Не пора ли нам, однако, вернуться к Трубочисту, коту и пуделю, которые отправились на поиски Веснушки, не подозревая о том, что она так близко и вместе с тем так далеко от своих друзей — в мире сказок. Путники брели целый день, расспрашивая прохожих, не встречал ли кто девочку с веснушками на носу и голубыми ленточками в косичках. Прохожие либо отделывались шутками, либо вовсе не отвечали, занятые каждый своими делами и заботами.
Измученный тревогой, Трубочист готов был идти не отдыхая ни минуты, но кот жалобно замяукал, а пудель, повизгивая, стал прихрамывать. Усталые путники присели у дороги, чтобы перевести дух.
Слева за перелеском, у ручья, махала крыльями ветряная мельница. Рядом виднелся домик, окруженный палисадником. Одно из окон домика было приоткрыто. Оно было, очевидно, кухонным, так как оттуда неслись такие соблазнительные запахи, что кот и пудель, не сговариваясь, как по команде, повернули носы в одну и ту же сторону.
— По-моему, это гусь! — сказал пудель взволнованно.
— Нет, скорее — утка, — ответил Фунт. — Впрочем, это почти одно и то же. Подойдем-ка поближе.
И оба пустились бежать в сторону жареного гуся. Заглянув в кухонное окно, они увидели: склонясь над глиняной миской, стояла женщина. Передник ее, в ярко-синюю клетку, был испачкан мукой. Ловкие проворные руки месили тесто. Женщина напевала нежным приятным голоском:
На свежих дрожжах замешу я муку
И вкусных в печи пирогов напеку,
Гори, моя печка, пожарче гори,
От утренней и до вечерней зари.
Поднимется муж на высокий порог,
Я мужу на ужин поставлю пирог.
И скатертью стол застелю кружевной,
Чтоб мельник не мог нахвалиться женой.
Чтоб был он веселым и ласковым с ней,
Чтоб жареный гусь показался вкусней!
Гори, моя печка, пожарче гори!
Для мужа, для деток и жарь, и вари!
— Я говорил тебе, что это гусь! — прошептал пудель. — Подойдем-ка поближе. Понюхаем!
Фунт и пудель чинно уселись неподалеку от домика, обдумывая, каким образом привлечь внимание хозяйки, не испугав ее. К счастью, из-за угла дома выбежали двое крошечных детей, как две капли воды похожих друг на друга.
— Гав! — радостно закричал один из близнецов, вцепившись в курчавую шерсть пуделя. Тот лизнул маленькую ручку.
— Кис! — басом сказал другой и схватил кота за пушистые баки.
Кот стерпел.
Женщина в окне подняла глаза, синие, как клетки на ее переднике. Увидев кота, пуделя и визжавших от восторга близнецов, она сбежала по лесенке в палисадник, вытирая на ходу запачканные тестом руки. Осыпав ласками неожиданных гостей, она пригласила их в кухню. Там она угостила их всем, о чем только могут мечтать коты и собаки. Самые вкусные в мире косточки захрустели на зубах у проголодавшихся путников. Остатки поросячьих ножек, кусочки гусиных потрохов, вчерашняя котлетка с поджаренной корочкой — все было предложено неожиданным гостям. Они не заставили себя упрашивать и съели все дочиста, не оставив крошек. Забыв о приличиях, Фунт вылизал своим шершавым язычком не только мисочку, где лежала пища, но даже жирное пятно на полу, куда упала случайно гусиная лапка.
Пока гости обедали, хозяева стояли вокруг и умилялись.
— Кис! Гав! — наперебой кричали близнецы, так как они были маленькие и не умели говорить.
Мельничиха посадила пироги в печь и снова занялась гостями. Широко распахнув дверь, она пригласила кота и пуделя в комнату близнецов. Две чистенькие, красиво убранные кроватки стояли по стенам. В углу были сложены игрушки. Синие с белым дорожки половичков вели от дверей в глубь комнаты.
Мельничиха привязала за нитку пустую катушку и бросила ее. Вертясь, она покатилась по яркому желтому навощенному полу. Фунт бросился за ней вдогонку, скользя, как на коньках, и сбивая пестрые половики. На подоконниках дрожали солнечные пятна. Из кухни еще пахло жареным гусем.
«Это, конечно, то, для чего я родился — на свет! — подумал Фунт, подгоняя лапкой пустую катушку. — Мне, без сомнения, дадут в этом доме теплую подстилку, утром и вечером я буду лакать из блюдечка парное молоко. Что касается детей, то, если они начнут уж очень докучать мне, что стоит забраться на этот шкаф! Там я буду для них совершенно недосягаем».
— Киска! — сказала добрая мельничиха, точно угадав сокровенные мысли кота. — Ты будешь спать вот тут. — И она положила в уголок чистую подушечку. — Утром и вечером ты будешь вволю пить парное молоко, а днем — играть с моими близнецами. Только не царапай их. Они маленькие и будут плакать. А твое дело, дружок, — обратилась она к пуделю, — будет — сторожить дом. Но твоя жизнь будет ничуть не хуже, чем у твоего товарища. Для тебя тоже найдутся и теплая подстилка, и сытный обед и ужин.
— Отпустите меня! — жалобно пролаял пудель и тихонько поцарапался лапой в дверь. — Я должен идти. — Он ткнулся носом в теплые руки мельничихи и заскулил.
— Ты не можешь остаться? — поняла мельничиха. — Ну хорошо, ступай, я не стану тебя неволить! — И, погладив пуделя, она распахнула дверь.
Пудель стрелой вылетел из домика и помчался по тропинке. Отбежав немного, он оглянулся.
В окне, освещенном солнечными лучами, он увидел Фунта. — Прощай! — крикнул коту пудель.
Фунт не ответил. Привстав на задние лапки, он ловил муху, которая, звеня, билась о позолоченное солнцем стекло.
Трубочист и пудель снова пустились в путь. День клонился к вечеру.
— Я слышу стук колес и топот копыт. Кто-то едет навстречу нам по дороге, — сказал пудель.
Он не ошибся. Среди наступающих сумерек двигалось что-то темное, громоздкое, неуклюжее, похожее на карету или фургон. Мужской голос понукал лошадей, которые не хотели двигаться дальше. Скрип колес затих. Фургон остановился. Возница тяжело спрыгнул на землю.
— Так и есть. Завязли в снегу, — с досадой сказал кто-то.
— Не могу ли я помочь вам чем-нибудь? — спросил Трубочист и вдруг осекся в изумлении.
Перед ним, накренившись набок, стоял обыкновенный старый фургон. На одной из стенок была надпись: «Странствующий цирк», а рядом… был нарисован… пудель! Да, да, пудель Прыжок! Прыжок с гитарой, Прыжок с цветными квадратиками в зубах, Прыжок, прыгающий через обруч.
— Прыжок! — сказал Трубочист и тут увидел нечто, удивившее его еще больше.
Стоя на задних лапах, пудель облизывал лицо старика, а старик плакал, обнимая пуделя за шею. Из фургона выглядывала маленькая озябшая обезьянка. Чей-то равнодушный голос кричал, картавя: «Дуррак! Дуррак!»
Поплакав, старик открыл дверцу фургона, и Трубочист с пуделем поднялись по шаткой лесенке и вошли внутрь. Хозяин зажег фонарь. Розовый попугай захлопал крыльями. Обезьянка закачалась под потолком, уцепившись хвостом за крюк. Бурый медвежонок заворчал в углу. Прыжок, повизгивая, вертелся у ног старика.
— Куш, Прыжок! — добродушно прикрикнул старик, и пудель послушно улегся у ног хозяина.
— Дуррак! Дуррак! — крикнул розовый попугай.
Пудель зарычал.
— Замолчи, Прыжок! — сказал хозяин. — Сейчас не время сводить старые счеты. Мы оба должны радоваться, что нашли друг друга. Ведь я наказал тебя сгоряча, пришив к подушке, и всегда раскаивался в этом. Твое изображение украшает стенки моего фургона, а твое место в программе и в моем сердце не занял никто. Как я счастлив, что встретил тебя! — слезы снова потекли по щекам старого дрессировщика.
Он обнял пуделя и поцеловал его в мокрый черный нос.
Обезьянка подкралась и дернула пуделя за хвост.
— Дуррак! Дуррак! — настаивал розовый попугай.
Но пудель не обращал на них больше внимания. Хозяин простил его! Он не взял другой собаки на его место! Пудель не помнил себя от радости.
— Мы дадим представление в первом же городе! — сияя от радости, продолжал хозяин. — Твой обруч надо будет немного позолотить, он потускнел от времени. Бант на гитаре выцвел и смялся, но ничего, мы завяжем другой! А квадратики с цифрами спрятаны в шкатулке. Они совсем как новые. Твой друг, конечно, поедет с нами, — он ласково кивнул Трубочисту. — Если ему будет скучно, я научу его жонглировать маленькими пестрыми шариками. Это совсем не трудно, если постараться. Я очень виноват перед тобой, Прыжок! — еще раз повторил старик. — Но я знаю, у тебя доброе сердце. Ты простишь старика, и мы вместе будем доживать свой век. Ты помнишь, как хлопала тебе публика, когда ты делал свой знаменитый двойной прыжок? Дети кричали «бис», а я играл вальс на флейте… Ты помнишь его мелодию… — И дрессировщик протянул старческие узловатые пальцы к лежащей на столе флейте.
Вся душа у пуделя перевернулась от этих слов. Забыв о том, что обезьянка будет издеваться над ним, а попугай опять назовет дураком, пудель завыл.
— Прыжок! — испугался дрессировщик. — Что случилось? Может быть, ты боишься, что разучился прыгать через обруч или считать до пяти? Не беда, я выучу тебя заново.
Трубочист тихонько встал и приоткрыл дверь. Поспешно спустившись по шаткой лесенке, он спрыгнул в снег. Прыжок, воя, кинулся вслед. Сердце его готово было разорваться. Дверь захлопнулась. Внутри фургона стало совсем тихо.
Трубочист шел не оглядываясь. Пудель плелся за ним. И вдруг…
Мелодичные звуки старинного вальса догнали и остановили друзей.
— Ты здесь, Прыжок? — тихо сказал Трубочист. — Ты сделал неправильный выбор. Вернись. Дрессировщик стар, а старости нужно сочувствовать и уважать ее. Он беден, ты поможешь ему не нуждаться. Он одинок — ты будешь ему другом. Неужели ты решишься его покинуть?
— Прощай, — покорно сказал пудель и побрел обратно.
Трубочист смотрел ему вслед. Пудель поднялся по лесенке и поцарапался лапой в дверь. Она мгновенно распахнулась. Отдохнувшие лошади рванули фургон и вытащили его из сугроба. Колеса покатились по дороге.
Трубочист остался один.