Семейная жизнь японцев

Глава 4 СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ ЯПОНЦЕВ В ПОЖИЛОМ ВОЗРАСТЕ

Существенное влияние на жизнь японцев оказывает в наши дни исключительно быстрое увеличение среди населения страны численности и доли пожилых людей. Если в 1950 г. лица в возрасте 65 лет и старше составляли 4,95 % всего японского населения, то к 1980 г. их удельный вес вырос до 9,05 % и, как показывает статистика, продолжает повышаться[304]. При общей численности населения в 117 057 тыс. человек, зафиксированной на 1 октября 1980 г., в стране проживало 10 570 тыс. людей в возрасте 65 лет и старше — в 2,5 раза больше, чем в 1950 г.[305]

Специфические интересы, настроения и поведение людей преклонного возраста начинают все заметнее сказываться в повседневном быту японского населения. Достаточно сказать, что, по данным обследования, проведенного министерством благосостояния в 1979 г., из общего числа 34 869 тыс. семей страны в Японии насчитывалось 10 934 тыс. семей (31,3 % всех семей), включавших лиц в возрасте 60 лет и старше, и 8204 тыс. семей (23,5 %), включавших лиц в возрасте 65 лет и старше[306].

Увеличение удельного веса людей старшего поколения в общественной жизни и в семейном быту страны обусловлено прежде всего быстрым ростом продолжительности жизни японцев на протяжении минувших 30 лет. Как утверждает японская печать, по средней продолжительности жизни населения Япония к началу 80-х годов опередила как США, так и страны Западной Европы. В 1981 г. средняя продолжительность жизни японских мужчин достигла 73,32 года, а женщин — 78,83 года. В том же году в стране насчитывалось 1072 жителя в возрасте старше 100 лет — на 104 человека больше, чем в предыдущем году. Столь большого числа столетних людей не отмечается статистикой ни одной другой капиталистической страны[307].

Долголетие, ставшее новым явлением в жизни японцев, заметно изменило их взгляды на возраст людей. В довоенные и первые послевоенные годы при средней продолжительности жизни в 50 лет население Японии разбивалось по возрасту на четыре группы: «дети» (сёнэн), «молодые люди» (сэйнэн), «взрослые среднего возраста» (сонэн) и «старики» (роиэн). При этом «взрослыми среднего возраста» считались люди от 30 до 50 лет, а «стариками» — люди 50 лет и старше[308]. В последние годы, однако, такое деление, по мнению социологов и печати, перестало соответствовать реальной ситуации. 50-летние и даже 60-летние лица в связи с удлинением средних сроков продолжительности жизни уже не рассматриваются во многих отношениях как «старики». И не случайно в официальных документах и социологической литературе появились теперь такие термины, как «средний старший возраст» (тютонэн) и «зрелый возраст» (дзюкунэн), которые применяются в отношении людей в возрасте от 40 до 65 лет. Общественный опрос, проведенный компанией «Дэнцу», показал, что большинство населения страны уже не считает этот возраст «старческим» и рассматривает его либо как период «расцвета жизнедеятельности» (42,9 %), либо как «возраст, внушающий доверие» (37,1 %), либо как «возраст зрелости» (34,1 %). Лишь 35,5 % опрошенных предпочло назвать эти годы жизни человека «периодом, когда начинает ощущаться усталость». Иначе говоря, в отличие от прошлого возраст до 65 лет в физиологическом отношении стал рассматриваться большинством населения как полноценный, «хороший период человеческой жизни»[309].

Соответственно изменилось в общественном сознании: японцев и представление о периоде старости. Свидетельством тому служат результаты общественного опроса, проведенного в апреле 1978 г. редакцией газеты «Майнити»: 30 % опрошенных высказали мнение, что старость наступает с 60 лет, 33 % сочли, что это происходит позднее — с 65 лет, а 30 % отнесли наступление старости к 70 годам[310]. Еще более радикальные изменения во взглядах на старость произошли у самих лиц старшего возраста. Так, опрос жителей столицы в возрасте 60 лет и старше, проведенный токийским муниципалитетом в 1972 г., обнаружил, что наибольшая их часть — 42,7 % считают началом старости 70-летний рубеж и лишь 25,9 % — 65-летний[311]. Приблизительно те же результаты дало и обследование, проведенное незадолго до того канцелярией премьер-министра среди японцев «среднего возраста»: по мнению 79,4 % опрошенных лиц, старость наступает лишь «тогда, когда человек начинает ощущать свою немощь, теряя нормальную трудоспособность»[312]. Все это говорит о том, что в наши дни подавляющая часть пожилого населения страны не согласна с официально установленной японскими властями возрастной градацией, в соответствии с которой старость начинается с 60 лет[313].

Обращает на себя внимание и широкое обсуждение в японской печати проблем «второй жизни» тех, кто раньше считался, да и сам считал себя, отжившим свой век. «Мужчина, который достиг 55 лет, т. е. официального пенсионного возраста, — писала редакция газеты „Дэйли Иомиури“, — в действительности находится сейчас на пороге своей второй жизни, продолжительность которой составляет приблизительно 22 года. Его 50-летняя жена также может рассчитывать еще на 30 лет жизни. И оба они должны думать о том, как им воспользоваться этими годами»[314].

Как отмечают социологи и печать, пожилые люди задумываются в этой связи в первую очередь о перспективах своей трудовой производственной деятельности, от которой во многом зависят и семейный денежный бюджет, и повседневный распорядок их жизни, и взаимоотношения с другими членами семьи.

Казалось бы, увеличение продолжительности жизни японцев, а следовательно, и сроков сохранения ими работоспособности должно было бы изменить отношение предпринимателей и властей к срокам трудовой деятельности населения. Однако в условиях капиталистической Японии так не случилось: проблема пребывания на прежней работе лиц преклонного возраста превратилась в одну из самых сложных и болезненных социальных проблем современной японской общественной жизни. Ибо чем дальше идет технический прогресс, чем выше становится производительность труда в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте, в торговой сети, в административных ведомствах, тем больше становится в стране «лишних» рабочих рук и тем сильнее проявляется стремление владельцев частных предприятий, администрации государственных и муниципальных учреждений избавляться от них под любым предлогом. А лучшим предлогом для этого было и остается по сей день достижение работающими людьми того возраста, когда в соответствии с издавна существующей практикой им надлежит «добровольно» уходить на покой.

С давних пор таким возрастом на подавляющем большинстве предприятий и учреждений Японии считалось либо 55-летие, либо, как максимум, 60-летие. Хотя в стране нет законов, устанавливающих возраст выхода на пенсию работников как государственных учреждений, так и частных предприятий, тем не менее, по данным японской печати, около 75 % частных компаний страны устанавливают возрастной предел для своих рабочих и служащих и так или иначе вынуждают уходить с работы по достижении этого возраста. Та же практика наблюдается и в государственных и муниципальных учреждениях[315]. Причем чем больше и престижнее компания или учреждение, тем последовательнее осуществляются принудительные увольнения: например, увольнения в связи с возрастом проводятся на 99,6 % предприятий с числом рабочих и служащих свыше 5 тыс. и лишь на 70,8 % предприятий с числом работников от 30 до 99 человек. Если взять все предприятия страны, то на 41,3 % из них предельный возраст устанавливается в 55 лет, а на 33,7 % — в 60 лет. В целом по стране средний возрастной предел для увольнения по старости составляет 57 лет[316]. Обращая внимание на тот факт, что основная масса ведущих фирм страны делает ставку на молодых рабочих, избавляясь от пожилых и нисколько не заботясь при этом об их дальнейшей судьбе, газета «Джапан таймс» с горечью констатировала в 1977 г., что блага жизни в Японии предназначаются не для пожилых, а для молодых людей[317].

Естественно, что такая практика не радует людей не только старшего, но и среднего возраста, занятых на ведущих предприятиях и в государственных учреждениях страны: по мере приближения к 55-летнему рубежу многие из них ощущают все большую неуверенность в будущем, что неизбежно сказывается на их общем настроении и поведении в семейном кругу. В газете «Майнити дэйли ньюс» в 1976 г. были опубликованы данные общественного опроса, проведенного среди лиц наемного труда одной из крупных кредитных компаний страны с целью выяснения их отношения к существующей в крупных компаниях и государственных учреждениях практике увольнений с работы по старости. Опрос показал, что 73,3 % рабочих и служащих в возрасте от 40 до 50 лет испытывают тревогу по поводу того, что им предстоит уход с работы по достижении 55–60 лет. Большинство опрошенных недвусмысленно заявили о своем недовольстве существующими возрастными пределами найма, причем особое недовольство было проявлено ими в отношении 55-летнего предела[318].

Проблема удлинения сроков активной трудовой деятельности людей наемного труда старшего поколения, занятых в ведущих отраслях японской промышленности и в государственных учреждениях, приобрела еще большую остроту в последующие годы. Требования удлинения сроков этой деятельности до 65–70 лет все настойчивее выдвигаются как специалистами-социологами, так и прогрессивными общественными организациями страны. Тем не менее в реальной действительности в государственных учреждениях и крупных компаниях и по сей день сохраняется практика принудительного отстранения от работы тех, чей возраст превышает 55–60 лет.

Сравнивая ситуацию в Японии с ситуацией в США и странах Западной Европы, знатоки вопроса отмечают в то же время и другую особенность: уход со своей постоянной работы под нажимом администрации крупных фирм и государственных учреждений основной массы японцев, достигших 55—60-летнего возраста, не ведет тем не менее к полному прекращению их трудовой деятельности по найму. Большинство из них, как сообщается в японской печати, в дальнейшем снова устраиваются на работу на другие, обычно мелкие и средние, предприятия, но уже на иных, гораздо худших, чем прежние, условиях. По данным общественных обследований, вновь поступают на работу по найму 85,3 % всех людей, уволенных с работы по достижении предельного возраста[319]. При втором поступлении на работу заработная плата мужчин и женщин в возрасте старше 55 лет оказывается ниже в среднем на 51,1 %[320].

Все это ведет к тому, что, несмотря на систему увольнения 55—60-летних людей с крупных предприятий и из государственных учреждений, в общем итоге доля фактически работающих пожилых японцев получается большей, чем в других высокоразвитых странах капиталистического мира. «Процент занятых на работе пожилых людей в Японии, — пишет профессор университета Тюо Соити Насу, — остается исключительно высоким по сравнению с Западной Европой и Америкой. Исследование различных видов найма пожилых лиц обнаруживает, что около половины из них трудятся в сельском хозяйстве, а следующую значительную категорию составляют лица, занятые в кустарном промысле либо в домашнем производстве. Около 10 % занято в компаниях. Большинство из этих людей работает в качестве низкооплачиваемого наемного персонала либо в качестве надомников в рамках мелких и средних предприятий в стороне от основных современных предприятий страны, и лишь в немногих случаях эта работа позволяет старым людям получать доход, достаточный для поддержания своего домашнего бюджета»[321].

О том, сколь велика доля работающих среди пожилых японцев, можно судить по следующим данным, опубликованным в одном из правительственных изданий в 1980 г.: в Японии трудовую деятельность продолжают 26,8 % людей в возрасте 65 лет и старше, в то время как в США — 13,4 %, в Англии — 11,0 %, в ФРГ — 5,8 %, в Швеции — 11,6 %. Но особенно показателен удельный вес работающих среди мужчин в возрасте 65 лет и старше. В Японии он достигает 41,5 %, тогда как в США — 20,5 %, в Англии — 9,7 %, в ФРГ — 9,4 %, в Швеции — 21,3 %[322].

Спрашивается, что же побуждает японцев в период своей «второй жизни» предпочитать нелегкую трудовую деятельность по найму пребыванию на покое в домашней среде?

Отвечая на поставленный вопрос, некоторые японские социологи, близкие к консервативным кругам, главный упор делают на особенностях национального склада характера японцев. Суть их разъяснений состоит в том, что-де труд для японца — это жизненная потребность и что старые люди находят в наемном труде удовольствие и смысл жизни. «Одним из важнейших факторов, дающих пожилым людям перспективу в жизни, — пишется в правительственном издании „Совершенствование основ семьи“, — является работа. В отличие от европейцев и американцев японцы не склонны смотреть на нее только как на источник средств к существованию. Для японцев работа — это в то же время и смысл жизни. Поэтому если европейцы или американцы, прекратив работу по возрасту, получают наслаждение от избытка свободного времени в старости, то японцы, уходя с работы по достижении предельного возраста, стремятся снова найти себе какие-либо трудовые занятия. Как результат этого среди населения в возрасте 65 лет и старше при определенном отличии структуры найма закономерно отмечается большая степень занятости, чем в странах Европы и США»[323].

Та же версия об особой тяге японцев к труду излагается и в книге консервативных социологов под заголовком «Трезвый подход к стареющему обществу будущей Японии». Там, в частности, пишется: «Можно сказать, что более счастливы не те европейские пенсионеры, которые весь день просиживают в парках на лавочках и смотрят на голубей, а те люди, которые, будучи стариками, тем не менее обретают радость в труде, уделяя часть своего времени работе наравне с другими»[324].

В приведенных рассуждениях о традиционном трудолюбии японцев, как и во взглядах на роль труда в старости, есть, несомненно, немалая доля истины. Но есть в них вместе с тем и определенная тенденциозность. Ибо ряд сведений показывает, что основная причина неуемной тяги большого числа престарелых японцев к работе по найму кроется не столько в их врожденном пристрастии к труду[325], сколько в материальных, житейских нуждах — в стремлении обеспечить своим трудом дополнительные денежные средства, в которых многие из них, как показывает действительность, начинают остро нуждаться с началом своей «второй жизни». Факты свидетельствуют, что не пенсии, не сбережения, не помощь детей и не дивиденды, а именно трудовые доходы продолжают служить для подавляющего большинства лиц в возрасте от 55 лет и старше, по крайней мере на протяжении первого десятилетия «второй жизни», главной материальной базой их существования. Это видно, в частности, из данных общественного опроса лиц в возрасте от 55 до 64 лет, проведенного канцелярией премьер-министра в 1975 г. Отвечая на вопрос, какой из источников доходов служит для них главной материальной основой существования, 85,5 % опрошенных назвали таким источником заработки от работы по найму (их самих или их супругов), 8,3 % — пенсии, 2,1 % — личные сбережения, 0,4 %—дивиденды, ренту и прочие доходы от капиталов, 1,3 % — помощь детей и родственников[326].

Еще более красноречивые свидетельства тому, что трудовая деятельность большинства лиц, начавших свою «вторую жизнь», носит вынужденный характер и связана с отсутствием или недостаточностью других источников существования, дал общественный опрос, проведенный министерством труда в 1976 г. среди лиц в возрасте 55 лет и старше. Отвечая на вопросы организаторов опроса, какова основная причина, побуждающая их вести трудовую деятельность, абсолютное большинство — 66,8 % опрошенных — избрали ответ: «Без работы у меня не было бы средств к существованию». Кроме того, 13,1 % ответили: «Можно было бы и не работать, но заработки мои укрепляют домашний бюджет», а 3 % высказались почти в том же духе: «Работаю для того, чтобы иметь карманные деньги». И только явное меньшинство опрошенных объяснили свое стремление к труду не денежными, а иными соображениями. Так, 5,6 % дали ответ: «С материальной точки зрения в моей работе нет необходимости, но я работаю ради того, чтобы был смысл в жизни», а 10,7 % предпочли объяснение: «Работа полезна для здоровья»[327].

Однако труд как средство предотвращения падения уровня жизни людей преклонного возраста возможен лишь в определенных временных пределах. Рано или поздно годы сказываются на трудоспособности пожилых работников, и неотвратимо наступает время, когда их физическое и психическое самочувствие начинает ограничивать или вообще перестает позволять им трудовую деятельность по найму. В 1978 г. из 9860 тыс. пожилых людей страны в возрасте 65 лет и старше работали лишь 2600 тыс. мужчин и 890 тыс. женщин, т. с., иначе говоря, лишь один пожилой человек из каждых четырех[328]. Из упомянутого ранее общественного опроса японцев старшего поколения, проведенного канцелярией премьер-министра, явствует, что если трудовые заработки служат главным источником средств к существованию подавляющего большинства людей в возрасте от 55 до 64 лет (85,5 %), то положение меняется в последующие десятилетия: труд по найму остается главным источником средств к существованию лишь для 26,5 % лиц в возрасте от 65 до 74 лет и всего лишь для 5,2 % лиц в возрасте 75 лет и старше[329]. Хотят того пожилые японцы или нет, но начиная с 65 лет, с наступлением старости в полном смысле этого слова, на первое место в числе источников их существования выходят либо пенсии, либо помощь детей, либо прежние сбережения. Так, в соответствии с тем же опросом, главным источником существования для 52,1 % людей в возрасте 65–74 лет являются пенсии, для 8,4 % — сбережения, для 7,8 % — помощь детей и родных, для 1,9 % — дивиденды и рента. Еще в большей мере это относится к людям в возрасте 75 лет и старше: пенсии становятся главным источником существования для 65 % из них, помощь детей — для 14,6 %, сбережения — для 8,4 %, дивиденды — для 2,3 %[330].

На первый взгляд приведенные цифры создают впечатление, что материальное положение пожилых людей складывается именно так, как это ими самими предусматривалось. Ведь согласно данным опроса, проведенного среди людей «зрелого возраста» — от 40 до 65 лет, 70,6 % из них в качестве предполагаемого средства существования в старости назвали пенсии, 46,5 %—сбережения, сделанные в период трудовой деятельности, 33,9 %—собственные заработки, 21,2 %—бонусы, полученные при уходе с работы по возрасту, 11,8 % — доходы от недвижимого имущества, 2 % — дивиденды, 1,2 % — средства, предоставляемые кем-либо[331]. Из этих данных видно, что именно на пенсии и личные сбережения возлагают надежды большинство японцев, вступивших во «вторую жизнь», как на основной источник существования в старости. Возлагают надежды! Но подобные надежды далеко не всегда оправдываются.

Прежде всего это относится к пенсиям[332]. Как свидетельствуют печать и японские знатоки вопроса, размеры пенсий, выплачиваемых лицам преклонного возраста, в большинстве случаев не соответствуют их минимальным жизненным потребностям. Один из самых крупных недостатков современной системы социального обеспечения в Японии состоит в том, что как пенсии, так и единовременные пособия, получаемые пожилыми японцами после их ухода с работы в связи с возрастом[333], обычно слишком малы и недостаточны для поддержания жизни ушедших с работы на привычном для них уровне. Согласно данным официальной статистики, средние размеры пенсий по старости, выплачивавшихся в 1976 г. большинству бывших работников частных компаний страны, составляли, к примеру, в среднем 42 % той зарплаты, которую они получали в период своей трудовой деятельности[334]. Даже консервативная печать страны расценивает существующие размеры пенсий по старости как «малые и неудовлетворительные»[335]. А пенсии эти, по свидетельству официальной статистики, служат тем не менее основным источником доходов для большинства лиц в возрасте 65 лет и старше[336].

О низком уровне пенсионного обеспечения пожилых людей в Японии говорят и такие правительственные данные: доля пенсионных средств составляет в среднем лишь 15–20 % ежемесячного прожиточного минимума тех, кто получает пособия из Национального пенсионного фонда, 66 % прожиточного минимума тех, кто получает пособия из Страхового пенсионного фонда народного благосостояния, и 88 % прожиточного минимума тех, кто получает пенсии из различных фондов взаимопомощи[337]. Общественный опрос, проведенный в 1980 г. среди лиц, получающих пенсии после ухода по возрасту с предприятий, показал, что 30,5 % этих пенсионеров вынуждены работать. Объясняя причины того, почему они работают, 40 % из них заявили, что это необходимо им «для того, чтобы жить», либо «для того, чтобы поднять свои доходы». А что касается пенсионеров, которые не работают, то 31,7 % из них объяснили это «плохим здоровьем», 13,1 % — «физической неспособностью», 23,7 % — «отсутствием подходящей работы» и только 4,9 % тем, что при их достатке «необходимости работать нет»[338].

Не удается в большинстве случаев пожилым людям запастись в преддверии старости и достаточными суммами трудовых сбережений. Как известно, японцы прослыли самым бережливым народом: по удельному весу сбережений в ежегодных доходах населения, составлявшему в 1976 г. 24,3 %, Япония занимает первое место в капиталистическом мире[339]. Известно также, что 75 % японцев «зрелого возраста» отчисляют часть своих трудовых доходов в банки в качестве «сбережений на старость»[340]. И тем не менее общественные опросы, проводимые среди владельцев этих сбережений, обнаруживают, что большинство из них не считают накопленные суммы достаточными для обеспечения в старости своих повседневных жизненных нужд. Из данных опроса, проведенного компанией «Дэнцу» среди обладателей сбережений в возрасте 55–59 лет, явствует, что 28 % опрошенных испытывают «большую тревогу» по поводу того, что отложенные ими суммы не смогут покрыть их расходов на жизнь в старости, а 34,6 % ощущают в той же связи «некоторую тревогу». Следовательно, пессимистов оказывается среди владельцев «сбережений на старость» гораздо больше, чем оптимистов: только 25,2 % опрошенных высказали предположение, что их вкладов, «пожалуй, хватит» на жизнь в старости, и лишь 12,1 % без колебаний заявили, что накопленные ими на старость сбережения «вполне достаточны»[341].

Следует, однако, сказать, что оптимизм многих обладателей «сбережений на старость» далеко не всегда оправдывается в реальной действительности. Указывая на это, профессор Соити Насу пишет: «Единовременные пособия и сбережения, имеющиеся в распоряжении пожилых людей после их ухода с работы по возрасту, пускаются главным образом на покрытие расходов на образование детей или же на строительство домов, и лишь немногие оказываются способными сохранить эти деньги в качестве источника своих доходов в старости. В связи со значительным удлинением по сравнению с прошлым предполагаемой средней продолжительности жизни становится крайне затруднительным обрести уверенность в достаточности тех сумм, которые сберегают с расчетом на независимую жизнь в течение 20 лет или более после ухода с работы»[342].

Особенно сильные удары наносит по иллюзиям стариков — владельцев сбережений безудержная инфляция, неумолимо сокращающая покупательную способность иены. Отмечая это, японский публицист Ёсиро Танака пишет: «15 лет назад пожилой супружеской чете достаточно было расходовать 30 тыс. иен в месяц, чтобы жить на приличном уровне. „Мы накопим три миллиона иен, — думали супруги, — будем жить на них десять лети. Однако тот, кто думал так 15 лет тому назад и сделал соответствующие накопления до ухода с работы, самоотверженно отказывая себе в своих желаниях, сегодня может лишь презирать себя за это, бормоча: „Чтобы прожить месяц, нам требуется теперь 150 тыс. иен. Наших трех миллионов не хватило нам и на два года. Инфляция и сбережения — это гонки между зайцем и черепахой! Чего ради живу я на этом свете? Ведь отныне нам не на что жить!“»[343].

Материальное положение пожилых японцев, опирающихся на свои сбережения как на основной источник существования, ухудшается, таким образом, год от года, и чем меньше становятся суммы их сбережений, тем больше приходится им ужимать свои потребности и сокращать расходы на жизнь. Это вынуждены были констатировать и авторы сборника «Люди зрелого возраста в Япония», изданного в 1981 г. «В умении после ухода с работы по возрасту соразмерять свои расходы с доходами, — пишут они, — и проявляется, наверное, мудрость пожилых людей. Но, несмотря на это, постепенно источники их доходов сокращаются, возникают непредвиденные потребности, и тогда наступает время, когда начинается изъятие сумм из имеющихся сбережений. С этого времени чем дальше, тем в большее уныние впадают они по мере того, как тают денежные накопления на их сберегательных книжках»[344].

Много деликатных проблем порождает в жизни японцев старшего поколения получение ими материальной помощи от своих взрослых детей. С одной стороны, эта помощь во многих случаях служит важным подспорьем для ликвидации прорех и прорывов в личных бюджетах пожилых людей. Ее значимость возрастает по мере того, как старее и слабее становятся пожилые люди. Массовые обследования показывают, что среди японцев в возрасте 75 лет и старше резко увеличивается по сравнению с другими возрастными группами доля тех лиц, для которых помощь взрослых детей становится главным источником существования (14,6 %)[345]. Однако, с другой стороны, нельзя забывать, что отнюдь не у всех пожилых людей имеются взрослые дети, а если и имеются, то далеко не всегда они обладают доходами, достаточными для того, чтобы содержать собственные семьи и в то же время покрывать дефицит в бюджетах своих престарелых родителей. А кроме того, вообще жизнь на средства детей воспринимается в наши дни значительной частью японцев старшего поколения как наименее желательный вариант, связанный с осложнениями их отношений с детьми, с нравственными страданиями, с болезненным ущемлением их независимости, достоинства и самолюбия. Касаясь этого обстоятельства, профессор Соити Насу пишет: «Если нет любви между престарелыми родителями и их женатыми или замужними детьми, то нет и гарантий того, что родители будут получать от детей надежную экономическую поддержку, даже если таковая и вменяется детям в обязанность. Особенно мала реальная возможность получения поддержки от детей в тех случаях, когда последние почему-либо считают, что их родители не предоставили им в прошлом достаточной помощи или поступали с ними несправедливо. С другой стороны, общественные опросы показывают, что сами пожилые люди во все возрастающем числе предпочитают жить, избегая зависимости от своих детей»[346].

Однако самолюбивое стремление пожилых японцев к материальной независимости ведет зачастую ко все большему снижению их жизненного уровня. О переходе пожилых людей с наступлением старости в категорию населения с самыми низкими годовыми доходами свидетельствуют статистические данные, приводимые в публикации компании «Дэнцу». Согласно этим данным, японцы с самыми низкими годовыми доходами встречаются гораздо чаще среди людей 60 лет и старше, чем среди людей, принадлежащих к другим, более молодым возрастным группам[347]. Косвенным свидетельством обеднения стариков в Японии служит и то, что именно по отношению к ним. чаще всего применяется Закон о защите прожиточного уровня, в соответствии с которым государственные пособия по бедности предоставляются тем, кто в результате тщательной проверки признан неспособным обеспечивать себе средства к существованию и не имеет возможности получать их от посторонних лиц. Семьи, состоящие из стариков супругов и одиноких стариков, составляют в последнее время более 20 % всех семей страны, получающих пособия по бедности[348].

И не случайно в общественном сознании японцев широко распространены опасения, удастся ли им избежать нужды и обнищания в старости. Это вполне определенно констатируется даже в трудах близких к правительству консервативных социологов[349]. По данным компании «Дэнцу», подобную тревогу в преддверии старости испытывают в той или иной мере более 70 % людей в возрасте от 40 до 65 лет[350].

Скудная обеспеченность множества японцев старшего поколения, исключающая возможность их самостоятельного существования, вызывает повсеместные нарекания японской общественности. Прогрессивные социологи видят в бюджетных трудностях старшей части населения страны проявление общей порочности социально-экономического строя современной Японии. Отмечая отсутствие в Японии объективных условий для материальной самостоятельности пожилых людей, низкий уровень их доходов и многочисленные дефекты национальной системы социального обеспечения, профессора Такэси Камико и Кокити Масуда в своей книге подчеркивают, что корни зла кроются в присущей капитализму жестокости, и в частности в тех негуманных методах, к которым прибегали правящие круги Японии, проводя свой курс на форсированное развитие экономики страны. «Противоречия послевоенного японского капитализма, — пишется в книге, — легли тяжелым бременем на стариков: капиталистическое процветание страны шло за счет пожилых людей. Так, например, на протяжении 30 послевоенных лет в стране доминировала хроническая тенденция к инфляции и росту цен, что в значительной степени предопределило нестабильность в жизни стариков. Вместе с тем низкий уровень заработной платы молодых людей, призванных заботиться о стариках, обусловил положение, при котором уход за стариками стал недостаточным. Таким образом, современный японский капитализм превратил стариков в категорию людей второго сорта. Это проявилось в том, что, с одной стороны, в стране можно видеть горстку старцев из числа представителей правящего класса, которые в качестве заправил общества держат в своих руках политические и экономические бразды правления, в то время как на другом полюсе находится подавляющее большинство пожилых людей страны, лишенных самостоятельности, угнетенных, слабых, страдающих от нестабильной жизни, бедности и одиночества. По сути дела, современное капиталистическое общество превратило слой слабых стариков, остро нуждающихся во внимании и заботах, в касту отверженных»[351].

Приблизительно к такому же выводу приходит в своей книге «Проблемы современной японской семьи» и другой знаток вопроса — Сигэру Яматэ. «Из-за роста цен на товары, — пишет он, — увеличивается число людей, которые не в состоянии жить только на пенсию и пособия. Когда нет надежды на получение помощи от детей, а размеры заработной платы сокращаются по мере утраты трудоспособности, жизнь стариков в условиях роста цен на товары становится отчаянной»[352].

Таковы общие проблемы материального бытия японцев старшего поколения. Долголетие, ставшее, несомненно, положительным явлением современной японской действительности, имеет, судя по всему, и свою негативную обратную сторону. «Вторая жизнь» пожилых японцев, каковы бы ни были их радужные надежды в начале этой жизни, протекает чаще всего тускло и уныло, поскольку японское общество не предоставляет старикам материальных средств, достаточных для полноценного существования, и тем самым обрекает большинство из них либо на непосильный труд, либо на суровую бедность, либо на оскорбительное для их достоинства иждивенство. Японская действительность свидетельствует о том, что для счастья пожилого человека нашего времени важно не только, сколько лет он проживет, но и как он проводит свою старость. Пока же в бытовом, материальном отношении для большинства японцев старость остается самым худшим по качеству периодом жизни. Старость и бедность становятся в Японии наших дней однозначными понятиями. А это, естественно, крайне отрицательно сказывается и на общем состоянии семейного быта японского населения.

В довоенные времена, когда основной костяк социальной структуры Японии составляли большие родовые семьи — «иэ», одной из важнейших моральных норм поведения японцев было почитание старейших. Руководствуясь древними конфуцианскими заповедями, главы и члены больших родовых семей проявляли к своим престарелым родителям, к дедам и бабушкам, прадедам и; прабабушкам, если таковые оставались живы, максимум заботы и уважения, оказывая ям всевозможные почести. Уход за старейшими членами семьи и их содержание, даже в ущерб собственным потребностям, рассматривались японцами как непременный моральный долг, как дело их личной чести и чести всей семьи. В ревностном выполнении этого долга японцы видели естественное выражение своей благодарности родителям за те заботы и ласки, которые были оказаны им в детстве. В одной из японских пословиц говорилось, в частности, что только после того, как человек сам становится отцом или матерью, может он вполне понять, как велик его долг перед собственными родителями. В осознании и исполнении долга перед родителями и заключалась у японцев суть того чувства, которое у европейцев принято называть сыновней или дочерней любовью[353]. Отмечая это, японский социолог Соити Насу пишет: «В идеологии преданности и почтительности к родителям, господствовавшей с эпохи Мэйдзи (1868–1912) до окончания второй мировой войны, больший упор делался на долг детей заботиться о родителях, а не на долг родителей заботиться о детях. Социальная ответственность такого рода устанавливалась в принудительном порядке обычаями, определявшими структуру семейной жизни»[354]. В уголовном кодексе Японии, действовавшем до 1907 г., имелась даже статья, предусматривавшая тюремное заключение от 15 дней до 6 месяцев для тех взрослых детей, которые не обеспечивали своих родителей едой, одеждой и прочей материальной поддержкой, причем виновные в соответствии с этой статьей подлежали даже смертной казни в случае, если родители погибали в результате их равнодушия и невнимания[355].

О традиционном почитании японцами старейших членов семьи напоминают сегодня и различные юбилейные торжества, устраиваемые взрослыми детьми в честь своих престарелых родителей. В старину первый стариковский юбилей отмечался японцами в 40 лет, и хотя сегодня никто не считает сорокалетних стариками, тем не менее в сельских районах страны, да и в городских семьях, где люди в 40 лет имеют уже взрослых детей, сорокалетие нередко бывает поводом для семейных застолий. Следующим традиционным празднеством, зачастую устраиваемым сыновьями и дочерьми в честь своих отцов и матерей, является «хонкэ гаэри» — день, когда им исполняется 61 год. С этого момента, по старинному японскому поверью, начинается возвращение пожилых людей в период второго детства. Отмечаются иногда в японских семьях и такие даты жизни престарелых родителей, как семидесятилетие (коки-но иваи) и семидесятисемилетие (ки-но иваи). Заимствованные из Китая праздники эти стали в Японии формальным поводом для выражения взрослыми детьми и близкими своей симпатии к старейшим членам семей. И, наконец, в бытовом обиходе японских семей издавна остается празднование восьмидесятивосьмилетия (ёиэ-но иваи) тех немногих стариков, которые доживают до такого возраста. В этот день в доме юбиляра собираются обычно на торжественные застолья не только его дети и внуки, но и многие другие люди, связанные с ним томи или иными узами родства[356].

Традиции прошлого оказывают, несомненно, определенное влияние на общественное сознание японцев: и по сей день многие жители этой страны склонны по старинке считать, что в мире мало найдется народов, которые бы так ревностно почитали своих родителей и предков, как японцы[357]. Правительственные круги, а также органы массовой информации стараются в наши дни подкрепить подобные убеждения различными административными и пропагандистскими средствами. Примером тому может служить введение в качестве национального праздника «дня престарелых», отмечаемого ежегодно 15 сентября. В этот день представители премьер-министра торжественно вручают всем старикам японцам, достигшим в истекшем году столетнего возраста, специально изготовленные именные серебряные чаши. Параллельно в тот же день в адрес каждого из долгожителей, чей возраст превышает 100 лет, поступает но почте приветственное послание главы правительства. Но все эти малозначащие красивые пропагандистские жесты, как рябь на море, нисколько не затрагивают глубинную повседневную семейную жизнь основной массы пожилых людей страны, их взаимоотношений с окружающим миром, в первую очередь со своими взрослыми детьми и внуками.

Как же относятся друг к другу старики родители и взрослые дети в Японии наших дней? На первый взгляд в умах и тех и других продолжают по-прежнему доминировать традиционные конфуцианские представления о долге детей перед своими родителями, об их моральной обязанности обеспечивать средства к существованию и уход за теми людьми, которые даровали им жизнь. Об этом говорят результаты массовых опросов населения. Так, например, в ходе одного из них 80 % опрошенных людей разных возрастов вполне определенно согласились с тем, что помощь детей престарелым родителям — это дело естественное и обязательное, и лишь 14 % выразили свое несогласие с таким мнением[358].

А вот сводные сведения канцелярий премьер-министра» в ответах пожилых людей 60–69 лет в ходе опроса, призванного выявить их отношение к тому, должны ли взрослые дети брать на себя уход за своими родителями в старости. Наибольшую поддержку опрошенных получили ответы:» «Должны при любых обстоятельствах» (42 %) и «Должны, если у них есть достаточно сил для ухода за родителями» (39 %). Лишь явное меньшинство избрало противоположные ответы: «Родители должны жить сами, и дети могут не заботиться о них даже в старости» (9 %) и «Поскольку взимаются налоги и взносы в пенсионные фонды, то о пожилых людях должны заботиться государство и общество, а дети о родителях заботиться не должны» (4 %)[359].

Однако мнения, высказываемые японцами в ходе общественных опросов, нередко не согласуются с их поведением в реальных жизненных ситуациях. Оставаясь в мыслях приверженцами традиционных взглядов на «сыновний долг», многие японцы в силу ряда объективных причин, а также собственных эгоистических расчетов уже не одаривают сегодня стариков родителей тем вниманием и теми заботами, которые были бы необходимы даже с их собственной точки зрения. И дело тут не столько в каком-либо ослаблении моральных устоев людей нового поколения, сколько в том, что прежняя мораль чем дальше, тем меньше согласуется с объективной реальностью. Ни сила традиций, ни рамки законов, ни старания властей и средств массовой информации не могут предотвратить в наши дни действие в общественной жизни Японии ряда новых экономических и социальных факторов, подрывающих прежние традиционные нормы взаимоотношений между стариками родителями и их взрослыми детьми.

Так, в частности, одна из важнейших причин ослабления опеки взрослых детей над своими престарелыми родителями связана с увеличением бюджетных трудностей трудовых семей страны. Достаточно, к примеру, отметить следующее: хотя продолжительность жизни стариков родителей в среднем по стране значительно увеличилась, а соответственно удлинились и сроки их пребывания на иждивении у детей, тем не менее в уровне заработной платы детей это изменение, как правило, остается неучтенным. Каковы бы ни были благие намерения людей среднего поколения в отношении стариков родителей, им часто не под силу реализовать их, не жертвуя при этом интересами других членов семьи, и в том числе самых младших. Вот что пишет по этому поводу в своей книге Сигэру Яматэ: «В современном капиталистическом обществе увеличивается число рабочих семей, бюджет которых держится на доходах от заработной платы, получаемой за наемный труд. В старости же получение заработной платы посредством наемного труда становится невозможным, так как рабочая сила приходит в упадок. Дети стариков из рабочих семей, вступив в брак и начав самостоятельную жизнь, подобно всем рабочим семьям, восполняют свой семейный бюджет лишь из одного источника — заработной платы, и у них нет избыточных средств на содержание и уход за престарелыми родителями. Их заработной платы хватает более или менее на покрытие стандартного прожиточного минимума, рассчитанного на удовлетворение нужд рабочего, его жены и детей (предполагается, что в нуклеарной семье рабочего есть два ребенка). Именно этот прожиточный минимум и берется за основу при переговорах между предпринимателями и рабочими по вопросам заработной платы, а что касается расходов на содержание престарелых родителей, то они с самого начала во внимание не принимаются. Следовательно, те семьи рабочих, которые содержат престарелых родителей, оказываются весьма стесненными в своих семейных бюджетах». В качестве подтверждения Яматэ приводит некоторые материалы обследований, проведенных совещательными органами при правительстве. В этих материалах, как сообщает автор, отмечается «тенденция детей не уделять слишком большого внимания уходу за престарелыми родителями» и констатируется «увеличение числа семей, где молодые супруги не могут обеспечить престарелым родителям необходимый уход»[360].

Сравнительно низкий уровень доходов многих семей японских трудящихся, ограничивающий их расходы на содержание родителей, обусловил одну весьма заметную перемену во взаимоотношениях детей со своими престарелыми отцами и матерями: если раньше в Японии считалось вполне естественным, что бремя материальной опеки над стариками родителями брал на себя целиком старший сын или тот из детей, в доме которого проживали родители, то в наши дни среди японцев преобладает уже мнение, что вклад в дело ухода за родителями должны вносить не только старшие сыновья, но и остальные дети. Это видно из опроса супружеских пар в возрасте от 30 до 49 лет, опубликованного канцелярией премьер-министра 31 августа 1975 г. В ходе опроса 52 % респондентов заявили о том, что в оказании материальной помощи родителям должны участвовать все дети «в зависимости от доходов каждого из них», и лишь 36 % высказались за то, чтобы обязанности материальной помощи родителям брал на себя кто-либо один из детей. При этом, кстати сказать, 1 % опрошенных заявили, что у них вообще нет желания оказывать родителям какую бы то ни было материальную помощь. Тот же опрос показал, что в реальной жизни лишь 40 % супружеских пар в возрасте от 30 до 49 лет, имеющих престарелых родителей, оказывают им материальную помощь[361].

Одновременно канцелярия премьер-министра опубликовала также данные параллельного опроса лиц в возрасте от 60 до 74 лет, живущих в крупных городах страны. Как явствует из этих данных, 62 % опрошенных сообщили, что дети обеспечивают большую часть их расходов на жизнь, 19 % — что денежная помощь детей составляет лишь некоторую долю из суммы, требующейся на их жизненные нужды, а 18 % заявили, что от детей они получают лишь карманные деньги[362].

В целом, однако, создается впечатление, что многие из японских супругов возлагают на себя в наши дни обязанность по содержанию престарелых родителей без особой радости и не скрывают при опросах своей готовности уступить это дело государству, если бы последнее предоставило их родителям соответствующее пенсионное обеспечение. Достаточно сказать, например, что 74 % супружеских пар в возрасте от 30 до 49 лет высказались при опросе за то, чтобы материальную помощь их родителям оказывали бы не столько они, сколько государство[363].

К числу факторов, подрывающих основы прежних взаимоотношений между взрослыми детьми и престарелыми родителями, относится также массовый распад больших родовых семей, происходящий в современной Японии под влиянием экономических, социальных и демографических перемен. Как показывает жизнь, этот распад ведет к размежеванию старшего и среднего поколений и к вытеснению стариков за рамки новых семей, созданных их взрослыми детьми.

В данном вопросе, по свидетельству японских социологов, наблюдается еще более очевидное несоответствие между идеалами и действительностью — между представлениями детей и родителей о нормах взаимоотношений друг с другом и реальной жизненной практикой.

При знакомстве с результатами отдельных общественных опросов складывается впечатление, что большинство японцев, включая молодежь и стариков, настроено и поныне в пользу того, чтобы престарелые родители жили совместно со своими детьми. К сторонникам такого взгляда, согласно одному из массовых опросов, относятся 71,2 % молодых японцев и 70,1 % пожилых, в то время как к сторонникам раздельного проживания взрослых детей и родителей-стариков — лишь 21,3 % молодых и 25,1 % пожилых[364]. Это дало официальным комментаторам основания утверждать, что взгляды большинства японцев существенно отличаются от взглядов большинства американцев и западноевропейцев: в США, например, за совместное проживание высказались при подобном же опросе лишь 23 % молодых людей и лишь 11,8 % пожилых, а против — явное большинство: соответственно 72,9 % и 86,6 %[365].

Что касается мотивов, побуждающих взрослых японцев жить одной семьей со стариками родителями, то некоторое представление о них дают результаты массового обследования, проведенного канцелярией премьер-министра среди этой категории населения. Ответы обследуемых на вопрос, почему они предпочитают жить совместно со своими родителями, распределились следующим образом: «Потому, что жить со своими родителями — это естественный долг детей» — 71 %; «Родители хотят жить вместе» — 4 %; «Жить совместно целесообразно экономически» — 4 %; «Потому, что здоровье у родителей неважное» — 2 %; «Потому, что нас соединяет взаимная любовь» — 12 %; «Это целесообразно по разным причинам» — 4 %; неясные ответы — 3 %[366].

Готовность большинства японцев среднего поколения жить совместно со своими родителями подтверждается, казалось бы, и общей картиной семейного положения японцев преклонного возраста. В 1980 г., по данным министерства благосостояния, в стране насчитывалось 11 225 000 семей, где есть люди в возрасте 60 лет и старше. При этом семьи, в которых пожилые люди живут совместно со своими женатыми, а также замужними детьми и внуками, составляли 45 %; семьи, где старики родители живут со своими неженатыми и незамужними детьми, — 14,8 %; семьи, состоящие только из пожилых супругов, — 17,9 %; обособленно проживающие пожилые одинокие люди — 11,2 % и прочие семьи со стариками — 11,2 %[367].

Более детально семейное положение японцев старшего поколения вырисовывается из сведений министерства благосостояния, относящихся к 1978 г. Согласно этим сведениям, совместно со своими сыновьями и их женами проживают 49,1 % всех лиц в возрасте 60 лет и старше, с дочерьми и их мужьями — 5,7 %, с неженатыми сыновьями — 9,7 %, с незамужними дочерьми — 5,0 %, с другими родственниками и прочими лицами — 2,5 %. В то же время отдельно от своих детей проживают 23,6 % всех лиц в возрасте 60 лет и старше, а 4,4 % живут обособленно, будучи бездетными. Из приведенных данных видно, таким образом, что совместно со своими взрослыми детьми в рамках единых семей живут в Японии наших дней 72 % всех людей пожилого возраста (от 60 лет и старше). Причем, как считают японские социологи, для 54,4 % указанных выше семей совместное проживание стариков со своими детьми является «стабильным» (там, где они живут с женатыми сыновьями или с замужними дочерьми), а для остальных — «нестабильным» (там, где они живут с неженатыми сыновьями и с незамужними дочерьми)[368].

Совместное проживание со своими детьми явного большинства всех пожилых японцев свидетельствует, несомненно, о живучести прежних конфуцианских традиций, в соответствии с которыми старость выглядит достойной лишь тогда, когда старики родители остаются с кем-либо из взрослых детей до конца своих дней под одним общим семейным кровом. Как показывают опросы, проведенные среди людей «зрелого возраста» (от 40 до 65 лет), и по сей день в этой категории японцев преобладают лица, считающие, что идеальный вариант жизни в старости — это «жить безмятежно в семейном кругу среди своих детей и внуков». В ходе одного из опросов, проведенных компанией «Дэицу», в пользу такой жизни высказалось, например, 54,7 % опрошенных[369]. Широкая распространенность подобных взглядов и обусловливает тот факт, что в современной Японии доля пожилых людей, проживающих совместно с детьми в рамках единой семьи, остается значительно большей, чем в США и в странах Западной Европы, где основная масса пожилых людей живет отдельно от взрослых детей[370].

Но отмечая все это, нельзя в то же время упускать из виду и сравнительно быстрое сокращение в Японии доли именно тех семей, где старики родители проживают совместно со своими взрослыми детьми. Согласно данным официальной статистики, с 1960 по 1975 г. доля японцев в возрасте 65 лет и старше, живущих совместно со своими детьми, сократилась на 11,8 %, тогда как доля обособленных супругов-стариков возросла на 6,8 %, а доля живущих в одиночестве стариков, в том числе и имеющих взрослых детей, — на 3 %[371].

Соответственно статистика фиксирует быстрое сокращение доли семей, состоящих из трех поколений: за десятилетие, с 1970 по 1980 г., доля таких семей в общей массе семей, где живут лица старше 60 лет, сократилась с 55,2 % до 45 %[372].

Все это ставит под вопрос действительную готовность большинства представителей обоих поколений взрослых японцев, живущих совместно под одним кровом в рамках одной семьи, продолжать и далее подобный образ жизни. Так ли уж горяча эта готовность на практике? И не последуют ли в ближайшем будущем многие из тех, кто сегодня еще подтверждает ее в ходе массовых опросов, примеру той части своих соотечественников, которые уже живут обособленно: взрослые дети одной семьей, а старики родители — другой? По свидетельству японских социологов, процесс идет именно в этом направлении: центробежные устремления в семьях с тремя поколениями усиливаются[373]. Комментируя с горечью рост подобных тенденций, авторы правительственной публикации «Совершенствование основ семьи» пишут: «Нельзя сказать, что японский стиль жизни, основанный на совместном проживании взрослых детей и родителей, не порождает трудных проблем. Хотя люди и думают, что совместное проживание детей и родителей — дело естественное, тем не менее в реальной практике совместного проживания обнаруживается немало случаев возникновения психологических осложнений… Именно поэтому в настоящее время у семейных детей и их родителей при совместном проживании появляется стремление жить раздельно»[374].

Знаменательными в этом плане оказались результаты массовых опросов, проведенных компанией «Дэнцу», значительно отличающиеся от результатов обследований, проводимых правительственными учреждениями. Согласно одному из таких опросов, против совместного проживания со своими детьми высказались, в сущности, большинство опрошенных (64,9 %); при этом 33,6 % избрали формулировку: «Вместе с детьми в одном доме жить не хочу, а хотел бы жить неподалеку», а 27,3 % — формулировку: «Пока моя жена (мой муж) здорова, жить вместе с детьми не хочу»[375]. Подобные сведения истолковываются японскими комментаторами-социологами как свидетельство постепенного отхода японцев, включая не только молодежь, но и старшее поколение, от своих традиционных взглядов на семейную жизнь и возрастания среди пожилых родителей стремления к независимости от своих детей[376].

Есть, разумеется, свои особенности и свои проблемы в образе жизни каждой из групп пожилых людей страны: и тех, кто живет с детьми в семьях, состоящих из трех поколений, и тех стариков супругов, которые живут отдельно от своих детей, и тех одиноких стариков, которые живут бобылями независимо от того, есть у них дети или нет.

Наиболее сложно складываются отношения между стариками родителями и их взрослыми детьми в тех семьях, где они живут совместно. Интерес представляет прежде всего финансовая, бюджетная сторона взаимоотношений. Хотя сводных сведений нет, тем не менее некоторое представление об этой стороне дают материалы массовых обследований, организуемых различными административными учреждениями. К их числу относятся данные обследования, проведенного в 1977 г. токийским муниципалитетом. Согласно этим данным, в подавляющем большинстве, а именно в 88 % тех столичных семей, где живут совместно три поколения, включая супругов-родителей и супругов-детей, все члены семей имеют общий бюджет. Раздельные бюджеты у обеих супружеских пар — стариков и молодых — имеются лишь у 11,5 %. То же обследование обнаружило, что вместе питаются 91,8 % стариков и молодых супругов, а порознь — 7,8 %. Почти так же обстоят дела и в семьях, где совместно с женатыми (замужними) детьми проживает кто-либо один из родителей. Согласно обследованию, в 85,6 % таких семей все их члены имеют общий бюджет и питаются совместно. Семьи, где при общем питании дети и родители имеют раздельные бюджеты, составляют 6,1 %; семьи, где при общем бюджете питаются порознь, — 2,4 %, а семьи, в которых раздельны и бюджеты и питание, — 5,4 %[377]. Вместе с тем то же обследование показало, что в большинстве семей старики родители, живущие со взрослыми детьми, в своих индивидуальных денежных расходах полагаются не столько на детей, сколько на личные средства. Это подтверждается и сведениями о деньгах, получаемых японскими родителями от детей на свои карманные расходы: таковыми располагают лишь 18,5 % стариков столицы, в то время как 79*1 % подобных денег от детей не получают[378].

Образ домашней жизни пожилых людей, как тех, кто проживает совместно с детьми, так и тех, кто живет отдельно, отличается в ряде отношений от образа жизни людей других возрастов… Сопоставляя сведения, приведенные в табл. 2, с цифровыми данными, характеризующими усредненный распорядок дня лиц иных возрастных групп, авторы книги «Время жизни японцев», подготовленной радиокорпорацией Эн-эйч-кэй на основе массовых обследований населения страны, выделяют следующие особенности образа жизни пожилых людей.

Так, указывается, что среднее время работы стариков меньше, чем среднее время работы людей других возрастов; что на свой отдых старики затрачивают больше часов, чем другие группы взрослого населения; что длительность их сна превышает продолжительность сна «среднего» японца. Отмечается также, что пожилые люди находятся дома значительно дольше, чем люди более молодые; что старики мужчины уделяют домашним делам больше времени, чем их сыновья и зятья, а пожилые женщины — наоборот, меньше, чем их молодые дочери и невестки; что на буднях лица старших возрастных групп общаются с посторонними чаще, чем остальные члены семьи, а по воскресным дням — реже; что, наконец, добрую половину своих свободных от дел домашних часов старики проводят у телевизоров и их сидение перед телевизорами в среднем оказывается продолжительнее, чем у других членов семьи[379].

Особый интерес представляет в данной связи вопрос о домашних обязанностях пожилых людей, проживающих в семьях из трех поколений. Речь идет в первую очередь о тех случаях, когда пожилые люди уже не работают, а наряду с женами сыновей или со своими замужними дочерьми и внуками находятся в будние дни дома. В целом, как отмечается в работах японских социологов, роль стариков в домашних делах стала в наши дни менее весома, чем прежде. Обследования, проведенные среди населения Кансайского района страны, показали, что в большинстве семей взрослые дети, по сути дела, отстраняют престарелых родителей от решения бюджетных и других важных вопросов семейного хозяйства: за взрослыми детьми, а не за стариками остается теперь обычно последнее слово в тех случаях, когда обсуждаются денежные дела и расходы семей. К старикам же прислушиваются в основном тогда, когда речь идет о делах, связанных с вопросами социального порядка[380].

Если же обобщить данные обследований, то домашние дела стариков родителей, не работающих по найму, сводятся к следующему: для престарелого отца — это уборка двора и садика, надзор за имуществом, охрана дома, отпирание и запирание дверей, плотницкие работы, уход за семейным алтарем, а для престарелой матери — это охрана дома, уход за семейным алтарем и отправление религиозных обрядов, уход за помещением, содержание в порядке плиты на кухне, покупка продуктов, в некоторых случаях ведение текущих записей о денежных делах семьи[381].

Упомянутые здесь домашние дела стариков выделены лишь условно. В реальной жизни японских семей нет, разумеется, четкого и постоянного разделения этих обязанностей: во многих случаях те же обязанности лежат одновременно и на хозяйках дома — невестках или дочерях. При этом японские социологи указывают на то, что доля ответственности и прав молодых хозяев обычно превышает теперь долю ответственности и прав свекровей или их престарелых матерей. В отличие от прежних времен в наши дни именно молодые домохозяйки обретают в большинстве случаев суверенное право на распределение между членами семьи их обязанностей. Свекровь же теперь становится чаще всего лишь помощницей невестки в домашних делах. Роль свекрови остается, правда, весьма велика в таких делах, как покупка продуктов и приготовление пищи. Совместную ответственность несут, как правило, обе женщины за уборку стола после еды, а также за уборку помещения. В то же время в уходе за постелями престарелая жена старика отца и молодая жена-невестка сохраняют перед своими мужьями независимую ответственность. Что же касается присмотра за детьми, то в городах этим делом занимаются, как правило, молодые матери-домохозяйки, а в деревнях его нередко передоверяют и свекровям[382].

Анализируя в своей книге новые моменты в распределении домашних обязанностей между стариками родителями и взрослыми детьми, японские социологи Такэси Камико и Кокити Масуда приходят к выводу, что «в настоящий момент абсолютные полномочия родителей утрачены, а общая тенденция в изменении положения и роли стариков родителей в семье, состоящей из трех поколений, сводится к тому, что по мере старения они утрачивают свое положение хозяев — распорядителей дома и переходят на положение помощников, хотя в ряде случаев в некоторых домашних делах за ними и сохраняется последнее слово»[383].

Особенно подчеркивается в книге указанных авторов возрастание руководящей роли невесток в домашних делах семей, состоящих из трех поколений, что в корне отличает нынешнюю семейную ситуацию от довоенной, когда невестки третировались родней мужа как «чужие» и должны были покорно подчиняться власти свекровей. «В японских семьях наших дней, когда наблюдается ослабление авторитета отцов, — пишут Камико и Масуда, — престиж свекрови становится не столь высоким, как прежде. Пока жив отец мужа, это еще не очень проявляется, но после его смерти зависимость свекрови от молодых супругов возрастает, и она оказывается под контролем своей невестки, а распри с невесткой ведут к утрате помощи со стороны последней, что ставит жизнь свекрови в невыносимые условия… Короче говоря, в современных семьях положение престарелых родителей стало не столь высоким, как прежде, в результате чего налицо тенденция к появлению покорности у стариков родителей по отношению к молодым супругам»[384].

Противоречия между стариками родителями и их взрослыми детьми, проживающими в рамках одной семьи, возникают нередко не только из-за распределения домашних дел, но и как результат отсутствия духовной общности между двумя поколениями. Касаясь этого вопроса в своей книге «Японцы в семейной среде», Осаму Такахаси обращает внимание на то, что вкусы и взгляды старшего и среднего поколений зачастую диаметрально расходятся: если, к примеру, первые любят классическую музыку, то вторые не признают ничего, кроме диско-ритмов. Такого рода различие во взглядах и вкусах порождает постепенно неприязнь и вражду друг к другу. И хотя внешне сохраняется видимость благополучия, на деле во многих семьях, где сосуществуют старшее и среднее поколения, царят взаимная отчужденность и нелюбовь, а жизнь людей под одной крышей становится, в сущности, в тягость и тем и другим[385].

Затрагивая ту же проблему, профессор Соити Пасу, неоднократно цитировавшийся выше, пишет: «Общеизвестно, что, когда пожилые родители живут вместе с семьей сына, весьма часто происходят бурные столкновения между невесткой и свекровью, а также столкновения по поводу содержания родителей между сыном и его женой, живущими с родителями, с одной стороны, и другими семейными детьми, проживающими отдельно, с другой. Часто из скученных городских семейств доносятся жалобы на внуков, которые с началом подготовки к вступительным экзаменам в полные средние школы и университеты выражают бурное негодование по поводу того, что их деды и бабушки стесняют их, проживая вместе с ними в одной семье»[386].

Да и вообще в Японии наших дней наблюдается распадение прежней системы взаимоотношений дедов и бабушек со своими внуками, находящимися теперь обычно под опекой матерей-домохозяек, т. е. невесток и дочерей стариков. Современные домашние условия воспитания детей в большинстве японских семьях таковы, что внуки начинают смотреть на бабушек и дедушек лишь сквозь призму своих маленьких ребячьих интересов и выгод. Прежнее традиционное почтение к старейшим им уже не внушается. Об этом достаточно ясно говорят итоги обследования, проведенного в нескольких детских садах района Нэрима японской столицы сотрудниками Токийского университета. Вот как распределились ответы 181 ребенка на вопрос о том, за что они любят своих дедушек и бабушек: «За то, что они покупают мне подарки» (63), «За то, что дают мне деньги» (57), «За то, что играют со мной» (25), «За то, что читают мне книги» (13), «За то, что вместе со мной ходят на прогулки» (11), «За то, что помогают мне мастерить что-нибудь» (9), «За то, что делают со мной самолетики» (2), «За то, что вместе со мной едят» (2). Ответы эти ясно показывают, что в наши дни большинству японских дедушек и бабушек удается выманивать у внуков признание и любовь лишь за подарки и деньги. И более того, в наши дни они рискуют легко потерять эту любовь и навлечь на себя недовольство внуков-эгоистов, как только перестают ублажать их. Подтверждением тому служат ответы, данные при обследовании 105 учеников четвертых — шестых классов одной из школ города Сэндай на вопрос о том, за что сердиты они на своих дедушек и бабушек. Раскладка этих ответов такова: «За то, что они ничего не покупают мне» (44), «За то, что они не играют со мной» (36), «За то, что они только спят» (17), «За то, что ругают маму» (8)[387]. В этом черством, себялюбивом отношении детей к своим дедушкам и бабушкам отражается как в зеркале охлаждение отношения их отцов и матерей к старейшим членам большинства нынешних японских семей. И не случайно упоминавшийся выше Осаму Такахаси расценивает в своей книге как «большую ошибку» мнение соотечественников о том, что «японцы — это народ, который больше, чем все другие народы мира, почитает своих родителей»[388].

О «психологических неприятностях», испытываемых пожилыми людьми и их взрослыми детьми при проживании под одной крышей, говорят сегодня уже не только критически настроенные прогрессивные ученые и публицисты, но и социологи, близкие к правительству консерваторов. В одной из публикаций 1981 г. пишется: «В нашей стране продолжает глубоко корениться тенденциозное убеждение в том, что следует жить совместно со стариками родителями. Однако если учесть быстрое увеличение числа молодых людей, которые, как показывают общественные опросы, больше внимания уделяют собственному благополучию и удовлетворению личных потребностей, чем отношениям с родителями и с другими членами семьи, то трудно сказать определенно, как в дальнейшем будет складываться совместное проживание родителей и взрослых детей в семьях, состоящих из двух и трех поколений» [389].

Но дело не только в возрастании эгоистических настроений молодежи: инициаторами разъездов по отдельным домам и квартирам выступают теперь зачастую и пожилые люди. Особый интерес представляют в этом отношении результаты опроса населения, проведенного в 1978 г. газетой «Майнити» с целью выяснения ряда проблем, связанных со старостью, и в том числе отношения японцев к совместному проживанию стариков родителей со своими взрослыми детьми. С одной стороны, итоги опроса подтвердили результаты других таких же опросов: лишь 25 % опрошенных причислили себя к сторонникам «независимости», т. е. обособленности стариков родителей по отношению к своим взрослым детям. Но, с другой стороны, в отличие от прочих подобных опросов было выявлено, что далеко не все из остальных 75 % думающих иначе — это последовательные сторонники совместного проживания в пределах одного дома, одной квартиры. За такой образ жизни высказались 44 % опрошенных, тогда как 31 % высказались в пользу «проживания в непосредственной близости от своих детей» (буквально: чтобы можно было добросить камень до их дома)[390]. Здесь явно проявилось новое для японцев-родителей двойственное стремление жить рядом со своими детьми, видеть их постоянно, но в то же время избавить себя от неудобств, связанных с проживанием под одной крышей.

Сказанное выше помогает понять, почему сегодня, несмотря на преобладание среди японцев «зрелого возраста» идеалистических помыслов о «безмятежной старости в семейном кругу, среди детей и внуков», в стране усиливаются противоречащие этим помыслам процессы распада и сокращения числа семей, состоящих из трех поколений, и возрастания числа нуклеарных старческих семей. Реальные условия жизни стариков родителей под одной крышей с детьми и внуками заставляют их все чаще действовать вопреки собственным идеалам и мечтам и искать выхода из неурядиц со своими женатыми сыновьями и замужними дочерьми в разъездах по отдельным квартирам, в размежевании на отдельные семьи. И в этом, по мнению японских социологов, отчетливо проявляется в наши дни несоответствие стариковских идеалов и реальной действительности, а также несоответствие взглядов на жизнь людей старшего и младшего поколений[391].

Разнобой в статистических публикациях не позволяет точно судить о том, когда и сколько стариков родителей отделились от своих детей и стали жить отдельными семьями. Согласно уже приведенным ранее сведениям министерства благосостояния, из общего числа 11 225 000 семей страны, включающих людей в возрасте 60 лет и старше, 2 006 000 семей состоят из одних стариков супругов, а 1 261 000 «семей» из одиноких стариков[392]. Судя по всему, наиболее высокий процент этих обособленных семей стариков проживает в крупных городах страны. По данным обследования, проведенного в Токио в 1977 г., пожилые люди в возрасте 60 лет и старше, проживающие обособленно, составляли 32,5 % общего числа столичных жителей этой возрастной категории[393]. Показательны и такие сведения: среди одиноких пожилых людей, живущих обособленно, 60 % имеют детей[394].

Что же толкает японских стариков к проживанию на расстоянии от детей? Судить об этом можно по ответам пожилых людей столицы (60 лет и старше) на вопрос обследователей, почему они не живут вместе с детьми: 50,3 % опрошенных ответили, что «жить отдельно приятнее и спокойнее»; 17,3 % сослались на объективные обстоятельства: «прежний дом стал тесен», и только 6,7 % указали на «несогласие детей» проживать совместно[395].

Согласно данным другого обследования, проведенного столичными муниципальными властями среди 1991 обособленно живущих пожилых людей, 739 опрошенных заявили, что их проживание в отрыве от детей носит не добровольный, а вынужденный характер, а наибольшая часть — 819 человек — заявили, что живут так по собственному желанию (363 других опрошенных не имели детей)[396]. А вот сведения о причинах, побуждающих пожилых людей проживать отдельно, выявленные в ходе опроса, проведенного в 1978 г. в городе Нагоя среди 7887 стариков. Ответы разбились так: «Собственное желание — без детей жить спокойнее и удобнее» — 25,4 %, «Дом слишком тесен» — 14,4 %, «По причине удобств, связанных с работой» — 31 %, «Не ладятся отношения с семьей» — 4,8 %, «Дети вступили в брак и отделились» — 17,1 %, прочие причины — 6,8 %, причины остались неясны — 0,2 % [397].

Определенный свет на типичные причины разъездов старых и молодых членов семей проливают и ответы взрослых детей на вопрос о том, почему они не живут со своими престарелыми родителями, задававшийся в ходе обследования, проводившегося канцелярией премьер-министра еще в 1974 г. Ответы эти распределялись так: «Квартира слишком тесная» — 5 %, «Жить порознь удобнее и спокойнее» — 3 %, «Родители хотят жить отдельно» — 5 %, «Родители живут с братом (или сестрой)» — 51 %, «Местожительство родителей далеко от места моей работы» — 10 %, «Дело в том, что я вступил (вступила) в брак» —19 %, прочие ответы —7 %[398]. Из этих ответов видно, что больше половины всех молодых японцев не живут со своими стариками родителями лишь потому, что с родителями живут их братья или сестры.

Но, пожалуй, точнее всего были уловлены настроения большинства японцев старшего и среднего поколения при другом опросе, проведенном канцелярией премьер-министра в 1978 г. среди лиц 60 лет и старше и параллельно среди лиц в возрасте от 30 до 40 лет. Среди ответов на один и тот же вопрос: «Как жить лучше: отдельно или вместе?» — поддержку подавляющего большинства представителей и той и другой возрастной группы получил ответ: «Если родители здоровы, то отдельно, а если здоровье родителей пошатнулось, то вместе». В пользу такого ответа высказались 76 % стариков родителей и 74 % взрослых детей[399].

Как же складываются отношения пожилых людей, проживающих обособленно, со своими взрослыми детьми?

Прежде всего интенсивность и характер этих отношений во многом зависят от того, сколь удалены друг от друга обе стороны. В современной Японии при нынешнем высоком уровне развития средств транспорта и связи слишком отдаленных мест, вообще говоря, нет: из любого района страны яри желании всегда можно попасть в другой не дольше чем за день-полтора. Чаще всего родители и взрослые дети проживают в одних и тех же районах страны. А если речь идет о городском населении, то в одних и тех же городах. Так, по данным обследования, проведенного токийским муниципалитетом в 1971 г. среди обособленно живущих пожилых людей, для 25,3 % достаточно 10 минут, чтобы добраться до квартир своих взрослых детей, для 17,4 % — от 10 до 30 минут, для 23,1 % — от 30 минут до 1 часа, для 29 % — от полутора часов до половины дня и для 5,2 %—от половины дня и более. Это говорит о том, что дома и квартиры большинства обособленно проживающих в столице стариков находятся в пределах часа езды от мест проживания их детей[400]. Более позднее обследование того же муниципалитета (1977 г.) подтвердило склонность родителей-стариков и их детей выбирать местожительство неподалеку друг от друга: от домов и квартир 28,5 % пожилых людей в возрасте от 60 лет и старше, проживающих отдельно, можно добраться до мест проживания их взрослых детей не дольше чем за 10 минут[401].

Близость проживания многих обособленных семей детей и родителей открывает для тех и других возможность частых контактов. И эта возможность, судя по всему, не упускается ими. Данные еще одного обследования, проведенного токийским муниципалитетом в 1977 г., служат тому подтверждением. В соответствии с этими данными, каждую неделю поскольку раз встречаются со своими взрослыми детьми 53,3 % супругов-родителей и 57,7 % одиноких родителей. Остальные же супруги-родители (46,4 % опрошенных) и одинокие старики (42 %) встречаются со своими детьми в среднем один-два раза в месяц[402]. И еще одни данные обследования столичного муниципалитета: каждый день встречаются со своими детьми 34,4 % живущих отдельно пожилых людей, раз в неделю — 23 %, раз-два в месяц — 33,2 % и почти не встречаются лишь 8,8 %[403].

Следует иметь в виду, конечно, что все эти сведения касаются лишь пожилых жителей японской столицы, у которых возможности передвижения гораздо больше, чем, например, у жителей отдаленных сельских районов страны. В целом по стране интенсивность контактов родителей и детей заведомо ниже, чем в Токио. Есть сведения, что многие молодые японцы, уехавшие из деревень на заработки, видят своих родителей-стариков не чаще чем раз в год[404]. И тем не менее нельзя отрицать, что в образе жизни японцев, проживающих в столице и в других городах страны, есть много общих черт. Это дает основание сделать общий вывод о том, что раздельное проживание не исключает, как правило, сравнительно частых встреч пожилых японцев со своими взрослыми детьми, проживающими отдельно. К тому же все большую роль в семейных контактах последних лет начинает играть телефонная связь[405]. Японские исследователи считают даже, что контакты родителей-японцев со своими поодаль живущими детьми более интенсивны, чем контакты американцев и западноевропейцев[406]. И еще один штрих: сопоставление доходов семей престарелых родителей и интенсивности их контактов со своими детьми показывает, что чем больше денежные возможности стариков, тем короче в среднем расстояния между их домами и домами детей и тем чаще их контакты с детьми[407]. Разъезды в отдаленные друг от друга районы страны остаются для японских родителей и детей скорее исключением, чем правилом, и случаются чаще всего среди беднейших слоев трудового населения, и почти всегда они связаны с экономическими причинами — поисками работы и более высоких заработков.

Получается, таким образом, что разъезды по различным домам и квартирам, снижая накал противоречий между старшим и средним поколениями, не препятствуют в большинстве случаев их дальнейшему общению. Семьи, распавшиеся формально на две части после разъезда родителей и детей, сохраняют зачастую всевозможные бытовые контакты и духовные узы, присущие единой семье. Тем самым обе стороны отдают дань как традициям, так и стремлению к свободе в личной жизни: взрослым японцам нашего времени почитать старших на расстоянии становится удобнее, чем в стенах общего дома. Такие перемены психологически устраивают в какой-то мере и стариков, не желающих стеснять своим постоянным присутствием жизнь молодых супругов. Но для пожилых людей разъезды по отдельным домам и квартирам имеют, признают они сами это или нет, и свои теневые стороны, о которых много пишут теперь и японские социологи, и пресса.

Так, по мнению некоторых исследователей, жизнь стариков, квартирующих обособленно, омрачается ощущением одиночества и изолированности. Будучи территориально оторваны от своих сыновей, дочерей и внуков, пожилые люди утрачивают одну из важнейших радостей бытия — радость ежедневного общения с молодыми близкими им людьми, живущими полнокровной жизнью. Особенно это относится к старикам, проживающим вдалеке от своих детей, переселившихся из родных мест в другие районы страны. Плохо действует также на настроение обособленно проживающих стариков, не ведущих трудовой деятельности по найму, и ощущение монотонной унылости своего повседневного бытия, ограниченного лишь узким кругом домашних дел. Многих таких стариков угнетает чувство своей ненужности и потери смысла существования[408].

Очень тяготит стариков, живущих отдельно от детей, и боязнь болезней и немощи. Далеко не все из них могут рассчитывать на то, что в случае болезни им будет оказана чья-то помощь. Согласно обследованию, проведенному токийским муниципалитетом в 1977 г. среди проживавших в столице одиноких стариков, 28,2 % из них не могут рассчитывать ни на чью постороннюю помощь в случае своей болезни и, следовательно, должны полагаться только на себя[409].

Менее защищены обособленно проживающие старики по (равнению с теми, кто живет совместно со взрослыми детьми, и от нищеты, подстерегающей их по мере утраты ими трудоспособности, сокращения сбережений, инфляции и роста цен на товары первой необходимости. Именно одинокие старики составляют основную массу тех японцев, в чьих домах нет телевизоров и телефонов. Так, в частности, одно из обследований условий жизни одиноких пожилых людей обнаружило, что у 82 % из них нет телевизоров, а у 78,6 % — телефонов[410]. Подсчитано, что 20 % пожилых мужчин и 14 % пожилых женщин умирают в одиночестве. Власти префектуры Хёго установили, например, что такой участи опасаются 38,2 % стариков, проживающих отдельно в пределах указанной префектуры[411].

В этой связи сурово критикуются в японской прессе условия жизни в домах для престарелых, где проживает в общей сложности около 130 тыс. пожилых людей (в стране насчитывается около 1800 таких домов)[412]. Печать сообщает, что дома эти находятся либо в глухих районах страны, либо на неблагоустроенных окраинах городов вдалеке от жилых и торговых кварталов, что ставит обитающих в них людей в условия искусственной изоляции от общества[413]. Эта изоляция усугубляется недоброжелательным отношением к указанным домам со стороны окружающего населения, считающего, что соседство с подобными домами отрицательно сказывается на их повседневном настроении и даже наносит некоторый материальный ущерб домовладельцам, ибо близость домов для престарелых снижает цену окружающей земли и квартир[414]. Как сообщают газеты, «люди, чьи родители находятся в подобных домах, стесняются обычно сообщать об этом посторонним»[415]. В сущности, дома для престарелых рассматриваются японцами как пристанища отвергнутых обществом изгоев, от которых отвернулись даже собственные дети.

Таковы в общем наиболее заметные черты взаимоотношений престарелых японцев со своими взрослыми детьми. В сегодняшней Японии эти отношения существенно отличаются от тех, которые преобладали в прошлом и которыми так гордились в свое время японцы. Перемены в отношениях между пожилыми родителями и взрослыми детьми, обусловленные общими переменами в экономической, социальной и духовной жизни страны, далеко не во всем отвечают жизненным потребностям и чаяниям людей старшего поколения. В сущности, за ними скрывается потеря старшими по возрасту членами семей своего прежнего почетного положения. Именно к такому выводу приходят в наши дни японские знатоки вопроса. Указывая на новые моменты в социальном положении пожилых людей, японские социологи Такэси Камико и Кокита Масуда пишут: «Социальная оценка стариков изменилась: если раньше они обладали в семьях престижем глав рода, то теперь они превратились в социально ущербную категорию людей»[416].

Налицо вместе с тем процесс постепенного размежевания людей старшего и младшего поколений и вытеснения стариков родителей за пределы семей, хотя внешне это и выглядит как добровольные разъезды родителей и детей, предпринятые в большинстве случаев по инициативе самих стариков. Совесть детей в таких случаях остается чиста, да и старики тешат себя мыслью, что не дети, а они сами задумали такой способ разрядки конфликтных ситуаций, назревавших в их отношениях с детьми, пока они жили совместно. Неуклонный рост доли обособленно проживающих стариков в общей массе пожилого населения страны представляет собой, что бы пи писалось по этому поводу в печати, скорее отрицательный, чем. положительный результат постепенного распада некогда типичных для японцев семей из трех поколений.

В физиологическом отношении в старости нет, конечно, ничего привлекательного. Но старикам легче жить в атмосфере уважения и почета, чем при отсутствии такой атмосферы. В снижении социального статуса стариков в Японии наших дней следует видеть, наверное, не столько достижение, сколько одно из кризисных явлений в жизни современного японского общества.

Если в первые два-три десятилетия супружества в большинстве японских семей преобладающее внимание взрослых сосредоточивается на воспитании и учебе детей, то на последующих этапах на первый план выступают, пожалуй, проблемы, связанные с болезнями и их лечением. Чем старше становится возраст стариков родителей, а также взрослых детей, тем, естественно, слабее становится их здоровье.

К тому же, как утверждают эксперты министерства благосостояния, «японцы склонны к болезням, хотя предполагаемая продолжительность их жизни и длиннее, чем у большинства других народов мира»[417]. Обследование, проведенное в 1977 г. химической компанией «Курарэй» среди служащих крупных предприятий районов Канто и Кансай, показало, что хронические заболевания есть почти у 60 % лиц в возрасте до 25 лет, почти у 70 % лиц в возрасте от 35 до 40 лет и почти у 80 % лиц в возрасте от 40 до 60 лет[418]. В том же, 1977 г. в Японии насчитывалось 116,4 больных на каждую тысячу человек населения, иначе говоря, почти каждый восьмой японец был болей. В общей сложности в стране лечилось в тот год у врачей 8 млн. человек, т. е. около 12 % всего японского населения[419]. Чаще всего медицинская помощь оказывается лицам в возрасте 70 лет и старше; в течение 1976 г., например, у врачей побывал каждый пятый житель страны, входящий в эту возрастную категорию[420].

Анкетный опрос, проведенный министерством благосостояния, выявил еще одну естественную закономерность: чем старше возраст опрашиваемых, тем больший процент из них считает себя больными. Так, в частности, больными сочли себя 20 % опрошенных в возрасте от 55 до 64 лет, 35 % — в возрасте от 65 до 74 лет и 40 % — в возрасте 75 лет и старше[421]. В действительности, однако, удельный вес больных людей среди японцев преклонного возраста гораздо выше, чем это можно судить по их собственным заявлениям. Правительственные данные, относящиеся к 1976 г., свидетельствуют о том, что 90 % японцев старше 65 лет страдают от тех или иных болезней, среди которых преобладают болезни глаз, гипертония, заболевания сердечно-сосудистой системы, а также желудочно-кишечного тракта. Каждый «средний» японец старше 65 лет страдает, согласно статистике, от 2,6 болезни. Те же данные показывают, что 53,6 % лиц преклонного возраста нуждается в неотложной врачебной помощи, 20,7 % — во врачебном наблюдении и 9 % — в медицинском обследовании. И только 10,6 % остаются практически здоровыми, не имея каких-либо хронических заболеваний[422]. Опрос, проведенный в 1980 г. канцелярией премьер-министра среди лиц в возрасте старше 60 лет, показал, что 90 % из них первостепенное значение в своих повседневных заботах придают не семейным и служебным делам, а собственному здоровью[423].

Учащающиеся с годами болезни стариков омрачают, естественно, повседневное настроение не только их самих, но и других членов семьи, с которыми они проживают. Отмечая это, японский социолог Соити Насу пишет: «До 70 лет пожилой человек в состоянии выполнять в семье такие вспомогательные функции, как, например, присмотр за детьми, и, обладая жизненным опытом, быть полезным советчиком. Однако после 70 лет степень его зависимости от семьи постепенно возрастает по мере ослабления его физической и умственной самостоятельности. К этому времени внуки уже выросли, и семья уже не ждет от старого человека никакой помощи. В то же время ему самому требуется помощь в таких домашних делах, как стирка, приготовление еды и покупка продуктов. В первую очередь это относится к тем старым людям, которые физически уже не в состоянии выходить на улицу и привязаны к дому, нуждаясь во все большей поддержке со стороны своих детей, чем к тем старикам, которые сохраняют самостоятельность. Бремя, ложащееся на семьи в смысле затрат времени и денег, становится особенно тяжелым в тех случаях, когда пожилые люди прикованы к постели»[424].

По сведениям официальных изданий, опубликованных министерством финансов в 1980 г., в стране насчитывается в общей сложности 420 тыс. людей в возрасте 60 лет и старше, прикованных к постели. Около 40 % из них нуждаются в помощи при умывании, передвижении по дому, в отправлении туалета, при еде, при одевании и т. д.[425]. Согласно данным обследования, проведенного Всеяпонской ассоциацией социального благосостояния, уход за немощными пожилыми людьми в большинстве случаев (в 87 % случаев) осуществляется женщинами: 26 % из числа этих женщин составляют престарелые жены больных, а 39 % — невестки[426].

С момента, когда пожилой человек перестает вставать с постели, трудности ложатся на всех членов семьи. Японские исследователи пишут: «Большое влияние на всю обстановку в семье оказывает неизбежно то обстоятельство, что повседневный, непрерывный уход за прикованным к постели стариком осуществляется либо невесткой — женой сына, которая сама находится подчас в пожилом возрасте, либо женой (или мужем) лежащего в постели, либо кем-то из его детей. Лица, осуществляющие уход, при этом сами сталкиваются с не поддающимися учету неприятностями. Люди, оказывающие помощь прикованным к постели старикам, во-первых, не могут отлучаться из дому, во-вторых, им приходится прерывать сон и вставать по ночам, в-третьих, они оказываются лишенными возможности распоряжаться собственным временем, а кроме того, это создает и экономические трудности, связанные с тем, что у присматривающих за стариками людей пет времени для работы по найму с целью заработка»[427]. Для взрослых детей, и других близких, живущих вместе с больными пожилыми людьми, прикованными к постели, период болезни этих страдальцев становится, таким образом, временем суровых испытаний их верности своему сыновнему, дочернему или супружескому долгу.

Общественные опросы показывают вместе с тем, что современное поколение японцев средних лет далеко не едино в своем понимании и толковании этого долга, и многие из них склонны считать, по-видимому, что уход за престарелыми родителями, прикованными к постели, — это дело не только их личное, но и обязанность государственных органов социального обеспечения. Не полагаясь на личные денежные средства и силы, «средний» японец наших дней склонен все чаще уповать на помощь общества в уходе за его больными родителями. В ходе опроса, проведенного канцелярией премьер-министра 31 августа 1975 г. среди лиц от 30 до 49 лет, 45 % опрошенных сочли, что уход за прикованными к постели родителями — это, «естественно, дело взрослых детей престарелых людей, в то время как 41 % избрали такой ответ: «Прежде всего это дело взрослых детей, но, когда их сил не хватает, уход должно брать на себя общество».

Что же касается вопроса, кто из детей должен в первую очередь взять на себя уход за больными родителями, то ответы разделились следующим образом: «старший сын» — 43 %, «тот из детей, кто наследует имущество» — 13 %, «дочь» — 6 %[428].

Несколько иначе, судя, по ответам, думают сами престарелые родители: подавляющее большинство из стариков в возрасте от 60 до 74 лет - 61 % — заявили, что в случае, если кто-либо из них окажется прикован к постели, «хотелось бы, чтобы заботы по уходу взял на себя старший сын». Только 15 % высказались в пользу дочери, и лишь 2 % — в пользу «самого любимого ребенка»[429]. Заметное несоответствие в ответах лиц старшего и среднего поколений на поставленные выше вопросы дает основания предполагать, что в реальной жизни между престарелыми родителями-инвалидами и их детьми довольно часто имеют место значительные расхождения во взглядах, а как следствие этого и конфликтные ситуации.

В соответствии с законами, принятыми в начале 70-х годов под давлением прогрессивной общественности, лица в возрасте старше 70 лет освобождаются в Японии от платы за медицинскую помощь: врачи, лечащие престарелых больных, получают за это вознаграждение из соответствующих государственных и муниципальных фондов[430]. Снижая в известной мере денежные издержки семей по уходу за больными людьми старшего возраста, такой порядок отнюдь не устраняет, однако, бюджетные трудности, связанные с болезнями престарелых членов семей.

Во-первых, от платы за медицинское обслуживание не освобождаются пожилые люди в возрасте от 60 до 70 лет, хотя они и признаются «стариками» в различных официальных документах. Если даже принять во внимание, что средняя продолжительность жизни японцев удлинилась, по грубым подсчетам, до 75 лет, то все равно получается, что в среднем в течение первых десяти лет периода старости пожилые японцы продолжают лечиться на общих основаниях. А лечение в Японии даже с учетом частичной его оплаты из фонда страхования здоровья обходится людям исключительно дорого. В большинстве случаев больным приходится так или иначе брать на себя значительную долю платежей за каждое посещение врача, за каждое лекарство, за каждый анализ, за каждый рентгеновский снимок, за каждый укол, не говоря уже об операциях, стоящих нередко колоссальные суммы. Подсчитано, например, что при лечении в больницах около 30 % стоимости лечения оплачивается не из фонда страхования здоровья, а непосредственно семьями больных, что составляет в среднем при лечении в обычных больничных условиях до 30 тыс. иен в месяц[431]. Поскольку старикам 60–70 лет чаще, чем людям младших возрастов, приходится обращаться к врачам, то в общем балансе расходов семей, а также в их личных бюджетах совокупные расходы на лечение занимают на протяжении ряда лет весьма и весьма видное место, что болезненно сказывается на настроении не только стариков, но и поддерживающих их членов семей.

Во-вторых, даже если возраст пожилых родителей превышает 70 лет, все равно их лечение остается связанным с определенными издержками, ибо платить приходится и за лекарства, продаваемые в аптеках, и за вызовы врачей на дом в экстренных случаях, и за транспорт, доставляющий стариков в поликлиники, за дежурства сиделок в больнице и т. д.

Бытовые трудности и денежные издержки, связанные с пребыванием в домах тяжелобольных стариков инвалидов, с одной стороны, и введение системы денежных льгот при лечении стариков в возрасте старше 70 лет не только в амбулаториях, но и в больницах, с другой, породили среди японцев среднего поколения, как сообщается в японской печати, новую примечательную тенденцию, явно противоречащую прежним понятиям о семейной чести. Речь идет о возрастающем стремлении взрослых детей к сбагриванию неизлечимо больных родителей в больницы и госпитали под благовидным предлогом, что там-де им будет оказана максимально эффективная медицинская помощь[432]. Правда, это не всем удается. Хотя в больницах страны в. соответствии с законами и имеется определенное количество бесплатных коек, предназначенных для больных стариков, но, как сообщается в печати, число этих коек в большинстве больниц преднамеренно ограничивается, а параллельно вводятся «особые», платные койки для стариков, за которые взимается «дополнительная» плата в размере от 1 до 3 тыс. иен в день[433]. К тому же обследования показывают, что далеко не всех стариков, прикованных к постели, администрации больниц соглашаются принимать, и что устройство в больницу неизлечимых больных преклонного возраста сопряжено с большими трудностями[434]. Тем не менее все чаще и чаще японцы старшего поколения проводят последние месяцы и дни своей жизни не в кругу близких им людей под домашним кровом, а в одиночестве на больничных койках, получая скупые услуги чужих людей из числа медицинского персонала[435]. В первую очередь такая печальная участь постигает одиноких стариков, проживающих отдельно от своих детей и родственников.

Боязнь затяжной неизлечимой болезни со всеми сопутствующими ей физическими и психологическими муками, как собственными, так и окружающих близких людей, угнетает в наши дни большое число японцев преклонного возраста. Не случайно небывалую популярность получило среди этой группы японского населения паломничество в буддийский храм Китидзэндзи, находящийся в префектуре Нара. Монахи этого храма «специализируются» на молениях за неожиданную, быструю, безболезненную смерть — «поккури». Ежедневно к алтарю храма приезжают на автобусах со всех концов страны от 500 до 600 паломников-стариков, чающих вымолить у всевышнего мгновенную смерть и избавить таким путем себя от напрасных мук, а свои семьи от тягот и издержек по длительному уходу за собой[436]. С еще большим усердием молятся в этом храме о мгновенной смерти забытые всеми одинокие старики, коротающие свои дни в отрыве от близких людей.

Та же боязнь неизлечимой болезни, причиняющей тяготы близким, либо мучительной смерти в одиночестве толкает многих японцев преклонного возраста на такой отчаянный поступок, как самоубийство. Еще в 1972 г. Япония заняла первое место в мире по частоте самоубийств среди людей в возрасте старше 75 лет. Как показал анализ причин подобных самоубийств, проведенный в свое время японскими социологами, преобладающей причиной преднамеренного ухода из жизни людей преклонного возраста стала в Японии их боязнь болезней и связанных с ними семейных осложнений (60 % всех случаев)[437]. О повышенной тяге стариков японцев к самоубийству свидетельствуют и более поздние по времени сведения Национального управления полиции: в 1980 г. в стране было зарегистрировано в общей сложности 21 048 самоубийств, почти 30 % из которых приходилось на лиц в возрасте старше 60 лет, что, по словам газетных комментаторов, свидетельствовало о «трудностях, с которыми сталкиваются в современном обществе пожилые люди». В трех из каждых четырех случаев самоубийств стариков первопричиной являлось «отчаяние, связанное с болезнью»[438].

Эпидемия самоубийств стариков в Японии — это еще одно подтверждение тому, что семейная жизнь японцев старшего поколения складывается зачастую куда более трагично, чем это можно было бы ожидать в стране, опередившей чуть ли не все другие страны мира по средней продолжительности жизни населения. Сравнительное долголетие японцев вовсе не является гарантией того, что многие из них не окажутся в старости в исключительно жалком и тяжелом состоянии, при котором смерть становится предпочтительнее жизни.

В целом статистика фиксирует постепенное снижение смертности японского населения. За 15 лет, с 1960 г. по 1975 г., смертность японских мужчин сократилась на 35 %, а женщин — на 40 %. Если смертность 1960 г. принять за 100 %, то в 1975 г. ее уровень составил 65,63 %[439]. В 1977 г. в Японии имели место 6,1 смертей на каждую тысячу человек населения — это самый низкий уровень смертности начиная со времени публикации подобной статистики (1900 г.)[440]. По сообщениям японской печати, в последние годы в стране умирает ежегодно около 700 тыс. человек, из них около 50 тыс. в Токио[441].

Уход человека из жизни воспринимается японцами как чрезвычайное, самое большое семейное горе, морально обязывающее всех родственников и близких покойного к активному участию в церемониях его похорон и поминаний. Оказание надлежащих почестей умершим близким рассматривается японцами как важнейший долг всех взрослых членов семьи. Именно поэтому похороны близких обставляются в японских семьях весьма торжественно в соответствии с традиционным ритуалом. Хотя в наш век похоронные церемонии во всем мире приобретают все больше и больше сходных черт, тем не менее определенные особенности национального характера японцев продолжают сказываться и в этих церемониях. Более всего эти особенности проявляются в гипертрофированной заботе близких покойного о неукоснительном соблюдении всех правил похоронного ритуала, будь то похороны, проводимые в соответствии с буддийскими обрядами (им следует подавляющее большинство семей страны), или же похороны, проводимые с соблюдением синтоистских и христианских обрядов.

Так, в случае буддийских похорон большое значение придается тому, чтобы в гроб покойного были положены символические предметы, облегчающие дальнейшие странствия его души в потустороннем мире: соломенная шляпа, соломенные туфли, посох и четки. На стенде, устанавливаемом перед гробом, под фотографией покойного в траурной рамке полагается при этом поставить свечу, курящиеся благовония, чашку с питьевой водой и плошку с рисом. Жестко регламентируется также убранство комнат дома покойного (закрываются, например, бумагой все портреты и картины), а у подъезда дома или у его ворот вывешиваются траурные объявления с иероглифом «ими», означающим нахождение в доме покойника. Важную дань уважения покойному и всем, кто приходит проститься с ним, члены семьи, родственники видят обычно в том, чтобы находиться при гробе в специальных торжественно-траурных одеждах (черные кимоно, черные фраки с фалдами и т. д.), получаемых напрокат от похоронных фирм. Огромное внимание уделяется также при похоронах соблюдению установленного порядка прощания близких, сослуживцев и знакомых с покойным, и в частности надлежащему размещению перед гробом всех присутствующих с таким расчетом, чтобы по правую сторону от гроба находились жена, старший сын, дочери и другие близкие, а по левую сторону — сослуживцы, друзья и соседи, причем чем теснее родство и чем важнее и влиятельнее персона, тем ближе должно быть ее место у траурного стенда.

Специфической особенностью японских похорон является регистрация всеми приходящими своих визитов путем занесения своих имен и фамилий в специальные книги, лежащие на столах перед домом покойного. Общепринята также практика возложения визитерами на тот же стол особо изготовленных конвертов с денежными пожертвованиями членам семьи.

Что же касается церемоний прощания с покойным (коку-бэцу сики), то в Японии для них характерно обычное стремление родных и близких быть сдержанными в своих эмоциях, сохранять выдержку, избегать громких рыданий, причитаний и надрывных надгробных речей, а также точно соблюдать порядок, график и ритм похоронного ритуала, единственная экзотическая роль в котором принадлежит, пожалуй, буддийскому священнику, облаченному в соответствующую традиционную одежду и читающему неестественным голосом малопонятные для присутствующих тексты древних молитв. Деловитость и четкость отличают и тщательно регламентируемое движение катафалка с гробом и автомашин с участниками похорон к крематорию, осуществляемое обычно под руководством специального представителя похоронной фирмы. Национальная специфика сказывается, наконец, и в жутковатой церемонии пересыпания палочками в урну с железного противня, доставляемого из печи крематория, костей и пепла покойного. В этой церемонии принимают участие как члены его семьи, так и близкие родственники. Урна с останками торжественно доставляется, как правило, обратно в дом, где и хранится на специальном стенде, задрапированном белой тканью в течение некоторого времени (семь дней и более) до ее захоронения на кладбище. Четкое и неукоснительное соблюдение всех правил похоронного ритуала, так же как и правил проведения свадебных церемоний, обеспечивается в Японии не только представителями специальных фирм, но и различными печатными наставлениями, издаваемыми в виде книг и брошюр большими тиражами и продающимися едва ли не в каждой книжной лавке[442].

Похоронные церемонии в Японии — дело крайне накладное для родных и близких покойного, ибо они сопряжены обычно с большими денежными затратами. В среднем по стране затраты на проведение похорон, организуемых, как правило, через посредство частных похоронных фирм, составляют около 250 тыс. иен. Обычно они сравнительно низки в глухих сельских районах и высоки в крупных городах. В Токио, например, эти затраты составляют в среднем от 300 до 500 тыс. иен. Особенно много средств расходуется при похоронах различных влиятельных и именитых людей: похороны президентов крупных компаний страны обходятся их устроителям в пределах от 50 до 100 млн. иен[443].

В настоящее время наряду со специальными похоронными фирмами (в стране имеется около, 3500 таких фирм) свои услуги в организации похорон активно предлагают населению крупные универмаги страны типа «Мицукоси», «Мацуя» или «Такасимая». Хотя похоронные предприятия не рекламируют свои услуги так широко и навязчиво, как фирмы, специализирующиеся на устройстве свадебных церемоний (к похоронам люди обычно заранее не готовятся), тем не менее их бизнес является делом весьма выгодным. Похоронный сервис указанных фирм включает и перевозку покойников на катафалках из больниц и домов в крематории, и доставку к местам панихид венков, цветов и прочего реквизита, и продажу домашних алтарей для поминания усопших в дальнейшем. В список услуг похоронных фирм входит также высылка на места похорон специальных консультантов, призванных оказывать родственникам и близким моральную поддержку и в то же время давать консультации и указания по отправлению должным образом похоронного ритуала[444].

Расчеты с похоронными бюро — это лишь часть крупных семейных затрат, связанных со смертью близкого человека. В дни похорон, а также в дальнейшем членам семей или ближайшим родственникам приходится выплачивать большие денежные суммы буддийским священникам и храмам, где проводятся панихиды по усопшим. Расходы на панихиды колеблются в среднем от 300 тыс. до 1 млн. иен в зависимости от того, по какому разряду проводят буддийские священнослужители свои богослужения. Значительные суммы (от 3 до 4 млн. иен) затрачиваются и на приобретение колумбариев на монастырских кладбищах в тех случаях, когда родственники умершего не располагают в районах захоронения семейными могилами, в которые помещают обычно в этой стране пепел покойных после кремации. Печать сообщает в этой связи, что несмотря на огромные цены на землю, спрос на кладбищенские участки превышает предложение, из-за чего большое число семей в крупных городах урны с прахом своих близких хранят в домах[445].

Членам семьи покойного надлежит, кроме того, в соответствии с традиционным этикетом щедро отблагодарить подарками тех близких людей, которые предоставили им в дни похорон денежные пожертвования. В целом, по подсчетам прессы, затраты семей, связанные прямо или косвенно с похоронами близкого человека, достигают громадных, по японским масштабам, сумм, исчисляемых в среднем в 3,5 млн. иен[446].

Учитывая все это, многие японцы ради облегчения финансового бремени тех, кто возьмет на себя похоронные заботы в случае их смерти, стали вступать в последнее время в члены Ассоциации взаимопомощи, располагающей похоронным фондом, созданным на базе ежемесячных паевых взносов ее членов. Право на оплату в том или ином размере своих похорон из фонда Ассоциации получают при этом те ее члены, которые внесли сполна в этот фонд 60 месячных паевых взносов в размере от 500 до 3 тыс. иен каждый. По сообщениям печати, в 1975 г. в число пайщиков Ассоциации входило 11 млн. японцев, представляющих 2,5 млн. семей страны[447].

С уходом из жизни стариков родителей много внимания в семьях японцев уделяется обычно решению вопросов, связанных с наследованием имущества покойного, особенно если он принадлежал к имущим «верхам» общества и обладал крупной собственностью. Согласно нынешним законам, во всех случаях право наследования принадлежит непременно лицу, находившемуся в браке с покойным. В первую очередь наследниками покойного становятся также его дети, причем в отличие от прежних времен, когда преимущественным правом наследования пользовался старший сын, в настоящее время все дети обладают при наследовании имущества родителя равными правами[448]. Согласно ст. 9 гражданского кодекса, в случаях, когда в числе наследников имеются дети покойного (покойной), а также супруга (супруг), наследство делится таким образом: дети получают две трети наследства, а супруга (или супруг) — одну треть. При наличии двух и более детей каждый из них получает равную долю. Если же среди наследников нет детей, право на наследство получают наряду с супругой (супругом) умершего его родители, а при их отсутствии — братья и сестры. В данном случае наследство делится так: половину его получает супруга (или супруг) покойного, а другую половину — родители (братья и сестры при их отсутствии)[449].

Лишение старшего сына преимущественных прав при наследовании оказало наряду с прочим пагубное влияние на прежнюю семейную структуру японцев. Отныне старший сын наследует лишь часть отцовского имущества, тем меньшую, чем больше у него братьев и сестер. Его авторитет как продолжателя рода теперь уже не подкрепляется никакими имущественными, материальными привилегиями по сравнению с другими братьями и сестрами, что стало одной из важных причин повсеместного исчезновения в Японии больших клановых, династийных домов — «иэ».

В вопросах, связанных с наследованием имущества, как и в других вопросах взаимоотношений стариков родителей и взрослых детей, высвечиваются сегодня и некоторые другие любопытные перемены. Так, например, общее охлаждение внимания детей к запросам своих стариков родителей и снижение роли последних в семьях страны ведет постепенно к тому, что и пожилые люди начинают чаще проявлять равнодушие к судьбе своих детей. Налицо, в частности, появление значительного контингента пожилых родителей, беззаботно относящихся к тому, унаследуют ли их дети что-то после их смерти или нет. Об этом говорят итоги опроса лиц «зрелого возраста» (т. е. от 40 до 65 лет), проведенного компанией «Дэнцу» с целью выявления их отношения к тому, получат ли их дети в наследство что-либо после их смерти или нет. Из четырех вариантов ответов, предложенных опрашивавшимся лицам, ответ: «По возможности хотел бы оставить имущество детям» избрали 14,1 % отвечавших, а ответ: «Хотя большого имущества не собираюсь оставлять, но кое-что оставлю» — 51,4 %. В целом два эти варианта ответов получили, следовательно, поддержку большинства респондентов, а именно 65,5 %. Но в то же время в пользу ответа: «Если что-то останется, то дело другое, а, вообще говоря, оставлять им имущество не собираюсь» высказались 30,6 % отвечавших. К тому же еще 3,9 % избрали такой категорический вариант: «Никакого имущества оставлять им не собираюсь»[450].

Будучи воспитанными с детства в духе почитания памяти своих родителей и предков, большинство японцев продолжают и в наши дни так или иначе отдавать дань этой традиции. Но многое изменилось тем не менее и в мыслях, и в душах, и в поведении даже этого большинства. Ведь идеологические основы культа умерших родителей и предков неразрывно связаны с древними буддийскими поверьями, несовместимыми с нынешним уровнем знаний и культуры основной массы японского населения.

Вкратце суть этого культа, ревнителями которого и по сей день остаются буддийские храмы страны, сводится к тому, что неспокойные души умерших родных витают некоторое время после смерти неподалеку от своих прежних домов, а затем, лишь после того как живые родственники упокоят их своими молитвами, удаляются в заоблачные дали и находятся там постоянно, навещая свои прежние семьи лишь в определенные дни года. На этих поверьях и основаны все похоронные и поминальные буддийские церемонии, включающие различные священнодействия, направленные на недопущение возврата душ усопших в свои дома без ведома их живых хозяев и в то же время на сохранение контактов с этими душами в те моменты, когда хозяева ждут их прибытия в гости[451].

Важнейшую роль в культе почитания предков играют домашние алтари, имевшиеся прежде почти в каждой японской семье и служившие для семей местом хранения священных поминальных таблиц, на каждой из которых значилось имя того или иного предка, включая покойных родителей, дедов, бабушек, прапрадедов, прабабушек и других предков во многих коленах. В дни, когда души предков навещают дома своих потомков, их могилы становятся местом «приземления» бестелесных гостей, а алтари — местом их временного пребывания в доме. На могилах и перед раскрытыми дверями алтарей зажигаются поэтому свечи и курильницы, ставится еда, которую, как предполагается, души предков должны отведать вместе с живыми потомками. Не случайно домашние алтари считаются исстари самой ценной частью семейного достояния: их положено в первую очередь спасать при пожарах, а потому именно в алтарях наряду с поминальными таблицами предков принято хранить и прочие семейные реликвии, а также важнейшие документы[452].

В соответствии с догмами буддизма японские календари устанавливают и время общения живых с душами своих усопших родителей и предков. Самое важное в этом отношении время — это три дня праздника «Обои», отмечаемого по всей стране с 13 но 15 августа. Именно в эти три дня «приземлившиеся» на свои могилы души предков в сопровождении живых членов семей отправляются в свои прежние дома, а затем, погостив там, возвращаются вновь к могилам, а оттуда в места своего постоянного неземного пребывания. К числу других общепринятых календарных дней общения живых с душами предков относятся новогодние праздники (осёгацу), дни весеннего равноденствия (сюмбун-но хи), отмечаемые с 18 по 24 марта, и дни осеннего равноденствия (сюбун-но хи), отмечаемые с 20 по 26 сентября[453]. Дни почитания памяти родителей и предков в периоды весеннего и осеннего равноденствия именуются японцами и другим словом: «хиган».

Культ поминания усопших родителей и предков, существовавший на протяжении ряда предшествующих веков, остается и в наше время важнейшей частью общественного сознания и национальной культуры японцев. Многие жители Японии, и в первую очередь крестьянское население, продолжают и по сей день регулярно совершать обряды, связанные с этим культом. Примером тому могут служить массовые посещения японцами могил своих родителей и предков в указанные выше календарные дни. В посещениях могил участвуют обычно и престарелые члены семей, и их взрослые дети, и малыши-внуки. Вот как описывается в газете «Тор компэнион», распространяемой среди прибывающих в Японию иностранцев, это массовое паломничество японцев на кладбища в дни весеннего равноденствия: «Члены семей, живущие пока "на этом свете", приносят к могилам деревянные ведерки с водой и заботливо моют надгробные камни своих предков. Затем они преподносят им букеты цветов, фрукты, рис или рисовую водку, оставляя все это на каменных плитах. Члены семей стараются принести ту пищу, которую некогда любили их предки. Многие из могил имеют специальные подставки для цветов и площадки для подношений. В ряде сельских районов семьи приходят на кладбища со своими собственными завтраками, с тем чтобы разделить их с умершими родственниками. Пикники на могилах могут показаться иностранцам мрачным занятием, но для японцев это всего лишь повод для радости и приятных воспоминаний, момент, когда они снова ощущают близость со своими дорогими отцами и дедами»[454].

Знатоки вопроса установили, что главными ревнителями культа предков в современных японских семьях выступают е столько мужчины, сколько женщины. Как показало, например, выборочное обследование, проводившееся в городе Мариока, именно женщины, включая матерей, жен и дочерей глав семей, в каждых двух случаях из трех осуществляют уход за домашними алтарями и следят за тем, чтобы все поминальные обряды вовремя и должным образом выполнялись[455].

Особые усилия в деле сохранения семьями знания своих родословных и памяти о предках прилагаются обычно самыми старшими из женщин — матерями глав семейств, живущими, как правило, дольше, чем их мужья — деды. Для них имена умерших родителей, принадлежавших к старшему поколению, зримо ассоциируются с их собственным семейным прошлым[456].

Однако чем дальше идут годы, тем очевиднее становится процесс постепенного угасания культа предков. Это проявляется во все более массовом отказе японцев нового поколения от соблюдения заповедей и обрядов, связанных с этим культом. Исследователи данного вопроса сообщают, например, о том, что в квартирах и домах нуклеарных семей, создаваемых молодыми людьми, приехавшими из сельских районов в города, зачастую нет домашних алтарей. Если в сельских районах страны до 90 % семей имеют алтари, то в Токио есть районы, где алтарей нет почти у половины их жителей. Да и те семьи, где они имеются, часто рассматривают их как ненужный хлам. По заявлениям некоторых молодых владельцев алтарей, живущих в городе, эти некогда священные предметы сохраняются в квартирах лишь для того, чтобы гости-родственники, приезжающие из деревень, не подвергали осуждению хозяев.

Не проявляют ныне многие молодые японцы и былой заботы о содержании в должном порядке могил своих родителей и предков. Иллюстрацией тому может служить сообщение, опубликованное в газете «Дэйли Иомиури» 25 июля 1983 г. «В последнее время, — писалось в этом сообщении, — в Токио растет число нерегистрируемых могил, что связано, по-видимому, с учащением в Японии разводов и увеличением числа нуклеарных семей. Нерегистрируемые могилы — это могилы тех, чьи родственники неизвестны, или тех, чьи семьи отказались оплачивать администрации кладбищ стоимость ухода за ними». Далее в газете сообщается, что в японской столице с 1950 г. появилось 3247 незарегистрированных могил и что увеличение их числа идет с нарастающей скоростью. Только за двухлетний период, с 1981 по 1982 г., на кладбищах столицы появилось 444 нерегистрируемых могилы.

В книге американского исследователя Роберта Смита «Почитание предков в современной Японии» цитируется в той же связи следующее высказывание одного из японских социологов: «Люди в возрасте от 20 до 30 лет не склонны проявлять большой интерес к поминанию предков. Судя по их словам, это частично объясняется тем, что они не помнят тех людей, имена которых записаны в поминальных таблицах, а также тем, что они отвергают поминальные обряды, считая их занятием, подходящим лишь для пожилых членов семьи»[457]. Сам же автор книги — Смит видит главную причину утраты молодым поколением японцев интереса к своей родословной и к памяти родителей и прародителей в, массовом отливе японского населения из деревень в города, в постепенном сокращении доли больших клановых семей и в росте числа недавно созданных нуклеарных семей, члены которых утратили связь с прежней социальной средой и присущую этой среде традиционную идеологию. В книге отмечается, в частности, что «в настоящее время в Японии существует огромное число молодых взрослых людей, выросших в семьях, где не было никаких стариков из старшего поколения»[458]. Глубокий духовный разрыв между старшим и средним поколениями современной Японии — вот что оказывает в наши дни самое разрушительное воздействие на традиции прошлого, включая и традицию почитания умерших родителей и предков, основанную на буддийской и конфуцианской идеологии.

Таковы в общих чертах основные заботы японцев в период болезней стариков родителей, а также после их кончины. Эти заботы, мало известные зарубежным наблюдателям, составляют существенную часть семейного бытия японцев. В них зримо отражаются многие особенности социальной жизни современной Японии.