Глава 21. Ада

Ленивые коты лежали в тени навесов витрин и провожали мой ускоренный шаг тоскливыми взглядами. Апатия от жары разморила органику, выключая у них функцию движения. Впервые я почувствовала своё превосходство — мне угнетающая жара была ни по чем. Люди не отставали от животных и искали прохладные места, используя любую искусственную тень, прячась от лучей солнца. Уличные кондиционеры надрывно гудели, не справляясь с аномальными катаклизмами природы. Наступал час пика солнцепёка. Био- работники дорожной службы ездили на поливных машинах, орошая тротуары, дома и навесы, но капли воды быстро испарялись, не успев собраться в тонкие ручейки.

Город превращался в ад.

Солнце окружало заботой каждого и никого не забывало и не пропускало. Пекло так, что искусственная кожа вздувалась волдырями. Потом сойдут, наверное. Впрочем, неважно все равно кожу менять, как только подвернется удобный случай. Хорошо, что я не человек и ничего не чувствую — ожоги мне не страшны и так постоянно вытекает какая-нибудь биомасса. Тело трескается. И это не от старости! А просто от износа! Продолжая радостно улыбаться, я шла к конечной точке маршрута. В виртуальной карте радиус круга сужался. Уже близко.

Разведка — это не про меня.

Ходить —вынюхивать. Скрываться. Наблюдать! Подготовка и разработка плана? К чему? Я и так сумею поразить свою единственную подругу. О, да. Ради нее я была готова украсть человека. Нарушить очередной закон кибернетики ради лучшей подруги? Да легко. Я же не для себя стараюсь. З —забота. Забота о ближнем. Начинаешь думать в этом потоке и украсть человека уже не кажется таким невыполнимым абсурдом. Главное, заставить себя думать по-другому. Обойти рамки.

— Моя Барби, — шепчу я и мой голос полон восторга.

Тут же представляю ответную реакцию, обожание в чужих раскосых глазах. Они светятся от восхищения. Какой красивый зеленый цвет глаз. Как я раньше могла думать, что такая идеальная оптика могла бы подойти мне? Такие глаза созданы исключительно для моей лучшей подруги. Барби восхищается мной! И задает под конец вопрос с заиканием и с придыханием:

— Да, как ты смогла, моя девочка?! — Так я закончу день, включаясь на подзарядку. День полного триумфа!

— Да легко! — отвечу я ей. И исчезнет чужое пренебрежение, покровительство. Подруга взглянет на меня по-новому. Может, даже, как на равную. А я подтвержу, подмигивая, — да легко, милая.

— Украла человека раньше меня? Божество! Уважение. Теперь, я верю, что мы можем свернуть мир.

И я снисходительно улыбаюсь, наслаждаясь минутой триумфа.

Подумаешь: украсть человека. Вон их сколько ходит. Бери не хочу. Неси да складывай в контейнер хоть в шахматном порядке: сначала ряд белых, потом черных. Но такой выбор — для слабаков. Для неразумных послушников. Я -то уже не такая. Мне бы, что посложнее. Так, чтобы смысл был. Чтобы человечество вздрогнуло, когда похищение раскроется. А для этого... Я украду...

Почему-то в своем выборе я не сомневалась.

Я стояла напротив старого дома Харрисонов. И изучала человеческое жилище, запустив сканер. Ветер игрался с легким подолом моего платья. И редкие прохожие заглядывались на мои коленки и оголявшиеся бедра, замирая на миг, шевеля губами, беззвучно спрашивая:

— Где же твоя роба, садовая прислуга? — а может, что-то еще, но мне казалось, что каждый решил напомнить в этот прекрасный момент солнечного дня суть моего прошлого.

— Сожгла! — честно призналась я, пугая людей. Приятно было видеть, как они убегают от меня по пустынной улице.

Я улыбнулась своим мыслям, наслаждаясь свободой, и шагнула в парк, продираясь через кусты. С хрустом ломая веки. Круша тяжелым авианосцем границу чужой собственности.

Теперь я понимала, что жилище магната пончиков находится в трущобах, вдали от оживленных улиц с неоновыми рекламными вывесками, дорожных патрульных в розовой униформе. Оживленных перекрестков. Сумасшедших самокатчиков, гоняющих без правил. Открытых кафе и цветочных клумб с искусственными цветами.

Здесь даже люди ходили редко. Никому не нужен был чужой парк. Все привычно жарились на солнце. И я долго не могла понять почему так, пока не узрела крупную свалку. Прилегающую к одному из периметров владений Харрисонов.

— Гора! — выдохнула я, едва сдерживаясь, чтобы не начать покорение. В последний момент остановилась.

Мусор был настолько стар, что спрессовался и из плесневелых куч росли сизые грибы на тонких ножках. Зловонные, они приветливо мне махали махровыми шапками, словно радуясь моему возращению.

— Дворника на вас нет, — не злобно сказала я органике и презрительно поджала губы. В этом месте точно экономили на прислуге, так как не хватало еще и садовника. Парк быстро становился диким и неухоженным, превращаясь в унылую заброшенную культурную зону.

В которой, конечно, никто не отдыхал, так как она являлась собственностью Харрисонов. А ведь глава семейства мог открыть другой бизнес, расставив десяток скамеек и беря символическую плату за вход. Потом я посмотрела на свалку, которую надо было убрать и решила, что папа негр никогда бы не пошел на такие траты — ему было проще продавать пончики.

Человеческая жадность не знала границ: в парке хотя бы должны жить белочки. Никого. Мертвое место.

Почему мне раньше оно казалось живописным, чудесным и чуть ли не единственным в мире?

Пока шла к заброшенному парку, почти на каждом столбе и свободных местах от непонятных рисунков на заборах, висели красные плакаты, предупреждающие о сносе и ликвидации района под застройку нового урабанизационного торгового центра с детской площадкой для минигольфа и веселыми клоунами. Нисколько не преувеличиваю про последних. В рекламных проспектах про них особо упоминалось и выделялось. Я смотрела на зеленые волосы и красные губы клоунов и вспоминала украденный парик. Такой же цвет.

Нет, нет, нет. Быть такого не может. Зеленые парики для рекламного хода в продажах пончиков! Они не могут принадлежать клоунам. Я, пораженная, замерла. Неужели в подсознании, когда я была просто садовником, я уже видела эти парики? И они отложились в моей памяти? А потом наложились на проекцию поведения.

От воспоминания мне стало больно, неприятно и, кажется, поняла, что заочно уже ненавижу клоунов. Хотя никогда их не видела.

Свою будку узнала сразу. Я, что? Стояла даже не в кладовке для садовых инструментов, а в старом заброшенном летнем туалете? Гнилые доски покосились от времени. На двери висел ржавый крюк. Потребовалось приложить усилие, чтобы сдвинуть его с места и расшатать, так металл окислился. Пока двигала в разные стороны, поняла, а ведь так могла и я — закостенеть и остаться навечно с пылесосом в руках в старом заброшенном туалете.

Если бы вовремя не вмешался Создатель. А о нем я вспоминала с теплотой. Чувствуя к высшему человеку непреодолимую тягу. У людей это называлось химической реакцией любовью. Любить Создателя, который изменил мою жизнь — это моё истинное предназначение. Ну, и, конечно, дружить с подругой. Подруга — это навсегда. Она не предаст и не подставит.

Под потолком туалета криво вырезанное сердечко. Символично. Стоило только подумать о Создателе, как появился элемент любви. А помню, как через это сердечко я смотрела на небо и видела мир, дождь, снег, ночь, день, солнце, пока подзаряжала старую батарею.

Дом Харрисонов не сильно уступал по красоте моей будке. Скорее даже в чем-то соперничал. Выбивался вперед? Быть старым над старым. Самым ветхим из гнили. Да, нет. Это я утрирую. Я была абсолютно равна с людьми живя в похожих одинаковых условиях. Только вот беда, они не замечали таких мелочей, а я сейчас просто не могла тут находиться лишней секунды.

Я тронула рукой старый круг ловца снов, и он медленно закачался. Ветер зашевелил перья. Половицы дома скрипнули, входная дверь хлопнула и воздух пронзил громкий визг:

— Эй, био! Ты вернулась?! Я думал, тебя украл чертов белый мистер — извращенец! Все белые — извращенцы! Эй, био! У тебя: ноги?! — мальчонка разволновался и запыхтел. Пухленькая раскрытая ладонь потянулась к моему бедру.

Я медленно сощурилась и сквозь веки глаз посмотрела на толстого черного мальчика, лоснящегося от грязи. Младший Харрисон довольно улыбался. Толстые губы его были растянуты до ушей. Он был рад тому, что у меня есть ноги. И я вернулась.

— О, да, — сказала я тихим голосом. — Я вернулась.

И голос мой не предвещал ничего хорошего.

Загрузка...