Секс, наркотики и экономика. Нетрадиционное введение в экономику

О том, что делает правительство, рассказывается и в части IV, а здесь, в части III, мы сосредоточимся на бизнесе в период великих перемен. Новые технологии, безусловно, изменяют условия работы политиков, компаний и людей. Современные новые технологии особенно интересны с точки зрения экономического анализа.

Однако даже без таких великих технологических открытий, как паровая тяга или компьютерная революция, экономика находится в состоянии вечного изменения, которое иногда называют «созидательным разрушением». Старые отрасли приходят в упадок, новые появляются в совершенно других сферах и дают работу совершенно другим людям. Экономика и эмоции часто вступают в противоречие, появляются победители и побеждённые — и бесполезно угадывать, кто обычно добивается успеха.

Глава 12. Кино

Популярный фильм «Дневник Бриджит Джонс» (Bridget Jane's Dairy) финансировался тремя кинокомпаниями: французской Canal Plus, независимой британской Working Title и представляющей Голливуд компанией Miramax. Конечно, успех этого фильма сильно отличался от множества других коммерческих успехов. Героиню играла малоизвестная актриса, главные мужские роли исполняли тоже не самые популярные актёры. Фильм был снят по мотивам бестселлера, который, в свою очередь, основывался на мате риале колонки английской газеты, поэтому в нём почти не было голливудских штампов. За исключением одного единственного! Действие происходит в период между двумя празднованиями Рождества, показана зимняя Англия, запорошенная пушистым белым снегом. Читатель, в Англии на Рождество практически никогда не идёт снег!

Господство голливудских ценностей и американской культуры в мировой киноиндустрии, и даже в таком фильме как «Бриджит Джонс», объясняет, почему интеллектуалам гораздо больше нравится европейское кино. Это — признак инакомыслия и утончённости. Прекрасные обнажённые французские актрисы — фантастика! Субтитры — великолепно!

Разногласия между коммерческим голливудским и европейским кино зачастую сильно преувеличены, ведь эти две традиции существуют благодаря друг другу. Но даже несмотря на это, правительства Франции постоянно яростно отстаивали своё право на защиту французских фильмов, сокращая до минимума объём американских фильмов в местных программах на телевизионных каналах, а также специально поддерживая проходящие периодически переговоры между ЕС и США, нацеленные на защиту европейской киноиндустрии от титанов Голливуда. Французы называют это «культурной исключительностью». Но существует ли экономическое объяснение подобной «культурной исключительности» в условиях свободной торговли. Ведь условия для взаимовыгодной свободной торговли относятся к фундаментальным экономическим принципам.

Предпочтения аудитории ясно показывают, что эти доводы применимы к киноиндустрии, как и к любой другой отрасли. Печальная действительность такова, что, несмотря на тревогу интеллектуалов, большинство кинозрителей Франции и других стран предпочитает непонятным и претенциозным национальным фильмам популярные голливудские блокбастеры. В Великобритании так же любимый режиссёрами социальный реализм продаётся гораздо хуже американских хитов. Наркоманы, умирающие на лестницах в заброшенных домах в кинопроектах Северной Англии, или блестящие приятные романтические и многобюджетные приключенческие фильмы? Выбор очевиден. Конечно, некоторые национальные фильмы пользуются успехом, но зрители однозначно выбирают Голливуд.

В таком случае вы можете спросить, как европейские политики обосновывают подобный протекционизм в отношении собственной культуры. Без сомнения, свободная торговля принесёт выгоду и в сфере культуры, так как обеспечит потребителям широкий выбор по самым низким ценам.

Хотя я и сторонница свободной торговли, но считаю, что в политике «культурной исключительности» есть смысл. С одной стороны, речь идёт о культуре, и это — не что иное, как неэкономическое описание определённого вида внешних эффектов, а с другой стороны, это — экономия от масштаба.

В классической теории торговли сказано, что взаимная выгода от увеличения обмена возникает при условии, что в отрасли нет значительной доходности при производстве в больших масштабах, а первоначальные издержки (инвестиции) при открытии производства невелики. Если использовать обычную экономическую терминологию, то здесь, по-видимому, действует закон убывающей доходности от масштаба, согласно которому выпуск дополнительных единиц продукции стоит дороже, не дешевле. В подобных условиях рыночные механизмы приводят к тому, что небольшое становится конкурентоспособным, что мелкие производители будут работать эффективнее крупных. В итоге производством занимаются только изготовители, несущие наименьшие затраты, а страны специализируются каждая в своей отдельной отрасли.

Двести лет назад так и было. Международная торговля состояла в основном из сельскохозяйственных товаров и предметов первой необходимости. Фермеры всегда использовали вначале лучшую землю, поэтому, когда они переходили к менее плодородной почве, в действие вступал закон убывающей доходности. То же происходило при выработке самых богатых месторождений золота. Англия могла специализироваться на капусте, Ирландия — на картофеле, а Франция — на вине. Те же принципы применялись во многих традиционных отраслях обрабатывающей промышленности, таких как текстильная и обувная.

Однако сторонники классической теории торговли, такие как Дэвид Рикардо, не задумывались о Голливуде или даже возможности появления массового производства или сборочного конвейера в обрабатывающей промышленности. В случае с изготовлением большинства товаров обрабатывающей промышленности владельцы сталкиваются с высокими первоначальными издержками (инвестициями) при открытии производства и, соответственно, с экономией от масштаба. Затраты на научно-исследовательские работы (НИОКР), дизайн, тестирование нового автомобиля, самолёта или нового лекарства чрезвычайно высоки. В подобных отраслях наблюдается возрастающая доходность от масштаба. Этот закон возрастающей доходности от масштаба действует и в новых отраслях, где предельные затраты на производство дополнительных единиц товара совершенно незначительны. Пример тому — бизнес, связанный с разработкой программного обеспечения.

В основном современная международная торговля состоит из обмена между развитыми странами такими промышленными товарами, как автомобили, стиральные машины или фармацевтические препараты. Однако существует определённая степень специализации. В разных секторах лидируют различные страны, старающиеся сохранить свои позиции. Особенно это касается высокотехнологичных или передовых отраслей, в которых действует экономия от масштаба. Понятно, что подобная специализация сложилась исторически и что страны могут развивать определённые отрасли при отсутствии очевидных запасов природных ресурсов. Например, Япония производит большое количество автомобилей и стали, хотя природных ресурсов — железа и энергии — у неё мало. Великобритания же до сих пор выпускает машины только потому, что несколько первых изобретателей раннего периода развития автомобилестроения на основе двигателя внутреннего сгорания были англичанами.

При наличии возрастающей доходности от масштаба рыночные силы могут создать разные варианты мировой экономики — в зависимости от многих возможных комбинаций входных параметров, зависящих от исторических случайностей, потому что сложно вытеснить конкретную страну из её исторического сегмента рынка, где она когда-то лидировала. Кроме того, невозможно с уверенностью выделить самый эффективный из вариантов. Возрастающая доходность показывает, что всё зависит от того, какого размера достигают отрасли, традиционные для данной страны, и когда это происходит.

Традиционные выводы теории торговли можно применять и в реальном мире. Промышленно развитой стране не выгодно производить практически всё, что она сама потребляет, потому что для этого придётся распределить рабочую силу между несколькими разными отраслями. Более того, любой стране выгодно, чтобы её торговые партнёры были столь же успешны в разных отраслях промышленности, потому что тогда они будут богаты и создадут большой рынок для сбыта её продукции. Бедные и изолированные страны не могут стать хорошими торговыми партнёрами, в отличие от богатых и интегрированных. И все будут постоянно получать доходы от торговли. Возможно, потенциальные прибыли от мировой торговли вырастут именно благодаря возрастающей доходности многих отраслей.

Теоретики отметили одно препятствие, возникающее при возрастающей доходности, которая стала характерной чертой современной экономики. Это препятствие заключается в том, что в некоторых случаях торговля не должна быть взаимовыгодной. Потому что от возрастающей доходности выигрывают крупные производители, обычно расположенные в определённых странах. Могут возникнуть конфликтные сферы, в которых успех компании одной страны может нанести вред другим странам. Подобные конфликты могут возникнуть между очень схожими странами, например, странами ЕС и США. Самый яркий пример — производство самолётов, а точнее, соревнование между компаниями Boeing и Airbus.

Другой пример — киноиндустрия. Экономия от масштаба здесь несколько отличается. Она не проявляется в производстве, ведь вокруг полно малобюджетных фильмов. Затраты на съёмки фильма всё ещё сокращаются, благодаря технологическим новинкам вроде фантастического программного обеспечения iMovie компании Apple. Эффект экономии от масштаба возникает при покупке кинозвезды, маркетинге и распространении, так же как и в случае спорта и музыки. Никто не может снять кино в качестве бесплатного развлечения, но лишь немногие могут превратить свой талант в коммерческий успех.

Кроме того, я скептически отношусь к многочисленным заявлениям различных лоббирующих групп о том, что их случай особенный, и они нуждаются в защите от заграничных конкурентов. Хотя теоретическое обоснование их требований, возможно, и существует, я убеждена, что оно сильно отличается от того, чего хотелось бы профессиональным заинтересованным группам. Несмотря на то, что в теории использование экономии от масштаба позволяет достичь большей эффективности и более высококачественных результатов, выгода, полученная от конкуренции, указывает и на другой вариант. Вопрос о том, находится ли данная отрасль в конфликте с торговыми партнёрами, решается опытным путём, но его часто используют в корыстных целях богатые и влиятельные корпорации и политики. В конце 1980-х годов некоторые экономисты с энтузиазмом отнеслись к идее управления торговлей, в соответствии с которой следовало выяснять, каким отраслям необходима государственная поддержка для использования экономии от масштаба или для защиты от конкурентов, которые способны их эксплуатировать. Но когда они поняли, что подобная идея дала политикам и влиятельным корпорациям новые возможности действовать в ущерб общественным интересам, их энтузиазм поутих.

Но в случае с кино я бы не была столь категорична в отношении положения европейской киноиндустрии. Возможно, это исключение из правила, гласящего, что свободная торговля всегда хороша. Весьма вероятно, что крупные голливудские студии имеют большое преимущество перед своими европейскими конкурентами даже на европейском рынке — благодаря обширному эффекту возрастающей доходности от масштаба. Голливуд занял подобное положение, потому что США, сами по себе, являются крупнейшим англоязычным рынком в мире, в то время как европейский рынок разделён на несколько языков, хотя киноиндустрия исторически начала своё существование именно здесь. Масштабность Голливуда приведёт к тому, что он всегда будет обходить английские, французские или итальянские фильмы по кассовым сборам. Тем не менее, господство американских фильмов не всегда полезно для экономики Англии или Франции — или для их культуры.

Дело не в том, что доходы от фильмов составляют значительную долю международной торговли и ВВП. Но общественная выгода от наличия собственной киноиндустрии, возможно, перевешивает частную. Вклад в национальную культуру превышает частное удовольствие кинозрителей от просмотра кино с чахоточными звёздами или тощими шотландскими наркоманами. Другими словами, существуют внешние эффекты, связанные с культурой, — выгоды, которые невозможно получить с помощью рыночных сил.

Экономисты с трепетом упоминают в спорах о столь туманном и противоречивом вопросе, как культура. Некоторые совершенно не согласны с этим аргументом. Однако здесь я привела доводы, которые вам следует использовать, чтобы убедить других экономистов в необходимости специальной защиты европейского кино от совершенно свободной торговли. Другими словами, недостаточно просто сказать, что киноиндустрия — это часть национального культурного наследия. Защитники фильмов с субтитрами должны сделать что-то более значимое.

Ведь в странах с развитой экономикой культура, как бы её ни определяли, является одним из экономических ресурсов. Если доля ВВП, создаваемая творческими отраслями, Возрастает, то творчество и новые идеи будут очень важны.

Невозможно точно определить, где возникают эти идеи, но живую и уникальную культуру обязательно следует использовать.

Лично мне кажется, что вечерний просмотр фильма с субтитрами — это такая же сложная работа, как многочасовая работа с компьютером. Одно можно сказать с уверенностью: в Голливуде лучшие спецэффекты, но здесь не следует искать интеллектуальные темы.

Глава 13. Сети

Это только одно из сообщений, которые довольно часто показывает мне компьютер. И то, если мне повезёт. Чаще всего он просто отключается, даже не побеспокоившись предупредить меня о том, что надо сохранить работу.

Это одно из многочисленных разочарований современной жизни. Но почему? Почему мы пассивно продолжаем использовать программное обеспечение, которое отнимает у нас столько времени и приводит к повышению кровяного давления?

Короткий ответ таков: я использую программу, потому что её используете вы и все остальные. Для компании Мiсrоsоft подлинным коммерческим успехом было то, что её программное обеспечение стало практически всеобщим стандартом операционных систем и таких прикладных программ, как электронные таблицы, слайдшоу (последовательность кадров при презентации) или текстовые редакторы. Не говоря уже о её печально известной попытке захватить рынок интернет-браузеров за счёт компании Netscape. Министерство юстиции США посчитало, что компания зашла слишком далеко.

Господство компании Мiсrоsоft — это классический результат феномена сетевых внешних эффектов, который всё чаще и чаще встречается в экономике. Сеть — это набор соединений, объединяющих людей и оборудование. Одна из таких сетей — это Интернет, который можно сравнить с сетью железных дорог или телефонной сетью. Некоторые сети менее очевидны: например, банковский автомат связывает людей и денежные средства в банках. Деньги это ещё один пример: мне бесполезно использовать раковины каури[7], если вы используете в качестве средства обмена коров.

В промышленно развитых странах доля сетевых товаров в общем объёме экономики постоянно растёт, в том числе в таких секторах, как информационные технологии коммуникации, сфера развлечений и финансы. За последние 25 лет доля этой категории товаров в ВВП стран резко увеличилась.

Сетевые товары не похожи на традиционные товары и услуги, например, на пончики или стрижку волос. Никому не нужен телефон как таковой. Ценность для потребителя представляет телефон плюс связь с другим телефоном. А лучше — с множеством телефонов. Чем больше людей подсоединено к сети, тем привлекательнее она для потребителей. Это и есть сетевой внешний эффект. Допустим, у вас есть 10 телефонов с 90 потенциальными контактами между пользователями. Добавьте ещё одного пользователя, и у вас появится ещё 20 потенциальных контактов. Если вместо 100 пользователей у вас будет 101, то добавится ещё 200 контактов.

У традиционных товаров есть свои заменители: если при имеющемся доходе я покупаю больше единиц чего-то одного, то получу меньше чего-то другого. Сетевые товары служат дополнением друг друга: телефон без другого телефона и контакта с другими пользователями бесполезен, компьютер не обходится без принтера, ziр-драйвера, подключения к Интернету и т. д. Ценность сетевых товаров тем выше, чем больше единиц товара продано. Сетевые внешние эффекты — это, по сути, экономия от масштаба со стороны спроса.

Более того, стоимость многих сетевых товаров значительно снижается по мере их продажи, потому что для них характерна также экономия от масштаба со стороны производства. Например, при разработке программного обеспечения практически все затраты связаны с начальным написанием программ и маркетингом. Выпуск дополнительных копий и их распространение обходятся очень дёшево. Поэтому, если разработчик может продать миллион копий вместо ста тысяч, то средние стоимость и цена будут гораздо ниже. То же можно сказать и о любых высокотехнологичных сетях, требующих основательных предварительных разработок и исследований.

Наличие экономии от масштаба со стороны спроса, а иногда и предложения означает, что сетевые отрасли могут быть склонны к монополии. Экономия от масштаба приводит к тому, что новым конкурентам сложно пробиться на рынок — как это происходит в нефтехимической и промышленности и самолётостроении.

Более того, как в случае с любыми внешними эффектами, наличие сетевых внешних эффектов означает, что количество товара, произведённого частным образом, не будет полностью удовлетворять общественные потребности. Если производители не могут получить выгоду от большей сети, они сократят производство. Это происходит и в условиях идеальной конкуренции, и при монополии. На самом деле при монополии может сформироваться даже меньшая сеть, потому что монополист может увеличить прибыли, сокращая поставки. Для потребителей конкуренция будет выгодна даже в таких обстоятельствах.

Всё это так, до тех пор пока монополист не найдёт другого способа компенсировать сетевые выгоды. Этого можно достичь, установив разные цены для разных клиентов. Например, если для фирм связь важнее, чем для частных лиц, то компания может установить для них повышенный тариф. При таких условиях и любой структуре отрасли сети, скорее всего, будут слишком небольшими. Во многих случаях может понадобиться сеть со всеобщим охватом. Например, телефоны особенно полезны, если вы можете связаться с абсолютно любым человеком, с которым вам надо поговорить. Как показывает рост числа вторых и третьих линий, ISDN, широкополосных линий и мобильных технологий, наш спрос на телефонную связь ничем не ограничен.

Идеал многих коммуникационных сетей — абсолютный охват. Но встречается это редко. Даже компания Microsoft, несмотря на сильную монополию и стремление к мировому господству, хочет, чтобы Windows и Office стали вездесущими, только если каждый заплатит за них в достаточной мере, а платить приходится довольно много.

От многих провайдеров основных телефонных услуг (в прошлом довольно часто бывших государственными монополиями) требуют сделать линии доступными для каждого, кто платит за это. Однако в большинстве случаев государство не помогает расширить зону покрытия сети, поэтому провайдеры обычно ограничиваются предоставлением потребителям максимально возможных выгод от пользования сетью.

Это можно сделать, усовершенствовав технические стандарты. Если задуматься о вездесущем характере технических стандартов, то станет понятно, почему так много товаров и услуг связано с сетями. Причиной споров за установление стандартов для некоторых новых продуктов являются огромные прибыли и коммерческие катастрофы, а история технологий полна случайностей. Технологический захват обеспечил получение преимуществ фирмой Мiсrоsоft вместо Apple; видеокассет VHS+ вместо Betamax (кто об этом сейчас помнит?); а также выбор в пользу: бензинового двигателя; напряжения, под которым электричество подаётся в наши дома; формы вилок электроприборов; раскладки клавиатуры QWERTY, которую мы, англоговорящие, по-прежнему используем, потому что все научились быстро на ней печатать; размера резьбы и т. д. Как видно из этих примеров, исторические случайности во многом определяют то, какие технологии и компании достигают успеха. Кроме того, чрезвычайно важным может оказаться создание на рынке критической массы нового продукта. Сочетание преимущества первопроходца и важности его подкрепления большой клиентской базой объясняет, почему многие интернет-компании были согласны так долго терять большие деньги. Это некая начальная цена, свойственная многим новым товарам, например, печенью с запахом зелёного чая или новому виду сыра или, что более важно, новым технологическим компаниям. Как выяснилось, многие интернет-компании ошибались, думая, что, тратя кучу денег, они купят потребителей и гарантированно добьются успеха. Однако по onbnds некоторых выживших (вспомним о компании Amazon) судьи совещаются до сих пор.

Тактика первопроходца, безусловно, работала и в прошлом, когда множество компаний создавали абсолютно новые технологии (в отличие просто от использования технологий, например, Интернета). Например, в 1880-е и 1890-егоды многие производители электрического оборудования предлагали бесплатное электричество, чтобы привлечь покупателей. Благодаря этому компания Westinghouse смогла сделать стандартом передачи электрического тока и оборудования переменный ток, а не постоянный. А ставшая в результате возможной безопасная передача электрического тока на большие расстояния способствовала распространению использования электричества.

Иногда, как в случае с международными телекоммуникациями, государства совместно выбирают стандарты. С целью создания континентального рынка для развития нового продукта правительства европейских стран установили GSM в качестве стандарта связи для мобильных телефонов, в то время как США выбрали другой стандарт. Часто говорят, что именно выбор единого стандарта стал основной причиной успеха европейских компаний сотовой связи, хотя немаловажную роль здесь сыграли и высокие цены на услуги стационарных телефонных линий в Европе (наследие прежних государственных монополий).

Частным компаниям, возможно, имеет смысл устанавливать совместимые стандарты. Они все выиграют от общего стандарта, если совместимость значительно увеличит объёмы рынка. Во многих случаях происходит именно так. При наличии сетевых внешних эффектов сотрудничество между компаниями скорее пойдёт на благо клиентам, чем повредит им, так как это будет способствовать созданию обширного рынка, в рамках которого компании будут конкурировать между собой на принятых условиях.

С другой стороны, если это большие компании, то им было бы выгоднее установить собственный стандарт и попытаться монополизировать рынок. Эти противодействующие силы стали особенно заметны в отрасли, связанной с разработкой программного обеспечения, с ростом движения «открытых программных средств» и разработкой операционной системы Linux, составившей конкуренцию Microsoft.

В отличие от компаний, потребителям, несомненно, выгодна полная совместимость. Ничто так не приводит в отчаяние, как невозможность открыть или отправить файл по электронной почте или считать CD-ROM, если оказывается, что он не работает с вашей операционной системой. Возможно, правительствам следует распространить действие международных технических стандартов с телекоммуникационной отрасли на компьютерную, потому что со временем эти сферы становится всё сложнее и сложнее разграничивать.

Некоторые экономисты полагают, что обязательное лицензирование программного обеспечения и других оригинальных технических знаний лучше всего помогает стимулировать конкуренцию в сетевых отраслях. Другие считают это драконовскими и совершенно необязательными мерами, так как, по их мнению, есть иные способы усилить конкуренцию в области высоких технологий, о которых уже говорилось ранее.

Без легального контроля может возникнуть несовместимость. Как показывали примеры прошлых технологических первопроходцев, каждая компания, соперничающая за установление стандарта, может получить большие прибыли. Первой, а при наличии экономии от масштаба и самой крупной, компании в определённом сетевом бизнесе нет смысла договариваться о совместимом стандарте — до тех пор, пока её собственный стандарт всех удовлетворяет. Если её технологии плохи, то преимущество перейдёт ко второму игроку отрасли, у которого появится шанс научиться на ошибках первопроходца. Но если предположить, что компания-первопроходец использует достаточно хорошие технологии, то она предпочтёт на них опираться и дальше, выдав в последствие лицензии на свой собственный стандарт любому потенциальному конкуренту.

Однако лучше, конечно, уничтожить всех конкурентов сразу. Именно поэтому сетевые отрасли часто называют естественными монополиями. По этой же причине они так раздражают государственные антимонопольные структуры.

Для примера возьмём компанию Мiсrоsоft. Её защитники говорили, что господство Мiсrоsоft не наносит вреда обществу. «В конце концов, — как они говорили, компания разработала фантастический продукт, который принёс прямую выгоду потребителям (потому что они все его использовали) и смогла создать рынок, которого не существовало до 1980 г.». Более того, цена на этот продукт со временем падала. Кроме того, по словам представителей компании, существовала реальная угроза конкуренции со стороны совершенно новых технологий, которые подрывают использование операционных систем для персональных компьютеров.

Их оппоненты говорили о том, если бы на рынке существовала конкуренция, то качество продукта было бы выше, а цена ниже. Но поведение Мiсrosоft не позволяло ей сформироваться. Тот факт, что потребители могли купить хорошее программное обеспечение, не значит, что при другой структуре рынка они не купили бы лучшее программное обеспечение за меньшие деньги.

И компания Microsoft, и Министерство юстиции США приводили весомые доводы. Проблема конкуренции в сетевых отраслях действительно сложна. Потребители на самом деле выигрывают от общего стандарта, установленного правительством или господствующей компанией, так как он способствует увеличению размеров и повышению ценности сети для потребителей и предохраняет их от выбора неудачного в техническом и маркетинговом отношении стандарта.

Но общие стандарты не возникнут на рынке с идеальной конкуренцией. Это может произойти только в том случае, если ни одна из компаний не будет считать, что превосходит других по оперативности, качеству продукции или первоначальной доле на рынке. На практике это происходит довольно редко.

В связи с этим, возникновение господствующей компании с собственным стандартом принесёт потребителям значительную выгоду. Хорошим примером здесь также может служить электричество. В 1896 г. компании Westinghouse и GE заключили договор о совместном использовании патента на пятьдесят лет, создав монополию двух конкурирующих компаний в отрасли электрооборудования. Но поскольку с целью создания рынка своего оборудования они предоставили по низким ценам электричество, и в результате произошёл значительный скачок в развитии системы передачи электрического тока, то вряд ли можно сказать, что монополия этих двух компаний нарушила государственные и общественные интересы.

Но даже в этом случае, как мы уже видели, сеть, созданная монополией (или небольшой олигополией), будет иметь меньшие размеры, чем хотелось бы, так как компания-монополист будет ограничивать продажи, поднимая цены для того, чтобы увеличить свою прибыль. В таком случае обществу будет полезно, если государственные органы, контролирующие конкуренцию, потребуют от монополиста выдать конкурентам лицензии на свою технологию (на условиях непрепятствования а вычислить возможные тарифы здесь будет довольно сложно). Это будет способствовать увеличению размера сети. Потребители могут выиграть и от дробления монополии (именно таким было одно из решений по делу Мiсrоsоft), а могут и пострадать. Это зависит от того, какие части сети принадлежали каким компаниям. Например, в случае с городской телефонной сетью, отделение междугородних звонков nr местных и появление конкуренции среди междугородних операторов, конечно, принесло пользу потребителям. Последний важный метр соединительного кабеля к домам и компаниям — это естественное узкое место, потому что стоимость всех этих проводов такая высокая, что они не могут быть продублированы потенциальным конкурентом. Именно этим можно объяснить столь высокий уровень регулирования местных телефонных сетей. С другой стороны, создать конкуренцию среди междугородних операторов связи оказалось довольно просто, хотя уровень тарифов за соединения с местными сетями остаётся спорным моментом, который все трактуют по-разному.

Конечно, оказалось, что господство местных телефонных компаний тоже уязвимо. В настоящее время беспроводные технологии конкурируют с проводными. В Европе и во многих развивающихся странах, где проводные телефонные сети плохо развиты и неэффективны, мобильные технологии составляют им реальную конкуренцию. Темпы технического прогресса также могут ослабить влияние доминирующих компаний на рынке. Некоторые экономисты считают, что именно это обеспечит эффективную конкуренцию в сетевых отраслях, всплеск «созидательного разрушения» во времена стремительного технического прогресса. Как известно, появление Интернета практически застигло Билла Гейтса врасплох, но настоящей технологической проблемой для компании монополиста в секторе операционных систем для персонального компьютера стал спад в использовании этих вездесущих персональных компьютеров.

Подобные технологические скачки ещё могут произойти. Некоторые технические эксперты сравнивают персональные компьютеры и лэптопы[8] с появившимися начале 20 века универсальными электрическими моторами, которые покупали для домашних хозяйств. Домохозяйка того времени обычно использовала этот мотор для всей бытовой техники. Но, в конце концов, каждый электроприбор стали выпускать с собственным внутренним мотором, и потребители просто забыли о том, как работать с электромоторами. Аналогичная ситуация, возможно, сложится с карманными цифровыми секретарями/ мобильными телефонами/ устройствами для электронной почты, ТВ/DVD/СD-RОМ-плейерами и «умной» бытовой техникой. Компьютерные мощности будут распределены между устройствами связи, средствами развлечения и бытовыми приборами, или, другими словами, будут использоваться для специальных целей, что сделает многофункциональный персональный компьютер ненужным.

К сожалению, организации, регулирующие конкуренцию, не могут рассчитывать на то, что технический прогресс делает работу за них, хотя то, сколько времени компания занимала господствующее положение в отрасли, может подсказать, будет ли она злоупотреблять своей монополией или нет. Компания Веll (в прошлом — АТ&Т) господствовала в американской телефонной сети более полувека. Вначале она была оператором междугородней связи с лучшими технологическими возможностями в стране, но вскоре столкнулась с жёсткой конкуренцией на рынке местной связи. В соответствии с выбранной ею тактикой, она отказывалась подключаться к местным конкурентам, вытесняла их с рынка, предлагая своим клиентам лучшее обслуживание, если те будут пользоваться услугами и местного представительства компании Веll, и её междугородней связью. В случае с телефонной связью именно проведённое государством дробление монополий в США и других странах проложило дорогу развитию мобильной телефонии, а не наоборот. Когда правительство обеспечивало прибыльность монополии стационарных сетей, у компаний не было сильных стимулов изобретать мобильные телефоны, хотя все технологические элементы тогда уже существовали. Конкуренция в любой отрасли — это акт политической воли и коммерческого и технического давления, поскольку правительства обеспечивают ровную работу рынка. Это тем более справедливо в случае сетевых отраслей, склонных к естественным монополиям и к эффектам технологического захвата, обеспечивающего получение преимуществ фирмами-первопроходцами.

Более того, сетевые отрасли становятся всё более и более важными. Отчасти это зависит от характера последнего этапа технического прогресса. В основном он затронул компьютерную и коммуникационную отрасли, которые по своей природе подвержены сетевым внешним эффектам. Существует множество примеров формирования сети, среди них — постоянный обмен сообщениями между членами АOL[9] или еВау, завоевавший популярность у продавцов с ростом количества привлечённых покупателей, и наоборот.

Но кроме этого, став богаче, мы тратим всё большую часть своих доходов на сетевые товары — от финансовых услуг до кабельного телевидения; от программного обеспечения до путешествий. Эта тенденция сохранится по мере развития международных связей. Например, чем больше людей будут путешествовать из страны в страну по службе, тем больше вероятность того, что образование также будет подвержено сетевым внешним эффектам как обмен идеями. Я думаю, что сетевые внешние эффекты могут затронуть и денежные валюты, т. е. может возникнуть естественная монополия мировых денег. Остаётся только надеяться, что Билл Гейтс не захочет ввести Мiсrоsоft и на этот рынок.

Глава 14. Интернет

Казалось бы, так называемый «мыльный пузырь» интернет-компаний (дот-комов) лопнул довольно давно. Пару лет фондовый рынок был охвачен одним из тех видов лихорадочного возбуждения, которые наблюдались на пороге нового тысячелетия. Эта «интернет-лихорадка», продолжавшаяся до марта 2001 г., была связана с резким подъёмом акций компаний, работающих в области высоких технологий. Силиконовая долина кипела. Количество первоначальных публичных предложений акций (IPO) выросло с 262 в 1998 г. до 500 в 1999 г. и 2000 г. Многие компании были способны печатать собственные деньги в виде акций, которые они могли использовать для захвата других компаний. В разгар эпохи «мыльных пузырей» в Америке каждые 10 минут появлялся новый миллионер. К сожалению, многие из них не перевели своё бумажное богатство в более стабильные формы. Потому что любой подъём заканчивается спадом. А в 2001 г. индекс NASDAQ упал на две трети. Поток IPO иссяк. Сказка дот-комов закончилась.

Однако любому опытному человеку, пережившему несколько взлётов и падений экономики, совершенно очевидно, что откат настолько же преувеличен, как и первоначальный энтузиазм. В этом и состоит сущность фондовых рынков: они склонны преувеличивать изменения реальных экономических тенденций. Для того чтобы объяснить некоторые резкие взлёты и падения курсов акций, даже не надо обращаться к иррациональному поведению инвесторов. Основной механизм дисконтирования ожидаемого роста прибыли в далёком будущем, с учётом того, что мы больше ценим текущие доходы, чем те доходы, которые мы можем получить через 10 лет, означает, что небольшие изменения в ожиданиях на будущее приводят к большим изменениям в текущих оценках. Кроме того, наблюдается эффект совершенно противоречащей здравому смыслу истерии, когда всех нас заражает энтузиазм в отношении новой идеи, а на смену ему приходит глубокое разочарование, когда оказывается, что эта идея, в конце концов, не так уж и хороша.

Таким образом, лопнувший мыльный пузырь фондового рынка не предрекает неудачи для всех обладателей бизнес-плана, связанного с интернет-компаниями. Экономисты всё ещё с энтузиазмом относятся к Интернету. Они надеются, что Интернет будет способствовать улучшению работы рынков, потому что с его помощью люди смогут быстрее и дешевле находить информацию по таким вопросам, как цены на продукцию и имеющиеся вакансии. Более того, накопилось достаточное количество свидетельств резкого повышения эффективности американской экономики с середины 1990-х годов, которое убеждает многих экономистов в том, что новые технологии действительно способны ускорить рост экономики. Другими словами, они закладывают основы будущего процветания.

Тем не менее, опыт краха дот-комов означает, что для коммерческого успеха необходим другой бизнес-план. Предприниматели больше не могут рассчитывать на то, что венчурные капиталисты будут финансировать компанию, которая будет несколько лет подряд нести огромные убытки, поскольку эти венчурные капиталисты больше не могут рассчитывать на то, что они быстро получат назад свои деньги, благодаря IPO.

Каким бы странным это теперь ни казалось, но раньше считалось, что ключом к успеху амбициозных дот-комов была потеря огромных средств. Объяснялось это тем, что создание обширной клиентской базы и удержание этих клиентов позволят компании пользоваться преимуществами положения первопроходца. Если вы смогли завоевать покупателей, и они сохранили приверженность вашему бренду, то было практически безразлично, что вы продаёте. Эта стратегия сработала в случае с компанией Amazon, которая год за годом работала в убыток себе для того, чтобы продолжить переход компании от простой продажи книг и стать одним из самых известных Интернет-брендов. Многие предприниматели думали, что они смогут повторить её подвиг.

В результате, инвесторы устали от компаний, которые постоянно теряли деньги, особенно от тех, кто больше всего «преуспел» в этом. И это оказалось неизбежным. В конце концов, насколько велика может быть экономическая выгода от положения первопроходца на интернет-рынке узоров для вязания? Однако всё это не означает, что стратегия «несения больших убытков» была совершенно бессмысленной. Интернет действительно обладает некоторыми специфическими особенностями, которые влияют на экономические основы бизнеса в режиме «онлайн».

Одна из подобных особенностей бизнеса в режиме «онлайн» состоит в том, что в Интернете и в информационном бизнесе в целом постоянные издержки высокие, а предельные издержки (или стоимость изготовления одной дополнительной единицы продукции) — низкие. Дорогостоящим является изготовление первого экземпляра продукции, будь то программное обеспечение, игры в режиме «онлайн» или информационные товары более широкого свойства, такие как лекарства, требующие проведения серьёзных научных исследований, или самолёты, для которых необходим большой объём конструкторских работ. Именно поэтому здесь издержки первичны и требуют больших вложений квалифицированного труда. Однако изготовление последующих единиц продукции обходится очень дёшево или вообще ничего не стоит, как в случае с новыми копиями программ или интернет-книг. Их можно скопировать с помощью компьютеров и других устройств. И это стоит дёшево. Другими словами, с точки зрения предложения для информационного бизнеса характерно увеличение прибыли за счёт экономии на масштабе.

Очевидно, что Интернет — это ещё и сеть, а особенность сетей состоит в том, что в них действует экономия от масштаба со стороны спроса, принадлежащая к внешним сетевым эффектам, о которых мы говорили в предыдущей главе. Многие интернет-компании могут с успехом воспользоваться вариантами тактики, применявшимися в старых сетевых отраслях, таких как телекоммуникационная, и установить технические стандарты, которые станут нормой и помогут, тем самым, удержать клиентов.

Мы уже можем сделать много стратегических выводов для руководителей интернет-компаний. Во-первых, преимущество может быть настоящим, а не разрекламированным, но оно зависит от возможностей установить такие технические стандарты, которые сделают переход клиентов к конкурентам слишком дорогостоящим. Таким образом, компании, разрабатывающие программное обеспечение, и операторы мобильной связи могут разумно тратить деньги, чтобы стать лучшими и крупнейшими (вспомните, как серьёзно относилась компания Мiсrоsоft к вытеснению компании Netscape с её позиции первопроходца в сфере разработки браузеров[10]!). Но совершенно не обязательно, что подобная стратегия принесёт успех продавцу, работающему в режиме «онлайн», потому что покупатели могут легко перейти из одного «магазина» в другой.

Однако высокие расходы на маркетинг и приобретение клиентов имеют и другие возможные объяснения. Структура информационных отраслей такова, что, работая в больших масштабах, они получают сразу несколько преимуществ. Эти преимущества связаны с важностью таких понятий, как бренд и репутация.

При имеющейся структуре затрат информационных компаний ценовая политика должна во многом отличаться от политики компаний, на которые опирается «старая» экономика. Высокие первоначальные затраты — это необратимые затраты (затраты прошлого периода), т. е. те расходы, которые не обязательно будут возмещены. (Для того чтобы понять причины этого явления, вспомните железнодорожный тоннель под Ла-Маншем, связывающий Великобританию и Францию.) Потребителям безразлично, сколько средств ушло на строительство, и как быстро акционеры вернут свои инвестированные средства. Им важно лишь то, на сколько билет на поезд дороже билета на паром.) Точно так же низкая удельная стоимость[11] продукции (или её воспроизведения) означает, что на производственные мощности или потенциальные продажи не накладываются никакие естественные ограничения.

В идеале компании Мiсrоsоft хотелось бы продать копию своего программного обеспечения (Мiсrоsоft Office) каждому человеку на свете. Но возникает вопрос, какую установить цену? Традиционное правило большого пальца (стоимость плюс Х%, где изменения Х определяются характером отрасли) невозможно эффективно использовать, если стоимость очень низкая. Цены надо устанавливать в зависимости от того, насколько покупатель ценит товар. В качестве критерия здесь следует использовать представление о том, что принесёт рынок. В идеале, каждый покупатель должен платить за товар или услугу столько, сколько, по его представлению, они стоят, но на практике ценовая дискриминация носит более приблизительный характер.

Среди существующих вариантов ценовой дискриминации[12] есть следующие: предоставление разных версий компаниям и частным пользователям; назначение разных цен на печатные и электронные версии отчётов; на программное обеспечение на СО и в режиме «онлайн»; рассылка регулярным покупателям одного вида продукции купонов, дающих право на скидки на другую продукцию; продажа одной и той же информации с разными промежутками времени — например, доступ к курсам акций может быть мгновенным или с пятиминутной задержкой; изготовление товара на заказ, как это происходит с обувью компании Nike и компьютерами компании Dеll; и т. д. Компания, торгующая через Интернет, без проблем составит подробную базу данных, которая поможет определить целевую аудиторию покупателей.

К сожалению, ситуация с многими информационными товарами осложняется ещё и тем, что люди зачастую не знают их ценность для себя, до тех пор, пока не купят их. Это «товары опыта». Надо прочитать большую часть книги или газеты, просмотреть большую часть кино или запустить программу, прежде чем понять, нравится вам это или нет. Поэтому издатели информации часто предлагают образцы — демонстрационные версии, первые главы, пару бесплатных статей, выдержки из документа. Но поскольку в первые годы существования Интернета доступ к большей части информации был свободный, то до сих пор остались потребность в свободном доступе и стойкое нежелание платить за него. Так, например, среди издателей газет и журналов только самым сильным брендам, таким как Тhe Wall Street Journal или Тhe Economist, удалось установить существенную плату за подписку на получение издания в режиме «онлайн». Многие издания открывают свободный доступ только для отдельных статей. Даже такому популярному автору, как Стивен Кинг, не удалось получить плату от 75 % читателей, скачавших себе первые главы его интернет-книги, поэтому он прекратил свой эксперимент по электронному изданию.

Тот факт, что большинство информационных товаров — это «товары опыта», является, тем не менее, ещё одним поводом для усиления бренда. А это обычно связано с большими вложениями в рекламу и маркетинг. Покупатели с большей готовностью пойдут на риск и потратят деньги на опыт, если они знают, что у компании, предлагающей его, хорошая репутация или, другими словами, хороший имидж бренда. Если многие покупатели разочаровались, то это означает, что репутация погублена.

Большая роль репутации отчасти объясняет, почему не оправдываются прогнозы относительно того, что Интернет устранит таких посредников, как агенты по недвижимости или страховые маклеры. Покупателям нужна поддержка на случай, если сделка не удастся, уверенность в том, что кто-то следит за соблюдением их интересов и готов выслушать их жалобы. Более того, покупатели могут просто утонуть в море имеющейся информации. Специальные программы (bots[13]), исследующие рынок и сравнивающие цены, далеки от совершенства, так как соревнуются с розничными торговцами, которые не хотят облегчить процесс сравнения цен. Иногда проще обратиться к маклеру или посреднику.

Избыток информации означает, что компании должны привлекать и удерживать внимание потребителей. Герберт Саймон, лауреат Нобелевской премии по экономике, давно сформулировал эту проблему следующим образом: «Обилие информации создаёт недостаток внимания» Вот почему самые посещаемые веб-сайты — это поисковые системы, которые плавают в океанах Интернета и вылавливают нужные нам крупицы информации.

По оценкам Школы информационных систем и систем менеджмента университета в Беркли (Калифорния) за один только 1999 год объём предоставленной информации составил 1–2 экзабайта (1 экзабайт равен 1024 петабайт, а 5 экзабайт хватит, чтобы записать сказанные за всю историю человеческого рода слова). Это эквивалентно 250 мегабайт на каждого человека, живущего на Земле (т. е. 250 коротких рассказов, 125 фотографий или 12,5 полностью записанных дискет на человека). В эти данные не включена информация, предоставленная в тот год в цифровом формате, но сохранявшаяся постоянно, такая, например, как электронная почта. В отчёте говорилось, что в тот год было написано 610 млрд. сообщений, для хранения которых понадобилось бы примерно 11285 терабайт, что в тысячу раз превысило бы собрания книг Библиотеки Конгресса США. Но люди всё равно потребляют то же количество информации, что и прежде, так как существуют ограничения связанные со временем и физиологией. Интернет не изменил ни производство, ни потребление информации, но он радикально изменил её передачу и способ доступа.

Кроме того, благодаря Интернету компании получили возможность обеспечивать индивидуальный подход (customize) при взаимодействии со своими перегруженными информацией клиентами. Они могут создать подробную клиентскую базу данных и на её основе направлять ориентированные на конкретного потребителя рекламу и специальные предложения. Хотя, это — просто теория. Похоже, никто не говорил об этом онлайновым распространителям порнографии, которые до сих пор предпочитают рассылать свою рекламу случайным адресатам, если это можно так описать. Или я действительно одна из тех избранных, кому постоянно приходят письма от сети BESTMEGA WEB с предложениями поучаствовать в сенсационном эксперименте MEGA (PLUG INTO А MEGA SENSATIONAL EXPERIENCE). Короче говоря, понятно, почему многие дот-комы и их инвесторы считали разумным тратить так много средств на первоначальную разработку продукции, маркетинг и репутацию. Но где же многие из них оступились?

Иногда они забывали, что расходы могут быть оправданы только быстрым ростом клиентской базы, а, следовательно, и доходов. Ведь на рынке может быть только один первопроходец; медленно растущему второму номеру не следует безрассудно тратить деньги на маркетинговые трюки. Многие совершенно безграмотно использовали такие методы, как выбор целевой аудитории (таргетирование), индивидуальный подход и ценовая дискриминация. Даже среди высокотехнологических компаний немногие знали, как обращаться с имевшимися базами данных и технологиями слежения. Несмотря на все усилия своего менеджмента, они не смогли привлечь пользователей.

Кроме того, многие интернет-компании так и не поняли, что поскольку Интернет — это средство ведения бизнеса, этот бизнес должен быть жизнеспособным. Это канал распространения, который открыл новые возможности для компаний в некоторых сферах бизнеса, однако во многих существующих отраслях он привёл к изменению структуры затрат и доступа к рынку.

Самыми успешными видами интернет-бизнеса стали игры, порнография, программное обеспечение, аукционы и банковские операции. Это практически «невесомая» деятельность — от неё не требуется реальной продукции. В каждом из перечисленных случаев Интернет, уменьшив количество барьеров для вступления на рынок, позволил новым участникам прорваться на рынок, как это произошло в жёстко контролируемой банковской отрасли, несмотря на присутствие там других крупных компаний, например страховых. Кроме того, Интернет способствовал увеличению потенциального рынка, расширив его географию. Таким образом, в этих отраслях возникли замечательные возможности для компаний, как если бы в них произошли серьёзные изменения.

Для других отраслей, таких как издательская деятельность и розничная торговля, которые во многом зависят от каналов распространения, формировавшихся особым образом на протяжении долгого времени, появление Интернета вызвало больше проблем. Новые способы распространения могут просто уничтожить существующие. В Великобритании самого большого успеха в Интернете добилась компания Tesco крупнейший супермаркет. Её службы интернет-заказов и доставки на дом расширились в основном за счёт сетей других супермаркетов, но и благодаря тому, что их услугами воспользовались и постоянные покупатели. На самом деле, многие продавцы пришли к выводу, что Интернет — это лишь ещё один вид контакта с клиентами, который они теперь должны обеспечивать наряду с физическим присутствием, телефонными звонками и заказами по почте. Он совершенно не увеличил спрос на их продукцию. Для многих потребителей покупки в Интернете — это просто другой способ приобретать товары. Это не значит, что они купят больше.

Газеты столкнулись с той же проблемой: они могут увеличить количество читателей в режиме «онлайн» только за счёт сокращения продажи печатных газет, а поскольку интернет-издания бесплатные, а реальные газеты — нет, возникают большие сложности. По сути, их рынок продолжает сокращаться в результате конкуренции со стороны специализированных журналов, телевидения и других видов развлечений.

И, наконец, давайте признаем тот факт, что некоторые интернет-компании были просто глупыми идеями, которые могли появиться только на волне истерии, подобной буму новой экономики на стыке веков. Или, наоборот, это были слишком честные идеи торговли, реализованные нечестным способом — с выплатой высоких зарплат, огромными офисами, притягательной рекламой, поскольку венчурные капиталисты просто бросали деньги на ветер. Ведь Интернет не отменил главное условие жизнеспособности бизнеса: он должен обеспечивать здоровый рост доходов. Он ни в коей мере не изменил правила экономики.

Однако некоторые интернет-компании вызвали неподдельный интерес у экономистов. Эти компании строились по бизнес-модели, которая не могла бы существовать без подобной технологии. Одна из них — компания еВау, проводящая интернет-аукционы, которые объединяют продавцов и покупателей определённых товаров на основе согласованного набора правил. Без Интернета это было бы не возможно реализовать. Другим примером может служить компания Priceline, лозунг которой: «Назовите свою собственную цену». Она предлагает своим клиентам назвать цену, которую они готовы заплатить за товар, — как правило, это авиабилет — и пытается найти подходящее предложение, например авиалинии со свободными местами на определённый маршрут. Опять же в компании установлены строгие правила, и она, как и компания еВау, использует оплату по кредитным картам. Эти две компании, одна из которых добилась большого успеха, а другая развивается довольно медленно, используют технологии, без которых их работа была бы невыполнима. Компания Priceline достигает идеальной ценовой дискриминации за счёт того, что просит своих клиентов предложить свою стоимость некоего товара (авиаперелета). Хотя авиалинии продают таким образом лишь небольшую часть своих билетов, это говорит о том, что самолёты полны людей, которые заплатили цену, варьирующую от целого состояния, уплаченного знаменитостью или руководителем высшего звена за билет в салоне первого класса, до небольшой суммы, заплаченной кем-то, кто хотел в последнюю минуту улететь на выходные. И чаще всего такие самолёты полны, в них нет пустых мест, которые могли бы и должны были бы принести доход.

Применяя методику дифференцированного ценообразования и согласование интересов покупателей с интересами продавцов, такие компании, как еВау, пошли ещё дальше, благодаря тому, что теперь кто угодно может продавать на условиях аукциона всё, что угодно. Покупатели приобретают товар именно по той цене, какую они бы за него отдали. Продавцы находят покупателей на товар, который они бы не могли продать на ограниченном местном рынке.

В некоторых операциях в режиме «онлайн» между компаниями В2В[14] также используются возможности Интернета для согласования интересов разрозненных покупателей и продавцов. Хотя с нашей точки зрения это не так уж и важно, экономисты подсчитали, что компании смогут сэкономить довольно много денег за счёт использования операций между компаниями В2В. Сайты по трудоустройству также пользуются этой удивительной возможностью совместить спрос и предложение. Благодаря их услугам, людям легче найти работу, независимо от того, где она рас полагается, а работодателям легче найти сотрудников с нужной квалификацией.

Прелесть подобных компаний для экономистов заключается именно в том, что они выполняют обещание сделать работу рынков более эффективной за счёт устранения таких препятствий, как нехватка информации о ценах, о наличии товара, или местонахождении потенциальных продавцов и покупателей и за счёт сокращения затрат на поиски и проведение трансакций. Удастся ли им и их конкурентам расшириться настолько, что на них будет приходиться большая часть наших расходов, — это другой вопрос.

Глава 15. Отраслевые изменения

В хаотичной железнодорожной отрасли Великобритании железнодорожные компании облагаются серьёзными штрафами за каждую минуту опоздания. Штрафы взимают регулирующие органы отрасли, но компании, руководящие эксплуатацией поездов, и компания Railtrack, которая следит за состоянием железнодорожных путей и сигнальной системы, должны распределять ответственность, чтобы решить, кто будет платить. К началу 2001 г. после нескольких ужасных аварий многие поезда ходили с очень большим опозданием. Результат был вполне предсказуем. Появилась совершенно новая должность: «специалист по опозданиям». В середине 2001 г. в компании Railtrack в департаменте опозданий работали уже 180 человек, а в эксплуатационных и инженерных компаниях — в общей сложности около 120 человек. Количество опозданий всё росло. И это лишь один пример того, как экономика может создать рабочие места, когда в этом возникает необходимость.

Существует множество других примеров. Так, в 1980-е годы я работала экономистом в Казначействе, и мне дали задание написать краткое и ясное объяснение термина «производные финансовые инструменты (деривативы)», настолько краткое и ясное, чтобы его смогли понять министры. Рынок деривативов в то время был небольшим, но финансовые рынки Лондона скоро подлежали дерегулированию (снятие разного рода ограничений, в т. ч. контроля за ценами, — Прим. ред.), и деривативы казались очевидным сектором будущего роста, как это уже произошло на рынках Нью-Йорка. Но в Великобритании торговлей деривативами занимались лишь несколько человек. За 10 лет их число возросло до многих тысяч. Однако сейчас эта торговля автоматизируется, поэтому их количество в течение ближайших десяти лет может снова сократиться до нескольких сотен.

По сути, столь широкомасштабное создание и уничтожение рабочих мест является главной чертой капиталистической экономики. В США каждый год один из двенадцати американцев меняет работу, а показатели текучести рабочей силы такие же, как и в Европе. Великобритания единственная европейская страна, в которой показатели текучести рабочей силы несколько ниже, хотя даже здесь 2 млн. человек из 25 миллионной рабочей силы ежегодно меняют место работы. В отдельных странах в некоторые годы текучесть составляла одну пятую от числа всех рабочих мест.

Если об этом подумать, всё выглядит абсолютно логично. Структура всех современных экономик со временем сильно изменилась. Конечно, в 2002 г. уже не нужны были операторы телеграфа, шарманщики на улицах или программисты на языке Fortran. Нам нужны эффективные телефонные центры, Бритни Спирс и веб-дизайнеры.

В последнее время основным изменением, происходящим во всех странах, является сокращение доли обрабатывающей промышленности в экономике и увеличение доли услуг. (Если провести аналогии с прошлым, то подобное наблюдалось при переходе от сельского хозяйства к обрабатывающей промышленности, ставшем первым результатом воздействия Промышленной революции на рынок труда. В беднейших странахчленах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) численность работников, занятых в сельском хозяйстве, до сих пор довольно велика — 25 % от населения всей Турции, в сравнении, на пример с Великобританией (1,2 %), США (1,9 %), Францией (2,6 %).

Расширение сектора услуг оказалось долгосрочной устойчивой тенденцией. В США Доля ВВП и общая численность работников, занятых в обрабатывающей промышленности, достигли максимального значения к середине 1960-х годов, а в таких промышленно развитых странах, как Япония и Германия, это произошло к началу 1970-х годов. В настоящее время в богатых странах-членах ОЭСР доля трудоспособного населения, занятого в промышленности, варьируется в диапазоне 14–24 %, причём на первом месте остаётся Япония.

В соответствии с замечательной базой данных, составляемой Бюро трудовой статистики Министерства труда США и доступной в Интернете, общая занятость в этой стране увеличилась с 47 230 000 в начале 1951 г. до 132 167000 человек в 2001 г. В начале второй половины 20 в. численность работников в обрабатывающей промышленности составляла 34,5 % от общей численности, а в конце 20 в. — 13,8 %. (Абсолютное число людей, работающих в американских обрабатывающих отраслях, немного увеличилось — с 16,3 до 18,2 млн. человек, в то время как во многих других странах обрабатывающая промышленность столкнулась как с относительным, так и с абсолютным спадом.) А в, сфере услуг наблюдалось соответствующее увеличение доли работников: с 14,6 до 17,6 % — в розничной торговле; с 4,1 до 5,8 % — в секторе финансов, страхования и недвижимости; и скачок с 11,6 до 31 %в других секторах, среди которых здравоохранение, воспитание детей, образование, кино, компьютерные услуги. В 2001 г. одно только здравоохранение давало работу более чем 50 % от численности людей, занятых в отраслях обрабатывающей промышленности. А в настоящее время больше людей работают на правительство — 20,5 млн. человек (или 15,5 %), по данным на январь 2001 г. Для сравнения: в январе 1951 г. на правительство работали 6,2 млн. человек (или 13,2 %).

Структурные изменения произошли даже внутри самой обрабатывающей промышленности, однако они были не такими значительными, по сравнению с тем, что ожидалось. Не удивительно, что значительный рост произошёл в таких отраслях, как компьютеры и электроника. В индустрии компьютеров и офисного оборудования в 1951 г. не работал практически никто (1 % от численности работников обрабатывающей промышленности). Полвека спустя их общее количество составило 363 тыс. человек, или 2 % от всех работников производственных отраслей США. Объём рабочей силы, занятой в секторе электроники, также увеличился — со 170 до 697 тыс. человек, или с 1 до 3,8 % от численности работников обрабатывающей промышленности. Однако некоторые традиционные отрасли по-прежнему важны для американской обрабатывающей промышленности, хотя в экономике страны они занимают всё меньше места. Например, в 1951 г. 5,5 % всех рабочих мест в промышленности (893 тыс. человек) приходились на автомобильную индустрию. В 2001 г. эта доля составляла 5,1 % (942 тыс. рабочих мест). После резкого спада в середине 1980-х годов американская автомобильная промышленность снова расширилась. Текстильная промышленность, производство одежды, а также других текстильных товаров в 1951 г. обеспечивали работой 15,5 % рабочих обрабатывающей промышленности, а в 2001 г. — лишь 6,2 %. Это резкий спад, но всё же в этой отрасли работает больше людей, чем на производстве автомобилей и вдвое больше, чем в электронной промышленности.

Если посмотреть на эти цифры другими глазами, то получится, что в 1951 г. на производстве трудился один из трёх американских рабочих, по сравнению с одним из восьми в настоящее время. В США, как и во многих странах с развитой экономикой, у вас больше шансов найти работу в розничной торговле.

О чём говорят все эти факты? Они должны помочь нам сделать предположения о будущем исчезновении рабочих мест. Во-первых, чистый коэффициент исчезновения и создания рабочих мест совершенно мизерный по сравнению с общей текучестью кадров. В типичный год в среднестатистической стране чистый коэффициент увеличения и уменьшения количества рабочих мест составляет примерно одну пятидесятую от общей численности рабочей силы, т. е. примерно 2,6 млн. человек в США. Но в такой же типичный год примерно 1/11 или 1/12 от численности рабочей силы (или 11–12 млн. человек) в США меняют место работы.

Конечно, типичный год — это абстракция. Такие средние показатели сглаживают подъёмы и спады бизнес-цикла. Большая часть людей теряет работу в годы экономического спада (рецессии). Например, в течение года после ноября 2001 г. занятость в США сократилась на 1,5 млн. человек по причине общего спада, вызванного атакой террористов. Часто люди теряют работу большими группами, когда компания закрывает целый завод или центр обработки звонков или решает сократить количество своих сотрудников на 10 %. С другой стороны, появление новых рабочих мест происходит более равномерно, но большая их часть возникает в годы экономического подъёма. В период с1991 г. по начало 2001 г. в США было создано 25 млн. рабочих мест.

Это человеческое лицо капиталистического «созидательного разрушения». Название этому явлению придумал Йозеф Шумпетер. Одни компании и рабочие места исчезают, другие — и со временем их становится всё больше и больше — создаются. В США численность рабочей силы выросла с 30 млн. человек в 1939 г. до 47,2 млн. в 1951 г. и 132 млн. человек в 2001 г. За полвека она выросла практически втрое, хотя предсказывали, что рабочие места будут уничтожены технологиями, международной торговлей, правительством и бог знает, чем ещё. Подобные тревожные слухи распространялись в промышленно развитом мире на протяжении всех двухсот лет экономического роста. Иногда дела шли совсем плохо: Великая депрессия 1930-х годов в США (в Европе в 1920-е годы было ещё хуже), Гражданская война в Америке, ещё две войны, не говоря уже об экономической катастрофе коммунизма. Кроме того, проблемы с трудоустройством всегда испытывают некоторые уязвимые группы населения, например, негры в городах Центральной Америки или молодые люди во Франции. Это отражает социальные и институциональные преграды к получению работы. Однако все эти уязвимые места не отменяют идею о том, что мрачные пророчества о скором конце работы когда-нибудь сбудутся.

Конечно, сама по себе работа уже отличается от того, что подразумевали под этим словом мои родители. Они оба начали работать на хлопкопрядильных фабриках в Англии (они ушли оттуда во время Второй мировой войны). Рабочий день был длинный, часто ненормированный, работа была тяжёлая и однообразная, страшные условия (жара и шум). Моя мама работала клерком в отделе социального страхования, а отец следил за измерительными приборами в энергетической компании — и оба они работали лучше, чем их родители. Их дети работают ещё лучше. Все мы сидим за столом и печатаем на компьютерах в тихих кабинетах с кондиционерами, получая скромный буржуазный доход. Если бы мы не поступили в университеты и не стали специалистами, мы пошли бы работать клерками или продавцами. Или получили бы квалификацию водопроводчиков или парикмахеров и открыли бы своё дело. Конечно, ещё остались очень неприятные места работы, но сейчас их действительно немного. В наше время наблюдается тенденция улучшения условий работы от поколения к поколению. Должна признаться, что когда слышу, что ещё одна текстильная фабрика закрывается, не выдержав иностранной конкуренции, или потому что инвестиции в новое оборудование привели к увольнению половины сотрудников, мне в какой-то степени становится приятно. Однообразную, скучную, неудобную работу, конечно же, должны делать машины.

Если экономика со временем приводит к повышению уровня жизни и одновременно делает способы зарабатывания денег всё более приятными по сравнению с прошлым, ТО ЭТО здорово.

Это общий взгляд. На практике, всё выглядит менее приятно. Бизнес-циклы не состоят из плавных и регулярных периодов роста и его ограничений, как следует из их названия. Период роста обычно бывает довольно длительным и стабильным, а рецессия — коротким и сильным шоком. Многие люди в одно и то же время теряют p`anrs и, конечно, начинают искать другую. Часто людям — если им удаётся найти место — приходится браться за работу с меньшей зарплатой или на менее выгодных условиях. Поскольку под сокращение, как правило, попадают сотрудники из определённого географического региона, то последствия могут оказаться гораздо тяжелее, чем это кажется при оценке общенациональных показателей. Более того, обычно люди развивают навыки, необходимые именно для конкретного вида работы, и эти навыки непросто изменить. Вы не можете один день ткать, а другой делать причёски. Даже если вы готовы переехать по работе в другую часть страны, может оказаться, что все компании данной отрасли одновременно находятся в затруднительном положении.

Дело в том, что люди, теряющие работу, и люди, находящие работу (которая со временем становится лучше), это часто разные люди. Поэтому общая тенденция не слишком нравится тем, кто понимает, что они не соответствуют требованиям современной экономики. Когда структура экономики меняется так быстро, как это происходило в последнее десятилетие, многие служащие могут чувствовать себя незащищёнными без какой-либо видимой на то причины.

Из этой ситуации можно извлечь политический урок. В отличие от всевозможных дискуссий, которые вы можете услышать, здесь важны не рабочие места, а люди. Правительства не должны заниматься сохранением определённых рабочих мест в конкретных отраслях и компаниях. Эти действия обречены на провал. Разве могла государственная политика спасти строительный бизнес, использовавший конную тягу, и все связанные с ним рабочие места? Нужно ли было вообще пытаться это сделать, если мы теперь уже знаем, что автомобильная отрасль создала через 10 лет сотни тысяч рабочих мест? Конечно же, нет. Государство и правительство не могут предсказать, какая технология будет успешной, как изменятся условия торговли, какие навыки будут нужны при новой экономике и какие рабочие места будут созданы. Экономисты первыми признались бы, что они тоже не могут это предсказать. Ведь мы даже не можем дать точный прогноз роста ВВП на следующий год или наследующий квартал.

Может ли и должно ли правительство оказывать поддержку определённым группам населения в периоды структурных изменений? Это другой вопрос. Мне кажется, что это задача системы образования и социального страхования научить людей адаптироваться к спадам и волнам промышленных перемен. Правительство даже могло бы выработать новые радикальные меры, если бы оно думало о людях. Например, можно было бы выдавать гранты, чтобы люди могли позволить себе уйти из приходящего в упадок сектора; предусмотреть схемы переквалификации для сотрудников в возрасте; обеспечить, гарантии работы и т. д. Важны именно работники, а не фабрики и офисные здания, не отрасль (ведь это всего лишь абстракция) и даже не держатели корпоративных акций.

Совершенно очевидно, что у большинства правительств нет эффективных мер для помощи людям. В каждой стране ситуация особая, но повсюду уровень прижизненного дохода недостаточен, а мобильность работы ограничена. Другими словами, человека с плохими навыками и плохой или нестабильной работой вряд ли минует низкая заработная плата и периодическая безработица. Хуже того, подобная ситуация повторяется из поколения в поколение. Например, в районе «Ржавого пояса», где закрытие заводов и судостроительных верфей оставили без работы целое поколение мужчин, высокий уровень безработицы и бедности сохранился и среди их детей.

Это общее правило распространяется и на США, несмотря на то, что в стране уровень социальной и географической мобильности выше, чем в странах Европы или Японии. Но в тех европейских государствах, где в 1980-е и 1990-е годы уровень безработицы был очень высоким, а частный сектор практически не развивался, ситуация ещё хуже. Хотя большинство европейцев и не согласно с этой идеей, очевидно, что постоянно высокий уровень безработицы (10 % и более) в некоторых странах — это та цена, которую приходится платить за высокую степень защищённости и развитых социальных программ (пенсий и больничных) для тех 90 %, у которых есть работа. В некоторых странах Европы найм на работу стоит очень дорого, и так же дорого обходится уничтожение рабочих мест, поэтому, там появляется меньше новых.

В результате формируются стабильные зоны безработицы и бедности, или, как их принято называть в Европе, «социальные изгои», которые становятся серьёзной проблемой. Часто это районы с плохим жильём, высоким уровнем преступности, активной незаконной торговлей наркотиками, высокими показателями по хроническим болезням и инвалидности и большим количеством этнических меньшинств или иммигрантов. Другими словами, те, кого волнует эта проблема, могут столкнуться со многими трудностями. И это будет не простой поиск работы, а целый ряд проблем. Сеть проблем, к которой добавляется нехватка транспорта, плохие школы и больницы, пагубные социальные нормы, поглотит даже самого талантливого и энергичного человека. Не удивительно, что правительства недалеко продвинулись в этом направлении.

Однако одним из объяснений провала правительственных мер может быть то, что многие законодатели не считают, что законы создаются для людей. Политические дебаты, по крайней мере, до недавнего времени, проводились на языке абстрактных понятий, таких как рабочие места и отрасли. Компании создают группы лоббирования, чтобы убедить правительство в необходимости защиты своих отраслей от иностранных конкурентов или снижения налоговых ставок и т. д.

В качестве одного из аргументов лоббисты часто используют также сохранение рабочих мест. Это может стать благоприятным побочным эффектом действия любых политических мер, которые правительство убеждают принять. Американская текстильная промышленность, например, может дать работу большему числу людей, благодаря тому, что ей удалось так успешно провести кампанию за защиту от импорта. (Из 20 млрд. долл. прибыли, полученной от тарифов на импорт в США в 2000 г., 9 млрд. долл. составили тарифы на одежду и обувь.) Однако в будущем вряд ли появятся новые рабочие места, даже в американской швейной промышленности, потому что покупатели будут вынуждены платить больше денег за одежду и обувь. По сути, вполне может получиться, что таким образом сохранили рабочие места руководителей компаний, но главная цель лоббистов — защитить прибыльность.

Конечно, процветающей экономике нужны прибыльные отрасли, но ничто не указывает на то, какие именно это должны быть отрасли. Я не сомневаюсь, что в прошлом веке отрасль транспортных средств на лошадиной тяге делала всевозможное, чтобы лоббировать государственную поддержку, но, увы, она стала совершенно невыгодной после того, как потребители предпочли поезда, автомобили, а, в конце концов, и самолёты. Вполне можно представить, что отрасль оптоволоконных кабелей будет в будущем быстро развиваться, но совершенно не обязательно оказывать ей помощь в создании рабочих мест, потому что она в основе своей прибыльна. Проблема с определением возможных победителей в качестве политической задачи состоит в том, что чиновник, сидящий в столице и угадывающий, какая из отраслей будет в будущем прибыльнее, почти всегда ошибается. В этом случае он или она создадут множество нестабильных рабочих мест, а это не самая разумная политика. Хотя чиновники могут и правильно угадать. Но в этом случае отрасль сможет создать рабочие места и без помощи государства.

Таким образом, государственная политика не должна стараться сохранить конкретные рабочие места. Она должна быть направлена на формирование условий для создания большого количества рабочих мест, предпочтительно в быстрорастущих секторах, где заработная плата и условия работы, как правило, хорошие, и существует обучение людей необходимым навыкам для занятия этих рабочих мест. Американскому правительству удалось проделать это в последние десятилетия двадцатого века, и в этом был его успех. Правительства европейских стран не смогли сделать это, и теперь они обнаружили, что создали тяжёлое наследие безработицы для значительного меньшинства своих граждан.