Семен Палий

Глава 20 НЕ ПОСРАМИМ СЛАВЫ КАЗАЦКОЙ!

Белая Церковь пала в одно время с Немировом. Шесть недель длилась осада. Поляки, измученные осадой, сочли за лучшее уйти из города в крепость и там ждать подмоги. При отходе они сожгли городские посады.

Сначала Палий попытался взять первоклассную белоцерковскую фортецию штурмом. Два дня плели лозовые коши, насыпали землей. Под их прикрытием приблизились к стенам, однако на стены никому влезть не удалось. Тогда Палий пошел на хитрость: на глазах у торжествующего врага он стал отводить казаков к лесу. Сам он шел сзади, ведя коня в поводу.

— Не выйдут, побоятся, — заметил Цыганчук. — Не удастся наш фортель.

— Поглядим, может, и выйдут.

Оба украдкой бросали взгляды на полуразрушенный посад. Там все было тихо, только ветер шелестел на огородах сухой прошлогодней ботвой.

Крепостные башни маячили далеко позади. Палий въехал в лес и направил коня по узкой просеке. Потом остановился, снял седло, подостлал попону и лег на землю. Полковника трясла лихорадка. Палий сжимал веки, стараясь побороть болезненную дрему, но не смог. Он уже не слыхал, как со стороны крепости донеслись выстрелы и громкие крики. Проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечи.

— Батько, хлопцы коменданта гонят, — сказал Гусак.

— А крепость как? Андрущенко не кинулся туда?

— Нет. Их выехало человек пятьдесят, — верно, осмотреться хотели. И комендант с ними. Когда они миновали посад, мы вскочили, подняли коней и — наперерез. Сколько-то порубали, сколько-то живьем взяли. А человек пять видят, что некуда деваться, и прямо на Фастов подались. Не к нам ли в гости?

— И это может быть. Ничего смешного — они у нас же в Фастове будут защиты искать. Хлопцы догонят их?

— Определенно догонят.

— Тогда езжай и скажи им, чтобы ко мне везти не спешили. Я в Офирне буду. Только не трогайте их.

Палий приехал в Офирню. Не прошло и часа, как туда привезли коменданта Галецкого, трех драгун и какого-то молодого офицерика. Палий приказал привести в хату пленных офицеров. Галецкий держался с достоинством, зато молодой офицер, почти ребенок, все время менялся в лице и испуганно смотрел На Палия.

— Имею честь встретиться с комендантом Белой Церкви полковником Галецким, так как будто? — сказал Палий.

— Для меня это не составило большой чести.

— Возможно. Но все же встретиться довелось. Притом ваши сабли у моих казаков… Хлопцы, внесите сабли господ офицеров.

Гусак внес и положил на скамью две сабли.

— Прошу садиться.

Галецкий сел, молоденький офицер остался стоять.

— Не будем толочь воду в ступе. Скажу без обиняков: вы получите ваши сабли лишь в том случае, если подпишете приказ своим офицерам о сдаче крепости.

— А если я не подпишу такого приказа?

— Вы — мои пленники. Выбирайте!

— Пан полковник, — испуганно заговорил молодой офицер, обращаясь к Галецкому, — вы подпишете приказ?

Комендант строго посмотрел на него:

— Галецкие никогда не были трусами. И тебе не стыдно? Ты же воин. Пан полковник, за крепость отвечаю только я, и я ее не сдам. Можете делать со мной все, что хотите.

— Крепость теперь легко взять. Но я не хочу напрасно терять своих казаков. Да и вам это дорого обойдется. Прежде всего вам лично, пан Галецкий, и вашему племяннику, — он указал на дрожащего офицера. — Выбирайте: смерть или сдача крепости. Миловать никого не буду. Это мое последнее слово!

Палий старался не выдать своей болезни, через силу сидел за столом. От напряжения глаза затянулись слезами, он стиснул зубы, на загорелом скуластом лице заходили желваки.

— Что будет залогом того, что нас освободят, если я подпишу? — подумав, спросил, наконец, Галецкий.

— Мое казацкое слово.

— А если офицеры откажутся сдать крепость?

— Они подчинятся вашему приказу. Ну, а если даже и ослушаются, вы все равно будете свободны.

— Хорошо, я напишу. Подайте бумагу и перо.

Когда Галецкий написал приказ, Палий позвал Савву:

— Бери пять сотен и езжай в Белую Церковь. Вот приказ коменданта о сдаче крепости. Подай панам офицерам сабли. — Палий посмотрел на большие серебряные часы. — Через час они свободны. Известишь меня, когда крепость сдастся.

Когда Палий остался один, он встал из-за стола и подошел к ведру с водой. Зачерпнул корцом, поднес ко рту и покачнулся. Корец выпал из рук. В хату входила хозяйка. Она бросилась к Палию, кликнула мужа. Вдвоем они уложили больного. Палий погрузился в сон, похожий на забытье.

Часа через четыре вернулся Савва. Он вошел в хату и хотел разбудить Палия.

— Тсс, — зашептали хозяева, — полковнику плохо, он спит.

Палий поднял голову:

— Нет, не сплю я. Это ты, Савва?

— Я, батько.

— Сдались ляхи?

— Сдались. Хлопцы уже в крепости.

— Я тоже еду туда. Долго, Савва, ждал я этого часа, ой, как долго!.. Хоть и умру, зато в Белой Церкви! Нет, не умру, шучу я, мне уже легче. Запрягите какой-нибудь воз.

— Может, полежишь, Семен?

— Нет, иди запрягай.

Затарахтели под окнами колеса, послышались голоса. Савва и Гусак подхватили Палия под руки. Выйдя во двор, полковник не смог сдержать улыбки: казаки откуда-то прикатили золоченую, в гербах карету и запрягли в нее шесть лошадей.

— Я, хлопцы, лучше на возу поеду.

Казаки не хотели и слушать. Дмитрий вскочил на козлы, Палия заботливо уложили в карету на мягкие подушки, и запряженный цугом шестерик вымчал со двора. По сторонам и сзади кареты скакали казаки.

Палий перенес свою резиденцию в Белую Церковь. Он оставил небольшую часть людей укреплять город, остальных разослал отдельными отрядами по Правобережью.

Навстречу отрядам выезжали крестьяне, просили помочь им выгнать панов. Но чаще посполитые сами, не дожидаясь прихода казаков, нападали на поместья.

Случалось, что как только крестьяне поднимали крик и стрельбу, пан со своими гайдуками уже удирал без оглядки. В селах молотили панский хлеб, делили скот и землю.

Во Львове и Каменце ждали казаков — укрепляли стены, усиливали охрану. Страшные слова «новая Хмельничина» гнали панов на Волынь и в Польшу. Шляхта потянулась к королю с бесчисленными жалобами. Август II прислал Палию письмо, но тот ответил несколькими строчками: казаки, мол, никогда не были польскими подданными, и королю до них дела нет.

В Польше снова собрали сейм. Коронный гетман Любомирский отказался итти на Украину, так как у него было мало войска. На сейме во Львове решили призвать на помощь татар, но сенат отклонил это решение, ибо оно требовало огромных денег, которых в казне не было. Тогда постановили отозвать с шведской стороны гетмана Сенявского с войском. Сенявский с радостью принял известие о назначении его главнокомандующим похода и издал универсал о всеобщем ополчении. К гетману потянулись войска.

— Если б столько полков против шведов собрали, туго пришлось бы Карлу, — говорил Абазин.

Ударили январские морозы. Снежная метель кружила на дорогах, сбивая с пути плохоньких крестьянских лошадей, рвала за полы латаные свитки, швыряла снег под капюшоны бурок. Мелкие крестьянские отряды распадались, только немногие стали кучно на зимние квартиры. Эти отряды Сенявский легко рассеял. Самусь не удержал Немиров и Брацлав и отступил к Богуславу, пытаясь соединиться с Захарием Искрой. Так, почти без боев, Сенявский дошел до Ладыжина, где стоял Абазин, которому удалось собрать всего две тысячи казаков. Слабые городские стены были ненадежной защитой против огромного войска Сенявского. Абазин решил выйти в поле и попробовать пробиться к Белой Церкви.

…С утра светило солнце, но вскоре его заволокли тучи. Ветер крепчал. Абазин вывел полк на холм и приказал разбить лагерь. В полдень показались вражеские дозоры. Потом на край белого поля наползло темное пятно, которое двигалось вперед, вытягиваясь и выравниваясь, и, наконец, остановилось. Над шляхетскими отрядами трепетали на ветру хоругви. Долго ждать не пришлось — Сенявский двинул конных рейтар и драгун. Абазин спокойно наблюдал, как их кони тяжело скачут по глубокому снегу. Вот они уже почти поравнялись с холмом, заходя слева. Абазин взмахнул рукой: из-за холма на легких розвальнях вынеслись семь пушек и сотня казаков. Не доезжая до рейтар и драгун, сани описали крутой полукруг, казаки соскочили на землю, схватили коней под уздцы, а пушкари приложили фитили. Все пушки разом ударили в центр нападающих. Словно вода прорвала плотину, разбросав обломки и раскидав земляную насыпь. Драгуны и рейтары завернули коней и помчались назад. Напрасно какой-то капитан пытался остановить их, приказывал, умолял, грозил, ругался — его никто не слушал. Наперерез убегавшим Абазин заранее выслал две сотни. Утомленные лошади не могли спасти рейтар и драгун; они барахтались в глубоком снегу, падали, сбрасывая всадников, а те в отчаянии хватались за стремена.

Абазин рысью выехал на центр своего полка, осадил коня, упруго, не по летам, привстал в стременах. В поднятой руке старого полковника блеснул пернач.

— Братья! Не дадим Сенявскому убивать людей наших, не дадим обижать матерей и детей своих. Вспомним славного рыцаря, батька казацкого Хмеля. Не посрамим славы казацкой, умрем или пробьемся к нашему гетману Палию. За волю! За веру! За правду!

Конь понес его по заснеженному полю. Две лавы, будто две тяжелые волны, ударились одна о другую, смешались и завихрились в кипени боя. На снегу пятнами проступила кровь. Отчаянно рубились казаки, стараясь прорвать вражескую лаву. В двух местах им удалось пробиться, но густые ряды врагов снова сомкнулись, и прорвавшиеся казаки вернулись на помощь к товарищам.

Ветер подул сильнее, присыпая сухим снегом кровавые пятна. Силы были слишком неравны: на одного абазинского казака приходилось по пять вражеских солдат и ополченцев.

Абазин бился в самом горячем месте, ближе к левому флангу. Его окружала лишь горстка казаков, остальные уже полегли. Одиночки, не выдержав, вырывались из сабельного смерча и удирали полем. Абазин тяжело дышал от усталости. Он на миг остановился и оглядел поле боя; полковник понимал; дело безнадежно.

Но долго наблюдать не пришлось: на него мчались два рейтара. Левой рукой Абазин выдернул из седельной кобуры последний заряженный пистолет и выстрелил в переднего. Тот раскинул руки, сполз набок и тяжело упал на землю, зацепившись ногой за стремя. Его конь испуганно захрапел и поволок всадника по снегу. Второй дернул повод вправо и проскочил мимо, потом повернул и погнал коня на Абазина. Абазин тоже повернул коня на месте, вскинул руку с саблей, готовясь принять удар. В это мгновение что-то больно ударило его в бок. Он рухнул на гриву, успев прикрыться саблей. На него уже летели гусары, гнавшиеся за несколькими казаками. Конь Абазина, не чувствуя хозяйской руки, сорвался с места и поскакал вслед за несущимися по полю казацкими лошадьми. Полковник старался не выпасть из седла, но силы оставили его. Он повалился набок и упал на землю. Теряя сознание, он увидел мелькающие над головой копыта гусарских коней.

Холодный снег привел его в чувство, но он не открывал глаз. Что-то коснулось его лица. Абазин с трудом приподнял веки и увидел голову своего коня.

Сенявский разослал солдат и ополченцев искать Абазина, а сам остался ждать в карете. Абазина нашли быстро, ладыжинские дворяне положили его в сани и привезли к Сенявскому. Тот осведомился только, жив ли полковник, и повелел везти его в Ладыжин. Пулевую рану в боку перевязали, чтоб не умер до казни. Пока на майдане ладили кол, Абазина положили на снег у тына.

— Что, хлоп, мягкие наши перины? — ткнул его сапогом в бок Потоцкий.

Абазин вдруг приподнялся на локте, и на его всегда веселом лице отразился такой гнев, что Потоцкий даже отступил на шаг, но, оглянувшись на шляхтичей, в оправдание своего минутного страха ударил старого полковника сапогом в лицо.

На майдан согнали ладыжинских крестьян и пленных. Абазина за ноги поволокли по снегу к вкопанному в мерзлую землю колу. Два рейтара подняли его на ноги, палач засучил рукава и взмахнул секирой. Абазину отрубили левое ухо, затем правое. Даже стон не сорвался с уст Абазина. Только с нижней прокушенной губы сочилась кровь.

— Придет и на вас кара! Отомсти, Семен!

Голова его упала на грудь. Она поднялась снова, когда Абазина уже посадили на кол, но теперь глаза смотрели вокруг мутным, невидящим взглядом. Кругом стояли крестьяне, охваченные ужасом.

Тут же началась расправа и над ними. Местные паны ходили в толпе и вытаскивали тех, кого считали непокорными, причастными к бунту. Каждому рубили левое ухо.

Запылал подожженный со всех сторон Ладыжин. Майдан заволокло дымом. Тогда рейтар, поставленный на страже у кола, подбежал к Абазину и ударом ножа в грудь оборвал муки полковника, а сам исчез за хатами.

…Всюду, где проходил Сенявский с войском, оставались только пепелища, на которых в долгие зимние ночи выли собаки. Убогий, жалкий крестьянский скарб и скот паны отправляли в свои поместья. Люди бежали в Молдавию, за Днепр, в Белую Церковь, на Буг. Такие города, как Могилев, Козлов, Ульянцы, Калюс и многие другие, совсем опустели. Паны поняли, что зашли слишком далеко, скоро некому будет на них работать, и несколько поуменьшили кары: теперь левое ухо рубили не по одному подозрению, а только тем, кто доподлинно принимал участие в восстании.

Самусь снова обосновался в Богуславе, Искра — в Корсуни. Палий день и ночь укреплял Белую Церковь. Сенявский расквартировал на зиму свои войска по городам и окрестным селам.

Около половины своего огромного полка Палий разбил на небольшие отряды и разослал по Брацлавщине и соседним волостям. Бои начались в Хмельницком старостве, затем перебросились и в другие. В Стрижевке крестьяне ударили ночью в колокол и вырезали расквартированных там жолнеров. Даже Ладыжин полякам не удалось удержать: с Умани нагрянули сотни Палия и в короткой ночной схватке рассеяли местный отряд.

Палий освобождал город за городом, село за селом. Он выгнал поляков из всего Полесья и дошел до Уши. На помощь к нему прибыли запорожские «гультяи», как называли на Сечи бедноту, хотя старшина на своей раде и запретила помогать Палию.

Сенявский повернул свое огромное войско и стал поспешно отходить ко Львову, послав королю успокаивающее письмо, в котором писал, что, дескать, не угасли еще только отдельные бунты, «железо подавило огонь». Однако король сам видел зарево этого мнимо подавленного огня и снова просил Петра унять Палия. Петр, как и прежде, ответил, что казаки Палия — королевские подданные и он против них что-либо учинить не вправе. А тем временем отряды Палия продолжали теснить полки Сенявского. Последний еще раз попытался сдержать наступление, но и эта попытка закончилась неудачей. Тогда Сенявский послал гонцов с приказом готовить город к обороне.