Боль.
Ну, разумеется, куда же без нее.
Голова раскалывается, покореженные ребра, кажется, царапают легкие.
Вот только даже боль не отвлекает от картин перед глазами.
“Маленькая девчушка бежит по лугу босиком и ее каштановые кудряшки задорно развеваются на ветру, так и маня провести по ним ладонью. Явно, коротенькое платьице, не скрывает босых ножек. Звонкий смех ребенка вызывает у двух, недалеко стоящих, взрослых невольные улыбки.
— Она будущая леди дома Каррад, Леон, а ты позволяешь ей бегать босиком! — С показной серьезностью отзывается леди Сибилла.
— Драгоценнейшая моя, а вспомни-ка, как мы познакомились!? — Герцог Элевийский притягивает жену ближе к себе, и не обращая внимания на ее зардевшиеся щеки, продолжает. — И, помнится мне, лет тебе было поболее…”
“Имперского вестника не смущает непогода. Глаза его пусты, и медленно стекающие капли с его ресниц ему совсем не мешают.
— Вы сами понимаете, — Каким-то тусклым безжизненным голосом разъясняет служивый, совершенно не обращая внимания на то, что в столь поздний час в кабинете с мужчинами стоит испуганная девочка лет тринадцати. — Его Величество король Аталии владеет лишь шестью герцогствами, этого недостаточно для войны с Дарагваем. Согласие на вступление в состав Тар-Илирийской Империи уже дано. Но это не отменяет Вашей клятвы. Вы с вашими людьми должны выступить немедленно.
Герцог Элевийский, лорд Каррад лишь молча сжимает послание, заверенное гербами Аталии и Тар-Илирии.
— Папа… — Не выдерживает маленькая леди Каррад. — Ты ведь не оставишь меня? Не оставишь… — Слово “одну” так и остается недосказанным.
Леди Сибилла Каррад скончалась несколько месяцев назад, и, если, лорд Леон Каррад погибнет на войне…
Нет! С его девочкой все будет хорошо! О ней позаботятся…”
“ Уже не девочка, а юная леди, тихонько подкрадывается к бывшему кабинету отца. Там уже ничего не напоминает о любимом родителе. Дядя поменял все. Даже красивые дорогие панели. Как будто хотел уничтожить абсолютно все, что оставалось от двоюродного брата.
Только что, не смотря на поздний час, приехал имперский вестник и что-то передал ее опекуну. Тар-Илирийские эполеты ни с чем хорошим у леди Каррад не ассоциировались. Она видела вестников дважды: первый забрал отца на войну, второй, уже под конец этой проклятой войны, сообщил, что отца больше нет. Вот и сейчас сердце сжималось тревогой и плохим предчувствием.
В кабинете же ведется разговор на повышенных тонах.
— … Это значит, что мы потеряем все! Как же ты не понимаешь!? — Ревет ее дядя, лорд Каррад, граф Геронский.
— Понимаю. — Тоже возмущенно, но почти не изменяя своей ленивой манере, отвечает его сын Индар. — Но что мы можем поделать!? Ее в жены отдают анималару!
Анималар!? В жены!?
Да, Тар-Илирия связывает Атилийскую знать с Империей семейными узами, но почему же она глупая не задумалась, что это коснется и ее? Ведь она единственная дочь герцога Элевийского…
Но анималар? Как это возможно? Это малочисленная раса не связывает себя договорными браками. Ведь они могут иметь наследников только от своих истинных…
— Анималар или нет, но никто не возьмет в жену беременную! — Никак не меняет тональности граф. — А еще лучше прямо сегодня же ночью мы обвенчаем вас обоих! И ты постараешься обрюхать ее как можно быстрее!
— Но мы вызовем гнев Империи… Да и анималар будет здесь со дня на день.
— Ой, прекрати! Молодые влюбленные, давно предались греху, обвенчать вас было моим долгом! Приплатим священнику, будет более ранняя дата венчания… К тому же ты знаешь, как наша церковь относится к анималарам! Священник нам и без доплаты поможет, чтобы спасти чистую душу бедняжки!
Но леди Каррад уже в ужасе пятится от кабинета.
Нет-нет! Замуж за Индара? За этого высокомерного, обрюзгшего, ленивого индюка!? Да ни в жизнь!
Она не помнила, как выскочила на улицу. Как оказалась в конюшне, как забралась на неоседланного вороного. Кажется, кто-то кричал и бежал за ней, когда она выезжала за ворота поместья.
Ведь в голове бьется лишь одна мысль “Никто не поможет”.
Разумеется, она не думает о том, что в темноте конь может оступиться… Вот только тьма наступает позже. Сначала приходит боль…”
И эта самая боль все никак не собирается меня отпускать.
Казалось, иногда я слышу чьи-то голоса. Вот эта ужасная тональность графа Геронского, ленивая манера его сына, незнакомый голос какой-то женщины, брюзжавший старческий и лишь, через вечность, чистый, волнующий, мужской:
— Посмотри на меня.
И я смотрю. Смотрю и цепляюсь за его облик, как утопающий за круг. За самые синие глаза, которые я видела в своей жизни, за несколько шрамов на лице, за острые скулы и пухлую нижнюю губу мужчины…
— Магия почти не действует. Чем вы ее накачали!?
— Неразумное дитя оступилось, но не отвернулось от воли Всевышнего! — Старческий голос вновь дает о себе знать. — Я решил, что леди достойна даров Господних и Святой воды…
— Вы напоили ее Италийской Святой водой!? — Возмущенный рык. — И чем, по-вашему, может помочь вода с антимагическими даллонами сильнейшему сотрясению, сломанным ребрам и обширным внутренним повреждениям!?
— Даст Господь, будет жить, дитя его…
— Киррин. — Уже не рык, а какое-то звенящее спокойствие в голосе, от которого в разы страшнее. — Вытащи священника во двор и принеси берийские щипцы, надо снять с нее треклятый браслет.
— Это может убить ее…
— Она и так долго не продержится. У нее внутреннее кровотечение, магию она не примет еще несколько часов. Последний шанс — это ее собственная накопленная за эти годы сила.
Какое-то копошение, крики старика и дяди, но я сосредотачиваюсь лишь на руках мужчины, который поднял меня и куда-то понес.
— Не теряй сознания, девочка. — Шепчет он мне. — Держись. И просто скажи мне “да”. Иначе я не смогу тебе помочь.
Я из последних сил продолжаю смотреть ему в глаза, когда вновь слышу старческий голос:
— Лорд Деримэйр Тар-Лирин согласны ли Вы взять в жены Тейлинару Каррад?
— Да. — Четко отвечает мужчина, также не отрывая от меня взгляда, как будто понимая, что это единственное что удерживает меня в сознании.
Вопрос, адресованный мне, я уже не слышу, лишь логически понимаю, что должна быть моя очередь, и я обязана ответить. Ведь он обещал мне помочь. Поэтому через силу хриплю “да”…
Глаза закрываются, я ощущаю, что меня кладут прямо на траву и что-то холодное прижимается к моей руке.
А дальше… Дальше я делаю вдох и понимаю, что воздух… вкусный. Он потрясающий. Будоражащий. Наполняющий меня целиком и полностью, он как будто спускает туго натянутую тетиву и… столп золотистого пламени, за секунды разгоревшийся во мне, вырывается из меня высоко-высоко в небо.
Если я опять умру, то это, пожалуй, не такая уж и плохая смерть.