— Вот только я — не мои родители. И если Мадлен решила, что может безнаказанно меня обманывать, пусть теперь пеняет на себя, — она рефлекторно сжимает руки в кулаки с такой силой, что острые ногти в форме стилетов больно впиваются в ладони. Но эта слабая боль нисколько не помогает унять безудержную злость. — Клянусь, я с неё три шкуры сдеру, но заставлю…
— Уэнс. Прекрати, — Ксавье мягко, но уверенно обрывает гневную тираду супруги. — Мы оба знаем, что ты ей ничего не сделаешь.
— Неважно. Потакать ей я больше не стану, — Уэнсдэй отрицательно мотает головой. Хмурит чётко очерченные брови. Упрямится. Сопротивляется по инерции, хоть и прекрасно понимает, что громкие угрозы так и останутся словесными. — И тебе не позволю, ясно?
— Послушай… Решение есть. Мы всегда откладывали это на крайний случай. Что ж… Вполне очевидно, что сейчас именно такой случай. В своё время ты не смогла оттуда сбежать… Не сможет и она, — видно, что подобный монолог даётся ему очень нелегко, но Ксавье со свойственной ему непоколебимой решимостью перебарывает себя. — Ну а что касается этого паренька… Что он там говорил? Докажет на деле? Вот и пусть доказывает. Отсюда до Вермонта шесть часов езды, поэтому он спокойно сможет приезжать к ней на выходных. А если их отношения не выдержат расстояния в пять сотен километров, то грош цена таким отношениям.
Уэнсдэй размышляет в течение нескольких минут, тщательно взвешивая все «за» и «против» — и в итоге коротко кивает в знак молчаливого согласия. Иного выхода нет.
Что ж. Аддамсов в Неверморе не было уже почти тридцать лет — пора это исправить.