл, однако они не смогли арестовать ее. Она улизнула.

Джина бы определенно упала, если бы не костыли. Она ошарашено смотрела на окружного прокурора и несколько секунд молчала.

— Повтори.

— А что повторять? По-моему, я все ясно сказал — двое моих ребят должны были арестовать Келли Кэпвелл. Она была у отца, но каким-то образом сбежала.

— А к-к-куда?

— Меня это ни в малейшей степени не волнует. Какая разница?

— А как же ей позволили сбежать?

— Не знаю, как-то сбежала — может быть, через черный ход, может быть, еще каким-то образом. Если тебе хочется услышать романтическую историю, можешь выдумать ее сама: что-нибудь с вертолетом, веревочной лестницей, любовником, на руках уносящим ее на крышу, и тому подобной белибердой, как в дешевом кино.

Лицо Джины выглядело так, словно у нее из-под носа, прямо из рук, увели настоящее сокровище, а она даже не могла отправиться в погоню за грабителями.

— Но как? Почему? — обиженно бормотала она. — Ведь Келли уже была почти здорова. Она могла в любой момент предстать перед судом, — глаза ее вдруг загорелись сумасшедшим огнем. — Кейт, что ты здесь стоишь?

— А что мне, по-твоему, делать?

— Как — что? Не стой здесь, как телеграфный столб! Беги. Звони кому-нибудь! Обращайся к парням из ФБР! Пусть они займутся этим, если ты не можешь найти ее. Она же не могла бесследно исчезнуть. Тиммонс удивленно сдвинул брови.

— А почему ты так хочешь, чтобы Келли предстала перед судом?

— Ты уже давно намекаешь на то, что тебе что-то известно об этом деле. Давай-ка, говори правду!

— С тобой я об этом разговаривать не намерена. Давай быстро вызывай ФБР, пусть разыскивают ее.

— Подумай, девочка! — высокомерно сказал он. — Если у тебя есть информация о смерти Дилана Хартли, ты обязана сообщить ее окружной прокуратуре!.. Поняла?

— Это что, мой гражданский долг?

— Дорогая, не играй с огнем.

— Любимый, только не говори мне о гражданском долге. В деле Сантаны все отошли в сторону. И ты тоже тогда не очень давил на меня. Так что же ты сейчас наезжаешь?

— Ты куда? бросил он ей вслед.

— Пойду, позвоню кое-куда. Попробую найти Келли Кэпвелл, если уж твои головорезы этого не могут сделать… — потом она скривила лицо в мстительной улыбке. — И, между прочим, никакой пенистой ванны и экзотических духов сегодня не будет!.. Можешь на это не рассчитывать…

— Почему это? — буркнул Тиммонс.

— Настроение не то, — презрительно сказала она.

Спустя полтора часа, приняв в тесной ванной комнате заштатного мотеля душ, Джина накинула на себя траченный молью халат и направилась в комнату.

— Кто там?

Грубый вопль окружного прокурора говорил о том, что это, слава Богу, не Сантана.

— Открывай! — орал Тиммонс.

— Убирайся!

— Открой, или я вышибу дверь!

— Да у тебя силенок не хватит.

— Открывай! А не то я разнесу здесь все! А не то я разнесу здесь все!

— Собираешься дверь ломать? Ну-ну…

— Посмотришь! — его голос приобрел угрожающий оттенок.

— А что, ты собирался в дешевом мотеле увидеть красное дерево?

— Быстро заходи. А то нам пришьют дело о нарушении порядка…

Свободно болтавшийся на шее галстук и расстегнутая верхняя пуговица рубашки говорили о том, что окружной прокурор находится в состоянии необычайного возбуждения. Увидев Джину, он нервно замахал руками.

— Будет еще хуже, если я не найду у тебя того, за чем пришел. И не выступай!

— Так зачем же ты пришел? — кривляясь, спросила она. — Ты что, ожидал найти у меня в постели другого любовника?

Тиммонс возбужденно оглядывался по сторонам так, как, наверное, собака-ищейка разыскивает подстреленную дичь.

— Признавайся! — заорал он. — Что у тебя есть на Келли?

— А почему ты решил, что у меня что-то на нее есть?

— Ты что, думаешь, что я глухой? Ты же тысячу раз говорила мне, что она — твой пропуск в дом Кэпвеллов. Главное, чтобы она появилась в суде. Тогда ты выступишь и станешь героиней процесса…

— Кейт, уж не собираешься ли ты..? — пролепетала она.

— Вот именно!.. Именно это я и собираюсь сделать!

Тиммонс бросился к одежному шкафу, в котором Джина хранила свои не слишком многочисленные наряды и, перебирая вешалки с платьями, стал швырять их на пол одну за другой.

— Я буду рыться здесь, пока не найду!.. — закричал он.

— Эй-эй! — возмущенно закричала Джина. — Ты что делаешь? Это же мои вещи… Я же не Жаклин Онассис!.. Я же не могу позволить, чтобы ты вот так запросто швырял мое последнее добро на грязные доски!

Тиммонс бросился к ней и, выхватив у нее из-под рук костыли, швырнул ее на диван.

— А ну-ка, садись! Сиди, я сказал!.. Я перерою все твои вещи и найду то, что мне надо.

— Да ты… Ты не посмеешь!.. Кто дал тебе такое право врываться в чужой дом и устанавливать здесь чужие порядки? Я вообще не понимаю, что происходит?

Тиммонс бросился к комоду и, не обращая внимания на жалобные причитания Джины, стал вышвыривать на пол все содержимое его ящиков.

— Ты спятил.

— Неужели?

— Да, — решительно заявила она.

— Настоящих сумасшедших ты еще не видела!.. — с каким-то злорадным удовлетворением заявил Тиммонс.

— Да ты сам не знаешь, что ищешь.

— Я знаю, что ищу. А если бы даже и не знал — ты мне все равно сама скажешь.

— Неужели? Ты ошибаешься.

— Я знаю, что мне надо искать… И я найду это, чего бы мне это ни стоило. От меня ничего не скроешь.

— И все-таки, Кейт… Может быть, ты мне скажешь, что ты надеешься найти среди моего белья? Может быть, тебя интересуют мои трусики? Ну так вот, я их только что постирала. Можешь пойти и снять их с веревки в ванной.

— Джина, мне нравится твое чувство юмора. Но на сей раз ты ошиблась. Я ищу кое-что другое. Кое-что опасное, металлическое… Вроде пистолета-Джина попыталась изобразить на лице маску равнодушия, однако, это у нее плохо получилось.

— С чего это ты взял? — дрожащим голосом спросила она. — Какой еще пистолет? И какое отношение он имеет к делу Келли?

Исследовав содержимое комода и убедившись в отсутствии там материальной улики, которую он разыскивал, окружной прокурор перешел к изучению внутренностей шкафа для постельных принадлежностей.

— Я знаю все подробности этого дела. Мне известно все, до тонкостей. При аресте Келли брат Дилана, Ник Хартли, сделал заявление. Он сказал, что у Дилана, когда он пришел к Келли был пистолет. Но пистолета так и не нашли. Они перерыли весь номер и не нашли. Они обшарили все у того места, куда упал Дилан, и тоже ничего не нашли.

— Значит, ты думаешь, что пистолет взяла я? И как же мне это удалось?

— Я не знаю. Но вот, что я хочу у тебя спросить — ты его взяла?

— Ну, предположим… Что, это снимет обвинения с Келли?

— Доказать, что это была самооборона, будет все равно непросто.

— Но это ведь докажет, что у Дилана был пистолет. И что он угрожал этим пистолетом Келли, — возразила Джина.

— Мне сейчас не нужна юридическая диссертация. Вернемся к практике. Так, в этом шкафу ничего нет. Посмотрим, что у тебя хранится в ящиках письменного стола…

С этими словами он метнулся к столу и, перерывая бесчисленные бумаги, стал беспорядочно расшвыривать их в стороны.

— Погоди… Погоди, пистолет всего не докажет! Тебе нужен настоящий, живой свидетель.

Тиммонс на мгновение замер, как будто его ударили обухом по голове. А потом, забыв о поиске улики, подскочил к Джине и схватил ее за ворот халата.

— Свидетель?.. Правильно, — с мрачным удовлетворением произнес он. — Ты что, хочешь сказать, что ты все видела? Ты видела, как это было?

— Нет. В номере меня не было. Я не видела, что там произошло.

— А ну, говори, что ты видела?

— Я ничего не знаю! Я не видела Дилана и Келли!

— Значит, кто-то другой видел… Кто?

— Я не знаю!..

— Нет! — возбужденно воскликнул он. — Ты знаешь, что там случилось! Может быть, ты не видела, но ты знаешь!..

— Прямо загадка какая-то получается, Кейт. Ты не задумывался над этим? Я не была в номере, но точно знаю, что там произошло в тот вечер, — она рассмеялась. — Да, я знаю. Знаю, Кейт…

— Погоди! — радостно воскликнул он. — Погоди! Я, кажется, знаю! Да! Теперь мне все понятно! Из соседней комнаты велась скрытая видеозапись, да? За тобой ведь было установлено наблюдение, потому что велось расследование? Ты выехала из гостиницы, и этот номер заняла Келли… Круз приходил ко мне и спрашивал, кто прекратил запись… Потому что хотел узнать, что записалось в тот вечер… Ведь что-то записалось? Пленка у тебя?

— Ты должен благодарить меня, Кейт. У меня дар божий — я умею оказываться в нужное время и в нужном месте.

— Отдай мне пленку.

— Размечтался…

— Джина, ты что не понимаешь, что это — улика в деле об убийстве. Не отдашь сама, я затребую ее через суд.

— Нет. Я не признаюсь, что она у меня… Я никому ее не отдам, пока не поговорю по душам с СиСи Кэпвеллом.

— Тебе не повезло, дорогая. Без пленки я не уйду.

Круз встретился с Иден на том же самом пляже, где происходили основные события прошедшего дня.

— Я даже не знаю, как об этом говорить, — сокрушенно произнес он.

— Все хорошо, давай не будем возвращаться к этой

Круз прикрыл глаза рукой, чтобы Иден не заметила проступивших у него на глазах слез.

— Мы попрощались, — дрогнувшим голосом сказал он. — Она перестала скандалить… Сказала, что желает мне счастья… А я не знал, что и сказать. Я все придумывал какой-нибудь благовидный предлог, а она сама разжала пальцы и отпустила меня. Так просто. Мне уже ничего не осталось… Она даже не знает, где будет ночевать, но отпускает меня… Я хотел сказать ей, какая она отважная и как я хочу, чтобы она поскорее оправилась и начала все сначала…

— Сантана обо всем этом знает?

— Она… Она желает мне счастья. Это просто какое-то безумие!..

— А ты можешь быть счастливым?

— Я разбил ей жизнь! Разве я имею право… имею право на счастье?

— Говори, где эта чертова пленка!

— И не подумаю. До тех пор пока ты не станешь вести себя прилично.

— Неужели? С каких это пор тебе стало нужно вежливое обхождение? По-моему, мужчина тебе интересен только в том случае, если он тебя пугает!

— Ну что, я правду говорю?

— До такой степени, чтобы я отдала тебе пленку, ты меня не запугаешь, — хладнокровно заявила Джина.

Не обращая внимания на ее хромоту, окружной прокурор потащил Джину к дивану.

— Ну, как твоя нога? — злобно спросил он.

— А что?

— Тебе еще нужны костыли? А ну-ка, отдай их сюда!

— Ну-ка, покажи, — он взял ее за ногу. — Где тебе больно? Здесь?

— Оставь меня в покое! Не трогай! Ты что, с ума сошел?

— Да ты же абсолютно беспомощна! Я сейчас могу делать с тобой все, что захочу. Ты неплохо играешь, но на самом деле, ты просто усталая женщина в побитой молью одежде, которая не может уйти от мотеля дальше, чем на пол квартала… Что тебе еще остается?

— Ты просто хочешь меня подавить.

— Нет-нет, я просто хотел сказать, что твоей замечательной комнате в этом шикарном мотеле может позавидовать любая молодая женщина.

— Давай не будем говорить о моей жизни! Что ты о ней вообще знаешь?

Он вдруг вскочил с дивана и, возбужденно сорвав с себя пиджак, швырнул его на пол.

— Джина, ты выжата до конца, — произнес он. — Единственное, что согревает тебя по ночам, это пустые мечты о том, как ты вернешься в дом Кэпвеллов… Ты что, серьезно думаешь, что это когда-нибудь случится? По-моему, это случится через миллион лет…

— Эта видеопленка нужна мне, а не тебе! Поэтому ты ее не получишь!

Продолжая пререкаться с Джиной, окружной прокурор продолжал сеанс стриптиза: за пиджаком последовал галстук и ботинки.

— Это будет нелегко, — приговаривал он. — В жизни все нелегко…

Он присел рядом с ней на диван и, не сводя с нее полных сексуального голода глаз, стал торопливо расстегивать пуговицы на рубашке.

— Не рассказывай мне, что такое жизнь, Кейт! — сказала Джина. — Я это знаю. Мне ничего не давалось даром. Но я умею добиваться того, чего хочу. Никто не верил мне, что я выйду замуж за СиСи Кэпвелла… Никто мне не верил, но я вышла. Я сделала это один раз, сделаю и во второй!

Тиммонс торопливо стащил с себя расстегнутую рубашку и еще ближе подсел к Джине.

— А откуда ты знаешь, что тебе это удастся? — дрожащим от желания голосом сказал он.

— Потому что я родилась не для такого! Я заслуживаю лучшей доли!

— Значит, этот дешевый мотель для тебя только временная остановка на пути в шикарный дворец? А потом у тебя будет все? Отличные шмотки, кредитные карточки и счета… Книга высшего света в кожаном переплете… Да?

Он вдруг умолк и впился поцелуем ей в шею. Джина охнула от охватившего ее сексуального желания, но поддалась не сразу.

— Да, Кейт. Ты прав. Я хочу быть богатой…

— Что еще нужно женщине?

— Я не знаю, Кейт. Научи меня, чего еще пожелать…

— Охотно.

— Потише-потише, парень… Давай делать это медленно и аккуратно. Вот так… Вот так…

Спустя минуту его брюки и ее халат последовали за вещами, которые оказались на полу раньше.

— Странно… — сказал Круз. — Сантана столько пережила и она же осталась одна. В этом есть какая-то необыкновенная жестокость…

— Ничего не поделаешь, — робко возразила Иден. — Ты этого исправить не можешь. Посмотри мне в глаза. Мне это тоже не нравится. Но я не позволю тебе чувствовать себя виноватым во всех несправедливостях мира…

— А я и не чувствую. Тебе ведь сегодня тоже пришлось несладко. Правда?

— Да, — сказала она. — Но мне непонятно, почему ты считаешь, будто мы не заплатили за все? Я не хотела зла Сантане. Но я и сама была несчастна. Я была испугана, одинока и не понимала, почему заслужила это. Ты чувствовал, примерно, то же самое. Круз кивнул.

— Да.

— Неужели это не важно? — продолжала она с болью в голосе. — Ты уговаривал себя не страдать от того, что любишь меня. Но разве от этого было менее больно?

— Нет. Ты права.

— Круз, вне зависимости от того, что случится потом с Сантаной — мы ей помочь уже не можем. Пусть это звучит бессердечно…

— Нет, это звучит просто честно. Но…

— Но?

— Нет, ничего, — он махнул рукой. — Просто тяжело…

— Я понимаю. Круз, мы пробовали. Мы долго старались. Сначала мы боролись за то, чтобы не быть вместе. Потом мы боролись за то, чтобы быть вместе… И дорого заплатили за это. Но, как видишь, мы все-таки вместе и наша любовь жива. У нас есть еще один шанс.

— Даже сейчас в это трудно поверить…

— Верь! — решительно сказала Иден. — Одиночество и муки остались позади…

— Я люблю тебя, — тихо произнес Круз. — Очень сильно люблю… И чтобы я не говорил, всегда помни об этом. Всегда…

— Я буду помнить. Мы сами должны отвечать за себя, Круз. Мы должны жить так, как нам суждено. Мы должны быть такими, какие мы есть. Мы будем очень счастливы, если будем сами собой. Давай больше не будем терять времени…

СиСи в домашнем халате вышел из своего кабинета и, пройдя по коридору, постучался в комнату Мейсона.

— Войдите, — откликнулся тот.

— Мейсон, я подумал, что ты еще не спишь, и хотел задать тебе пару вопросов.

— Да, отец, слушаю.

— О чем ты сейчас думаешь, Мейсон?

— Обо всем, отец.

СиСи задумчиво прошелся по комнате и, остановившись возле окна, стал барабанить пальцами по стеклу.

— Да, — сказал он, наконец. — Темно… Когда кого-то теряешь, тяжелее всего по ночам. Ночью, в одиночестве, все вспоминаешь…

— Нет, не в этом дело. Я стараюсь не думать о горе, которое меня постигло.

— Но ведь это не зависит от твоего желания.

— Я стараюсь настроиться на волну добра. Это, оказывается, не так-то просто. Мне пришлось многому научиться…

— Мейсон, а где ты был после того, как ушел?

— А что? — сухо спросил он.

— Я не ищу виновников, мне просто интересно, с кем ты общался. Скажи мне.

— А, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты не веришь, что я мог прийти к этому сам.

— Нет, почему же… Просто я думаю, что перемена произошла слишком быстра.

— Скажи мне, а что ты думаешь по этому поводу?

— Вряд ли тебе будут интересны мои теории по этому поводу.

— Мне очень интересно.

— Ну, хорошо, — со вздохом ответил он. — Меня интересуют последствия личной трагедии. То, как человек приходит к новой философии, новой вере. Надеешься, что какое-то чудо унесет боль. Самое ужасное в том, что, когда новизна притупляется, боль может вернуться. И бывает даже сильнее, чем прежде. Я не хочу, чтобы с тобой так случилось.

— Те перемены, которые произошли со мной — не временные. Они настоящие.

— Может, и так…

— Я чувствую в себе то, о чем и не подозревал, — продолжил Мейсон. — Много лет меня обуревали обида и злоба. Что-то сжигало меня изнутри. А теперь я стал другим человеком.

— За такой короткий срок? Мейсон усмехнулся.

— Ты все еще не веришь мне? Ты хочешь увидеть доказательства? Хорошо, я представлю их тебе.

— Не нужно, Мейсон.

— Нет. Я хочу сказать, — настаивал Мейсон.

— Что сказать?

— Я из-за этого не могу уснуть, — проникновенным голосом сказал Мейсон. — И домой вернулся из-за этого. Я должен тебе это сказать, отец. Может быть, немного поздно, но сказать надо, — он вдруг улыбнулся. — Я люблю тебя. Мы причинили друг другу много боли, но теперь все забыто, прощено и забыто. Все забыто, отец…