Санька-пограничник

Глава 10. САНЬКИНЫ РАДОСТИ

Санька стоял на мосту и, опершись на перила, смотрел в Романюшку. Давно ли рыбачили здесь! Как она его швырнула?!. А сейчас ни грохочущего шума, ни брызг — притихла, воды совсем мало. Рыбины что на ладони. И уже не юлят, не скользят меж камней, плывут медленно, еле-еле, словно притомились.

Санька знал: речка обмелела оттого, что вода с сопок больше не течет. А рыба действительно устала. Она приходила в речку издалека, из океана, чтобы выметать икру. Вернуться обратно у нее не хватало сил.

Природа замерла. Ни сквозных ветров, ни дождей. Сопки сделались белоголовыми, приземистее и ближе.

Исчезли птицы. В поселке остались только громадные черные вороны. Лениво перелетали с одного тополя на другой. Саня их не любил: сядут над самым домом и, как над ухом: «Крр, Крр!» Будто над ним, картавым, смеются.

«Когда же к нам придет зима?» — думал Санька. Он видел, как она шагала прямо на глазах сверху, с гор. Сегодня засеребрился и Столовый хребет со своим Зубом — для зимы это была уже последняя ступенька в Медвенскую долину.

Санька потоптался, повздыхал и отправился к матери, в контору. Контора — большая комната — вся уставлена ящиками. На длинном столе выстроились черные, блестящие, зеленые — всякие приборы. Когда их подключали к электророзеткам, они начинали кружиться, жужжать, гудеть или щелкать.

Мать дала ему испорченный электромоторчик. Он размотал тонкий провод, перепутал его и на этом «ремонт» закончился — надоело! Вытащил свернутую в рулон бумажную ленту, оторвал кусок и принялся рисовать тушью разноцветные кривые линии.

Получалось совсем как на маминых диаграммах, которые она привозила со скважин.

— Мам, зачем ездить на буровые? Посмотри, их можно и так сделать.

Мать взглянула на пляшущие линии, улыбнулась.

— Там они получаются особые. Взглянешь, и сразу поймешь, что в земле прячется.

Саня задумался. Сколько раз он рассматривал такие кривулины, но, кроме них, на бумаге ничего не видел. Он подозрительно покосился на мать, которая колдовала со своими лентами, и решил: «Пошутила».

Когда Саньке вое наскучило и он начал мешаться, его выпроводили на улицу. Через минуту дверь скрипнула.

— Мама, пограничники приехали, — торопливо прошептал мальчуган и побежал домой.

— Не топчи! — встретила Наташа брата. Она только вернулась из школы и мыла пол.

— Не топчи! — передразнил Санька. — Пограничники приехали. В клуб зовут. Всех!

— Зачем?

— Может, нам овчарковых щенят привезли.

— Ну да! Тебе в первую очередь.

Она сказала так, что Санька не понял, дадут ему все же щенка или нет. И когда сестра предупредила: «Вот проразговариваешь, тебе и не достанется», пулей вылетел на улицу.

— Мне место займи! — вдогонку предупредила Наташа.

Возле Генкиного дома Саня остановился — услыхал крик.

Дверь распахнулась, выскочил сам Генка. Над головой у него пролетела книга. За ней еще одна и еще… Полоща по ветру страницами, мелькая цветными обложками, хлопались о землю.

— Я тебе покажу шпионские книжки! — доносился голос тети Фени.

— Ма-ам! Не надо. — Генка было кинулся в дом, и тут же — обратно. За ним мать.

— Убрала из комнаты, так в коридор спрятал. Или ты опять в сопки надумал?..

Наступая на сына, она размахивала книгой, шлепая по спине так, что вылетали листы.

— Они чужие, отдавать нужно, — загораживался руками Генка.

— И чужим достанется! — Тетя Феня отшвырнула остававшийся в руке переплет.

…Когда мать вернулась с работы, Санька перед зеркалом примерял зеленую фуражку со звездочкой.

— Мне это подарил дяденька чубатый, помнишь, который с собакой встречал нас. А овчарку пообещал весной привезти, — взахлеб хвастался Саня. — Ребятам бинокль дали: все, все можно увидеть.

— Еще что?

— А еще пограничники рассказывали, что мы были… были… Наталик, какими мы были?! — крикнул он сестре.

— Бдительными! — оторвалась от учебника Наташа.

— И теперь я помощник на границе. Наталик, я кто стал?

— Юный друг пограничников. У нас сегодня, мама, организовали кружок «ЮДП», всех наших ребят приняли и даже значки выдали.

— Вот он, вот он у меня, — Санька схватил пальто, на отвороте которого красовался небольшой значок. — Я его лучше на рубашку прицеплю, всегда на мне будет.

Спать Санька так и лег в фуражке. Мать укрыла его и начала собираться на буровую — машина уже ждала возле дома.

Наташа проснулась от холода. Приподняла голову и удивилась — в комнате как-то светлее обычного. Еще не поднявшись, она принялась расталкивать брата:

— Саня, вставай! Умывайся быстрей и ешь. В школу из-за тебя опаздываю.

— Я уже вчера умылся, — ответил Санька и уставился на окно — стекло было расписано синеющими морозными узорами.

— Зима! Зима пришла, — сунув ноги в ботинки, схватив пальто, он шмыгнул за дверь.

Поселок не узнать — все сделалось одинаково белым: и земля, и крыши, и мост через Романюшку…

Сопки со своими белоголовыми вершинами вроде бы сразу отодвинулись назад, и долина стала просторнее, шире.

Санька стоял и радовался. Большие узорчатые хлопья мягко ложились на нос, на ресницы, даже на язык, который он высунул от удовольствия.

— Язык-то отморозишь! — окликнул его дядя Петя. Шофер шел с охапкой одежды: полушубком, шапкой. Через плечо висела пара валенок.

Саня вылез из сугроба, потряс ногой, поковырял прохудившийся ботинок.

— Ты что ж не по сезону? — спросил дядя Петя.

Санька покосился на валенки.

— Вы где их взяли?

— На складе дают.

— И мне дадут?

— Беги, беги к себе, а то простудишься, — подтолкнул Саньку дядя Петя. Но тот вместо дома направился к складу.

— Ты чего? — встретил мальчишку кладовщик.

Санька насупился.

— И мне валенки…

— Смотри-ка, еще буровик объявился.

Саня обернулся и увидел геолога, который примерял новый полушубок.

Геолог совсем недавно вернулся из Петропавловска на вертолете. Тогда ребята сразу же и узнали, что в их поселке весной будут проводить газ. И от той самой скважины, где «горела» вода. Санька помнит, как обрадовалась мать, когда он первый сказал ей об этом. А сейчас он стоял и молчал, то и дело шмыгая носом.

— Обувку требует, — пояснил кладовщик.

— Надо, надо. Это наш главный разведчик, — геолог поправил на Саньке фуражку.

— С удовольствием, да где взять? Вот только. — Кладовщик показал на стоящие в ряд огромные серые сапожищи — каждый с Саньку ростом.

Мальчишка стоял как побитый.

— Погоди, парень, не огорчайся, — стукнул его кладовщик по плечу. — У нас где-то женские торбаса валяются. — Он полез под самый потолок и сбросил запыленный меховой сверток.

— Меряй!

Санька, усевшись на пол, торопливо натянул торбаса на ноги. Голенища до живота!

— Да, — почесал затылок кладовщик.

— Ничего, на рост! — подбодрил мальчишку геолог и усадил его на ящик. — Загнем немного.

— Как у Анелькута, — Санька погладил меховые сапоги.

— Давай нам и остальное. На мать запиши. Уж полностью экипируем.

Через полчаса Санька стал неузнаваем: на голове шапка из рыжего собачьего меха, лохматые рукавицы до локтей, торбаса.

— Вот теперь ты настоящий камчадал!

И геолог, и кладовщик, и Саня улыбались. Трудно было понять, кто из троих более доволен.

Саня вышел из склада, потоптался, покрутил головой — никого не видать. «К ребятам пойду», — решил он и направился к школе. Это тоже был небольшой домик, только обшитый тесом, покрашенный и под железной крышей. Стоял на пригорке.

Санька тут уж бывал. Иногда ему разрешали посидеть на уроке. А сейчас уж очень хотелось показать обновы.

Санька, пыхтя, карабкался по склону. Снегу по колено, а ему ничего — не холодно, знай шапку поправляет: на нос сползала.

— Опять ты? — сухо встретила его учительница.

Санька сиял!.. Учительница заметила на нем и новые торбаса, и рукавицы, сразу потеплела:

— Ну, вон твой ряд. Садись!

Санька знал, что место, на которое ему указали, означает первый класс. Второй ряд пустой, на третьем сидели Ася, Наташа и Славка — они были третьеклассниками, на четвертом — последнем — Генка с Анелькутом — самые старшие.

Наташа погрозила Саньке пальцем — где это он все раздобыл? — и уткнулась в тетрадь. Ее классу дали задачу, но девочка никак не могла сосредоточиться: в четвертом шел урок литературы — Генка читал басни. Как тут не послушать?..

Ходит учительница от стены к стене, а получается из класса в класс.

Саня тоже было взялся писать пальцем по запотевшему стеклу и вдруг прильнул к нему, крикнул:

— Самолет!

— Тихо, — одернули его.

Но тут и все услыхали гул, закрутили головами. Учительница сразу объявила перемену.

В поселке распахнулись двери.

— Самолет, самолет! — кричали со всех сторон.

Над головой со свистом принеслась двукрылая «Аннушка». Опять взвилась и пошла в сторону.

Ребята мчались наперегонки.

— Генка! — окликнула сына тетя Феня. — Наверное, почту на сброс. Посмотри, не затерялось бы чего, — и тоже побежала.

Со школьного пригорка кубарем скатился и Саня.

— Какумэй! — возле него остановился Анелькут, разглядывая Санькины торбаса. — Однако надо, чтобы не сползали. — Он вынул из кармана сыромятный ремешок, разрезал его надвое и ловко перевязал Санькины щиколотки… — Вот так!

Самолет сделал еще круг и, зайдя со стороны Столовой сопки, начал снижаться. Ом плюхнулся в снег возле самого поселка, покатился, вздымая вокруг себя метель. В фюзеляже распахнулась овальная дверь. Из нее выпрыгнул среднего роста мужчина в шляпе, в осеннем пальто, и, что совсем странно, в ботинках.

— Чудак командировочный, — улыбались буровики, глядя, как тот смело побрел через сугробы. — Видать, в Петропавловске-то еще осень.

Санька смотрел, смотрел, да как завизжит:

— Папа, папа мой! — и стал вырываться из сестриных рук.

Отец подбросил Саню высоко на руках, потрепал по голове подбежавшую Наташу, и нетерпеливо осматривая толпу, спросил сразу у обоих:

— Где же мама?

— На буровой, — ответила Наташа.

— На скважине, — пояснил Саня.

Отец вздохнул и, обняв сына и дочь, сказал:

— Ну пошли, показывайте, как живете.

Мать задержалась на буровой со своими исследованиями на трое суток. Зима за это время развернулась вовсю — гудела в трубе, визжала в промерзших углах, стучала в дверь. В доме холодина! С западной стороны его занесло снегом и не продувало, зато возле двери получился уголок вечной мерзлоты. И сколько Санька ни окалывал лед, все равно тот нарастал. Из-за внутренней фанерной обшивки посыпалась всякая труха и опилки. Напихали туда тряпок, но тепла не прибавилось.

Наташа в школу не ходила, да и никто не занимался. На улицу носа не высунешь. Снегом засыпало окна. По поселку пустили трактор, дядя Петя проложил бульдозером дорогу к магазину, к конторе и пробил подходы к домам.

Печку пришлось топить без конца. Железо так накалялось, что нечем становилось дышать. Но сверху жарко, а у пола холодно. За ночь все промерзало: вода, хлеб, каша… Утром, как затопят, стены начинали «плакать» — таял иней. С окон текли ручьи — только успевай вытирать…

Мать приехала поздно вечером. Первым о ее приезде догадался Саня, сразу же, как только послышался возле дома лязг тракторных гусениц, на морозе особо громкий. Она вошла в комнату замерзшая и усыпанная снегом, с закопченным от костров лицом. Поздоровалась и стала сбрасывать с себя одежду — овчинный полушубок, лохматую мужскую шапку-ушанку, собачьи унты, ватные брюки, свитер и еще кофту, делаясь все тоньше. Отец принялся раздувать не успевшую остыть печку, а Наташа поставила на нее ведро с водой.

Саня в полудреме спросил:

— Мамочка, нефть нашли?

— В следующий раз найдем, — ответила мать и в первый раз улыбнулась отцу.

Утром случилось еще событие.

В спальне, которая отделялась от кухни дощатой перегородкой, раздались звуки — переливчатое рыканье:

— Рлл, — рр-рлл…

А через секунду увереннее, громче:

— Ррр-ррр-ррр!

— Да ведь это Саня! — сообразила Наташа.

Верно! Саня подлетел к столу и, яростно рыча, повис на шее отца.

— Папа, папа, получается! — захлебываясь от счастья, закричал он. — Р-р! Пара-ход. Р-р. Парр-ра-ход!

От отца перебрался к матери:

— Каррротатаж! Буррровая!

— Получается, Санечка, получается, — радовалась мать.

Саня, не переставая рычать, повернулся к двери.

— Ты куда? — мать перехватила его возле порога. — Завтракать надо.

— Я сейчас, — барахтался Саня у нее на руках. И, вырвавшись, выбежал на улицу:

— Пароход, кароттаж! Р-р-р-р!

— Каррр-р, — отозвался с тополя ворон.

— Карр, — ответил ему, передразнивая, Саня. Он нарочно сбегал к Генке под окно и кричал там во все горло «пароход» и «кароттаж», пока тот не вышел на крыльцо и не похвалил. Сбегал и к буренке, она и ее сын-бычок тоже очень внимательно выслушали. Потом он играл в собаку, рыча на псов, которых встречал на улице, и те, как будто понимая радость малыша, дружелюбно повиливали хвостами.

— Саня-то совсем большой стал! — удивлялись все, кто его слышал.

Жизнь у Саньки настала хорошая. Мать уезжала на буровую или занималась в конторе. Наташа в школе, а ему что? — отец дома. И печку вместе истопят, и обед сварят, и на водой на речку сходят, и мать вместе ждут. Дров накололи столько, что весь коридор забили поленницей. Но счастье длилось недолго, всего лишь неделю: отец стал собираться в отъезд.

— Задержался я, сынок, на работу пора. Как погода установится, так обратно.

Санька помрачнел.

— Оставайся с нами, папа, — просил он тоскливо. — Без тебя плохо. Разве ты задержался? — И Санька растопырил на руках пальцы. — Видишь, и десяти дней не прошло. — У мальчишки на глазах навернулись слезы.

— Ну-ну. Ты ведь теперь настоящий мужчина.

— Конечно, настоящий, — согласился Саня и, чтобы подтвердить, прорычал: «Р-р-р». Но на этот раз вышло невесело.

— Я бы тебя взял с собой, — продолжал отец. — Но кому же тогда здесь за нашими женщинами смотреть — за Натальей, за матерью?

— Да-да, — помотал согласно головой Саня: кроме него, действительно, больше некому.

Санька несколько раз выбегал на улицу и радовался, что пуржило — он не хотел ясной погоды. Устроился возле отца, который задумчиво разглядывал мамину фотографию, и тоже стал на нее смотреть.

«Сейчас ветер утихнет, — подумал Саня, — отец сразу и улетит: самолет-то в поселке». — И мальчишка опять шмыгнул за дверь.

Мать в этот день находилась в своей конторе. Склонившись над диаграммой, что-то высчитывала. Вдруг ей почудился ребячий плач. Но взвизгнул ветер — и все унес. По замерзшему окну хлестала пурга, через стекло ничего не видно. Накинув полушубок, она выглянула на улицу.

Нигде ни души. Между домами ходили снежные вихревые столбы. Женщина вернулась, но крик продолжал звенеть в ушах. Не выдержав, снова оделась — и домой.

Ветер слепил глаза. Она сбивалась с переметенной дорожки, проваливаясь то одной, то другой ногой в рыхлые обочины. Опять донесся крик, теперь близкий, но приглушенный. Метнулась навстречу — и увидела торчащую из снега рыжую шапку.

— Саня! — обомлела она и подхватила сына.

Малыш уже не мог плакать, только всхлипывал.

— Пойдем, пойдем скорее! Разве можно гулять в такую погоду?

— Я не гулять, я за тобой, — ответил Саня. — Папа улетает.

Сделали несколько шагов — из пурги вынырнул человек, весь заснеженный.

— Вот вы где! А я уже весь поселок обегал…

Санька забыл про слезы. Он был страшно обрадован, что его сразу нашли и мать, и отец. Уцепился за обоих, приговаривая:

— Я вас никуда не пущу, ни папу, ни маму. Всегда вместе будем.

Петропавловск-Камчатский — Курск.

1964–1968 гг.