Семейные ценности

Нельзя сказать, что Аддамс когда-либо всёрьез беспокоилась о чужом мнении, но сталкиваться изо дня в день с откровенным сексизмом со стороны полицейских оказалось весьма утомительно.

Наспех приняв душ и собрав волосы в привычные косы, Уэнсдэй быстро выбирает из гардероба строгий наряд — свободную тёмную рубашку и длинную кожаную юбку — минимум вычурности, максимум удобства. Спустившись на кухню, нажимает несколько кнопок на маленькой кофемашине, и миниатюрная чашка постепенно наполняется двойной порцией ароматного эспрессо. От привычной тройной — а то и четверной — пришлось отказаться из-за постоянного ощущения лёгкой тошноты.

И из-за непрекращающихся нравоучений Ксавье.

Ах да, она ведь должна написать ему сообщение, чтобы уведомить о собственном самочувствии. Аддамс категорически претят подобные проявления излишней заботы, но если не следовать его наставлениям, чертовски велик риск, что Торп примчится домой, дабы лично убедиться, что она в порядке.

«Я проснулась. Как видишь, всё ещё жива».

Набрав сухой лаконичный текст, она уже намеревается нажать кнопку «Отправить», но в самую последнюю секунду дописывает ещё одну фразу.

«Люблю».

Oh merda. Похоже, влияние гормонов и впрямь страшная штука — чем ещё объяснить столь внезапный порыв? Впрочем, плевать.

У неё совершенно нет времени анализировать происходящее.

Покончив со всеми необходимыми утренними ритуалами, Уэнсдэй набрасывает на плечи пальто, подхватывает со шкафчика в прихожей ключи от машины и быстро покидает дом.

Дорога до клиники занимает куда больше времени, чем она предполагала — на Пятьдесят девятой улице случилась авария, парализовавшая движение во всём верхнем Ист-Сайде. И какой идиот придумывал план транспортной развязки в этом пафосном районе?

Аддамс нетерпеливо барабанит пальцами по кожаной оплётке руля, поминутно перемещая ногу на педаль тормоза. Мотор мощностью четыреста пятьдесят лошадиных сил жалобно урчит под отполированным капотом — словно автомобиль не меньше хозяйки раздосадован необходимостью стоять в длинной пробке. Уэнсдэй, питающая почти нежные чувства к шедевру итальянского автопрома, смахивает с приборной панели пылинки и поминутно бросает взгляд на часы.

Такими темпами она опоздает не только на приём к врачу, но и в Браунсвилл.

Когда она наконец добирается до клиники, часы показывают уже десять минут первого.

— Мисс Аддамс, вы опоздали на сорок минут, — немолодой врач укоризненно взирает на неё из-под очков в широкой модной оправе.

— Я плачу вам по три сотни за каждый приём, полагаю, время ожидания включено в стоимость заранее, — холодно парирует Уэнсдэй, усаживаясь в кресло напротив него, и надменно вскидывает голову. — Ближе к делу. Я спешу.

— Боюсь, быстро не получится… — он разводит руками с фальшивым сожалением, а затем принимается листать тонкую медицинскую карту. — В общем и целом все анализы в норме, но есть ряд нюансов. Прежде чем мы продолжим, позвольте измерить ваше давление.

Едва заметно нахмурив смоляные брови, она поспешно расстегивает пуговицу на манжете рубашки и закатывает рукав вверх. Пока врач возится с тонометром, Аддамс открывает на телефоне материалы нового дела. Парочка фотографий трупа — вульгарно размалёванная девица лет двадцати четырёх лежит посреди грязного пола, словно поломанная кукла.

На месте живота — сплошное кровавое месиво, в котором сложно что-либо рассмотреть. Правый глаз невидяще взирает в потолок, в то время как левый наполовину скрыт за веком — ничего удивительного, нистагм часто является следствием черепно-мозговых травм… Но нельзя исключать вариант наркотической передозировки.

Интересно, какое заключение дал патологоанатом?

Впрочем, доверять этим безмозглым идиотам решительно нельзя. Нужно будет запросить разрешение на повторное вскрытие и провести его самостоятельно.

— Мисс Аддамс… — спокойный голос врача прерывает напряжённый мыслительный процесс. Погрузившись в раздумья, Уэнсдэй даже не сразу замечает, что манжета тонометра больше не сжимает руку повыше локтя. Престарелый эскулап взирает на неё со странным беспокойством. — У вас всегда было такое аномально низкое давление?

— Всегда, — она небрежно пожимает плечами, не считая нужным уделять столько внимания незначительным мелочам.

— Понимаете, за много лет моей практики это первый подобный случай, — врач возвращается на своё место и, положив руки на стол, сцепляет пальцы в замок. — Когда я увидел данные в медкарте, то решил, что медсестра при заполнении что-то напутала. 60/40 — это не просто низкое, это критическое значение. По всем законам природы, вы должны как минимум прямо сейчас упасть в обморок.

— Значит, я не подчиняюсь законам природы, — Уэнсдэй раздраженно закатывает глаза.

Чем она только думала, когда согласилась на эту проклятую частную клинику, где всё целиком и полностью заточено под нормисов?

Совершенно очевидно, что этот доморощенный сноб никогда не имел дела с изгоями.

— Также здесь указано, что у вас аномально низкая температура тела. Полагаю, это взаимосвязанные факторы, — он задумчиво листает медицинскую карту, хмурясь с каждой секундой всё больше. — Серьёзных поводов для беспокойства нет… Пока нет. Но я бы настоятельно рекомендовал вам воздержаться от излишних волнений и эмоциональных нагрузок. В вашем положении крайне важно уделять особое внимание здоровью.

— Похоже, что я склонна к излишним волнениям? — Аддамс награждает врача очередным ледяным взглядом, и не без удовольствия отмечает, что тот нервно сглатывает. — Полагаю, приём окончен.

Он что-то торопливо бормочет вслед, но Уэнсдэй уже не слушает. Часы на экране телефона показывают 12:41 — а значит нужно изрядно поторопиться, чтобы успеть вовремя добраться до Честер-стрит, 298.

Похоже, Ксавье придётся оплатить ещё пару-тройку штрафов за превышение скорости.

А ей самой — выслушать ещё пару-тройку бурных тирад.

Что же, вполне равноценный обмен.

========== Часть 10 ==========

Комментарий к Часть 10

Саундтрек:

Ella Lexxa — Transcend

Приятного чтения!

Age: 31

Разумеется, совершить невозможное не удаётся — когда чёрный Мазерати останавливается напротив двухэтажного дома из красного кирпича, часы показывают уже одиннадцать минут второго. Мысленно чертыхнувшись, Уэнсдэй выходит из машины и хирургически-пристально осматривает окружающую обстановку. Вереница невысоких безликих домов, окна местами затянуты грязным полиэтиленом вместо стёкол, витрина ближайшего магазина разбита — дыра не слишком удачно замаскирована ярко-красной табличкой «Скидки до 50 %». На асфальте повсюду валяются сигаретные окурки и помятые упаковки от фастфуда, хотя ближайшая мусорка заполнена едва ли наполовину.

Камер видеонаблюдения очень мало, что однозначно осложнит поиск убийцы.

Невольно скривившись от омерзения, Аддамс осторожно переступает через непонятную лужицу, подозрительно напоминающую рвотные массы, и направляется к обшарпанной двери дома под номером 298. Но открыть её не успевает — дверь распахивается с другой стороны, и Уэнсдэй лицом к лицу сталкивается с главным инспектором полицейского управления.

— На пару слов, Аддамс, — Энтони опасливо косится на замызганное окно на втором этаже и настойчиво тянет её за рукав рубашки, принуждая отступить на несколько шагов подальше. — Слушай, я сказал этому типу из Вашингтона, что ты работаешь в полиции. Нехорошо будет, если в столице узнают, что мы тут вовсю прибегаем к помощи частных детективов. Так что не проболтайся, ради всего святого.

— Он тоже здесь? — Уэнсдэй недовольно вскидывает бровь. — Я ожидала, что мы обойдемся без лишних глаз.

— Я тоже… — Шепард удрученно вздыхает и делает большой глоток из кофейного стаканчика. — Но от него хрен отделаешься. Редкостный наглец, свалился же нам на голову… Кстати, я и тебе кофе взял. Могу туда виски плеснуть, если хочешь.

Она отрицательно качает головой.

Энтони пару секунд взирает на неё с лёгким удивлением — обычно Уэнсдэй не отказывается от столь заманчивых предложений. Но желудок сводит неприятным спазмом, а витающий в воздухе аромат сигаретного дыма и выхлопных газов вызывает уже привычный приступ дурноты. Не хватало ещё, чтобы её стошнило прямо тут — Аддамс вовсе не намерена посвящать напарника в тайны личной жизни.

— Личность убитой установили? — спрашивает она, стараясь дышать как можно реже.

— Да, Эшли Харрис, двадцать три года… — Шепард поддевает носком ботинка раздавленный окурок и небрежно отпинывает его в сторону. — Родом из Техаса, приехала сюда полгода назад. Работала официанткой в местной забегаловке. Ничего примечательного, но будем выяснять подробности.

Уэнсдэй коротко кивает собственным мыслям.

Маловероятно, что молоденькая официантка всего за шесть месяцев жизни в Нью-Йорке успела нажить себе смертельного врага, решившего расправиться с ней таким жестоким образом. Наверняка, она случайная жертва.

Но выводы делать пока рано.

— Из квартиры что-нибудь ценное пропало? — Аддамс бросает короткий взгляд на подъездную дверь с облупившейся краской.

— А хрен его знает, — Энтони задумчиво потирает затылок с едва заметными проблесками седины. — Непохоже, что там вообще что-то ценное было. Да и посторонних отпечатков пока не нашли. Нож, которым её убили, лежал в раковине, но на нём ничего нет. Убийца либо был в перчатках, либо хорошенько за собой подчистил. А вот чем нанесли удар по голове, пока выяснить не удалось. Пошли, сама посмотришь. Только не забывай, что ты из полиции, ладно?

— Провалами в памяти не страдаю, — Уэнсдэй машинально закатывает глаза и решительно обходит его, устремляясь к дому.

Они поднимаются на второй этаж — лестница такая же обшарпанная, как и светло-коричневые стены подъезда. Откуда-то доносится кисловатый запах дешёвого алкоголя и испорченной еды. Аддамс на секунду прижимает к носу рукав рубашки, стараясь переключиться на пряный аромат собственных духов, но поспешно отстраняет руку — незачем так явно демонстрировать проявления слабости. Инспектор далеко не дурак и мгновенно заподозрит неладное.

К счастью, Шепард слишком увлеченно копается в телефоне и не обращает никакого внимания на её странное поведение.

Ближайшая к лестнице дверь слегка приоткрыта — за ней слышны негромкие голоса полицейских. Уэнсдэй удаётся различить парочку смутно знакомых, но третьего человека она не знает — похоже, это и есть тот самый лейтенант из Вашингтона.

Энтони галантно пропускает её вперед.

Аддамс с хирургической скрупулезностью сканирует скромную обстановку пристальным немигающим взглядом. Тесный коридор прихожей с несколькими крючками на стене и маленькой тумбой для обуви, по правую руку — дверь с непрозрачным стеклом, очевидно, ведущая в ванную. С левой стороны обнаруживается кухня — несколько убогих шкафчиков с россыпью кислотно-ярких наклеек от жевательной резинки, гора грязной посуды в раковине, пол из светлого кафеля с разводами засохшей тёмно-багровой крови. Вокруг толпятся несколько человек в форме полицейских с золотыми жетонами на груди, а над особенно крупным кровавым пятном склоняется черноволосый мужчина в белой рубашке с короткими рукавами.

— Все вон отсюда, — безапелляционным тоном командует Уэнсдэй, и копы мгновенно подчиняются. За долгие годы сотрудничества весь штат полицейского управления вполне чётко уяснил, что спорить с ней бессмысленно. А иногда и весьма чревато.

Все, кроме мужчины в белой рубашке — он словно вовсе и не услышал сказанного.

Аддамс раздраженно поджимает губы.

Шепард нарочно громко прокашливается, привлекая к себе внимание.

— Лейтенант Картер, познакомьтесь, это офицер Аддамс… — начинает он.

— Специальный агент ФБР, — уверенно заявляет Уэнсдэй, впившись в спину полицейского немигающим взглядом, полным арктического холода.

Энтони резко поворачивается к ней и крутит пальцем у виска, недвусмысленно выражая своё отношение к происходящему, но опровергать легенду не решается — пути к отступлению уже отрезаны. Аддамс не обращает абсолютно никакого внимания на его молчаливое возмущение и решительно проходит вглубь комнаты, останавливаясь рядом с Картером. Тот наконец отрывается от бессмысленного разглядывания багрового пятна и поднимает на неё глаза.

Основываясь на нелестной характеристике инспектора, она невольно успела нарисовать в своём воображении образ, напоминающий шерифа Галпина — очередного занудного брюзги предпенсионного возраста. Но в реальности лейтенант Картер оказался явно ненамного старше её самой.

— Предоставьте это мне, — чеканит Уэнсдэй тоном, не терпящим возражений, и небрежным взмахом руки указывает на дверь.

— Попрошу соблюдать субординацию, офицер Аддамс… или как вас там, — дерзко отзывается Картер и нарочито медленно выпрямляется.

Вопреки ожиданиям, он совершенно спокойно выдерживает её тяжелый взгляд, способный ввести в ступор большинство нормальных людей. И совсем не торопится подчиняться прямому приказу. Уэнсдэй недовольно прищуривается и скрещивает руки на груди.

Ощутив нарастающее напряжение, повисшее в воздухе оголённым проводом, инспектор Шепард спешит вмешаться.

— Лейтенант Картер… Кристиан, послушайте. Дайте ей всего несколько минут, — с нажимом произносит Энтони. — А потом сможете продолжить осмотр, и вам больше никто не помешает.

Вместо ответа лейтенант снисходительно усмехается, скользнув по Аддамс странным взглядом — будто бы оценивающим. Когда его цепкие карие глаза дольше положенного задерживаются на её надменно поджатых губах, Уэнсдэй не выдерживает.

— Вам показать, где выход? — цедит она сквозь плотно стиснутые зубы, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень неприязни.

— Не волнуйтесь так за меня, — чертов Картер почти в точности копирует её откровенно язвительный тон, чем вызывает ещё большее раздражение.

Но в конце концов подчиняется и вальяжным шагом устремляется к выходу из кухни — вот только совсем уходить не спешит. Прислоняется к дверному косяку и скрещивает руки на груди, продолжая разглядывать Аддамс с абсолютно непроницаемым выражением лица.

Едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза, Уэнсдэй оглядывается по сторонам.

За прошедшие годы она научилась контролировать свои видения, но вызвать их по первому желанию удаётся далеко не всегда. Она наугад прикасается кончиками пальцев к нескольким предметам — к кружке с недопитым чаем, подёрнутым полупрозрачной пленкой, к опрокинутому набок стулу из светлого пластика и к пыльной столешнице кухонного гарнитура, местами исцарапанной ножом или чем-то острым. Но ничего не происходит.

Почти физически ощущая пристальный взгляд лейтенанта Картера, она кладёт ладонь на белый подоконник, покрытый угольно-чёрными кружочками — очевидно, об него неоднократно тушили сигареты. Но где же пепельница?

— Здесь точно должна быть пепельница… — негромко произносит Уэнсдэй самой себе.

— Никакой пепельницы не было, — поспешно отзывается Шепард.

— Значит, её забрал убийца. Вероятно, именно этим он и ударил жертву по голове.

— А может, её просто не было и всё, — ироничным тоном вворачивает проклятый Картер. — И если ваша работа заключается в том, чтобы оставить кучу лишних отпечатков на месте преступления, я вынужден немедленно прекратить этот балаган.

— Лучше бы вам прекратить вставлять свои ремарки по поводу и без, — раздраженно огрызается Уэнсдэй и вдруг замечает на полу возле шторки сломанную пополам сигарету.

Крепкий Camel без фильтра — необычный выбор для юной девушки.

Настолько необычный, что это невольно вызывает подозрения.

Нельзя оставлять такое без внимания.

— Инспектор Шепард, заберите эту сигарету на экспертизу, — кивнув на пол, Аддамс отходит на пару шагов от окна и останавливается напротив небольшого настенного зеркала. Гладкая поверхность местами покрыта белёсыми разводами от моющего средства.

Поразмыслив несколько секунд, Уэнсдэй осторожно подносит ладонь к зеркалу.

И вот оно — по телу проходит электрический импульс, а перед глазами закручивается калейдоскоп хаотичных образов.

Она всё также смотрит в отражение, вот только видит уже не себя — Эшли Харрис прикладывает салфетку к разбитой губе, в светло-голубых глазах блестят едва сдерживаемые слёзы. Раскрасневшиеся щёки испачканы чёрными подтеками туши, а на углу обеденного стола лежит несколько смятых салфеток, пропитанных кровью.

На кухне царит полумрак, разбавленный лишь желтоватым светом уличного фонаря за незашторенным окном.

Позади раздаётся звук тяжёлых шагов, и девушка вздрагивает всем телом, но не оборачивается к вошедшему. Уэнсдэй, словно наблюдая за происходящим глазами ещё живой жертвы, пытается повернуть голову, но ничего не выходит — призрачная реальность в видениях далеко не всегда поддаётся контролю, как бы она не старалась.

Ей удаётся лишь немного скосить глаза в правую сторону — чтобы увидеть, как широкая мужская рука бросает на стол две стодолларовых купюры и несколько потрёпанных десяток. На запястье неизвестного смутно заметны очертания татуировки в форме круга с линиями внутри.

Циферблат? Компас?

Рассмотреть получше мешает окружающий полумрак. Зато она отчётливо слышит щелчок зажигалки, а мгновением спустя маленькую кухню заполняет тяжелый аромат сигаретного дыма.

— Тут побольше, чем указано в прайсе. За ущерб, так сказать… — судя по интонации, мужчина ухмыляется. — Загляну в следующий четверг вечерком. И да, детка… Купи чулки в сетку, хочу их разорвать на тебе.

Внезапно накативший приступ тошноты резко обрывает видение. Уэнсдэй машинально зажмуривается на несколько секунд, ощущая сильное головокружение — подобных последствий не случалось лет с восемнадцати.

Приходится до боли закусить губу с внутренней стороны, чтобы устоять на ногах.

Похоже, беременность влияет не только на физическое состояние, но и на экстрасенсорные способности — новое неутешительное открытие.

— Это ещё что за шарлатанские фокусы? — недовольный голос лейтенанта Картера быстро приводит её в чувство. Хоть какая-то польза от этого нахального идиота.

— Соблюдайте субординацию, — сурово обрывает его Шепард. — Офицер Аддамс — наш лучший сотрудник.

— Ваш лучший сотрудник — готическая Барби со способностями гадалки? — с неприкрытым сарказмом усмехается лейтенант. — Боюсь представить, где тогда ваши худшие сотрудники.

— В Вашингтоне, — Уэнсдэй резко оборачивается к оппоненту, взмахнув тугими косами.

Тот недовольно хмыкает, но оставляет дерзкий выпад без ответа. Аддамс невольно ощущает мстительное злорадство.

Она собьёт спесь с заносчивого лейтенанта, так или иначе. Он ещё пожалеет о сказанном.

— Эшли Харрис была не просто официанткой. Очевидно, ещё и проституткой, — твердо заявляет Уэнсдэй и быстро сверяется с календарем на телефоне. Как и следовало ожидать, убийство произошло именно в ночь с четверга на пятницу. — Полагаю, у нас есть подозреваемый. Мужчина с татуировкой на правом запястье в виде круга. Циферблат часов, компас или что-то похожее. В этом убогом районе должна работать хоть одна камера видеонаблюдения, проверьте их. А если вы проверите сигарету на полу, явно сможете найти там отпечатки и ДНК подозреваемого.

Инспектор Шепард удовлетворенно кивает и бросает в сторону притихшего Кристиана Картера короткий триумфальный взгляд.

Тот выглядит совершенно ошарашенным — от прежнего снисходительного выражения не осталось и следа.

— А теперь прошу меня извинить. Готической Барби пора в кукольный домик, — язвительно припечатывает Аддамс напоследок и, надменно вскинув подбородок, покидает квартиру.

Устроившись за рулем Мазерати, она опускает боковое стекло — несмотря на обилие неприятных запахов, свежий воздух немного облегчает тошноту — и переключает передачу на движение.

— Уэнсдэй, подождите! — лейтенант Картер оказывается рядом в считанные секунды. И тут же позволяет себе несусветную наглость — просовывает руку в салон и предостерегающе сжимает руль. — Есть разговор.

— Для вас я мисс Аддамс, — Уэнсдэй решительно нажимает на кнопку стеклоподъемника. — И разговор окончен.

— Нет, нет, подождите… — и хотя ползущее вверх стекло передавливает его предплечье всё сильнее, Картер явно не намерен сдаваться. — Простите мне мою резкость. Просто нечасто встретишь в наших рядах настолько красивую девушку, которая впридачу…

— Вы ещё и сексист? — презрительно вскинув бровь, она перемещает ногу на педаль газа и слегка надавливает.

Мазерати утробно рычит и резво срывается с места на десяток сантиметров вперед.

Лейтенант рефлекторно хватается за боковое зеркало, чтобы устоять на ногах, но его наглая рука по-прежнему находится в салоне.

Черт бы его побрал.

Мысленно прикидывая, какой срок может грозить за убийство сотрудника при исполнении, Аддамс переключает коробку передач в режим парковки и выходит из машины.

— У вас минута, время пошло, — она с изрядным самодовольством наблюдает за тем, как Картер потирает предплечье.

— Ещё раз простите меня, я не должен был такое говорить… Сами понимаете, дорога от Вашингтона сюда заняла немало времени, я с четырёх утра на ногах…

— Мне это неинтересно, — Уэнсдэй демонстративно стучит пальцем по своему запястью без часов.

— Да-да, извините, — он проводит рукой по лицу, словно стирая растерянное выражение. — Инспектор сказал, что вы отказались браться за это дело… Но боюсь, тут всё не так однозначно. Подобные убийства происходят по всей стране уже больше трёх лет. Все дела остались нераскрытыми… Но с вашими способностями у нас впервые появился шанс. Вот моя визитка, возьмите.

Картер настойчиво суёт ей в руки маленький прямоугольник из плотной бумаги — точно такого же цвета, как и его идеально отглаженная рубашка. На визитке золочёными буквами выведено имя и контактные данные.

Похоже, он не только сексист, но ещё и самовлюблённый сноб.

Какое потрясающее сочетание.

Смерив лейтенанта тяжёлым взглядом исподлобья, Аддамс молча принимает визитку и садится в машину.

— Позвоните мне! — кричит вслед Картер, когда автомобиль срывается с места.

— Разумеется, нет. Как ты вообще могла о таком подумать? Это же уму непостижимо!

Кажется, Ксавье повторяет эту фразу уже минимум в десятый раз. Он нервно измеряет шагами её кабинет, пока Уэнсдэй сидит в кресле и без особого энтузиазма ковыряется пластиковой вилкой в контейнере с лазаньей. И хотя она не ела ничего со вчерашнего вечера, изрядно остывшее блюдо не вызывает никакого аппетита — от мелькания Торпа перед глазами к горлу подступает тошнота.

Он явно вне себя от праведного гнева — насыщенно-зелёные глаза буквально мечут молнии, крылья тонкого носа возмущенно трепещут. Отодвинув подальше контейнер с едой, чтобы не чувствовать слишком явного аромата фарша в соусе болоньезе, Аддамс скучающе подпирает голову рукой.

У неё нет ни малейшего желания вступать в полемику. Проклятый приступ токсикоза парализует мыслительный процесс, и ей сложно сконцентрироваться на чём-то другом.

Но зато у Ксавье с мыслительным процессом всё в полном порядке — за прошедшие восемь минут он употребил с десяток различных эпитетов, характеризующих её как крайне неразумного человека. Это почти забавно.

Прежде Уэнсдэй и не подозревала, что у него такой обширный словарный запас.

— Если тебе наплевать на себя и на меня, подумай о нашем ребёнке! — вопит он так отчаянно, будто она режет его скальпелем без анестезии. — Может случиться всё, что угодно, как ты не понимаешь?! Нет. Категорически нет. Я — твой муж, и я запрещаю тебе ввязываться в это дело.

А вот это уже слишком.

Сам того не ведая, Торп пересекает допустимые границы, и по ледяной броне её самообладания проходит первая трещина.

Едва не скрипя зубами от неуклонно нарастающего раздражения, Аддамс медленно поднимается на ноги и упирается ладонями в стол.

— А я не спрашиваю твоего разрешения, — чеканит она с неприкрытой угрозой. В интонациях звенит металл, а взгляд угольных глаз вспыхивает холодной яростью. — И никогда больше не смей повышать на меня голос.

— Уэнсдэй… — Ксавье мгновенно осекается, выражение лица становится почти умоляющим. — Пожалуйста, прояви хоть раз в жизни благоразумие. Ты не можешь…

— Только я буду решать, что могу, а чего не могу. Уясни это раз и навсегда, — Аддамс инстинктивно сжимает руки в кулаки, и заострённые уголки ногтей до боли впиваются в ладони. — Разговор окончен.

— Нет, не окончен! — его щеки вспыхивают гневным румянцем. — Я ни за что не позволю тебе в этом участвовать. Как ты не понимаешь, что это опасно? Кстати, почему ты ничего не рассказывала мне о своём низком давлении? Почему я узнаю такую важную информацию от твоего врача, а не от тебя лично?

Oh merda. Это просто невыносимо.

Никогда прежде Торп не выказывал настолько чудовищного упрямства. Его чрезмерная эмоциональность жутко раздражает, и Уэнсдэй чувствует, как постепенно приближается к точке кипения. Чертов гормональный шторм бушует в крови, заставляя голос рационального мышления умолкнуть.

— Если ты сейчас же не заткнёшься, наш ребёнок увидит тебя только на фото. На могильном памятнике, — шипит она почище ядовитой кобры.

— Господи, ты невыносима… — Ксавье сокрушенно качает головой и запускает пальцы в волосы, взъерошивая каштановые пряди. — Я ведь боюсь за тебя… За вас обоих. Какого черта до тебя никак не дойдёт?

— Я в состоянии за себя постоять.

— В том-то и дело, что нет! — его голос снова срывается на крик. — Врач сказал, что тебе противопоказаны любые нагрузки!

— Да пошел он к черту. И ты вместе с ним, — чаша терпения переполняется, и Аддамс вдруг почти физически ощущает, как клокочущая ярость струится по венам. И вместе с тем она вдруг начинает чувствовать вину за необдуманные резкие слова.

Внезапный эмоциональный всплеск совершенно ошеломляет — она не привыкла справляться с таким обилием противоречивых чувств.

Похоже, гормоны вовсе не шутка.

Похоже, это действительно страшная вещь.

— Уэнсдэй… — Ксавье предпринимает попытку приблизиться к ней.

На его лице угадывается выражение тревоги.

Как же надоело. Сколько можно.

Расшатанный маятник душевного равновесия сиюминутно склоняется в одну сторону.

— Я сказала: пошел к черту, — решительно заявляет Аддамс, а в следующую секунду молниеносно подхватывает контейнер с отвратительной холодной лазаньей и швыряет в его сторону. Большая часть жирного томатного соуса попадает на пиджак Торпа и растекается по белой ткани уродливым оранжевым пятном.

— Блять, ты ненормальная, что ли?! — он истошно вопит и бестолково принимается тереть пиджак, но только усугубляет положение. Масляный соус капает с рукавов, пачкая светлые джинсы и белые кеды. Едва не взвыв от отчаяния, Ксавье тяжело вздыхает и наконец сдаётся. — Черт с тобой. Дома поговорим.

И поспешно покидает агентство, бурча себе под нос непечатные выражения и мстительно громко хлопнув дверью.

Уэнсдэй устало опускается в кресло, уперевшись ладонями в подлокотники.

Oh merda.

Какого черта она так легко сорвалась?

Какой ужасающий кошмар.

Нет, что бы там не говорил Торп, ей однозначно необходимо на что-то отвлекаться — иначе велик риск и впрямь оставить их будущего ребёнка без отца.

Визитка с золочёными буквами всё ещё лежит на столе прямо перед ней. Поразмыслив с минуту, Аддамс решительно тянется за телефоном.

— Лейтенант Картер, я согласна вести это дело.

Комментарий к Часть 10

Ура, мне удалось дописать главу)

На ответы к отзывам моих сил, увы, вряд ли хватит, но завтра обязательно уделю этому время.

Спасибо, что вы со мной 🖤

========== Часть 11 ==========

Комментарий к Часть 11

Саундтреки:

Garbage — The World Is Not Enough

MARUV — Black Water

Приятного чтения!

Age: 31

Ксавье дуется весь вечер.

И хотя Уэнсдэй неоднократно говорила, что подобное поведение — абсолютно неэффективный способ манипуляции, скорее даже наоборот — она слишком любит тишину, чтобы испытывать дискомфорт из-за его показного молчания… Но Торп упрямится.

Продолжает периодически замыкаться в себе, отказываясь разговаривать часами, а то и днями.

Вот и сейчас. Когда она проходит на кухню и усаживается за стол напротив него, Ксавье без единого слова пододвигает к ней тарелку с салатом и миниатюрную тёмную чашку.

Чай.

Не кофе.

Зелёный чай с тонким ароматом мяты.

И прежде чем она успевает выразить неодобрение по поводу выбора напитка, Торп решительно поднимается на ноги и покидает комнату. Благо, на этот раз дело обходится без демонстративного хлопанья дверью.

Зато на его лице явственно угадывается укоризненное выражение, а в насыщенно-зелёных глазах читается обида.

Oh merda, что за невозможный человек.

Уэнсдэй невольно вздыхает, провожая его пристальным взглядом, и принимается за еду. Но аппетита как не было, так и нет — усилием воли ей удаётся проглотить всего несколько огуречных ломтиков, густо политых бальзамическим соусом.

Аддамс откладывает вилку в сторону и устало подпирает голову рукой, накручивая на палец смоляную прядь, выбившуюся из косички.

Глядя на аккуратно нарезанные овощи, она невольно вспоминает сцену из далёкого детства.

Родители ссорились крайне редко — большую часть времени они проводили в попытках страстного взаимного каннибализма, чем вызывали у пятилетней Уэнсдэй навязчивое желание воткнуть иголки себе в глаза.

Или им. С этим вопросом она никак не могла точно определиться.

Но иногда Аддамсы всё-таки ссорились — с громкими криками, бурными ругательствами на итальянском и звоном битой посуды.

Вот и сейчас. Пока их вопли доносились из отцовского кабинета на втором этаже, Уэнсдэй безуспешно пыталась сосредоточиться на сооружении паровой гильотины. Это была уже третья по счету модель. Первые две оказались непригодными для ежедневного использования — их лезвия ловко справлялись с маленькими куклами, но постоянно застревали в шее многострадальной фарфоровой принцессы, привезённой отцом из Европы.

Но теперь Аддамс была почти уверена в успехе. Не зря же она провела столько часов в библиотеке за изучением книг по физике.

Вот только преувеличенно громкие возгласы родителей действовали на напряжённый мыслительный процесс не самым лучшим образом.

— Ты не видел Фестера столько лет, ты не можешь бросить семью и отправиться на его поиски. Это безумие, — голос матери звучал ровно, но всё равно на тон громче обычного, что свидетельствовало о крайней степени возмущения.

— Oh merda, у меня и в мыслях не было бросать вас! — сокрушался Гомес, поминутно переходя с итальянского на английский в пылу эмоций. — Но… Non posso sopportare di vivere nell’ignoranza!{?}[Я не могу жить в неведении! (итал.)] Фестер — тоже часть нашей семьи!

Отложив в сторону пружину от гильотины, Уэнсдэй мысленно повторила про себя первую фразу отца. А потом вслух, по буквам — словно пробуя на вкус новое выражение.

Oh merda. Звучит неплохо. Пожалуй, стоит запомнить на будущее.

А когда юная Аддамс зашла на кухню несколько часов спустя, то обнаружила там Мортишу — мать занималась сервировкой стола к ужину, по обыкновению не доверяя столь важное дело прислуге. Уэнсдэй решительно направилась к ящику со столовыми приборами в поисках ножа. Вчера на прогулке она обнаружила возле беседки свежий труп белки и теперь намеревалась произвести вскрытие, чтобы посмотреть, что у неё внутри.

Выбрав самый длинный и острый нож, она уже собралась уйти, но вдруг заметила, что мать ставит на стол четыре тарелки.

— Еда будет отравлена? — с живым интересом осведомилась Уэнсдэй.

— Почему ты так решила, родная? — уголки багряных губ приподнялись в обычной ничего не выражающей улыбке.

— Потому что только так я могу логически объяснить, почему ты подготовила тарелку для отца после того, как вы поругались, — Уэнсдэй едва заметно нахмурила брови. — Разве ты не злишься на него и не предвкушаешь мстительную расправу?

— Ну что ты, дорогая… — Мортиша приблизилась к дочери, не прекращая улыбаться, и провела длинным ногтем по её бледной скуле. — Я подготовила для него тарелку, потому что мне важен его комфорт, несмотря ни на что. От того, что я злюсь, я не перестаю его любить… Ты обязательно поймёшь меня, когда вырастешь, встретишь своего человека и полюбишь его так сильно, что это станет главным смыслом твоего существования.

— Я никогда никого не полюблю, — уверенно возразила юная Аддамс и поспешно покинула столовую, прижимая к груди огромный нож.

Но она ошиблась.

Иррациональное чувство поработило разум катастрофически быстро.

И эта нелогичная привычка Ксавье — готовить ужин на двоих, несмотря ни на что — только усугубляла ситуацию.

Но его недопустимые слова продолжали звенеть в голове эхом, не позволяя смягчиться.

Какого черта он вообще решил, что имеет право что-либо запрещать? Обручальное кольцо и официальный документ о заключении брака не делают её личной собственностью Торпа.

Нет, она не станет извиняться.

Не доставит ему такого удовольствия.

Пусть дуется сколько хочет, пусть отказывается разговаривать хоть целую вечность — Уэнсдэй легко найдёт, чем себя занять и без него.

Решено. Оставив на столе практически нетронутый салат, она поднимается на ноги и решительно направляется на второй этаж. Проходя через гостиную к широкой лестнице, она краем глаза улавливает силуэт мужа — Ксавье сидит на диване, вытянув ноги на низкий журнальный столик, и медленно перелистывает страницы книги. Кажется, это «Цветы зла» Бодлера. Ну конечно, иначе и быть не могло.

Изранен тот, кто раз прильнул к моей груди,

Но ей дано зажечь в поэте жар любви…{?}[Цитаты из стихотворения «Красота» Бодлера.]

Вполне в его стиле — драматично до отвращения. Аддамс никогда не была склонна к излишней поэтичности, а вот Торп — да.

Одно время он и сам пытался писать стихи.

Посвящал, разумеется, ей. Словно великого множества портретов было недостаточно.

Но Уэнсдэй лиричного рвения не оценила — раскритиковала в пух и прах вычурные эпитеты, отдающие тошнотворным романтизмом.

Она вообще довольно часто его критиковала.

Возможно, даже слишком часто.

Оказавшись в спальне, она быстро сбрасывает одежду и устремляется в ванную. Прохладные струи воды дарят расслабляющее умиротворение — несмотря на ранний час, её начинает клонить в сон.

Очередное неприятное следствие её положения.

Уменьшив температуру воды практически до ледяной, Уэнсдэй позволяет себе постоять под душем немного дольше обычного, после чего облачается в пижаму и забирается под одеяло.

Но заснуть не удаётся.

Промаявшись в бесплодных попытках с полчаса, она снова поднимается на ноги и усаживается за письменный стол. Вставляет в печатную машинку чистый лист и заносит руку над блестящими круглыми клавишами. Настенные часы тикают преувеличенно громко, отсчитывая минуты, а затем и десятки минут, но Аддамс не удаётся написать ни слова.

Тяжелые мысли лениво ворочаются в голове, словно склизские медузы, выброшенные на берег, но облечь их в слова совершенно не получается. С трудом набрав несколько строчек и сочтя их слабоватыми, она вытаскивает лист и, скомкав, отправляет в мусорную корзину.

Вставляет новый — и спустя пару минут его настигает участь предыдущего.

Oh merda. Уэнсдэй никогда не испытывала неудобств от вынужденного уединения — если не считать тех четырёх месяцев, что Ксавье провёл в Канаде.

Но сейчас ей… некомфортно.

Напряжение висит в воздухе звенящей гитарной струной, протянувшейся от полутёмной спальни до дивана в гостиной — настолько густое и плотное, что его можно резать ножом.

И она сдаётся.

Проклинает себя за очередное проявление слабости, но быстро спускается вниз по лестнице, даже не пытаясь совладать с бешено бьющимся сердцем. Останавливается на нижней ступеньке, держась за перила, и… замирает.

Ксавье не замечает её появления — Уэнсдэй всегда ходит совершенно бесшумно, что в начале их отношений пугало его до чёртиков.

А может быть, убедительно делает вид, что не замечает. Ей до сих пор сложно проанализировать мотивы тех или иных человеческих поступков.

Но молчание затягивается, становясь неприятно-тягостным.

— Ты не читаешь. Твои глаза не двигаются, — заявляет Аддамс спустя пару минут пристального наблюдения.

Он усмехается — едва заметно, самыми уголками губ — и самым кощунственным образом загнув уголок страницы, откладывает книгу в сторону. Уэнсдэй приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не сделать замечание по поводу этого акта вандализма.

Но рациональное мышление подсказывает, что лучше не усугублять ситуацию, иначе продолжения скандала не миновать.

Ксавье не спешит начинать диалог.

Опять упрямится.

Она машинально моргает.

Один раз, а затем и второй.

— Я не стану извиняться за лазанью, — твёрдо заявляет Уэнсдэй после непродолжительного молчания. — Тебе повезло, что это был не нож.

— О, да я счастливчик, — иронично отзывается Торп, выразительно вскидывая брови. — Может, стоит купить лотерейный билет?

— Не паясничай и не перебивай. Но… — ей приходится выдержать ещё одну томительную паузу, чтобы подобрать подходящие слова. Увы, дипломатия никогда не была её сильной стороной. — … я сожалею, что была резкой.

— Продолжай, — Ксавье склоняет голову набок, с интересом наблюдая за её жалкими потугами выжать из себя примирительную речь.

— Но ты сам виноват.

— У тебя очень… своеобразная манера извиняться, — усмешка на его губах становится чуть шире, и у Аддамс создаётся впечатление, что чертов Торп испытывает мстительное удовлетворение от её замешательства.

— И я в любом случае приму непосредственное участие в расследовании, нравится тебе это или нет, — последнюю фразу она выпаливает на одном дыхании, желая поскорее покончить с выяснением отношений.

— Я знаю, Уэнс… — он наконец становится предельно серьёзным. Опускает ноги на пол, сцепляет пальцы рук в замок и смотрит прямо ей в глаза. Так пристально, что становится дискомфортно. — Прости, я там наговорил всякого… Я не должен был. Это было ошибкой.

— Chi non fa, non falla,{?}[Цитата из поэмы Джованни Пескаторе. Дословный перевод: кто ничего не делает, не ошибается. Итальянский аналог нашей фразы, мол не ошибается только тот, кто ничего не делает.]— Уэнсдэй деланно-небрежно пожимает плечами, стараясь придать своему лицу привычное равнодушное выражение. Выходит не слишком удачно. Она снова непроизвольно моргает.

— Ты тоже не перебивай, пожалуйста. И нельзя ли использовать английский в таких важных разговорах? — Ксавье сокрушенно вздыхает. — В общем, я просто хотел сказать… Я волнуюсь за тебя. За вас обоих. Но я слишком хорошо понимаю, что значит быть женатым на Уэнсдэй Аддамс. Ты ведь в любом случае сделаешь то, что хочешь, и мои слова тебе не указ…

— Рада, что мы понимаем друг друга, — она уверенно вскидывает голову.

— Но я очень прошу тебя… Будь благоразумна. Не забывай, что теперь ты носишь под сердцем нашего ребёнка.

— Не под сердцем, а…

— Прекрати, — Торп выставляет ладонь прямо перед собой в предостерегающем жесте. — Ты прекрасно понимаешь, о чём речь. Я не переживу, если с вами что-то случится… Пообещай, что будешь предельно осторожна и не полезешь в самое пекло.

Вновь повисает молчание.

Уэнсдэй переминается с ноги на ногу.

Затем принимается сосредоточенно комкать кружево по краю пижамных шорт.

И лишь спустя несколько минут коротко, но уверенно кивает.

— Пообещай вслух, — с нажимом повторяет Ксавье.

— Обещаю, — ей удаётся произнести это дурацкое слово почти без сарказма.

Выдохнув с заметным облегчением, он откидывается на спинку дивана. Уэнсдэй с трудом подавляет настойчивое желание закатить глаза — чертов Торп прекрасно знает, что она всегда остаётся верна данному слову, и временами не стесняется этим манипулировать.

Но он прав. Как всегда прав.

И пусть Аддамс находит его извечное благоразумие чудовищно скучным, отрицать его правоту бессмысленно. Крохотное скопление клеток внутри её тела, комбинация двух наборов ДНК, их… ребёнок — крайне уязвимое существо.

И она обязана его оберегать.

Отныне и до конца жизни.

Уэнсдэй машинально кладёт руку на пока ещё плоский живот и вдруг замечает, что на губах Ксавье расцветает сияющая улыбка — ах да, она ведь впервые сделала этот неосознанный жест при нём. Такой простой, совершенно механический… и явно свойственный всем матерям под влиянием первобытных инстинктов.

— Иди ко мне, — шепчет Торп, взирая на неё с выражением блаженного восторга.

Но его глуповато-счастливый вид совсем не вызывает раздражения. Даже наоборот.

Вряд ли ей удастся стать образцовой матерью, как Энид или Мортиша… Но Ксавье однозначно будет прекрасным отцом. И не только потому, что слишком хорошо знает, каково это — расти рядом с холодным равнодушным родителем.

Просто в его сердце всегда было невыносимо много нерастраченной любви. Для неё самой такое количество всегда было… чрезмерным.

Но для их будущего ребёнка это однозначно станет лучшим исходом из всех возможных.

Аддамс в несколько шагов пересекает расстояние между ними и, забравшись с ногами на диван, кладёт голову ему на колени.

— Тебе не холодно? — Ксавье тут же тянется за аккуратно сложенным пледом и набрасывает плотную мягкую ткань на её обнаженные плечи.

Вопрос — формальность.

Ей практически никогда не бывает холодно.

А вот тепло бывает — особенно в те самые моменты, когда он бережно укрывает её пледом и заправляет за ухо смоляную прядь.

Уэнсдэй расслабленно прикрывает глаза, чувствуя, как его пальцы невесомо скользят вдоль линии позвоночника.

Поднимаются выше, поглаживая лопатки.

И плавно опускаются почти до самой поясницы.

Но лёгкие прикосновения вовсе не успокаивают. Скорее даже наоборот. Все мышцы вдруг напрягаются, а между бедер появляется приятная тянущая пульсация, нарастающая с каждой секундой. Ксавье перемещает ладонь с поясницы на талию, вскользь задевая крохотный участок обнажённой кожи и… Чёрт.

Желание вспыхивает почти сиюминутно.

Уэнсдэй не успевает удивиться столь острой реакции собственного тела на давно привычные, совсем невинные прикосновения — с губ против воли слетает судорожный вздох.

Все нервные окончания воспламеняются, по спине проходит волна жара, концентрируясь внизу живота тугим комком. Она машинально сводит ноги вместе, внезапно ощутив, что нижнее белье становится влажным.

— Всё хорошо? — и бархатный тембр его голоса становится последней каплей.

Едва не задыхаясь от накатившего возбуждения, Уэнсдэй резко принимает сидячее положение и оборачивается к Торпу. Обводит затуманенным взглядом его острые скулы, чуть приоткрытые губы, руки с выступающими венами… Опускает глаза ниже. И вдруг явственно понимает, что отчаянно хочет ощутить его внутри себя. Прямо сейчас. Как можно скорее. Как можно глубже.

— Уэнсдэй?

Он как всегда излишне много болтает.

Аддамс резко подаётся вперед и затыкает его поцелуем.

Фейерверк чувств ошеломляет — ощущение его горячих губ запускает пульсацию между бедер. А когда руки Ксавье ложатся на её талию, притягивая максимально близко, по телу проходит волна мурашек. Сама удивляясь такой внезапно-сильной реакции, Уэнсдэй решительно перебирается к нему на колени.

Широкие ладони сминают ткань пижамы, скользят по обнаженным плечам, стягивая тонкие бретельки. Аддамс с лихорадочной поспешностью снимает с него светлую домашнюю футболку. Слегка шокированный её напором поначалу, Ксавье быстро ориентируется и перехватывает инициативу — сильнее стиснув талию, переворачивает Уэнсдэй на спину и нависает сверху, уперевшись одной рукой в подлокотник дивана.

Вторая свободная рука скользит вдоль её напряжённого тела, невесомо очерчивая пальцами каждый изгиб. Хрупкие ключицы, выступающие ребра, часто вздымающаяся грудь… И хотя прикосновения Ксавье совсем нежные, дразнящие, Уэнсдэй чувствует, как соски каменеют от интенсивности воздействия.

Как разгоняется пульс, как кровь вскипает в артериях… И шире разводит ноги, обхватывая его бедра своими.

Она дышит тяжело и быстро, снизу вверх глядя в насыщенно-зелёные глаза, заметно потемневшие от возбуждения. И сама выгибается навстречу, тянется за новым поцелуем, проводит заострёнными ногтями по его спине. Ощущение разгоряченной кожи под подушечками пальцев вызывает очередной требовательный спазм внизу живота.

Ксавье вздрагивает, когда её ногти впиваются в его спину, оставляя красноватые следы в форме полумесяцев. И тут же углубляет поцелуй — горячий язык проникает в рот, сплетаясь с её собственным. Аддамс не может сдержать приглушенного стона и прижимается бедрами ещё ближе, ощущая твердость напряжённого члена. Нижнее белье окончательно становится липким и насквозь мокрым. Она прикусывает нижнюю губу Торпа, пытаясь побудить его к более активным действиям.

Уловка срабатывает — его рука незамедлительно проникает под резинку шорт и касается нежных складочек, истекающих обжигающей влагой.

— Какая ты мокрая… — прерывисто шепчет Ксавье в приоткрытые вишневые губы.

Этот его тон… Бархатный, низкий, затрагивающий что-то первобытно-неведомое в самых потаённых глубинах души.

Разжигающий пожар желания с новой силой.

Заставляющий её лихорадочно дрожать, сходя с ума от яркости ощущений.

Два пальца скользят внутрь, вскользь задевая самое чувствительное место, и Аддамс словно прошибает мощным разрядом тока. Она инстинктивно подаётся бедрами навстречу, стремясь углубить проникновение. Ксавье двигает пальцами медленно, плавно, а его губы перемещаются на её шею — оставляют влажную дорожку вдоль неистово пульсирующей сонной артерии.

На секунду смыкаются на мочке уха.

Черт бы побрал эту эрогенную зону.

Уэнсдэй стонет громче, уже не пытаясь сдерживаться — удовольствие накатывает и отступает горячими волнами.

Каждый миллиметр тела наэлектризован.

Каждая клеточка плавится в огне наслаждения.

Обычно ей не по вкусу нежность, но сейчас… Бушующий в крови гормональный шторм многократно усиливает ощущения. Разгоряченные мышцы внутри начинают пульсировать всё сильнее с каждым плавным движением, плотно обхватывая пальцы.

Oh merda. Чистейший наркотик, самое совершенное безумие. Это опьяняет похлеще самого крепкого алкоголя.

Его распущенные каштановые волосы спадают ей на лицо — слегка щекочут, заставляя непроизвольно зажмуриться. Ксавье немного ускоряет темп, большой палец ложится на клитор, массируя круговыми движениями.

Секунда, вторая — и всё.

Уэнсдэй содрогается всем телом, выгибает спину с протяжным громким стоном, окончательно растворяясь в волнах концентрированного удовольствия.

— Ого, быстро ты, — Торп самодовольно усмехается, за что мгновенно получает удар кулаком в плечо.

Он не позволяет ей опомниться.

Осторожно вынимает пальцы, облизывает их — медленно, с наслаждением, а затем склоняется над ней и целует — глубоко, жадно, горячечно.

Аддамс чувствует на его губах собственный вкус, и это ощущение вновь воспламеняет возбуждение.

Это похоже на голод — животный, неутолимый.

Она покорно приподнимается и вытягивает руки, когда Ксавье стягивает с неё сначала топ, а затем и шорты вместе с бельём. Ненужная одежда летит на пол. Уэнсдэй решительно садится и надавливает на его плечи, принуждая Торпа откинуться на мягкую спинку дивана.

Её тонкие пальцы, до сих пор дрожащие от остаточных импульсов сокрушительного оргазма, уверенно ложатся на шнурок его спортивных штанов. Ксавье следит за её действиями затуманенными глазами — в глубине бархатной зелени пламенеют угли адского огня. Этот потемневший от желания взгляд отзывается внизу её живота настойчивой пульсацией и потоком мурашек, прошедшим от макушки до пят.

Не разрывая зрительного контакта, Уэнсдэй быстро развязывает проклятый шнурок и тянет вниз штаны, обнажая напряженный член.

— Черт… — судорожно выдыхает Торп, когда Аддамс машинально облизывает губы и перемещается на пол, устраиваясь между его бедер.

Отбросив за спину чёрный водопад распущенных волос, она обхватывает член у основания — делает несколько уверенных движений вниз и вверх, ощущая кончиками пальцев каждую выступающую венку. Ксавье с глухим стоном прикрывает глаза и рефлекторно вцепляется в мягкую обивку дивана. Его реакция дарит ощущение полной власти… и это заводит дьявольски сильно.

Уэнсдэй пододвигается и склоняется ниже, дразняще медленно проводя языком по головке.

У него вырывается очередной протяжный стон, и этот звук словно становится сигналом к действию — она приоткрывает губы и опускает голову, медленно вбирая напряжённый член почти до основания.

Пальцы Торпа запутываются в её волосах, наматывают на кулак смоляные пряди, принуждая опуститься ниже. Она невольно морщится от глубины проникновения, но не сопротивляется — только старается дышать ровнее. И машинально сводит ноги вместе, чтобы ослабить пылающее напряжение между бедер. Но возбуждение только усиливается — все мышцы внутри неистово пульсируют, отчаянно требуя новой разрядки.

Не совсем отдавая отчет в собственных действиях, Аддамс опускает свою руку вниз и прикасается к клитору. Импульсы удовольствия пронзают каждую клеточку разгоряченного тела — настолько остро и восхитительно, что пол буквально уходит из-под ног, а чувство реальности неизбежно ускользает, растворяясь в крышесносном наслаждении.

Ксавье чуть приподнимается, жадно следя за каждым её движением — и за припухшими от поцелуев губами, скользящими по члену, и за тонкими пальчиками, описывающими круги между подрагивающих бедер. А затем наклоняется вперед, решительно перехватывает её запястья и тянет на себя, принуждая подняться на ноги. Уэнсдэй чуть отстраняется, выпуская изо рта напряженный член, и усаживается сверху.

— Я люблю тебя… — лихорадочно шепчет Ксавье, покрывая россыпью поцелуев хрупкие плечи и линии ключиц.

Она не отвечает. Это слишком трудная задача. На это совершенно не хватает сил, не хватает дыхания — словно кислород догорает в лёгких с каждым новом стоном.

Уэнсдэй продолжает прикасаться к себе, надавливает чуть сильнее — обычно этого бывает недостаточно, её пальцы слишком мягкие и нежные — но не в этот раз. Когда горячие губы Торпа перемещаются на тяжело вздымающуюся грудь, а зубы на долю секунды смыкаются вокруг давно затвердевшего соска, всё её тело содрогается во второй раз.

Она успевает лишь мимолетно подумать, что в мощном выбросе гормонов, спровоцированном беременностью, определенно есть свои преимущества… Но мысль испепеляется новой вспышкой желания. Буквально рыча от невероятно сильного возбуждения, Ксавье стискивает её бедра и сам направляет член внутрь. Пульсирующие мышцы податливо расслабляются, а глубина проникновения заставляет Аддамс выгнуться в спине.

Она уже намеревается начать двигаться в излюбленном быстром темпе — но Торп сильнее сжимает её разведенные бедра, не позволяя опуститься до конца.

— Мы должны быть осторожными… — его проклятое благоразумие, как всегда, некстати.

Уэнсдэй невольно задаётся вопросом, как он может думать об осторожности в такой момент, но не может не признать, что Ксавье прав.

Но удержаться от маленькой мести она не в силах. Перемещает руки с его плеч на спину и, со всем присущим ей садизмом, издевательски медленно проводит заострёнными ногтями вдоль линии позвоночника, оставляя глубокие полосы. Местами проступают бисеринки крови.

Торп шипит сквозь зубы от резкой вспышки боли, его пальцы впиваются в её бледную кожу, оставляя на бедрах лиловые отметины — но он не теряет рассудка. Продолжает мягко, но уверенно контролировать глубину проникновения, не позволяя ей делать слишком резких движений. Аддамс хочет возразить, хочет протестовать, хочет вернуть власть над происходящим… но не может.

Каждый плавный толчок отзывается во всём теле волной жара — приятной, тягучей, нарастающей и отступающей упоительно медленно. Уэнсдэй чувствует себя совершенно безвольной, раз за разом выгибаясь навстречу трепетным касаниям.

Его жаркие губы на её извечно ледяных.

Его гипнотизирующий взгляд, погружающий в состояние блаженного транса.

Его руки на её бедрах, талии, груди… Везде.

Его парфюм — древесный, с нотками специй — окутывающий дурманящим облаком.

И совершенно безумное ощущение его твердого члена, плавно скользящего внутри её тела, вмиг ставшего таким податливым.

Невыносимая волна нежности плавит лёд.

Повинуясь внезапному порыву, Аддамс вдруг смягчается. Пальцы с заостренными ногтями, раздирающие его спину до кровавых царапин, расслабляются и невесомо обводят линии выступающих косточек вдоль позвоночника. Вишневые губы касаются скул Торпа лёгкими ласкающими поцелуями. Затем опускаются на шею — но не прикусывают до собственнических отметин, а всего лишь прижимаются к тёплой коже, под которой быстро пульсирует сонная артерия.

Ксавье улыбается и едва слышно бормочет какие-то нежные глупости — совершенно дурацкая привычка, которая почему-то не вызывает привычного раздражения.

А секундой позже вновь перехватывает инициативу — переворачивает Уэнсдэй на спину, подминая под себя. Она лишь прикрывает глаза. Сопротивляться не хочется.

Хочется раствориться в моменте.

Хочется, чтобы это не заканчивалось.

Ловко перехватив тонкие запястья, он одной рукой удерживает её руки над головой и немного ускоряет темп. Жар между раздвинутых ног с каждым новым толчком поднимается всё выше. Течёт по венам выбросом адреналина, воспламеняет нервные окончания, отключает разум.

— Прикоснись ко мне, — шепчет она почти умоляюще, в сладком полузабытье.

Ксавье подчиняется — отпускает её запястья и скользит ладонью между объятых жаром тел. Уэнсдэй непроизвольно задерживает дыхание на несколько мучительно-прекрасных секунд… А затем его пальцы ложатся на клитор, и огонь внутри вспыхивает пламенем стремительного лесного пожара. С губ срывается особенно громкий стон, и удовольствие — сокрушительное, подобное урагану последней категории — накрывает её с головой.

Она растворяется в невероятно острых ощущениях, теряя связь с реальностью, пока Ксавье делает ещё несколько глубоких плавных толчков — и кончает с её именем на губах.

— Я тоже, — шепчет она совершенно севшим голосом, чувствуя, как тёплая жидкость заполняет её изнутри.

— Что? — судя по интонации, он улыбается.

— Я не ответила тогда, в начале… Я тоже люблю тебя.

Они ещё долго лежат на диване — неудобном и слишком тесном для двоих, но такие мелочи абсолютно не волнуют ни его, ни её. Ощущение близости заставляет забыть обо всех неудобствах. Время замедляет свой ход, тянется как ириска — мягкая и сладкая.

И Аддамс отчаянно хочется, чтобы так было всегда.

Но всегда так быть не может.

Следующее утро приносит рутинную суету и ворох неотложных дел — благополучно проспав будильник, Уэнсдэй носится по дому стремительным вихрем. Чертов Картер назначил общий сбор в участке в безбожные восемь тридцать утра. Она едва успевает принять душ и накинуть первое попавшееся платье, а по дороге в полицию — получить несколько новых штрафов за превышение скорости.

Косички сегодня не входили в приоритеты — отнимали непозволительно много драгоценного времени — поэтому пришлось ограничиться высоким хвостом.

А ещё она не успела принять спасительную двойную дозу кофеина, и оттого настроение упорно стремится к нулевой отметке.

— Праздник какой-то? — иронично поддевает инспектор Шепард, недвусмысленно намекая на внешний вид Аддамс, когда она усаживается за стол слева от него.

— Просто заткнись, — Уэнсдэй даже не пытается скрыть крайней степени раздражения.

Впрочем, опоздала не только она.

Ещё пара-тройка офицеров, имен которых она почти не помнит, просачиваются в кабинет, сонно зевая и потирая осоловевшие глаза.

Омерзительно бодрым выглядит лишь лейтенант Картер, прикрепляя к большой карте штатов фотографии жертв и разноцветные стикеры с описаниями преступлений. А затем отступает на несколько шагов назад, внимательно осматривая результат собственных действий.

Аддамс машинально моргает, пытаясь сосредоточиться на предоставленной информации. Шестерёнки в голове постепенно начинают вращаться, улавливая несколько закономерностей — убийства всегда происходят в неблагополучных районах, жертвами становятся молодые одинокие женщины… И маньяк словно продвигается с запада на восток.

Увлеченная мыслительным процессом, она не сразу замечает, что Картер подходит ближе.

— Это вам, Уэнсдэй, — лейтенант вдруг ставит на стол перед ней крафтовый стаканчик, источающий насыщенный кофейный аромат.

Аддамс резко вскидывает голову, впившись в него холодным немигающим взором.

Остальные полицейские недоуменно переглядываются.

— Тройная порция эспрессо. Уточнил у инспектора, что вы предпочитаете… — зачем-то поясняет Картер, слегка улыбаясь самыми уголками губ. Очевидно, на её лице явственно читается весь спектр негативных эмоций, потому что мгновением позже лейтенант виновато пожимает плечами и добавляет. — Маленькая компенсация за ранний подъем.

— В этой комнате ещё пять человек, которые были вынуждены рано встать по вашей милости, — саркастически изрекает Уэнсдэй, надменно изогнув бровь. — Предлагаете нам пить по очереди?

Копы начинают тихонько посмеиваться, взирая на разыгравшуюся сцену с нескрываемым любопытством. Шепард и вовсе присвистывает, предвкушая как минимум кровавую расправу.

Но лейтенант сохраняет тотальную невозмутимость.

— В этой комнате всего одна красивая девушка, которую я хотел бы немного порадовать, — вдруг выдаёт он решительным тоном.

— Вы плохой детектив, лейтенант Картер, — голос Аддамс буквально сочится ядом. — Теперь я не удивлена, что серия убийств так и осталась нераскрытой.

— Простите, не совсем понимаю… — и хотя его голос звучит наигранно-робко, во взгляде тёмных глаз отчётливо угадывается железная уверенность в себе.

Вместо ответа Уэнсдэй молча вскидывает средний палец левой руки.

— Ой. Не тот, — и мгновенно меняет палец на безымянный, на котором красуется тонкий ободок обручального кольца. Полицейские как по команде взрываются дружным хохотом, Шепард и вовсе прячет лицо в ладонях, содрогаясь в приступе беззвучного смеха. Самоуверенность на лице Картера медленно гаснет, сменяясь растерянностью, но Аддамс не намерена останавливаться на достигнутом. Выдержав театральную паузу, она добавляет. — А если гормоны отшибают вам мозги и мешают ходу расследования, советую прибегнуть к кастрации. Могу оказать прямое содействие, кстати.

Заметно скрипнув зубами и заливаясь краской до самых ушей, лейтенант поспешно возвращается к карте под злорадные смешки полицейских.

Уэнсдэй победно вскидывает голову.

Туше.

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Саундтрек:

Our Last Night — Skyfall

Приятного чтения!

Age: 31

Сидя за столом и с наслаждением потягивая карамельный латте с горкой взбитых сливок, Ксавье пролистывает на телефоне многочисленные уведомления с поздравлениями. Не то чтобы он не любит свой день рождения — по крайней мере, он лишен присущей многим в этот день склонности к рефлексии — но всё равно считает этот праздник излишне переоценённым.

Возможно, причина кроется в тягостных воспоминаниях из детства — мать умерла за две недели до его одиннадцатилетия, и с тех пор эти даты оказались неразрывно связаны. А ещё вместе с безвременным уходом миссис Торп из жизни маленького Ксавье ушла та самая волшебная атмосфера праздника — аромат булочек с корицей, шуршание упаковки подарочных коробок, тонкий запах зажжённых на торте свечек. Атмосфера настоящей семьи, членам которой совсем не в тягость находиться в одном доме.

Поначалу отец в своей сухой и равнодушной манере пытался устраивать дни рождения наследника, больше напоминающие пафосные светские рауты с обилием незнакомых людей, которых Ксавье вовсе не желал видеть. Но спустя пару лет ушло и это — Винсент стал ограничиваться холодным «Поздравляю» и переводом особенно солидной суммы на банковскую карту.

А возможно, сказалось мрачное влияние Уэнсдэй, с явным усилием выдавливающей «Теперь ты на шаг ближе к смерти, радуйся» и преподносящей очередной жуткий подарок вроде набора кистей с ручками из настоящих человеческих костей. О происхождении остальных деталей он даже не рисковал спрашивать — бурная фантазия подсовывала леденящие душу мысли, что это вполне могут быть волосы, срезанные с трупов младенцев.

А может, и что похуже.

Лучше оставаться в блаженном неведении.

Но с появлением мрачной девочки с косичками потерянная атмосфера неожиданно вернулась.

Парадоксально, но Уэнсдэй, целиком и полностью состоящая из чёрно-белой палитры, заставила его жизнь заиграть новыми красками.

И семья у них получилась самой настоящей, действительно счастливой. И хотя Аддамс с завидным постоянством приводила всё его творческое окружение в ужас — и своими эксцентричными выходками, и своими ядовитыми высказываниями, и своим внешним видом, варьирующимся в зависимости от настроения от готически-пугающего до откровенно-вызывающего — но Ксавье ни на секунду не сомневался, что сорвал джек-пот в казино жизни.

А теперь у них будет ребёнок — плоть от плоти, кровь от крови, живое воплощение их любви.

О большем счастье он и помыслить не мог.

И пусть последние три месяца Уэнсдэй изводила его многочисленными упреками по поводу и без, он ни на секунду не обижался.

Да и можно ли было на неё обижаться?

Даже в моменты неуемного гнева она оставалась такой красивой, желанной… Такой родной и необходимой, что Ксавье был готов терпеть любые вспышки ярости.

А терпеть приходилось немало.

Последние несколько дней она ходила мрачнее тучи и с завидным постоянством ругала какого-то Картера и весь полицейский штат на чём свет стоит — неделю назад произошло очередное убийство с похожим почерком.

Уэнсдэй пропадала в агентстве дотемна, даже тащила домой заляпанные кровью улики — и перебирала их часами, пытаясь вызвать видение, которое могло бы предсказать дальнейшие намерения убийцы.

Но все попытки оказывались тщетны.

То ли из-за сбитого гормонального фона, то ли из-за излишнего переутомления, но ей никак не удавалось взять под контроль собственные сверхспособности.

И чокнутый маньяк совершил новое преступление — жестоко расправился с молоденькой медсестрой где-то в Куинсе.

Провалы на работе всегда выбивали её из колеи. И хотя на красивом бесстрастном лице не читалось ни единой эмоции, Ксавье знал, что она достаточно тяжело переживает собственные неудачи — каким-то неведомым внутренним чутьём научился подмечать даже незначительные перемены в её настроении.

Да и сегодняшний день не задаётся с самого начала — промучавшись в приступе токсикоза с семи утра, Аддамс забивается в угол дивана с бутылкой минералки и одним взглядом пресекает любые попытки к ней подступиться.

— Может быть, сходим сегодня поужинать в «Ле Бернардин»? — решается спросить Ксавье спустя полчаса молчания, наконец отложив в сторону телефон. — Отпразднуем вместе? Или можем выбрать другую кухню. Ну… от которой тебя не тошнит.

— Меня тошнит от всего. И особенно — от твоей бесконечной болтовни, — хмуро огрызается Уэнсдэй, положив подбородок на острые коленки. Очевидно, такая длинная фраза отзывается новым приступом дурноты, потому что она на секунду зажмуривается, но тут же вновь распахивает угольно-чёрные глаза.

— Как хочешь, — он пожимает плечами, зная, что проще сдвинуть с места Эверест, нежели заставить жену делать то, чего она не хочет. — Тогда останемся дома и посмотрим «Кошмар на улице Вязов»? Или «Техасскую резню бензопилой»?

— Я не хочу смотреть твои идиотские неправдоподобные фильмы, — упрямится Уэнсдэй и закатывает глаза, недвусмысленно демонстрируя своё отношение к происходящему.

— Ладно. А что хочешь?

— Чтобы ты заткнулся.

— Понял.

Уже традиционный обмен любезностями благополучно завершён — допив остатки латте, Торп быстро оставляет чашку в раковине и уже намеревается покинуть столовую, чтобы предотвратить возможное покушение на убийство.

Но тут же останавливается, напоровшись на особенно колючий взгляд Аддамс.

— Что-нибудь ещё хочешь? — безошибочно угадывает он.

— Помой кружку. Она омерзительно пахнет, — шипит она и брезгливо кривит вишневые губы.

— Уэнсдэй, она ничем не пахнет, — Ксавье не может сдержать лёгкой усмешки, которая явно ещё больше усиливает её раздражение.

— Она. Пахнет. Омерзительно, — ядовито чеканит Уэнсдэй, выделяя каждое слово.

Тонкие пальчики с силой сжимают бутылку минералки — прозрачный пластик жалобно трещит. Торпу совсем не хочется, чтобы эти пальцы секунду спустя сомкнулись на его горле, поэтому он покорно возвращается к раковине и быстро споласкивает злополучную чашку.

— Пойдём в гостиную? — предлагает Ксавье, хотя уже заранее знает, что ответ будет отрицательным.

И верно — Аддамс мотает головой и в очередной раз закатывает глаза, всем своим видом демонстрируя, что его общество сейчас — крайне раздражающий фактор. В такие моменты трогать её лишний раз не то что неблагоразумно, а попросту опасно для жизни, поэтому Ксавье предпочитает покинуть столовую в одиночку.

Удобно устроившись на диване, он включает фоном телевизор и открывает макбук. В феврале в канадской галерее состоится выставка, посвящённая молодым художникам-импрессионистам, и в связи с этим знаменательным событием работы выше крыши. Дела неуклонно идут в гору, и это не может не радовать.

А спустя минут тридцать на пороге гостиной появляется Аддамс с небольшой коробкой в руках — судя по относительно равнодушному выражению лица, она сменила гнев на милость.

Усевшись на противоположный конец дивана, она снимает крышку с коробки и извлекает наружу несколько предметов — светлую дамскую сумочку с оторванным ремешком, небольшую чашку с отколотым краем и кулон на тонкой серебряной цепочке. Очередные улики, позаимствованные с места преступления.

Потерев ладони между собой, Уэнсдэй осторожно берёт в руку кулон в форме полумесяца и напряжённо хмурит брови. Ксавье следит за её действиями краем глаза, стараясь печатать потише. Но ничего не происходит.

На лице Аддамс появляется выражение крайней досады — вишневые губы едва заметно поджимаются, лоб пересекает крохотная морщинка. Через несколько секунд бесплодных попыток она тяжело вздыхает и забрасывает кулон на дно коробки, стоящей у ног. Принимается за сумочку, но спустя пару минут и другая улика отправляется на прежнее место.

— Уэнсдэй… — он отставляет макбук на журнальный столик и, придвинувшись ближе к жене, осторожно кладёт руку на её колено. — Может, не стоит так перенапрягаться? Если теория верна, и ваш убийца выходит на охоту раз в три месяца, время ещё есть.

— Не лезь. Ты ни в черта в этом не понимаешь, — Аддамс раздраженно дёргает ногой, сбрасывая его ладонь.

— Зато я понимаю в видениях, — резонно возражает Ксавье, пытаясь воззвать к её благоразумию. — Не забывай, кто мой отец.

Уже пару месяцев в его голове назревала любопытная теория. Торп прошерстил немало сайтов, но никаких научных подтверждений найти не удалось — как ни странно, способность заглядывать в будущее и в прошлое оказалась достаточно редким и малоизученным даром. Впрочем, можно ли говорить о науке, когда речь идёт о настолько парадоксальных вещах?

— Послушай… — он пододвигается ещё ближе, заглядывая в бесстрастное лицо Уэнсдэй. — Что, если твои способности сродни радиоволнам?

Аддамс не выказывает ни малейшего интереса к озвученной информации. Но и не спешит возражать, что побуждает Ксавье продолжить.

— Допустим, твой мозг принимает сигналы в определённом диапазоне… Но допустим, аналогичные способности унаследовал и наш ребёнок, — он осторожно кладёт ладонь на её едва выступающий живот, скрытый тканью просторной чёрной футболки. — Вот только у него это работает на совершенно иной частоте, глушащей ту, что нужна тебе.

— С каких пор ты увлёкся физикой? — Уэнсдэй выгибает смоляную бровь, глядя на Торпа с нескрываемым скептицизмом. — И чтобы ты знал, для глушения радиочастот применяются совершенно иные механизмы.

— Вряд ли экстрасенсорные способности можно привязать к классическим законам физики. Я думаю, стоит поговорить с кем-то, кто…

Ксавье не успевает закончить мысль — раздаётся громкий стук в дверь.

Они синхронно переглядываются.

— Я убью тебя, — сердито заявляет Аддамс, впившись в него ледяным немигающим взглядом. — Какого черта ты пригласил гостей, не спросив моего мнения?

— Я никого не приглашал.

— Тогда сделаем вид, что нас нет дома, — и Уэнсдэй возвращается к уликам, принимаясь сосредоточенно крутить в руках чашку с коричневатыми разводами от кофе.

Но игнорировать непрошеных визитёров не получается — стук становится всё настойчивее и громче. В течение пары минут Ксавье честно пытается вернуться к работе, но в итоге сдаётся и поднимается на ноги.

— Давай хотя бы посмотрим, кто там, — и не дожидаясь возражений, решительно направляется к прихожую.

Судя по едва слышному шороху за спиной, Уэнсдэй вяло плетётся следом.

Остановившись возле экрана домофона, он нажимает на кнопку камеры видеонаблюдения — и когда на дисплее появляется картинка, у Аддамс вырывается вздох негодования.

За дверью стоит все её семейство в полном составе.

Гомес в неизменном торжественном костюме в мелкую полоску, Мортиша в очередном шикарном платье — родители Уэнсдэй всегда выглядят так, будто в любую минуту может начаться как минимум королевский приём.

За ними возвышается фигура угрюмого Ларча, а по левую руку мнётся Пагсли в компании какой-то миловидной блондинки, цепляющейся за его локоть. Ну и конечно же, на плече младшего Аддамса гордо восседает Вещь.

Для полноты картины не хватает только дяди Фестера, но, по последним известиям, его снова посадили в тюрьму, на этот раз — где-то в Юго-Восточной Азии.

— Мой маленький скорпиончик, мы знаем, что вы дома… — громко произносит отец Уэнсдэй, занося руку для нового стука.

— Не открывай, — она предостерегающе хватается за запястье Торпа, не позволяя повернуть язычок дверного замка.

— Это глупо, Уэнс… — Ксавье осторожно вынимает руку из железного захвата тонких бледных пальчиков. — И невежливо. Они ведь проделали путь из Нью-Джерси. Мы и так проигнорировали приглашения на день благодарения и Рождество… Нельзя так открещиваться от собственной семьи.

Уэнсдэй недовольно морщится.

Ксавье прекрасно знает, в чём кроется истинная причина её негостеприимности — три месяца назад она взяла с него обещание даже под страхом смерти не рассказывать никому о скором прибавлении в семье.

До сегодняшнего дня им удавалось держать всё в секрете. Но всё тайное рано или поздно становится явным — и похоже, момент истины настал.

На лице Аддамс читается совершенно несвойственное ей выражение. Полнейшая растерянность с нотками паники. Она машинально одёргивает длинную чёрную футболку и отступает на пару шагов назад, взирая на дверь с таким опасением, словно за ней кроется смертельная опасность.

— Не нервничай раньше времени. Может, они и не заметят… — Ксавье ловит её за руку и переплетает тоненькие пальчики по своими. Удивительно, но Уэнсдэй совсем не возражает, даже напротив — стискивает его ладонь с такой силой, что становится немного больно.

— Ладно. Открывай, — кивает она, сделав глубокий вдох, словно перед решающим шагом в пропасть.

Он и сам немного волнуется, но всеми силами старается держать лицо, чтобы ничем не выдать внезапно накатившего смятения. И мгновением позже поворачивает язычок замка, отрезая последние пути к отступлению.

— Сюрприз! — восторженно вопит Пагсли, но тут же умолкает, не получив поддержки — остальные Аддамсы не спешат присоединяться к бурному ликованию. Зато блондинка рядом с ним ослепительно улыбается и хлопает в ладоши. Уэнсдэй мгновенно одаривает её самым уничижительным взглядом, но девушка даже этого не замечает, целиком и полностью сосредоточив своё внимание на Пагсли.

— Моя грозовая тучка! — Гомес решительно переступает порог. — Дорогой зять!

Дальше всё происходит по обычному сценарию, который Ксавье наблюдал уже десятки раз — мистер Аддамс направляется к дочери с широко раскрытыми объятиями, но та ловко уворачивается. Багряные губы Мортиши озаряет коронная плотоядная улыбка, Ларч мычит что-то нечленораздельное — вероятно, таким образом он озвучивает приветствие. Единственным нестандартным элементом в давно привычной системе является спутница Пагсли — на фоне мрачного семейства она выглядит, словно неуместное яркое пятно. А её наряд, состоящий из простой белой толстовки и джинсового комбинезона, ещё больше усиливает странный контраст.

— Здравствуйте, — Ксавье решает взять на себя роль гостеприимного хозяина, пока Уэнсдэй пребывает в растерянности, граничащей с раздражением. — Какая приятная неожиданность… Но мы очень рады вас видеть.

— Вы совсем нас не навещаете, — укоризненно произносит Гомес, поправляя и без того идеальный узел на галстуке. — Поэтому мы решили нанести визит самостоятельно. Тем более, и повод есть. Наш дорогой зять теперь на шаг ближе к смерти, что может быть прекраснее?

— Да, спасибо, — и хотя у Торпа несколько иные представления о прекрасном, он уже давным давно привык к своеобразной манере общения старших Аддамсов. — Простите, у нас немного не прибрано…

— Потому что мы не ждали гостей, — сквозь зубы бросает Уэнсдэй, смерив родителей немигающим взглядом угольных глаз.

— Но это не значит, что мы не рады, — поспешно вворачивает Ксавье, упорно стараясь разрядить обстановку. — Пожалуйста, проходите и располагайтесь.

Аддамсы не обращают никакого внимания на суровый тон дочери, словно и вовсе не услышали её резкую реплику. Мортиша степенно проходит в гостиную, шурша шлейфом длинного платья и устраивается в кресле с таким видом, будто восседает на троне. Остальные члены семейства следуют её примеру — Гомес занимает кресло напротив супруги, Пагсли и миловидная блондинка располагаются на диване. Вещь проворно спрыгивает с плеча младшего Аддамса и, перебравшись на журнальный столик, принимается переключать каналы на телевизионном пульте. Кадры новостей сменяются ярким музыкальным клипом, а затем — старым чёрно-белым фильмом.

С места не двигаются только Ларч, замерший, будто бездушное каменное изваяние, и Уэнсдэй, которая недовольно скрещивает руки на груди.

Ксавье склоняется к ней, слегка приобняв за талию — ободряюще и одновременно ненавязчиво, почти невесомо.

— Да ладно тебе, не дуйся… Они же скучали, — он понижает голос до шепота. — Это ведь всего на один вечер.

Скрипнув зубами от раздражения, Аддамс проходит в гостиную и останавливается за спинкой дивана, уже в который раз одергивая футболку — благо, просторная одежда позволяет скрыть очертания заметно округлившегося живота. И хотя Мортиша то и дело поглядывает на дочь со странным интересом, но всё же предпочитает хранить молчание.

— Чуть не забыл представить вам свою спутницу… — гордо изрекает Пагсли, взяв за руку сияющую блондинку. — Это Элла, моя невеста.

— Уже пятая по счёту, — вставляет Гомес, ехидно ухмыльнувшись.

Ксавье бросает на девушку короткий недоуменный взгляд, ожидая реакции на столь неоднозначную реплику, но Элла продолжает безмятежно улыбаться.

— Она из Швеции, студентка по обмену, — поясняет старший Аддамс, кивнув будущей невестке. — Не понимает ни слова по-английски. In nome della morte,{?}[Во имя смерти (итал.)] каким наивным порой бывает очарование юности…

— Ты знаешь шведский? — немало удивлённый Торп переводит взгляд на чертовски довольного Пагсли.

— Нет, зачем? — тот небрежно пожимает плечами и обнимает девушку за талию. Блондинка льнёт к его плечу, прижимаясь намного ближе, чем того требуют рамки приличия. Уэнсдэй со вздохом закатывает глаза.

— Я закажу еду, — не зная, куда себя деть и оттого ощущая чудовищную неловкость, Ксавье обходит диван и склоняется за телефоном.

— Не стоит, дорогой, — Мортиша останавливает его предостерегающим жестом, взмахнув широким рукавом бархатного платья. — Мы всё предусмотрели и привезли угощения с собой. Ларч, будь добр.

Молчаливый дворецкий, кажется, только этого и ждал — он мгновенно скрывается за дверью. Следующие несколько минут проходят в напряжённом молчании. Гомес и Мортиша пожирают друг друга взглядами, полными бесконечного обожания, Пагсли и Элла сливаются в продолжительном страстном поцелуе. Уэнсдэй кривит губы в гримасе отвращения и впивается ногтями в спинку дивана с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Ксавье неловко переминается с ноги на ногу, чувствуя, как на щеках против воли вспыхивает румянец. Поразительно, каким образом в семье Аддамсов, привыкших демонстрировать свои чувства настолько откровенно, могла родиться совершенно скупая на эмоции дочь. Необъяснимый парадокс.

Наконец дверь распахивается снова.

Внутренне Ксавье был готов увидеть что угодно, но точно не такое — Ларч осторожно вкатывает в гостиную столик на колёсиках, заставленный множеством блюд, накрытых клошами из нержавеющей стали. Мортиша подаёт знак рукой, и дворецкий начинает поочередно снимать крышки с тарелок.

— К сожалению, бабушка Юдора не смогла приехать, но оказала нам огромную честь и самостоятельно приготовила блюда для праздничного стола, — величественно изрекает мать Уэнсдэй. — Индейка Вермонт с фирменным соусом. Тыквенный пирог с патокой. Шницели из телятины…

— Моя мать сама заколола молодого бычка, — ловко вворачивает Гомес. — Крови было немерено. Уэнсди была бы в восторге от такого зрелища.

Но «Уэнсди» вовсе не выглядит восторженной — по мере того, как гостиную заполняют ароматы самой разнообразной еды, её лицо становится всё бледнее. Похоже, отступивший было приступ токсикоза накатывает с новой силой. Она несколько раз моргает, что не может укрыться от пристального взгляда родителей.

— А это что? — Ксавье пытается переключить внимание на себя и наугад тычет пальцем в первую попавшуюся банку.

— А это деликатес прямиком с родины нашей драгоценной Эллы. Это… — Гомес недоумённо взирает на мутно-серое содержимое. — Пагсли, а что это?

— Сюрстрёмминг, — гордо заявляет младший Аддамс и, потянувшись к банке, решительно откручивает крышку. По комнате мгновенно распространяется отвратительная гнилостная вонь. — Консервированная квашеная сельдь.

А вот это уже слишком — Ксавье понимает это ещё за секунду до того, как Уэнсдэй зажимает рот рукой и бегом устремляется в ванную.

Да что там говорить. Ему и самому становится до тошноты дурно от мерзкого запаха и вида гниющей рыбы, которая явно умерла своей смертью и разлагалась как минимум неделю, прежде чем шведские кулинары засунули её в банку и торжественно окрестили деликатесом.

— Что это с ней? — Пагсли провожает сестру недоумевающим взглядом.

— Эм… Пищевое отравление, — поспешно выдаёт Ксавье, с трудом подавив рвотный позыв. И быстро осмотрев стол, добавляет. — Индейка несвежая попалась.

— О, бедняжка… — Мортиша сокрушенно качает головой. — Дорогой, у тебя такие любопытные наручные часы. Позволь взглянуть поближе?

— Но это самый обычный Ролекс… — немало удивлённый таким неожиданным вопросом, Ксавье всё же протягивает руку миссис Аддамс.

И лишь когда цепкие пальцы с длинными чёрными ногтями крепко обхватывают его запястье, а голова Мортиши слегка запрокидывается назад, Торп запоздало вспоминает, от кого его жена унаследовала свой дар. Вот черт. Надо же было попасться на такую простую уловку.

Женщина отпускает его руку спустя несколько секунд, и на тёмно-бордовых губах медленно расцветает слегка плотоядная улыбка.

— Caro mia, что с нашей тучкой? — тут же встревоженно спрашивает Гомес, заглядывая в лицо супруги. — Неужели что-то серьёзное?

— О нет, тьма очей моих. Совсем напротив. Ты скоро станешь дедушкой.

Проклятье. На долю секунды повисает звенящая тишина.

А затем по гостиной проносится изумлённый вздох сразу нескольких людей.

Лицо мистера Аддамса ошеломлённо вытягивается, Пагсли резко отрывается от своей возлюбленной, взирая на родственников с приоткрытым ртом, и даже молчаливый Ларч переводит на Мортишу удивлённый взгляд.

Но мать Уэнсдэй вовсе не выглядит шокированной — и Ксавье невольно вспоминает сцену из далёкой юности, когда старшие Аддамсы во время родительских выходных застали их за совершенно непотребным занятием. Кажется, Мортиша заранее знала правду — и тогда, и сейчас.

— Ооо… — Гомес прокашливается, чтобы вновь обрести дар речи. — И какой срок?

— Почти восемнадцать недель, — сообщает Торп, чётко осознавая, что отступать уже некуда.

— Ооо… — повторяет отец Уэнсдэй, растерянно хлопая глазами. Похоже, на другие реплики он сейчас абсолютно неспособен.

Вновь воцаряется молчание.

Одна только Элла, не понимающая происходящего из-за языкового барьера, продолжает безмятежно улыбаться и поглаживать притихшего Пагсли по плечу.

Неизвестно, сколько бы продолжалась немая сцена, но через пару минут в гостиную возвращается Уэнсдэй — и все присутствующие, как по команде, оборачиваются в её сторону. На осознание катастрофы у неё уходит всего несколько секунд, после чего на мертвецки бледных щеках вспыхивает гневный румянец.

— Ты им рассказал, — это вовсе не вопрос. В голосе звенит сталь, а угольные глаза недобро сверкают.

— Нет… — поспешно выдаёт Ксавье, почти физически ощущая исходящую от жены угрозу. — То есть да, но всё не совсем так. Послушай, Уэнсдэй…

Но Аддамс не даёт ему договорить.

Раздражённо мотнув головой, она резко разворачивается и быстрым шагом поднимается по лестнице. Глядя на её стремительно удаляющуюся тонкую фигурку, Торп невольно ощущает укол вины. Проклятье. Нечего и думать, чтобы пытаться с ней поговорить — несколько дней обиженного молчания гарантированы. Но попробовать стоит.

Он уже делает несколько неуверенных шагов в сторону лестницы, но Мортиша оказывается быстрее — поднявшись с кресла, она решительно направляется вслед за дочерью.

— Не надо, сынок, — Гомес останавливает его предостерегающим взмахом руки. — Это женский разговор. Ни одному мужчине не постигнуть великого таинства материнства. Лучше давай выпьем. Принеси-ка мне бурбон с двумя кубиками льда.

Поспорить с этим трудно.

Поэтому Ксавье подчиняется — сходив на кухню, наливает в рокс сто грамм медового бурбона для мистера Аддамса и немного красного сухого вина для себя.

А когда возвращается в гостиную, обнаруживает, что Пагсли, Элла и Ларч уже отсутствуют. Вещи тоже нигде не видно.

— Отправил их погулять, — заговорщически подмигивает Аддамс и кивает в сторону дивана, предлагая сесть. А потом его цепкий взгляд останавливается на бокале в руках Ксавье, и Гомес удивлённо присвистывает. — Ты женат на гадючке столько лет и не пьёшь крепкий алкоголь? Признаться, завидую твоей выдержке. Я открыл первую бутылку виски ещё до того, как Уэнсди научилась ходить.

— Ну… — Ксавье пожимает плечами, устраиваясь на диване и протягивая тестю стакан с янтарной жидкостью. — Иногда с ней правда бывает… непросто.

— Иногда? — тот скептически усмехается, разглядывая медленно тающие кубики льда.

— Наверное, всегда.

— О да… Понимаю. Это она в мать, — при упоминании супруги на лице мужчины расцветает блаженная улыбка, и Ксавье невольно думает, что у него с мистером Аддамсом гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. — Такая же упрямая и несгибаемая с самого детства.

— Только ей об этом не говорите, — Торп слегка улыбается, отчётливо представляя бурную реакцию жены на подобное сравнение.

— Ни за что. Я ещё хочу увидеть внуков. Одного не пойму — как тебе удалось её уговорить?

— Я и не уговаривал. Она сама так решила.

— Капля воды дробит камень постоянством… Звучит как тост, — глубокомысленно изрекает Гомес и вытягивает руку со стаканом. Бокалы соприкасаются с лёгким звоном. — С днём рождения, сынок. Я кошмарно рад, что Уэнсди счастлива с тобой. Всё-таки я не ошибся, ты и вправду славный парень. Впрочем, иного она бы не потерпела.

Разговаривать с Гомесом оказывается неожиданно легко — никаких неловких пауз, никаких напряжённых мыслей. И Ксавье ощущает расслабленное умиротворение — когда-то в детстве он многое готов был отдать, лишь бы его собственный отец хоть иногда проявлял подобное участие.

Но этого не случилось.

Зато Аддамсы — невероятно эксцентричные, странные даже для изгоев, порой приводящие в ужас своими традициями — стали ему настоящей семьёй.

И потому он решается задать самый волнующий вопрос, терзающий разум последние три месяца.

— Мистер Аддамс… — Ксавье делает большой глоток вина, и рубиновая жидкость оставляет во рту приятное вяжущее послевкусие. Затем задумчиво потирает переносицу и спустя минуту продолжает. — У неё проблемы с видениями. И с давлением тоже. Она совсем ничего мне не рассказывает, но я втайне связывался с её врачом… Никто не знает, есть ли тут взаимосвязь, но я волнуюсь. Не могу не думать об этом, понимаете? И это чертово расследование всё только усугубляет. А Уэнсдэй… Она и слушать ничего не желает, только и думает об этом маньяке целыми днями.

Откровение даётся легко. Тревога, томящаяся внутри так долго, наконец прорывается наружу длинным словесным потоком, будто кран с водой развернули на полную мощность.

Гомес отвечает не сразу — хмурит брови, машинально поправляет галстук и делает очередной глоток бурбона. И лишь спустя несколько минут начинает говорить.

— Как ты знаешь, дар провидения передаётся в нашей семье по женской линии… — Аддамс делает очередную продолжительную паузу, и что-то неуловимое в его тоне заставляет Ксавье напрячься. — Пагсли не унаследовал этого, в отличие от сестры. Вероятнее всего, у вас будет дочь с таким же даром.

Но известие вовсе не приносит ожидаемой радости. Отец Уэнсдэй опускает глаза в пол, явно пытаясь скрыть беспокойство — здесь точно что-то нечисто. Торп вдруг чувствует, как сердце сжимается в холодных оковах нарастающего страха, а ладони становятся липкими от пота.

— Вы что-то недоговариваете, — он пытается поймать взгляд Гомеса. — Прошу вас, скажите правду. Такое у кого-то уже было, да?

— Не стоит беспокоиться раньше времени, — слишком поспешно отзывается мужчина. — У Мортиши тоже возникали небольшие проблемы с видениями во время первой беременности, но все разрешилось благополучно. Нет никакой гарантии, что такое может повториться.

— Может повториться… что?

Гомес сокрушенно вздыхает, залпом допивает остатки бурбона и занюхивает крышкой от банки с гнилой сельдью.

— Тогда было другое время, медицина была не на уровне… — бормочет он, не отрывая сосредоточенного взгляда от собственных ботинок. — Родители Мортиши жили далеко за городом, скорая помощь приехала лишь спустя час. Вам такое не грозит, стоит ли зацикливаться на печальных событиях прошлого?

— Скажите же, что произошло, черт возьми! — голос Ксавье едва не срывается на крик, и старший Аддамс наконец сдаётся.

— У Мортиши должна была быть сестра. Но у её матери из-за неконтролируемых видений начались серьёзные проблемы со здоровьем. Кажется, на седьмом месяце случилась эклампсия…{?}[Судороги поперечных мышц, которые могут случиться во второй половине беременности, в родах и послеродовом периоде. Развитие этого состояния происходит на фоне патологических процессов, запущенных беременностью, которые приводят к поражению сосудов, почек и других жизненно важных органов.] Малышка Офелия прожила всего пару часов, а сама Донателла Фрамп умерла во время родов.

Комментарий к Часть 12

Спойлеры к новым главам, сводки с полей о датах выхода и процессе написания, иллюстрации, веселые мемы и просто ламповая атмосфера — всё это можно найти в моём телеграмм канале, посвященном творчеству 🤗

https://t.me/efemeriaaa

Подписывайтесь 🖤

========== Часть 13 ==========

Комментарий к Часть 13

Саундтрек:

Kovacs — Cheap Smell

Приятного чтения!

Age: 31

— Уэнсдэй, ты скоро? — Ксавье нетерпеливо постукивает пальцами по двери ванной комнаты. — Мы опаздываем.

— Ещё пять минут, у меня вторая стрелка не получается, — совершенно будничным тоном отзывается Аддамс.

Но это ложь.

Глаза уже давно подведены идеально ровными стрелками, а губы подкрашены тёмно-алой помадой — и выиграть немного времени ей нужно для совсем другой цели.

Бросив короткий взгляд в сторону запертой двери, Уэнсдэй прислушивается — из коридора доносятся удаляющиеся шаги — а когда звук окончательно стихает, она достаёт из сумочки очередную улику. Маленькую заколку-краб, принадлежащую недавно убитой медсестре из Куинса. Прошлым утром инспектор Шепард привёз в агентство целую коробку вещей, которые были надеты на погибшей в момент смерти.

Чуть больше месяца назад, сразу после отъезда родителей, Ксавье устроил очередной разбор полётов и практически умолял её больше не пытаться вызвать видения.

Черт бы побрал отца, которого угораздило сболтнуть о трагедии, случившейся в семье Фрамп без малого сорок пять лет назад.

Уэнсдэй пыталась привести совершенно резонные аргументы — это было давно, это всего лишь неудачное стечение обстоятельств, и вообще она чувствует себя абсолютно нормально, волноваться не о чем — но невыносимо упрямый Торп отказался прислушиваться к разумным доводам.

Поэтому теперь приходится действовать втайне от него. Нельзя сказать, что Аддамс когда-либо гнушалась прибегать ко лжи, будучи убеждённой, что цель оправдывает любые средства, но скрывать что-то от собственного мужа было ей вновинку.

И это оказалось весьма неприятно.

Но тяжёлые времена требовали решительных мер и не оставляли выбора.

Уэнсдэй усаживается прямо на чёрный пушистый коврик, не опасаясь помять широкие брюки — что толку беспокоиться о внешнем виде, когда большая часть гардероба не сходится на растущем животе? Одно из наиболее раздражающих следствий её положения.

Тем более, они едут в гости к Петрополусам, где вероятность сохранить одежду в первозданном виде уверенно стремится к нулю — близнецы недавно открыли для себя мир рисования, и Энид пришлось выбросить несколько своих нарядов, которые маленькие демоны избрали в качестве холстов для творчества.

Уперевшись спиной в бортик ванны, Аддамс принимается сосредоточенно крутить заколку в руках, впившись в неё пристальным немигающим взглядом. От напряжения мгновенно начинает болеть голова, но она твёрдо намерена довести задуманное до конца.

Секунда, вторая, третья.

Ничего не происходит.

Мысленно чертыхнувшись, Уэнсдэй стискивает злополучную заколку в кулаке, ощущая, как острые зубчики больно впиваются в ладонь.

И вдруг тело пронзает знакомым электрическим импульсом, словно каждый нерв становится оголённым проводом под тысячевольтным напряжением. Голова рефлекторно запрокидывается назад, и перед широко распахнутыми глазами вспыхивают туманные образы долгожданного видения.

Гулко стуча каблуками по кафелю тесной лестничной площадки, темноволосая девушка подходит к одной из дверей и вставляет в замочную скважину ключ. Оказавшись в скромно обставленной квартире, она неспешно снимает верхнюю одежду, оставляет сумочку на комоде в прихожей и проходит на кухню. Щёлкает выключателем, затем приближается к столу, на котором стоит чашка с остатками утреннего кофе. Совершенно ничего необычного, стандартный набор действий, свойственных каждому человеку после тяжёлого рабочего дня.

Видение резко обрывается.

Особенно острая вспышка боли обжигает виски, и чертова заколка выпадает из дрогнувших пальцев.

Oh merda, как же невовремя. Уэнсдэй почти уверена, что ей удалось нащупать что-то значимое — она крайне редко видела обыденные события. А значит, есть большая вероятность, что это были последние минуты жизни несчастной медсестры. Но что же произошло потом?

Стараясь игнорировать пульсирующую головную боль и нарастающее головокружение, она прикрывает глаза — яркий свет в ванной усиливает неприятные ощущения — и наощупь находит заколку.

— Уэнсдэй, всё в порядке? — Ксавье снова принимается барабанить в дверь, на этот раз куда настойчивее.

— Да. Ещё минуту, — ей приходится приложить немало усилий, чтобы голос прозвучал ровно.

Но времени практически не остаётся.

Чрезмерно внимательный Торп непременно заподозрит неладное, если уже этого не сделал.

Поразмыслив ещё немного и потратив на это несколько драгоценных секунд, Аддамс решает предпринять последнюю попытку. Если ничего не получится — плевать, можно продолжить завтра. Но разгадка призывно маячит на горизонте, и Уэнсдэй не способна так легко отказаться от перспективы продвинуться хоть на один шаг вперёд.

Мысленно досчитав до пяти, чтобы немного абстрагироваться от болезненных ощущений, она вновь крепко сжимает улику в кулаке.

И похоже, сегодня её мозгу впервые за долгое время удаётся настроиться на нужную частоту — второй раз видение приходит практически мгновенно.

Девушка сидит за столом, подобрав ноги под себя и медленно потягивая свежесваренный кофе. Телевизор, висящий на противоположной стене, транслирует какое-то глупое вечернее шоу. Громкость прибавлена почти на максимум, но через нудное бормотание ведущего вдруг отчётливо прорывается странный звук из соседней комнаты — будто на пол упало что-то тяжёлое. Но девушка вовсе не выглядит встревоженной — только лениво поворачивает голову в сторону источника шума.

— Ларри, это ты? — спрашивает она, стараясь перекричать болтовню по телевизору.

Ответом служит тишина.

Выждав несколько секунд, молоденькая медсестра осторожно поднимается на ноги и неуверенно направляется в соседнюю комнату.

Туманная, слегка расфокусированная картинка закручивается, словно монохромный калейдоскоп, из которого Уэнсдэй чудом удаётся выцепить ещё один коротенький кадр.

Истошно визжа от ужаса, девушка выставляет руку прямо перед собой, а в следующую секунду на неё обрушивается первый удар ножа.

Видение мгновенно прекращается.

Сердце истошно колотится в грудной клетке, а очертания ванной вращаются перед глазами. Аддамс машинально моргает, стараясь унять невыносимое головокружение — постепенно становится чуть легче. Но не до конца. Вдобавок под носом появляется странное ощущение горячей липкости. Уэнсдэй рефлекторно проводит тыльной стороной ладони по лицу — на руке остаётся несколько капель крови.

Плохой знак, чертовски плохой. Подобного не случалось даже в далёкие шестнадцать, когда она совершенно не умела контролировать свой дар и отключалась практически после каждого видения. Пожалуй, и впрямь стоит немного ограничить применение экстрасенсорных способностей.

Цепляясь за край раковины, Уэнсдэй не без труда поднимается на ноги.

Собственное отражение в настенном зеркале вовсе не радует. На щеках пылает несвойственный ей яркий румянец, под носом размазаны багряные разводы крови. Включив холодную воду и наспех приведя себя в относительное подобие порядка, она быстро выходит из ванной и тут же сталкивается лицом к лицу со встревоженным Торпом.

— Всё нормально? — его внимательный взгляд скользит по ней от макушки до пят, явно подмечая и раскрасневшиеся щеки, и горящие лихорадочным блеском глаза.

— Нет, я умерла, и ты видишь мой призрак, — Аддамс закатывает глаза, старательно изображая свою стандартную реакцию на его чрезмерную заботу.

— Не шути так, пожалуйста.

Oh merda, ну что за невозможный человек.

С тех пор, как отец посвятил Ксавье в трагичную семейную тайну, чертов Торп стал крайне остро реагировать на любые упоминания смерти.

Зато после его последней реплики ей не приходится прибегать к актёрским талантам — глаза закатываются сами собой.

— Ты раздражаешь, — сообщает Уэнсдэй и решительно направляется к выходу. — Поехали, мы опаздываем.

Вест-Виллидж располагается совсем рядом с верхним Ист-Сайдом — дорога занимает от силы пятнадцать минут.

Вернее, могла бы занять пятнадцать минут, если бы Ксавье в очередной раз не продемонстрировал невыносимое упрямство и не настоял, чтобы они поехали на его машине.

Непомерно огромный и неповоротливый Шевроле Тахо, не идущий ни в какое сравнение с её резвым Мазерати, уныло тащится по ярко освещённым улицам Манхэттена — разумеется, с соблюдением всех правил дорожного движения. Уэнсдэй раздражённо барабанит пальцами по кожаной обивке пассажирской двери и периодически отпускает язвительные комментарии по поводу манеры вождения Торпа.

И по поводу выбора автомобиля, характеризующего хозяина как элитарного сноба.

И по поводу скоростного режима — даже бабушка Юдора водит быстрее.

Но Ксавье непреклонен и категорически отказывается нажать на педаль газа хоть немного сильнее.

От очередного семейного скандала их спасает четырёхэтажный дом из красного кирпича, наконец показавшийся на горизонте Коммерс-стрит. Аддамс выдыхает с облегчением, да и Торп, кажется, тоже — редкий случай, когда они хоть в чём-то солидарны друг с другом.

Полтора года назад дела Петрополусов резко пошли в гору. Аяксу удалось провернуть особенно выгодную сделку, а шоу Энид начали транслировать на более популярном телеканале — и к моменту рождения третьего ребёнка им удалось приобрести ту самую квартиру из идиллических грёз Синклер.

И хотя Аддамс ни на йоту не разделяла бурных восторгов бывшей соседки, даже она не могла не признать, что дизайн пятикомнатной резиденции выглядел почти приемлемо.

Швейцар в идеально отглаженном бордовом костюме и белых атласных перчатках фальшиво улыбается во все тридцать два зуба и распахивает перед ними дверь. Ксавье суёт ему смятую десятку, отдавая дань пафосным традициям. Они проходят в вымощенный мрамором вестибюль с двумя лифтами и огромными зеркалами от пола до потолка — Вест-Виллидж насквозь пропитан тошнотворным духом роскоши.

Энид неоднократно хвасталась, что в их доме живёт как минимум две голливудские знаменитости и с десяток восходящих звёзд.

Очередная омерзительно шикарная обитель снобов, сорящих деньгами направо и налево.

Впрочем, вполне в духе Синклер, которая готова продать душу Дьяволу, лишь бы хоть немного прикоснуться к миру славы.

— Ты выглядишь усталой… — негромко замечает Ксавье, когда они входят в лифт, отделанный красным деревом. — Можем посидеть часик и поехать домой.

— Я в порядке, — твёрдо отрезает Уэнсдэй. Его беспрестанная забота изрядно действует на нервы. Невыносимо. Словно она не беременна, а смертельно больна и с минуты на минуту отойдёт в мир иной.

— Не дуйся, я же просто волнуюсь, — он нажимает на кнопку чётвертого этажа.

Аддамс бормочет под нос отборные ругательства на итальянском.

Когда двери лифта бесшумно закрываются, Торп внезапно решает зайти с другой стороны — оборачивается к ней и делает стремительный шаг вперед, вжимая Уэнсдэй в стену. Его пальцы стискивают её запястья, резко вскидывая руки на головой.

Это немного больно.

Это невероятно приятно.

И это запрещённый прием, всегда действующий безотказно.

Уэнсдэй слегка вздрагивает, чувствуя, как близость его тела мгновенно отзывается импульсом желания между бедер. Черт бы побрал гормональный шторм, вызывающий острое возбуждение от малейшего прикосновения.

Она машинально приподнимается на носочки и тянется к губам Ксавье. Насыщенно-зелёные глаза блестят, словно пламенеющие угли, древесный аромат парфюма окутывает дурманящим облаком. Oh merda.

Но всё заканчивается также стремительно, как и началось — чуть покачнувшись, лифт останавливается на последнем этаже.

Торп самодовольно усмехается и отстраняется, чем вызывает неуемное желание вогнать парочку иголок ему под ногти.

Уэнсдэй разочарованно выдыхает — требовательная пульсация внизу живота напрочь уничтожает все прочие мысли. Не совсем отдавая отчёт в собственных действиях, она хватает его за руку, пытаясь притянуть ближе к себе. Но Ксавье не двигается с места, противится её напору… Oh merda.

Наверное, она должна винить себя за подобное развратное безрассудство. Она окончательно свихнулась, если действительно хочет заняться сексом прямо здесь. Прямо сейчас.

Но отчаянная нужда и обжигающая влажность между бедер заставляют голос рационального мышления умолкнуть. Воображение, взбудораженное мощным выбросом гормонов, услужливо подсовывает самые откровенные фантазии — бесполезные, но чувственные.

Ощущение его языка во рту, на шее с неистово бьющейся жилкой, на тяжело вздымающейся груди… Везде. Грубоватые прикосновения рук, стискивающих талию и бедра до синяков. Твёрдость напряжённого члена и глубокие толчки внутри её разгорячённого тела.

— Мы опаздываем, не забывай, — улыбается Ксавье, снисходительно глядя на её призывно приоткрытые губы.

Черт бы его побрал.

У него ещё хватает наглости издеваться над ней таким изощрённым способом.

Раздраженно дёрнув плечами, Аддамс выпускает руку Торпа и первой выходит из лифта, стараясь игнорировать учащённое сердцебиение.

Энид открывает дверь после первого же звонка. Аякс стоит позади неё, широко улыбаясь и вальяжно потягивая какой-то оранжевый коктейль.

— Мы вас уже заждались… — блондинка едва не подпрыгивает на месте от переполняющих эмоций. — Скорее проходите.

Ей явно доставляет неимоверное удовольствие выступать в виде гостеприимной хозяйки роскошной резиденции. Очередное отвратительно-пафосное зрелище.

Уэнсдэй подавляет желание закатить глаза.

— Мальчики, принесите с кухни закуски и напитки. А мы пока посекретничаем, — Энид вцепляется в её локоть мёртвой хваткой и настойчиво тянет в богато обставленную гостиную. Когда они усаживаются на белый кожаный диван, словесная диарея возобновляется с новой силой. — Нам наконец-то сделали тот столик из каталога, представляешь? Матерь божья, до сих пор не могу поверить, что всё так удачно складывается! Ну да ладно, это не так важно. Лучше расскажи, как у вас дела. Малыш уже толкается? Когда следующее УЗИ?

Аддамс слушает её вполуха, равнодушно разглядывая огромный белоснежный ковёр и ярко-малиновые тапочки Синклер, небрежно брошенные рядом. Неподалёку на светлом паркете виднеется пятно от голубой акварели, явно оставленное одним из близнецов в неконтролируемом творческом порыве.

К великому облегчению, маленькие исчадия Ада в зоне видимости отсутствуют — кажется, они вместе с младшей сестрой отправились в двухдневную ссылку к родителям Энид. Или к родителям Аякса — Уэнсдэй не вполне уверена, что верно вычленила эту информацию из бесконечного потока слов.

— Вы уже присмотрели кроватку и коляску? Если нужно, я могу дать контакты отличного мебельного салона, мы заказывали там кроватку для Селены, просто невероятная красота! — Синклер пододвигается ближе, заглядывая ей в лицо так настойчиво, что начинает рябить в глазах. — А ещё неподалеку от твоего агентства проводятся замечательные курсы для будущих матерей, тебе обязательно нужно записаться!

Непрекращающаяся трескотня бывшей соседки неимоверно злит. Аддамс уже неоднократно успела пожалеть, что поддалась на уговоры проклятого Торпа и пару недель назад рассказала Энид о грядущем прибавлении. Та сначала с полчаса оглушительно визжала от радости, а уже на следующий день принялась заваливать сообщениями с бесконечными ссылками на самые разнообразные детские вещи. Уэнсдэй подобного энтузиазма ни капли не разделяла и просто-напросто игнорировала тонну звонков и смс. Кому вообще важен выбор кроватки, когда в мире существует тысяча более занимательных способов убить драгоценное время?

Например, нужно будет обязательно позвонить Шепарду и рассказать о неком Ларри. А ещё есть небольшая вероятность, что последняя жертва успела увидеть лицо убийцы перед смертью.

Пожалуй, стоит съездить в морг и попробовать вызвать новое видение.

— Уэнсдэй, ты меня совсем не слушаешь! — канючит Энид, дёргая её за рукав рубашки. — Ну так что?

— Что? — раздражённо отзывается Аддамс, стрельнув глазами в сторону неугомонной блондинки. Жаль, что взглядом нельзя убивать, иначе хладный труп подруги уже давно валялся бы посреди просторной гостиной.

— Малыш уже толкается?

Уэнсдэй отрицательно качает головой.

Ей категорически претят подобные бессмысленные разговоры о невероятном счастье материнства. Пока что так называемое «интересное положение» доставляет сплошной дискомфорт, и вряд ли хаотичное барахтанье ребёнка внутри сможет это изменить. Наверняка, ощущение не из приятных.

— Ну ничего страшного, не волнуйся, в первый раз это обычно случается позже… — заявляет Энид со знанием дела. — А кого ты больше хочешь, мальчика или девочку? Имя уже присматривали?

— Нет. Мне наплевать.

— Ну как же так? — огорчённая блондинка надувает губы. — Между прочим, как ни странно, ты относишься к тому типу женщин, которым очень идёт беременность.

— Никогда больше так не говори, — Уэнсдэй одаривает подругу очередным ледяным взглядом. И где только Торпа черти носят, когда он так нужен?

— Нет, правда! — не унимается Синклер. Она даже не может спокойно сидеть на одном месте, поминутно меняя положение конечностей. — Ты выглядишь просто чудесно, даже не поправилась ни на килограмм. После рождения близнецов мне пришлось полгода сидеть на жесткой диете и не вылезать из спортзала, чтобы привести себя в форму… Но тебе явно это не потребуется. Уверена, вы будете чудесными родителями…

Oh merda. Кажется, она никогда не заткнётся и не сменит тему. Какой ужасающий кошмар.

— Так и представляю, как вы вместе гуляете по парку с коляской… — щебечет Энид, бурно жестикулируя и явно пребывая в бешеном восторге от своих тошнотворных фантазий. — Держу пари, малыш будет твоей копией. Боже, если бы кто-то рассказал мне ещё полгода назад, что ты решишь родить ребёнка, я бы посчитала, что этому человеку самое место в сумасшедшем доме.

— Это тебе самое место в сумасшедшем доме, — не выдерживает Аддамс. — И прекрати использовать свое непомерно бурное воображение применительно к моей семье, иначе я придушу тебя голыми руками сию же секунду.

— Ладно, ладно… Тебя сейчас особенно опасно злить, — блондинка примирительно улыбается и накрывает ладонь Уэнсдэй своей. — Просто я так рада за вас, что слов нет!

— Непохоже, что у тебя нет слов.

Наконец в гостиной появляются Ксавье и Аякс — последний тащит огромный поднос, заставленный обильным количеством самого разнообразного фастфуда. Просто рай для желающих заработать эрозивный гастрит.

И хотя токсикоз наконец-то остался в прошлом, Уэнсдэй взирает на еду с откровенным омерзением.

— Картошка фри с сырным соусом — лучшее изобретение человечества! — сияющая Энид тянется к подносу и забирает коробочку с закуской. — Жаль, при детях такое не поешь.

— Сыграем во что-нибудь? — оставив еду на хвалёном дизайнерском столике, Аякс плюхается на диван рядом с женой и приобнимает её за талию.

— Валяй, — отзывается Ксавье и пытается последовать примеру друга, но Уэнсдэй решительно отстраняет его руки и отодвигается на несколько сантиметров.

Торп понуро вздыхает — черт бы побрал его тонкую душевную организацию и повышенную склонность к тактильным контактам. Но у Аддамс совершенно нет желания разбираться с чужими переживаниями. Особенно в тот момент, когда у неё самой плавятся мозги от трескотни назойливой подруги.

Пока Аякс раскладывает на столе карточки с псевдоинтеллектуальными вопросами, Энид задумчиво жуёт длинную картофельную дольку, а Ксавье то и дело бросает в сторону самой Уэнсдэй заискивающие взгляды, Аддамс погружается в размышления. Она старается сосредоточиться на расследовании, но мысли постоянно возвращаются к словам Синклер.

Вернее сказать, к одной-единственной фразе.

Имя уже присматривали?

Странно, почему она не задумалась об этом раньше. Торп как-то раз пытался поднять эту тему, но она как всегда была чудовищно занята работой и посчитала лишним заострять внимание на выборе имени. В сущности, Уэнсдэй вообще никогда особо не задумывалась о предстоящем материнстве — постоянно находились более важные и неотложные дела.

Не самое обнадеживающее осознание.

С ролью жены она справляется более чем посредственно — взглянуть хотя бы на унылое выражение лица Ксавье, как всегда огорчённого её извечной холодностью. Что, если с ребёнком будет то же самое? Сможет ли она полюбить крохотное слабое существо, пустившее корни внутри её тела?

Увы, чёткого ответа на этот вопрос нет.

— Правила же все помнят? — бестолково спрашивает Аякс, хотя они играли в квиз уже бесчисленное количество раз. — Поделимся на команды. Солнышко, ты же со мной?

— Прости, родной, я очень тебя люблю, но не хочу быть в аутсайдерах… — Синклер хихикает и мягко высвобождается из объятий мужа, пододвигаясь ближе к Уэнсдэй. — Поэтому играем девочки против мальчиков. Чур, дамы вперёд!

Энид тянется к одной из многочисленных карточек, лежащих рубашками вверх, и вслух зачитывает задание.