Счастье

1

В приемный покой срочно вызвали хирурга — поступил больной с переломом плеча. Рё Инчже сам решил осмотреть пострадавшего. Каково же было его удивление, когда он узнал в нем рабочего Ли Сунпхара, которого один раз уже оперировал. Пострадавший вторично сломал плечевую кость правой руки.

Ли Сунпхар — рабочий метизного завода — два месяца назад был прооперирован доктором Рё Инчже в присутствии профессора Хо Герима. Ему сращивали перелом плечевой кости.

Ли Сунпхар стонал от боли и просил сделать обезболивающий укол. Рука на месте перелома сильно распухла.

Рё Инчже внимательно обследовал больного, настроение у него испортилось. Вторичный перелом плечевой кости на прежнем месте он рассматривал как дурную примету.

— Что вы делали этой рукой? Почему она сломалась на том же месте? — резко спросил больного Рё Инчже.

Однако Ли Сунпхар хотя и морщился от боли, но с ответом не задержался.

— Так ведь руки, доктор, человеку дадены для работы, а не для того, чтобы ими любоваться. Поднимал-то не ахти какую тяжесть. А почему она сломалась, вам лучше знать, видно, некачественно склеили. Вот и пришлось снова топать к вам.

— Что за чушь? Тоже юморист нашелся, — с раздражением бросил Рё Инчже. В нем поднималось глухое недовольство, но он старался не показывать его. Да и что с этого парня возьмешь. И он стал рассматривать рентгеновский снимок. Перелом пришелся как раз на то место, на котором происходила пересадка компактной костной ткани. Так что же? Снова оперировать? И каким методом? Вопреки собственному желанию Рё Инчже дал указание госпитализировать больного. Ли Сунпхар не возражал — он готов хоть сейчас лечь на операцию.

Медицинский персонал отделения встретил больного радушно, но вместе с тем и с опаской. Еще никто не забыл, как Ли Сунпхар во время своего предыдущего пребывания в больнице частенько нарушал больничный режим, чем причинял немало хлопот не только медицинскому персоналу отделения, но и больным в палате.

Вечером Рё Инчже отправился к Чо Гёнгу.

— По-моему, больного Ли Сунпхара следует срочно оперировать.

— А что такое? — Чо Гёнгу стал смотреть историю болезни Ли Сунпхара. Так, опять операция с пересадкой компактной костной ткани. Он нахмурился.

— Перелом на старом месте. Надо немедленно делать повторную операцию…

Расчет Рё Инчже был сейчас прост. Он хотел сделать Ли Сунпхару операцию прежним методом до того, как прояснятся результаты операции, сделанной Сор Окчу по методу Дин Юсона. Он намеревался добиться успеха и тем самым не только восстановить свое реноме как хирурга, но и доказать, что в случае с Ли Сунпхаром дело не в порочности метода.

— К чему такая спешка? Я что-то не понимаю. Вот-вот мы получим результаты операции, сделанной больной Сор Окчу. И тогда можно будет этим методом прооперировать и Ли Сунпхара. Не лучше ли подождать? Зачем торопиться? — ответил Чо Гёнгу.

— Больной очень мучается, хотелось бы облегчить его страдания…

— Ну так примите меры, чтобы успокоить боль. А вопрос об операции окончательно решим, когда я вернусь из Пхеньяна после совещания заведующих хирургическими отделениями. К тому времени окончательно определятся и результаты операции, сделанной Сор Окчу. — Тут Чо Гёнгу быстро вышел из кабинета и вскоре вернулся с Дин Юсоном.

— Товарищ Юсон, садитесь, пожалуйста. Я хочу дать вам одно задание. — Он достал из стола какую-то бумагу и протянул ее Рё Инчже. — Это из партийной организации завода, где работает Ли Сунпхар. Тут пишут, что после выхода из клиники Ли Сунпхар на заводе не появлялся, был неизвестно где, а пришел уже со сломанной рукой. Партийная организация просит нас учесть это обстоятельство и как-то воздействовать на больного, пока он будет у нас. В прошлый раз, когда он находился в клинике, мы позволяли ему слишком многое. Между тем партия учит нас, что мы должны не только лечить людей, но и воспитывать их. На этот раз больного Ли Сунпхара хочу поручить заботам товарища Юсона.

— Тем не менее оперировать больного должен я… — неуверенно сказал Рё Инчже.

До этого разговора он был уверен, что Ли Сунпхара будет оперировать он. Но, кажется, обстоятельства меняются, и он догадывается о причине перемены.

— Ну, к этому вопросу мы еще вернемся. А вы, товарищ Юсон, не возражаете взять на себя заботу о Ли Сунпхаре?

— Я постараюсь сделать все, что от меня зависит.

— Кстати, — обратился Чо Гёнгу к Рё Инчже, — в прошлый раз для пересадки вы брали костную ткань с левого бедра, теперь надо будет брать с правого. Ведь так? А если вас снова постигнет неудача, откуда вы возьмете материал для последующей трансплантации?

— Почему вы заранее предрекаете мне неудачу? Думаю, что на этот раз все будет хорошо. Ведь на ошибках учатся.

«И что он так упорно держится за этот старый метод, — подумал Чо Гёнгу, глядя на Рё Инчже, — почему не хочет признавать преимущества метода, предложенного Юсоном? Правда, пока рано говорить о его полном успехе, но то, что новый метод перспективен, совершенно очевидно. А этот Рё Инчже не желает ничего замечать». Но Чо Гёнгу не стал сейчас спорить с Рё Инчже, а решил отложить спор до более подходящего случая.

Разумеется, Чо Гёнгу не исключал лечения больных прежним методом, он лишь хотел внедрить в медицинскую практику более совершенный, с его точки зрения, метод в области восстановительной хирургии.

— И потом, старого метода придерживаются многие хирурги, в том числе и один хорошо вам известный ученый. Думаю, вы не можете не считаться с его мнением, — добавил Рё Инчже, будто угадав мысли заведующего отделением.

Чрезмерное честолюбие не позволяло Рё Инчже отказаться от повторной операции Ли Сунпхару. Тем более сейчас, когда еще нет окончательного подтверждения преимуществ нового метода. Именно сейчас ему следует добиться успеха при проведении повторной операции прежним методом.

«Ну и настырный же этот Рё Инчже», — подумал Чо Гёнгу, но вслух сказал:

— Во всяком случае, с операцией подождите до моего возвращения из Пхеньяна. А вы, товарищ Юсон, продолжайте внимательно наблюдать и за состоянием Сор Окчу. — С этими словами Чо Гёнгу встал — приближалось время его отъезда в Пхеньян.

2

Вечером, когда солнце уже клонилось к закату, с пригородного поезда сошли Дин Юсон и Гу Бонхи.

Они по вызову ездили в уездную народную больницу на срочную операцию и теперь возвращались домой.

Поездка заняла один день, но весь этот день, даже во время операции, Дин Юсона не покидали мысли о Сор Окчу. Послеоперационная неделя — контрольный срок, когда решается исход операции. И если за это время ничего не произойдет, можно более или менее успокоиться.

Дин Юсон направлялся в клинику, и Гу Бонхи решила пойти вместе с ним, хотя он советовал ей идти домой отдыхать. Шли они быстро, то и дело обгоняя друг друга.

— Юсон, скоро, надеюсь, и с Окчу вы сможете ходить так же быстро, как со мной. Правда? — Гу Бонхи лукаво посмотрела на Дин Юсона.

— Я тоже надеюсь.

— Вот будет здорово! Мы с ней будем бегать наперегонки.

Приподнятое настроение не покидало девушку. Скоро Окчу будет совершенно здоровой! Как это замечательно! Вдруг она остановилась у цветочного киоска.

— Юсон, смотрите, цветы!

Дин Юсон оглянулся. В витрине цветочного киоска в прозрачных стеклянных вазах стояли яркие, свежие, только что срезанные цветы.

Гу Бонхи потащила Дин Юсона к киоску.

— Юсон, какие цветы больше всего любит Окчу? — улыбаясь, спросила девушка.

— Какие? — Дин Юсон ненадолго задумался. — О, вспомнил. Как-то в дни войны, когда мы отступали, Окчу где-то нарвала целую охапку полевых хризантем, принесла их в госпиталь и раздала раненым. Как тогда раненые радовались этим цветам!..

— Вы правы. Окчу больше всего любит хризантемы. В тот день, я помню, она даже пела песенку о хризантеме.

Дин Юсон неожиданно продекламировал:

— Окчу раздавала цветы солдатам и призывала их быть такими же стойкими, как хризантемы. Ведь они не боятся ни холодных ветров, ни студеной росы. Вот почему она любит именно эти цветы.

— Вы правы. Такие хризантемы цветут и на горном перевале, через который проходит путь к поселку Хаджин. Давайте купим Окчу хризантемы, она очень обрадуется.

— Давайте!

— А вы, Бонхи, какие любите цветы?

— Попробуйте угадать.

— Сейчас подумаю. Если тихая и добрая Окчу любит простые и скромные цветы, то такой бойкой и веселой девушке, как вы, наверное, должны нравиться яркие цветы. Ну, например, пионы или циннии. Угадал?

— Ой, что вы? Они же совсем не пахнут.

— Тогда розы?

— Правильно. Теперь угадали.

— Значит, розы, но они же с шипами!

— Вы ничего не понимаете. Душистые цветы всегда цветут в окружении шипов. Возможно, колючки охраняют их, но мне кажется, что они не столько защищают цветы, сколько служат символом их могучей силы. Вы не заметили, что дикие розы красивее и душистее, чем садовые?

— Ясно. Спасибо за лекцию. Вы настоящий цветовод.

Я вам и куплю ваши любимые розы.

Дин Юсон с восхищением посмотрел на Гу Бонхи — сколько в этой девушке непосредственности, сколько темперамента!

Под карнизом цветочного киоска висела клетка с канарейкой. Птичка переливчато заливалась нежными трелями. Как чудесно звучит песня птицы! Дин Юсону казалось, что эти ликующие звуки — торжественный гимн его любви. Да, все будет хорошо. Даже улицы города, окрашенные зарей, показались ему в этот час фантастически красивыми. Его охватило чувство огромной радости. Крепла надежда, что операция, сделанная Сор Окчу, непременно завершится успешно.

Молодые люди купили цветы и в приподнятом настроении направились в клинику. Там лежит их Окчу. Как хорошо, что они догадались купить цветы. Она будет рада цветам. Они хоть на время отвлекут ее от страданий.

Но вот и клиника. В воскресенье здесь тихо. Не видно ни больных, ни врачей, ни медсестер и санитарок. Лишь одинокая фигура больного на костылях маячит среди деревьев.

В отделении восстановительной хирургии тоже никого. Предчувствуя недоброе, Дин Юсон открыл дверь и вошел в вестибюль, где сразу столкнулся со старшей сестрой Ра Хигён. От неожиданности сестра даже вскрикнула.

— Как хорошо, что вы приехали, доктор! — Она схватила Дин Юсона за руку. — Беда, доктор…

— Что случилось? — спросил встревоженный Дин Юсон.

— Сор Окчу… Скорее идите к ней.

Дин Юсон больше ни о чем не спрашивал, он бросился в пятую палату.

Возле Сор Окчу находился Мун Донъир, дежуривший по отделению. Он осматривал больную. На него с тревогой смотрела дежурная медицинская сестра.

Дин Юсон подошел к Мун Донъиру.

— Что случилось, Донъир? — Дин Юсон окинул взглядом неподвижно лежавшую девушку. Ее похудевшее лицо пылало огнем, а посиневшие губы мелко дрожали.

— Да вот, неожиданно поднялась температура.

— Когда?

— Примерно в десять утра.

Дин Юсон сел возле больной и начал осмотр. Измерил температуру — 40°! Проверил пульс—130! Все тело Сор Окчу горело огнем.

— Милая моя подружка! — Гу Бонхи, передав цветы стоявшей рядом сестре, тоже села около больной и взяла ее руки в свои.

Сор Окчу, видимо, узнала Гу Бонхи, она с трудом размежила веки, силясь улыбнуться, и тут же снова закрыла глаза. Гу Бонхи теребила руку больной, звала ее по имени, но Сор Окчу больше не реагировала на голос подруги.

Чтобы сбить высокую температуру, Дин Юсон назначил инъекции повышенных доз антибиотиков, затем обратился к Мун Донъиру:

— Донъир, давай откроем «окошечко», посмотрим.

Как только Дин Юсон произнес эту фразу, сестра тут же вкатила в пйлату тележку с необходимыми инструментами и препаратами. Дин Юсон вскрыл «окошечко», специально оставленное в гипсе, — ему помогала Гу Бонхи — и осторожно разрезал бинты. Вздувшаяся на лбу Дин Юсона вена как бы делила его на две равные части, крупные капли пота проступили на лице врача.

И тут Сор Окчу снова открыла глаза. Даже измученная высокой температурой, она внимательно посмотрела на Дин Юсона и еле слышно прошептала:

— Там, по-моему, все в порядке. Я не чувствую боли. — И опять закрыла глаза.

Естественно, что Сор Окчу была озабочена исходом операции. Ведь ее оперировали не один раз, и все безрезультатно. Она боялась, что и на этот раз операция не будет успешной.

Дин Юсон ничего не ответил, только проворнее стал действовать скальпелем. Он вырезал бинты в тех пределах, в каких позволяло «окошечко». Затем пинцетом снял кусочки марли, прилипшие к ране. Обнажился прооперированный участок: пожелтевшая от йода кожа, абсолютно сухие и плотные швы. Покраснений не было. Дин Юсон слегка надавил шов, выделений не последовало. Чуть-чуть пошевелил ногу больной, Сор Окчу не издала ни звука. Стало ясно: здесь все в порядке, на сердце у Дин Юсона полегчало. Он хотел еще раз осмотреть рану, но его остановил Мун Донъир:

— Операционное поле абсолютно чистое. Причину повышения температуры надо искать не здесь.

— В чем же тогда причина? — Гу Бонхи вопросительно посмотрела на Дин Юсона.

— Пока не знаю. Для начала сделаем все анализы.

Сестра Хигён, вызовите лаборанта, а вы, Донъир, свяжитесь с профессором и Рё Инчже. Пусть они придут сюда.

В палату вошла санитарка Хусон — она принесла два пузыря со льдом, один она положила на ногу больной, а другой — на лоб.

— Ох ты бедняжка моя. Опять мучаешься. Какая зараза к тебе пристала? — сочувственно бормотала санитарка.

Часы в коридоре пробили два. Пришла лаборантка и стала брать у больной кровь. В этот момент в палату вошел, тяжело дыша, профессор Хо Герим.

— Что тут произошло?

Даже забыв накинуть халат, он направился прямо к больной.

— Говорите, подскочила температура?

Гу Бонхи подала профессору историю болезни Сор Окчу. Он прямо-таки выхватил папку из ее рук и торопливо стал читать. Вошла сестра и накинула ему на плечи халат.

— Операционное поле осмотрели? — Седые брови профессора изогнулись углом, поверх очков он посмотрел на Дин Юсона.

— Да. Осмотрели. Там чисто.

— Чисто, говорите? — недоверчиво переспросил профессор. — Давайте еще раз посмотрим.

Дин Юсон открыл «окошечко». Операционное поле было по-прежнему чистым. Профессор взял стетоскоп, присел перед больной и стал ее выслушивать. Легкие — в норме, из-за высокой температуры лишь учащенно билось сердце. На лице профессора все явственнее обозначалось удивление. Он сидел возле больной уже больше часа. Сидел неподвижно и молча. «Почему такая температура? — размышлял он. — Может, все-таки это связано с трансплантацией? Если так, то на операционном поле должны были бы появиться определенные признаки. А их нет. Что же тогда?..» Он старался вспомнить аналогичные явления, зафиксированные в медицинской литературе, восстанавливал в памяти схожие эпизоды из своей клинической практики, но объяснения не находил. «Может быть, общее заражение крови?» — подумал он и посмотрел на Дин Юсона.

— Товарищ Юсон, что показывает анализ крови?

— Лейкоцитов двенадцать тысяч.

«Не занесли ли инфекцию во время операции? — снова задавал себе вопросы профессор. — Нет, стерильность не вызывает сомнений… Простуда? Грипп?» Он стал листать историю болезни. До операции у больной температура была нормальной. «Так откуда же взялась температура?.. Нет, видимо, все-таки это связано с операцией. А если нет?..»

Больная металась в бреду. Незаметно за окном забрезжил рассвет. Только сейчас явился Рё Инчже. Он тоже стал просматривать лежавшую на столе историю болезни.

— Продолжайте делать инъекции антибиотиков, — распорядился профессор, — а врачей прошу пройти в кабинет заведующего.

С этими словами он вышел из палаты. Следом за ним пошли Рё Инчже, Дин Юсон и Мун Донъир.

— Дорогой Юсон, температура очень подозрительная, — начал профессор, придя в кабинет, — она не похожа ни на послеоперационную, ни на гриппозную, а при общем заражении крови показатели бывают иные. Мне думается, это результат применения при операции новой методики. Почти уверен, что это так. — Хо Герим на какое-то время умолк, как бы обдумывая, что еще сказать, потом заговорил снова. — Что я вам говорил? В науке нельзя ломиться в закрытую дверь. Вы понимаете? Если температура продержится еще несколько дней, надежда на благополучный исход будет потеряна.

— Уважаемый профессор, об этом еще… — начал было Дин Юсон.

— Вы не согласны? — перебил Дин Юсона профессор.

— Если температура связана с трансплантацией, это должно как-то отразиться на операционном поле. Ведь так? А там мы с вами ничего не обнаружили.

— Знаете, всякое бывает. Порукой тому мой многолетний опыт. Абсолютно уверен, что это какая-то необычная температура. Необходима контрольная проверка. Если к завтрашнему дню температура не спадет, придется снять швы, вскрыть рану и тщательно обследовать место операции. Другого выхода не вижу. Ведь над человеческой жизнью нависла угроза.

— Я считаю это поспешной мерой, — выдавил из себя Дин Юсон.

В комнате наступила давящая тишина. Рё Инчже вел себя так, словно все происходящее не имело к нему никакого отношения. Он, как обычно, уходил от какого бы то ни было решения.

Совсем рассвело. Первые лучи солнца осветили окна.

— Я до сих пор считал вас преданным науке человеком, — рассерженно сказал Хо Герим, — считал вас прирожденным исследователем. Сейчас я меняю свое мнение. Судите сами. К каким последствиям привели ваши поспешные действия? Довести бедную девушку до такого состояния! Как вы намерены исправить положение?

Дин Юсон не отвечал. Он сидел, низко опустив голову. Профессор тоже больше ничего не сказал, он подошел к окну и стал смотреть во двор.

Дин Юсон вышел из кабинета и направился в пятую палату. Вид у него был удрученный. В дверях палаты он остановился, не смея взглянуть на больную. Лицо Сор Окчу стало пунцовым, она по-прежнему лежала без движения, с плотно закрытыми глазами. Дышала она тяжело, прерывисто. Жалобные стоны девушки острой болью отдавались в груди Дин Юсона.

Мучится его любимая, а он не в силах ей помочь. Она без страха легла на операционный стол, чтобы прийти ему на помощь. А он? Что он наделал? Неужели по его вине она никогда не встанет с постели? В чем его ошибка?

Дин Юсона мучила прежде всего совесть врача, не сумевшего исполнить свой долг перед горячо любимым человеком. Тяжело ступая, он подошел к больной, взял ее руку. Чуткие пальцы врача сразу нашли пульс, он бился неровно, словно подавал сигналы бедствия по азбуке Морзе, оповещая о страданиях больной. Он присел возле Сор Окчу, не отводя взгляда от лица девушки.

Сор Окчу с усилием подняла отяжелевшие веки и воспаленными глазами посмотрела на Дин Юсона. Видимо, она заметила его состояние, в ее глазах появился живой огонек.

— Не переживайте… Ничего не случится… Все будет хорошо… Успокойтесь… Я обязательно встану. — Сор Окчу говорила с паузами, тихо, еле слышно.

— Окчу, дорогая, спасибо вам, простите меня… — только и мог ответить Дин Юсон.

«Любимая, как я благодарен тебе. Даже сейчас, в тяжелом состоянии, измученная высокой температурой, ты стараешься поддержать меня, вселить в меня уверенность, что все кончится благополучно», — думал он.

— Все будет хорошо, подружка. Скоро тебе станет легче, ты встанешь. Посмотри, какие красивые цветы. — Гу Бонхи вытащила две хризантемы из вазы и положила на грудь больной. — Их принес Юсон. Ведь ты так любишь эти цвегы. А помнишь, как ты раздавала хризантемы раненым бойцам и пела им песню о ее стойкости? Той песней ты помогала обрести силу не только раненым, но и нам…

Сор Окчу взяла хризантемы и прижала их к груди. На ее лице появилась улыбка.

Из коридора донесся стук костылей. Дверь отворилась, и в палату вошел Хван Мусон. Он поздоровался с врачами и подошел к Сор Окчу.

— Сестрица, как вы себя чувствуете? — Хван Мусон по-прежнему, как в дни войны, называл Сор Окчу сестрицей, — И почему на вашу долю приходится столько испытаний? Это несправедливо. Неужели я, мужчина, должен жить за счет других? Почему вы не разрешили мне первым лечь на операцию? Нехорошо! Нехорошо! — возмущенно говорил Хван Мусон, стуча кулаком в грудь.

Неделю назад, когда он узнал, что Сор Окчу уже оперируют, он приковылял к операционной и просидел в коридоре до тех пор, пока не стало известно, что операция прошла благополучно.

— Товарищ Хван Мусон, не беспокойтесь… Все будет хорошо… А вы поправляйтесь, и тогда доктор Юсон сделает и вам операцию… вылечит вас. Поверьте, обязательно так будет.

— Благодарю вас, — ответил Хван Мусон, — выздоравливайте, сестрица, скорее. — Он неуклюже повернулся и, стараясь не стучать костылями, тихонько вышел из палаты.

Пришла мать Юсона, она принесла чашечку вареного риса с фасолью и маринованные овощи. Сор Окчу видела, как переживает за нее эта добрая женщина, и, чтобы не расстраивать ее, попыталась съесть немного риса. Но во рту была горечь, и она не могла проглотить ни ложки.

— Вот беда какая… — Мать Дин Юсона печально покачала головой.

В палату вошли профессор Хо Герим и Рё Инчже. Померили температуру — она была по-прежнему высокая.

Тягостная атмосфера была в тот день в пятой палате.

3

Прошел еще день. Дин Юсон почти не покидал пятой палаты. Температура у больной не падала, Сор Окчу металась в жару. В смятении и тревоге ходил Дин Юсон взад-вперед по палате, словно потерянный.

Профессор Хо Герим тоже почти сутки не покидал клинику.

Рё Инчже, совершая вечерний обход, узнал, что Ли Сунпхар самовольно отлучался из клиники, а когда вернулся, у него обнаружили уже открытый перелом плеча. И Рё Инчже решил срочно оперировать больного, причем старым способом, с пересадкой компактной кости, поскольку новый метод, по его убеждению, себя не оправдал.

Когда он о своем решении доложил профессору, тот сначала возразил:

— Как же так? Мы условились операцию Ли Сунпхару отложить до возвращения заведующего отделением.

— Это верно, уважаемый профессор, но у него открытый перелом, боли нестерпимые. Как же можно оставить больного без срочной помощи?

— Я тоже считаю, что с операцией следует повременить. А от острых болей больного ведь можно избавить. Подождем, как предложил заведующий отделением, до полного выздоровления Сор Окчу, — сказал Мун Донъир, находившийся в кабинете профессора вместе с Дин Юсоном.

— До каких же пор? В интересах дела надо продолжать наши обычные операции, а не сидеть и ждать результатов операции, сделанной Сор Окчу, тем более что она находится в кризисном состоянии, — упорствовал Рё Инчже. Он* как известно, с самого начала не одобрял научных поисков Дин Юсона, не верил в успех предложенного им метода и упорно держался за старый метод хирургического вмешательства.

Замечание Рё Инчже привело Дин Юсона в крайнее замешательство. Сор Окчу действительно находится в критической ситуации, и у него пока нет убедительных аргументов, чтобы возразить Рё Инчже. И Дин Юсон молчал.

— Товарищ Рё Инчже, в отношении больной Сор Окчу вы правы, тут возразить нечего. И мы должны тща тельно проанализировать этот случай. Высокая температура возникла внезапно, а держится устойчиво. Какие-то необъяснимые симптомы. Все это требует анализа и продуманного объяснения. — Здесь профессор сделал паузу, как бы ища своим словам поддержки, но никто из присутствующих ничего не сказал, и тягостная пауза затянулась. Желая разрядить им же самим созданную обстановку, профессор продолжал: — Думаю, что всем нам необходимо извлечь серьезный урок из этого случая. Скажу откровенно, в последние дни я много думал о своей роли во всем происшедшем. Конечно, мы все радовались бы, если б операция завершилась успешно, но… Я допускаю, исследователь, увлеченный научной идеей, может иногда оставить в стороне понятие милосердия. Но тут совсем другое. Как только вернется Чо Гёнгу, давайте заново обсудим все детали эксперимента и тогда решим, как работать дальше, — закончил профессор.

— Но как же так?.. — начал было Дин Юсон, одновременно чувствуя себя и виноватым, и оскорбленным. Однако и сейчас у него не нашлось ни одного аргумента, чтобы возразить профессору. Как жаль, что в эту минуту с ним рядом нет Чо Гёнгу.

— Товарищ Юсон, я считаю, что перед лицом жестокой реальности мы не имеем права идти на сделку с нашей совестью.

— Но, профессор, вы преувеличиваете, когда так резко говорите о постигшей меня неудаче! У нас еще нет достаточно веских аргументов, чтобы категорически заявлять о неудаче операции. Ведь мы еще не выяснили причины температурного скачка.

— Я тоже считаю, что делать какие-либо категорические заключения о неудаче преждевременно. Ведь весь операционный участок сухой и чистый, — решительно заявил Мун Донъир.

Гу Бонхи, не поднимая глаз на профессора, присоединилась к мнению Мун Донъира.

— Неужели я должен еще раз объяснять все сначала? Что еще объяснять? Да, я утверждаю, нас постигла неудача, — раздраженно заключил профессор и обратился к Рё Инчже — Доктор Рё Инчже, я изменил свое мнение — Ли Сунпхара надо срочно оперировать. Ждать нет смысла. К тому же сам больной просит об операции.

Никто больше не сказал ни слова — уж слишком категорично прозвучали последние слова профессора. А он обвел взглядом всех присутствующих и продолжал:

— Повторяю, метод пересадки компактной кости, которым Рё Инчже предлагает оперировать Ли Сунпхара, вовсе не является отсталым. В мировой практике он применяется давно.

— Я тоже его не отвергаю. Но в случае с Ли Сунпхаром он вряд ли приведет к нужному результату. Я же стремлюсь внедрить в практику новый метод, который даст не только более высокий процент излечения, но сократит его сроки, быстрее избавит больных от страданий. Мне думается, мы всегда должны исходить из этих принципов, — неожиданно горячо возразил профессору Дин Юсон.

— Ах, вы опять о человеколюбии? — Лицо профессора приобрело жесткое выражение. — Разве излечить больного пересадкой компактной кости не акт человеколюбия? Ли Сунпхар страдает не потому, что метод оказался порочным, а потому, что операция была сделана неудачно. Доктор Рё Инчже учтет ошибки и добьется положительных результатов. Я в этом уверен.

Профессор дружелюбно посмотрел на Рё Инчже, который тотчас же встал и, благодарно глядя на профессора, сказал:

— Вы правы, уважаемый профессор. После обеда необходимо обсудить план операции. Оперировать буду я, ассистировать будет доктор Дин Юсон.

— Есть ли другие мнения? — профессор обвел взглядом всех врачей.

Никто не отвечал.

— Товарищ Юсон, а что скажете вы? — профессор обратился непосредственно к Дин Юсону.

Дин Юсон молчал. Опыт прошлого совещания врачей подсказывал ему: нельзя вести себя беспринципно. Однако при новом столкновении с профессором он поначалу невольно оробел. И все же, взвесив все последствия своего участия в операции больного Ли Сунпхара под руководством Рё Инчже, он заявил, глядя прямо в глаза профессору:

— Уважаемый профессор, я не могу ассистировать доктору Рё Инчже.

— Почему? — седые брови профессора изогнулись дугой.

— Но скажите, зачем именно я нужен при данной операции?

— Как зачем? Разве я предлагаю вам что-нибудь необычное?

— Я не сторонник прежнего способа лечения, мне удалось экспериментально разработать новую методику подобных операций — трансплантацию губчатой кости. Я сделал первую операцию, и не кому-нибудь, а любимому человеку. Мои убеждения, моя совесть не позволят мне быть ассистентом у доктора Рё Инчже. Кроме того, мое поведение наверняка не одобрят ни мои товарищи, которые помогали мне в проведении опытов, ни сама Сор Окчу, которая доверилась мне.

— Юсон, вы слишком однозначно рассматриваете проблему. Разве вы, врач, можете отказаться от участия в операции, которая, возможно, исцелит больного? — Профессор старался переубедить Дин Юсона.

— Результаты первого оперативного вмешательства достаточно убедительно доказали несостоятельность прежнего метода лечения. А мы сейчас хотим повторить ошибку.

Рё Инчже, который до этого спокойно сидел и равнодушно наблюдал за словесной дуэлью профессора и Дин Юсона, поднялся с места.

— Хорошо. Если так, не надо. Без вас обойдемся. Возьму другого ассистента. Но должен поставить вас в известность: вопрос о вашем отказе принять участие в операции будет рассмотрен в административном порядке.

4

Институтская машина, оснащенная необходимым оборудованием, на большой скорости шла в направлении металлургического завода. Врачи отделения восстановительной хирургии в соответствии с положением о «Движении за взаимопомощь» ехали на завод, чтобы провести профилактический осмотр рабочих. В бригаде врачей была и Гу Бонхи. Девушка нервничала — она все время думала о Хо Гванчжэ. Он обещал встретиться с отцом и послать ей весточку об этом, но почему-то до сих пор от него ничего не было — как в воду канул. При последнем свидании он говорил, что строительство новой доменной печи идет медленно. Может, поэтому не приезжал? Или поссорился с отцом и, расстроенный, не захотел увидеться и с ней?..

Ей вдруг вспомнилось холодное выражение лица профессора при последней встрече. А ведь прежде он всегда был с ней приветлив. Что-то определенно с ним произошло. Разумеется, каковы будут результаты первой операции на человеке, покажет время, но совершенно ясно, что профессор не только не верит в ее успех, но и твердит все время о неудаче.

Гу Бонхи всегда относилась к профессору Хо Гериму с большим уважением. Она видела в нем крупного ученого, прекрасного специалиста, видного педагога. Она принимала близко к сердцу постигшее его на Юге горе — убийство старшего сына и гибель двух дочерей. Она старалась даже в мелочах проявлять о нем заботу. Не далее как вчера она зашла в его кабинет и увидела висевший на вешалке халат не первой свежести. Она взяла халат, дома его подштопала, постирала и незаметно повесила на прежнее место. Но вот понять его в спорах с Дин Юсоном она не могла. А тут еще и к ней он, кажется, переменил отношение.

Девушке хотелось побыстрее встретиться с Хо Гванчжэ и откровенно поделиться с ним своими мыслями. Она была уверена, что Хо Гванчжэ постарается что-то предпринять, как-то повлиять на отца.

Сегодня ничто не радовало Гу Бонхи — ни прохладный ветерок, так освежающий лицо, ни чистота голубого неба, где словно в танце кружились стрижи, ни ворожба кукушки, доносившаяся из ближнего леса…

Машина неслась без остановок, и меньше чем через час врачи прибыли к месту назначения. В доменном цехе их встретили бригадир монтажников-верхолазов и Хо Гванчжэ. Оба радушно приветствовали гостей. Гу Бонхи, здороваясь с Хо Гванчжэ, была удивлена его необычной сдержанностью. Он лишь улыбнулся ей. И все, даже ничего не сказал. Она украдкой стала наблюдать за юношей. Что с ним произошло? Наверное, неприятности на работе, подумала она.

В красном уголке доменного цеха оборудовали медпункт. Решили, что Рё Инчже с терапевтами начнет осмотр металлургов, а Мун Донъир и Гу Бонхи с медсестрами пойдут к строителям и, если надо, окажут там необходимую помощь.

Мун Донъир и Гу Бонхи разделились. Гу Бонхи сопровождал Хо Гванчжэ, а Мун Донъира — бригадир монтажников.

Гу Бонхи и Хо Гванчжэ направились к первой домне. До сих пор, если не считать приветствия, они не сказали друг другу ни одного слова. А как много им хотелось сказать! Поведать о своих чувствах, о своей любви, о своих сомнениях, но никто первым заговорить не решался. В молчании они подошли к первой домне.

В комнате отдыха доменщиков Гу Бонхи не мешкая организовала временный медпункт. Стали подходить рабочие. Им выдавали необходимые лекарства, оказывали помощь травмированным, выслушивали состоявших на учете в диспансерах. Незаметно прошли два часа. Поток людей наконец иссяк.

— Хорошо бы на заводе организовать постоянный медицинский пункт. Тогда помощь оказывалась бы своевременно. А я позабочусь, чтобы клиника периодически выделяла нужные медикаменты, — сказала Гу Бонхи, обращаясь к Хо Гванчжэ.

Хо Гванчжэ поддержал это предложение и со своей стороны пообещал, что немедленно организует такой пункт.

— А почему у вас сталевары работают без защитных очков? Это же очень опасно, — продолжала разговор Гу Бонхи. — Они не должны пренебрегать техникой безопасности.

— Говорят, что в очках работать неудобно.

— Мало ли что неудобно. Кроме того, следует подумать, как защитить лица от палящего жара. Мы тоже об этом подумаем.

Хо Гванчжэ, слушая Гу Бонхи, что-то записывал в блокнот.

Затем они отправились на площадку, где возводилась вторая доменная печь.

Опоясанная многоярусными лесами, печь на несколько этажей устремлялась ввысь, очертания ее макушки с трудом угадывались в голубом небе. Там, в вышине, мелькали разноцветные флажки, лица верхолазов почти не различались. Гу Бонхи следом за Хо Гванчжэ стала взбираться по крутым лесенкам.

Одолев примерно половину расстояния, они остановились. Гу Бонхи окинула взглядом всю панораму металлургического завода. Домны, мартеновский и прокатный цехи, вспомогательные помещения! Прямо-таки большой город, подумала девушка.

Они поднялись еще выше — с последнего яруса доносился несмолкаемый дробный стук молотков, вспыхивали огни электросварки.

— Скажите, Гванчжэ, почему верхолазы работают без страховочных поясов? К чему такое ухарство? — снова сделала замечание Гу Бонхи.

— Считают, что эти пояса лишают их свободы действий.

— Так нельзя, это может привести к печальным последствиям.

— Похоже, вы критикуете меня? — рассмеялся Хо Гванчжэ. — Но я целиком принимаю вашу критику.

Они поднялись почти что до самого верха. В это время раздался гудок, извещающий об обеденном перерыве. Рабочие стали спускаться. Гу Бонхи с сожалением подумала, что придется прервать восхождение. Но тут, как бы угадав ее мысли, Хо Гванчжэ сказал:

— Знаете что, раз уж мы дошли сюда, давайте дойдем до конца. Рабочие внизу долго не задержатся, скоро снова начнется работа.

— Давайте, — согласилась девушка.

Они взобрались на последнюю площадку. Ветер здесь пыл посильнее. Гу Бонхи невольно охватило необычайное возбуждение.

— Отсюда панорама завода выглядит еще красивее. Река, море, зеленеющие луга, строения… Завод все вобрал в свои объятия… Право, художественное панно нашей Родины. Вы согласны со мной?

Гу Бонхи вела себя непринужденно, она будто не замечала сдержанности Хо Гванчжэ, который часто о чемто задумывался.

— Да. Вы правы. Будто паришь на крыльях. Отсюда все выглядит величественнее.

— Гванчжэ, скажите, вы встречались с отцом? — Девушка наконец решилась спросить о том, что ее мучило.

— Да. — По лицу Хо Гванчжэ пробежала тень.

— Почему вы мне об этом не сказали? Я так ждала, что вы… Могли бы позвонить…

— Я не решился, не хватило смелости…

— Что? — В вопросе Гу Бонхи прозвучало недоумение.

— Скажу вам все откровенно. У меня изменилось мнение об отце. Даже во сне я не мог вообразить, что с отцом может произойти подобная метаморфоза. И от мысли, что отец причиняет вам столько огорчений, меня охватывал стыд.

— Как вы могли так думать? Верно, в последние дни ваш отец стал относиться ко мне весьма сдержанно, и я догадываюсь почему. Но вы-то его сын, кто же поможет ему, если не вы?

— Мне помочь отцу? О, вы не знаете моего отца. Вы думаете, мне удастся повлиять на него?

— И все-таки это более серьезно, чем вы думаете. Вспомните, сколько опрометчивых поступков ваш отец совершил, пока жил в Сеуле? Правда, позднее он осознал свои ошибки, но теперь готов наделать новых. И ваш прямой долг остановить его. Учтите, ответственность за поступки родителей в немалой степени ложится и на детей. Вы не согласны со мной?

Хо Гванчжэ любовался девушкой, в эти минуты она нравилась ему еще больше. Он был благодарен ей за проявление дружеского участия к судьбе отца, за верность их боевой дружбе, за их любовь.

— Благодарю вас, Бонхи. Я очень тронут. Поверьте, мне сейчас нелегко. Не знаю, как дальше собирается жить мой отец. До сих пор я старался не опозорить его имя, чтобы он мог гордиться мною, а теперь…

— В клинике у нас сейчас не все ладно. Юсон сделал операцию Сор Окчу по новому методу, но послеоперационный период протекает с осложнениями. Уже несколько дней у больной держится высокая температура, и никто не может сказать почему. А профессор в этой ситуации ведет себя как-то противоречиво. — И Гу Бонхи рассказала юноше о последнем совещании в отделении восстановительной хирургии.

— Вот как… — мрачно протянул Хо Гванчжэ.

— Вам надо как-то повлиять на отца, если вы действительно хотите ему помочь. Ваши родители живут вдвоем, без детей, без родственников. Одним словом, живут замкнуто. Это, как мне кажется, в какой-то мере сказывается на настроении профессора. Ведь, если я не ошибаюсь, они живут вдвоем уже много лет. Наверное, вам следовало бы жить вместе с ними.

— Я думал над этим. И отцу на днях говорил, что нам надо жить вместе. Обещал ему, как только закончу строительство домны, жить дома.

— Нет. Вам нужно перебираться домой немедленно. Этого требует нынешняя обстановка…

В это время на площадку, где находились молодые люди, поднялись бригадир монтажников и Мун Донъир.

— Мы вам не помешали? — лукаво улыбаясь, спросил бригадир.

Гу Бонхи смутилась.

— Нет, мы уже обо всем переговорили. А вот у вас тут рабочие нарушают технику безопасности, товарищ бригадир. Это никуда не годится.

Теперь пришла очередь смутиться бригадиру.

— Непременно учтем ваше замечание, — ответил он, краснея.

Зазвонил телефон, установленный на площадке. Врачей приглашали на обед. Все торопливо стали спускаться.

В помещении красного уголка находились Рё Инчже и прибывшие с ним терапевты. Они только что закончили осмотр рабочих. При появлении Мун Донъира и Гу Бонхи Рё Инчже спросил:

— Ну, как ваши дела? Мне думается, в общем состояние здоровья металлургов хорошее. Правда, придется взять с собой нескольких человек, положить в стационар.

— Я осмотрела доменный цех, сделала несколько замечаний по предупреждению производственных травм, — стала докладывать Гу Бонхи. — Кроме того, предложила организовать в цеху пост скорой медицинской помощи.

— Очень хорошо. Только не забудьте, пожалуйста, по возвращении сразу же отправить на завод необходимые медикаменты.

Во второй половине дня медики закончили профилактический осмотр рабочих и поздно вечером, изрядно уставшие, сели в машину. Прибежал Хо Гванчжэ с огромным свертком и вручил его Рё Инчже.

— Здесь медицинские инструменты. Не знаю, понравятся ли вам. Наши заводские умельцы делали. А в отдельном пакете, — добавил он, обращаясь к Гу Бонхи, — металлические стержни, мы их сделали по просьбе доктора Юсона. Передайте ему, что мы желаем успешной операции Хван Мусону. Скоро будет сделана и холодильная камера для отца. Я сам привезу ее.

Гу Бонхи в ответ лишь молча кивала головой и улыбалась. Наконец машина тронулась. Сквозь заднее стек ло машины девушка еще долго смотрела на удаляющуюся фигуру Хо Гванчжэ. Тревожные мысли не покидали ее до конца пути — как сложится у нее жизнь с Хо Гванчжэ?

5

Прошла неделя. Дин Юсон решил осмотреть Ли Сунпхара, которого оперировал Рё Инчже. Он размотал бинты и ахнул: швы вздулись и покраснели, все предплечье горело, естественно, поднялась и температура.

Ли Сунпхар метался, громко стонал. Дин Юсон кинулся к Рё Инчже.

— Сонсэнним, беда! У больного Ли Сунпхара…

— Что? Что случилось?

Рё Инчже не стал дожидаться ответа, он побежал в палату. Взглянув на воспаленную рану, он побледнел и обессиленный опустился на стул. «Опять неудача…» Он совершенно растерялся. Дин Юсон тоже не знал, что следует предпринять: то ли бороться с нагноением, то ли срочно оперировать больного.

Стремясь локализовать абсцесс, Дин Юсон начал вводить антибиотики, ставить компрессы, он поднимал и подолгу держал на весу руку больного, чтобы вызвать отток крови. Всю ночь он провел у постели Ли Сунпхара.

Казалось, усилия врача не пропали даром. Боль утихла, опухоль и температура постепенно спадали, больной перестал стонать. Но это было кратковременным улучшением, затишьем перед бурей — через два дня наступило резкое ухудшение. Дин Юсон расстроился — еще не прошел воспалительный процесс у Сор Окчу, а тут второй случай, есть отчего упасть духом, как-никак он лечащий врач больного.

Дин Юсон вторую ночь проводил возле Ли Сунпхара. Неожиданно в палату вошел Чо Гёнгу.

— Товарищ заведующий?! — Дин Юсон искренне обрадовался приходу Чо Гёнгу, но одновременно почувствовал себя в чем-то виноватым перед ним.

Чо Гёнгу молча отстранил Дин Юсона и стал осматривать рану больного. И в этот момент в палату вошли Рё Инчже и профессор Хо Герим.

— Вчера утром начался абсцесс, поднялась температура, да и рана выглядит прескверно, — доложил Дин Юсон заведующему отделением.

Однако Чо Гёнгу продолжал молчать. Казалось, он просто не слышит Дин Юсона. Его лицо помрачнело.

— Положение серьезное. Больного срочно в операционную, готовиться к операции! Я сейчас там буду, — распорядился Чо Гёнгу, а когда Дин Юсон и Рё Инчже увезли больного, он подошел к профессору.

Чо Гёнгу только что вернулся из Пхеньяна и сразу же направился в пятую палату узнать о состоянии здоровья Сор Окчу. Высокая температура держалась по-прежнему, и он, отдав необходимые распоряжения Гу Бонхи, пришел сюда.

— Дорогой профессор, мне непонятно ваше поведение. Как вы могли так поступить? — без обиняков заговорил Чо Гёнгу, будто он и не отсутствовал несколько дней.

Профессор удивленно поднял брови.

— Скажите, пожалуйста, как вы могли позволить довести больного до такого состояния? И в случае с Сор Окчу вы все время предрекаете неудачу! — Чо Гёнгу не на шутку разозлился, ему даже захотелось стукнуть кулаком по столу.

— Позвольте, коллега, что за странные обвинения? Давайте обратимся к фактам. Чем вы объясните появление воспалительного процесса у больной Сор Окчу? Я много думал, но вразумительного ответа не нашел. Мне кажется, просто этим методом пока оперировать нельзя. Что же касается состояния больного Ли Сунпхара, то оно вызвано отнюдь не порочностью метода, а тем, что Рё Инчже снова прооперировал больного неудачно. Такие неудачи случаются, — невозмутимо ответил профессор.

— По-моему, занимаемая вами позиция не делает вам чести. В отличие от вас я придерживаюсь иного мнения по поводу причин воспалительного процесса у Сор Окчу. Утром я говорил с женщинами, которые прежде лежали в одной палате с Сор Окчу… Оказывается, за несколько дней до операции девушка вымыла голову холодной водой и простудилась. Затем где-то подцепила вирус гриппа. Правда, к моменту операции больная поправилась, не под воздействием общего наркоза в ослабленном организме вирусы ожили и болезнь повторилась. Откуда взялись вирусы гриппа, я пока не знаю.

— Сомневаюсь, сомневаюсь.

— Поживем — увидим. Но суть вопроса не в определении причин воспалительного процесса, а в вашей позиции по отношению к происходящему. Вы с самого начала отвергали новый метод оперативного вмешательства, с самого начала предрекали ему неудачу.

— Это правда. Я и сейчас не верю в успешный исход операции. Именно поэтому я и не возражал, чтобы Ли Сунпхара оперировали методом трансплантации компактной кости.

— Зачем вы упорствуете, профессор? Последний рентгеновский снимок вторичного перелома руки больного Ли Сунпхара еще раз подтвердил слабые стороны этого метода. Вы сами все видели. Мы не отвергаем возможности его применения и знаем, что, пока не разработана другая методика подобных операций, он остается, к сожалению, единственным способом лечения больных. Но, как показывает практика, он малоэффективен. Неужели вам это не известно? А в каком состоянии находится больной Ли Сунпхар?

— Вы напрасно так волнуетесь, коллега.

— Я не волнуюсь. Я говорю, что вы разбиваете наши надежды, которые мы возлагали на вас, на вашу роль в развитии отечественной восстановительной хирургии. Как было бы замечательно, если бы вы серьезно попытались исследовать метод пересадки губчатой кости! Ведь этот метод открывает блестящие перспективы. Вы же знаете, сколько после войны осталось у нас инвалидов! Меня больше всего огорчает, что даже теперь, когда экспериментальным путем доказано его превосходство, вы продолжаете игнорировать этот метод. Почему? — Чо Гёнгу встал. — Уж коли я начал говорить, то я вам скажу все, профессор. Чем вы занимаетесь сейчас? Проблемами трансплантации кожной ткани, в том числе косметическими операциями. Слов нет, эти операции тоже являются частью восстановительной хирургии, и их, конечно, необходимо людям делать. Однако исправление незначительных дефектов кожных покровов, исследования, связанные с косметикой, сейчас не главное. Главное — это бороться за скорейшую ликвидацию увечий, полученных людьми на войне. Неужели вы можете спокойно заниматься косметикой в то время, когда партия призывает нас скорее возвратить людям здоровье, чтобы они могли вернуться к трудовой деятельности полноправными тружениками социалистического строительства?

— Уважаемый товарищ Чо Гёнгу, вы рассматриваете проблему однозначно. Можно ли заниматься восстановительной хирургией, исключив косметическую? Во многих странах существуют уже стационары косметической хирургии, — не сдавался профессор.

— Да, видно, наши взгляды относительно развития восстановительной хирургии в нашей стране расходятся принципиально. Мы хотим создать восстановительную хирургию, способную возвращать людям функциональные способности, а вы ратуете лишь за развитие одного направления — косметического. — Чо Гёнгу ни на йоту не хотел уступать профессору в принципиальном вопросе.

— Я бы попросил вас избегать крайностей. Скажите, пожалуйста, кто из настоящих исследователей способен рассматривать любую научную проблему, в том числе, естественно, и проблему восстановительной хирургии, однобоко? Это удел ограниченных людей. — Морщинистое лицо Хо Герима запылало негодованием.

Чо Гёнгу хорошо знал вспыльчивый характер профессора. Он немного поколебался, но потом решил довести спор до конца.

— Ваши доводы более чем абстрактны. Развитие науки должно быть подчинено требованию времени. На первом плане сейчас стоит задача создать все условия для победы дела революции, строительства социализма в нашей стране.

— Об этом я знаю не хуже вас. Скажите, если исключить косметическую хирургию, кто будет лечить последствия ожоговых ран или други> травм?

— Вы поставили вопрос совершенно в иной плоскости. Я тоже считаю необходимым лечить людей, получивших ожоги. Что ж, придется вернуться к нашему разговору еще раз.

Хо Герим ничего не ответил и устало опустился на стул.

— Прошу вас, подумайте хорошенько обо всем, а мне пора в операционную, — сказал Чо Гёнгу и вышел из комнаты.

Дин Юсон считал виновным во всем происшедшем себя и был очень расстроен. Он распорядился перевезти Ли Сунпхара в операционную и начал готовить его к операции. Рё Инчже пришел вслед за ним. Вскоре в операционную вошел и Чо Гёнгу.

Молча приступили к операции. Оперировал Чо Гёнгу, ассистировал Дин Юсон. Вскрыли старый шов. Рана загноилась, пересаженная костная ткань тоже была поражена гноем, из нее сочилась бурая жидкость. Кость не срослась, сохраняла подвижность.

— Товарищ Рё Инчже, взгляните, пожалуйста. Вот еще одно свидетельство несовершенства вашего метода. Вы и теперь будете утверждать, что этот метод эффективен?

Рё Инчже молчал. Он понял — это было больше чем неудача.

Чо Гёнгу вынул пораженный абсцессом трансплантат, промыл рану и наложил временные швы. Операция была закончена. Ли Сунпхара увезли на каталке, ушли медсестры.

— Доктор Рё Инчже, идите и вы домой. Потом обсудим, что делать с Ли Сунпхаром, — сказал Чо Гёнгу.

Рё Инчже безмолвно покинул операционную. Теперь в ней оставались двое — Чо Гёнгу и Дин Юсон.

— Присядем, — сказал Чо Гёнгу.

Дин Юсон покорно сел в кресло, в котором только что сидел Рё Инчже. Чо Гёнгу сел на стул напротив.

— Послушайте, Юсон. Когда вы начнете жить своим умом? — Выражение лица Чо Гёнгу не обещало ничего хорошего.

Дин Юсон недоуменно посмотрел на Чо Гёнгу.

— Почему вы, лечащий врач, довели больного Ли Сунпхара до такого состояния? — Чо Гёнгу, видимо, с трудом справлялся с охватившим его раздражением.

— Но я же не принимал участия в этой операции.

— Я хочу знать, почему вы не протестовали против нее. Вы лечащий врач, и прежде всего вы несете ответственность за больного. Если вы не принимали участия в операции, значит, вы считаете, что не несете ответственности за его здоровье? Это по меньшей мере наивно. Поймите меня правильно. Ваша пассивность равносильна отказу от метода трансплантации губчатой кости, которым вы оперировали Сор Окчу.

— Но ведь до сих пор мы не выяснили, по какой причине у Сор Окчу держится высокая температура.

— А вы ее выясняли?

— Право, я не знаю… к тому же и профессор… — промямлил что-то невразумительное Дин Юсон.

— И вы подняли лапки кверху. Видели, что делается не то, и промолчали!

— В конце концов…

— Вы трус! — Чо Гёнгу стукнул по столу кулаком и встал. Его глаза метали молнии.

Чо Гёнгу, как закончилось совещание, скорым поездом выехал домой. Несколько дней, пока шло совещание, он провел в беспокойстве. Как там без него в отделении? И он прямо с вокзала отправился в клинику. От дежурившей в пятой палате Гу Бонхи он узнал о тяжелом состоянии Ли Сунпхара. Чо Гёнгу был возмущен до глубины души.

«Ладно, с Хо Герима и Рё Инчже нечего взять, — думал Чо Гёнгу. — А Дин Юсон? Неужели он снова отступил?»

Чо Гёнгу пытался подавить душившую его злобу и, наконец взяв себя в руки, сказал:

— Вы потеряли веру в себя, смолчали, пошли на поводу у Рё Инчже. Хотите вы того или нет, но вы проявили трусость. Вы собственными руками задушили у больных веру в нас, врачей…

Дин Юсон молчал, он как-то весь сжался.

— Неужели вы забыли о девушке, которая легла на операцию, чтобы доказать вашу правоту? Вам не стыдно перед ней?

— Прошу вас… Не надо… Мне и так тяжело… — пробормотал Дин Юсон.

— Как по-вашему, какова цена молчания в споре с рутинерами? — продолжал возмущаться Чо Гёнгу. — Это капитуляция перед наукой! Больше того, идеологическая капитуляция! Сами того не ведая, вы поддержали профессора Хо Герима, ратующего за так называемую «передовую медицину», и тем самым растоптали первые ростки нашей новой медицины, выращенные с таким трудом.

— Я растоптал нашу медицину? Это уж слишком!

— Слишком? Нет, это факт. Скажите, пожалуйста, разве профессор Хо Герим и его приверженцы не выступили против вашего метода? И что же? Вы в конце концов капитулировали.

Дин Юсон не пытался оправдываться. Действительно, он не восстал, смолчал, не подумал, что пассивность в данном случае равноценна соучастию.

— Совсем недавно, слепо веря своему учителю, вы отказались от продолжения исследований. А как вы ведете себя сейчас? — Чо Гёнгу подошел к Дин Юсону и положил ему руку на плечо. После беспощадной критики он, видимо, решил немного успокоить своего молодого коллегу. — Так-то, дорогой Юсон.

— Вы правы, я вел себя беспринципно, — с трудом произнес Дин Юсон. Он тоже встал. — Если говорить откровенно, я растерялся, я до сих пор не пойму, почему у Сор Окчу держится такая высокая температура.

— Человек должен уметь сохранять спокойствие и уверенность в себе. Этому принципу необходимо следовать и в науке. Я был у Сор Окчу. Уверен, что температура не связана с произведенной операцией. Причина кроется в другом.

— В чем же? — встрепенулся Дин Юсон.

— Мне кажется, температуру вызвал неизвестный пока вирус гриппа, который активизировался в ослабленном организме больной после оперативного вмешательства. О том, что делать, я дал нужные указания Гу Бонхи. Пойдемте в пятую палату. На месте подумаем, что еще следует предпринять.

Чо Гёнгу очень просто разрешил сомнения Дин Юсона, и тот, совершенно обессиленный, некоторое время ничего не мог сказать. «Какой Чо Гёнгу удивительный человек, — подумал Дин Юсон, — и прекрасный специалист, и крупный исследователь, и замечательный товарищ».

— Операционное поле по-прежнему чисто, — продолжал Чо Гёнгу. — Я думаю, температура скоро спадет. Нам непременно нужно добиться выздоровления Сор Окчу. А вам, товарищ Юсон, следует уяснить, какой путь ведет к истинному коммунистическому гуманизму. И наконец перестаньте чувствовать себя учеником профессора, действуйте так, как велит вам ваша совесть.

6

Прошло больше месяца, рана на плече Ли Сунпхара зажила. Шов, временно наложенный Чо Гёнгу, зарубцевался. Настало время для третьей операции. Теперь, когда стало ясно, что операция, сделанная Сор Окчу, завершилась успешно — девушка выздоравливала, Ли Сунпхара наверняка надо оперировать тем же методом, размышлял Дин Юсон, и, скорее всего, Чо Гёнгу эту операцию поручит ему. А это, безусловно, приведет к ухудшению взаимоотношений между ним и Рё Инчже. Ведь Рё Инчже дважды терпел поражение в лечении Ли Сунпхара, и, если на этот раз операцию сделает он, рядовой врач, самолюбие заместителя заведующего отделением будет сильно задето и их взаимоотношения еще более ухудшатся. А Дин Юсону совсем не хотелось усугублять распрю, он жаждал одного: в обстановке дружеского взаимопонимания сосредоточиться на лечении больного Хван Мусона, вылечить его и тем самым претворить в жизнь свою заветную мечту.

На следующий день Дин Юсон зашел в кабинет Чо Гёнгу.

— Мне кажется, Ли Сунпхара уже можно оперировать.

— Как рана?

— Затянулась полностью. И больной спокоен.

— Тогда давайте оперировать.

— Только я хотел просить вас не привлекать меня к этой операции.

— Это еще что такое? Почему? Ваша позиция мне не понятна. — Чо Гёнгу с осуждением посмотрел на Дин Юсона.

— До сих пор больным занимался ваш заместитель. Зачем же мне переходить ему дорогу? — откровенно признался Дин Юсон.

— Вот что вас беспокоит! Во-первых, вы чрезмерно все преувеличиваете. А во-вторых, вопрос нужно решать с принципиальных позиций. Вы, я вижу, собираетесь работать с оглядкой на Рё Инчже? Так, что ли? — весело заключил Чо Гёнгу.

— Вы, конечно, правы. Разумеется, надо руководствоваться принципиальными соображениями, однако в жизни многое мешает этому.

— Юсон, в нашем деле эмоции должны отойти на задний план. Так что не стесняйтесь. Лучше ступайте и готовьтесь к операции. Покажите, на что вы способны. Профессор сейчас в командировке, и этот вопрос мы решим без него.

Дин Юсон не стал спорить. На следующий день он еще раз тщательно изучил историю болезни Ли Сунпхара и начал готовить больного к операции. И вдруг его срочно вызвали к Чо Гёнгу. В кабинете у заведующего отделением он застал Хо Герима. Профессор вернулся из командировки.

— Что же это такое? По-вашему, с моим мнением уже не стоит считаться? Вопрос об операции больного Ли Сунпхара требует серьезного обсуждения. Как это вы решили обойти меня?! — возбужденно говорил профессор, обращаясь к Чо Гёнгу.

— Но вы были в командировке, поэтому решение мы приняли без вас.

— Но почему так поспешно? Ли Сунпхара оперировать буду я. Я доведу лечение больного до успешного завершения.

Было ясно — профессор решил взять ответственность за судьбу Ли Сунпхара на себя, раз Рё Инчже дважды потерпел поражение, а он был как бы к этому причастен.

— Превосходно, сонсэнним. При обсуждении кандидатуры хирурга мы не осмелились назвать ваше имя, — сказал Чо Гёнгу. — Тогда на завтра и назначим операцию.

— Не возражаю. Только хочу предупредить. Поскольку безоговорочных доказательств, подтверждающих успех метода, которым оперировали больную Сор Окчу, пока нет, я буду оперировать прежним методом.

— Но зачем? — удивился Чо Гёнгу. — Больной Сор Окчу значительно лучше, температура уже спала.

— Пока она не встала на ноги и мы не убедились, что нога выдерживает вес ее тела, вопрос об успехе операции остается открытым.

— Но ведь неоднократные опыты на животных показали…

— Покажет будущее. А пока я пересажу Ли Сунпхару часть большой берцовой кости. Если есть более рациональное предложение, давайте обсудим его на консилиуме.

Профессор Хо Герим на практике решил доказать свою правоту. И для этого у него были некоторые основания.

Вчера, во второй половине дня, в клинику пришел рабочий с рыболовного траулера по фамилии Пак, которому год назад профессор сделал такую же операцию, только на ноге. В ординаторской в присутствии врачей рабочий выразил профессору за сделанную операцию сердечную благодарность — он сказал, что передвигается по палубе корабля совершенно свободно, притоптывал ногой, показывая, как надежно срослась кость. Профессор очень обрадовался приходу бывшего пациента. Он осмотрел его, ощупал ногу и велел сделать рентгеновский снимок…

— Хорошо. Пусть будет по-вашему, — согласился Чо Гёнгу.

На следующий день в хирургическом отделении состоялся консилиум, в нем принял участие заместитель главного врача по научной части. Профессор изложил свое мнение относительно операции методом трансплантации компактной кости. Он заявил, что этот метод не только подтвержден многолетней практикой клиницистов, но до сих пор считался, собственно, единственным методом при проведении подобных операций. Неудачи в случае с Ли Сунпхаром, которого уже оперировали дважды, он относит не на счет метода, а на счет квалификации хирурга. Успешный исход оперативного вмешательства в случае с Сор Окчу пока проблематичен. Поэтому надо оперировать Ли Сунпхара прежним методом, надо доказать его эффективность.

В словах профессора чувствовалось явное желание не только самому прооперировать Ли Сунпхара, но во что бы то ни стало добиться его излечения и тем самым укрепить свой авторитет, свою «башню из слоновой кости», возведению которой он посвятил без малого сорок лет жизни. После выступления профессора никто ему не возражал. Все желали профессору добиться успеха в такой сложной операции.

В заключение выступил заместитель главного врача клиники. Поскольку успех нового метода, опробованного при лечении Сор Окчу, по его словам, окончательно не подтвердился, а также учитывая тяжелое состояние больного Ли Сунпхара, требующее срочного оперативного вмешательства, он разрешает профессору Хо Гериму оперировать больного традиционным методом. Операцию решили делать на следующий день. Ассистентами назначили Дин Юсона и Гу Бонхи.

На следующий день Дин Юсон пришел в клинику первым. Вслед за ним пришли Чо Гёнгу, Рё Инчже и Гу Бонхи. С раннего утра Дин Юсона почему-то мучило необъяснимое беспокойство. Он был уверен, что операция пройдет успешно, ведь операцию будет делать сам профессор, однако какое-то неясное предчувствие беды, которое он старался подавить, все время не покидало его. Да, он будет ассистировать профессору, но ведь во время операции ведущему хирургу не скажешь: делайте так, а не этак.

В третий раз они будут делать одну и ту же операцию! Как все получится теперь?

Дин Юсон вымыл руки и вошел в операционную. Он все тщательно подготовил к операции, еще с вечера проверив все инструменты, включая скальпель, ножницы и иглы.

На каталке привезли больного, положили на операционный стол и приступили к введению наркоза. Скоро начнется операция…

Профессор Хо Герим уже перешагнул шестидесятилетний рубеж, его голову посеребрила седина, но он сохранил и острое зрение, и твердость руки. Завидная работоспособность позволяла ему каждую неделю делать не менее двух операций. В повседневной жизни он был медлителен, тяжело носил грузное тело, но стоило ему взяться за скальпель, как он сразу преображался — его движения становились энергичными, четкими, безупречно скоординированными. А глаза загорались вдохновенным блеском. Скальпель и иглы он ощущал так, будто они были естественным продолжением его пальцев.

Сейчас он сидел у себя в кабинете и листал свежие иностранные медицинские журналы. Как обычно, за тридцать минут до начала операции он появится в операционной…

Все шло по давно заведенному порядку: облачение в операционный костюм, стерилизация рук, надевание перчаток…

— Сонсэнним, больной находится в состоянии наркоза. Давление и пульс в норме. Общее состояние хорошее, — по-военному четко доложил Дин Юсон.

Профессор слегка кивнул головой и взял в руки скальпель. Белая шапочка у него низко надвинута на лоб, рот и нос скрыты под марлевой маской — открыта только узкая полоска лица, где поблескивают глаза. Профессор тщательно осмотрел шрамы от прежних операций и решительно сделал надрез. Дин Юсон внимательно следил за сигналами профессора. По еле заметному движению рук хирурга он моментально останавливал кровь, подавал нужные инструменты, раздвигал рану. Но вот обнажилась кость, и глаза профессора испуганно расширились.

О!.. — У Хо Герима неожиданно вырвался стон. Он обнаружил абсцесс, который надо было немедленно ликвидировать, чтобы избежать дальнейшего его распространения. Но тогда дефект кости станет еще больше, и никакое оперативное вмешательство уже не поможет. Многолетний опыт подсказывал профессору, что пересадка компактной костной ткани на такой обширный дефект не даст положительного результата. Он застыл в нерешительности. По его лицу струился пот. Медсестра марлевым тампоном осушила лицо профессора. В операционной наступила пугающая тишина.

— Это неординарный случай, — нарушил тишину профессор, — я не могу оперировать, как предполагал раньше. Необходимо немедленно собрать консилиум.

Чо Гёнгу согласился без колебаний.

— Хорошо. Проведем консилиум прямо в операционной, благо все врачи отделения находятся здесь. Сонсэнним, прежде всего прошу вас высказать ваше мнение.

Дин Юсон и Гу Бонхи чистой сухой марлей прикрыли у больного открытую рану. Взоры всех присутствующих обратились к профессору.

— Как видите, налицо заражение костных тканей. Обстоятельство непредвиденное. Костный дефект и так большой, а если очистить пораженные части, он станет еще больше. А это означает, что пересадка костных тканей исключена, более того — всякое лечение будет бесполезно. По-видимому, остается единственный выход — ампутация. — Профессор изложил свое мнение, не выпуская из рук скальпеля.

— Что? — чуть ли не вскрикнул Дин Юсон.

— Значит, вы предлагаете ампутацию? — спросил Чо Гёнгу.

— Это мы как раз и должны решить.

Про себя профессор уже давно принял решение, но высказать его вслух пока не решался. На него и так в последнее время косо смотрят.

— Надо избрать более разумный выход в сложившейся ситуации, — твердо сказал Дин Юсон.

— Какой же? — Профессор обежал взглядом всех врачей и остановился на Дин Юсоне.

Когда скальпель профессора обнажил у оперируемого кость, Дин Юсон сразу понял, что кость поражена абсцессом, следовательно, трансплантация компактной костной ткани исключалась. А что предпринять? Он оказался не готовым к такому повороту событий и чувствовал угрызения совести — вот так ассистент, не учел возможность такого варианта! Отказ профессора от операции испугал Дин Юсона. Что же делать? Пересадку компактной костной ткани применять нельзя, значит, надо пересаживать губчатую кость. Иначе ампутация. И Дин Юсон смело заявил:

— Предлагаю оперировать Ли Сунпхара тем же способом, каким оперирована Сор Окчу. Мне кажется, это единственный выход из создавшегося положения. Кости соединить металлическим стержнем, все пространство вокруг выложить несколькими слоями губчатой кости, узкими и длинными пластинами. Отторгнуть необходимый материал от двух подвздошных костей.

— Вы уверены, что это даст положительный эффект?

— Да. Думаю, что даст.

— Но вы же знаете, что подвздошная кость сама по себе не велика? Откуда же вы возьмете столько материала?

— Безусловно это не просто, но я думаю, что найти можно.

— Сонсэнним, больной в критическом состоянии. По-моему, стоит принять предложение доктора Юсона. Сейчас все методы хороши, — сказал Чо Гёнгу.

— Нет, не все. Этот вариант причинит больному еще большие мучения. Хотя бы из сострадания этого не следует делать, — с угрюмым выражением лица упорствовал профессор.

— А что предлагаете вы? — Дин Юсон уже понял замысел профессора и ждал ответа.

— Я предлагаю удалить пораженный участок, прочистить рану и, укоротив кости, срастить их. Больной, естественно, останется инвалидом. Но это будет истинным проявлением сострадания.

— Что? Инвалидом?

Дин Юсон не исключал подобную возможность, но, услышав этот вариант из уст профессора, он вздрогнул и побледнел от негодования.

— Это невозможно. Мы не имеем права так посту пить. Я, как лечащий врач, против этого варианта. Из моего лексикона давно исчезло слово «инвалид». Когда я его слышу, меня бросает в дрожь.

Дин Юсон впервые за время знакомства с Хо Геримом так открыто восстал против него.

Вот как! Лицо профессора побагровело. Неожиданный удар ему нанес его ученик, всегда послушно следовавший за ним, всегда смиренно внимавший ему. Какая неблагодарность! Подумаешь, новое светило!

— Послушайте, Юсон, что дало вам право вести себя так нескромно? — Профессор с усилием сдерживал гнев.

— Сонсэнним, это не нескромность. До сегодняшнего дня я искренне уважал вас. Но это было слепое следование за вами. Я не разделяю сейчас вашу точку зрения. Она ошибочна. Я не могу допустить, чтобы человека превратили в калеку.

— Остановитесь! Вы ведете себя вызывающе!

Скальпель в руках профессора задрожал. Ущемленное самолюбие яростно восстало. Он впервые за последние сорок лет столкнулся с таким открытым неповиновением, по существу, своего подчиненного.

Профессор чувствовал, что за последнее время из-за конфликта между ним и Чо Гёнгу его научный авторитет сильно пошатнулся. А сегодня ему нанес удар и Дин Юсон. Выступление Дин Юсона он посчитал оскорбительным для себя, это было сознательным ущемлением его авторитета как ученого. Наконец, должен же он иметь чувство собственного достоинства, которым он так дорожил. Нет, этого терпеть нельзя!

— Я не могу разделять с вами ответственность за судьбу больного. Делайте что хотите. Я умываю руки. — Профессор положил на столик скальпель, еще раз сердитым взглядом посмотрел на Дин Юсона и стремительно вышел из операционной.

— Куда же вы, профессор? — Дин Юсон не ожидал такой реакции со стороны своего бывшего учителя.

— Сонсэнним! — Гу Бонхи, желая вернуть профессора, выбежала следом за ним из операционной.

Но профессор не отозвался. Громко хлопнула входная дверь. Будто подгоняемый этим звуком, направился к двери и Рё Инчже, но на полпути, видимо, передумал уходить и вернулся на прежнее место возле операционного стола.

Дин Юсон каким-то рассеянным взглядом смотрел на оставленный профессором скальпель. У него вдруг потемнело в глазах. Волей случая он принял на себя ответственность за судьбу человека, распростертого перед ним на операционном столе. Еще раз хлопнула входная дверь. Дин Юсон поднял голову в надежде увидеть про фессора, однако вместо него вошла расстроенная Гу Бонхи. Она бессильно опустилась на стул.

Все выжидающе смотрели на Дин Юсона.

Чо Гёнгу стоял у дверей со скрещенными на груди руками.

— Что ж, попробуем справиться своими силами, — прервал он молчание. — Операцию продолжите вы, Юсон, я буду вам ассистировать. — В голосе Чо Гёнгу явно слышалось осуждение поступка профессора.

Чо Гёнгу и Гу Бонхи отправились мыть руки.

Дин Юсон подошел к операционному столу, его лицо за эти несколько минут заметно осунулось.

— Что ж, начнем, — сказал он, когда Чо Гёнгу и Гу Бонхи вернулись в операционную.

— Юсон, поступайте так, как вы считаете нужным.

И смелее, — поддержал коллегу Чо Гёнгу.

Операция длилась долго, Дин Юсон очень устал, но, даже держа в руках скальпель, он не переставал думать о неблаговидном поступке профессора.

«Все же надо будет после операции зайти к нему», — подумал Дин Юсон, но прежнего уважения к учителю он уже не чувствовал.

7

Гу Бонхи не находила себе места. Когда профессор покинул операционную, она выбежала вслед за ним, звала его, но он не дал себе труда даже обернуться. Горькая обида наполнила сердце девушки.

После операции она еще долго сидела задумавшись в операционной. «Как теперь сложатся взаимоотношения между профессором и Дин Юсоном? Что будет с профессором?» Сейчас она уже сочувствовала профессору, который, видимо, тяжело переживает этот инцидент.

И тут она вспомнила, что завтра профессор выступает на совещании врачей, а халат у него требует стирки. Пожалуй, никто об этом и не вспомнит, ведь этот халат висит у него в кабинете. И она решила проявить внимание — забрать халат, вечером его выстирать, а утром повесить на место. Пусть хоть так она позаботится о профессоре — сейчас, когда он очень расстроен.

По дороге в профессорский кабинет она на минуту зашла в пятую палату навестить Сор Окчу.

— Ну как, подружка, себя чувствуешь? — Гу Бонхи взяла руку Сор Окчу в свою.

— Спасибо. Сейчас хорошо. Температура спала, аппетит появился. Даже немножко поела. — Сор Окчу улыбнулась. — А у вас ничего не случилось? Что-то ты какая-то расстроенная.

— Нет, Ничего, — Гу Бонхи сделала паузу. — Ну, я пойду, я ведь на минутку забежала, мне еще надо к Юсону, потом поговорим. Хорошо? Ты уж извини.

Сор Окчу с недоверием посмотрела на подругу, но больше ни о чем спрашивать не стала.

В кабинете профессора горел свет. Значит, он у себя, подумала Гу Бонхи. Вошла она не сразу — как-то вдруг оробела. Потом постучала. Никто не отозвался. Тогда она тихонько приоткрыла дверь. Вот так штука — в кабинете за столом, где профессор обычно принимал посетителей, сидел Дин Юсон, а профессор в неподвижной позе стоял у окна. Его покатая спина на фоне темного окна, казалось, сгорбилась еще больше. Оба молчали. Гу Бонхи вошла, профессор даже не обернулся. Девушка, прижав руку к груди, взглядом извинилась перед Дин Юсоном и на цыпочках подошла к вешалке, где всегда висел халат профессора. И тут Хо Герим резко обернулся. Увидев, что Гу Бонхи снимает его халат, он остановил ее жестом.

— Что вам надо? — спросил он, хотя прекрасно знал, зачем Гу Бонхи пришла. Ему было известно, что она тайком стирает его служебный халат.

— Я вспомнила, что завтра совещание, и хотела… — Гу Бонхи совершенно не знала, как себя в эту минуту вести.

— Оставьте халат и уходите, — сказал профессор ледяным тоном.

— А как же… — Гу Бонхи совсем растерялась. Она испуганно вскинула на профессора глаза, машинально сняла с вешалки халат и перекинула его через руку.

— Повесьте халат на место. Лучше скажите, по какому праву вы позволяете себе вовлекать в паши служебные дела членов моей семьи, вносите в нее раздор? Так интеллигентные люди не поступают.

— Вы о чем? — почти простонала Гу Бонхи, она начала догадываться, о чем идет речь. Наверное, после ее беседы с Хо Гванчжэ между отцом и сыном состоялся нелицеприятный разговор.

— А вы не знаете? Я прошу вас не вмешиваться в наши семейные дела.

Профессор был резок, казалось, что всю злость, накопившуюся за день, он решил обрушить на Гу Бонхи.

— Сонсэнним, это уж слишком, — вмешался в разговор Дин Юсон. — Она же ни в чем не виновата. Неужели вы не замечаете, сколько такта она проявляет, чтобы сохранить искренние отношения, возникшие между вашим сыном и ею?

Заступничество Дин Юсона вывело девушку из шокового состояния.

— Сонсэнним!.. — воскликнула она и выбежала из кабинета.

А за дверью гремел голос профессора:

— И вы помолчите! Я и от вас ничего хорошего не жду. Вы оказались неблагодарным. Прошу вас, оставьте меня одного. Мне сейчас очень тяжело.

Голос профессора был слышен и в коридоре.

У Гу Бонхи голова шла кругом. «Что же это такое? Что же будет дальше?..»

Обиженная, охваченная беспокойством, ушла Гу Бонхи из клиники Шла она наугад, куда глаза глядят. Надо было бы идти домой, но в таком настроении оставаться одной ей не хотелось. Увидеть бы Хо Гванчжэ, поговорить с ним, но звонить ему у нее не хватило смелости.

Уже давно пробило десять часов, а Гу Бонхи все бродила в одиночестве по пустынным улицам города.

В девять часов вечера Хо Гванчжэ на служебном автобусе вернулся домой. Он поужинал и пошел в свою комнату, чтобы еще раз проверить график работы последнего этапа строительства второй доменной печи. Нелегко ежедневно трястись в автобусе на работу и обратно, но он терпеливо сносил неудобства. Его присутствие радовало родителей, да и Гу Бонхи советовала жить ему дома.

Когда Хо Гванчжэ объявил родителям, что он будет жить с ними, больше всех обрадовался профессор. Он выделил сыну просторную комнату с ондолем, и Хо Гванчжэ тут же перевез свой нехитрый скарб из общежития домой. Комната ему нравилась. В ней было все, что нужно одинокому молодому человеку: удобный письменный стол, на котором стояла настольная лампа с зеленым абажуром, шкаф, диван. На стол, рядом с лампой, он поставил семейную фотографию в рамке. На ней была снята вся семья; когда они жили еще в Сеуле: отец, мать и четверо детей. Профессор после переезда сына в первый же вечер зашел к нему в комнату и был очень тронут, увидев эту фотографию. Он знал, что сын и на фронте помнил о семье — носил фотографию в нагрудном кармане гимнастерки.

Казалось, с приездом сына в семье воцарится покой. Но это только казалось. На самом деле отношения между отцом и сыном оставались натянутыми. Даже за то недолгое время, что Хо Гванчжэ уже жил дома, между ними частенько вспыхивали горячие споры. Однако юноша не мог похвастаться, что ему удается в этих спорах брать верх. Напротив, он хорошо понимал, что, несмотря на все старания добиться успеха, они с отцом все больше отдаляются друг от друга. Полоса отчуждения становилась все шире. Хо Гванчжэ прилагал немало усилий для сближения, он старался предостеречь отца от повторения прошлых ошибок, но профессор не прислушивался к словам сына. И с каждым днем на душе у юноши становилось все тяжелее.

Часы пробили десять. Хо Гванчжэ, как обычно, зашел в кабинет отца и завел будильник на его письменном столе. Невольно взглянул на статуэтку «Мыслитель», стоявшую на книжной полке. Эту статуэтку профессору подарил один скульптор, когда они жили еще в Сеуле. Профессор очень дорожил статуэткой, считал ее символом поиска и созидания. А сейчас Хо Гванчжэ подумалось, что отец, подобно этой скульптурной миниатюре, равнодушно взирает вокруг, безразлично относится к любым событиям в окружающем мире, проявляя интерес лишь к ограниченным научным поискам. Ведь даже во время войны он замыкал свою жизнь в рамки чистой науки. Отец, как и эта фигурка, подумал юноша, не претерпел никаких изменений. Он мыслит прежними категориями, живет вне времени и пространства, равнодушен к новым веяниям, к изменившейся политической ситуации. И все старые привычки сохранил: любит ночи напролет играть в шашки, затевает выпивки с Рё Инчже. Даже к больным, по словам Гу Бонхи, относится без должного тщания. Он не видит в них строителей новой жизни. Да и в науке придерживается устаревших взглядов.

И снова в памяти замелькали картины последних лет жизни в Сеуле, в частности поведение отца. А эти воспоминания всегда смущали душевный покой юноши.

С чувством беспокойства Хо Гванчжэ ждал возвращения отца. Наконец хлопнула входная дверь, и в прихожей показался профессор.

Хо Гванчжэ поспешил ему навстречу и, как обычно, принял из рук портфель.

— Что так поздно, отец? — спросил он настороженно.

Профессор с сердитым выражением лица молча прошел в кабинет. Там он снял верхнюю одежду и, побросав ее против обыкновения куда попало, тяжело опустился на диван и закурил. Курил он глубокими затяжками, словно этим хотел унять клокочущее в нем негодование.

— Отец, что с вами? Что-нибудь случилось? — Хо Гванчжэ собрал разбросанную одежду и повесил ее на место.

— Нет, каков! Какая черная неблагодарность!.. — бормотал профессор.

Хо Гванчжэ ждал. Ясно, у отца с Дин Юсоном произошла очередная стычка, подумал он. Юноша все время, с тех пор как жил дома, прилагал все усилия, чтобы сложные взаимоотношения врачей с отцом не переросли в открытый конфликт. Но, видимо, его старания были напрасны, и от сознания этого в нем вскипела обида. Но все-таки надо проверить, не ошибся ли он.

— Отец, скажите, что случилось? Неудачно прошла операция?

— Пусть они ее делают сами. Я ушел из операционной. Нет, каков нахал!

— Как ушли? А как же больной?

— Что? Больной? Я теперь к нему не имею никакого отношения. За все последствия несут ответственность они.

— Но как же можно так говорить?

Что это с отцом? До чего он дошел? Юноша уже не владел собой.

— Отец, вы в своем уме? — повысил он голос. — Как это можно уйти из операционной? Оставить больного на столе?.. Выходит, для вас главное — ваш авторитет, а что станет с больным — это неважно, пусть хоть умрет? Так, что ли?

Упрек пришелся по больному месту. Профессор не знал, что ответить сыну, и лишь пробормотал:

— Ты говоришь глупости.

— Для вас, кажется, человеческая жизнь стала отвлеченным понятием. Но это же равносильно преступлению. Вы катитесь в пропасть! — Хо Гванчжэ до того разгорячился, что уже был не в силах справиться с собой.

А профессор сидел и молчал, словно гневные тирады сына погасили накопившееся в нем раздражение.

— Отец! Вы забыли свою жизнь в Сеуле. Благодаря социальной справедливости нашего общества вы стали слишком хорошо жить и вычеркнули из памяти свое прошлое. А помните, как вы плакали над телом Сончжэ, убитого американскими варварами? А ведь это ваше неразумное поведение привело его к гибели… Вот о чем вам надо помнить всегда!..

Хо Гванчжэ больше не мог оставаться в кабинете. Он бросился к себе, быстро переоделся и выбежал на улицу. Он никак не мог унять вспыхнувшее в нем раздражение против отца. Как ему сейчас недостает Гу Бонхи!

— А-а-а! — простонал профессор, обхватив руками голову. Все его тело тряслось как в лихорадке.

В кабинет вошла жена.

— Как вы ведете себя в обществе сына! Вставайте, идите ужинать. — Жена, видимо, тоже не одобряла поведение мужа.

Профессор с трудом поднялся. Ужинать он не стал. Пошатываясь, он перешел в спальню и там со стоном повалился на кровать.

8

Профессор лежал с закрытыми глазами, но не спал. Его мучили кошмары. Какую непоправимую ошибку он совершил! Что теперь его ожидает? Ему казалось, что он блуждает в каком-то бесконечном лабиринте, из которого нет выхода. Неужели он уже никогда не обретет спокойствия? Как нелепо все получилось. Но неправда, что он ведет такую же жизнь, как когда-то в Сеуле. Ведь он дал себе слово, что эта жизнь никогда не повторится.

Перед мысленным взором профессора проходили страшные картины того времени…

Тревожная ночь в оккупированном Сеуле… В город ворвались американцы, щелкают винтовочные выстрелы, не смолкают крики арестованных, стоны раненых. Никто не знает, останется ли в живых этой ночью.

Весь день прошел в суматохе. Совершенно обессиленный всеобщим смятением, профессор бросился в мягкое кресло, расслабился и закрыл глаза. Пронеслись противоречивые мысли.

Коллеги по институту, готовясь отступать, еще утром зашли к нему, пригласили ехать вместе с ними, но он разочаровал их — отказался. Конечно, у него на то были веские причины — дети. Он беспокоился и о младшем сыне, который добровольно записался в ополчение, и о старшем, работавшем в научно-исследовательском институте при американской армии.

Сам Хо Герим окончил Сеульский медицинский институт и лелеял мысль со временем сделать своего старшего сына Хо Сончжэ знаменитым врачом, который нследовал бы его дело. Он даже хотел отправить сына ка учебу в Америку, однако у него недоставало средств осуществить свой замысел. Однажды Хо Сончжэ сказал отцу, что американский научно-исследовательский медицинский институт принимает по конкурсу корейцев в качестве переводчиков и ассистентов и что он решил пойти туда попробовать свои силы. Его прельщала возможность познакомиться с американской медициной. Профессор одобрил это намерение.

Сначала Хо Сончжэ учился в Пусане, затем его куда-то перевели. С тех пор от него не было никаких вестей, словно он в воду канул. Началась война, наступления чередовались с отступлениями, возникли беспорядки, вызванные войной, а о сыне ничего не было известно. Беспокойство ни на минуту не покидало профессора. Но вот Сеул захватили американские войска, и у него появилась надежда что-либо узнать о судьбе сына. Вполне возможно, что именно это обстоятельство удержало его и он не отступил на Север. К тому же он надеялся, что его-то уж не тронут — он будет лечить солдат южнокорейской или американской армий так же, как лечил еще недавно солдат Народной армии Севера…

Он провел эту ночь без сна, не сомкнув глаз. Наступало утро. Вскоре в кабинет вбежала испуганная младшая дочь Хёнми.

«Папа, — заговорила она взволнованно, — американские солдаты установили на песчаных дюнах у реки пулеметы и расстреливают там людей. Рассказывают, что убили студента из соседнего дома».

«Это война, доченька. На улице неспокойно, больше не выходи из дома».

Профессору уже было известно, что солдаты американской и южнокорейской армий успели расправиться с тысячами сеульцев. Сеул буквально утопает в крови. И он, врач, работающий во имя сохранения жизни человека, возмущался чудовищными злодеяниями американских агрессоров. Он никак не предполагал, что люди, называющие себя носителями «американской культуры», дойдут до таких зверств.

После полудня в дом профессора пришел южнокорейский офицер. Хо Герим лежал на диване и даже не подумал встать. На лице офицера появилась ироническая ухмылка.

«Любопытно, у кого это профессор Хо Герим надеется найти защиту, что позволяет себе подобную дерзость? И потом, может ли врач оставаться в бездействии, когда солдаты нашей армии страдают от ран? Уж не думает ли он, что это сойдет ему с рук?» — Офицер сознательно говорил очень громко, чтобы его слова слышала и хозяйка дома.

Профессор даже не пошевелился. Как он мог лечить их? Это же кровожадные звери. Они уже истребили тысячи невинных людей! Человеческую жизнь они ни во что не ставят! Нет, он не пойдет к ним.

Офицер ушел, так и не получив согласия профессора. А профессор все более утверждался в мысли, что чистые руки врача не могут врачевать безжалостных солдат, без колебаний совершающих злодейские убийства. Как непохожи солдаты Народной армии на эту ужасную солдатню!

На следующий день из военного комиссариата пришла повестка. В угрожающем тоне профессору предписывалось явиться в военный лазарет. Он не явился. Прошел еще день.

В этот день поздно вечером профессор лишь проглотил несколько ложек риса и сел за письменный стол. Выдвинув ящик, он достал несколько книг, оставленных ему при отступлении Чо Гёнгу и Дин Юсоном. Он с удивлением заметил, что начинает тосковать по этим людям, да и вообще по всем, кто отступил на Север. И эта тоска с каждым днем все более усиливалась, особенно тогда, когда в городе начались массовые расстрелы. И чтобы хоть как-то унять эту тоску, он по вечерам садился за оставленные ему книги. Разумеется, он их уже читал в свое время, но сейчас почему-то его все время тянуло именно к этим книгам, хотелось их перечитывать. Устроившись поудобнее, он погрузился в чтение. Вдруг раздался стук в ворота. Сперва еле слышный, потом более громкий. Он испуганно захлопнул книгу, встал и прислушался. Кто-то снова постучался. Он услышал, как жена отворила входную дверь и спросила:

«Кто там?»

«Мама, это я, Сончжэ», — донесся еле слышный голос.

Профессор вышел из кабинета и торопливо спустился по лестнице вниз.

«Кто? Сончжэ? Это ты, сынок?» — возбужденный голос жены уже звучал во дворе.

Профессор выглянул во двор. В проеме ворот, освещенный светом из комнат, в форме солдата американской армии стоял сын. На лице его застыл страх.

Жена профессора быстро впустила его во двор.

«Сынок! Ты откуда?» — спросила она.

«Мама, тише. Войдемте скорее в дом».

Хо Сончжэ боязливо оглянулся, обнял мать за плечи и поспешно вошел в дом. Профессора охватило беспокойство — кажется, с сыном что-то стряслось.

«Отец дома? Мне надо его видеть», — торопливо сказал Хо Сончжэ.

«Дома».

«Он, наверное, в кабинете?»

Но профессор уже шел сыну навстречу.

«О, Сончжэ!»

«Здравствуйте, отец! Ну как вы тут?»

«Пока со мной ничего не случилось. А что? Пойдем ко мне в кабинет, там и поговорим». — Профессор взял сына под руку и повел наверх.

Они поднялись на второй этаж, а тем временем жена и старшая дочь Хёньян уже гремели посудой на кухне, готовя что-нибудь поесть.

«Ты еще работаешь у американцев?» — спросил сына профессор, когда они пришли в кабинет.

«Да».

«Ну, и как? Хорошо у них поставлена военная хирургия?»

Правда, зная, что творится в городе, профессор не надеялся услышать что-либо интересное, но ему хотелось узнать мнение сына об американских медиках, с которыми тому пришлось работать.

«Отец…» — с отчаянием начал Хо Сончжэ, но, не закончив фразу, встал, подошел к окну, раздвинул занавески и выглянул на улицу. Он весь дрожал от страха.

«Что с тобой, Сончжэ? Что случилось?»

«Отец, я ведь был в изоляторе в американском военном лагере и сбежал оттуда. Если американцы узнают, где я, меня сразу арестуют».

«В изоляторе? Что это значит? За что ты попал туда? За какие преступления?»

«Я вам сейчас все расскажу, отец. У них в институте корейцев используют как подопытных животных, на них проводят различные опыты, прививают им инфекционные болезни. Большинство гибнет, им вводят, например, бациллы, вызывающие газовую гангрену, и гниющие конечности безжалостно ампутируют. Берут у здоровых различные органы и используют их для лечения своих раненых. И меня как свидетеля их тайных преступлений изолировали. Они боятся, что их варварские опыты получат огласку, и, видимо, решили и меня ликвидировать. Поэтому я…»

И Хо Сончжэ подробно рассказал обо всех ужасах, свидетелем которых невольно был. Он говорил прерывисто, с паузами, голос его дрожал — его лицо дышало ненавистью к американским палачам и отвращением к самому себе.

«Отец, достижения американской медицины оказались химерой. Я сделал неправильный выбор и больше не мог обманываться, насиловать свою совесть, поэтому я и сбежал. Но, кажется, мне пришел конец». — Хо Сончжэ заплакал. Он плакал и от злости, и от бессилия.

В мрачном молчании профессор выслушал рассказ сына. Его морщинистое лицо подергивалось в нервном тике. Вот так хваленая американская медицина! Палачи, а не медики!

Профессор надолго задумался. Кажется, он жил до сих пор в своей «башне из слоновой кости» слишком беспечно. Общественные коллизии не задевали его, он их сторонился. Его интересовала только наука. Но теперь и этому, видимо, приходит конец. Он почувствовал какую-то душевную опустошенность. Потом его охватила злоба. Что же это происходит! Всюду льется кровь! Гибнут невинные люди. А какие страшные злодеяния совершают американцы, о чем рассказал ему сын.

«Отец, что мне делать? Где спрятаться?»

Отчаяние, сквозившее в голосе сына, острой болью отдавалось в груди профессора. Что же сыну посоветовать? Профессор не успел ответить — у дома, заскрипев тормозами, остановились американские джипы. По воротам, затем по входным дверям бесцеремонно застучали ногами. Хо Сончжэ заметался по комнате.

«Отец, это американцы! Они следили за мной…»

Охваченный страхом Хо Сончжэ дрожал как осиновый лист. Профессор силился сохранить хладнокровие, он хотел с достоинством встретить незваных гостей. В кабинет ворвался американский офицер, следом за ним вбежали полицейские. Они окружили Хо Сончжэ и профессора.

«Что это значит? Как вы ведете себя в чужом доме? Я профессор медицины…»

Профессор старался держаться независимо, однако офицер даже не удостоил его ответом. Он положил руку на плечо Хо Сончжэ.

«Вы арестованы! Мы не зря за вами следили. Вы оказались бесчестным человеком, нарушив подписанное вами соглашение. Следуйте за нами!»

Но ни Хо Сончжэ, ни профессор не двигались с места. Офицер подал знак полицейским. Те бесцеремонно схватили Хо Сончжэ под руки и потащили к двери. Хо Сончжэ взглядом попрощался с отцом. Он уже поборол страх и шел спокойно. Жена профессора стояла на площадке второго этажа и беззвучно плакала.

«К сожалению, ваш сын стал преступником и понесет заслуженное наказание», — уходя, заявил профессору офицер.

Профессор остался один. «Что делать? Как спасти сына?» — думал он, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Он подошел к окну и с силой распахнул его.

Арестованного вывели на улицу. Жена профессора бежала к воротам. Следом за ней бежали дочери — Хёньян и Хёнми, но дальше ворот их не пустили.

«Ты — изменник. Америка не прощает изменников…» — шипел сквозь зубы офицер.

Профессор больше не мог оставаться в бездействии, он выбежал на улицу.

«Вы не смеете насильно увозить моего сына!»

«Пошел вон!» — рявкнул офицер.

«Я не отдам сына. Он ни в чем не виноват!» — Профессор попытался схватить сына за руку.

Офицер вытащил пистолет. Но в этот момент за спиной Хо Сончжэ раздались выстрелы. Это стреляли полицейские.

«А-а-а…» — застонал Хо Сончжэ и покачнулся.

«Что вы делаете!» — закричала жена профессора и кинулась к сыну, но путь ей преградила винтовка полицейского. Хо Сончжэ сделал несколько неуверенных шагов и упал.

«Сончжэ! Сончжэ! Сынок!» — Жена профессора оттолкнула полицейского и подбежала к сыну. Она пыталась приподнять его.

Хо Герим будто окаменел. Он не мог поверить случившемуся. Его глаза горели ненавистью. Словно испугавшись этих глаз, офицер молча прыгнул в машину. Его примеру последовали и полицейские…

Профессор бросился к лежавшему на земле сыну. Хо Сончжэ не подавал признаков жизни. Профессор обнял его и легонько потряс в надежде, что к сыну вернется сознание. Хо Сончжэ с трудом приоткрыл плотно сомкнутые веки. Он узнал отца и сжал его руку. Потом что-то прошептал.

Профессор приблизил ухо к губам сына.

«О-те-е-ц…»

«Да, это я, Сончжэ».

«О-тец, я жи-и-л непра… А вы не…» — Не закончив фразы, он глубоко вздохнул и затих.

«Сончжэ!» — Профессор тормошил сына, но Хо Сончжэ уже не мог сказать ни одного слова. Его глаза застилала смертельная пелена.

В пугающей неподвижности смотрел профессор на мертвого сына. Свет, падавший из окон второго этажа, смутно освещал распростертое на заснеженной улице неподвижное тело. Хлопья снега, медленно кружась, бесшумно опускались на лицо мертвеца. Громко плакавшие жена профессора и дочери неожиданно смолкли. Они, будто сговорившись, одновременно посмотрели на профессора. В их глазах застыл немой укор ему, отцу и мужу, виновному в трагической гибели сына. Не выдержав их взглядов, профессор понуро поплелся в дом.

Да, он оказался слабым человеком, жил и поступал, исходя только из своих желаний. Наверное, его ждет одинокая, тоскливая старость. Как жгут его душу предсмертные слова сына. Да, он всегда придерживался принципа «наука вне идеологии», он не касался даже в мыслях политики, и вот результат — гибель любимого сына. Что же предпринять? Искать связи с младшим сыном, который ушел на Север? Как ему сейчас не хватает Чо Гёнгу и Дин Юсона, да и их друзей, которые с первых дней освобождения Сеула окружали его заботой и вниманием. Но он обманул их надежды, проявил непонятное упрямство — остался здесь и разрешил Сончжэ работать у американцев. И что же? Сын погиб. Вот к чему привела в конце концов жизнь в «башне из слоновой кости», которую он воздвиг собственными руками, — к катастрофе! Даже близкие ему люди — жена и дочери — обвиняют его. На нем кровь родного сына.

«Где же выход?» — думал профессор. Выход оставался один — пробираться на Север, где сражается младший сын Хо Гванчжэ и его товарищи по борьбе Чо Гёнгу и Дин Юсон. Надо быть вместе с ними, ибо истинная цель врача — жить и работать во имя здоровья сотен и тысяч трудящихся; этой цели служат Дин Юсон и его друзья…

На следующий день Хо Герим похоронил сына. В тот день он получил подряд два предписания явиться в военную комендатуру, однако не пошел. Тогда полиция нагрянула к нему. Он встретил полицейских с достоинством. Он знал, что его ждет тюремная решетка, и шел на это. Потом, когда Народная армия вошла в Сеул, он вышел из тюрьмы и стал работать в военном госпитале, затем, получив разрешение, переехал в Пхеньян…

Все эти картины прошлых лет вновь промелькнули перед ним во всей своей страшной обнаженности. Что же будет теперь с ним после всего случившегося в операционной? Профессор ворочался в постели всю ночь и только перед рассветом забылся в беспокойном сне.

9

Хо Гванчжэ чуть ли не бегом бросился в клинику. Но в отделении восстановительной хирургии ему сказали, что Гу Бонхи уже ушла. Тогда он решил идти к ней домой. Он пошел по улице, вдоль молодежного парка. И тут его внимание привлекла девушка в темно-синем костюме с зеленой сумкой в руке. Да это, кажется, Гу Бонхи! Хо Гванчжэ догнал девушку.

— Бонхи!

Девушка от неожиданности вздрогнула и остановилась.

— Ой, это вы, Гванчжэ?

После всего случившегося сегодня в операционной и в кабинете у профессора настроение у нее было подавленное, ей хотелось плакать. Удрученный вид девушки насторожил Хо Гванчжэ.

— Бонхи, я заходил к вам в клинику, но мне сказали, что вас нет, и я шел к вам домой.

Гу Бонхи поняла, что Хо Гванчжэ, видимо, имел с отцом тяжелый разговор и теперь искал встречи с ней.

— Пойдемте в парк, мне нужно кое о чем вас спросить, — сказал Хо Гванчжэ.

Молодые люди медленно повернули к парку. Они шли рядом, но тягостное молчание разделяло их. Хо Гванчжэ не решался заговорить, боясь, что Гу Бонхи скажет ему самое страшное, а девушка хотя и считала своим долгом рассказать Хо Гванчжэ обо всем, что случилось в клинике, но при одном воспоминании об этом в ней поднималось чувство такой обиды, что ее душили слезы, и она боялась разрыдаться.

Вошли в парк. Здесь было немноголюдно, лишь изредка среди деревьев виднелись силуэты гуляющих пар. Розоватые светильники, раскачиваясь на ветру, рассеивали неяркий свет, в кронах деревьев изредка слышались шорохи, это устраивались на ночлег потревоженные птицы.

Наконец они нашли свободную скамейку, стоявшую под развесистой ольхой.

— Давайте присядем, — предложил Хо Гванчжэ.

Он первым опустился на скамью. На некотором расстоянии от него присела и Гу Бонхи. Неожиданно она спрятала лицо в ладони и разрыдалась — все-таки девушка не сумела скрыть свою обиду.

— Что с вами, Бонхи? Что случилось? И вообще, что у вас там, в клинике, происходит? — стал настойчиво допытываться Хо Гванчжэ.

Гу Бонхи перестала плакать. Вытерев слезы и немного успокоившись, она сказала:

— Хорошо. Я расскажу вам все. Меня очень беспокоит поведение профессора. Гванчжэ, скажите, что будет с вашим отцом, да и со всей вашей семьей, если профессор вдруг окажется не у дел, лишится работы, которой занимался всю жизнь?

Что за странный вопрос? Хо Гванчжэ ничего не ответил и только недоуменно смотрел на девушку.

— Ваш отец ведет себя слишком вызывающе, — продолжала Гу Бонхэ. — Никто не ожидал, что профессор способен на такое. Как это можно…

И Гу Бонхи, не скрывая возмущения, рассказала Хо Гванчжэ, как профессор во время операции Ли Сунпхару из-за разногласий с Дин Юсоном бросил скальпель и ушел из операционной.

— Мне стыдно за него, — говорила Гу Бонхи. — И это еще не все. Завтра должно быть совещание врачей нашей клиники, и я зашла к нему, чтобы взять его халат и постирать. Знаете, что он мне сказал? Даже неловко повторить. А Дин Юсона, обвинив в неблагодарности, по существу, выгнал из кабинета… То, что он обидел меня, не так важно. Я могу перенести и большее. Но я не в силах спокойно смотреть, как ваш отец катится в пропасть.

— Бонхи, я вас очень прошу, постарайтесь говорить спокойнее.

— Я убеждена: благополучие вашей семьи во многом зависит от деятельности профессора… Я хотела помочь ему… Помните, я рассказала вам о положении в нашем отделении и об отношении профессора к опытам Дин Юсона? Для меня это было непросто. Но я надеялась, что вы как-то сможете на него повлиять. А что получилось?

Гу Бонхи старалась погасить свою обиду, ею руководило одно желание — убедить Хо Гванчжэ в необходимости помочь отцу.

Вот как все обернулось, размышлял в это время Хо Гванчжэ, вместо того чтобы обидеться на отца, Гу Бонхи приходит ему на помощь. А он тоже хорош — в порыве возмущения наговорил отцу дерзостей, не думая о последствиях.

— Запомните, Гванчжэ, кроме вас, профессору некому помочь, — заключила Гу Бонхи.

Хо Гванчжэ было и стыдно и горько — до чего он был неправ!

В молчании прошло несколько минут.

— Сейчас, Гванчжэ, надо поддержать отца, он как никогда нуждается в вашей помощи, — заговорила вновь Гу Бонхи.

Хо Гванчжэ встал.

— Спасибо вам, Бонхи. До сих пор я вёл себя с отцом неправильно, вы помогли мне понять это.

Он взял обе руки девушки в свои. Молодые люди не отрываясь долго смотрели друг на друга.

Когда они вышли из парка, Хо Гванчжэ хотел проводить Гу Бонхи до дома и уже свернул в сторону Вокзальной улицы, но девушка удержала его.

— Не надо.

— Вы разве не домой?

— Нет. Я зайду в клинику, возьму халат профессора, завтра ведь совещание.

— Спасибо, Бонхи.

10

В результате сильного нервного потрясения профессор слег. Его положили в клинику, в отдельную палату.

Огорчение от того, что произошло, раздражение на самого себя не давали ему покоя. Более того, он презирал себя. Часами лежал он на больничной койке, уставившись в одну точку.

«Неужели всему конец? Выходит, прав Дин Юсон: я уже прибыл на конечную станцию своей жизни. Как я мог совершить такой поступок — ушел из операционной, бросил скальпель, с которым не расставался сорок лет!»

Он снова и снова перебирал в памяти всю свою прошлую жизнь. Он старался найти в ней светлые стороны. Не все же в жизни он делал плохо, утешал он себя, но успокоение не приходило. Порой он впадал в забытье, и тогда ему мерещились фантастические видения. Однажды ему привиделось, будто на гребне волны в бушующем океане стоял Дин Юсон, а сам он барахтался где-то в морской бездне. Дин Юсон с сожалением смотрел на него, потом стал подниматься все выше и выше, пока совсем не исчез в облаках.

Профессору было стыдно встречаться с Дин Юсоном, он страшился воспоминаний, не хотел видеть того, с кем его связывало общее прошлое, стыдился возникших между ними взаимоотношений. Он пытался трезво оценить свое поведение тогда в операционной и, чем больше думал об этом, тем сильнее чувствовал свою вину перед коллегами.

Если быть откровенным, он не верил в успех научных поисков ученика, упрямо отстаивал свое мнение, что многие расценивали как проявление консерватизма, как попытку оградить свой авторитет от критики, сохранить ложно понимаемое чувство собственного достоинства. Он представил себе, какую он может получить отповедь от Дин Юсона. Ему даже слышался голос молодого врача:

«Сонсэнним, вы, как врач, несущий ответственность за человеческую жизнь, не вправе были бросить скальпель, коль скоро он является орудием вашего труда. Разве так должен поступить человек, ратующий за человеческое сострадание? Неужели в ваших руках скальпель — это орудие славы? А человеческая жизнь, вы о ней подумали? Мне стыдно за вас…»

Профессор тяжело вздохнул и устало опустил веки. А голос все звучал, голос Дин Юсона:

«В вашем поступке нет и тени человеколюбия, вы поступили крайне легкомысленно. Как жаль! То, что вы до сих пор выдавали за научный принцип, оказалось лишь оболочкой, за которой скрывались самомнение и честолюбие. Теперь покров спал; ваше истинное лицо обнажилось полностью…»

Однако профессор не сдавался. Он отвергал выдвинутые Дин Юсоном обвинения как несостоятельные. Позвольте, коллега, он не простой смертный! Он держит скальпель в руках ради развития отечественной медицины!

И снова в спор вступал Дин Юсон:

«Сонсэнним, я ваш ученик, к вам я отношусь с огромным уважением. Но я не разделяю ваших взглядов на науку. Я многое понял, многое во мне изменилось. А вы и теперь пытаетесь жить по старинке. Вот где кроется причина ваших заблуждений и ошибок, вот почему вы снова стоите на краю пропасти. Почему вы так быстро забыли уроки Сеула? Сонсэнним, опомнитесь!»

Профессор впервые слышал такие беспощадные слова в свой адрес от Дин Юсона. Как же неузнаваемо изменился его бывший ученик! Но, может быть, они правы, эти молодые, если один из них так безжалостно обличает всеми уважаемого ученого? Может, действительно он стоит на краю пропасти?..

Двадцать восьмого июня, в день освобождения Сеула, по выходе из тюрьмы, первым, кого он увидел, был Дин Юсон. С тех пор они, по существу, не расставались. Дин Юсон старался во всем помогать ему. В Сеуле он и Чо Гёнгу предпринимали, казалось, невозможное, чтобы его семья скорее оказалась на Севере, а после войны потратили немало сил, чтобы помочь ему избавиться от старых привычек и представлений. Порой Дин Юсон возмущался, мог и покритиковать… Но все это делалось благожелательно… А он обозвал своего ученика неблагодарным, более того — грубияном, и затаил на него жгучую обиду. Тем не менее именно Дин Юсон, а не кто иной, прибежал к нему домой, когда у него случился нервный припадок, и всю ночь не отходил от него.

Профессор, анализируя свое поведение, бранил себя тем сильнее, чем больше его мучили кошмары. Как трудно жить с нечистой совестью! И его снова посещали видения из незавидного существования в Сеуле.

«Может, и вправду я попал в безвыходное положение. Кто он, Хо Герим, сейчас, после того, что произошло?..»

И опять в памяти проносились размытые временем призраки прошлого… Вот самое страшное — убийство сына у его дома в Сеуле… А ведь в этом он сам виноват… Мучительные мысли терзали рассудок профессора. Кружилась голова, темнело в глазах. Профессор опять заметался в постели, схватился руками за голову…

Дверь тихо отворилась, и в палату вошел Дин Юсон. Профессор приоткрыл глаза и некоторое время наблюдал за врачом. Всего несколько минут назад он думал об этом человеке, думал по-разному. Как его встретить сейчас? Равнодушно?

Дин Юсон сел на стоявший у кровати стул. Профессор, закрыв глаза, молчал. В палате стояла тягостная тишина. Каждый воскрешал в своей памяти различные события, свидетелями и соучастниками которых им пришлось быть.

— Сонсэнним!..

— Юсон, это вы? Мне очень тяжело…

— Сонсэнним, успокойтесь, не переживайте так мучительно. — Дин Юсон обеими руками сжал руку профессора.

Хо Герим ответил таким же крепким рукопожатием. Они смотрели друг на друга так растроганно, что казалось, будто эти минуты были самыми важными минутами в их жизни.

Дин Юсон достал из кармана пачку самых дорогих сигарет и положил ее перед профессором. Он, конечно, знал, что в палатах запрещено курить, но на этот раз сознательно пошел на нарушение порядка, понимая, что профессор, заядлый курильщик, сейчас переживает, может быть, переломный момент в своей жизни и что ему очень хочется курить.

— Спасибо, Юсон.

Профессор был благодарен Дин Юсону, который прекрасно понимал его состояние и сочувствовал ему. Привычным движением он распечатал пачку и достал сигарету. Дин Юсон взял спички и хотел уже зажечь, как Хо Герим движением руки остановил его.

— Как же так? Минуточку… Что это я? Сорок лет борюсь с курением в палатах, а сам… — Профессор решительно вложил сигарету обратно в пачку.

Дин Юсон не стал настаивать. В это время в палату вошел Чо Гёнгу.

— Сонсэнним, как вы себя чувствуете? — спросил он, присаживаясь у кровати.

— А как вы думаете, товарищ заведующий, не спета ли уже песенка Хо Герима?.. — Профессор посмотрел на Чо Гёнгу печальными глазами.

— Вы лучше постарайтесь скорее поправиться, профессор. Выбросьте все печальные мысли из головы. Конечно, важно уметь трезво оценивать свои поступки, но сейчас вам необходимо успокоиться и полечиться. Недавно я разговаривал с Рё Инчже, по-видимому, он тоже занялся переоценкой ценностей. Это, конечно, нелегко, но, в общем, полезно.

Профессор неторопливо встал с постели и подошел к окну. Он стоял неподвижно, глядя на зеленые заросли можжевельника. Мысли невольно опять вернули его к жизни в Сеуле. На лицо его набежала мрачная тень.

— Сонсэнним, — Чо Гёнгу решил отвлечь профессора от его мыслей, — только что звонили из парткома металлургического завода. Сообщили, что Хо Гванчжэ и Гу Бонхи везут холодильную камеру, сделанную на заводе по вашим чертежам. А с помощью этой установки мы сможем, наверное, значительно усовершенствовать методику сращивания костных тканей. Не так ли?

— Надеюсь. А когда Бонхи уехала?

— Сегодня. Она, видимо, очень хочет преподнести вам сюрприз. Узнав, что вам лучше, она уехала утренним автобусом вместе с вашим сыном. Ведь он тоже участвовал в изготовлении этой камеры.

— Я, кажется, был несправедлив к этой девушке в последнее время, — с ноткой раскаяния в голосе проговорил профессор.

— А еще должен сообщить, что состояние больной Сор Окчу значительно улучшилось. Скоро будем ее выписывать. Когда же она окончательно встанет на ноги, хотим взять ее ассистентом в отделение восстановительной хирургии. Она ведь заканчивает мединститут.

— Я не возражаю.

— Сейчас думаем оперировать и Хван Мусона.

— Пора. Я тоже приму участие в этой операции.

Доложив профессору последние новости, Чо Гёнгу и Дин Юсон распрощались с ним… Профессор остался в палате один. Неужели Сор Окчу и Ли Сунпхар совсем здоровы? Да, Дин Юсон оказался прав. Он доказал преимущества метода пересадки губчатой кости… И их любовь, кажется, пришла наконец к счастливому концу. Качая удивительная девушка эта Сор Окчу! С виду такая тихая, а сколько в ней душевных сил!.. Нет, вряд ли ему суждено понять этот исключительный энтузиазм, этот высокий нравственный накал, какими обладает молодое поколение.

Дверь снова отворилась, на пороге появилась Гу Бонхи. Она сразу заметила, что профессору стало лучше, и смело подошла к кровати. И вдруг ни с того ни с сего у нее на глазах показались слезы. Профессору стало жаль девушку. И зачем он только так грубо обошелся с ней тогда, у себя в кабинете? Ведь она приходила, чтобы сделать ему добро. А он… Профессор в растерянности смотрел на девушку, не зная, что следует ей сказать в эту минуту. Наконец Гу Бонхи удалось справиться со слезами, и она тихо спросила:

— Вам лучше, сонсэнним?

— Да, значительно лучше, — обрадованно ответил профессор.

Наконец-то возникшая неловкость была преодолена.

— А мы с Гванчжэ привезли холодильную камеру. Он ее сгружает с машины. — Еще влажные глаза девушки радостно заблестели.

— Спасибо, Бонхи, вы добрый человек. Вы… — Голос профессора дрогнул.

— А халат я вам все-таки выстирала, — уже совсем весело проговорила Гу Бонхи.

Профессор улыбнулся. Как они похожи друг на друга в своих поступках: и эта девушка, и Чо Гёнгу, и Дин Юсон. И как разительно он отличается от них. Нет, видно, ему никогда не достичь таких нравственных высот.