Седина в бороду

Глава IX,

в которой герои пускаются в бегство

Взошла луна и уставилась на путников с безоблачных небес круглым желтым глазом. Ее свет таил в себе угрозу для любого беглеца, призрачно-бледные лучи превращали каждую тень в чудовище, каждое дерево – в укрытие для мстительных рук или внимательных глаз. Жестокая луна. Всевидящая луна. Ее холодный, безжалостный свет позволял сэру Мармадьюку видеть мертвенную бледность щек своей спутницы и ужас, застывший в ее глазах. Девушка время от времени замирала, вглядываясь и вслушиваясь в темноту, затем вновь устремлялась вперед с отчаянием загнанного зверя. Сэр Мармадьюк, прихрамывал, но старался не отставать от Евы-Энн; он почти забыл о тесных сапогах и натруженных конечностях.

– Послушай, дитя мое, – как можно спокойнее обратился он к девушке. – Уверяю, твои опасения напрасны.

– Быстрее! – умоляюще прошептала она в ответ. – Что там за шелест? Вон там, в тени! Вот опять! О Боже, они уже идут!

– Да нет же, это всего лишь ветер. Кусты по ночам всегда полны странных звуков, ты знаешь об этом не хуже меня.

– Но посмотри же, вон из-за тех кустов за нами кто-то наблюдает!

– Только в твоем воображении, дитя мое. Это всего лишь отблеск луны на листьях. Да и к тому же, пойми, милая Ева, если нас даже выследят, никому в голову не придет остановить тебя…

– Они схватят меня, конечно же, схватят! Поэтому я бегу, поэтому я боюсь…

– Бедное мое дитя, ты совсем потеряла рассудок, но это, впрочем, и неудивительно. Но, успокойся же, прошу тебя!

– Хорошо, Джон, я постараюсь, но я ведь всегда была трусихой. Прости меня!

– Дай мне твою руку.

– Ты так ласков и добр, Джон. Если бы не ты, я бы потеряла голову. Я всегда считала себя храброй, но теперь при одной мысли о погоне мне становится так страшно… Мне чудится, что повсюду притаились соглядатаи, что меня вот-вот схватят…

– Если и схватят, то не тебя, милая Ева, – совершенно спокойно ответил джентльмен. – Но помолчи же, успокойся, давай пойдем чуть помедленнее, и я расскажу тебе о Лондоне.

И он принялся описывать невообразимые чудеса этого города. Он рассказывал о жестокости и высокомерии столицы, о ее богатстве и славе, он вспомнил древние легенды, поведал о Лондоне великосветском, о представлениях и предрассудках его обитателей, о бесчисленных праздниках, балах и маскарадах. И, слушая своего спутника, погрузившись мыслями в неведомый и заманчивый мир, Ева-Энн на время забыла о страхах и тревогах.

Но внезапно их мирную беседу прервал странный звук. Они замерли. Откуда-то доносилась музыка – звонкая, светлая, мелодия, словно солнечный луч, пронзивший ночную мглу.

– Скрипач Джеки! – воскликнула Ева. – Но как странно! Почему он здесь в столь поздний час и так далеко от нашего дома?

– От вашего дома?

– Да, от Монкс-Уоррен. Он всегда останавливается у нас, когда бывает в этих краях. Мой дядя знал его еще в те времена, когда Джеки был счастлив и здоров. Дядя любит его и жалеет. Пойдем, я должна поговорить с ним.

Скрипач сидел под деревом, склонив седую голову над своей скрипкой. Он самозабвенно играл, не обращая внимания ни на что вокруг. Ева осторожно коснулась его седых волос. Скрипач поднял голову.

– А, это ты, мой ангел? – ничуть не удивившись, он взял ее руку и поцеловал. – И вы тоже здесь, мой благородный друг! – Он тепло улыбнулся. – Я играл для Господа. Я славил его имя. Благодарил его за оказанные милости, особенно за одну из них, за чудесную, величайшую милость, дарованную мне!

– Дома все в порядке? – тревожно спросила Ева.

– Да, все в полном порядке. – Скрипач кивнул и снова улыбнулся.

– А как… как дядя Иеремия?

– Я буду до скончания века славить Господа за то, что он помогает людям избавить этот мир от зла…

– Что? – Сэр Мармадьюк наклонился к скрипачу и внимательно посмотрел ему в лицо. – Какого зла? Что вы имеете в виду, друг мой?

– Нет, сэр. – Скрипач покачал головой. – Кто я такой, чтобы рассказывать о деяниях всемогущего и всемилостивейшего Творца? Пусть это сделает моя Джиневра. Слушайте же! – Он прижал скрипку к подбородку, взмахнул смычком, но Ева мягко остановила его.

– Милый Джеки, ведь уже совсем поздно, – ласково сказала девушка. – Тебе лучше вернуться домой. И я прощу тебя, Джеки, скажи моим любимым, моим замечательным старикам, что у меня все будет хорошо. Передай им, что Бог не оставит меня, и пусть они молчат, что бы ни случилось. Ты передашь, Джеки, передашь им мои слова?

– Чтобы они молчали ради Господа и тебя, мой ангел? Конечно, передам! – вскричал маленький скрипач, проворно вскакивая на ноги. – Передам! Пускай смеются, пускай поют и хлопают в ладоши, славя Господа, ибо милость его безгранична. Я иду! Я уже иду к ним! – Он подпрыгнул, звонко рассмеялся, и, отвесив поклон, быстро удалился танцующей походкой лесного эльфа. Его волосы серебром сверкнули в лучах луны.

– Интересно, – пробормотал сэр Мармадьюк, задумчиво глядя ему вслед. – Интересно, что он имел в виду.

– Бедный Джеки, – вздохнула Ева-Энн, – в его жизни хватало страданий.

– Ты знаешь его историю, Ева?

– Я знаю лишь, что у него была дочь. Она умерла, и в день ее похорон Джеки сжег свой дом. С тех пор бродит по дорогам Англии. Он помешался. Но он очень добр, я знаю его с детства и очень люблю. Пойдем же, нам пора!

Они снова тронулись в путь. Взглянув на своего спутника, Ева внезапно спросила:

– А где твоя трость, Джон? Твоя замечательная трость с блестящим набалдашником?

– Трость? А, сломалась. Я ее выкинул.

– Жаль, она бы тебе сейчас пригодилась. Ты, наверное, устал.

– Вовсе нет.

– Но ты хромаешь.

– Это все мои сапоги.

– Так сними их.

Сэр Мармадьюк изумленно взглянул на девушку.

– Как так, Ева-Энн?!

– Я вот люблю ходить босиком. Так приятно пройтись по прохладной росе. А ведь как раз сейчас и выпала роса, Джон.

– Да? – подозрительно спросил джентльмен.

– Конечно. Ноги горят, а трава прохладна и свежа…

– И в самом деле, почему бы тебе не скинуть свои туфли и не…

– Как раз это я и собираюсь сделать! Она отошла в сторонку, наклонилась, скинула туфли, и вот уже замелькали изящные лодыжки и маленькие, но сильные ступни.

– А теперь ты, Джон! – приказал Ева, повелительно указав на щегольские сапоги джентльмена.

– Я? – испуганно воскликнул сэр Мармадьюк. – Но это невозможно, дитя мое!

– Почему? Тебе же больно!

– Больно, но я могу потерпеть.

– Это глупо, Джон! Снимай же свои сапоги, и ты увидишь, как приятно ступать по траве босиком.

– Ева-Энн, я никогда в своей жизни не ходил босиком, и мне слишком поздно начинать.

– Глупости, Джон! Попробуй и ты увидишь, как это здорово! Если хочешь, я могу отвернуться.

– Ну, если ты настаиваешь… – Сэр Мармадьюк невольно рассмеялся, уселся на землю и потянул за сапог, но тот не подавался. Сэр Мармадьюк снова потянул, но сапог проявил преступное своенравие. Сэр Мармадьюк горестно вздохнул.

– Мне нужно за что-нибудь зацепиться.

– Давай я помогу. – Ева-Энн бросила на траву свои туфли, опустилась на колени и, схватив сильными руками сапог, потянула. И – о чудо! – сапог безропотно освободил из заточения ногу джентльмена. – Теперь другую! – приказала Ева, и сэр Мармадьюк молча подчинился.

Вскоре и второй сапог сдался.

– Благодарю тебя! – Он с наслаждением вытянул измученные ноги.

– Чулки тоже долой! – велела Ева.

– Но… – попытался было возразить сэр Мармадьюк, но девушка раздраженно топнула.

– Стыдись Джон! Смешно быть таким застенчивым.

Сэр Мармадьюк вновь рассмеялся и без дальнейших пререканий стянул шелковые чулки.

– Так-то лучше! – удовлетворенно воскликнула Ева, когда они снова тронулись в путь. – Разве не чудесно?

– У меня просто нет слов! Так куда мы направляемся?

– В Лондон!

– Хорошо, только вот найдем ли мы сейчас экипаж?

– Здесь вообще нет экипажей, Джон.

– В таком случае сядем в почтовый дилижанс.

– Никаких дилижансов, Джон! На дорогах наверняка выставят наблюдение, так что придется идти лесными тропинками и окольными путями. Пойдем пешком.

– Пешком?! – в непритворном ужасе воскликнул сэр Мармадьюк. – Пешком в Лондон?! Ева-Энн!

– Да, Джон, пешком.

– Но это слишком долгий путь, дитя мое…

– Но я выдержу! Я очень сильная, Джон! – поспешила уверить своего спутника Ева. – Если ты… если ты пойдешь со мной…

– Конечно! – приосанился наш герой.

– Тогда для меня не имеет значения, длинна дорога или нет, с тобой я чувствую себя в полной безопасности, мой добрый друг Джон Гоббс.

Несколько минут они шли в молчании. Сэр Мармадьюк переваривал услышанное. Но вот вдали показались робкие огоньки какой-то деревушки, и он инстинктивно повернул в ту сторону, но девушка остановила его.

– Не туда, Джон.

– Но в деревне, наверняка, есть постоялый двор.

– Да, «Колокольный Звон», но нам не стоит там появляться.

– Тебе нужен ночлег…

– Только не на постоялом дворе!

– Тогда где?

– Я еще совсем не устала, Джон, и совершенно не хочу спать. Давай пойдем дальше.

– Но ты же не можешь идти ночью, Ева!

– Могу, Джон, но если ты устал, то мы можем устроить ночлег в лесу.

– Нет, нет, – поспешно ответил сэр Мармадьюк. – Я могу идти столько, сколько ты пожелаешь, Ева-Энн.

Девушка кивнула и свернула на тропу, ведущую в обход деревни. Она шагала очень быстро, пока деревенские огни совершенно не скрылись из виду.

– И все-таки тебе нужно поспать, – снова начал сэр Мармадьюк.

– Да, пожалуй, – вздохнула она, – но только не на постоялом дворе! Когда мы захотим спать, то найдем какой-нибудь стог или сарай.

– Стог? – недоуменно переспросил сэр Мармадьюк.

– Да, стог, Джон. Разве ты забыл, как сам недавно очень сладко спал на стогу?

– Верно! Но то, что подходит мне, не годится для молодой девушки.

– Какая чудесная ночь! – Ева не обратила на последние слова своего спутника никакого внимания. – Такая теплая и спокойная. И мы с тобой вместе, и с нами Бог. В такую ночь не может случиться ничего плохого. – Она взглянула на луну, на ее равнодушный лик, и нашего героя вдруг пронзила острое чувство нежности к этой такой юной и такой беззащитной девушке.

Он смотрел на ее счастливую улыбку, на чудесные кроткие глаза, на нежный пухлые губы и не мог налюбоваться. «И нет никаких убийц!» – от этой мысли на душе у него вдруг стало легко и покойно. Но вдруг кроткие глаза неистово сверкнули под внезапно насупившимися бровями, нежные губы словно окаменели, округлый подбородок решительно выпятился вперед, тонкие пальцы сжались в кулаки. Сэр Мармадьюк отвернулся, огорченный столь внезапной и малоприятной метаморфозой, и со страхом ожидая ответа, спросил:

– Ева-Энн, что произошло? Почему у тебя такой взгляд?

– Ах, Джон, – вскричала девушка, с силой топнув ногой, как я ненавижу, как я презираю саму себя, как кляну за низость и глупость.

– Но почему?

– Я вообразила, что влюблена в Роберта Дентона! А теперь мне стыдно от одной лишь мысли о нем, ведь сегодня, если бы не ты, я доверилась бы ему, я была бы сейчас с ним, в полной его власти! Он видел, как мерзкие лапы Брендиша хватали меня, и смеялся! Смеялся! Тот, кого я считала своим избранником!

– Но что случилось потом, Ева-Энн?

– Ты знаешь, Джон. Брендиш был убит.

– Ну и ладно, главное, ты цела и невредима. А Роберт Дентон остался в прошлом.

– Слава Богу! – прошептала она, – слава Богу и слава тебе, Джон Гоббс!

Она подняла на него глаза, полные нежности и признательности, протянула к нему руки, и в этом жесте не было ничего, кроме чистоты и невинности. Сэр Мармадьюк ласково пожал ее пальцы. Когда он заговорил, от его привычной важности не осталось и следа.

– Ева-Энн, – голос джентльмена предательски дрогнул, – ну скажи, скажи мне, что эти руки не обагрены кровью!

– Я не могу, – прошептала она.

– Ты кого-то выгораживаешь, Ева-Энн.

Она высвободила руки и отпрянула от него.

– Нет! Нет! Нет!

– Дитя мое, я не требую назвать его имя…

Ее глаза вдруг расширились, словно она увидела нечто совершенно ужасное и, едва не теряя сознание, опустилась на землю. Потом приподняла руку, указывая на что-то позади сэра Мармадьюка. Он резко обернулся. Шагах в десяти стояли и внимательно смотрели на них два человека.

– Они пришли за мной! – простонала Ева-Энн.

– Нет-нет. – Сэр Мармадьюк ласково провел ладонью по ее волосам. – Не за тобой, дитя мое, не за тобой. – Он встал и спокойно направился к незнакомцам. В руках одного их них тускло блеснул ружейный ствол.

– Эй, – раздался хриплый окрик, – эй, приятель, стой, не подходи! Что это у тебя на уме?

Сэр Мармадьюк замедлил шаг и остановился в ярде от незнакомцев.

– А вы кто такие? – спокойно спросил он. – Кто вы и что вам здесь надо?

Человек средних лет в меховой шапке изумился, увидев босые ноги джентльмена, потом взгляд его скользнул выше, изучая изысканно-элегантное одеяние нашего героя. По мере ознакомления с особой сэра Мармадьюка челюсть незнакомца отвисала все ниже, пока, наконец, его взгляд не уперся в надменное хмурое лицо джентльмена.

– Так что вам надобно, любезный? – холодно повторил вопрос сэр Мармадьюк.

– Но мы не сделали ничего плохого, сэр, – растерянно ответил незнакомец и озадаченно поскреб в затылке. – Видите ли, мы с Джо охотились неподалеку, заслышали ваши голоса и хотели взглянуть, кто это бродит среди ночи. А поскольку мы не знали, на кого наткнемся, спрятались под деревом, решив подождать, пока вы пройдете мимо.

– Все ясно! – Сэр Мармадьюк широко улыбнулся. – Ну, раз вы удовлетворили свое любопытство, тогда ни пуха ни пера!

– Спасибо, сэр, и вам всего доброго! – облегченно хором ответили охотники и поспешили ретироваться.

Сэр Мармадьюк вернулся к девушке. Она лежала на траве без чувств. Он легонько потряс ее за плечо, Ева-Энн открыла глаза и жалобно прошептала:

– О, Джон, я была уверена, что они пришли за мной, чтобы отправить на виселицу.

– Успокойся, дитя мое, успокойся! – Он осторожно приподнял ее голову, и погладил мягкие густые волосы. – Ты просто устала, дитя мое, тебе нужно хорошенько отдохнуть. Лежать бы тебе сейчас в постели, а не брести неведомо куда…

– Не ругай меня, Джон! – она расплакалась и тут же рассмеялась.

Сэр Мармадьюк, испугавшись, что у девушки начинается истерика, в отчаянье оглянулся вокруг, надеясь приметить ручей или хотя бы лужицу: он знал, что холодная вода в подобных случаях – самое верное средство. Увы, воды нигде не было видно. В панике джентльмен начал хлопать Еву-Энн по щекам, а она все смеялась и смеялась, пока обессиленно не привалилась к его плечу.

– О Господи, Иисусе! – вырвалось у джентльмена. На него вдруг напала цепенящая растерянность.

Девушка снова рассмеялась, подняла голову и взглянула на него.

– Бедный Джон! – прошептала она. – похоже, я тебя напугала?

– Я… я подумал… – забормотал сэр Мармадьюк, – я боялся, что ты…

– Что у меня истерика? Нет, нет, Джон, со мной все в порядке, я снова стала храброй, и опять благодаря тебе. Но почему ты дрожишь?

– На свете нет ничего ужаснее женской истерики! Особенно в чистом поле. Да еще в полночь.

– В полночь? – воскликнула она. – Тогда надо бы надеть свои чулки, обуться и поискать место для ночлега.

– Но где же тут его искать, дитя мое? – сэр Мармадьюк с похвальной готовностью натянул сапоги.

– Я знаю где.

– Ты знаешь, где мы, Ева? – изумленно спросил наш герой, сам давно уже потерявший всякое представление о собственном местонахождении.

– Ага. Вон там Уиллоудинский лес, и на опушке растет огромное старое дерево. Оно-то нас и приютит. Пойдем!

И она легко устремилась через луг, а сэр Мармадьюк, прихрамывая, поспешил следом. Вскоре они оказались возле громадного многовекового дуба. Широко раскинувшаяся крона великана шатром нависала над ложем из корней и моховой подстилки.

– Я так люблю это старое дерево! – Ева нежно провела рукой по бугристой коре.

– Да уж, старое. Пожалуй, этот дуб был уже старым в те времена, когда Цезарь писал свои «Записки».

– Тут вполне можно отдохнуть, Джон.

– Жаль, что у нас нет ни плаща, ни какой-нибудь накидки, которую ты могла себе постелить.

– Здесь есть папоротник, Джон, а это лучше всяких накидок.

Приготовив себе постель из мягких шелковистых листьев, спутники улеглись под гостеприимным кровом древнего дерева. Сэр Мармадьюк уже погрузился было в сон, когда услышал тихий шепот. Он снова открыл глаза. Ева, стоя на коленях и опустив голову, читала молитву.

Но вот она дочитала ее и неуверенно взглянула на своего спутника:

– Ты никогда не молишься, Джон…

– Боюсь, это именно так, разве что в минуту опасности я прошу Господа помочь мне.

– Это несколько трусливо, Джон.

– Именно!

– Тогда я помолюсь за тебя, но если бы здесь был дядя Эбенезер…

– Что тогда,Ева-Энн?

– О, он читает молитвы лучше всех, его слова доходят до самого Бога. Но я постараюсь заменить его. – Она сложила руки и негромко зашептала: – Милостивый Боже, прошу тебя, благослови Джона Гоббса, твоего сына и моего друга, и помоги ему, так же как он помогает мне, утешь и прости его, Отче наш, спящего и бодрствующего, убереги его от всех врагов, убереги его от самого себя, помоги ему, Господи. Аминь!

– Аминь! – благоговейным шепотом откликнулся сэр Мармадьюк.

Какое-то время они молча лежали в полной темноте – луна скрылась и не было видно ни зги. Потом снова завели разговор.

Ева : Тебе удобно, Джон?

Сэр Мармадьюк (украдкой подсовывая пучок папоротника между девушкой и корнем дерева): Чрезвычайно!

Ева : Ты уже спишь?

Сэр Мармадьюк (подавляя зевок): Нет, никогда еще не чувствовал себя столь бодрым.

Ева : Тогда давай поговорим.

Сэр Мармадьюк (снова украдкой зевая): Давай.

Ева : Ты так не похож не других мужчин, Джон.

Сэр Мармадьюк : А ты была знакома со многими мужчинами?

Ева (вздыхая): Нет, и никто из знакомых мне мужчин не был похож на тебя, Джон. Скажи же, кто ты?

Сэр Мармадьюк : Разочарованный человек средних лет.

Ева : И все?

Сэр Мармадьюк : Мизантроп, полный мрачных мыслей и чувств, к великому своему огорчению, осознающий свой возраст.

Ева : Бедный Джон! И все же, несмотря на груз твоих лет, спина твоя очень пряма, волосы черны, а глаза полны огня. Где твой дом, Джон?

Сэр Мармадьюк : Я живу то здесь, то там. Жизнь всюду одинаково скучна.

Ева : Но почему?

Сэр Мармадьюк : Быть может, я слишком многого ждал от жизни, быть может, я сам в себе разочаровался.

Ева : Ты зеваешь, Джон Гоббс!

Сэр Мармадьюк : Прошу простить меня, но сама тема нагоняет на меня сон.

Ева (с упреком): Ты так легкомыслен, Джон, а ведь жизнь – это самая серьезная вещь на свете. Ты мужчина, и ты джентльмен, и быть может, богатый джентльмен, а значит, у тебя большие возможности творить добро.

Сэр Мармадьюк : Или зло, Ева-Энн.

Ева : Или зло, Джон. И все же я знаю, что ты смел, добр и щедр, несмотря на свою мирскую натуру.

Сэр Мармадьюк : Я очень признателен тебе за добрые слова, дитя мое, но разве натура у меня уж такая мирская?

Ева : Конечно, Джон! Я могла бы испугаться тебя при нашей первой встрече, но выгладел как истинный джентльмен, поэтому я скорее удивилась. Но наружность у тебя самая что ни на есть мирская.

Сэр Мармадьюк : Я тогда крайне устал.

Ева : Но почему ты бродишь пешком по дорогам? Почему ты решил заботиться обо мне?

Сэр Мармадьюк : Потому что это лучшее, что я могу.

Ева (раздраженно дернув ногой): О, Джон Гоббс, я выдохлась!

Сэр Мармадьюк : Что ты имеешь в виду, дитя мое?

Ева : Ты отвечаешь на мои вопросы, ничего в сущности не говоря.

Сэр Мармадьюк : Что же ты хочешь услышать, дитя мое?

Ева : Ничего! Больше ничего! И я не дитя! А когда я нашла тебе на сене, ты храпел самым отвратительным образом.

Сэр Мармадьюк (несколько потрясенный и обескураженный): Крайне прискорбная привычка. Я постараюсь избавиться от нее. Спокойной ночи, Ева-Энн!

Наступила тишина.

Сэр Мармадьюк : Я обидел тебя?

Ева : Это все мой дурной характер, я же тебе говорила о своей вспыльчивости. Прости меня, Джон. И если тебе нравится, то можешь называть меня «дитя мое», хотя мне и исполнилось уже двадцать два года. Спокойной ночи, Джон.

Сэр Мармадьюк (ласково): Спокойной ночи, моя дорогая леди.

И вновь наступила тишина. Он вслушивался в ровное дыхание девушки и вглядывался в темный свод зеленого шатра. Ему было хорошо и покойно.

Но мало-помалу его мысли вернулись к прискорбным событиям прошедшего дня, к тому, кто безжизненно распростерся в эту минуту на холодной земле, чьи мертвые глаза невидяще уставились в черное безлунное небо. Конечно же, труп уже обнаружили, и люди, наверное, вовсю судачят о происшествии, и с их уст не сходит ужасное слово «убийство». Быть может, уже готовится погоня, быть может, мстители уже скачут по их следам! Сэр Мармадьюк невольно напряг слух, только сейчас оценив благоразумие своей юной спутницы, не позволившей ему заночевать на постоялом дворе, ведь первым делом перекроют все дороги и прочешут все гостиницы. Что ж, придется и впрямь пробираться в Лондон пешком, окольными путями, лесными тропинками, а в столице путники затеряются в людском водовороте. Их словесные портреты вывесят, наверное, повсюду, поэтому завтра они должны будут самым решительным образом изменить свою внешность. Завтра! А сейчас ничего не остается, как предаться на милость судьбы и погрузиться в сладкий сон.

Сэр Мармадьюк вздохнул и беспокойно пошевелился, в этот момент теплая рука коснулась его волос, пальцы мягко провели по лицу, подобрались к его руке, ладонь легла в ладонь, и в темноте раздался шепот.

– О Джон, о добрый мой друг, я не устаю благодарить Бога за то, что он послал мне тебя.

– Значит Бог решил, что я еще на что-нибудь гожусь.

– Спокойной ночи, Джон, и благослови тебя Господь!

– И тебя, Ева-Энн. Спокойной ночи!

Так, не разнимая рук, они и заснули крепким сном, простая деревенская девушка и утонченный джентльмен.