Сатурналии

Глава 3

Семейное собрание состоялось в доме моего отца. Гермес постучал, янитор[6] открыл дверь, и мы вошли. В старом особняке было сверхъестественно тихо.

– Хозяин и остальные в триклинии, – сообщил мне старый привратник. – Ваш мальчик должен остаться в задней части дома вместе с остальными рабами.

Это объясняло, почему тут так тихо.

Гермес скорчил рожу.

– Я просто подожду снаружи, на улице.

– Ты имеешь в виду – в таверне на углу, – усмехнулся я. – Ступай в задние комнаты.

Мой слуга с кислой миной зашагал прочь. Я ему посочувствовал. Он не хотел быть изгнанным в задние комнаты главным образом потому, что в городском доме моего отца не водилось юных хорошеньких рабынь.

В триклинии, кроме отца, собрались три члена рода Цецилиев, все по имени Квинт – моя семья не была изобретательна по части имен. Первым был Кретик, с которым я несколько раз служил в чужеземных землях, ныне самый выдающийся член рода, бывший консул и понтифик, вторым – прошлогодний претор Непот, а третьим – усыновленный член нашей семьи, носивший звучное имя Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика. В нынешнем году он был понтификом и народным трибуном. Остальные выдающиеся представители рода в этом году находились за пределами Италии.

Мы обменялись краткими приветствиями. Обычные закуски и вино отсутствовали – в комнате стоял только кувшин воды. Мои родственники собрались здесь для серьезных дел.

– Удивительно, что я все еще вижу тебя в Риме, Непот, – сказал я. – Я думал, тебе отдали Сардинию.

– Я передал ее другому, – ответил бывший претор. – Вместо меня ее взял Веттий.

Непот был высоким человеком с военной выправкой. Он единственный среди лидеров нашего рода поддерживал Помпея. С этим мирились, потому что если б Помпей стал диктатором, по крайней мере, одного из нас не казнили бы и не сослали, и семья сохранила бы бо́льшую часть своих земель.

– Твое решение можно только одобрить, – сказал я Непоту. – Я бы не принял Сардинию, даже если б выиграл ее в кости.

Кретик скорчил гримасу.

– Ты не изменился, Деций. Ты – законченный политический идиот. Непот остается в Риме потому, что собирается в следующем году баллотироваться в консулы.

– Это многое объясняет, – сказал я. – Проконсульская провинция в любой день обойдет Сардинию. И каков будущий приз?

– Устранив угрозу вторжения чужеземцев, он получит Ближнюю Испанию, – сказал отец.

Никто не предполагал, что Непота могут победить на выборах или что он, устраняя угрозу, может и не получить желаемую провинцию. Когда Цецилии Метеллы сходились на том, что один из них станет консулом, они этого добивались. А Испания была территорией Метеллов почти двести лет. Мы правили там так долго, что Испания сделалась нашим главным политическим оплотом, уступая только нашим италийским землям.

– Следующий год будет плохим, – заметил Кретик. – Клодий станет противостоять Цицерону и сможет наделать больших бед. Еще через год нам понадобится как можно больше влияния, чтобы исправить все, что он натворит. Сципион также будет баллотироваться – в курульные эдилы.

Сципион, бледный, утонченный мужчина лет тридцати пяти, кивнул.

– В качестве эдила я буду проводить игры на похоронах моего отца. Я собираюсь организовать особенно великолепные выступления гладиаторов.

Его приемный отец, старый Метелл Пий, умер четыре года назад. Уже вошло в обычай откладывать похоронные игры до тех пор, пока наследник не получит пост эдила, ответственного за публичные зрелища. Тогда он сможет выполнить одновременно и свой гражданский, и свой сыновний долг и завоевать популярность, чтобы избраться на более высокую должность. Когда Цезарь был эдилом, он установил неправдоподобно высокую планку расходов на зрелища.

– Клодий будет баламутить простолюдинов, а ничто так не покупает их верность, как ряд хороших игр, – заметил я. – Но это будет дорого стоить.

– Ты, конечно, внесешь свой вклад, – сказал отец.

Лучше б я держал рот на замке.

– Все это абсолютно несущественно по сравнению с главным делом нынешнего вечера, – сменил тему Кретик. – Деций, ты знаешь, что Целера отравили, не так ли?

– Я знал, что он умер и что умер не насильственной смертью, не от болезни и не от несчастного случая, случившегося при свидетелях, – ответил я. – Люди всегда подозревают яд, когда выдающийся человек умирает без видимых причин, но есть сотни болезней, которые могут убить без предупреждения.

– Его отравили, – отрезал Кретик.

Я вздохнул. Этого я и боялся.

– И могу только догадываться, кого вы в этом подозреваете.

– Гадать не надо, – покачал головой Кретик. – Это его жена, та проститутка Клодия. Мы хотим, чтобы ты собрал улики, и тогда мы сможем выдвинуть обвинение против суки и добиться ее казни или ссылки.

– Вы не совсем понимаете, как все происходит, – ответил я. – Если мне придется вести расследование, я буду собирать улики, а потом уже решу, кто убийца – если он и вправду был убит.

– Делай все, что сочтешь нужным, – сказал Кретик.

– Может, убийца вовсе и не Клодия, – заметил я.

– А кто еще это может быть? – вопросил отец.

– Понятия не имею, но еще ни один человек не стал консулом и командующим армиями в провинциях, не нажив множество врагов. Целер боролся со сторонниками Катилины и казнил многих из них. Их семьи этого не забудут. Он мог поразвлечься с женой не того человека. Вполне могу себе представить, что, будучи женат на Клодии, он искал общества женщин на стороне.

Непот фыркнул.

– Да когда человек совершал убийство из-за маленького прелюбодеяния? Враги Целера были не из тех людей, чтобы прибегнуть к яду.

– Правильно, – согласился с ним Сципион. – Если бы на него напали, как делают порядочные люди, и сразили на улице, мы могли бы не сомневаться, что за этим стоит его политический враг. Но яд – оружие женщины.

– Зачем ей его убивать? – спросил я.

Услышав это, все удивились.

– Женщины столько раз убивали, – пожал плечами Кретик. – Почему бы и нет?

Типично для этих людей. Убийство в Риме – слишком обычное дело, но они знали, что у мужчины имелась бы веская политическая или личная причина, чтобы совершить такое. С другой стороны, скандально известная женщина убила бы просто потому, что такова ее натура. А любая женщина, чье имя обсуждалось публично, была скандально известной. Высокородным римским госпожам полагалось жить в безвестности.

– Очень хорошо. И какие у меня будут полномочия? – поинтересовался я.

– Мы хотим, чтобы ты действовал осторожно, – сказал Кретик. – В конце концов, все это касается только нашей семьи. Но если ты столкнешься с трудностями, можешь сказать, что работаешь на Сципиона. Как трибун, он будет выдвигать обвинения против венефики.

Этим старинным словом называли ведьму-отравительницу.

– Вы понимаете, что из всех убийств, наверное, труднее всего доказать именно отравление? – напомнил я своим родным.

– Я выступал на подобных процессах в качестве обвинителя и судьи, – сказал отец. – И Кретик тоже. Просто принеси нам доказательства для убедительного обвинения, и мы от нее избавимся.

– Зачем Целер вообще на ней женился? – спросил я.

– Нам в то время нужен был союз с Клавдиями, – ответил Кретик. – Зачем же еще?

И в самом деле – зачем?

Возле двери дома Гермес вынул из держателя факел и начал зажигать его от придверной лампы.

– Не трудись, – сказал я, – нынче ночью луна светит ярко.

Я предпочитал обходиться в Риме без факелов, не считая самых чернильно-темных ночей. Свет факелов мерцает и лишает тебя ночного зрения. Нападающему нужно только набросить на огонь плащ или плеснуть в него водой – и ты полностью слеп до тех пор, пока глаза твои не привыкнут к темноте. Кроме того, факел привлекает к себе внимание.

Мы вышли из дома и несколько минут постояли возле ворот, пока глаза наши не привыкли к тусклому свету. После этого стало можно идти по улицам. Прибывающая луна висела почти прямо над нашими головами, посылая лучи даже в самые узкие переулки.

– Что ты разузнал? – спросил я Гермеса, когда мы двинулись в путь.

– Немного. Твой отец не очень-то общается со своими рабами.

– Зато у них есть уши, – сказал я. – Зачем же я держу тебя, как не затем, чтобы ты собирал сплетни других рабов?

– Насколько я могу судить, старик такой же, как всегда. Но не пускает в ход бич так часто, как пускал раньше. Может, смягчается с годами, – сказал Гермес и немного помолчал, после чего продолжил: – За последние месяцы было несколько поздних собраний вроде нынешнего, когда слуг отсылали в задние комнаты дома.

– Это немного значит для таких любителей политики, как моя семья, – сказал я. – Велись разговоры о Метелле Целере? Или о его жене, Клодии?

– Говорят, что она его отравила, но это просто городская сплетня, а не внутренняя семейная информация. Так вот из-за чего весь сыр-бор?

– Именно. Семья хочет наказать Клодию, и меня посылают раскопать улики против нее.

Я откровенно разговаривал со своим слугой о таких вещах. Несмотря на свои преступные наклонности, он мог оказать неоценимую помощь в моем расследовании и имел настоящий природный дар к такой работе. Что вызывало у меня легкую тревогу. У Гермеса инстинкты следователя или у меня инстинкты раба?

– Вот и твой шанс! – сказал он. – Эта женщина – меч, который годами висит над твоей головой. Теперь ты можешь избавиться от нее раз и навсегда.

– Знаю. Мне полагалось бы радоваться, но я не радуюсь.

– Почему? Ах да, она – сестра Публия Клодия, и у него появится еще один повод тебя ненавидеть.

Я пожал плечами.

– Дело не в том. Он может убить меня всего один раз – и собирается сделать это при первой же возможности… Нет, что-то еще в этом деле кажется мне неправильным.

Некоторое время я размышлял. Тем временем мы шли по призрачному, освещенному луной Форуму. Мертвые политики сердито смотрели на нас со своих пьедесталов, как будто мы были галлами, вернувшимися, чтобы снова разграбить Капитолий. Я остановился.

– В чем дело? – спросил Гермес.

– Я вдруг понял кое-что. Сегодня, похоже, на улицах и на Форуме все были ужасно оживленными.

– Я заметил. Это из-за Сатурналий?

– Нет. Это потому что год почти закончился, а следующий будет годом полного политического хаоса. Я только что понял, что римлянам нравится политический хаос!

– Может быть, гражданам и нравится, – сказал Гермес.

– Не криви душой. Рабы любят беспорядки больше, чем кто-нибудь другой. Тогда им гораздо больше сходит с рук. Когда люди могут скандалить на улицах, они не выплескивают свой гнев, избивая своих рабов.

– Да что ты об этом знаешь! – сказал мой спутник, но я уже потерял интерес к данной теме.

Теперь я гадал, почему меня вызвали с Родоса. Конечно, у меня была репутация следователя, но любой хотя бы наполовину компетентный иудекс[7] смог бы предъявить достаточно материала такого сорта, который сошел бы за улики в римском суде, где красноречивое обвинение было важнее доказательств вины. Может, они просто не хотели конфликтовать с женщиной, имеющей такую репутацию, как Клодия? Отравление не только трудно доказать, его еще и трудно избежать.