Секрет моей любви

6 ПЕРВЫЕ ШАГИ

За ужином он рассказывал ей об острове, и его мягкий низкий голос обволакивал ее усталое тело, согретое терпким вином.

— Кофе и бренди лучше пить на улице. У тебя крошки на губах остались.

Она кончиком языка слизнула крошку и почувствовала нежный вкус ванили, меда и корицы.

— Спасибо. На улице, должно быть, замечательно.

В ушах музыкой звучали и переливались имена. Конкистадоры и прекрасные дамы, мантильи и серенады… Однако и собственная история Рауля интересовала ее не меньше.

Когда по приезде он провел ее через сад мимо бассейна, ее поразил цвет воды, но теперь, ночью, подсвеченный подводными лампионами, бассейн еще больше напоминал огромный голубой бриллиант, лежащий на темном бархате ночи, усеянном мириадами поблескивающих звезд.

Они оказались в другом мире. Вокруг стояла невозможная, нереальная тишина, нарушаемая лишь цикадами, да почти неслышным рокотом волн.

— Как же здесь тихо. Спокойно.

— Не то, что в Америке.

Она улыбнулась в ответ. Аромат роз клубился в воздухе, и слова Рауля звучали подчеркнуто бесстрастно и неспешно.

Много веков назад воинственные пираты-венецианцы назвали этот остров жемчужиной востока. Островом Любви. Перед глазами Саманты вставали оливковые рощи и вечнозеленые сосны, стройные кипарисы и бушующие цветами поляны. Рауль рассказывал о гордых и красивых людях, о том, как исстари ценились здесь дружба и благородство, как уважали здесь гостя и умели дать отпор врагу.

Он рассказывал ей о пустынных побережьях, на которых греются стаи черепах, откладывающих по сотне яиц в песок. Рассказывал о том, как маленькие черепашки вылупившись, безошибочно находят дорогу к морю и как светятся по ночам морские волны, на которых играют дельфины.

Да. На Америку это было совсем не похоже. Дайте мне время, думала Саманта, просто немного времени, и моя душа успокоится здесь, так же как успокоилось тело.

— Должно быть, туристы не хотят отсюда уезжать.

— Что ж, у них неплохой вкус.

И она хотела бы жить здесь, неожиданно подумала Саманта. Только как раз это и невозможно. Она должна жить только в Америке, чтобы Рауль не смог добраться до нее. Саманта вздохнула.

— Надо же, и вся эта красота — твоя…

— Никто не может владеть красотой.

— Фил полагает, что это не так.

— Твой Фил — идиот. И на твоем месте я бы поостерегся, ему доверять.

— Ты к нему несправедлив. И вообще, не порти такой чудесный вечер.

Лучший вечер из всех, что у нее когда-либо были за эти годы.

— Фил был невероятно добр ко мне. Даже не представляю почему.

— Потому что ты — красавица.

Она в замешательстве вскинула на него глаза, но он был абсолютно серьезен. Сердце забилось сильнее и чаще. И она не смогла удержаться от глупого вопроса:

— Ты правда так считаешь?

— Было бы странно считать иначе.

Он торопливо отвел взгляд в сторону. Это было трудно. Вот она перед ним, вся как на ладони. Огромные лучистые глаза, осененные неправдоподобно длинными ресницами — он знал, как страсть способна затуманить их. Лицо с правильными и четкими чертами, шелковистая кожа, когда-то горевшая под его пальцами, нежно ласкавшими ее. Золотые волосы, буйной волной расплескавшиеся по плечам, и сами эти нежные плечи… Точеная спина, высокая грудь. Он помнил ее всю, не мог не помнить.

Порыв ветерка еще плотнее прижал юбку к ее длинным стройным ногам, и Рауль с тревогой подумал, что у него намечаются сложности. Она слишком сексуальна, а он слишком сильно хочет ее.

— Взгляни, Рауль, как здорово — летучие мыши!

Маленькие стремительные черные тени носились над ярко освещенным бассейном, а в его груди неожиданно вспыхнуло жаркое, всепожирающее пламя. Их взгляды встретились. Электрический разряд, или что-то вроде того, пробежал между ними; каждый мускул в его теле был напряжен как струна… Он даже не заметил, когда его руки обвились вокруг ее талии, а ее тонкие пальцы трепетно коснулись его шеи.

Они застыли, бессознательно оттягивая тот момент, когда их губы сольются в поцелуе, но и ожидание это было прекрасно, как прекрасна и нежна была ее атласная кожа, ее волосы… Он наклонялся к ней очень медленно, и стон рвался из ее груди — а Рауль очень хорошо помнил, в какое блаженное неистовство любви повергали ее его ласки раньше. Он сдерживался изо всех сил, хотя каждая клеточка его тела кричала, вопила, молила о близости, хотя все его бешеные инстинкты звали сорвать с нее одежду, прижать к себе обнаженное и трепещущее тело и любить, любить ее до беспамятства, до боли, до полного забытья…

Они смотрели в глаза друг другу, не говоря ни слова. Слова были не нужны — за них говорили их тела. Ближе, ближе…

Он никогда в жизни не испытывал такого. Целый мир, вся вселенная сошлись для него в нежных губах этой женщины. Трепещущие, теплые, жадные, они отвечали на его поцелуй. Мед и нектар твои губы, любимая, и нет ничего слаще на этом свете…

Краем сознания он отмечал, как она дрожит в его объятиях, как выгибается в сладострастной муке. Его поцелуи становились все горячее, все ненасытнее, и вот уже она отвечает ему, все более страстно, доверчиво и ненасытно.

Близость этого тела, тепло ее кожи обжигали его, заставляя разум умолкнуть, скрыться, замолчать. Теперь их тела двигались в едином томительном и зовущем ритме, и, когда он ощутил под нетерпеливыми руками опаляющий жар ее бедер, мир едва не взорвался. Он шептал ее имя в промежутках между поцелуями, она отвечала стоном, прерывистым дыханием, мольбой о любви, которой они были лишены так долго.

Ничего не было больше в этом мире, на всей этой земле — только два жарких от страсти тела, только припухшие от поцелуев губы, только ласки, одновременно сжигающие обоих и возносящие на вершины блаженства, туда, где человек становится подобен древним титанам, туда, где нет иных желаний, кроме одного: любить друг друга, отдавать и брать, постигать тайный смысл и удивляться простоте вечной истины — любовь венчает все.

Она судорожно расстегивала его рубашку. Опустив глаза, он видел ее нежное личико на фоне своей бронзовой от загара кожи, видел безумие страсти в ее глазах… Дрожа от нетерпения, он разделался с застежкой юбки, почти сорвал с нее топ, ощутил под ладонями шелковую податливость напряженной от возбуждения груди. Вне себя от желания, он ласкал ее тело, про себя отмечая, как напрягаются мышцы ее гибкой спины, как вся она бьется в его жадных руках, желая лишь одного — слиться с ним и стать единым с ним существом…

И все кончилось. Она прикрыла руками грудь и с глухим стоном рванулась назад.

— Нет, Рауль, нет!

Наткнулась на бешеный взгляд мужчины. Ей хотелось истошно кричать, выть от тоски — это ее собственное тело, выйдя из-под повиновения, восставая против призывов разума, просило, неистово требовало его горячих прикосновений.

— Нет!

Он отступил назад. Вцепился дрожащими пальцами в собственную густую шевелюру, словно хотел распрямить упрямые кудри раз и навсегда. Она отступила еще на шаг, стараясь не смотреть на этот бронзовый торс, которого всего мгновение назад жадно касались ее пальцы. Он спросил, тихо, почти бесстрастно:

— Почему, Саманта?

Она почувствовала, как дрожат ее губы. Потому что на груди у меня шрам, уродливый и пугающий, потому что я боюсь отвращения в твоих глазах и не готова его пережить…

Он резко повернулся, пошел к ступеням, ведущим в дом. О боже, нельзя так поступать с мужчинами. Они никогда этого не прощают, в панике подумала она.

— Рауль, пожалуйста!

Теперь его глаза напоминали два стальных клинка, разорвавших темноту.

— Игра, не так ли? Свести меня с ума, разбередить старые чувства, соблазнить, подчинить себе. Ну, давай, малышка, рассказывай! Я ведь не Карлос, не Колман, со мной не стоит играть таким образом. Это они могли бегать за тобой, как собачонки, пытаясь угодить тебе и твоим прихотям…

— Прости меня, прости. Я… я потеряла голову… утратила контроль над собой, прости!

Судорога пробежала по его лицу, он сдавленно выругался по-испански. Со всего маху ударил кулаком в ладонь другой руки. Она с ужасом видела, чего ему стоит сдержать свой бешеный нрав. Секундой позже его лицо окаменело, рот превратился в прямую линию, подбородок стал каменно-твердым. Она в замешательстве опустила глаза, наткнулась взглядом на оборванные пуговицы на его рубашке и сама испугалась собственной недавней страсти.

— Не терплю, когда мною играют.

— Я ничего подобного в виду не имела…

— А что ж ты тогда имела в виду?

О, если б она сама это знала! Испуганная, опустошенная, смущенная, она стояла, едва не теряя сознание от чувства полной своей беспомощности. Не ответила, выдохнула, на самом пределе, за которым только — тихий, бессильный плач:

— Я не знаю…

Несколько мучительно долгих секунд он смотрел на нее так, словно обещал ей самую страшную месть в мире, затем вновь повернулся и взбежал по ступеням в дом.

Рауль и сам не мог определить точно свое состояние. Просто знал, что лучше ему уйти именно сейчас, пока не поздно.

Пока не поздно… Еще несколько мгновений, и было бы уж точно поздно. Что с ним произошло? Почему Саманта так поступила? Вот она в его объятиях, а вот она уже потеряна навсегда. Нет, он должен любой ценой защитить от нее Кончиту. Однако мозг отказывался работать. Единственное, о чем Рауль мог думать, так это о том мучительном чувстве утраты, которое охватило его, когда эта женщина отказала ему. Обещала ему все — и не дала ничего. Ласкала и целовала его тело — и отшвырнула его от себя. Он ненавидел ее. Он ненавидел себя.

Несколько минут Саманта стояла, не в силах даже пошевелиться. Затем она увидела, как Рауль, мрачнее тучи, выходит из дома. Ее охватила паника.

— Рауль! Рауль, я… Что насчет Кончиты?

— О, мы о ней вспомнили? Вначале ты и твои прихоти, затем девочка? Господи, Саманта, как же ты эгоистична! Единственное, о чем ты думаешь, так это твои собственные планы на жизнь, твои игры с людьми, которые тебя окружают. А тебе не приходило в голову, что я вполне способен противостоять тебе? Например, просто не позволить тебе с ней увидеться?

Ее руки снова сжались у самой груди, словно заныла старая рана, нанесенная неведомым клинком.

— Нет. Ты не можешь так со мной поступить…

— Есть несколько вещей, которые я планирую с тобой проделать…

На лице Рауля вдруг вспыхнула жестокая усмешка, он резко шагнул к ней, и, прежде чем она успела опомниться, яростно притянул ее к себе, стиснув так, что она всем телом ощутила его бешенство, грубо и жадно поцеловал ее в губы, а затем оттолкнул от себя и вытер рот тыльной стороной руки.

Их обоих терзали боль, желание, ярость, обида, тоска, ревность, ненависть и любовь. Они оба чувствовали, что между ними натянута невидимая нить, сплетенная из желания и страха перед желанием. Они оба это знали. Это мучило их обоих.

Саманта стояла, закусив стиснутый до синевы кулак зубами. Ей казалось, отпусти она кулак — и упадет, рухнет без сил на землю. Ярость в глазах Рауля не стала меньше.

— А теперь убирайся отсюда.

— Кончита. Скажи, что я могу… Я должна ее увидеть!

Голос прозвенел и надломился. Секунды, которые длилось его мнимое раздумье, показались вечностью.

— Что ж, почему бы и нет? Но только все будет иначе, чем ты рассчитываешь.

— Иначе?

— Ты увидишь ее. Ты увидишь даже больше, чем могла бы желать. Увидишь, как она счастлива без тебя. Как этот остров стал для нее родным домом. Поймешь, что в любом другом уголке мира она погибнет. Увидишь, как она любит меня… И знаешь что? Ты будешь страдать, Саманта. Сильно страдать, ибо поймешь, что не нужна ей, что ее жизнь без тебя будет куда лучше, и счастливее, особенно если она никогда не узнает, что ты ее мать!

Она даже не заметила, как опустилась на пол. Казалось, все кости в ее теле превратились в желе. Дверь за Раулем закрылась очень тихо, затем она услышала, как отъехала его машина.

Не смогла встать, до ближайшего стула просто доползла. Все кончено. Она совершила ошибку, страшную ошибку. Ее длинный и долгий путь окончился, не успев начаться. Она потеряла дочь, которую даже не успела увидеть.

Хорошо. Тогда она скажет ему всю правду. Объяснит, почему она его отвергла. Да, его гордость была задета, вот он и взбесился, теперь он хочет ей мстить. Что ж, пусть узнает правду.

Нет. Она не в силах это сделать. Никто и ничто не в силах заставить ее рассказать об искалеченной груди. Это не подлежит обсуждению.

Его слова ранили глубоко. Итак, понятно, что девочке лучше живется здесь, а не в Америке… Слезы хлынули из глаз Саманты, обжигая, но одновременно принося некоторое облегчение. Она слизывала их языком, всхлипывала. Фил Колман ошибался, думая, что Рауль не обращает на Кончиту никакого внимания, они оба ошибались.

Обводя мутным от слез взглядом комнату, она заметила телефон. Надо позвонить… кому-нибудь, кто может ее выслушать! Трясущимися пальцами она набрала номер гостиницы.

— Фил? Это я, Саманта. Мне… мне нужно поговорить с тобой. Ты не мог бы приехать? Пожалуйста!

Рауль сидел на стволе поваленной оливы. Давным-давно шторм искалечил могучее дерево, однако до сих пор его ветви покрывались цветами и плодами. Рауль частенько завидовал такой жизненной силе.

Возвращаться за руль не хотелось. Первую сотню метров он проехал на чистом адреналине, но после двух или трех не слишком удачно выполненных поворотов решил выйти из машины и подумать. С таким настроем он может погибнуть, не доехав до дома, а от этого никому лучше не станет.

С самого начала он стремился избежать встречи Кончиты с Самантой. Соблазнение бывшей возлюбленной, кстати, входило в его планы. Он собирался поддаться этой женщине, чтобы потом официально обвинить ее в аморальном поведении и добиться лишения ее родительских прав. Это было жестоко и аморально. Однако это был единственный способ не отдать ей Кончиту.

Рауль стиснул зубы. Он на несколько минут потерял голову, а теперь будет вынужден часами наблюдать за страданиями Саманты и ее попытками отобрать дочь. Малопривлекательное будущее.

Он тяжело вздохнул, и ночной воздух принес аромат цветущих апельсиновых деревьев и вереска. Когда его ноги коснулись красной земли его родного острова, он неожиданно ощутил прилив сил, словно эта земля посылала ему свою любовь и поддержку.

Это земля его предков. После него она перейдет к Кончите. Так будет. Он мрачно усмехнулся. Колман проговорился, что Саманта хочет любым способом вывезти ребенка в Штаты. Именно этого он и боялся. Но его девочка выросла здесь, здесь ее корни, и только здесь она будет жить. Он отправит Саманту домой, избавится от нее. Другого выхода нет. Цель оправдывает средства.

До дома он дошел пешком. Неожиданно до него донесся звук приближающейся машины. Встревоженный, он в два прыжка достиг оливковой рощи и вскоре с растущим гневом наблюдал, как к домику для гостей подъехала машина Колмана. Он разглядел бледное лицо Саманты, вышедшей навстречу Филу Колману, увидел, как она что-то тихо и торопливо ему говорит.

Затем Колман заключил ее в объятия.