Сборник по ЧЖ:NGE

Тема арбузов не раскрыта

Жизнь, в которой не было ни дня фальши,

вряд ли кто-то точно знает — что дальше…

О.Митяев

— Проходите, капитан. Как у вас принято говорить? Кадзи-сан, да? Наливайте, что понравится. Вот в это кресло располагайтесь… Запах? О, это дрова из можжевельника. Настоящий камин, настоящий огонь… Что ж, капитан — как человек умный, вы наверняка уже поняли, о ком пойдет речь.

— О вашей дочери, господин тайсе… простите, господин генерал.

— Да. Итак?

— Слушаю вас внимательно, господин генерал.

— Черт возьми, а вы мне нравитесь! Даже не пытаетесь оправдываться!

— Мне не в чем оправдываться, Ренгри-сан.

— Так-таки и не в чем?… А прогулка вдоль озера? «Сорок два признания в любви», наружное наблюдение уже третий день поголовно пишет валентинки и звонит подругам! Ладно, капитан-сан… Черт побери, и я заговорил по-вашему. Я достаточно хорошо знаю Аску, чтобы понимать, кто на кого в самом деле вешается. А то, что вы упорно не идете ей навстречу… не пользуетесь моментом… тысяча чертей, скажу прямо: не спите с ней — все еще! — меня отчасти восхищает, отчасти удивляет. Отчасти пугает.

— Пугает?

— Хватит прикидываться болваном, Кадзи! Это нам — военным — положено иметь одну извилину на голове, да и ту от фуражки… Скажите честно, если бы Аска… Захотела любого парня на моей базе… Как долго он бы продержался?

— Полчаса?

— Так почему вы сопротивляетесь уже полгода?… Налейте тогда и мне… Благодарю. Итак?

— Выражаясь языком людей с одной извилиной от фуражки — мне больше нравятся взрослые брюнетки с высокой грудью.

— Рискну сказать: не брюнетки. Брюнетка… Ладно, к черту все это. Выпейте до дна, и перейдем к делам. На прошлой неделе нас посещали русские. Тоже капитан, Baskakoff, по программе change of experiense, как они это называют. Мистер Baskakoff капитан их рейнджеров… Как правильно… Spetznaz.

— Так вот откуда синяки у Ларри О’Брайана!

— Да, я до сих пор думаю: сколько спаррингов он выиграл честно, в скольких из хитрости поддавался… А в скольких из хитрости поддавался его противник… Конечно же, гостям показали EVA и пилота. И тренировку пилота.

— Мне что-то не нравится ваш взгляд, господин генерал, сэр!

— В жопу звания, Кадзи. Вот сейчас налейте полный стакан. После тренировки Баскакофф напросился ко мне на прием. Один. С глазу на глаз. Знаете, как он обозвал мою дочь? Pu-she-chno-e mya-sso!

— Он полагает, что здесь… Мы… Да, мы… Готовим не бойца?

— Совершенно верно, Кадзи. Не бойца, а спортсмена. Быстрее, выше, сильнее. Но биатлонист не равен снайперу, и уж кто-кто, а вы это знаете!

— А вы, соответственно…

— А я, соответственно, вызвал на расправу тренажерно-полигонную мафию. И обнаружил, что моя дочь с легкостью выполняет большинство упражнений по стрельбе, работе с оружием EVA, у нее великолепная синхронизация, отменная реакция, чудесная координация, и прочая, прочая, прочая. Ад и преисподняя, она не Helen Vodorezoff, не Maria Sharapoff, не Серена Уильямс! Мы готовим ее не на каток, не на корт, не на красную дорожку в Каннах! Вы знаете, Кадзи, на той… последней войне… мой дед — Брайан Купер — высаживался с танками Паттона в Нормандии. Как-то он прислал письмо. Обученных танкистов не хватало, и некий штабной курвин сын… загреб в экипажи поваров, телефонистов… ну и так далее. А фрицы подловили их на дороге в виллер-Бокаж. Семнадцать машин. Восемьдесят пять человек. Ни один выскочить не успел… Брайан вставил этот случай в свою книгу — а ему никто не поверил. Все кричали, что такое бывало только у ivan’s и только в сорок первом году. Черт, да я и вправду пьян… Но вы-то поняли, к чему я клоню?

— Я тоже не вполне трезв, господин тайсе.

— Увиливатель хе… Хренов… Наши инструкторы, наши специалисты не пользуются авторитетом у моей чрезвычайно блестящей доченьки. А пользуетесь у нее авторитетом вы, капитан Редзи Кадзи. Потому что именно вам на прогулке по берегу озера моя дочь признавалась в любви сорок два раза. Как бы это ни звучало.

— И вы хотите…

— Я хочу, чтобы она не сгорела по глупости в первом же бою только потому, что корона будет перевешивать голову. Раз уж я не могу ей запретить пилотировать железного дровосека. От вас она выслушает любую горькую правду. И совет примет.

— А вы и вполовину так не пьяны, как прикидываетесь. Может, хватит фиглярства?

— Хватит так хватит. Там на кресле такая серая папочка, а в ней желтые листики. А на желтых листиках черные буковки… Прочтите…

— Пять минут… Вот как?!.. И здесь!.. А это откуда? Хм. И ведь докопались же… О!… У вас… хорошие информаторы.

— Вы профессионал, Кадзи. Профессиональный разведчик. В той папочке факты… На две разведки минимум, а? Может, познакомить с Баскакофф? Новых рублей с него стрясете, лишним не будет… Вы можете влюбить в себя кого угодно. Изобразить любое чувство или мнение. Так что задача моя вполне вам под силу. А мне даже и убивать вас не нужно — достаточно забыть папочку на столе. Найдется кому в нее заглянуть! Ад и преисподняя, вы тут не один mno-go-dya-tel. Ну, потом — вопрос времени, переедут ли вас грузовиком, утопят в ванне или шлепнут в лифте. Итак?

— Что ж… Вы победили.

— Ну молодежь пошла!!! Ладно бы я так загонял вас под венец. Но никто даже свадьбы не требует… А вы все упираетесь!

— Скажите, генерал… Вам самому не противно? Это же ваша дочь, в конце концов!

— Мне не в чем оправдываться, Кадзи-сан. Мужчину себе она все равно найдет. Возраст, знаете ли. Уж лучше пусть кто-то, мне известный. Раз. И человек вы неплохой, по моему скромному мнению. Что черными буковками в серой папочке только подтверждается, кстати. Два. От вас никто не требует любить ее, раз вы того не желаете или не можете. Намек на возможность, улыбка, два-три разговора наедине — дальше она сама навоображает себе золотые горы. Сейчас-то вы от нее вообще шарахаетесь, а она все равно никого иного не хочет. Полшага навстречу — и вейте из нее веревки. Заставьте, наконец, готовиться к бою, а не к высшей ступеньке пьедестала. Три. Ну и, наконец, она не самолет пилотирует, а EVA, которых на планете Земля меньше, чем на моей руке пальцев. Ее проигрыш может всей планете выйти боком. Четыре. По этой последней причине беременность нежелательна, и задвинуть ее по здоровью тоже никуда не выйдет. Она действительно нужна там — на тонкой красной линии, черт бы греб Байрона и всех поэтов с ним. Пять.

— Есть еще одно соображение, генерал. Когда рассеется очарование момента, когда она сообразит, для чего я ей улыбаюсь — она ведь решит, что ее любить не за что в принципе. Что с ней возятся лишь постольку, поскольку она — пилот. У нее и сейчас это порой проскальзывает. Крыша не слетит?

— Мне докладывали об этом. Опять же, ее умершая мать… Нет. Об этом не скажу… Будь у меня под рукой полсотни ее сверстников, да чтобы с десяток роботов… Пусть бы она дружила с какими-нибудь болтуньями, делила мальчиков… Как обычные дети, черт возьми! Японцы вон своих пилотов запихали в обычный школьный класс. Разгрузили мозг по способу «клин клином»… Ответ на это соображение вам и придется искать. Напоминаю: у меня одна извилина — от фуражки.

— В американской армии меня всегда удивляло, что каждый офицер — нечто между управляющим фирмой и политиком. Неуклюже вы прибедняетесь, Карл.

— Ну, для вас хватило… Кадзи!

— Да?

— Нахрен все эти соображения. Раз она выбрала тебя — просто сделай так, чтобы она улыбалась. Никто не знает, сколько осталось нам. Сколько осталось ей. Очень тонкая эта красная линия. Просто сделай. А с тобой я после рассчитаюсь. Хочешь — золотом, а хочешь — на том свете угольками!

Угольки гаснут и комната погружается в темноту. Можно смотреть на ночной город. Или включить красивый трехголовый фонарик, мерцающий попеременно то багровым, то нежно-лиловым, то светло-салатовым.

Можно, в конце-то концов, и в постель забраться. Накрыться добрым ангорским пухом, вытянуть ноги, с удовольствием ощутить, как постепенно, волной, расслабляется спина.

Можно лечь — заснуть не выйдет.

Сколько у разведчика лиц?

Которое из них — истинное?

Когда оказывается, что лицо, которым гордился и которое считал настоящим — всего-навсего приросшая маска — пожар в крови не вдруг погасишь.

С другой стороны — что беспокоиться? Дело есть дело. Тренировали чувства изображать, готовили врать с уверенным видом, учили держать лицо в безнадежных ситуациях. Кем только для внедрения не прикинешься, кого только не водишь за нос, против кого только не работаешь!

А уж помимо разведки понравится которая — и наплетешь с три короба, и наобещаешь сорок бочек арестантов, и хоть бы раз усомнился или там оглянулся!

Что же здесь останавливает?

С третьей стороны — проблема сама не рассосется. Как ни выкручивайся, а делать что-то придется. Девчонка же и правда доиграется со своим звездным стилем боя, со своей дикой гордостью, со страхом перед людьми — который выражается опасной презрительной глухотой к товарищам по окопу.

Но в окопе судья — пуля.

Разгорается очередная сигарета и ночь отступает на полшага. И даже в голове немного яснеет. Профессия втравила — профессия пусть и спасает. По лезвию — и что? Первый раз? Проскочим. Не такое проскакивали. От грамотной засады не спасали разведчика ни быстрые ноги, ни меткий пистолет, ни ловкость рук, ни тигриная прыгучесть. Только голова, только предварительный расчет, только внутренний голос: э, сюда ходы, туда не ходы! Снайпер башка попадет, сапсем мертвый будыш!

А вот скажи-ка, внутренний голос, как сейчас поступить?

Что значит: «Вынь кольт и застрели вождя?!»

Стоп. Нельзя думать о неудаче. Надо думать об успехе.

Однако — что в нашем положении успех?

…Гаснет сигарета, и ночь подбирается вброд. Арбуз бы сейчас! Да пополам, да вгрызться в него, чтобы сок по ушам, да бородатую шутку про гибрид семечек с тараканами…

Кто я?

Я играю десятки ролей, проживаю чужие жизни; я агент высшего уровня прямиком с киноплаката — летаю по свету и сорю деньгами; флиртую с красотками и защищаю их… да от чего угодно, кроме самого себя. Искусно стреляю, ловко дерусь, всегда вовремя смываюсь — тем и живу. Меня давно уже никто и никогда не поставит в обеспечение, не укажет как выполнять задачу, не поведет за руку… А в собственной жизни, первой и единственной, не достало меня девушку ни удержать, ни защитить. От самого себя ведь ни пистолет не поможет, ни рукобойная ловкость.

И уж тем более — не сбежишь!

Так от чьей же маски выступать в текущей задаче?

…Догорела сигарета чуть не до пальцев, хорошо — фильтр. Ну вот как росиадзины свой Be-ro-mor курят? А sa-mo-sad, наверное, даже и не курят, а морят им клопов да тараканов. А нам, иностранцам, только хвастаются. Или это про sa-mo-gon было сказано? Он же пластиковую флягу разъедает за полусутки, как его пить не страшно?

Ладно! Будем профессионалами! Будем тонуть с поднятым флагом, на ровном киле и с задраенными люками. Будем играть. Порадуем девчонку, навстречу шагнем. Учить станем. Намекнем: хорошо воюешь — частые свидания, и да-аже, возмо-ожно… Но! Плохо воюешь — другую найду.

Если хорошо роль сыграть, если возьмет за душу — придется забыть про брюнеток. Навсегда, пожалуй.

А если плохо сыграть — влюбить девушку, да обмануть — тут как бы брюнетки сами крест не поставили. Есть такие брюнетки, которые крестик ставят полной обоймой. Точно по линиям стандартной мишени.

…Угольки догорели, и ночь догорела, и пора умываться, и бриться, и чистить ногти. Только чистыми руками прилично брать ути-гатана, только с чистыми мыслями можно начинать рассветную тренировку. Ведь если нельзя сыграть хорошо, и нельзя плохо, остается только бежать по лезвию между крайностей. Образ емкий, красивый. Аккурат на ту самую кинорекламу. Одно плохо — без ежедневных тренировок в руки не дается. Так что лезвие в руки, стойка, поклон залу — начали!…

…Начали снижаться.

Вертолётное шасси коснулось палубы, но на этот раз не авианосца, а транспортного корабля. Три газотурбинных двигателя начали сбавлять обороты, маршевый семилопастный винт замедлил вращение.

Я открыл дверь в борту вертолёта, мягко спрыгнул на палубу. Пригладил волосы, подал руку Мисато, после чего мы уже вместе огляделись в поисках встречающей делегации.

Хм… Что-то у меня ощущение «дежа вю». Кажется, я всё это проходил уже совсем недавно…

К нашему вертолёту приблизилась группа из нескольких человек в бежево-алой повседневной форме НЕРВ.

— Майор, мэм! Лейтенант Рудль, группа технического обеспечения! — представился командир германских нервовцев, высокий и крепкий русоволосый парень. В отличие от остальных техников, он был одет не в бежево-алую, а в зелёную форму офицеров научного отдела.

Но, по правде говоря, меня сейчас интересовал вовсе не он, а совершенно другой человек.

Младший лейтенант Сорью Лэнгли Аска, если точнее.

Именной такой она была и при первом своём появлении в сериале: невысокая стройная молодая девушка с пышной — до пояса — гривой огненно-рыжих волос, развевающихся на ветру, с уже вполне сформировавшейся фигурой и стопроцентно европейской внешностью.

И — да, она была очень и очень красива — я аж залюбовался. Невысокая, стройная и фигуристая, а главное — это огромные голубые глазища. Как говорится, два озера…

Вырастет — будет настоящая погибель парней.

Что интересно, даже одета Аска была точно так же, как в сериале — алые туфельки и персикового цвета лёгкое летнее платье на бретельках. Ну и, конечно, пара массивных красных заколок для волос… Хотя нет, наверное, это были всё же нейроконтакты.

Эй, а где форма? Непорядок…

Мы с немкой скрестили взгляды: она оценивала меня, я — её.

Лично мне чисто визуально моя новая сослуживица очень даже нравилась, а вот о чём сейчас думала Лэнгли — было решительно неизвестно…

— Здравствуйте, лейтенант, — отсалютовала в ответ Мисато. — Как дорога?

— Без происшествий, — лаконично ответил немец.

— Здравствуйте, Кацураги-сан, — подала голос Аска.

Японский у Сорью оказался очень и очень чистый, почти без малейшего акцента.

— Здравствуй, Лэнгли! — жизнерадостно поприветствовала Мисато немку американского разлива. — А ты, я смотрю, подросла, да? На тех фотографиях, что я видела, ты была ещё совсем маленькой.

— О, да, я теперь совсем взрослая девушка… — нарочито-равнодушно ответила Аска. — А это, я так понимаю, знаменитое Третье Дитя?

Последние слова она выговорила с некоторой ехидцей.

Вот так, да? А мы вот так…

— Jawohl, schоnes Frulein! — Вежливо произнёс я и добавил:

— Лейтенант Икари, приятно познакомиться. Премного о вас наслышан.

Сорью большого труда стоило скрыть своё удивление от услышанного.

— «Так точно, прекрасная фройляйн»? Акцент у тебя просто чудовищный, да и слово schenes последний раз слышала моя бабушка, сейчас говорят комплименты иначе. Но и это… приятно слышать, — заявила германо-американка. — Будем знакомы, Третье Дитя.

Аска протянула мне руку. После секундной заминки я пожал её, внутренне усмехнувшись тому, что девушка попыталась сдавить мою руку как можно сильнее.

— Сильнее синхронизация — сильнее шрамы после боя, — меланхолично пробормотал я, шагая по коридорам сухогруза в кают-компанию. — Знаешь, как меня учили, Лэнгли? "Не отставай — тебя могут настигнуть преследователи, но и не рвись вперёд — авангард погибнет первым. Держись в середине, но не в куче, потому что кучу легко накрыть одним залпом".

Впереди шествовала майор Мисато Кацураги в сопровождении офицера НЕРВ-Германия, показывающего дорогу, а мы с Аской шли позади — нам было о чём поговорить.

— Чёрт, ты действительно стойкий оловянный солдатик, как мне и описывали, — закатила глаза Лэнгли. — Хотя если бы меня гоняли так же, как и тебя, я, может быть, тоже слегка бы двинулась умом…

Да ну? Хочешь сказать, что ты ещё не…

— Три месяца — это не такой уж и большой срок, — заметил я.

— Так это по документам ты столько тренировался, — подмигнула Аска. — Только я не верю, что из тебя сделали военную косточку за такой короткий срок.

— Вообще-то, я и раньше увлекался военной тематикой, а в последнее время меня очень хорошо тренировали…

Сорью очевидно призадумалась и произнесла:

— Я с трудом в это верю. Ты себя в зеркале видел? Форма эта безвкусная, значки; идёшь, как будто палку проглотил, да ещё и шаг печатаешь.

Блин, а ведь и правда шаг печатаю! Непроизвольно. А вот что она против моей осанки имеет? Меня ещё со школы учили не горбиться.

— И тем не менее. В пилоты меня определили всего лишь три месяца назад, вот тогда вся моя подготовка и началась.

— Ха! Ты ещё скажи, что первый раз свою Еву увидел, когда тебя в бой посылали! — звонко расхохоталась Аска.

Млять! Это уже было! Дежа вю, мать его так…

— Ты, наверное, будешь смеяться ещё громче, Лэнгли… — медленно произнёс я. — Но это действительно так.

Аска остановилась и мне пришлось остановиться тоже.

— Слушай, Икари… Можно мне так тебя называть?

— Да можно и Синдзи. А в чем дело?

— С одной стороны, я слабо верю в то, что ты говоришь. С другой — меня учили, что если я чего-то не поняла, то… То… в общем, ты сказал — три месяца?

«Я слабо верю в то, что ты говоришь…»

«Меня учили, что если я чего-то не поняла…»

«Можно мне так тебя называть?»

Это! Не!! Аска!!!

Блин!

Меня засунули не в тот сериал!

Аска бы давно уже закричала… ну, например, так:

«Ты врёшь! При первом контакте невозможно синхронизироваться с Евой до такой степени! Уж я-то знаю! На текущий момент я — самый лучший и подготовленный пилот!»

А я бы, наверное, взбеленился и с каменной мордой лица ляпнул нечто наподобие:

«Скольких Ангелов уже прикончила, салажня вермахтовская?!»

И уж этого бы Сорью великолепная не стерпела. И посмотрел бы на нее, скажем… Кто там у нас по сериалу? Гагиил? Спрятал бы удочку и поплыл тихонько на Луну обратно — и пофиг, что без воды. Аска ловит не Гагиилов, Аска ловит на Гагиилов!

И еще долго у меня во лбу горел бы отпечаток алой туфельки. А уши могли бы и до малой родины долететь.

Эй, она же ответа ждет! Надо срочно что-то сказать. Перевести разговор на… На что? О!

— Аска, а три месяца — это важно, что их именно три?… — что за дичь я несу!

— Свинский черт, а ты умен, Икари Синдзи. — Сорью даже отступила на полшага и смотрит на меня уже с неподдельным уважением:

— Значит, и у вас тут началось тоже три месяца назад?

Мисато, некоторое время молча наблюдавшая за перепалкой, спросила с кажущимся спокойствием:

— Что… Началось?

— Ну… За меня всерьез взялся Кадзи.

— Случайно не Рёдзи Кадзи? — недобрым голосом уточняет мой командир. — Такой высокий, вечно небритый тип с длинными волосами?

— Да, это он, — Лэнгли блаженно зажмурилась. — Он просто прелесть!

Хоть в чем-то совпадение с оригиналом. Так, а Мисато сейчас за кобуру… Не надо нам этого.

— Давайте-ка двигаться уже, — вмешался я. И уточнил самым безразличным тоном, на который способен:

— И кто он такой, этот Кадзи, а?

— Он сопровождает меня в качестве наблюдателя от НЕРВ-Германия, — ответила Сорью. — Был одним из преподавателей, занимался моей боевой подготовкой. Он такой классный! Когда-нибудь я выйду за него замуж.

— Ну-ну… — скептически покивал я. — Кстати, а этот Кадзи хоть знает, что он твой будущий муж?

— Знает, но упирается, — опустила голову Сорью.

— Бедный мужик, — хмыкнул уже я. — Ты же ему наверняка в дочери годишься… И вообще, ты же ещё несовершеннолетняя — того гляди, пойдёт по статье за совращение малолетних…

Аска опять остановилась и вскинула голову — рыжая грива едва не сбила меня с ног.

— Ему пытались вменить совращение. Примерно через полмесяца после того, как он занялся моими тренировками по-настоящему. Папа… ну, для всех генерал Ленгли Карл Май… Собрал совещание, а там какая-то вешалка еще из тех… политкорректных времен до Удара… начала полоскать Кадзи за то, что он проводит со мной чересчур уж много времени. Адъютанты отца к тому времени уже относились ко мне нормально. Позвонили…

— И что же ты сделала? — голос Кацураги, по контрасту с Аскиным — рокот барабана перед медной тарелкой.

Аска нагло улыбнулась:

— Ну, выбить дверь у меня силенок бы не хватило. Я пошла к моему инструктору — Ларри О’Брайану…

О’Брайан отстранил часового, примерился, отошел на пару шагов.

Разбежался и врезал. Красивая, недешевая шумоизоляционная дверь комнаты совещаний провалилась в эту самую комнату. Ларри сделал полупоклон:

— Прошу, мисс.

Аска прошествовала по трупу двери прямо к полированному столу, за которым разместилась верхушка Базы. Генерал во главе, справа заместители и начальники отделов — а против длинной цепочки наглаженных костюмов и лощеных лиц, по левую сторону стола — распекаемый Кадзи собственной персоной.

Люди военные в непонятной ситуации первым делом смотрят на командира: что прикажет. Генерал Карл не приказывал ничего. Посмотрел на ворвавшуюся девушку — алый комбинезон, рыжие волосы на фоне синих стен; словно залетевшая к лампе бабочка — и сказал дежурно-стальным голосом:

— Слушаю вас, пилот Ленгли.

— Ах, пи-и-илот, так? Юридически я пилот, имеют право на личное оружие, на управление боевым комплексом стоимостью в невесть сколько миллиардов гео, так?

— Да.

— И меня готовят дефилировать на этом комплексе по площади Конгресса, чтобы враги нашей демократии посмотрели и устрашились? Тогда где мой преподаватель чирлидинга? И почему для EVA до сих пор не заказаны помпоны, бикини и ленты, а вместо них прибыли четыре «Вурфсписа»?

— Э… — пытается начать фразу тетка-обличительница, но так ей Сорью и позволила:

— Или все-таки на фронт?

— Да, — для всех лицо генерала осталось каменно-спокойным, Аска же знала своего отца достаточно хорошо, чтобы сообразить: а ведь он ждал этого разговора. Наверняка не здесь, на совещании. Наверняка думал, что дочь запретит обижать Кадзи как-нибудь при личной встрече.

— Я достаточно взрослая, чтобы стрелять, но еще мелкая для того, чтобы любить? — разрушительница собрания поглядела прямо в оловянные глаза высокоморальной тетки и добила:

— У вас нету мужика — и мне нельзя?

— Э…э… — тетка вполне предсказуемо покраснела, надулась и замолчала окончательно.

Аска подошла к предмету всеобщего осуждения и хозяйским жестом потянула его к себе за правую руку. Кадзи не сопротивлялся, что девушку порадовало. Но и не подался навстречу, как Сорью мечталось. Тем не менее, Аска вытащила капитана из-за стола. Обернулась к сидящим. Улыбаетесь? Сейчас вам будет похохотать.

— Генерал, когда меня отправляют в Токио? Насколько мне известно, через десять недель?

— Да.

— Кто из вас может обещать… Что я просто переживу первый бой? Сколько мне осталось? Кто из вас точно знает?

— Кгм! — генерал прочищает горло. Аска дисциплинированно останавливается.

— За дверь вычту.

— Есть, принято, — неожиданно серьезно и спокойно отвечает девушка. И уволакивает Кадзи… А тот почему-то молчит.

— Кадзи! С девушкой! Молчит?! Не верю! — Мисато, возможно, еще что-нибудь сказала бы. Но мы, похоже, уже пришли.

Кажись, да — стоим около какой-то каюты, и провожатый наш куда-то подевался… Так, и чего встали, спрашивается?

— Мисато… Дорогая… Какая встреча! — послышался из каюты чей-то приятный баритон. — Рад тебя видеть после стольких лет…

— Это МОЙ Кадзи, — небрежно бросила Лэнгли.

Выглянул из-за командирской спины. На небольшом диванчике, стоящем около стола, обнаружился рекомый Рёдзи Кадзи — высокий японец лет тридцати с приятным лицом, знаменитой лёгкой небритостью и явно неуставной длины волосами, собранными в хвост…

Что как-то мало вязалось с его чёрно-золотой формой служащего специального института. Судя по нашивкам, этот Бонд у нас целый капитан даже… Ага, ну ладно.

— Не могу сказать такого же — неприятно врать, — сквозь зубы процедила Мисато. — Какого чёрта ты тут делаешь?

— Сопровождаю Евангелион-02 и его Пилота, естественно, — с улыбкой ответил Кадзи. — Деловая командировка, знаешь ли… Кстати, какое-то время я буду состоять в НЕРВ-Япония, и мы теперь будем с тобой видеться очень часто…

— Здорово. Я просто пою и танцую от радости, — скривилась Кацураги.

— Да ладно тебе, Мисато, не будь такой букой — это тебе не идёт. Заходи, располагайся… Хочешь вина? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?

Я с неподдельным интересом наблюдал за всеми окружающими. Если Рёдзи был подчёркнуто расслаблен и спокоен, то вот Кацураги была в самом настоящем бешенстве — такой злой я её видел только в Старом Токио… Хотя, пожалуй, даже тогда от неё не исходило такой волны раздражения.

А между тем к ней по этому показателю стремительно приближалась стоящая за спиной командира Аска. С контролем над эмоциями у неё явно туго — вон, аж правая бровь задёргалась, как бешеная. Ну, ещё бы — её "возлюбленный" на её же глазах вовсю милуется не пойми с кем, а она — Сорью великолепная! — вынуждена это терпеть.

Хе, бедненькая.

Хорошо хоть, что Мисато постепенно успокаивалась.

— Я чувствовала, что меня ожидает какой-то подвох, но чтобы так… — пробурчала она, проходя в комнату. — Такого я точно не ожидала…

Следом за майором вошла Лэнгли, буравя майорскую спину неприязненным взглядом. В арьергарде двинулся я.

— Господин капитан, сэр! Разрешите представится — лейтенант Икари! — вытянулся и чётко отсалютовал я.

— О, знаменитый Синдзи Икари! — добродушно прогудел Кадзи, вставая с дивана и идя ко мне навстречу. — Рад, рад встрече… Да не тянись ты так — я ж не такая уж и большая шишка… Хотя, смотрю, вышколили тебя хорошо…

Пожали руки, расселись. Так получилось, что друг напротив друга — по одну сторону оказались Рёдзи и Аска, по другую — я и Мисато. Вот сижу и думаю — мне кажется, или Аска действительно вцепилась в капитана? И действительно ли ее признание — тогда, на трупе выбитой двери — осталось без ответа? Как же Кадзи сдержался? И закрадывается мысль такая… Еретическая донельзя. Если Аска здесь не законченная эгоистка — задает вопросы, спрашивает разрешения, не уверена в собственной исключительности — то, может быть, и Кадзи тут не такая уж сволочь? И хорошо ли он поступил, не ответив Аске до сих пор? Насколько я помню сериал — для Мисато хорошо. Да, пожалуй, и для меня было бы хорошо, вздумай я приударить за Сорью-тян.

Черт меня побери совсем! С этими вашими любовными пентаграммами… Три месяца назад я прибыл в Токио. И Кадзи «взялся всерьез» тренировать Аску тоже три месяца назад. И в каждой фразе, в каждом эпизоде ее повести есть четкое указание на время. «Через полмесяца», «осталось десять недель», — словно кто-то воткнул счетчик в кадр.

— Так всё-таки вина? — откуда Кадзи достал бутылку, я даже и не заметил. Опытный мужик, сразу видно.

— Я буду! — попыталась вклиниться Аска.

— Пожалуйста, не надо, — рассеяно ответил Рёдзи. — Реакция замедлится.

— Хорошо, — согласилась Ленгли, — как скажешь.

Мы с майором переглянулись и подобрали челюсти. Нет, с Аски станется прямо сейчас, в пику Мисато, назвать капитана и дорогим, и любимым. Но это будет сказано с вызовом, с той скромностью, которая паче гордыни. А так спокойно, буднично… Словно это тысячи раз уже было. Вот, я знаю что спрашивать!

— Капитан, разрешите вопрос?

— Я же говорил, можно не так официально со мной… Кстати, Синдзи, ты живешь с Мисато?

— Точно так, — осторожно ответил я, не очень понимая, к чему клонит шпион.

— Скажи, она такая же горячая, как и раньше?.. — ухмыльнулся Кадзи. — Ну, ты меня понял…

Я почувствовал раздражение. У Аски натуральным образом отвисла челюсть, Мисато стала пунцово-красной и подскочила, как ужаленная.

— Ч-чтооо?! Да ты!.. Да на что ты вообще намекаешь?!

— При всём моём уважении к вам, сэр, — проскрипел я. — У вас нет никакого права так говорить о женщине. Прошу принести извинения. Сэр.

И почему нам к форме не полагаются перчатки? Замшевые такие, как у офицеров раньше были…

Чтобы в морду кидать.

— Да, — расплылся в широкой улыбке Рёдзи. — И Мисато осталась такой же вспыльчивой, как и раньше — её так же легко дразнить… И тебя, Синдзи Икари, мне описали очень хорошо — мальчик-солдат с манерами средневекового рыцаря… Тот случай с вызовом на дуэль офицера АКП у нас очень долго обсуждался, да… Конечно же, я извиняюсь за своё недостойное поведение — давайте все дружно забудем об этом маленьком недоразумении. Мир?

Может, Кадзи и был нахалом, но нахалом весьма обаятельным и располагающим к себе. У меня он, по крайней мере, неприязни не вызывал — эдакий свой в доску парень, добродушный и весёлый. Неудивительно, что Аска на него запала. Неплохой набор для шпиона — с таким нужно держать ухо востро. Только тебе понравился человек — как отмочит этакое нечто. И наблюдает за лицами, игрок чертов…

Я вопросительно посмотрел на Мисато, ожидая её реакции. Принимать или не принимать извинения — исключительно её дело.

Мой командир имела вид взъерошенный и возмущённый.

— Да пошёл ты на фиг, Рёдзи! — заявила она, скрещивая руки на груди и демонстративно отворачиваясь. — Можешь засунуть свои извинения себе в задницу.

Будем считать, что это означает: "Ваши извинения приняты, урод".

— Ну, значит — мир, — проворчал я, расслабляя руку, которая уже почти наяву ощущала ребристую рукоятку "глока". — Ваша информированность делает вам честь, сэр.

— Пусть моя информированность сгладит впечатление от моей неуместной шутки. Задай свой вопрос, Синдзи. Обещаю ответить честно.

— Капитан, сэр. Что значит: «Взялись тренироваться всерьез?»

— Видишь ли… Аска, ты позволишь при тебе?

Парень минуту назад одной фразой оскорбил сразу всех собеседников!!! А теперь проявляет деликатность? Когда же он истинный?

Все еще хмурая, Ленгли кивнула.

— Направленность тренировок пилота Лэнгли была… Скажем так, более нацелена на количественные показатели. Три месяца назад, после одной памятной беседы с генералом Ленгли, график тренировок был пересмотрен в сторону… Скажем так, большей реалистичности.

Мисато внезапно оживает:

— А теперь я задам вопрос! И только попробуй не ответить честно мне!

— Нет, — говорит Аска.

— Что «нет»?

— Мы не любовники.

Мисато открывает и закрывает рот. Она не знает, что сказать!!! Вот такой я ее еще не видел!!! Полцарства за фотоаппарат! Два полцарства!!

— Ну, раз нам придется… — Аска хмуро глядит в стол, — служить вместе… Лучше я расскажу сейчас, все равно ведь будете переживать…

Мать моя, да что за день такой? Ленгли заботится о чувствах товарищей по команде? Может, она еще и приказы в бою будет выполнять с первого раза?

— Только… Кадзи?

— Да?

— Погуляйте с Синдзи по палубе. Вам наверняка надо обсудить нас. А нам — вас.

Похоже, Кадзи обалдел не меньше моего. Мы выходим без единого слова.

— Слова? Я честно, не помню, что там ему наговорила. До сих пор было так: вот выловлю его в коридоре Базы, или там на полигоне. Ну, схо-оди-им куда нибудь, ну пожа-алуйста… А он когда кивнет головой, а когда просто: занят, мол. В созвездии Беты Волопаса еще не все сверхновые погашены, еще не все негры во Франции накормлены… Что? Негры в Африке? Да и пес с ними! Ну и не утерпела, как шли вокруг озера… Выдала все слова, которые знала, наверное. Потом долго отец при виде числа «сорок два» отчего-то начинал смеяться… Мисато, вы же ко мне раньше относились… Нормально. А что это ваш… Ну, парень… Я же не знала!!! Ну и что теперь? Прострелите мне голову из USP? Да, я теперь знаю, как эта железяка называется. Пришлось выучить! Да я же и рассказываю, как!

Через два дня после той прогулки пришел Кадзи прямо в зал — хмурый, как ночь не спал, пожеванный… Говорит, это не тренировка. Надо вырабатываться до упора… Отойди-ка, Ларри, ты ее жалеешь. Взял палку и как излупил меня! Стоять не могла — на плечо и потащил к какой-то тетке-банщице. Ага, вот и я так зашипела, как она начала меня разминать — по свежим синякам, ой!

На выходе опять Кадзи. Ты, говорит, за мной бегаешь, проходу не даешь. Хорошо, говорит. Через три недели будешь бегать от меня. Что? Какое домой? Солнце еще не село. Как раз удачно стоит для стрелковой работы в условиях сложной освещенности. Ах, тебе говорили, что ты лучшая? В тире да в наушниках по расписанию — очень может быть, а в дыму против низкого солнышка, да после такой вот рукопашной с синяками — сейчас и поглядим.

Ну а через полтора месяца я и правда начала бегать. По потолку от счастья. Потому что он все время рядом был. Я только на корабле, когда тренировки закончились… Начала понимать, как они постепенно усложнялись. Пригнал каких-то седых стариков чуть не из охраны рейхсфюрера, стали учить стрельбе по способу ягдкоманд. Промах — скакалкой по… Неправильная изготовка — тростью! Ошибка перезарядки — тростью! Мушка дрожит — скакалкой! Срыв спуска — тростью! А мне все равно. Полоса препятствий? С огнем и потрохами? Плевать, я же лучшая! Еще круг? Да я три намотаю, засекайте время! На полигоне уработаюсь, выйду от этой банщицы — у проходной Кадзи. Шлепнусь ему на руки — неси в машину… И все! Небо в алмазах!

Сначала даже не задумывалась, зачем выучить таблицу или сделать упражнение. Он просит — все что угодно! Зато вечером вместе в кафе пойдем или на озеро гулять. Раньше это получалось только, когда я его выловлю и прижму к стене, а тут почти каждый день… Ну, когда я после тренировок смогла вставать. А потом — где-то через месяц — как-то само собой вдруг оказалось, что я привыкла терпеть боль, учитывать мнение и состояние соседа по группе, и даже подчинение приказу как-то проходит… Без усилия. Тетя доктор на ежедневном осмотре перестала фыркать. Ко мне инструкторы стали относиться иначе. Прежней Аске никто не позвонил бы, что Кадзи потащили за меня выговор делать.

Именно Кадзи? Вот я раз поехала в пески… Далеко… Смотрела на красивенное небо и думала: весь телефон забит номерами… А цветом облаков не с кем поделиться. Он ехал мимо, остановился: с вашим харлеем все хорошо? Помощь не нужна? Поговорил про облака — так, мимоходом — и телефон просить не стал, и даже как-то думал не о том. Я и взвилась: не заметил меня? Аску Сорью Цеппелин Ленгли? Мотоцикл заметил, а про меня даже не спросил?

Ну да, Мисато, это было… Закончилось? Точно не скажу, недели полторы или две перед отплытием. Я иду к нему — не убегает. А навстречу не идет. И я только сегодня начала соображать — почему.

— Почему я так обидно всех провоцировал?

Кадзи опирается на ограждение мостика, и свежий ветер подхватывает его форменный галстук, полощет вымпелом. Бог на небесах — с миром все в порядке. Ну, разве что вверх дном перевернулся. Непонятная тоска в глазах Кадзи. Почему-то не стервозная Аска.

Или правду говорят: мужчина надеется, что женщина не изменится. А она изменится! За три месяца. Что такое три месяца? Лето? «Лето — это маленькая жизнь», вот не помню ни певца, ни музыки. Ни даже — японец, или из прошлой жизни. Может оказаться и так, что песня — наподобие «миллион алых роз» — существует в обоих вариантах.

— Знаешь, Синдзи, в какой-то момент я подумал: жаль, если Мисато теряет время. Очень уж тонкая эта красная линия, и никто в самом деле не знает, сколько нам осталось.

Холодок по спине. Ветер? Или Редзи тоже не отсюда?

— Генерал — ее отец Карл Май Ленгли — сумел-таки меня всерьез растревожить.

Вот так, да? А мы вот так:

— Так почему бы вам не помириться с Мисато?

— И оставить Аску тебе? Ты тоже хитер, как я погляжу… Кстати, как тебе показалась моя подопечная?

Пробегаю взглядом по кораблям конвоя, слегка морщусь от брызг. Мостик высоко, но и ветер неслабый, и скорость приличная, и корабли тяжелые — в бурун легко окунется небольшой эсминец. А что, во второй Мировой так тушили пожары — загоняя миноносец в кильватерную струю линкора.

— Я ожидал встретить совершенно другую девушку.

Кадзи ухмыляется:

— Вижу, что удивлен. Не совпадает с тем, что ранее о ней знал? Скажи-ка, Синдзи, ты смотрел ее личное дело? И про характер читал? Так ведь, Икари-тян, и твое личное дело скоро за пятый том перевалит. Мы, специалисты по работе с информацией, в основном изучаем людей по текстам, письмам, отчетам. Чужая жизнь — такое увлекательное чтение! И тоже, что любопытно, почти ничего общего с информацией, собранной до твоего прибытия в Токио. Удивлен, что я говорю тебе эти секреты?

Честно говоря, не очень. Просто я это все уже знаю. И чувствую себя, как в EVA под артобстрелом. Я знаю, что мне эти шпионские игры не повредят. Вернее — что мне повредят не эти шпионские игры…

И вдруг у капитана ломается голос. Вместо ласкового баритона, вместо маски добродушного разгильдяя, бабника и выпивохи — просто парень… Пусть программист, лаборант-электронщик, механик на Формуле-1, или судостроитель… Допустим, старший на стапеле… Или авиадиспетчер… Почему-то не хочу представлять Кадзи торговцем-впаривателем каталогов или руководителем широкого профиля: «рот закрыл — рабочее место убрано»…

— Склонять человека на свою сторону можно только правдой, — вздыхает Кадзи. — А главная правда, которую я боюсь не успеть рассказать про Аску… Хочешь знать?

Нет!

Не хочу пилотировать робота.

Не хочу свариться в LCL или пасть в бою с неведомой долбанной херней.

Не хочу хоронить друзей.

Не хочу отмеривать слова, говоря с близкими людьми.

Не хочу знать будущее как раз потому, что видел его.

Не хочу вникать в такие подробности!

А должен — сам же выпросил у судьбы второй шанс!

По морю идут корабли конвоя; по всей морде стекают соленые брызги. Кадзи наклоняется, чтобы слова не уносило ветром:

— …Что она нужна только как пилот робота. Что EVA может быть только инструментом для защиты, что сама Ленгли может быть интересна помимо пилотирования — она просто не верит, гонит от себя эту мысль. Что-то у нее в прошлом было нехорошее с матерью. Что — не знаю. Как бы Мисато ни свирепела, а мы с Аской не настолько близки…

И еще что-то говорит Кадзи. Всегда ли лобовое решение самое плохое? Так почему бы не пойти напролом? Туда, в кают-компанию? Предложить: поменяемся судьбами, да поменяемся сужеными? Наверное, мы успеем у Мисато оружие отобрать; туфельки Аске куплю новые — при моих-то доходах это нетрудно — а шрамы на морде у меня быстро зарастут. Регенерация хорошая!

Главное — в лифтах потом ездить… Скажем так, с осторожностью.

(с) КоТ 15–19.08.2013