Сдвиг

Глава 6. Гимениус 3. Пятичтение. Самая книжная глава

Остаток дня Гимениус планировал провести за чтением. Он находился в комнате для чтения за столом для Пятичтения. Сложное деревянное сооружение представляло собой некий резной деревянный станок с установленными на нём держателями для книг. Две книги находились напротив глаз, на возвышении, справа книга для правого глаза, слева для левого. Каждый держатель был снабжен кулиской для автоматического переворачивания страниц. Подставки крепились шарнирно, на телескопических рычагах. Держатели книг для чтения глазами легко подстраивались под любой рост читателя.

Непосредственно на самой столешнице стола находилось еще два ложа для книг, горизонтальных, это для чтения книг вслепую руками справа для правой и слева для левой руки. Книги с рельефно точечным шрифтом, так называемы книги для слепых — расширяли возможности чтения именно для зрячих, ибо имея всего два глаза невозможно читать одновременно более двух книг. Так книги, созданные в древности для нужд незрячих, теперь именовались «книгами для рук», и использовались в основном ученными и писателями для оптимизации процесса чтения. Итак, эти держатели для горизонтальных книг так же были снабжены кулисками для переворачивания страниц, но другой конструкции. Всем известно, что книги в горизонтальном положении перелистываются совершенно с другой технологической особенностью. Книги на столешнице к тому же имели накладные ограничители для поля чтения. Условия, при которых производилось чтение правой и левой руками, когда глаза заняты чтением других книг и фактически читаешь не глядя по горизонтали пальцам необходимо правильно следовать строчкам. Для этого и были сконструированы специальные скользящие накладки, которые позволяли следовать за строкой, не отвлекаясь на то зрительным вниманием.

Ниже под столешницей почти на полу стояло устройство для чтения вслепую пальцами правой ноги. Те же сложные горизонтальные кулиски перелистывания страниц и скользящие рамки ограничителя строк, но естественно с более широкой прорезью рассчитанной на громоздкие пальцы ступни.

Ну, а под левой ступней находилась панель управления столом для Пятичтения. Выпуклые деревянные наросты на панели позволяли мгновенно менять интенсивность перелистывания страниц и движения ограничителей для «слепого» чтения.

Стол для Пятичтения при всей кажущейся простоте устройства обладал немыслимой чувствительностью к читателю и множеством настраиваемых функций. Нередко стол для Пятичтения в миру называли Столом Разума, так удобен был этот агрегат для чтения пяти книг одновременно. Стоит, однако, заметить, что Пятичтением этот стол называли условно, так сложилось исторически, ибо в реальности он позволял читать и шестую и даже седьмую книгу при желании. В стол было вмонтировано приспособление для прослушивания аудиокниг. Специальное проигрывающие устройство воспроизводило голос чтеца, записанный на древесных валиках Рихмана. Устройство водружалось на голову, аудиошлём, где была функция прослушивания, как одной книги и в правом и в левом ухе, так и возможность настройки раздельного аудиопотока. В правое ухо шел сигнал с одной книги, а в левое с другой.

Гимениус не очень-то доверял современным технологиям книгочтения, полагаясь на древние проверенные способы, аудиокниг слушал мало и через не хочу. Сегодня ввиду особой сосредоточенности на чтении он решил не перегружать мозг шестой и седьмой аудиокнигами. И функцию аудио использовал по своему — он загрузил в углубление для аудиоваликов — музыкальный контент. Это были его излюбленные мелодии, сборник всемирной тишины. Собранные за тысячелетия существования культуры и просвещения, тишины со всего бесконечного Белого Света. Пощелкав на панели управления, он активировал глубокую тишину каменной пустыни Гобби. Сухая прозрачная звенящая тишина каменной пустыни вырвалась из деревянных аудиораковин в кабинет, наполнила помещение до краёв, до самого потолка тонким мерцающим звуком бесконечного безлюдного пространства.

Гимениус уже давно закрепил в держатели необходимые ему книги. Он вдел руки в углубления для чтения книг на столешнице, поставил правую ногу на пятую книгу и щелкнул левой ногой рычаг с латинской надписью start на панели управления столом для Пятичтения. Зашипели инерционные механизмы стола, щелкнули кулиски перелистывания страниц, застрекотали таймеры чтения. Ш-ш-ш-ш штапатук шырк шмырк трык трык трык трррррррр ширк тыр тыр трррррррр — зашумел, ожил стол для Пятичтения.

Чтение.

Книга справа для правого глаза Оптимист. Оптимист — называл СДВИГ явлением непознанным и болезненным для Белого Света, использовался термин — «непроходимым по неопределенным причинам». Оптимист сообщал, что по данным Магиястата Сдвиг делится на двенадцать полноценных стадий. Для удобства стадиям Сдвига были даны официальные наименования. Далее перечислялись стадии Сдвига по мере их хронологического возникновения. Муаровое восхождение, Замочные прятки, Кулерные завихрения, Метаморфозы материального, Замещения духовных веществ, Две стадии обратного действия, Кажущееся окончание Сдвига, Окостенение метаморфоз, Амплитудные бессмысленные колебания светотеней, Заморозка, Завершение скачка или Тьмезация пространств и времени.

Оптимист сообщал: Сдвиг опасен, непредсказуем и необъясним с точки зрения современной науки и литературы. При всей кажущейся простоте понимания самого механизма сдвижения суггестивных материй в пространстве и времени — его природа чужда бесконечному миру. Сдвиг есть неисправимая ошибка взаимодействия метаморфоз Света и волновых излучений Тьмы. Гимениус глотал строку за строкой, слово за слово, абзац за абзацем, страницу за страницей. Оптимист состоял из упрощенных текстов, читалось легко, воистину читая Оптимиста человек, получал ни с чем несравнимое удовольствие. Чистый доступный почти разговорный слог характеризовал это как бы научное издание. Писатели приложили немало усилий, что бы сделать текст настолько прозрачным и понятным лишенным надуманных крючковатостей и неровностей, лишенным мертвого груза метафор и сложносочиненных предложений. Чистейшая, как слеза, информация, поданная в удобоваримой форме легкогоусвояемого чтива. Информация из Оптимиста по вкусу напоминала кондитерскую клубнику, с запахом нежнейшей аппетитной ванили и едва заметным привкусом горького миндаля.

Книга слева для левого глаза Кашпей Алатау (#2200 697975 Серия № 357). Справочник по неведомым процессам. Грубые серебристые страницы в сочетании с современнейшим бесшовным переплетом, дорогая кожаная обложка с металлическими треугольниками на уголках обложки.

«Кашерон сидьюз, элаус ратангол диметрос кулой — алой алоян баргазы. Бельгон урон бельгон сапсан, сапсан алатау улентинг сабуч балгон — самурга сароу: сароу сароу саронинген первол перван перванолис первак — курао: курай курай кураконт элгат пирелли коспон пушке пхукет пустаной кулангон вайоминг алатон кура» — древне куртонайский диалект. Издревле на этом языке печатались фолианты о неведомых процессах. Кашпейцы один из древнейших народов Белого Света живущие высоко в горах в пещерах Улорахмонского хребта, создали сотни лет назад Великие университеты Неведанных процессов. Героический народ, зачастую ценою собственных жизней они создавали справочники и первоисточники о том, чему еще только предстоит свершиться, свершиться, возможно, даже не здесь, а где-то там на обратной стороне реальности, или там…

Впрочем, объяснить читателю, где же там не представляется возможным, для этого или придется написать отдельную книгу страниц на 800, или получить читателю образование писателя третьего уровня значимости каким и был Гимениус. Чтобы разбираться в тонкостях неведомых процессов, недостаточно просто уметь читать на куртонайском диалекте или иметь пару гуманитарных высших образований, поверьте мне на слово, этого совершенно недостаточно.

Кашпейские ежемесячные брошюрки и карманные многотомники регулярно обновлялись новыми актуальными публикациями и изданиями. Правом чтения таких книг, как было сказано выше, обладали, только лица высшей категории языкознания и литературотворения. «Поторопись, все что надвигается, идет в твою сторону, уцелевшие легионы Света на краю пропасти…» — гласил справочник, точнее будет сказать, намекал.

Технология производства такой справочной литературы крайне сложная. Например, целлюлоза для изготовления серебристой голубой бумаги вырабатывалась, как вы уже догадались из голубых горных елей. Выращивали эти капризные деревья на высокогорных фермах-университетах. Каждое дерево обслуживалось специальной группой ученых исследователей, которые кропотливо взращивали растение на протяжении десятилетий. Прививая к дереву определенные виды растений предсказателей, мыслящих грибниц и разумных орфографических насекомых. Только Кашпейцы умели выращивать столь редкую предсказательную целлюлозу. Вот из этой самой редкой на Белом Свете серебристой голубой целлюлозы и изготавливалась бумага для этих изданий. Уникальные справочники Кашпей Алатау не нуждались в рекламе. Содержание этих почти священных книг проливало свет на неведомое. Процесс изготовления справочников был трудоёмким долгим и опасным для здоровья любого живого существа. Каждый тираж справочника был полит тоннами пота неутомимых бесстрашных кашпейцев. Хотя зачастую в бочке пота была и чашка человеческой крови. Это кровь тех, кто пал горькой жертвой сложных до конца не понятных и не известных широким массам технологий книгопечатанья этих справочников.

Книга справа для правой руки — «Толерантные положения при движении пустот и твердых тел. Математические скачки от Тарпищев Кьюз Корпорейшин». Движение в математическом эквиваленте. Расчеты пластов времени, и бытовые вычисления световых излучений, как на поверхности мира, так и в его малоизученных глубинных аспектах (Изнаночные светотени по Гамильтону). Мастерская Света, так крыли Тарпищев Кьюз Корпорейшин в околонаучных кругах, им удалось когда-то каким-то чудом зацепиться на ниве изучения света. Сначала Кьюз Корпорейшин издали небольшой труд по проблематике и составу светящихся волн и излучений, где теоретически доказывалась Теория большого квази-центрального слияния тьмы и разнородных по происхождению лучей пространства и времени, вот на этом пересечении волновых излучений и был построен весь доказательный пул научной работы от Тарпищева.

Гимениус отчетливо помнил ту первую значительную научную работу Кьюз Корпорейшин — Закон пустоты в расчетах и данных. Она эта публикация вызвала макро-волну в умах тысяч писателей мира. Результатом этих волнений стали Новые и Сверхновые гибкие Миры (Сверхтягучки — по Гамельтону), в том числе причину возникновения смертоносных Соторьевых Пустошей — приписывают именно этому событию. Тогда мнения научного и литературного сообщества разделились на сотни вариаций, от полного неприятия или непонимания (Эффект Доллорес — по Гамильтону), до маниакального следования и веры (Слепотного приятия — по Гамильтону). Всего через семь с половиной лет, теории Кьюз Корпорейшин были лабораторным образом доказаны и закреплены в государственной Палате по Экспериментам слияний волновых излучений (Министерство Тьмы и Света — по Гамильтону). С тех пор Тарпищев Кьюз Корпорейшин — признанный лидер в области изучения математических скачков. Инвестируя тонны золотых монет, в перспективные математические исследования Кьюз Корпорейшин конечно извлекает из получаемых данных баснословные прибыли (Дорогие книжечки — по Гамильтону) продвигая параллельно науку и литературу вперед семимильными хаотичными скачками.

Книга для левой руки — «Усложнения простых чисел для Королевской семьи» Ламанский монах Прист Лаундж (Королевская семья — Восемь Величайших писателей белого Света; Сарториус-Первый, Ильшат Ротердамский, Клиц, Эрнест Хонгар-257, Юмата Жимолости, Ваня Дерняткин, Зой Буба и Магистр Яббо — глубкая восьмиглавая семейка — по Гамильтону). Посвящение своих научно-литературных работ Королевской Восьмерке — выражало непомерное уважения великим перстам литературы. Свод значений простых чисел при увеличении давления духовного начала деформируется до неузнаваемости. Элементарнейшая лавинообразная зависимость. Дух изменяет свойства исчисления, массы атомов обменяются значениями с массами электронов, связи атомных объектов теряют былую актуальность, дух замещает материю, и материя из физической превращается в духовную. Слова обретают смысл, предметы теряют непрозрачность, физические свойства становятся духовными и наоборот. Вихревые значения цифровых структур — выраженные в тонких таблицах, пропорции соответствия духа и материи в сложных и простых формулах и тождественностях, тонкая грань равновесий с множеством невероятных значений — в уравнениях, формулы замещений Духа и Материи, пути следования Духовных энергий в лабиринтах атомных измерений. Важная при Сдвиге закономерность в 1.200 страничном научном докладе. Сложная богатая схемами формулами, расчетами и бесконечными подробными сносками книга.

Книга для правой ноги, естественно рельефно точечная (ногой же читаешь) — Скринсейвер или Сказки Колоссальных рыб. Сказки Специальные.

Пятая книга была предназначена для сохранения баланса чтения (Сужение мысли, заострение мысли — по Гамильтону). Чтение пятой книги необходимым образом форматировало сознание от сухих научных трудов. Главная задача подобных книг создавать параллельные разгрузочные мыслительные процессы. Простодушные сказочные тексты охлаждали саму систему мысли в целом. Скринсейвер давал волю воображению и стимулировал процесс мышления в заданном направлении. Книги типа Скринсейвер, использовали оперативную память человека для оптимизации размыслительного процесса. Закольцовывая примитивные мысли, создавали воронку размышлений, которая заплетая смыслы и значения прочитанного, компилировала макро выводы в логически завершенные цепочки. Эти цепочки-последовательности в свою очередь закручивались в уходящую внутрь мозга скрин-спираль. Воронка Скринсейвера — катализатор анализа, для Пятичтения. Скринсейвер посредством сказки высвобождал энергию потаенного резервного мышления. Ангелоид читал правой ногой.

Кошка-учительница

В одном маленьком уездном городке N жила и работала кошка-учительница. Сейчас уже никто и не помнит, как она появилась в этом захолустном местечке на самой окраине среднерусской равнины.

А случилось это так…

Как-то утром в одно тамошнее затхлое кадровое агентство кто-то робко постучался — вернее поцарапался — и… Она, скромная, строго и несколько старомодно одетая женщина-кошка, перешагнула порог этого давно уж никем не посещаемого заведения. С минуту повозившись, необычная посетительница достала из кожаного кейса стопочку бумаг в красивой розовой папке; мурлыча, представилась и изложила цель визита: «Мурочка такая-то, окончила университет, работала там-то и там-то, хочу предложить свою кандидатуру на соискание должности учителя в какой-нибудь школе вашего замечательного городка». По одежде и манерам Мурочка была настоящая комильфо: трикотажное платье в цветочек с оборками и рюшами до пят, шляпка, пенсне на цепочке. Сзади из-под юбки выглядывал довольно большой и такой же милый, как и его владелица, хвост, которым она как бы обмахивалась в моменты, когда врожденная скромность брала верх над холодным профессионализмом и дипломатическими повадками благородной институтки.

Поверьте на слово, никто в агентстве не удивился такому странному, но чрезвычайно милому соискателю. Ну, кошка — учительница, эка невидаль? К тому же в городе не хватало хороших педагогов, а у нее, как-никак, университетское образование. Посмотрев документы Мурочки, клерк где-то порылся, поправляя вечно съезжающие на кончик носа очки; что-то поперебирал в картотеке, бормоча: «Так, так, сейчас, сейчас, был у нас где-то запрос на учителя в школу…». И пяти минут не прошло, как он уже выписывал адрес одной муниципальной N-ской школы, где, судя по всему, и суждено было трудиться институтке.

Через день-другой — точных данных нет, да и не важно это, — хвостатая соискательница, предварительно созвонившись с директором школы, пришла знакомиться с будущими коллегами, ну, и самой, понятно, школой. Школа эта была не то чтобы обычная, а… Как бы это сказать? Брошенная это была школа на самой окраине спального квартала угрюмого города N, и от статуса «сельская школа» ее отделяла всего сотня метров. По документам где-то в этом месте город кончался, и начинались сельские угодья, посему учились в школе в основном дети крестьян и фермеров.

Кошку-учительницу приняли хорошо; судя по резюме, работала она прежде в школах с углубленным изучением иностранных языков, и в университете практические занятия вела, и даже в частной школе целый, аж год, преподавала. Ну, так вот, директор сразу чайник поставил и даже печенья достал из своего шкафчика, да конфет. Кошка-учительница лишь махнула хвостиком и вежливо отказалась. «Эх, дурья я башка! Вам же не вкусно это! Ой, как же я не подумал? — искренне запричитал Сергей Геннадьевич Кушнер, простоватый директор школы 181 уездного городка N, — Вам же молочка да селедочки предлагать надо, а я тут с чаем со своим, да с печеньем сладким». Кошка-учительница неожиданно замурлыкала и облизнулась, услышав такие приятные слова: «Молочка… мур, мда, молочка… Мы еще с вами выпьем молочка, если, собственно… А вот, вы спрашивали, моя трудовая книжечка», — и кошка-учительница протянула в пушистой лапке зеленую книжечку.

Конечно, Сергей Геннадьевич сразу влюбился в красавицу и умницу кошку, как, впрочем, и весь педагогический состав, да и ученический тоже. Отзывалась она на Мурку, хоть и без отчества, но строго на «вы». А как иначе? С такой-то кралей только так…

И начался упорный труд на новом месте. Дали классов ей аж пять. Иностранные языки знала она в совершенстве, особенно французский: врожденное — родное для кошек «мур» там часто встречается. Ученики, сплошь из окрестных сел и деревень, знаниями не блистали, и работы у кошки-учительницы был непочатый край.

Жила она одна, снимала крошечную малосемейку в заплеванной кирпичной девятиэтажке в центре города N.

Незаметно прошла четверть, затем другая. Школа заметно преобразилась. И ученики как-то добрей, что ли стали, как-то чище, вылизаннее даже, многие подтянулись в языках, некоторые даже подумывали в иняз рвануть после школы. Весь педагогический коллектив нарадоваться не мог на кошку-учительницу, все хвалил да нахваливал ее. Даже человек из районо приезжал, сидел на открытом уроке. Поговаривают, что хотели кошку-учительницу к президентской премии представить, да отложить решили: мол, на следующий год уж точно представим…

И все бы ничего было, да как по маслу шло, до тех пор, пока в школу не пришел работать… физрук пес Федор…

Часть 2.

Неравномерно щелкали кулиски перелистывания страниц — штырк шмырк тыррр тырк. Чувствительные механизмы следили за движением рук, глаз, ноги и перелистывали страницы исходя из конкретной скорости прочитываемого каждым элементом чтения. Безусловно, быстрее всего читал левый глаз, правый глаз, травмированный еще в юности, читал медленнее, но, как казалось Гимениусу, вдумчивее. Правая рука читала быстрее правого глаза, но медленнее левого, левая рука читала медленнее всех инструментов чтения даже ноги, однако в общем значении процесс чтения шел с высокой устойчивой скоростью, что и было нужно. Пространная тишина пустыни Гоби звучащая в кабинете для чтения удачно дополняла процесс чтения, превращая его из изнурительного труда в легкое удовольствия.

Пару раз Гимениус прерывался. По неотложным вопросам в кабинет заглядывали сотрудники ЛОР (Лаборатория Обработки Рукописей), да небольшая кофе-пауза. От глубокой концентрации мысли организм теряет слишком много воды, которую лучше приятно восполнить чашкой душистого фламандского кофе. Приходил дядюшка Йо-Йо, пожилой книгопечатальщик, приносил модели новых книг, спрашивал Ангелоида какому проекту отдать предпочтение. В руках у него были треугольные книги обратного чтения для северных районов Белого Света и первые шарообразные фолианты фантастических рассказов. Проекты Гимениусу понравились, выбрать, правда, он так и не смог, хотелось осуществить сразу все варианты, но отсутствие лишних золотых ограничивали выбор. Дядюшка Йо-Йо согласился с писателем на предмет выпуска всего спектра новых книжных разработок, Гимениус сослался на поиски денег, решено было печатать ва-банк, надеясь, что деньги найдутся сами собой в процессе организации тиража. Еще заходил Перельман, молодой перспективный редактор, он принес график выпуска ближайших номеров, Гимениус просмотрел бумаги, поставил две сургучные печати и, поблагодарив за работу рыжего редактора, продолжил чтение.

Через несколько часов книги первой закладки были прочитаны. Закладка изданий повторилась и вот новые пять книг заняли свои места на подставках и шарнирах, второй том Оптимиста (ограниченный тираж только для служебного пользования) Гимениус аккуратно воткнул в ложе для чтения правым глазом, он надеялся, что более вдумчивое и медленное чтение позволит ему понять чуть больше о предстоящем Сдвиге. Зашелестели кулиски перелистывания страниц.

Великие писатели Белого Света к коим, безусловно, относился Гимениус 3, имели право использовать в целях защиты своей жизни, как холодное, так и огнестрельное оружие. Гибель Писателя Высшей степени значимости могла привести к исчезновению целого Мира или созвездия Миров объединенных одним центром и одной идеей. Стертые миры, испаряясь, оставляли после себя прогорклый запах подгоревшего на сковородке сливочного масла (А маслицо-то пригорело — по Гамильтону).

Жизнь Писателя охранялась государством и Законом Союза Великих Писателей Белого Света (Незыблемое — незыблемо — по Гамильтону). Гимениус никогда не забывал одеть легкий кевларовый бронежилет, даже дома или работая в саду. Длинноствольные крупнокалиберные барабанные пистолеты в кобурах на поясе, позолоченный филигранью мачете спереди на ремне в ножнах из красного дерева, короткоствольный скорострельный многозарядный дробовик в длинной кожаной кобуре за спиной. Тьмецы — гости с Обратной стороны Белого Света, алчущие смерти любого Писателя, да и простого человека появлялись с регулярностью смены дня и ночи. Червоточины, сквозь которые тьмецы возникали в пространстве Белого Света, образовывались в основном в сельской местности там, где природные катаклизмы несдерживаемые волей писательского слова, находились в свободном состоянии бесконечного изменения. Именно по этим причинам большинство жителей Белого Света находились в защищенных мыслью городах, на земле было 12 больших городов и около ста малых поселений. Из 12 городов Белого Света — 10 городов были столицами, а 2 города провинцией. В больших городах жили не больше полумиллиарда человек в малых поселениях по 100–130 миллионов человек. Люди, живущие на просторах природы — сельские жители ютились в небольших деревенька по миллиону два человек. В виду недоступности и изолированности от цивилизации деревенщина редко контактировала с горожанами. Однако являясь гражданами одного государства деревенские, как бы далеко не находились от центра, подчинялись законам и порядкам Белого Света, их неохотно, но все же допускали в города и как вынужденных переселенцев интегрировали в общество, обучая наукам и способностям жителей Великих Городов Белого Света.

Гимениус наконец дочитал последнюю страницу второго тома Оптимиста…

Выхватив с подставки книгу, отшвырнул девятисотстраничный журнал в сторону. Глухо ударившись о стену, книга упала на пол. Негодование и уныние охватило его. Впервые в жизни он не знал что делать. Ответ, который ему дал невиданный доселе сон, хоть и намекал на многое, объяснял первопричины и открывал завесу, что немало для какого-то несуществующего видения — да вот только сон не давал четких указаний о том, что ждет его самого, его благое дело, и предприятие, и в целом Белый свет. Что же делать, что делать-то, что сделать, что, что?

Приближалась полночь время магической писательской работы. Он вошел в кабинет, сел за новый пахнущий лаком полированной древесины стол. Казалось, все было по старому, ящики белой бумаги, 80 грамм на дюйм идеальное сочетание целлюлозы и влажности, коробки с карандашами и одноразовыми ручками. Все было, как обычно единственное отличие Гимениус был в кабинете, и он был вооружен. Вооружен до крайней степени можно было сказать, он был нашпигован огнестрельным и холодным оружием и конечно боеприпасами. Никогда в жизни он не садился за письменный стол вооруженный, в своем собственном доме в самом защищенном месте в данной Префектуре. Он был готов, встретится со всем, что только может быть. Он был во всеоружии, и это вселяло в него надежду.

Бой часов сообщил об официальном пришествии полуночи. Не шелохнувшись, он ждал. Что-то шевельнулось на стене напротив, резкий рывок писательской руки вскинутой за спину и два выстрела из дробовика оглушили округу, кровавое месиво стекало по стене, провисший щупалец оканчивался страшной клешней, уже безжизненной. Началось. Короткий прыжок. Поберегись! Сзади! И в полете он стреляет в какую-то летящую на него дрянь, гадость разлетается в клочья, фиолетовой дымкой шмякнула мертвая плоть новрожденного тьмеца. Поднялась беспорядочная стрельба, кажущаяся беспорядочной для случайного свидетеля. Буквально через несколько минут Гимениус, с вытаращенными на лоб глазами, перепачканный красной слизью и фиолетовым порошкообразным веществом вывалился из собственного кабинета. Кабинет был битком набит телами и останками гадов, мертвыми и еще шевелящимися. Гимениус не переставал слать пули в темноту уже лишенной лампочки комнаты, в которой билось невероятное множество омерзительных и опасных чудовищ. На лице забрызганные круглые в кожаной оправе очки, в руках пистолеты, раскалившиеся от частой стрельбы стволы, длинноствольных пистолетов, дымились, испаряя налипшую на них кровь и ошметки уничтоженных тварей.

Пятясь спиной, он засаживал обойму за обоймой, барабан за барабаном в темноту комнаты, где визгом предсмертных мук и страданий бились в агонии некие неподвластные описанию «не наши» животные, безобразные чудовища, алчущие крови и плоти великого человека. Резко развернувшись, Гимениус спустился с лестницы, продвигаясь по дому прямиком к машине во дворе. Попутно метко поражая тянущиеся щупальца, сгустки подпрыгивающей слизи, темные необъяснимые и опасные пятна, словно обычные тени, притворно лежащие на его пути. Выбивая ногами межкомнатные двери, ломая собственную дорогую сердцу мебель, расчищая путь к отступлению, он с боями продвигался к выходу. То, уклоняясь от пролетающих смертельных игл и кислотных нитей, то высоко подпрыгивая от катящихся по полу черных клубков с иглами и злыми глазами навыкате, то вжимаясь в стены и углубления, Гимениус с успехом приближался к цели.

Наконец-то выход во двор. Тьмецы, адовы создания уж были там. Полный двор неподвижных «мальчиков», одетых, как зомби-эмобои в клетчатых кедах, узких джинсах и капюшонах накинутых на головы кенгурушек. В углублениях капюшонов одинаковые лица с острыми челками, ниспадающими на лоб, глаза обведенные темными дугами теней, абсолютно черные неподвижные и неживы. Отвращение дрожью окатило Гимениуса.

Волнообразное покачивание и упс, и бессчетное количество змееподобных щупалец вырвалось из эмо голов. Сжатая пружина зла сработала и наполнила двор смертоносной мерзостью струящейся вправо и влево, вверх и вниз. Казалось, что Зло тянуло смертоносные усики щупалец к самому Солнцу. Мачете с заостренной до микронов кромкой разрезал брешь в джунглях пульсирующих омерзительных отростков. Прикрываясь от жалящих хлестких ударов смертоносных жгутиков — стальным зонтиком, Гимениус прорубал тропу безопасности в хаосе щупалец, спасительную дорогу к автомобилю. Тяжелый пропитавшийся тьмецовой кровью кевларовый плащ защищал, но и раздражал, мешая движению спиной.

Гимениус соображал то, что образовалось в доме, как ни крути, несомненно, вывалится на улицу и ему нужно поспешать. Это тебе не простоватые тьмецы, с которыми он уже хорошо знаком и мог одолеть тех хоть тысячу, хоть две. Проникшее в дом было намного сильней, опасней и изворотливей в сотни раз.

Очередной зомбо-мальчик, скорчившись, упал на землю, освободив проход к двери машины. Гнилым орехом под сапогом Гимениуса расквасилась голова подростка. На ходу снимая плащ и морщась от боли мгновенно присасывающихся мелких щупалец, он влез в машину и хлопнул дверью. Наточенная кромка двери обрубила десятка два червякообразных отростков прилипших к незащищенному телу Гимениуса. Поворот ключа и рев двигателя наполнил радостью душу Писателя. Серебристый зверь, писательский Субару — не подвел!

Тем временем во двор выползало, выпадало и выдавливалось под давлением самоё себя из бывшего его дома — нечто трудноописуемое. Сдвиг распустил свои крылья.

Пробуксовывая в кровавом месиве Субару навалился 4 литровым движком и, поднатужившись 12 цилиндрами, четырьмя ведущими и мощью турбины таки вырвался из плена, оставив после себя плотную кроваво-слизистую колею от мощных колес. Глядя в зеркало заднего вида, Гимениус видел поднимающуюся стену, цунами плотоядного зла. Здесь битва была проиграна, он позорно бежал, отступил, бросив на произвол судьбы своё частное литературное предприятие. Ему нельзя умирать, по крайней мере, не сейчас, и не здесь. Еще сквитаемся — прошипел мастер сиплым голосом.

Гимениус направлялся в Город. Ему хотелось увидеть Правителей Союза Великих писателей и Королевскую восьмерку, услышать объяснения, и возможно получить план дальнейших действий, а может, какие-то дополнительные знания о происходившим Сдвиге. Они не могли допустить возникновения такого коллапса, такого мега нереального прорыва чуждой материи, они не могли позволить такому случиться. Под вопрос попадает само существование Белого Света или его важных неотделимых составляющих. По пути он несколько раз сбивал небольшие группы бессмысленно стоявших на дороге тьмецов. Те разлетались неровными рваными частями, гнилое эмо сообщество не выдерживало ударов о титановую решетку радиатора. Их было так много, как не было никогда, полчища тьмецов наводнили дороги и улицы. Перед въездом в городские Триумфальные ворота он зацепил крылом машины какую-то сгорбленную неприятную старуху. Она выпустила облако едкого фиолетового газа, и упав оземь вероятно размозжила голову и от того утихла, и обмякла. Старуха на въезде в город хорошая примета — пошутил Писатель. Неожиданный резкий поворот почти на 90 градусов, писатель едва справился с управлением несущейся на скорости машины, странно вчера здесь было однозначно прямо, он не узнавал город, обросший синим мхом, уделанный слизью, кругом вымазанный кровью и чем-то еще неподдающимся описанию, но столь же, неприятным и отвратительным.