Сделка

Глава тридцать девятая

…Приходил он в себя медленно, в висках пульсировала тупая ноющая боль, глаза болели жутко, и все тело ломило, словно на нем отплясывали чечетку умелые стэписты, причем азартно, со вкусом.

Проскурин попытался повернуть голову и застонал от полыхнувшей в голове жгучей волны.

— Дайте воды товарищу майору, — произнес кто-то.

И тогда Проскурин открыл глаза. Он лежал прямо на полу в обширном полупустом кабинете: кое-как покрашенные стены, на потолке дешевая люстра, бетонный пол, затянутый линолеумом, и огромный, как аэродромное поле, стол.

Проскурин пошевелился. Кто-то подошел справа и протянул стакан воды.

«Спасибо, перебьюсь», — хотел выдохнуть майор, но язык не слушался. Во рту было сухо. Попить все-таки пришлось. Проскурин взял стакан и заметил, как сильно дрожит рука. Жидкость едва не выплескивалась через край. Сделав несколько жадных глотков, он поставил стакан рядом с собой на пол, подтянулся, сморщившись от боли в голове, и сел, привалившись спиной к стене, поджав к груди согнутые в коленях ноги. Только после этого ему удалось осмотреться.

Одного из присутствующих майор узнал сразу. Это был тот самый парень, которого он ударил дверцей ипатовского «жигуленка» у сквера. Переносица широкоплечего все еще была припухшей, под глазами темнели синяки. Рядом с ним возвышались еще двое таких же высоких, плечистых, массивных ребят. Все они были одеты в обычные гражданские костюмы и пальто. На плече у каждого висел «кипарис» с толстой насадкой глушителя на крохотном стволе.

За широким столом по-домашнему вольготно расположились двое. Плечистый, крепко сбитый человек с тяжеловатым подбородком, почти лысый, как и сам Проскурин, с узенькой полоской волос, тронутых сединой. Одет он был также в гражданский костюм, но дорогой, стильный, темно-синий в тонкую полоску. Мужчина спокойно поглаживал лежащий на столе «ПМ». Рядом — этого Проскурин узнал сразу — сидел Сулимо. Правда, одет капитан был в форму. С погонами, шевронами и прочим, все как положено. Убийца развалился на стуле, забросив за спинку левую руку, и покачивал мыском сапога. Он тоже смотрел на Проскурина, но с улыбочкой, жестко.

Слева у стены, заложив руки за спину, стоял молодой полковник лет тридцати пяти, не больше. У двери возвышался еще один охранник, точная копия троих первых — даже лицами они были похожи, — тот самый, что подавал пленному воды.

Проскурин подумал, затем кивнул на плечистых и обратился к лысоватому, безошибочно угадав в нем главного:

— И много у вас таких костоломов?

— Достаточно, — улыбнулся тот. — Я рад, что вы пришли в себя, Валерий Викторович. Очень приятно с вами познакомиться. Алексей Михайлович Саликов. — Он не поднялся, руки не подал, просто произнес имя, фамилию и отчество тихим, спокойным голосом. Ни звания, ни чина. Понимал, что Проскурину и так все известно о нем. Вздохнул, улыбнулся едва заметно тонкими губами: — Что ж это вы, Валерий Викторович, так неосторожно? Вроде бы оперативник, должны понимать: лес — штука предательская. В лесу нужно быть особенно осмотрительным.

— Ага, поучите, поучите, — буркнул Проскурин, полез в карман, достал сигареты и закурил.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— Ну и на кой вы меня сюда притащили? — первым не выдержал Проскурин, глубоко затягиваясь сигаретой. — Алексея, насколько я понимаю, вам не удалось найти, полетную карту тоже. И потом, не думаете же вы, что я полез сюда без подстраховки? Мой друг в курсе всех дел, и если я не появлюсь в определенное время в назначенном месте, он поймет, что со мной случилось, и поднимет тревогу.

— Это который друг, простите? — спокойно усмехнулся Саликов. Хоть он и задавал вопрос, в тоне его вопроса не слышалось. Зато слышалось в нем какое-то безграничное спокойствие и даже легкое безразличие. — Ваш шофер Павел Бортник? Смею заверить, он уже не ждет ни вас, ни кого-либо другого. Или, может быть, вы имеете в виду Максима Леонидовича Латко, который остался караулить у железнодорожной ветки? Не стоит о нем волноваться. Я отправил людей, и через пару минут Максим Леонидович присоединится к нашей скромной компании. Или вы говорите о том самом друге, который отдыхает на четвертом этаже травматологического отделения третьей горбольницы в боксе номер двенадцать?

Проскурин почувствовал, как в животе у него ворочается холодный мокрый ком. Вот теперь ему стало страшно, по-настоящему. Майор понял, что они проиграли по всем статьям.

— Во всяком случае, — пробормотал он, гася окурок об пол, — полетную карту вы так и не нашли.

— А полетная карта, вместе со всеми остальными бумагами, разумеется, в сейфе у Максима Леонидовича, — все с тем же спокойствием добавил Саликов. — Как видите, Валерий Викторович, ваш друг, Иван Давыдович Ипатов, не напрасно предупреждал вас: мы знаем о каждом вашем шаге.

— У него что, микрофон на теле был? — усмехнулся Проскурин. — Надо же, этого я от Ивана не ожидал. — Он чуть было не добавил матерное ругательство, но подумал вдруг, что сказать подобное при этих людях значило бы унизить себя, а ему не хотелось унижаться. Даже перед смертью.

— Ну зачем же так, Валерий Викторович? — вздохнул Саликов. — Вы слишком плохо думаете о людях. Все куда проще. У нас очень хорошая аппаратура. Борис Львович, — он повернулся к капитану, — могу я вас теперь так называть? Вы ведь уже почти гражданский человек.

— Ну разумеется, Алексей Михайлович, — скрипуче ответил тот и улыбнулся в ответ.

— Замечательно. В таком случае, Борис Львович, покажите, пожалуйста, Валерию Викторовичу то, о чем мы говорим.

— Конечно. — Сулимо наклонился и достал откуда-то из-под стола небольшой магнитофон, подсоединенный к какой-то странной коробочке, и длинный, похожий на милицейскую дубинку, микрофон. — За сотню метров можно услышать, как муха летит, — пояснил Сулимо.

— Видите, — Саликов улыбнулся, точнее, это было слабое подобие улыбки: чуть дрогнули и приподнялись кверху уголки губ, — как выяснилось, Иван Давыдович не заслужил ваших упреков. Он дал вам несколько дельных советов, снабдил надлежащей документацией. Подлинной, заметьте, подлинной. Вы должны быть ему благодарны.

— Ага, уже. Сейчас заплачу, — зло хмыкнул Проскурин. — Подождите, вот только слез поднакоплю.

Саликов внимательно посмотрел на него, а потом снова улыбнулся:

— Но это еще не все. Думаю, вам, Валерий Викторович, известно: даже самая тщательная и профессиональная «наружка» может быть раскрыта. Нам это известно не хуже, чем вам. Потому-то мы и предприняли кое-какие меры предосторожности. Нож, пожалуйста.

— Что? — не понял Проскурин.

— Нож дайте, пожалуйста, Валерий Викторович, — повторил Саликов невозмутимо.

И вдруг майор все понял. Какой же он дурак! Это же надо быть таким идиотом!..

— Помогите Валерию Викторовичу, ребята…

Двое широкоплечих шагнули вперед, схватили

Проскурина под руки и вздернули, словно на дыбу, заламывая локти к лопаткам. Третий ловко обшарил карманы, достал стреляющий нож и почтительно положил на стол, а затем фээскашника усадили на прежнее место. Проскурин, криво усмехаясь, помассировал мышцы, суставы.

— Валерий Викторович, неужели вы думаете, что эти ребята настолько непрофессиональны, что вот так, за здорово живешь, подставят затылок под удар? — Говоря это, Саликов взял со стола нож, нажал на какую-то невидимую выпуклость на рукояти, и одна из «щечек» легко скользнула в сторону. Алексей Михайлович подцепил крохотный барабанчик микрофона и осторожно покрутил в пальцах. — Чудесная штука. Дает очень чистый сигнал. А вот и… — за микрофоном последовала темная, матово блестящая горошина —…радиомаячок. И вся эта техника работает, представьте себе, всего-навсего от двух обычных батареек-«пальчиков».

Проскурин сплюнул на пол. Черт возьми, а ведь он совершенно забыл о ноже. Привык к нему, как привыкают к авторучке, зажигалке или коробку спичек.

— Так что, уважаемый Валерий Викторович, — продолжил Саликов, — если бы вы попытались воспользоваться этим чудесным стреляющим ножом по прямому назначению — ничего бы не вышло…

Майор усмехнулся и покачал головой:

— А вы, оказывается, позер, Алексей Михайлович.

Тот легко, почти по-дружески засмеялся:

— Ай поймали, Валерий Викторович, поймали. Не скрою, мне приятно еще раз посмаковать отменную работу, а она, согласитесь, все-таки была отменной. К тому же появились первые зрители…

— Одного не пойму. Если вы знали, где я нахожусь и что делаю, если знали, где полетная карта, если знали, где Алексей, чего ж вы нас сразу-то не убили? Зачем устроили весь этот спектакль с беготней?

— Всему свое время. Подождем Максима Леонидовича. Не хочется объяснять дважды одно и то же.