Счастливые времена

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Взгляд в прошлое

Елена встала, как обычно, в полседьмого. Свет в комнате включать не стала. Накинула халат и вышла на кухню. Вчера они с Жанной съели все под чистую и надо было приготовить завтрак. Дочь училась во вторую смену, и в школу ей надо было к двум часам, поэтому Лена будить ее не стала. Пусть поспит девчонка, пока молодая да незамужняя.

Мерно урчал холодильник, а кран, давно протекавший, как всегда капал, нудно стуча о металлическую раковину. Трех яиц, которые она собиралась с утра пожарить, на месте не оказалось, наверное, дочкины проделки. Опять она вчера легла спать позже матери, очевидно, смотрела телевизор. Да, надо кончать эти ее ночные бдения, мало того, что забивает себе голову ими бесконечными глупыми фильмами и портит зрение, так она своим любимым гоголем-моголем себе здоровье подорвет. Так и сальмонеллез получить можно. Чуть не каждый день о нем пишут.

Позавтракав и оставив дочери строгую записку, Елена стала собираться на работу. Через десять минут она была уже готова и вышла в прихожую. В этот момент у нее закружилась голова, да так, что ей пришлось присесть на полочку для обуви.

Когда мысли пришли в порядок, Елена посмотрела на часы: пять минут девятого! Она опаздывала на работу.

Трамвай был переполнен. Никонова едва втиснулась на нижнюю ступеньку, а в салон сумела пройти только у Теплоинститута. Тащился вагон еле-еле.

На площади Революции она, как всегда, пересела в такой же, перегруженный пассажирами, троллейбус и доехала до своей остановки. Перешла на другую сторону проспекта Ленина и, миновав магазин "Cпорт", подошла к месту своей работы…

Погруженная в свои мысли, она сначала никак не могла понять, куда подевалось знакомое крыльцо, а потом до нее дошло, что вместе с отделанным гранитом крыльцом пропало и само четырнадцатиэтажное здание номер 38 по проспекту Ленина. Исчезло вместе с хозяйственным магазином "Альфа" и районном отделением "Сбербанка", где Никонова трудилась в операционном отделе. Вместо шикарной многоэтажки, в которой так престижно было жить, она увидела несколько частных избенок. Лена оторопела и, подобно плохому комедийному актеру в дурном фильме, протерла глаза, но видение не растаяло, как туман. По-прежнему перед ней сиротливо стояли хилые деревянные дома. На одном из них висела ехидная табличка "ул. Российская, 229".

"Уж не заблудилась ли я?" — подумала Никонова и огляделась. Да, нет. Она стояла на перекрестке улицы Российской и проспекта Ленина. И, на первый взгляд, никаких других изменений, кроме исчезновения ее места работы, здесь не наблюдалось. Слева, на противоположной стороне проспекта, как и положено, стоял дом, в котором располагались магазин фототоваров и диетическая столовая. Наискосок возвышалась башня "Гипромеза". А прямо перед ней, через улицу, в длинном сером здании функционировала поликлиника. Народ то и дело входил и выходил в ее двери. Все как всегда. По крайней мере, так показалось Елене. И только по причине некоторой близорукости и невнимательности наша героиня не разглядела, что магазин на противоположной стороне проспекта называется не "Фотокинолюбитель", а "Обувь".

— Дедушка, — обратилась она к старичку, проходившему мимо. Вы не подскажите, куда делся местный сбербанк?

Дедуля похоже не расслышал и переспросил:

— Чего?

— Сберкасса тутошняя куда делась? — переспросила Лена на народном языке, не надеясь уже получить вразумительный ответ.

— Сберкасса? А, сберкасса…

Старичок что-то сообразил и ответил, наконец:

— Так вон же в институте сберкасса есть. Через дорогу только перейти надо.

— Да нет, мне же Центрального района надо.

— А, ну так это на Кирова, возле рыбного магазина. Знаете рыбный магазин?

Никонова согласно кивнула головой.

Старичок уже зашел в поликлинику, а Елена все топталась на перекрестке. Вскоре ей стало ясно, что от ее ожидания дом номер 38 все равно не выстроится сам собой. И тогда, не зная, что предпринять, наша героиня решила двигаться в указанном пенсионером направлении.

Прошла она совсем немного, когда возле "Детского мира" на верхних ступеньках подземного перехода увидела знакомую фигуру. Наташка Парамонова — ее подруга со школьных времен, а теперь еще и соседка по подъезду, стояла со злым и одновременно недоуменным видом и непонимающе озиралась.

— Привет частным предпринимателям, — поздоровалась с ней Никонова.

— Привет, привет, банкирша, — ответила Наталья.

Она нервно закурила сигарету. Затянувшись и зло выдохнув дым, соседка продолжила:

— Ты погляди, что эти грёбанные власти опять учудили!

Наташка и так никогда не отличалась воспитанием, а после неудачного замужества и развода, да двух лет работы в уличной торговле, вообще не выбирала выражений.

— Куда они к черту все наши "ракушки" подевали. Я тут у мента спросила, куда наши жестянки делись, так он зенки вылупил и говорит, что торговать на этой улице нельзя и никаких киосков здесь никогда не было. Вот ведь козел!

— Подумаешь, "ракушки", — философски ответила ей Елена. — У меня так целый банк украли.

— Ваш банк грабанули? Ну, дела… Вот так — беспредел.

— Да нет, банк не ограбили. Само здание куда-то делось. Я понимаю, ваши прилавки, их можно вывезти быстро, а вот чтобы такое здание, с магазином, с банком… Совсем новое… В голове не укладывается. Вчера стояло, сегодня — нет. Может, я в летаргическом сне все проспала?

— Ты не больна ли, подруга? Как это здания нет? А что же там стоит?

— Какие-то частные дома.

— Ох, и крутые же это ребята, если они такую громадину снесли, а коттеджи построили.

— Какие там коттеджи. Сараи! Развалюхи! Не веришь, сама посмотри.

Наталья недоверчиво посмотрела на подругу и сипло сказала:

— Ты сумку постереги, а я щас, быстро.

Через несколько минут она вернулась слегка ошарашенной.

— И что ты делать собираешься? — спросила Парамонова.

— Не знаю, может, на улицу Кирова сходить. Там у нас первый филиал находится, вдруг там кто-то что-то знает.

— Слушай, я, наверное, с тобой. Там у "молодежки" Светка Лактионова торгует — мы с ней вместе в Турцию, в Польшу ездили. Да ты ее знаешь!

Лена согласно кивнула головой.

— У Светки кое-кто есть в верхах, уж она — то точно знает, что с нашими киосками случилось. Ты мне поможешь сумку донести?

Девушки подхватили Натальину сумку с двух сторон и по подземному переходу прошли на троллейбусную остановку. Но там их поджидала очередная неприятность. Только они вынырнули из перехода на белый свет, как рядом с ними остановилась желтая машина ТТУ и подняла свою вышку. Потом на нее взобрался какой-то парень, и стало ясно, что ближайшие полчаса в нужном им направлении троллейбусы не поедут. Пришлось им идти пешком, благо, нужная улица находилась совсем недалеко.

По дороге они говорили о детях: Никонова о том, что дочка постоянно ноет- просит проколоть ей уши под сережки. В ее классе уже несколько девочек серебро и золото носят. Придется, наверное, ей уступить, но она Жаннке ни золото, ни серебро носить не позволит, а только бижутерию. Нельзя же в девять лет драгоценные металлы в ушах таскать. Наталья же рассказывала, что сын Вадька вчера вечером уехал к ее родителям, но не вернулся. Видимо, у них заночевал. И если к школе, к двум часам не приедет, надо будет его наказать. Вот ведь характер пошатущий, весь в папеньку своего — Витьку Парамонова…

За такой вот милой беседой дамы дошли до магазина "Молодежная мода". А там, возле закрытой пока что угловой двери, их внимание привлекла довольно большая толпа граждан.

Собравшиеся люди были построены в изогнутую колонну в затылок друг другу и, похоже, чего-то ожидали. Наталья и Елена удивились подобной картине и, из свойственного всем женщинам любопытства, подошли поближе. Их появление, надо сказать, не осталось незамеченным, мало того, для стоящих в очереди людей подруги явно стали всеобщим центром внимания. И это внимание, сопровождаемое столь пристальным разглядыванием, произвело на Елену неприятное впечатление. Она и до этого, во время всего перехода от "Детского мира" до универмага, ощущала в душе какую-то странную обеспокоенность, но за разговорами с Натальей она не очень-то обращала на нее внимание. А тут до нее дошло, чем вызвано это тревожное чувство. Ее сегодня слишком часто разглядывали. Она без конца ловила на себе изучающие взгляды женщин и мужчин. Лена, честно говоря, была весьма красивой женщиной, да и Наталья мало в чем ей уступала, так что чужое внимание их не очень удивляло. Но то, как их рассматривали сегодня, было непривычно.

— Ты не знаешь, чего это они на нас вылупились? — спросила Наташка у нее шепотом. У меня все в порядке с одеждой?

Никонова оглядела подругу и ответила:

— Все в норме.

"Иностранки, наверное", — прошелестело в толпе.

— Странные какие-то, ты посмотри, как они одеты! — прошептала Парамонова.

И тут до Елены дошло. Она, наконец, поняла, что смущало ее во внешнем облике стоявших перед ней людей. Все они, как на подбор были удивительно старомодно и некрасиво одеты. Складывалось впечатление, что это — очередь обедневших интеллигентов и пролетариев за каким-нибудь пособием.

— Где их собрали. Так лет пятнадцать назад одевались, — сообщила Наталья результаты своих наблюдений. — Сейчас в болоньевых куртках и подобных пальто только бомжихи гуляют.

— А может, тут подписи в поддержку каких-то кандидатов собирают или протестуют против чего? — спросила то ли у нее, то ли у самой себя Елена.

— Нет, не похоже. Лозунгов и транспарантов нет. Да и почему у универмага, а не на площади или не у администрации?

В очереди пошептались, и внимательное ухо уловило бы: "Нет, не иностранки. По-русски говорят. Наверное, москвички или из Прибалтики."

Чтобы пояснить это необыкновенное внимание к нашим героиням, надо вспомнить, что человек, стоящий и ждущий, замечает гораздо больше, нежели спешащий или занятый своими делами. Естественно, если вам довелось долго ждать своей очереди в кабинет стоматолога, вы волей-неволей изучите все плакаты, призывающие вас беречь зубы. Хотя сведения, почерпнутые вами из этой наглядной агитации, порядком опоздали. Но если вы слесарь-сантехник и пришли в Эрмитаж прочищать забившийся унитаз, то вам, скорей всего, дела не будет до всех накопленных в его залах богатств.

Так и здесь. Люди, столпившиеся возле универмага, до того намаялись в ожидании, когда, наконец, откроются его двери, что любой человек, проходивший мимо них, поневоле привлекал их взоры. А уж Наталья и Елена своими нарядами, вообще, вызвали всеобщий интерес. Вы хотите спросить у меня, во что же, кроме рыболовной сети, можно сейчас одеться, дабы привлечь хоть чей-нибудь взгляд? Отвечаю: не знаю! Вот Никонова, например, была одета в обычное ныне замшевое пальто с капюшоном черного цвета и обута в итальянские ботиночки с опушкой на низком каблучке. Парамонова же нарядилась в то, что чаще всего носят осенью девицы, торгующие на улице, а именно: в коричневую кожаную куртку турецкого производства, светлые шерстяные лосины, обтягивающие стройные ноги, и длинные, до колен, финские сапоги. И все!

Вы удивлены? Точно так же удивлены были и Лена с Наташей всеобщим к ним вниманием. И хотя обе они были весьма симпатичными и стройными, но не до такой все же степени, чтобы даже женщины разглядывали их, невзирая на какие-либо приличия. Поэтому Парамонова, как более бойкая, убедившись, что в дверях универмага еще ничего интересного нет, приблизилась к парню, замыкавшему странную колонну, и спросила:

— За чем стоим, молодой человек?

— За дефицитом, — честно признался он.

Услышав знакомое с детства слово, Парамонова автоматически произнесла:

— Тогда мы за вами.

После чего обе подруги встали за спиной парня и задумались. Никонова первая озвучила эту задумчивость:

— Слушай, а что сейчас является дефицитом?

— Вчера, например, женские австрийские зимние сапоги давали по шестьдесят пять… — пояснил молодой человек, хотя его и не спрашивали.

— По сто шестьдесят пять? — переспросила торговка.

— Кто же за столько купит. За столько они на рынке. Нет, именно, по шестьдесят пять, — не согласился парень.

— А зачем вам, молодой человек, женские сапоги? — спросила любопытная Наталья.

— Сапоги не нужны, а вдруг, что-нибудь интересное будет. Я ведь не один, ко мне девчонки с работы должны к открытию подойти. Если женское будет, они встанут, если мужской товар — сам постою, объяснил словоохотливый парень.

— Во, это у нас уже вроде вида спорта стало, каждый день здесь собираться абы за чем, — промолвила женщина неопределенного возраста и вида, стоящая перед парнем.

— Наплодили дефицита торгаши, — зло добавила она и, вроде, даже сплюнула на землю.

— Слушай, похоже, здесь какие-то дешевые распродажи, а я и не знала. По шестьдесят пять кусков — это же за бесценок. У тебя деньги есть? — жарко зашептала Наталья подруге на ухо. — Можно сто процентов наварить, а то и двести! А когда откроют? — спросила предпринимательница у охочего до разговоров молодого человека.

— Минут через пятнадцать, — ответил он, поглядев на часы.

— Давай постоим, — предложила Парамонова. — Если не понравится, то уйдем. Сейчас ты встань, а я до Лактионовой добегу, узнаю, что и как.

Лена молча встала возле сумки и мысленно приготовилась отбрить молодого человека, если он попытается завести с ней беседу. Но сказать парень ничего не успел — к нему подбежали две молоденькие девчушки и радостно сообщили:

— Сережка! Кузнецов! Сегодня, говорят, шапки зимние выбросят, ты будешь брать?

— Конечно, а то у меня старая.

— Мы тоже к тебе встанем, ты говорил, что не один? — спросила одна из девчушек, строго посмотрев на Елену.

В этот момент вернулась удивленная Парамонова.

— Нy, дела! Здесь тоже все прилавки снесли.

Только сейчас Лена посмотрела вдоль улицы и убедилась в словах подруги.

— Жетоны в автомат не лезут, — продолжала Наталья, — благо, нашла один таксофон, что за бесплатно работает, позвонила Сашке Клюеву. Так мне какая-то старушка ответила, говорит, что она Сашкина бабушка, и внучек ее — в школе. Какая бабка? Какая школа? Сроду у Клюки не было бабки. Я у него два раза на хате была.

Александр Клюев был человеком из ее "крыши".

— Что-то сегодня день какой-то нелепый, ничего не пойму, промолвила Никонова.

— Девушка, что здесь дают, за чем очередь? — услышала она за спиной знакомый голос.

Лена обернулась и сразу же узнала старушку, обратившуюся к ней. Это была Лариса Петровна Силантьева — старая знакомая ее родителей и к тому же бывшая соседка ее семьи. Много лет назад Лесневские жили на Красноармейской улице, в бывшем купеческом доме, разделенном на пять квартир. Там-то и познакомились они с Силантьевой — учительницей начальных классов. В 72-м году родители Елены получили, наконец, отдельную квартиру, а Лариса Петровна, вышедшая к этому времени на пенсию, осталась жить в старом доме. Сколько Лена помнила ее, учительница всегда выглядела одинаково. Вот и сейчас: те же седые кудри выбивались из-под вечного черного берета, да и старомодное пальтишко, чистенькое и аккуратное, было узнаваемо, поскольку она носила его каждую осень и весну.

— Ой! Здравствуйте, тетя Лариса, как я вас давно не видела, обрадовалась Елена, — здесь, говорят, шапки зимние будут продавать.

— Лесневская? Лидочка?! — признала ее старушка, спутав, однако, со старшей сестрой, имевшей с Леной немало общих черт. — Какая встреча!

Старушка тоже обрадовалась встрече. Она взяла Никонову под руку и быстро-быстро заговорила:

— Если шапки, то мне не надо. А вам Лидочка? У вас, я вижу, очень красивая шляпка. А мне не надо. У меня есть песцовая, я ее ношу восемь лет, а ей все сносу нет. А Веничке тоже не надо, он себе сам покупает, да и у него же форменная есть, он у меня — уже старший лейтенант. Вы знаете, какие он мне письма пишет из этого своего Афганистана. Вы сейчас очень заняты? Если не очень, то я приглашаю вас в гости на чашечку чая. Вам обязательно надо ко мне зайти, я покажу вам его последние фотографии. У Венички на них такой мужественный вид, кто бы мог поверить, что в детстве он был болезненным и слабым мальчиком.

Все свои ответы Лена успевала выражать только мимикой лица. Да старушке и не надо было словесных ответов.

Лена посмотрела на свою подругу и тихонько ей сказала:

— Я провожу ее до дому, а то с ней опять что-нибудь произойдет. Помнишь, я тебе про нее рассказывала?

И Никонова удалилась, влекомая шустрой старушкой, рассказывавшей ей про своего любимого Веничку.

Надо сказать, что Вениамин Фролов был ее внуком, а точнее внучатым племянником- сыном единственной и легкомысленной племянницы. По возрасту он был ровесником старшей сестры Елены — Лидии, и одно время, лет до шестнадцати, Веня и Лида дружили. А потом что-то у них произошло, и Лариса Петровна по этому поводу долго переживала. Тем не менее, связь между старой учительницей и семьей Лесневских не прерывалась, и Лена была в курсе, что Вениамин, поступил в танковое училище и закончил его, а Силантьева знала, что на пятом курсе института Лидочка вышла замуж.

В 1988 году, перед самым выходом советских войск из Афганистана, танк майора Фролова, во второй раз поехавшего выполнять интернациональный долг, сожгли душманы. В цинковом мундире привезли офицера домой. Военкомат помог с похоронами, мать-кукушка оформила на себя все льготы, а Лариса Петровна, воспитывавшая Венечку с двухлетнего возраста, частично потеряла рассудок и стала заговариваться. Лечение помогало мало, да и какое сейчас лечение. Не буйная, на людей не бросается, значит, может жить дома, кто-нибудь да присмотрит. Год назад Лена встретила ее на площади Революции, где старая учительница грустно ходила вокруг клумбы с цветами и разговаривала с неведомым собеседником. Вот и сейчас то, что старушка говорит о внуке, как о живом, и путает ее с сестрой, Елену ничуть не удивило.

Пока они шли к трамваю, что-то в облике улицы Кирова показалось странным Никоновой, но, слушая Ларису Петровну, она тут же забыла про это.