Писатель, прославившийся своим юмором, принес редактору рассказ о том, как сотрудники Союзмяса контрактовали свиней в деревне. Мужики, порезавшие своих свиней, таскали со двора на двор единственную оставшуюся в деревне свинью. И контрактанты выдали под нее 3 500 рублей авансов.
Редактор оказался очень смешливым человеком. Он при каждой удачной подробности рассказа хохотал, откидываясь на спинку кресла, и кричал, махая руками:
— Ой, не могу, уморил! Подожди, дай отдышаться…
Когда писатель кончил, редактор все еще несколько времени смеялся неунимавшимся смехом, потом сказал:
— Убийственный рассказ. В самом деле, сукины дети, настряпали магазинов по всей Москве и кроме плакатов в них ничего нет. Какой же это союзмясо, когда союз есть, а мяса нет? На несколько магазинов со всего Союза не могут собрать. А обратил внимание на эти плакаты? На первом стоят три жирных белых свиньи. Это в 30‑м году.
На втором за этими свиньями виднеются многочисленные спины их потомков. Это уже в 31‑м году.
На третьем — весь горизонт заполнен свиными спинами. А магазины в 31‑м году стоят заколоченными, и эти плакаты все пожелтели и засижены мухами. Хоть бы догадались их снять.
— Значит, одобряешь рассказ? — спросил писатель.
— Что же я идиот, по–твоему, чтобы такого рассказа не одобрил?
— Когда печатать будешь?
— Что печатать?
-- …Рассказ.
— Какой рассказ?
— Да этот, конечно!
— Этот?.. Ну, что ты, милый… Неудобно.
— Почему?
— Антисоветский рассказ. Сочтут за насмешку над нашим животноводством и квалифицируют как вылазку классового врага. Ведь ты в нем искажаешь действительность. У нас, насколько тебе известно, есть и плохое и хорошее, даже грандиозное, а ты выбрал один уродливый факт и приклеиваешь его ко всему животноводству.
— Почему же ко всему животноводству. Все знают, что у меня природа сатирика и что к рассказу нужно относиться условно, как к сатирическому произведению. Потом об этих безобразиях и без того все знают.
— Мало что знают… Знают, да молчат. Вот что, в рассказе есть ценное зерно, и ты со своим талантом можешь его сделать великолепно. Переделай его или напиши снова, но так, чтобы в нем была диалектика, борьба положительного с отрицательным. И, конечно, с победой положительного, потому что мы идем вперед, а не назад.
— Но неужели нельзя просто отдохнуть и посмеяться над остроумным рассказом? Сейчас люди очень устали. А смех больше всяких развлечений дает отдых.
— Искусство для нас не развлечение, — сказал нахмурившись редактор и сейчас же другим тоном, тоном настойчивого педагога, исправляющего ленивца, прибавил: — Поработай, поработай над рассказом в другом плане и приноси. Только этот не рви.
Через две недели писатель принес заново написанный рассказ о том, как в совхозах и колхозах сначала остро стоял вопрос животноводства, крестьяне уничтожали скот, чтобы не отдавать его в колхозы. Союзмясо послал опытных агитаторов, которые организовали из деревенской бедноты бригады, и после тяжелой борьбы задания стали выполняться, и наконец Союзмясо смог доверху завалить свиным мясом свои магазины.
— Замечательный рассказ! — воскликнул редактор. — Знаешь, чрезвычайно убедительно. Только вот напрасно насчет магазинов, что их доверху завалили мясом. Это не соответствует действительности. В остальном же превосходно, У тебя прекрасно разработана животноводческая проблема. Откуда ты все это почерпнул?
— Я прочел всю имеющуюся по этому вопросу литературу и на ее данных построил рассказ.
— Очень убедительно. Сейчас же сдаю в набор. Вот видишь, и сатирик при желании может написать рассказ, который по нынешнему времени всякий редактор у тебя с руками оторвет.
Потом, помолчав несколько времени, он засмеялся и покачал головой, видимо, что–то вспомнив.
— А для первого варианта ты никакой литературы не изучал?
— Какая же там литература, там — жизнь, — сказал писатель.
— Да… остро и смешно. Уморил.
Когда писатель уходил, редактор остановил его и сказал:
— Вот что. 15‑го числа у меня соберется кое–какой народ, все большие знатоки и любители литературы, твои горячие поклонники, отдохнем, поговорим об искусстве. Приходи и прочти свой рассказ.
-----
В назначенный вечер редактор всем приходившим гостям говорил:
— Ну, сегодня вас уморю, будете благодарить.
— В чем дело?
— Не скажу. Сами узнаете.
Когда пришел писатель, редактор, фыркнув и зажав рот рукой, спросил шепотом:
— Принес?
— Принес.
— О, черт возьми, ну и будет потеха!
Писатель поправил очки и, несколько удивленно посмотрев на хозяина, хотел было спросить, какая потеха ожидается на вечере, но уронил шапку и не спросил.
Появление писателя в связи с неясными намеками хозяина заставило гостей насторожиться. Любители посмеяться толкали друг друга, когда после ужина писатель доставал из портфеля рукопись.
— Какая тема? — спросил кто–то из гостей.
— Тема — животноводческая проблема, — почему–то очень поспешно сказал хозяин, засмеявшись при этом во все горло, чем смутил автора.
Тот с недоумением посмотрел на хозяина, но подтвердил, что действительно тема рассказа — животноводческая проблема.
У дам при этом известии брови полезли наверх.
Но с первых же строк, трактовавших об отрешении крестьян от капиталистической психологии под влиянием агитации, все слушатели покатились со смеху, чем смутили и озадачили автора.
А хозяин так вздрогнул и передернулся, точно ему в открытый нерв зуба что–то попало.
Слушатели с улыбками переглядывались и перешептывались.
— Остроумная выходка — пародия на современную литературу.
— Да, да, обратите внимание, как он уловил язык; тон.
— Действительно остроумно, все написано по готовому рецепту, как пишут сейчас почти все. Очень удачно.
Так как чтение в том же тоне продолжалось, то все решили, что это, может быть, и остроумно, но перехвачено в смысле длительности. Но чтобы не обидеть не совсем удачных остряков — хозяина и автора, — все стали усаживаться поудобнее, как это делают на длинных, утомительных докладах, чтобы хватило терпения и сил высидеть до конца.
Когда автор от описания прорыва перешел к восстановлению животноводства, слушатели стали переглядываться. Автор чувствовал общее движение и хотя не видел через очки ясно лиц, но стал ощущать больше уверенности от сознания того, что, значит, рассказ производит впечатление. И голос его зазвучал ровнее и спокойнее.
Один из гостей наклонился к своему соседу и сказал;
— Уморит, подлец! Весь хмель из головы выскочил…
— Выскочит… Просто не знаешь, как реагировать. Как будто сделали из тебя дурачка, а тебе нечем даже защититься.
Когда чтение кончилось, водворилось общее молчание, какое бывает, когда после длинного доклада председатель спрашивает: "Может быть, у кого–нибудь есть вопросы?"
Но этой фразы сказано не было, и все гости, точно после. окончания проповеди, целой толпой повалили в переднюю. Удержать их не было никакой возможности, У всех оказались больны жены, дети…
Когда они все ушли, хозяин повернулся к озадаченному писателю и сказал:
— Ты что, издевался, что ли, надо мной и над всеми?
— А что? Чем?..
— Как это "чем"?! Зачем ты читал эту чертовщину? Кому это нужно? Я взял его у тебя для печати, а вовсе не для того, чтобы читать его людям, понимающим толк в литературе. Я просил тебя прочесть первый рассказ, а не эту макулатуру. Нужно быть идиотом, чтобы не понимать таких простых вещей.