Саймон и программа Homo sapiens

17

Я ДОЛЖЕН с НИМ ВСТРЕТИТЬСЯ.

Сомневаюсь, что смогу продолжать в том же духе. Мне плевать, если это все разрушит. Я скоро начну целоваться с монитором.

Блю Блю Блю Блю Блю Блю Блю.

Серьезно, мне кажется, я сейчас вспыхну.

Весь день в школе меня тошнит от волнения, но в этом совершенно нет смысла, ведь мои чувства не привязаны ни к чему реальному. Это только слова на экране. Я даже, блин, не знаю его имени.

Кажется, я немного влюбился.

На репетиции я постоянно пялюсь на Кэла Прайса с надеждой, что он облажается и выдаст мне подсказку. Какую-нибудь. Любую. Он вытаскивает из сумки книгу, и мой взгляд сразу же устремляется на имя автора. А вдруг это книга гребаного Казановы? Я знаю только одного человека, у кого она есть.

Но это «451 градус по Фаренгейту». Наверное, домашка по литературе.

Да и вообще, как выглядит человек, стены которого рушатся?

На самом деле сегодня никто не может сосредоточиться, потому что все только и думают о десятикласснике, который тайком пробрался в химлабораторию и у которого причиндалы застряли в мерном стакане. Даже не спрашивайте. Судя по всему, новость тут же появилась на Тамблере. И, видимо, мисс Олбрайт так надоело об этом слышать, что она отпускает нас пораньше.

Поэтому я подъезжаю к дому еще засветло. У Бибера сносит крышу от радости, когда он видит меня. Похоже, я первый вернулся домой. Интересно, где Нора. То, что она не дома, — обалдеть как на нее не похоже.

Во мне бурлит беспокойство. Я и есть не хочу. Даже «Орео». Я не могу сидеть без дела и пишу Нику, чтобы справиться о его планах, хотя и так знаю: он рубится в видеоигры в подвале (до начала соккерского сезона это его любимое занятие). Он говорит, что Лиа скоро подъедет, так что я надеваю на Бибера поводок и выхожу из дома.

Когда мы приходим к Нику, Лиа как раз подъезжает к дому. Она опускает стекло и зовет Бибера, и тот, естественно, удирает от меня и принимается прыгать у ее автомобиля.

— Привет, сладкий, — говорит она.

Бибер, опершись лапами о дверь машины, успевает один раз вежливо лизнуть Лию в лицо.

— Ты только с репетиции? — спрашивает она, пока мы плетемся к подвалу.

— Угу. — Я поворачиваю ручку и открываю дверь. — Бибер, НЕТ. Ну, живее!

Будто раньше он никогда не видел белок. О Господи Иисусе.

— Ох. Значит, два часа в день три раза в неделю?

— Теперь четыре раза в неделю, — отвечаю я. — Каждый день, кроме пятницы. И в эту субботу будет репетиция на весь день. — Ого, — отзывается она.

Когда мы заходим в комнату, Ник выключает телевизор.

— Assassin’s Creed? — уточняет Лиа, кивая в сторону погасшего экрана.

— Ага, — говорит Ник.

— Класс, — отвечает она.

А я пожимаю плечами: мне на все двести процентов плевать на видеоигры.

Я лежу на ковре с Бибером, который валяется на спине с нелепо распахнутой пастью. Ник и Лиа в итоге начинают болтать о «Докторе Кто». Лиа устраивается в игровое кресло и теребит рваный край своих джинсов. Ее веснушчатые щеки порозовели, и она что-то оживленно доказывает. Оба полностью поглощены концепцией путешествий во времени. Я разрешаю себе закрыть глаза. И начинаю думать о Блю.

Ладно, я втрескался. Но это не то же самое, что втрескаться в музыканта, актера или несчастного Гарри Поттера. Это настоящее чувство. Должно быть. Оно почти изнуряет.

Вот лежу я на ковре в подвале Ника, видавшем столько трансформаций Могучих рейнджеров, столько сражений на световых мечах и столько пролитого сока — но все, что меня заботит в этом мире, — это поскорее получить письмо от Блю. А Ник и Лиа все еще говорят о чертовой ТАРДИС. Они ничего не подозревают. Они даже не знают, что я гей.

И я без понятия, как им рассказать. После своего пятничного признания Эбби я стал думать, что рассказать Лии и Нику будет просто. По крайней мере проще, ведь мой рот уже произнес заветные слова.

Но оказалось не проще. Оказалось невозможно. Пусть мне кажется, будто я знаю Эбби целую вечность, но познакомился я с ней всего четыре месяца назад.

И, наверное, она еще не успела составить в голове мой цельный образ. Но Лию я знаю с шестого класса, а Ника — с четырех лет, и моя гомосексуальность… Она приобретает колоссальное значение. Не знаю, как рассказать им об этом и остаться Саймоном. Если Лиа и Ник не признают меня, я сам себя не признаю.

У меня гудит телефон. Сообщение от Мартышкиной Задницы:

эй может еще раз в Вафл Хаус?

Я игнорирую его.

Ненавижу отдаляться от Ника и Лии. И дело не в том, что я скрываю свою влюбленность, потому что мы и так не обсуждаем сердечные дела, и всех все устраивает. Даже влюбленность Лии в Ника. Я знаю про нее и уверен — Ник тоже, но между нами есть негласное соглашение никогда не говорить об этом вслух.

Не понимаю, почему с моей гомосексуальностью иначе. Не понимаю, почему из-за этой тайны я чувствую, будто веду двойную жизнь.

Телефон начинает вибрировать — звонит папа. Наверняка готов ужин.

Бесит, что я чувствую облегчение.

Рано или поздно я действительно расскажу ребятам.

Первую субботу рождественских каникул я провожу в школе. Все в пижамах — сидят на сцене кружком, едят пончики и пьют кофе из пластиковых стаканчиков. Но мы с Эбби пристроились на краю сцены: мои ноги болтаются над оркестровой ямой, ее — лежат на моих коленях.

Пальцы у меня липкие от сахарной пудры. Я где-то далеко. Изучаю кирпичные стены в зале. Некоторые кирпичи в задней стене темнее других, почти коричневые, и складываются в форму двойной спирали. Сделано вроде бы случайно, но в то же время до странности намеренно.

Двойные спирали — это интересно. ДНК. Буду думать о ней.

Попытки не думать о чем-то подобны игре в «Ударь крота»: затолкаешь одну мысль подальше — на поверхность тут же лезет другая.

Крота у меня, судя по всему, два. Крот первый: на этой неделе я трижды тусовался с Ником и Лией после репетиции, а значит, у меня было три шанса сказать им, что я гей, но все три раза я промолчал, поджав хвост. Крот второй: Блю. Безупречно грамотный Блю, который и не представляет, сколько раз я перечитываю каждое свое письмо перед отправкой. Блю, который так закрыт, но (удивительно!) иногда очень любит пофлиртовать. Блю, который думает о сексе, о сексе со мной.

Ах да, двойные спирали. Извилистые, петляющие двойные спирали.

Мартин заходит в зал через задние двери. На нем длинная старомодная ночная сорочка и бигуди.

— О, вау. Он и правда… Окей. — Эбби кивает и широко улыбается, глядя на Мартина.

Он делает пируэт, но тут же запутывается в подоле ночнушки и, в последний миг схватившись за подлокотник кресла, победно улыбается. Это Мартин, дамы и господа. С ним вся жизнь как представление.

Мисс Олбрайт подходит к сидящим на сцене и призывает к порядку. Мы с Эбби тут же примыкаем к остальным. Я оказываюсь рядом с Мартином и одариваю его улыбкой. Он слегка ударяет меня по руке, но взгляд его устремлен вперед, как у папаши, который пришел на тренировку к сыну (папаши, который одевается, как моя бабуля).

— План такой, пижамная банда, — начинает мисс Олбрайт. — Утром мы разберемся с музыкальными номерами. Сначала номера с большими ансамблями, потом — разделимся на группы поменьше. В обед устроим перерыв на пиццу, а потом прогоним всю постановку целиком.

Через ее плечо я вижу Кэла: он сидит на платформе и пишет что-то на полях своего сценария.

— Вопросы? — спрашивает мисс Олбрайт.

— А тем, кто уже все выучил, нужно носить с собой сценарии и делать пометки? — интересуется Тейлор, дабы убедиться, что мы в курсе, какая она умница.

— Утром — да, днем — нет. По заметкам пройдемся, когда закончим. Я бы хотела прогнать оба действия подряд. Естественно, получится сумбурно, но это нормально. — Мисс Олбрайт зевает. — Ладно, перерыв пять минут, а потом начнем с песни «Food, Glorious Food».

Я собираю волю в кулак и, пока не успел отговорить себя, подхожу к Кэлу и усаживаюсь рядом с ним на платформу. Задеваю коленом его колено и говорю:

— Милый горошек.

Кэл улыбается.

— Милые лабрадоры.

Ну, он очаровашка, поэтому придираться я не буду, но собаки у меня на штанах — однозначно золотистые ретриверы.

Я заглядываю к нему в сценарий.

— Что рисуешь?

— А, это? Не знаю, — говорит он, убирает челку назад и краснеет.

И, боже милостивый, он просто прелесть.

— Я не знал, что ты умеешь рисовать.

— Вроде того.

Он пожимает плечами и поворачивает сценарий ко мне. Рисунок у него динамичный, с жирными штрихами и острыми углами. Неплохо. Правда, Лиа рисует лучше. Но это все неважно, потому что нарисовал Кэл супергероя.

Супергероя, понимаете? Мое сердце сжимается и замирает. Блю любит супергероев.

Блю.

Я чуть придвигаюсь к Кэлу, и наши ноги соприкасаются, совсем немного.

Не уверен, заметил ли он.

Не знаю, почему я сегодня такой смелый.

Я на девяносто девять и девять десятых процента уверен, что Кэл — Блю.

Но есть крошечный шанс, что я ошибаюсь. И я почему-то не могу просто взять и спросить напрямую.

Поэтому я спрашиваю:

— Как тебе кофе?

— Очень даже ничего, Саймон. Очень даже ничего.

Я поднимаю голову и вижу, что Эбби с большим интересом наблюдает за мной. Я бросаю на нее недовольный взгляд, и она отворачивается, но на губах ее остается легкая понимающая улыбка, которая меня просто убивает.

Мисс Олбрайт отправляет меня, Кэла и еще нескольких ребят в кабинет музыки и назначает Кэла главным. Учитывая обстоятельства, это мне на руку.

Чтобы попасть туда, мы должны пройти мимо кабинетов математики и естествознания и спуститься по задней лестнице. В субботу здесь темно, жутко и классно. Школа совсем пуста. Кабинет музыки находится внизу, в закоулке в конце коридора. Раньше я пел в хоре, так что мне доводилось здесь бывать, и с тех пор тут ничего не изменилось. Складывается впечатление, что кабинет не менялся лет двадцать.

У стен — три ряда стульев на встроенных платформах, образующих половинку шестиугольника, в центре — большое деревянное фортепиано с ламинированной наклейкой, которая велит держать правильную осанку. Кэл садится на край банкетки и потягивается, убрав руки за голову.

— Так. Мм, может, начнем с «Consider Yourself» или «Pick a Pocket or Two»? — спрашивает он, водя ногой по ножке банкетки. Вид у него растерянный.

Тем временем Мартин пытается нанизать одну бигудю на конский хвост Эбби, и она тыкает его в живот барабанной палочкой, а кое-кто из ребят достал гитары и наигрывает поп-песни без разбора.

Никто особо не слушает Кэла, кроме меня. Ну и Тейлор.

— Убрать эти пюпитры? — спрашиваю я.

— Эм, да, было бы здорово, — говорит он. — Спасибо, ребят.

На одном из пюпитров лежит ярко-оранжевый листок, который привлекает мое внимание. На нем — слова «СЕТ-ЛИСТ», написанные черным маркером, а ниже — список песен. Это классные старые песни типа «Somebody to Love» и «Billie Jean».

— Что это? — спрашивает Тейлор, и я пожимаю плечами, передавая лист ей.

— Ерунда какая-то, — говорит она, отбрасывая его в сторону.

Конечно, ерунда. Тейлор — враг всего классного.

Кэл принес ноутбук мисс Олбрайт с фортепианными записями аккомпанемента. Все очень стараются, чтобы закончить после первого прогона, поэтому репетиция проходит вполне неплохо. Как бы мне не хотелось этого признавать, но, кажется, у Тейлор лучший голос в школе после Ника.

Эбби так круто танцует, что тянет на себе весь ансамбль. А все, к чему прикасается Мартин, становится странным, нелепым и ужасно смешным. Особенно, когда он в ночнушке.

Еще почти час до общего сбора в актовом зале, и мы, вероятно, должны прогнать сценарий еще раз, но будем реалистами: сегодня суббота, а мы — объевшаяся пончиками кучка подростков из драмкружка, гуляем по темной пустой школе в пижамах…

Заканчивается все тем, что мы поем диснеевские песни на лестнице. Эбби, как выяснилось, наизусть знает весь репертуар «Покахонтас», и, конечно, все знают песни из «Короля Льва», «Аладдина» и «Красавицы и чудовища».

Видимо, оттого, что Тейлор отлично подбирает гармонии, а мы разогрели голоса на песнях из постановки, звучит это обалденно. И акустика на лестнице шикарна.

А потом мы возвращаемся наверх, и Мила Одом с Ив Миллер выкатывают кресла на колесиках из компьютерного класса. Как удачно, что в Криквуде длинные прямые коридоры.

Вот оно счастье — держаться за кресло обеими руками, пока Кэл Прайс мчит его по коридору. Мы идем наперегонки с двумя десятиклассницами из ансамбля. Кэл — парень довольно медлительный, поэтому они нас сильно обгоняют, но мне как-то все равно. Он держится за мои плечи, мы оба смеемся, и шкафчики проносятся мимо, размазываясь в голубую зубную пасту. Я опускаю ноги, и мы останавливаемся. Наверное, сейчас мне надо встать с кресла… Я поднимаю руку, чтобы «дать пять» Кэлу, но вместо этого он на секунду переплетает свои пальцы с моими. Потом опускает взгляд и улыбается, пряча глаза за челкой. Мы разъединяем ладони, и я чувствую, как грохочет сердце в груди. Мне приходится отвести взгляд.

Тут, как ни странно, в одно из кресел забирается Тейлор. Ее светлые волосы развеваются позади, пока Эбби толкает ее по коридору, и вот они — неоспоримые чемпионы. Похоже, дело в сильных ногах Эбби. Я понятия не имел, что она такая шустрая.

Эбби падает на меня, смеясь и тяжело дыша, и мы валимся на пол у шкафчиков. Она опускает голову мне на плечо, и я обнимаю ее за талию. Лиа часто конфузится, когда ее трогаешь, и, само собой, я стараюсь не слишком нежничать с Ником, но Эбби любит обниматься, и я тоже, поэтому нам клево. С того разговора в машине после «Вафл Хауса» между нами все так естественно и комфортно. Просто уютно сидеть с ней рядом, вдыхая ее волшебный греночный запах, и наблюдать, как девятиклассники несутся наперегонки по коридору.

Мы с Эбби сидим не шевелясь так долго, что у меня затекает рука. И только когда мы наконец собираемся в актовый зал, я понимаю: за нами наблюдают два человека.

Первый из них — Кэл.

Второй — Мартин. И, похоже, он вне себя от ярости.

— Спир, поговорить надо. — Мартин тянет меня на лестничную клетку.

— Э-э, прямо сейчас? Но Мисс Олбрайт хочет, чтобы мы…

— Мисс Олбрайт подождет, черт подери.

— Ладно, в чем дело? — Я облокачиваюсь на перила и смотрю на него снизу вверх.

На лестнице темно, но у меня хорошо со зрением и я вижу, как напряжена его челюсть. Мартин молчит и ждет, когда все остальные отойдут и не смогут нас услышать.

— Вижу, ты думаешь, это все капец как смешно, — шипит он.

— Что?

Он не уточняет.

— Я не врубаюсь, о чем ты, — в итоге говорю я.

— Естественно, не врубаешься.

Мартин скрещивает руки на груди, растопырив локти, и из глаз его просто хлещет ненависть.

— Марти, серьезно. Я не знаю, почему ты расстроен. Если хочешь просветить меня — отлично. Если нет — мне нечего тебе сказать.

Он шумно выдыхает и опирается на перила.

— Ты пытаешься меня унизить. И поверь мне, я понимаю. Я понимаю, почему ты не в восторге от нашего соглашения…

— Нашего соглашения? Ты, наверно, хотел сказать от твоего шантажа? Да уж, если тебе любопытно, я не в восторге, когда меня шантажируют.

— Охренеть, по-твоему, я тебя шантажирую?

— А как это еще, блин, называется?

Забавно, но я не особо злюсь на него. Немного в шоке, но не сержусь.

— Короче, все кончено. История с Эбби в прошлом, понял? Так что можешь забыть обо всей этой фигне.

Я хмурюсь.

— Между вами что-то произошло?

— Да, произошло, мать твою. Она дала мне от ворот поворот.

— Что? Когда?

Залившись краской, Мартин резко выпрямляется.

— Минут за пять до того, как она набросилась на тебя, — отвечает он.

— Что? Нет, это не то…

— Знаешь что? Забей, Спир. Хотя знаешь, что ты можешь сделать?

Передать мисс Олбрайт, что она не увидит меня до сраного января.

— Ты уходишь? — спрашиваю я.

Я правда не понимаю, какого черта происходит. Уходя, он показывает мне средний палец и даже не оборачивается.

— Мартин, ты?..

— Охрененного тебе Рождества, Саймон, — бросает он. — Надеюсь, ты доволен.