Седьмой выстрел

ГЛАВА ПЕРВАЯ Американка

Даже сейчас, спустя тридцать лет, трудно поверить в то, что одна из величайших катастроф в британской морской истории, трагедия, произошедшая в более чем двухстах милях от английских берегов, могла так сильно повлиять на наши с Шерлоком Холмсом жизни. Но дело обстоит именно так.

В июне 1893 года, во время манёвров в сорока милях от сирийского побережья Леванта [5], вице-адмирал сэр Джордж Трайон, командовавший флотилией из одиннадцати судов, отдал с капитанского мостика военного корабля «Виктория» роковой приказ лечь на обратный курс. Контр-адмирал Маркем, находившийся на борту «Кампердауна», возразил, что места для разворота двух кораблей недостаточно, однако «Кампердауну» велено было выполнять приказ. Подтверждая справедливость опасений адмирала Маркема, «Кампердаун» протаранил борт «Виктории», которая, получив пробоину, быстро пошла ко дну. На её месте, как сообщал журналист Дэвид Грэм Филлипс, образовалась «воронка, в центре которой вращались огромные лопасти винтов. В этот водоворот, прямо на чудовищные, стремительно вращавшиеся лезвия, было затянуто несколько сотен британских матросов, морских пехотинцев и офицеров. Их разорвало в клочья, море вокруг побагровело и было усеяно десятками рук, ног, голов и туловищ. Затем, уже глубоко под водой, взорвались котлы, и те, кто выжил, сварились заживо. А море опять стало спокойным и весело заискрилось в жарких полуденных лучах тропического солнца».

Вдобавок ко всему Флит-стрит [6] встретила эту страшную катастрофу (жизней лишились триста восемьдесят шесть бравых моряков) глубоким молчанием. Скептики дошли до того, что стали подозревать Адмиралтейство и правительство в сговоре с целью утаить подробности. А когда был опубликован полный отчёт о трагедии, мир (к вящему огорчению британской прессы) узнал, что первыми эту историю осветили газеты Соединённых Штатов благодаря расторопности американского журналиста — вышеупомянутого Филлипса, — прибегшего к помощи телеграфа и других средств связи.

Одному моему американскому коллеге, доктору Айре Харрису, случилось быть на телеграфе в Триполи [7], когда появился дерзкий призыв Филлипса ко всем, кто хоть что-нибудь знает о случившемся столкновении. Выяснив подробности у безвестного моряка, оказавшегося свидетелем события, доктор Харрис через турка-телеграфиста отправил Филлипсу в Лондон подробное описание.

Что и говорить, журналистское сообщество было потрясено. Разве не чудо, что таинственный моряк, практикующий врач и не владеющий английским языком телеграфист сумели охватить в своём сообщении событие такого масштаба?

Не прошло и трёх лет, как Филлипс собственной персоной появился у нас на Бейкер-стрит, и мне довелось узнать разгадку этой тайны.

После своей мнимой смерти от рук профессора Мориарти у Рейхенбахского водопада в апреле 1891 года мой друг Шерлок Холмс провёл три года в дальних странствиях. Летом 1893 года он побывал не только в Святой земле (Холмс упоминал об этом, как известно моим читателям из рассказа «Пустой дом»), но и в районе злополучных военно-морских манёвров. Безымянным моряком, в деталях поведавшим доктору Харрису о крушении, разумеется, и был Шерлок Холмс. Лишь фотографии, сопровождавшие газетные публикации о «воскресении» Холмса в 1894 году, подсказали доктору Харрису, кем на самом деле являлся анонимный свидетель, снабдивший его подробностями случившегося. Доктор Харрис сообщил о своём открытии Филлипсу, а тот во время очередного приезда в Лондон явился на Бейкер-стрит, чтобы лично поблагодарить человека, помогшего ему завоевать всемирную славу. По иронии судьбы, эта примечательная встреча заставила нас спустя десять лет взяться за расследование жестокого и странного убийства журналиста, кровавая память о котором до сих пор отзывается вампирским эхом в коридорах вашингтонского Капитолия.

Нам с Холмсом и раньше приходилось распутывать необычные дела, но ни одно из них (кроме случая с фон Борком, которого усилиями Холмса удалось привлечь к суду в начале Первой мировой) не имело столь масштабных международных последствий, как кошмарное убийство Филлипса. Однако, поскольку в 1906 году Филлипс разгромными статьями о высокопоставленных негодяях навлёк на себя гнев многих из тех, кто по сей день стоит у кормила власти, я даже теперь (спустя десять лет после его гибели в 1911 году) едва осмеливаюсь писать об этом. Из приличий и благоразумия я взял на себя труд утаить не только обличающие подробности, способные потревожить общественное мнение, но и подлинные личности тех видных сановников, у которых по сей день есть причины опасаться, что некоторые детали произошедшего будут преданы гласности в нижеследующем повествовании.

Впервые я познакомился с миссис Кэролин Фреверт — удивительнейшей из американок — в начале весны 1912 года. В других своих отчётах я уже отмечал, что в это самое время наши с Шерлоком Холмсом пути разошлись на долгие годы. Оставив занятия сыщика-консультанта, Холмс занялся разведением пчёл в Суссексе. Я же, вновь женившись, поселился на улице Королевы Анны и вернулся к врачебной практике.

Мы редко встречались. Конечно, порой он наведывался в Лондон, чтобы послушать в Альберт-холле прославленного скрипача, а я иногда отправлялся в Суссекс «погостить на выходные», по выражению Холмса. Но и только. Обязанность избавлять Англию от мерзавцев и мошенников перешла к новому поколению. Как-никак Шерлоку Холмсу стукнуло пятьдесят восемь, а мне, его верному соратнику, — пятьдесят девять. У нас уже не хватало сил и запала, чтобы гоняться за преступниками. Единственной ниточкой, связывавшей меня с временами, проведёнными в доме, который, как уверяют мои великодушные читатели, прославился на весь мир, была миссис Хадсон, наша преданная квартирная хозяйка. Презрев возможность избавиться от самого беспокойного из своих жильцов, она уехала с Бейкер-стрит, чтобы присматривать за Холмсом и его пчёлами в Даунсе [8]. Опасалась миссис Хадсон, по её словам, только одного: как бы не снесли милый дом, где она прежде жила, чтобы выстроить на его месте какую-нибудь унылую громадину.

История, заставившая нас впоследствии проехать полмира, началась в ясный ветреный мартовский день. (Если быть точным, это была пятница, тринадцатое — такая вот мрачная ирония.) Мистер Уигмор со своей подагрой был последним из записанных в тот день пациентов, и я лелеял надежду закончить рабочую неделю пораньше. В приёмной больше никого не было, и, пригласив хромавшего посетителя на осмотр, я уже предвкушал чудесную прогулку, а после — чаепитие вдвоём с супругой. К немалому своему удивлению, выпроводив Уигмора из кабинета, я увидел, что на одном из стульев с круглой спинкой восседает тёмноволосая дама, уже немолодая, но довольно привлекательная. С ног до головы одетая в чёрное, она сидела совершенно неподвижно, лишь в руках у неё беспрерывно подрагивал чёрный кружевной веер. Поскольку было совсем не жарко, я решил, что она чем-то взволнована.

— Вы больны, сударыня? — спросил я.

— Нет, доктор Уотсон, — ответила она, поднимая на меня глаза. По нескольким словам я сразу распознал её американский акцент. — На самом деле я пришла к вам не как к врачу. Боюсь, явившись сюда, я была вынуждена оправдать свой визит надуманным предлогом, потому что нужны мне вовсе не вы.

— Не понимаю, — произнёс я, чувствуя некоторую досаду.

— Я проделала весь этот путь, доктор Уотсон, чтобы встретиться с вашим другом — мистером Шерлоком Холмсом.

Должен признаться, упоминание о Холмсе застало меня врасплох, ведь мы давно не виделись и я редко о нём вспоминал. Ещё несколько минут назад все мои помыслы были лишь о пирожных и печенье, которые жена подаст к чаю.

Так как мы остались одни, я сел на стул рядом с ней, собираясь сообщить, что мой друг удалился от дел.

— Шерлок Холмс, сударыня…

— Миссис Фреверт, — представилась она. — Миссис Кэролин Фреверт. Знаете, доктор Уотсон, мне кажется, вы были знакомы с моим братом Грэмом.

Я на минуту задумался, но такого имени припомнить не смог.

— Дэвид Грэм Филлипс, — медленно проговорила она.

Разумеется, теперь я заметил сходство. Глаза — тёмные, проницательные, властные. Её отличал тот же острый взгляд, который выдал в её брате пытливого, энергичного газетчика, каким я увидел его впервые — он заходил к Холмсу в 1896 или 1897 году, чтобы поблагодарить за отчёт о крушении. Это случилось за несколько лет до того, как Филлипс начал сочинять романы, и задолго до потрясшего мир убийства: журналиста застрелил в Нью-Йорке, как тогда говорили, какой-то душевнобольной, помешавшийся на вампирах.

Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, но тревожный взгляд миссис Фреверт и её нахмуренные брови заставили меня устыдиться своей заминки.

— Прошу прощения, я задумался, — сказал я. — Примите мои извинения, а также соболезнования по поводу гибели вашего брата. Мы с Холмсом были глубоко опечалены. Подумать только, такой даровитый и многообещающий автор…

— Благодарю вас, доктор Уотсон, — перебила она. — Можете представить, как горевали все мы у себя на родине.

Миссис Фреверт смолкла и глубоко вздохнула, затем продолжила:

— Грэм писал мне, какую радость доставило ему общение с вами и мистером Холмсом. Вернувшись в Нью-Йорк, он всегда вспоминал о ваших встречах как о лучших моментах своего пребывания в Англии.

Лишь теперь тревога стала сходить с её лица. Уголки алых губ тронула улыбка, а трепетание веера мало-помалу замедлилось.

— Грэм не любил уезжать из Нью-Йорка, — объяснила она. — Знаю, в одной из своих книг он писал о «проклятом Востоке» [9]. И всё-таки жизнь там бурлила, а он ненавидел оказываться вдали от событий, вдали от меня. Мы ведь были очень близки.

Миссис Фреверт на миг прикрыла глаза.

— Для Грэма, — продолжала она, как будто стараясь вернуть себе прежнее воодушевление, — дом двести двадцать один «б» по Бейкер-стрит был одним из главных лондонских адресов. Он подробно писал мне о своих визитах к вам.

Желая приободрить гостью, я отважился пересказать ей забавную историю о первой встрече её брата с Холмсом. Весёлый разговор о Филлипсе помог его сестре куда лучше, чем обычно помогают все те снадобья от угнетённого состояния духа, которые мы, врачи, вынуждены иногда прописывать.

— Должен признаться, миссис Фреверт, когда ваш брат впервые появился на Бейкер-стрит, его кричащая манера одеваться меня ошарашила. Несмотря на обходительность, с которой он представился, я увидел в нём лишь светского хлыща. Однако я был привычен к любым посетителям, а потому просто сообщил, что Холмса нет дома, и предложил зайти ещё раз, предполагая, что тот вернётся к чаю.

Ваш брат заглянул к нам снова. Миссис Хадсон, наша квартирная хозяйка, как раз собирала на стол. Я предложил ему кресло, но, не желая чаёвничать без Холмса, мы молча разглядывали пирожные и сэндвичи и с нетерпением ожидали его возвращения. Промаявшись три четверти часа, ваш брат наконец поднялся и попросил свою шляпу. А когда он в последний раз взглянул на карманные часы, в комнату пошёл Холмс. Я хотел было представить их друг другу, но Холмс перебил меня.

«Позвольте мне самому догадаться, дорогой Уотсон», — сказал мой друг.

Он на миг задумался, разглядывая стоявшего перед ним незнакомца.

«Обратите внимание на внешность, Уотсон, — назидательно произнёс Холмс, словно я не заметил эксцентричной наружности человека, с которым провёл вместе почти час. — Очень высок, мальчишеская ухмылка, причёсан на прямой пробор. Отметьте оригинальность костюма: шляпа, лихо сдвинутая на затылок, розовая сорочка, визитка яркого травчатого шёлка, ботинки с перламутровыми пуговицами. Но главное, взгляните на воротничок».

Холмс имел в виду невероятно высокий и жёсткий целлулоидный воротничок. Тот и впрямь почти закрывал собой вполне благопристойный синий галстук.

— Знаю, доктор Уотсон, — рассмеялась миссис Фреверт. — Грэм гордился тем, что у него самые высокие воротнички во всём Нью-Йорке.

— Охотно верю, — хохотнул я и продолжал рассказ: — Подавшись вперёд, чтобы полюбоваться белой хризантемой на лацкане визитки вашего брата, Холмс скользнул взглядом по его правой руке.

«Тушь на среднем пальце», — пробормотал он.

«Потрясающе», — отозвался я. За всё время, проведённое в обществе вашего брата, я так и не приметил предательского пятнышка.

«Полагаю, Уотсон, — объявил наконец Холмс с торжествующим блеском в глазах, — я имею честь принимать у себя американского журналиста, а точнее, мистера Дэвида Грэма Филлипса, знаменитого репортёра из газеты «Нью-Йорк ворлд», которую выпускает Джозеф Пулитцер».

«Чистая правда, Холмс! — воскликнул я. — Это уж слишком. Вы пробыли в комнате несколько минут, но смогли установить его личность! Никогда не перестану изумляться вашим способностям».

«Уотсон, Уотсон, — укорил он, — вам ведь давно знаком мой метод. Мозоль на пальце, испачканная чернилами, выдаёт в нём профессионального литератора. Броские костюмы обычно носят авторы, которые обожают публичное внимание, а не уединяются с музой в своём кабинете. Нет, думаю, под моё описание подходит именно журналист».

«Но как вы узнали, что он американец? — спросил, я, всё ещё озадаченный успехом Холмса. — Он не промолвил ни слова, и как бы оригинален ни был его костюм, такой можно купить и в Лондоне».

«Он здесь и куплен», — вставил ваш брат.

«Верно, Уотсон. Костюм, как мы только что слышали, действительно куплен в Лондоне, но только американцы (без обид, мистер Филлипс!) одеваются столь вызывающе. Самый отчаянный англичанин решил бы, что травчатый шёлк подходит в лучшем случае для жилета. Наши американские друзья, не обременённые сентиментальной британской приверженностью к консерватизму, наряжаются во все цвета радуги. Нет, я совершенно уверен в том, что мой гость — именно тот человек, которого газеты называют «манхэттенским денди» и «пижоном из Индианы»».

Пока мы с Холмсом беседовали, с лица вашего брата, миссис Фреверт, не сходил пунцовый румянец, но он лишь изрёк со смущённой ухмылкой: «Сногсшибательно!»

Однако меня доводы Холмса ещё не вполне убедили.

«А как же Оскар Уайльд? — напомнил я ему. — Что бы вы про него ни думали, он самый настоящий британец».

Холмс утомлённо вздохнул.

«Часы, — объяснил он. — У мистера Филлипса «уолтем» — отличные часы, изготовленные в маленьком городке неподалёку от Бостона, штат Массачусетс. Элементарно, мой дорогой Уотсон».

Миссис Фреверт в восторге зааплодировала.

— Удивительно! — воскликнула она.

— Разумеется, — ответил я. — За годы нашей дружбы я привык к тому, что Холмс указывает мне на детали, ускользнувшие от моего внимания, но даже я оказался не готов к коварному выпаду, который Холмс приберёг напоследок.

«Каждый, кто хоть немного знаком с происходящим в мире, — продолжал объяснять Холмс, — не смог бы не узнать в нём самого яркого из молодых литераторов. Вам известно, Уотсон, политика мало меня интересует, так что я немножко схитрил. Если бы я действительно был столь несведущ, мой добрый друг, мне надо было бы только просмотреть наши заметки относительно столкновения «Виктории» и «Кампердауна», — тут он достал с полки со своей картотекой внушительный указатель прошлых дел, перешёл к литере «В» и вытащил заложенный между страницами портрет вашего брата, — чтобы обнаружить там газетную вырезку с изображением мистера Филлипса и сравнить его с человеком, который стоит перед нами. Замечательное сходство, вы не находите, Уотсон?»

Я был уничтожен и едва смог выдавить из себя: «Действительно», но ваш брат, покорённый этим дружеским подтруниванием, разразился гомерическим хохотом, какого в нашей квартире никогда не слыхали.

«Сдаётся мне, мистер Холмс, — заметил ваш брат, отсмеявшись, — вы водили нас за нос».

«Слышали, Уотсон? — подхватил Холмс, посмеиваясь. — Только настоящий литератор сможет отличить иронию от сарказма».

«Я воспринимаю это как комплимент, мистер Холмс», — сказал Филлипс.

«Как и задумывалось, — усмехнулся Холмс, протягивая ему руку. — Так что же привело вас на Бейкер-стрит?»

«На самом деле, мистер Холмс, — ответил ваш брат, пожимая руку моему другу, — я приехал, чтобы лично поблагодарить вас за помощь, которую вы мне оказали, сообщив подробности той самой истории с кораблекрушением».

«Минуточку…» — вставил я. Знаете, я ведь тогда впервые услышал о том, что мой друг содействовал созданию репортажа. Но, увидев нахмуренное лицо Холмса, я понял, что он не хочет об этом распространяться.

«Видимо, это был доктор Харрис?» — спросил он у вашего брата. Теперь я понимаю, что он имел в виду единственного человека, который мог сообщить Филлипсу об участии Холмса в этом деле.

Ваш брат кивнул.

«Я принимаю вашу благодарность, — торопливо ответил Холмс, а затем добавил, обращаясь к нам обоим: — Если благодаря этой трагедии был ужесточён военно-морской устав, тем лучше. Но больше ни слова об этом».

Затем, указав на место за нашим скромным столом, Холмс сказал вашему брату: «А теперь, если вы согласитесь разделить с нами трапезу, чему вы раньше, кажется, сопротивлялись…» — и они уже стали друзьями. Что до меня, то, несмотря на прежнюю неприязнь, я, признаюсь, тоже был очарован его теплотой и сердечностью.

— Да, Грэм был такой, — с грустью промолвила миссис Фреверт. — Всегда готов поблагодарить за услугу и терпим к чужим недостаткам.

Она внезапно умолкла и устремила взгляд поверх моего левого плеча, как будто у меня за спиной кто-то был. Я оглянулся, но увидел лишь вешалку для шляп со своим любимым котелком, висевшим на одном из деревянных крючков. Когда я вновь обернулся к гостье, лицо её было печально и серьёзно.

— Что случилось, миссис Фреверт? Зачем вам понадобилось видеть Шерлока Холмса? Он ведь едва знал вашего брата.

Миссис Фреверт вновь принялась обмахиваться веером.

— Я хочу поговорить с ним о смерти Грэма, доктор Уотсон.

— Для чего? Он знает о подробностях убийства вашего брата только из газет.

— Ради встречи с ним я специально приехала из Америки, доктор Уотсон. В Скотленд-Ярде мне сказали, что мистер Холмс уехал из Лондона, но посоветовали обратиться к вам, поскольку вы до сих пор практикуете, и воззвать к вашей чуткости. В полиции я получила ваш адрес, вот почему я здесь. Я хочу, чтобы вы отвезли меня к Шерлоку Холмсу, и, честно говоря, не готова к отказу.

Она говорила с такой решимостью, что перечить ей было тяжело. Но я всегда стоял на страже спокойствия своего друга и сделал всё, что мог, чтобы переубедить её.

— Не понимаю, миссис Фреверт, — возражал я. — Вашего брата застрелил какой-то изверг. Так писали в газетах, и нью-йоркская полиция была того же мнения. Неужели в этой столь подробно освещавшейся истории остались какие-то загадки, чтобы беспокоить ради них Шерлока Холмса?

— Именно потому, что она так подробно освещалась, доктор Уотсон, я и волнуюсь. Сказать по правде, я почти год мучилась оттого, что не поверила полицейским рапортам о смерти брата. И вот, двадцать третьего января, в годовщину убийства Грэма, я поклялась уговорить Шерлока Холмса, который был другом моего брата, чтобы он приехал в Америку и доказал миру, что Грэм был не жертвой безумца, а мишенью тщательно разработанного преступного замысла, призванного заставить его замолчать.

Разумеется, я был потрясён, но всё ещё не готов нарушить уединение своего друга. В конце концов, он затем и уехал из Лондона, чтобы избежать подобных встреч.

— Доктор Уотсон, — сказала миссис Фреверт, — я читала ваши записки о расследованиях Шерлока Холмса. Я знаю, у вас есть совесть. Перед вами женщина, попавшая в беду.

Надо ли было слушать дальше? Основания и соображения, которые у неё имелись, предназначались не мне, а Шерлоку Холмсу. Искренность и решительность этой тёмноволосой дамы подкрепляли созревшее у меня решение. Захочет Холмс участвовать в подобном деле или нет, судить об этом не мне, чувствовал я. Мы оба восхищались обаянием и прямотой Филлипса. До Англии дошли известия о его журналистских разоблачениях (надо сказать, ошеломляющие известия), и всякий, кто стоял за свободу, не мог его не уважать. В газетах подробно сообщалось, как президент Рузвельт пытался оскорбить Филлипса, навесив на него беньяновский эпитет. Он назвал Филлипса «человеком с навозными граблями» — был такой персонаж в «Путешествии пилигрима» [10]. Но это уничижительное прозвище превратилось в гордое звание, которое с честью носил не только Филлипс, но и его прогрессивные коллеги. Всей своей жизнью, думал я, Филлипс заслужил право быть услышанным. Его чудесная сестра, неотступно размышлявшая над гибелью брата, бесспорно, тоже заслуживала, чтобы её выслушали. Я не знал, стоила ли её версия времени Холмса, но понимал, что он единственный, кто сможет это решить.

Поэтому мы с миссис Кэролин Фреверт условились, что, испросив у него согласия по телеграфу, воскресным утром сядем на вокзале Виктория в поезд до Истборна, который, согласно имеющемуся у меня железнодорожному расписанию, отправлялся в десять часов сорок пять минут, и он доставит нас в Суссекс, к уединённому жилищу мистера Шерлока Холмса.