Сельва

Арвин Най

Две букашки с обломанными крыльями.

Что есть наше существование? Бесконечная вереница предательств? А может, все не так мрачно? Вытащил же меня Пихра из-под ролля, хотя никакой выгоды для себя от этого получить не может. Сельва, вернее, трудности, которые мы сами создаем себе в ее дебрях, перевоспитывают нас, пытаются переделать наше сознание. Враги незаметно становятся друзьями — разве за одно это не стоит блуждать по влажным, жарким, бесконечным лесам?

Как жжет между ребер… Проклятая игла! Она выпустила яд в мою кровь. Глаза слипаются, будто к векам подвесили гири. Вязкая и черная пустота.

Апатия. Противно представить, что надо вставать и идти куда-то, когда не видишь в этом ни малейшего смысла.

Со мной такое уже было — в пересылочном изоляторе полицейского управления.

Студенты — народ веселый! Студенческие годы, как правило, тоже самые радостные годы в жизни человека. Сила, оптимизм, энтузиазм. А какие грандиозные планы!.. На их выполнение не хватило бы и десяти жизней. Молодой ум не может не искать выходов из тупиков. Там, где старость смиряется, молодость воюет. Глупо, взбалмошно, не с тем и не так, но воюет!

Мои же студенческие годы закончились катастрофой, ломкой всех грандиозных планов.

Конечно, не всем удается найти денег на оплату учебы в университете. В этом смысле мне повезло. Мой дед — легендарный охотник за голубыми тушканчиками на крошечной планете — спутнике Велле, сумел сколотить небольшой капиталец, который и завещал мне для оплаты моего образования. Я видел его фотографию: сильный старик. От него мне перешли не только деньги, но и огненные рыжие волосы, и глаза цвета зеленого бутылочного стекла…

Итак, студенческие годы. В те далекие времена одни знания меня не удовлетворяли. Я был молод, полон энергии и желания делать что-нибудь важное, бороться с несправедливостью. И вот я попал в студенческую группу, пытавшуюся противостоять реакционной реформе университета. Цель была благородной, но теперь, с вершины лет, я ясно вижу, что, не попади я в нашу группу, меня бы без труда зацепила любая другая организация вплоть до страшной «военизированной молодежи» или «Борцов за твердый кулак». У меня не было своих убеждений, да и откуда им было взяться, когда с детства телевидение накачивает тебя дикой смесью из рекламы и боевиков?

Я был, как любили тогда выражаться, примкнувшим. Может быть, со временем из меня и вышел бы хороший боец, но этому не суждено было случиться.

Университет гудел, как развороченный улей. Старейшее учебное заведение страны находилось в состоянии неустойчивого равновесия. Демонстрации, митинги, стычки с «военизированной молодежью» и затянутыми в защитные комбинезоны борцами за твердый кулак, которые, естественно, приветствовали реформу университета.

Во время одной из демонстраций провокатор бросил бутылку с зажигательной смесью в полицейский бронетранспортер. Это послужило сигналом для избиения демонстрантов. До сих пор я не могу без ужаса вспоминать события того вечера. Свист дубинок и стальных прутьев, газовые бомбы, выстрелы, озверевшие лица и пустые глаза молодчиков из «военизированной молодежи»…

Очнулся я в полицейском участке, весь в крови, со сломанной рукой.

Меня приволокли в комнату допросов, где за дубовым столом улыбался толстый добродушный полицейский с нашивками капитана:

— Проходите, садитесь, не стесняйтесь, — сказал он, протягивая мне сигареты. — Только предупреждаю: если вы решите меня убить, не планируйте воспользоваться стулом. Он крепко привинчен к полу!

Полицейский захохотал, очень довольный своей шуткой. С трудом вернувшись к серьезному настроению, он приказал принести мои вещи.

К моему глубочайшему удивлению, из кармана моего пальто проворные руки сержанта вытащили… бутылку с зажигательной смесью.

— Не очень-то хорошо жечь бронетранспортеры, — заметил капитан.

— Вы ее подложили! — крикнул я.

— Конечно, — сразу согласился толстяк полицейский. — Только, кроме вас и меня, никто об этом не знает. Однако, бутылка может исчезнуть, если вы согласитесь дать небольшую информацию по вашему движению. В этом случае сержант ничего не видел.

Сержант в подтверждение этих слов надвинул на глаза фуражку и захрапел.

Предательство — самый тяжкий грех. Я считал так тогда, считаю так и теперь. Поэтому я здесь — в сельве…

Прошли годы. Из памяти исчезли даты, имена, а страх остался.

Скорее бы конец.