Седина в бороду

Глава XV,

которая не повествует ни о чем конкретном

Ева-Энн возвращалась по тенистой лесной дороге; девушка двигалась с той гибкостью, с той непринужденной грацией, что свойственны лишь пылкой юности. Сэр Мармадьюк наблюдал за ней, сидя в своей канаве, и ему на ум приходили то стремительный полет ласточки, то исполненный благородства прыжок оленя, то легкое и неуловимое движение рыбы в прозрачных глубинах, он любовался своей спутницей, пока вдруг не осознал, что в руках у Евы-Энн большая корзина.

– Ей-богу! – воскликнул он, отбирая у девушки поклажу. – Она куда тяжелей, чем выглядит.

– Осторожней, Джон, там соус. Не наклоняй ее так сильно!

– Соус?

– Ну да, соус! Я встретил жену фермера, и она, добрая душа, продала мне пирог с мясом и фасолью.

– Чудесно, дитя мое! Я купил кое-кого, и у меня имеются большие подозрения, что зовут его Гораций.

– Что ты хочешь этим сказать, Джон? – девушка с беспокойством взглянула на джентльмена.

– А также палатку, два котелка и чайник!

– Ты бредишь, Джон?

– Взгляни сама!

Он повел девушку в лощину, где они и обнаружили Горация, с огромным аппетитом пожиравшего тростниковую подстилку. Невозмутимо чавкая, осел поднял лохматую голову и навострил длинное ухо. Хитрый глаз уставился на пришельцев. Сэр Мармадьюк отступил в сторону:

– Ева-Энн, позволь представить тебе Горация, нашего спутника в предстоящих странствиях.

– О, – звонко рассмеялась Ева, – какой у него умный взгляд!

– Примечательный факт, дитя мое, учитывая, что это всего-навсего осел!

– Но бедняжка голоден, Джон, посмотри, он совсем изголодался!

– Удивительно! – озадаченно согласился сэр Мармадьюк. – Гораций уже управился с шейным платком отнюдь немалых размеров, который вкупе с этой тростниковой подстилкой был призван утолить желания ослика. Но, похоже, этого не произошло. Этот осел – самая большая загадка на свете.

Ева засунула руку в корзину, извлекла большую морковку и протянула ее Горацию. Тот поднял морду, шершавый нос обнюхал соблазнительный овощ, и подстилка вмиг была забыта. Бархатистые губы деликатно приняли подношение из рук девушки.

– Он очень милый! – с восторгом сообщила Ева-Энн.

– Удивительно, – повторил наш джентльмен.

– Его надо почистить, Джон!

– И верно, при ближайшем рассмотрении животное выглядит до крайности неопрятным, дитя мое. Но пойдем посмотрим на наши остальные приобретения.

И как приятно было наблюдать, с какой радостью Ева-Энн рассматривала каждый предмет. Особенно заинтересовали ее помятые котелки.

– Они придутся так кстати, Джон! – воскликнула она, не отрывая горящих глаз от почерневших бесформенных уродцев.

– Два котелка и чайник! – несколько уныло откликнулся сэр Мармадьюк. – Один котелок, как мне сказали, без ручки, и оба они отвратительны на вид. Нужно немедленно их выкинуть…

– Ни в коем случае, Джон! Я их почищу, и они заблестят как новенькие.

– Ты не устаешь поражать меня, дитя мое!

– А вот и палатка! – восторженно воскликнула Ева.

– Палатка, – он помрачнел еще больше, – при ближайшем рассмотрении выглядит не менее отвратительно, чем посуда.

– Перестань, Джон, просто она такого цвета.

– С огромной дырой! – вздохнул он обреченно. – Хотя мне дали совет – прикрыть ее крышкой от котелка…

– Ничего страшного, я зачиню дыру, Джон.

– И тем не менее, Ева-Энн, палатка эта – одно расстройство.

– Зачем же ты купил ее?

– Во-первых, потому что продавалась только эта палатка, и, во-вторых, издалека она выглядела вполне прилично.

– Ты дорого за нее заплатил, Джон?

– Мне показалось, продавец был доволен.

– Что ж, это очень милая палатка, она мне нравится, – решила девушка.

– Благослови тебя Господь, дитя мое, ты слишком добра! Тебе придется довольствоваться этим неприглядным сооружением, пока мы не приобретем что-нибудь получше.

– Но мне не нужно ничего лучшего, ты и так очень добр и внимателен ко мне, эта палатка…

– Последний владелец, – сэр Мармадьюк с сомнением взглянул на полотняное сооружение, – выглядел довольно опрятно. И все же думаю, ее следует хорошенько встряхнуть и переставить на новое место, скажем, вон под то дерево, если ты согласна ночевать сегодня в этой лощине.

– Да, здесь очень удобно, и главное, уединенно. Вон там течет ручей, что тоже кстати, так что давай останемся здесь. Надо подогреть пирог. Я разведу костер.

– А я займусь палаткой.

Сняв сюртук, сэр Мармадьюк принялся за работу, и в конце концов не без труда сумел-таки свернуть палатку, совладав с путаницей из колышков и веревок. Он перетащил палатку на облюбованное место недалеко от журчащего ручья, где тенистые деревья и кусты создавали некое подобие беседки из листьев.

До сих пор погода стояла совершенно безветренная; сонная листва едва колыхалась под слабым дуновением ветра, но как только сэр Мармадьюк начал устанавливать палатку, налетел внезапный порыв ветра, словно присланный какими-то злобными духами. Ветер игриво подхватил холст, и то, что секунду назад являло собой безобидную палатку, вмиг обернулось в своевольным чудовищем, которое вырывалось из рук, легкомысленно порхало вокруг нашего героя, хлопало его по голове, путалось в ногах, словом, развлекалось вовсю. С достойным восхищения терпением сэр Мармадьюк пытался успокоить этот полотняный вихрь, но время шло, а все попытки нашего героя оканчивались ничем. Постепенно он разъярился, и борьба с непокорным сооружением приняла жестокий и беспощадный характер. Сэр Мармадьюк метался взад и вперед, размахивал руками, топал ногами, но чудовище лишь злобно хохотало и бесновалось на ветру.

Когда Ева направилась к ручью за водой, она обнаружила сэра Мармадьюка, без сил привалившегося к стволу дерева. И тут-то, конечно же, ветер стих, а чудовище успокоилось. Сэр Мармадьюк, задыхающийся и вспотевший, повернулся к Еве, которая прислонилась к дереву в приступе беззвучного хохота.

– О, Джон, – наконец выдохнула она. – прости за этот смех, но… Джон!

Сэр Мармадьюк надменно вскинул голову:

– Ева-Энн!

– Нет! – сквозь смех проговорила она, – только не напускай на себя такой величественный вид, Джон!

Сэр Мармадьюк рассмеялся.

– Клянусь небом, – воскликнул он, горестно взирая на бесформенный ком у своих ног, – всякий, кому удастся справиться с этим чудовищем без посторонней помощи, заслуживает уважения и восхищения.

– Тогда позволь мне помочь тебе.

И вот вместе им удалось установить палатку. Ева довольно осмотрела результат и воскликнула:

– Как здорово путешествовать!

– Пока не испортилась погода, – брюзгливо заметил джентльмен.

– Какая разница, если ты счастлив!

– А ты счастлива, Ева-Энн?

– Да, – ответила девушка, но тут же ее глаза помрачнели. – Да, счастлива, пока не начну вспоминать.

– Тогда забудь, – посоветовал он, – забудь обо всем, дитя мое, забудь об этом мире и его тревогах.

– Но забудет ли мир о нас, Джон?

– Конечно, забудет. Пройдет время и забудет, как забывает обо всех и обо всем.

– Ты уверен, что здесь я в такой же безопасности, как и в Лондоне?

– Абсолютно! – кивнул он.

– А ты счастлив, Джон?

– Да, как это ни странно!

– Но почему?

– Бог знает, может, из-за чувства новизны.

– И только, Джон?

– А, может, из-за моего необычайного аппетита.

– И все, Джон?

– Дитя мое, ты невыносимо любопытна.

Тут Ева-Энн быстро взглянула на него и так же быстро отвела взгляд. Он удивленно спросил:

– Что случилось?

– Ничего.

– Но ты рассердилась.

– Нет! – она раздраженно дернула прелестными плечами.

– Ева-Энн, о чем ты думаешь?

– О том, что пришло время вновь тебя кормить.

Затем, наполнив помятый чайник, она поспешила прочь, а он остался сидеть, растерянно и недоуменно глядя ей вслед.