Счет по-венециански

Глава 6

Как только Брунетти вышел из кабинета Патты, синьорина Элеттра оторвалась от журнала и спросила:

— Ну и?..

— Тревизан. Да еще придется поторопиться: он друг мэра.

— Жена у него — прямо зверь, — отозвалась синьорина Элеттра, — нелегко вам с ней придется.

«Ободрила, нечего сказать», — подумал Брунетти и спросил:

— А есть в городе хоть кто-нибудь, кого вы не знаете?

— Ее-то как раз я лично не знаю. Она просто одно время лечилась у моей сестры.

— Барбары, — непроизвольно проговорил Брунетти, пытаясь припомнить, где он мог познакомиться с ее сестрой, — той, которая врач.

— Именно, именно, комиссар, — искренне обрадовалась она, — а я гадаю, сколько вам времени понадобится, чтобы вспомнить.

Он и правда вспомнил, что при первом знакомстве с синьориной Элеттрой ее фамилия показалась ему знакомой. Фамилия «Дзорци» встречается не так уж часто, но живая, вечно сияющая Элеттра (ей подошло бы любое прилагательное, означающее яркость и неординарность) никак не ассоциировалась у него со спокойной замкнутой Барбарой, лечившей его тестя и, как теперь выяснилось, синьору Тревизан.

— Так вы говорите «одно время лечилась»? — спросил Брунетти (родственные связи Элеттры, решил он, можно обсудить и как-нибудь в другой раз).

— Да, лечилась, где-то до прошлого года. Поначалу ее пациентами были и синьора Тревизан, и ее дочь. Но как-то раз синьора влетела в кабинет Барбары и устроила сцену: требовала, чтобы сестра рассказала, от чего лечит ее дочь.

Брунетти слушал, не задавая никаких вопросов.

— Девочке было всего четырнадцать, но, когда Барбара отказалась что-либо рассказывать, мамаша стала вопить, что сестра либо сама сделала ей аборт, либо направила ее за этим в клинику. Она наорала на Барбару, а потом швырнула в нее каким-то журналом.

— А она что?

— Кто?

— Ваша сестра, как она отреагировала?

— Сказала, чтобы та убиралась вон из ее кабинета. Ну, она покричала-покричала, да и убралась.

— А потом что?

— На следующий день Барбара выслала ей заказным письмом медицинскую карту и предложила поискать другого врача.

— Ну а дочь?

— Дочь тоже больше не приходила. Барбара встретила ее как-то раз на улице, и та рассказала, что мать запретила ей ходить на прием к Барбаре. Она отвела дочь в какую-то частную клинику.

— От чего же она лечилась? — спросил Брунетти. От него не укрылось, что синьорина Элеттра тщательно взвешивает ответ на этот вопрос. Она быстро пришла к выводу, что Брунетти все равно об этом узнает, и потому сказала:

— От венерического заболевания.

— Какого именно?

— Я не помню. Вам придется спросить об этом мою сестру.

— Или синьору Тревизан.

Элеттра отреагировала мгновенно и эмоционально:

— Если она и узнала, что там было у ее дочери, то уж точно не от Барбары!

Брунетти ей верил.

— Так, стало быть, девочке сейчас должно быть около пятнадцати, да?

Элеттра кивнула:

— Да, наверняка.

Брунетти на минуту задумался. Закон в этом отношении, равно как и во многих других, был весьма расплывчатым. Врач не обязан был разглашать данные о здоровье пациента, но в то же время закон не запрещал ему делиться информацией о том, как пациент себя вел и почему, особенно в ситуациях, не касающихся непосредственно вопросов его или ее здоровья. Лучше он поговорит с доктором лично, а не через Элеттру.

— Приемная вашей сестры находится на прежнем месте, недалеко от Сан-Барнаба?

— Да, она там будет сегодня днем. Предупредить ее о вашем визите?

— Хотите сказать, что предупредите ее, только если я об этом попрошу?

Она взглянула на клавиатуру компьютера и, словно найдя там ответ, вновь подняла глаза на Брунетти:

— Не имеет никакого значения, от кого она услышит об этом, от меня или от вас, ведь так, комиссар? Она не сделала ничего плохого. Так что я ничего говорить ей не буду.

Следующий вопрос Брунетти задал из чистого любопытства:

— А что, если бы это имело значение? Что, если бы она на самом деле сделала что-то плохое?

— Если бы знала, что это ей поможет, предупредила бы ее. Естественно.

— Даже если бы это означало выдать секретную информацию? — спросил он и тут же улыбнулся, как бы обращая разговор в шутку, хотя на самом деле вовсе не шутил.

Она посмотрела на него. Во взгляде читалось непонимание.

— Вы что же думаете, что секретная информация будет иметь для меня какое-то значение, если дело коснется моей семьи?

Смягчившись, он ответил:

— Нет, синьорина, пожалуй, я так не думаю.

Синьорина Элеттра улыбнулась. Она была рада, что вновь помогла комиссару в чем-то разобраться.

— Вы знаете еще что-нибудь о жене убитого? То есть вдове, — поправился Брунетти.

— Лично я ее не знаю. Я, разумеется, читала о ней в газетах. Она вечно участвует в каких-нибудь БЛАГИХ НАЧИНАНИЯХ, — Брунетти воочию увидел этот заголовок крупным шрифтом.

— Я имею в виду всякие там мероприятия, типа сбора еды для голодающих в Сомали, еду потом разворовывают, отправляют в Албанию и там благополучно продают. Или, к примеру, проводят какой-нибудь гала-концерт в «ЛаФениче»[9], сборы от которого уходят не иначе как на покрытие расходов и новые шмотки для организаторов, чтобы можно было в следующий раз порисоваться перед друзьями. Меня далее удивляет, что вы не знаете, кто она такая.

— Помню только, и то смутно, что имя это где-то встречал. А муж чем занимался?

— Вроде международным правом, причем на высоком уровне. Что-то я, кажется, о нем читала, про какую-то сделку, не то с Польшей, не то с Чехословакией, ну, в общем, где едят одну картошку и плохо одеваются, название точно не помню.

— И что это была за сделка?

Она отрицательно покачала головой: не смогла вспомнить.

— А выяснить сможете?

— Если съездить в редакцию «Газеттино» и поискать, наверное, смогу.

— У вас есть поручения от вице-квесторе?

— Мне только надо зарезервировать для него столик к обеду, а потом я схожу в редакцию. Еще какая-нибудь информация вам понадобится?

— Да, о жене. Кто там сейчас ведет светскую хронику?

— Питтери, по-моему.

— Ну вот, поговорите с этим Питтери; глядишь, он расскажет вам что-нибудь и о муже и о жене, что-нибудь из того, чего не напечатаешь в газете.

— И что всегда оказывается самым интересным.

— Вот именно!

— Что-нибудь еще, синьор?

— Нет, спасибо, синьорина. А Вьянелло здесь?

— Я его пока не видела.

— Когда придет, будьте добры, скажите ему, что я его жду, ладно?

— Конечно, — ответила она и снова принялась за журнал. Брунетти глянул украдкой, что за статью она читает, оказалось, о «плечиках», и направился обратно в свой кабинет.

В папке с материалами, как это всегда и бывает в начале расследования, не оказалось никакой информации, кроме имен и дат. Карло Тревизан родился в Тренто пятьдесят лет тому назад, окончил Университет Падуи, получил диплом юриста, имел адвокатскую практику в Венеции. Восемнадцать лет тому назад женился на Франке Лотто, родившей ему впоследствии двоих детей: девочке, Франческе, исполнилось пятнадцать, а сыну, Клаудио, семнадцать.

Адвоката Тревизана никогда не интересовало уголовное право, и сам он никогда не имел дела с полицией. Он также никогда не попадал в поле зрения финансовой полиции, что могло свидетельствовать либо о чуде, либо о том, что у адвоката всегда была безупречная налоговая декларация, — и это, кстати, тоже было бы чудом. В папке были имена сотрудников конторы Тревизана и копия его заявки на получение паспорта.

— Вымыто «Перланой», — сказал Брунетти вслух и положил бумаги на стол. Единственное, что пришло на ум, так именно эта фраза из рекламы средства, якобы делающего все и вся чище чистого. Кто на свете чище Карло Тревизана? А главное, кто мог всадить в него две пули и не взять бумажник?

Брунетти подцепил нижний ящик стола носком правой ноги и, откинувшись на спинку стула, положил на выдвинутый ящик ноги, как на подставку. Кто бы ни был этот человек, дело свое он сделал где-то между Падуей и Местре и сразу сошел: ни один нормальный человек не остался бы в поезде, рискуя быть схваченным по приезде в Венецию. Это был поезд дальнего следования, так что единственную остановку между Падуей и Венецией делал в Местре. Весьма маловероятно, что кто-то из пассажиров, сходивших в Местре, привлек к себе внимание, но проверить все-таки стоило. Проводники обычно сидят в первом купе, стало быть, нужно их опросить, может, они вспомнят что-нибудь полезное. Далее, что касается оружия, непременно надо проверить, не совпадают ли обнаруженные в теле пули по калибру с каким-либо огнестрельным оружием, использовавшимся в других преступлениях. Любое такое оружие ставится на учет, поэтому установить его вполне реально. Зачем Тревизан отправился в Падую? К кому? Жена может знать, — проверить. Потом поговорить с друзьями и соседями, убедиться, что она сказала правду. Дочь подхватила венерическую инфекцию в четырнадцать лет, — уточнить.

Он наклонился, выдвинул до конца нижний ящик и выудил оттуда телефонный справочник. Пролистал странички и остановился на «д». Напротив строчки «Дзорци, Барбара, врач» было два телефона: домашний и рабочий. Он набрал рабочий номер и услышал автоответчик, который поведал ему, что сегодня прием начнется в четыре часа. Он набрал домашний и услышал тот же голос: на сей раз он сообщал, что «Доктора в данный момент нет на месте», и предлагал представиться, изложить причину звонка и оставить контактный номер телефона. И тогда ему обязательно перезвонят «В ближайшее время».

— Доброе утро, доктор, — сказал комиссар, дождавшись звукового сигнала. — Это комиссар Гвидо Брунетти. Я звоню вам в связи со смертью адвоката Карло Тревизана. Мне стало известно, что его жена и дочь…

— Добрый день, комиссар, — послышался в трубке хрипловатый голос доктора. — Чем я могу тебе помочь?

С их последней встречи прошло больше года, но она обратилась к нему на «ты», давая понять, что по-прежнему рассматривает его как доброго знакомого.

— Здравствуй, — сказал он. — А часто ты вот так просеиваешь звонки?

— Видишь ли, у меня есть одна пациентка, которая звонит мне каждое утро в течение вот уже трех лет и просит осмотреть ее на дому. Каждое утро она придумывает новые симптомы. Так что — да, я просеиваю звонки.

Тон у нее был строгим и шутливым одновременно.

— Я и представить себе не мог, что частей тела и органов может хватить на такое количество симптомов, — подыграл ей Брунетти.

— Она их очень изобретательно комбинирует, — пояснила доктор Дзорци. — Так чем я могу помочь, комиссар?

— Как я уже сказал, мне стало известно, что синьора Тревизан и ее дочь были в прошлом твоими пациентками. — Здесь он сделал паузу, на случай, если доктор сама захочет что-то рассказать. Нет, тишина. — Ты слышала о смерти адвоката Тревизана?

— Да.

— Так вот, я хотел спросить, не согласишься ли ты рассказать мне что-нибудь о них, о его жене и дочери?

— Как о людях или как о пациентах? — спросила она спокойно.

— Как сочтешь нужным.

— Можно начать с первого, а потом, в случае необходимости, перейти ко второму.

— Очень любезно с твоей стороны. А можно сделать это прямо сегодня?

— Сегодня с утра у меня несколько вызовов, но к одиннадцати я закончу. Где встретимся?

Поскольку это она делала ему одолжение, а не наоборот, Брунетти неудобно было просить ее прийти в квестуру.

— А сама ты где окажешься в одиннадцать?

— Подожди, пожалуйста, сейчас, — она отложила трубку. Через минуту она сообщила: — Последний из моих сегодняшних пациентов живет рядом с причалом Сан-Марко.

— Давай тогда в кафе «Флориан»[10]? — предложил он.

Она ответила не сразу. Вспомнив о ее взглядах, Брунетти уже почти готов был услышать замечание в духе «вот на что уходят деньги налогоплательщиков».

— »Флориан» подойдет, — наконец проговорила она.

— Жду встречи. И еще раз спасибо, доктор.

— Тогда до одиннадцати, — сказала она и повесила трубку.

Он швырнул телефонный справочник обратно в ящик и задвинул его ногой. Подняв глаза, он увидел, что к нему в кабинет входит Вьянелло.

— Вы хотели меня видеть, синьор? — спросил сержант.

— Да. Садитесь. Вице-квесторе поручил мне дело об убийстве Тревизана.

Вьянелло кивнул, давая понять, что это уже никакая не новость.

— Что вам об этом известно? — спросил Брунетти.

— Только то, что писали в газетах и говорили по радио сегодня с утра. Обнаружен прошлым вечером в поезде. Убийство. Ни оружия, ни подозреваемых.

Брунетти осознал, что, хотя он, в отличие от сержанта, успел прочесть все материалы по этому делу, знал ничуть не больше. Вьянелло все еще стоял, и Гвидо опять кивком предложил ему садиться.

— Знаете что-либо об убитом?

— Важная птица, — ответил Вьянелло, усаживаясь. Он был такой крупный, что стул под ним сразу показался крошечным. — Избирался членом муниципального совета. Отвечал, если не ошибаюсь, за улучшение санитарных условий. Женат. Двое детей. Большая контора. По-моему, где-то неподалеку от Сан-Марко.

— Амурные дела?

Вьянелло мотнул головой:

— Нет, никогда не слышал.

— А что жена?

— Я вроде что-то о ней читал. Занимается спасением дождевых лесов. Или нет, это жена мэра.

— Точно, она!

— Ну, в общем, чем-то таким. Что-то там спасает. Может, Африку. — Тут Вьянелло насмешливо фыркнул, выказывая скептическое отношение то ли к синьоре Тревизан, то ли к вероятности спасения Африки.

— Как вы думаете, кто может о нем что-нибудь знать? — спросил Брунетти.

— Может, семья? Деловые партнеры? Сотрудники фирмы? — предположил Вьянелло и, видя реакцию Брунетти, добавил: — Простите, ничего оригинального в голову не приходит. При мне о нем никто никогда не упоминал.

— Я поговорю с его женой, но точно не раньше двенадцати. А вас я попрошу сходить до обеда к нему в контору и поглядеть, какая там атмосфера после его смерти.

— Думаете, они сегодня работают? На следующий день после убийства начальника?

— Вот это-то и интересно будет выяснить, — ответил Брунетти. — Синьорина Элеттра что-то слышала о его сделках то ли с Польшей, то ли с Чехословакией. Поспрашивай, знает ли об этом кто-нибудь из его сотрудников. Ей кажется, она читала о чем-то таком в газетах, но точно ничего не помнит. Ну и, конечно, задай стандартные вопросы.

Они так давно работали вместе, что не было ни малейшей необходимости уточнять, что это за «стандартные вопросы»: нет ли каких-нибудь обиженных сотрудников, недовольных партнеров по бизнесу, ревнивого мужа, не ревнивая ли у него самого жена. У Вьянелло был особый талант: он умел разговорить человека. Особенно хорошо у него это получалось с венецианцами: те, кого он опрашивал, просто таяли, когда этот добродушный здоровяк с видимым удовольствием переходил на их диалект, — именно такая лингвистическая уловка не раз заставляла его собеседников помимо собственной воли выбалтывать свои тайны.

— Что-нибудь еще, синьор?

— Да. Сегодня утром я занят, да и днем попытаюсь встретиться с вдовой убитого, так что хотел отправить кого-нибудь на вокзал, побеседовать с проводницей, обнаружившей тело. Выясните, может, она что-то видела. — Предупреждая возражения Вьянелло, он добавил: — Знаю, знаю! Если кто-то что-то и видел, то уже рассказал бы об этом. Но я все равно хочу, чтобы им задали эти вопросы.

— Да, синьор.

— И я хотел бы увидеть список имен и адресов всех пассажиров, находившихся в поезде на момент его остановки, и полный текст их ответов на все вопросы.

— Как вы думаете, синьор, почему его не ограбили?

— Если его убили, чтобы ограбить, то преступник мог услышать, как кто-то идет по коридору, испугаться и не успеть обыскать жертву. Но есть и другой вариант: тот, кто это сделал, хотел показать нам, что это было не ограбление.

— Да, но ведь это не логично! — возразил Вьянелло. — Разве не выгодней заставить нас поверить, что это именно ограбление?

— Это зависит от того, зачем было его убивать.

Вьянелло подумал немного и сказал:

— Да, пожалуй.

Но произнес он это таким тоном, что было ясно: аргументы не убедили его до конца. Все-таки не укладывалось в голове, зачем злоумышленнику отдавать полиции такой козырь.

Вьянелло не хотелось тратить время в поисках ответа на свой вопрос, поэтому он поднялся и сказал:

— Я отправляюсь к нему в контору, попробую что-нибудь разузнать. Вы будете на месте после обеда?

— Возможно. Зависит от того, когда я смогу повидать вдову. Я оставлю вам записку.

— Хорошо. Тогда увидимся после обеда, — заключил Вьянелло и вышел из кабинета.

Брунетти вернулся к изучению дела. Он открыл папку, нашел номер домашнего телефона Тревизана и набрал его. Трубку взяли только на десятый гудок

— Слушаю, — сказал мужской голос в трубке.

— Это дом адвоката Тревизана? — спросил Брунетти.

— Простите, а кто это говорит?

— Это комиссар Гвидо Брунетти. Могу я поговорить с синьорой Тревизан?

— Моя сестра не в состоянии подходить к телефону.

Брунетти перелистал дело, нашел страничку, где была указана девичья фамилия синьоры Тревизан, и сказал:

— Синьор Лотто, простите, что приходится беспокоить в такую минуту вас и тем более вашу сестру, но мне совершенно необходимо поговорить с ней, чем скорее, тем лучше.

— Боюсь, это невозможно, комиссар. Моя сестра приняла сильное успокоительное и не сможет никого принять. Ее все это буквально подкосило.

— Я понимаю, ей сейчас очень больно, синьор Лотто, и позвольте мне выразить самые искренние соболезнования. Но нам необходимо поговорить с кем-то из семьи, прежде чем мы сможем начать расследование.

— Какая именно информация вас интересует?

— Нам нужно получить более четкое представление о жизни адвоката Тревизана, о его профессиональной и деловой деятельности, связях и партнерах. До тех пор, пока мы не будем располагать такой информацией, мы не сможем понять мотив преступления.

— Я думал, это было ограбление, — проговорил Лотто.

— У него ничего не забрали.

— Но это единственное, почему могли убить моего зятя! Вора, наверное, кто-то вспугнул.

— Вы правы, синьор Лотто, очень возможно, что так все и было. Но мы бы очень хотели поговорить с вашей сестрой, хотя бы для того, чтобы исключить все остальные варианты и полностью сконцентрироваться на гипотезе неудавшегося ограбления.

— Какие еще «другие варианты»? — гневно воскликнул синьор Лотто. — Уверяю вас, что в жизни моего зятя не было ровным счетом ничего необычного.

— Я в этом ни минуты не сомневаюсь, синьор Лотто, но тем не менее я обязан побеседовать с вашей сестрой.

Последовала долгая пауза, и наконец Лотто спросил:

— Когда?

— Сегодня днем, — ответил Брунетти и с трудом удержался, чтобы не добавить: «если можно». Еще одна долгая пауза.

— Подождите, пожалуйста, — сказал Лотто и отложил трубку. Его не было так долго, что Брунетти достал из ящика стола листочек бумаги и начал писать на нем слово «Чехословакия», пытаясь вспомнить правильное написание. Он как раз выводил на своем листке шестой вариант, когда в трубке вновь послышался голос Лотто:

— Приходите сегодня в четыре, с вами поговорят либо моя сестра, либо я.

— В четыре, — повторил Брунетти. — Тогда до встречи, — только и сказал он, прежде чем попрощаться и повесить трубку. Его богатый опыт подсказывал, что никогда нельзя показывать свидетелю, что благодарен ему за сотрудничество, даже если он сам предлагает помощь.

Брунетти посмотрел на часы: одиннадцатый. Он позвонил в муниципальный госпиталь, но, набрав три разных добавочных номера и поговорив с пятью разными людьми, так и не получил никакой информации о вскрытии. Ему часто приходила в голову мысль, что единственной безопасной для здоровья процедурой в этом госпитале было именно вскрытие: единственная операция, при которой ничем не рискуешь.

Вот с такими мыслями о достижениях медицины он и отправился на встречу с доктором Дзорци.