Семейные хроники Лесного царя (СИ)

Груша насуплено зыркала на него своим как никогда драконьим взором, но поклоннику хоть бы что, умилялся еще пуще.

— А что тут у вас, а? Разбойники?

Грюнфрид охнула — и мигом спряталась за рыцарем, прикрылась пыльным плащом.

Тишка обернулся на голос: кому бы не пропасть! Гоблины высыпали из кустов на дорогу, причем каждый держал в руках вместо оружия по половине обкусанного каравая, не прекращая жевать на ходу. На приветствие Светозара старейшина пояснил, взмахнув хлебом:

— Там у речки сидит какой-то мужик, грустный-прегрустный! Над костром хлеб печет, вот чудила, его ж богиня да благословит. Нас увидел, зазвал подойти, каждому в руки выдал во-от такущую буханку! Денег не спросил. И счастливого пути пожелал. Вот же люди на свете бывают чудные!

Руун Марр громко чихнул. Всё-таки купание в холодной реке даже огненному дракону здоровья не прибавит. От чихания он едва не выронил последний оставшийся у него каравай в огонь, чертыхнулся, поймав руками горячий хлеб. Марр всё никак не мог решить: здесь над костром одежду посушить, или как есть свернуть в мокрый узелок и вернуться домой, а там уж не торопясь развесить возле входа в логово, к утру высохнет. Но ведь и с гривой что-то надо делать. Подниматься в небо в мокром виде не особо хотелось — ветер всё-таки, можно окончательно замерзнуть и даже простудиться. А при простуде у него всегда жутко болело горло, с таким горлом огонь не изрыгнешь, а значит, останешься беззащитным…

От невеселых размышлений его отвлекло появление птицы. К костру подлетела сорока, опустилась на землю, прошлась взад-вперед, словно изучала следы, оставленные Полканом и Светозаром. На застывшего Рууна птица не обратила никакого внимания. И зря. Зато Марр заметил, что у сороки к ноге привязана ниткой крошечная трубочка из бересты — не иначе как футляр для записки! Руун заинтересованно хмыкнул, кашлянул. Вестница новостей подозрительно покосилась в его сторону, подпрыгнула, распахнула черно-белые крылья, намереваясь улететь… Узкая струя огня настигла бедняжку прямо на взлете. На землю рядом с костром упала обугленная птичья тушка, пахнущая жареным мясом и палёными перьями.

Руун Марр неторопливо подошел, поднял «дичь», вздохнул: ох уж это внезапное чихание! Воистину огнедышащему дракону опасно простужаться.

Чтобы птичка не сгинула зря, он решил дожарить ее, бедняжку, насадив на палочку и пристроив над костром. Чтобы послание не пропало, ему пришлось отвязать от «окорочка» футлярчик, чудом не сожженный огнем. Записка, найденная внутри, не пострадала, даже не обуглилась нисколько. Чтобы доставить послание по адресу, Марру пришлось его развернуть и прочитать…

— Ого! Хм-м… А… Ап-чхи!!!

Руун Марр виновато вздохнул: доставить послание теперь точно не получится, ибо доставлять нечего — из-за очередного чиха тончайшая бумага в мгновение ока рассыпалась пеплом прямо в руке. С другой стороны, он мог бы на словах передать срочное сообщение… Пожалуй, он передаст. Хотя и не обязан — всё-таки мало кто может управлять своим чиханием, поэтому вины за собой Руун не ощущал. Так что бежать догонять путешественников из-за весточки из дома он не станет. Скажет потом, если снова встретятся. Обязательно скажет. Если не забудет, конечно.

Сильван нашелся в саду позади дворца. Яблони по прихоти Яра тут цвели круглый год, под дуновением ветерка сбрасывая невесомые лепестки на дорожки, вымощенные кругляшами лиственницы. Сливы в нежно-розовой дымке и вишни не отставали от яблонь в красе. (Причем имелся у Яра и другой сад, чуть подальше от дворца, там деревья круглый год были увешаны спелыми плодами. А с недавнего времени там и оливы появились — совершенно невкусные по мнению Милены ягоды.)

Милена не отказала себе в удовольствии подсмотреть и подслушать: притаилась за крыжовником, чуть раздвинула ветки, навострила ушки. Ее суженого окружала детвора — прыгучие шуликуны, маленькие застенчивые лешачки, страшненькие и в то же время кокетливые кикиморки, среди них затесались и мелкие гоблины, быстро сделавшиеся в этой пёстрой компании своими. И вся эта горластая, шустрая орава — на одного Сильвана. А тот ничего, на удивление не сбежал — поддался на уговоры поиграть, терпеливо сносил визги и хохот, глупые вопросы, суету и дерганье за рукава и подол мантии.

Милена с гордостью любовалась и тем, как же хорошо под ее руководством придворные мастерицы одели и обули некроманта — из задохлика колдун сделался стройным принцем! Хотя нет, она готова была поклясться, что на свете таких пригожих принцев не найти. Ведь ее жених вовсе не человек, а темный ангел смерти! Людские принцы с ним не сравнятся. С ног до головы хорош: от мягких сапожек на каблучке, от специально по ее заказу зауженных штанов, облегающих стройные ноги — до капюшона элегантной приталенной мантии. Причем широкий капюшон, отороченный по кромке блестящим черным мехом, теперь всё чаще оставался разложенным на плечах: привыкнув и пообжившись здесь, Сильван забывал прятать голову от света.

Кстати, как только достаточно окреп, он потребовал у Яра выделить себе чулан под алхимическую лабораторию — и первым делом составил средство, чтобы отбелить волосы. Так что к царевниному огорчению, фиолетовый оттенок на серо-стальных шелковых прядях сделался почти незаметным. Зато при дворе появилась новая мода среди мавок и русалок — выбеливать кудряшки. Правда, получалось у девчонок по-разному, у кого-то хорошо, у большинства нелепо до цыплячьей желтизны. Одна даже облысела, передержав состав — с воплями и слезами прибежала к царю, бухнулась в ноги, ревя белугой. Яр посмеялся, но сжалился: положил благословляющую длань на глупую голову, вырастил дурочке новую косу, лучше прежней.

Однако игры играми, любоваться на улыбающегося некроманта Милена могла сутки напролет. Но пора и честь знать. Царевна сделала вид, будто только что пришла — нарочито громкими шагами вспугнула детвору, разлетевшуюся кто куда, точно стая воробьев.

Сильван перед явившейся царевной слегка смутился, застигнутый за неположенным мрачному некроманту времяпрепровождением. Та же напустила строгости, как нянька: мол, кушать подано! Раз велел владыка кормить подопечного десять раз на дню маленькими порциями — извольте идти третий раз обедать!

За питанием (вернее сказать, откармливанием) чернокнижника Милена следила сама, даже ревностной гоблинше не доверяла. Изобрела диету для прихотливого «питомца»: черничные пироги, блинчики из темной черемуховой муки с черносмородиновым вареньем. Чернослив клала везде, куда можно. К крепкому черному чаю — ржаные пряники, на которых сахарной глазурью рисовала косточки и черепушки. Морс из черноплодной рябины или из ежевики, к красному хорошо прожаренному мясу — кисло-сладкий соус из терновника. Темный квас или темное пиво — это в компании с Яром. Белые грибы не давать! Если яйца — то перепелиные. И так далее в том же духе.

Послушно вернувшийся в свои покои Сильван уселся за стол и с плохо скрываемой тоской посмотрел на миску наваристого борща. Заикнуться о ложке белой сметаны он постеснялся. Царевна же, хлопоча вокруг стола, боролась с тайным искушением повязать подопечному салфетку на шею и кормить с ложечки, как это у нее на глазах неоднократно проделывал отец. Вот только Яру Сильван позволял куда больше, чем ей. Вздумай она подобное вытворить, пожалуй, еще подавится от возмущения и смущения…

Спокойное течение трапезы нарушило непредвиденное событие. В глубокой тарелке прямо перед некромантом вдруг забурлил борщ, поднялся фонтанчиком из середины, превратившись в подобие головы. Из кусочков овощей причудливо сложились усы и борода, благодаря чему Милена безошибочно опознала водяного воеводу:

— Лещук Илыч! Вы что это вытворяете? — удивилась она.

Сильван от неожиданности сего явления в собственной тарелке пугливо отпрянул от стола, но царевна положила ему руку на плечо и заставила сесть на место. Чудеса чудесами, но обед никто не отменял! Пусть первое блюдо сделалось по вине водяного неаппетитным, зато припасена еще тарелочка с ароматными грибными котлетками и румяные пирожки на десерт. Дело Милены — откормить. А мышцы некромант и сам нарастит, играя с нею в «прятки» по всему дворцу и окрестностям. Вот неужто своим чернокнижным начитанным разумом не понимает, что не скрыться ему от ее чувств? Что еще больше распаляет в ней страсть, заставляя гоняться за ним, как кошку за мышкой? Впрочем, Милене этот азарт охоты даже нравился.

— Яр-батюшка обмолвился, для Сильвана Иваныча потребны-де людские мертвяки, коли такие появятся, — сообщил водяной из тарелки, забавно шевеля капустными усами. — Так вот, есть у меня тут два тельца. Нужны ли такие? Или прикажете на тот берег выбросить, пускай смертные их сами хоронят?

Сильван под крепкой рукой царевны замер.

Лещук Илыч с пузырями в тарелке утонул, зато вместо себя явил иной фокус: борщ по поверхности застыл, сделавшись гладким, словно темное зеркало. И в этом круглом зеркале отчетливо возникла картинка, как если бы с высокого берега смотреть на реку: два мальчишки, лет десяти-двенадцати, раскинулись на воде, лицами вниз. А рядом — перевернувшаяся кверху дном лодка и сломанное весло.

Сильван в непонимании оглянулся на Милену — и поразился, с каким холодным любопытством та взирает на утопленников в тарелке, словно на мух, без малейшего сочувствия к погибшим. Дочь ведьмы и лесного царя, похоже, совершенно не ощущала себя человеком. От этого открытия Сильвана бросило в оторопь больше, чем от внезапного появления водяного и лицезрения малолетних покойников.

Картинка исчезла, а водяной вылез снова:

— Ну так что, нужны? Али можно на дно утянуть, сомам на корм? Я-то утопленников предпочитаю постарше, да желательно девиц — из них красивые русалки получаются. А эти мне без надобности.

— Они ведь недавно перевернулись? — уточнил некромант.

— С четверть часа, — отозвался водяной.

Милена пожала плечами, предлагая решить Сильвану. Тот решительно убрал ее руку со своего плеча и поднялся:

— Вытащите их, пожалуйста, на берег. Я хочу их осмотреть.

Кивнув, водяной растворился в борще.

— Ванечка, зачем они тебе? — спросила Милена. — У нас во дворце и так слуг полно, сколько хочешь себе возьми.

— Будь добра, прикажи оседлать коня и вели кому-нибудь проводить меня к этому месту, — вместо ответа потребовал чернокнижник.

— Ой, ну если надо, так я сама тебя и провожу, — заявила царевна, которой была безразлична судьба утопленников, а вот отпускать жениха одного совершенно не хотелось, пусть даже ехать тут недалеко. — Ты садись и кушай пока, а я распоряжусь.

Она ненадолго отлучилась — и вернулась, переодетая в мужской костюм, очертивший ее женственную фигуру еще более соблазнительно, чем обычные струящиеся сарафаны и платья. Сильван даже немножко покраснел и отвел глаза. Милена сделала вид, будто его смущения не заметила. Подошла к столу, наклонилась низко, якобы рассмотреть половинку котлетки, которой несчастный маг послушно давился в ее отсутствие. На самом же деле для того, чтобы продемонтрировать бюст, обтянутый тонкой рубашкой, с самого выгодного ракурса. Огорченно вздохнув над растерзанной котлеткой, Милена взяла нетерпеливого жениха под локоток, повела к конюшням.

Коня к удивлению некроманта для них оседлали только одного, пусть и здоровенного. К еще большему удивлению, царевна не стала оборачиваться горлицей или еще какой зверюшкой, не для того она в штаны переодевалась. Она взлетела на коня, опередив Сильвана — и подала ему руку, чтобы легко вздернуть его, подкинуть, точно пушинку, и усадить в седле впереди себя, как принцессу.

Пока некромант пытался обрести дар речи, временно утерянный из-за захлестнувшего возмущения — время возмущаться он упустил. Милена ударила коня каблуками под бока, завладела поводьями, второй рукой обняла мага за тощую талию и бережно прижала к себе, к своей мягкой груди его худыми лопатками.

Половину пути Сильван вынужденно молчал, сгорая от стыда и унизительности своего положения.

Спас его сам Яр — почувствовал через Лес, как зачастили сердца некроманта. Отец мысленно связался с дочуркой и строго на нее прикрикнул, да так громко, что даже Сильван услышал раздавшееся по Лесу эхо:

«Милка, немедленно прекрати!!!»

— Что прекратить, папочка? Я ничего такого! — невинно отозвалась царевна.

Дальнейший их разговор остался для некроманта загадкой. Однако тесно прижиматься царевна перестала. И даже уступила ему поводья вместе со стременами. Сама же смиренно принялась указывать, куда ехать.

Дабы скрыть своё огорчение, Милена трещала сорокой всю дорогу до речки, отвечая на незаданные вопросы и многословно описывая, что за тем поворотом тропинки, да что такое там вон вдалеке на пригорке… Сильван горько порадовался одному: что мальчишки уже утонули, а не ждут помощи — при таких-то, как он с царевной, «торопливых» спасателях.

Лещук Илыч поджидал на берегу, теперь собственной персоной лично, да со свитой из русалок и водяных помладше. Деловито поздоровавшись с некромантом, воевода предъявил ему два промокших до нитки бездыханных тела.

Сильван всё еще не чувствовал уверенности в непривычном окружении, однако именно сухая деловитость водяного помогла ему справиться с волнением. Всё-таки давно он не практиковал черные чары…

— Ох ты ж! Ожили, гляди-ка! — зашептались речные жители. И заторопились на быстрину перевертывать лодку, отчерпывать воду, вылавливать второе весло, ушедшее на дно.

Сильван закончил заклинание, мысленно закрепил сплетенный узор чар на телах, чтобы со временем чары развеялись, оставив после себя естественные потоки жизненных энергий. Открыл глаза — и вздохнул с облегчением. Мальчишки кашляли, морщились, но дышали. Он присел на траву возле «утопленников», помог им сесть, наклониться, чтобы легче было выкашлять воду из легких.

— Ванечка, как здорово! — восхитилась умением жениха Милена. — А я думала, ты их на кусочки резать станешь!

Мальчишки подняли головы, прищурились на спасителя с недоверием, очень уж необычный он был на вид:

— Ты кто? — хрипло потребовал ответ старший. — На колдуна похож!

— Я — дочь Лесного царя! — встряла Милена, отодвинув мага плечом. — А это мой муж — Сильван Бессмертный!

— Бессмертный? — поёжились мальчишки, переглянулись. — Кощей нешто?..

Оба снова уставились на некроманта, в недоумении хлопающего глазами. Кивнули друг дружке:

— Точно, Кощей!

И подхватившись с земли, взявшись за руки, спасенные утопленники ринулись к речке с единым воплем:

— А-А-А!!! Дочка лесного царя за Кощея замуж вышла-а-а!!!

Речные жители им лодку придержали, чтобы снова не перевернули, с разбегу запрыгнув-то, весло дали в трясущиеся руки — и отпустили восвояси. Разве что платочками вослед не помахали.

Быстро грести у мальчишек сил не хватало, да и одно весло разогнаться не позволяло шибко, так что пронзительные перепуганные крики еще долго разносились над речкой.

— Муж? — не утерпел-таки, выразительно выгнул бровь Сильван, когда отправились назад, обе пешие, ведя коня в поводу.

— Ой, Ванечка, не бери в голову! — зардевшись, отмахнулась Милена. — Это я так, чтобы мальчишек припугнуть. Чтобы не лезли в омут, не зная броду.

— Мальчишки-то скоро забудут, — негромко произнес некромант, отвернувшись от спутницы, словно бы увлеченный видом на заболоченный овраг. — А мне забыть ты разве позволишь?

Уличенная царевна хихикнула.

— Чего ты хочешь добиться своей настойчивостью? — прорвало некроманта. — Чтобы я привык?

— Ага! — охотно кивнула Милена.

— Чтобы доверял тебе? — продолжал с плохо сдерживаемой горячностью маг.

— О, вот бы да! — согласилась царевна.

— А если я поверю? — предположил Сильван. — Если позволю играть с собой? Опекать, оберегать, помогать во всём, укладывать спать, кормить с ложечки.

У Милены от предвкушения мечтательно затуманился взгляд.

— Позволю умиляться на мою никчемность и беспомощность. Как скоро тебе это надоест? Когда наскучит лелеять такое ничтожество? Когда у тебя раскроются глаза — и ты выставишь меня за порог, как ленивого кота, который разучился ловить мышей? И что тогда мне делать? Скрестись в дверь и жалобно мяукать?

Милена на мгновение представила мяукающего мага — и кровь бросилась к щекам. Коварный некромант, сам того не заметив, подбросил ей очаровательную идею, она загорелась страстью когда-нибудь заставить произнести его чувственное и нежное «Мяу!» Наверное, она настоит на этом в их первую брачную ночь.

— Отступись теперь, пока еще не поздно, — мрачно попросил Сильван. — Я устал обманываться.

Милена упрямо помотала головой:

— Поздно. Для меня слишком поздно, Ванечка. Я понимаю, ты всё равно будешь ждать от меня предательства.

Сильван поежился от ее слов, попавших точно в цель.

— Я не знаю точно, что там у тебя случилось с твоим драконом, папка сказал, ты сам потом расскажешь, если захочешь. Только никто тебя не научил верить в настоящее чувство, не ожидая подвоха. Ты вон и папке не поверил. Даже если я буду клясться тебе, что никогда тебя не брошу, никогда не разлюблю — ведь это только насторожит тебя, — вздохнула Милена, глядя себе под ноги. — Тогда я могу сказать лишь одно: я дочь своего отца. Ты знаешь Яра. Знаешь, что назвав кого-то «своим» однажды, он никогда не отступится, никогда не откажется. Я такая же.

Сильван усмехнулся:

— Хороший поручитель. Однако при этом Ксавьер… то есть Яр — противоположность собственного отца. Так что нет. Позволь мне не поверить этому доводу.

Милена снова вздохнула, против столь справедливого примера не возразишь. Так она и молчала, сосредоточенно сопя, погруженная в размышления весь обратный путь, пока не показались над дубами шпили дворцовых башен. Тогда она вернулась к волнующей теме. Заявила, глядя в глаза, (а чтобы Сильван не отвернулся, для верности взяла его за воротник обеими руками):

— Ванечка, ты всё равно от меня не отделаешься. Я найду способ растопить твое сердце. Ведь не твоя вина, что оно заледенело. Я буду любить тебя так, что ты поймешь — ты вовсе не ничтожество. Потому что никчемную бестолочь так сильно любить невозможно. Ванечка, ты особенный! А для меня — самый-самый!

Сильван невесело улыбнулся на ее спокойную уверенность. О нем она может говорить что угодно, он-то себя знал лучше. Была б его воля, давно бы покончил с собой, чтобы никому больше не отравлять жизнь своим смертельным невезением, тем более Милене. Только пока рядом Яр, все попытки будут бессмысленны — вытащит из-за грани, усовестит, стыда не оберешься. А главное, что его держало на этом свете — беспокойство за названную дочь. Удостовериться бы, что с Грюнфрид всё хорошо, что она не добралась до дракона, не вызверила его своими попытками отомстить, не полезла в огнедышащую пасть…

Во дворце их ожидали новости: поночуги по-прежнему не отыскали дитя некроманта. Однако они сумели связаться с мужчинами гоблинской деревушки. Передали им выведенное на бересте письмо от старейшины деревни с приказом возвращаться домой и оставить дальнейшие поиски поночугам. (Вернее, отправляться туда, куда укажут ночные посланницы, ведь деревушка дружно перебралась на новое место). Однако мужчины отказались прерывать экспедицию, о чем сообщили в кратком ответном послании, накорябав оное прямо на обороте берестяного свитка. Якобы они то и дело нападают на свежие следы дитя, однако в последний момент эта непоседа ускользает буквально из-под носа. Теперь не только клятва «богине» их удерживает на чужбине, но на кон поставлена их честь охотников-следопытов!

— Не нагулялись, охламоны, — проворчала старшая гоблинша, она же личная горничная некроманта. — Чуют, что дома дел невпроворот, вот и не хотят возвращаться. А то ведь заставлю работать, избушки строить и огороды вскапывать — это вам не по холмам, по долам шастать, куропаток постреливая. Лентяи.

Оливковое личико недовольно наморщилось, но все прекрасно видели, что на самом деле старейшина переживает за своих мужчин. Впрочем, про избы и огороды она также преувеличила: Веснян по поручению Яра помог собрать достаточно лесных нелюдей в помощь, чтобы обустроить новое поселение, от рытья колодцев вплоть до теплых нужников на задворках.

— Что ж, подождем ответное письмо от Тишки, — подвел итог Яр. — Что-то мне подсказывает, что именно он привезет Грушеньку.

— Не он, а Полкан, — поправила Милена, не меньше отца доверявшая своей интуиции.

Их бы несокрушимую веру — да некроманту! Сильван в ту ночь от переживаний заснуть не мог. Не получалось, мысли мешали, страхи и здравые опасения заставляли ворочаться с боку на бок… Пока в темноте не прошуршали тихие шаги от двери до кровати. И он ощутил, как теплое тело прижалось к нему со спины.

— Спи, Силь, — шепотом приказал Яр, обняв, уютно накрыв обоих сбившимся лоскутным одеялом. — Вот скоро поправишься, наберешь вес, выдам за тебя Миленку — тогда спокойных ночей не будет.

Сильван выдохнул, поймав себя на легком уколе разочарования. Сам себе не поверил, но ждал он вовсе не друга, а его шумную дочку. И с этой удивительной мыслью незаметно заснул.

…Утром оба глаза раскрыть толком не успели, как тут же зажмурились от внезапного яркого света. И попытались спрятаться друг за дружкой — от возмущенных воплей царевны.

— Папка!!! — орала Милена, позабыв об уважении к старшим. Специально распахнула все окна настежь, впуская в спальню утреннее солнце, птичьи трели и прохладу, щиплющую сонные тела не слишком приятно. — У тебя совесть есть?!

— Солнышко, судя по тому, что тебе совести от меня не досталось ни капельки, значит, у меня ее не было, — проворчал Яр, по-кошачьи прячась в подмышке у некроманта. Благо тот дотянулся до своей черной мантии, висевшей на спинке кровати, и накинул им на головы, чтобы укрыться от слепящего солнца.

— Ах, ты ж!.. — задохнулась невыразимым возмущением Милена. Не нашла подходящих слов. Подумала было одеяло с них стащить, чтобы замерзли и взбодрились, однако поостереглась. В сердцах топнула ногой — и удалилась, выразительно хлопнув дверью.

— Ни спокойной ночи, ни тихого утра с такой женой не будет, — фыркнул Сильван.

— Угу, — сонно согласился Яр. — Может, я тебя себе оставлю? Пускай она за Тишкой едет, авось за границей себе кого-то поживее найдет, чем трижды мертвый некромант. А мы уж тут с тобой, по-стариковски, в тишине и покое доживем свой век. А?

— М-мм… — не стал сразу отказываться Сильван. Фыркнул: — По-стариковски? Да по эльфийским меркам ты же юнец сопливый! А если считать тебя повелителем лесного государства, учитывая средний срок роста деревьев…

— На себя посмотри! — надувшись, оборвал его рассуждения Яр. — По меркам чернокнижников и некромантов ты вообще молокосос!

Пришлось признать ничью, на чем спор и угас.

Позволив себе подремать еще с четверть часика, Яр, покряхтывая, всё же из постели вылез. Потянулся, пятерней пригладил стоящие дыбом локоны… И подхватился, охнул — вспомнил, что на сегодня у него запланировано большое дело!

Стремительно выскочив из спальни, Яр полминуты спустя прибежал обратно, сунулся в дверь:

— Силь, не желаешь составить мне компанию и отправиться на войну?

Зеленолицая служанка, дежурившая под дверью и собиравшаяся предложить некроманту помочь с утренним умыванием и одеванием, при этом вопросе побледнела в легкую бирюзовость.

— На войну? — отозвался сладко потягивавшийся в постели маг. — А там будут трупы?

— Уж как получится, — многообещающе заявил лесной владыка. — По крайней мере из пары смертных было бы неплохо сделать управляемых мертвецов.

— А, это сколько угодно, сколько скажешь, — зевнул Сильван. — До начала твоей войны я успею принять ванну? Завтракать тогда не накрывайте, — махнул он служанке. — Перед работой лучше не набивать желудок.

====== Глава 6. Рогволод ======

Пусть завтракать Сильван отказался, (неизвестно еще, будут ли они кого-нибудь поднимать и в каком виде окажутся тела, в любом случае опозориться с отвычки он не хотел), зато Яр захватил с собой на войну целую корзинку снеди. Объяснил, что сидеть голодным не собирается в ожидании, пока эти смертные решатся приступить к делу.

Так и вышло. Устроившись на правом берегу Матушки, немного выше по течению от места слияния с Сестрицей и пониже того, где с левой стороны в Матушку впадала невеликая Сватьинка, Сильван с Яром проскучали часа три, сидя в тени развесистого клена. Яр успел схрумкать десяток сочных яблок и половину берестяного лукошка вишен, по-мальчишески плюясь косточками с высокого обрыва. Сильван повздыхал — и тоже составил ему компанию. Правда «пулять» косточками в небо не решился, яблочные огрызки и косточки предоставил уносить заботливым муравьям, снующим среди травы. Вишни оказались сахарными! Еще бы, из личного заповедного сада лесного владыки.

К слову, от Дубравного дворца до берега путь оказался не особо близким, но верхом на лоснящихся конях они буквально долетели на считанные минуты. Яр выбрал место повыше, откуда противоположный берег отлично просматривался. Спешились, лесной хозяин наколдовал из трав плотный мягкий ковер, на котором и посидеть удобно, и полежать приятно, а коней отпустил пастись на заливном лугу, что раскинулся неподалеку, пониже обрыва. Скакуны недолго порезвились на суше, зашли в реку, нырнули… и не вынырнули. Сильван забеспокоился, но Яр лишь расхохотался: лошади в конюшне лесного царя были не те, что у смертных. Этих коней разводили водяные в своих темных омутах, потому и скакать они могли без устали долгое время, летели со скоростью, недостижимой обычным животным. А вернутся «утопшие» кони на берег по первому же свисту хозяина. Яр со смехом предложил и Сильвану потренироваться в залихватском свисте, да некромант пожалел скотинку дергать попусту, пускай спокойно пасутся у себя на дне.

— Кстати, Харон так меня через речные табуны нашел, — припомнил Яр, щурясь на яркое солнышко. — Прибился к одному, обрюхатил всех кобылок, разозлил тамошнего водяного своей беспардонностью и беспородностью. После чего его поймали, понятное дело, и мне для суда привели.

— А почему он сделался Полканом? — уточнил Сильван. Немного обидно, когда твое творение, которого любишь почти как родного первенца, вдруг переименовывают.

— Это Луша, он ей старого пса напомнил, был у нее когда-то один брехливый, черный. Я долго не хотел их знакомить, думал, она напугается. Ан нет, оказалось, они за моей спиной сошлись полюбовно, она ему тайком от меня сухарики носила. И голову ломала, как бы у меня попросить, чтобы это чудище у нас оставить!

Яр улыбался, вспомнив давние времена, когда его Луша была еще совсем юная. Сильван тоже улыбнулся, но вышло у него кривовато.

Пока ждали начала военных действий, к Яру успели наведаться его подчиненные. Первым к царю за указаниями явился лесной воевода Сил Силыч Болотин, который ведал топким левым берегом Матушки, где сегодня как раз и должна была случиться война между православными горожанами и лесным народом язычников. Вторым ненадолго подошел уже знакомый Сильвану водяной Лещук Илыч, начальствовавший над полноводной Матушкой.

Яр, утомившийся хрустеть яблоками, как раз решил отдохнуть — разлегся на травяном ковре, вместо подушки использовав колени приятеля. Сильван наедине был не против тесных объятий и дружеской близости, всё-таки привычки у бывшего эльфа никогда не изменятся, без толку ершиться. Но чтобы вот так, на виду у посторонних… Некромант смущался и прятал глаза — пока из-под глубокого своего капюшона не разглядел, что никому до его стыда нет дела. Похоже, здесь все давно свыклись с царскими прихотями и манерами. Лешии постарше и водяные смотрели на «их величество» с изрядной долей отеческого умиления, теперь перенеся отчасти такое отношение на самого Сильвана.

Единственной, кто ревностно возражала против «братских» объятий, была Милена.

— Выследила-таки, — вздохнул Яр, заметив в чистом небе стремительно приближающуюся дочурку, безошибочно узнав ее в образе горлицы. — Сейчас опять кричать станет.

— Папка!!! — Лесная царевна заорала на родителя, едва обернулась и ступила ногой на землю.

— Ну вот, — посетовал Яр, утомленно закрыв глаза, но не помышляя подняться с колен друга. — А так хорошо без нее сидели, тихо, мирно, грели на солнышке дряхлые косточки…

— Папка, ты опять?! Да еще тайком от меня?!! Ну сколько можно!!!

— Милена, сколько можно! — негромко, но очень строго шикнул на дочь лесной владыка.

Та с непривычки к строгости сразу осеклась и притихла. Подошла неуверенно, робко присела на краешек ковра, вся — внимание.

Яр нахмурил брови и выговорил кровинушке:

— Ты можешь возмущаться сколько угодно, это не изменит того, что Сильван принадлежит не тебе одной.

Сильван под капюшоном фыркнул с веселой горечью: опять его делят! И ни слова, что он вообще-то свободный маг и принадлежит только самому себе.

— Силь — мой давний друг, напарник, он мне почти как брат, — продолжал отповедь лесной царь. — «Почти», потому что он для меня значит больше, чем родной брат! Если бы у меня был брат. Тем более если ты желаешь его себе в мужья, значит, он мне почти зять. А зять — это почти сын, правильно?

— А-а!.. — наконец-то уразумела Милена, и тень безотчетной ревности растаяла на ее посветлевшем челе. — Что ж ты мне сразу так не объяснил.

— А то разве не ясно? — хмыкнул Яр, лениво переменив позу, чтобы обнять «почти зятя» еще теснее, вгоняя того, привычного, в краску.

— Ну, извини свою непонятливую дочь, что разумом в отца уродилась — хихикнула Милена, мигом присоединившись к тисканью некроманта: зашла со спины, обняла за шею, запустив шаловливые ладошки за шиворот.

— Ох, договоришься у меня! — шутливо пригрозил Яр. В воспитательных целях ущипнул кровинушку через юбку за мягкое место, чтобы не заигрывалась, и так некромант раскраснелся пятнами, не зная, бледнеть ли ему или пунцоветь.

— А ничего, что сейчас на том берегу война начнется? — сделал неуверенную попытку призвать их к порядку Сильван.

— Не переживай, не пропустим, — отмахнулся Яр. И тут понял: — Ой, так тебе же не видно ничего!

С этими словами лесной владыка взял его за руку, переплел тесно пальцы. И Сильван ощутил ладонью жар, перешедший в легкую щекотку, которая через несколько мгновений сменилась обычным теплом. А вот голова неожиданно закружилась, перед глазами начало двоиться.

— Закрой глаза, поначалу так будет легче, — посоветовал Яр.

Сильван послушался. И изумился: он видел с крепко зажмуренными веками! Явственно, четко, даже слишком резко. Перед ним раскрылась панорама левого берега реки сверху, словно он смотрел с высоты птичьего полета. И смотрел он не из одной точки, а плавно летая кругами над острыми верхушками елей и сосен, над кудрявыми кронами липок и осин, над тропами, ручейками, болотцами, над прогалинами и перелесками. Над двумя войсками, приготовившимся к наступлению: горожане под стягами своего князя, и с другой стороны леска — чащобное племя, идолопоклонники. Первые делились на конных и пеших. Пехотинцы все как один одеты в белые рубашки под пластинчатыми доспехами. Видать, каждый перед походом наведался в баньку, надел новое, чтобы, если убьют, прямо тут лечь в могилу честь по чести. У нехристей по большому счету не имелось справных лат, только у вождей и горстки их приближенных. Не густо у охотников было и с годным вооружением, а ведь соседи-горожане это противники посерьезней медведя, их на рогатины запросто не поднимешь, из лука не подстрелишь, как куницу.

— Как у тебя легко это всё получается, — оценил Сильван. Лесному владыке не нужно было читать заклинания, не было надобности в лаборатории на полу вычерчивать сложные пентаграммы, испещренные магическими символами, чтобы на определенный срок вселить собственное сознание в чужое тело. Нет, он просто позаимствовал зрение какой-то глазастой хищной птицы, и та сделала одолжение — зависла над нужной местностью, чтобы высматривать то, что интересно лесному царю, не отвлекаясь на свою обычную охоту за мелкой дичью.

— Пустельга. Вон она там кружит, — указал пальцем вдаль Яр. — Ну как, теперь всё рассмотрел?

— Зачем они всё это затеяли? Ведь сразу понятно, кто проиграет, — заметил Сильван.

— Ой, у них давние счеты! — затараторила Милена. — То городские на болотных нападут, уведут их баб в полон. То болотные город подожгут и пограбят. И так из года в год, никогда не устанут. Раньше болотных Щур образумливал, не позволял в открытую идти, чтобы стенка на стенку, ведь это чисто самоубийство получится. А как Щур помер, так всё — удержать некому. Правда, забавно вышло? И те, и другие рассчитывали нагрянуть к противнику внезапно и застать врасплох. Как бы не так — столкнулись тут лбами! Сидят в кустах и друг за дружкой подсматривают, кто, мол, первый начнет, того стрелами и утыкают.

— Солнышко, они не случайно собрали два войска одновременно, — сказал Яр. — У каждой стороны полным-полно соглядатаев. Что в городе, что в лесах — есть кому следить, найдется, кто донесет, кто по секрету нашепчет.

— Да будто я не знаю! — фыркнула Милена. — Папка, а можно я Ванечку поцелую? Он с закрытыми глазами такой милый, прям не могу!

— Нельзя! — отказал отец. — До свадьбы не позволю.

И Яр в подтверждении запрета подсел поближе и притиснул к себе «почти зятя», обняв за плечи. Тот чувствовал себя крайне глупо, продолжая жмуриться и видеть глазами пустельги.

— А когда свадьбу нам устроишь? — не отставала дочка.

— Когда мать вернется.

— А, ну так я сейчас к ней слетаю, скажу, чтобы она завтра пришла! — обрадовалась Милена.

— Сиди! — шикнул на торопыгу Яр. — Раз ты сюда явилась, то будешь нам помогать.

— А с чем помогать? — охотно осталась Милена, повисла на свободном плече некроманта.

— Увидим, — туманно ответил Яр.

— В общем, тут началось всё с того, что местных язычников пришлые богатыри, во главе с их прежним князем, выгнали с насиженных мест, — рассказал для Сильвана лесной владыка. — Дед нынешнего князя решил, что стрелка при слиянии Матушки и Сестрицы самое пригодное место, чтобы построить крепость, которая сможет защитить стольный град от нападений соседей-иноверцев. Местным идолопоклонникам поначалу сулили за эти земли выкуп заплатить. Предлагали им перейти в правую веру и остаться в деревне при крепости полноправными жителями, под рукой князя и защитой его дружины. Те не захотели предать веру предков и отдать землю по-хорошему — поэтому оказались вынуждены прятаться в болотистых чащобах. С тех пор так и живут, злые друг на друга.

— Не все отказались, — заметила ради справедливости Милена. — Многие семьи остались, выкрестились, получили землю под огороды и пашни — и разругались с более гордой нищей родней. Так эти новые горожане к лесным язычникам сделались еще злее, чем пришлые православные. Вот они-то вечно и устраивают нападения на бывших соплеменников. Даже сами творят в городе безобразия, а спирают на лесных, чтобы князь разрешил облаву. И еще лес поджигают, чтобы народ выкурить из деревень. Только раньше Щур со своим даром провиденья успевал уводить людей и скотину-животину дальше в болота, куда пришлые не сунутся. Так что и хорошо получается, что сейчас упрямые бараны лоб в лоб сойдутся здесь, а не возле своих домов, где семьи остались, да, пап? Пап, я скучаю по нашему старикашке. И что ж он не дался тебе? Жил бы сейчас молодой и здоровый. Дурак такой.

— Да, солнышко, я тоже по нему соскучился, — отозвался Яр рассеянно, так как его внимание теперь полностью сосредоточилось на происходящем на другом берегу: войска наконец-то пришли в движение.

Первыми выдвинулись в атаку пехотинцы из Нового Города. Крайние ряды быстро поредели, утыканные стрелами: всё-таки ни обтянутые бычьей кожей щиты, ни нашитые на толстые войлочные куртки пластинки металла не давали полной защиты. Многие стрелы падали по дуге сверху, минуя щиты, либо попадали между чешуей, а то и вовсе пробивали латы насквозь, или запросто могли угодить в шею да в голову. По еще живым павшим товарищам пехота бежала дальше нестройной гурьбой, матерясь на княжеские стяги, которые цеплялись за низкие ветки. Стрел поначалу у болотного войска хватало! Да и стрелять они умели метко, ведь все охотники, а не землепашцы.

У княжеской конницы доспехи были несравненно качественнее, однако Рогволод Всеволодович попридержал своих верных дружинников, поставив первыми под удар крестьянских мужиков, ради ополчения бросивших плуги-бороны. Ну как «мужиков» — все как один были бородаты, но большинству меньше тридцати лет, что для Яра сущая ребятня. С другой стороны, оно, конечно, на конях по лесу за врагом шибко не поскачешь. Хотя если бы князь показал себя умнее и выманил противника на чистые заливные луга, благо таких по левой стороне Матушки имелось предостаточно, то дружина Рогволода в один мах смела бы племя Щура. Но и теперь, несмотря на потери среди ополчения, бесспорное превосходство оставалось за князем. Мужики прорвались вперед, и сейчас низкорослые охотники оказались вынуждены драться врукопашную с дюжими крестьянами. Зря болотный народ всё-таки осмелел, сидел бы лучше по своим топям. Позорное бегство — вот что ждало язычников совсем скоро, а вовсе не триумфальное взятие города, как мнили обделенные разумностью вожди.

— Пап, а ты за кого переживаешь — за горожан или за болотных? — спросила Милена.

— Твоя мать за язычников болела сердцем, — сказал Яр. — Мне-то самому безразлично, кто здесь окажется в выигрыше.

— Ой, да ладно! — не поверила дочь. — Ты же любишь на Ярмарку наведываться, значит, за горожан, признавайся!

— Не люблю я их князя, — поморщился Яр. — Морда красивая, а сердцевина гнилая.

Милена заинтересовалась таким описанием, решила попристальней разглядеть полновластного хозяина Нового Города. Русобород! Ну, как же иначе. Статен, даже сидя в седле выглядит высоким. Плечи в сажень — богатырь, одним словом. Глаза голубые, взгляд пронзительный. Милена поежилась отчего-то, хотя смотрела в глаза князя через дятла, притаившегося в густой листве. Не нравились ей такие. Отец сказал «красивый», а для нее эта высокомерная морда показалась не приятней редьки, выдернутой из грядки. Нет, пожалуй, редька всё ж будет приятнее. Да еще и бородат. Тьфу! Милена разорвала связь с дятлом, переключившись на то, что было рядышком, прямо у нее в руках. Уж куда как лучше любоваться своим женихом — вот Ванечка и красив, и мил, и строен! А до чего стеснителен да скромен!..

— Сколько уже полегло-то с обеих сторон… Я столько мертвецов поднять не смогу, — Сильван негромко напомнил Яру о себе.

— А всех и не нужно, — кивнул тот. — Но ты прав, хватит представления, пожалуй.

Яр встал, выпрямился, поднял руки к небу и прикрыл глаза напряженно дрожащими веками.

— Держись, сейчас папка колдовать будет, — весело шепнула Милка Сильвану на ушко. Некромант потер глаза пальцами, снова привыкая видеть человеческим зрением. По сравнению с восприятием хищной птицы всё вокруг показалось слишком зеленым, ярким и расплывчатым.

— Ураган поднимет? — понял Сильван.

— Как ты догадался? — удивилась Милена, да спохватилась: — Ох, да ведь, ты ж с ним до моего рождения познакомился. Это так странно! Правда, еще страннее знаешь что?

— Что? — послушно спросил Сильван.

— А то! — заулыбалась Милена, счастливо повиснув у него на шее, пока отец занят и не гонит ее прочь. — Выйду за тебя замуж — и сразу обзаведусь ребенком! Ну, твою Грушу удочерю, что ж ты так сразу бледнеешь-то, не бойся. И будет у меня взрослая дочь!

— Взрослая, — кивнул Сильван, который вправду немножко испугался вдруг столь резко обозначившейся перспективы сделаться настоящим отцом. — Взрослее тебя.

— Она ведь, получается, ровесница моей мамки, — продолжала ужасаться-восхищаться Милена. — Вот удачно я себе мужа выбрала!

— Погоди радоваться, ведь ты еще ее не видела, — резонно возразил маг.

— А что мне волноваться? Ведь она твоя малышка, а значит, плохой быть не может, — заверила жениха лесная царевна с абсолютной непоколебимой уверенностью влюбленной женщины.

Между тем Яр действительно вызвал смерч. Ветер обрушился на левый берег с такой яростью, что сперва пригнул деревья, а после стал просто ломать стволы, словно лучины, выворачивать с корнем из земли.

Внезапно налетевший ураган перепугал оба войска. Битва немедленно увяла, смялась под натиском стихии. Армии разбежались в разные стороны. Мужики пригибались к земле, едва не водя бородами по полощущимся травам, резонно опасаясь, что ветер просто подхватит их и унесет черте куда. И не зря боялись: троих военачальников болотного племени ураган, закрутившийся юлой, пыльной, полной всякого сора воронкой, подхватил с земли, пусть те и пытались хвататься за деревья и друг за друга. Двоих подняло, покружило и бросило в реку, где они моментально утонули, утащенные на дно. Одного же, самого рьяного и молодого, ураган поднял выше сосновых макушек — и зашвырнул так далеко в чащу, что за неделю не дойти.

Конница унеслась в сторону города еще при первых крепких порывах. Впереди всех пришпоривал белогривого скакуна князь Рогволод. Он крепко сжимал коленями лошадиные бока, пригибался к шее, вцепившись в поводья, злой и жаждущий битвы: князь оказался бессилен перед разбушевавшейся стихией, а ведь почти удалось усмирить назойливую языческую погань! Если б не вмешалась погода! Смешно подумать — язычникам стихия помогла!.. Рогволод не оглядывался на дружину. Пятерых его ближайших приспешников смерч уронил на землю, причем невредимые кони резво вскочили вновь на ноги и понеслись дальше, а всадники остались на полегшей траве, не имея возможности подняться. Ветер давил и душил, толкая к реке, пиная, заставляя катиться кубарем — и в конце концов с плеском впихнул в реку. В воде же не только тяжелые латы мешали всплыть к поверхности, но чьи-то ледяные руки ухватили за щиколотки и потянули вниз…

«Двоих притопите, но не до смерти, а чтобы поняли», — велел лесной владыка.

Рогволод цеплялся до последнего — всё-таки не худосочный болотный коротышка, чтобы летать по небу! И всё равно полетать пришлось.

— Ох, хорошо летит, гусак лапчатый! Плащ как красиво развевается, с алым подбоем, — оценила со смехом Милена, проводив взглядом точку, закруженную воронкой удаляющегося смерча.

— Какого лешего?! — прошипел Яр, зло поглядев вослед князю. — Кой черт его понесло к нам в Дубраву? Я же четко вывел: повесить на башенный шпиль в городе! Где я ошибся?!

— Ты всё сделал правильно, — сказал Сильван. — Твои чары исказились его защитой. Похоже, под кольчугой у него припрятаны обереги.

Яр в расстройстве схватился за голову, нервно взъерошил волосы:

— Ты прав, Силь! Обереги, верно. Я ведь совсем забыл о Томиле!

— Точно! — с подсказкой осенило и Милену, для мага она пояснила: — Томил — это пропавший где-то за границей сын городского лекаря. А лекарь — это ученик Щура. Помню, Щур когда-то нас с ним познакомил. Ну, тогда еще этот мальчишка был голопопым карапузом, Мирош на него умилился, такого розовощекого, потом даже заглядывал к ним поиграть. А когда карапуз вырос, то оказался неплохим колдуном. Щур ученику столько не передал, сколькому смог научить своего «внучка». Потом, я слышала, Томил сделался в городе ближайшим советчиком князя. Бородатые старики-бояре к его мнению прислушивались! Ну, а несколько лет назад князь его послал в Бурое ханство, выторговать выгодный мирный союз, и парень там сгинул. Следом за ним туда уехал его закадычный приятель, помощник воеводы Богдан Шмель, отпросился у Рогволода со службы, чтобы Томила искать — уехал и пропал. Вот эти двое действительно были красавцы парни, не сравнить с ихним князем! — заявила она с горячностью.

Выслушав ее пояснение, Сильван кивнул. Если он останется в семье Яра, ему действительно придется запомнить всех их знакомых, от леших и водяных до приемного внука покойного названного дедушки. Пусть даже этот внук давно сгинул на чужбине.

— Получается, ученик колдуна, который всю жизнь потратил на то, чтобы защитить свой народ, сохранил жизнь главному врагу своего племени, — подытожил некромант. Обернулся к Яру: — Я так понял, не князя ты планировал поднимать из мертвых.

— Ты снова прав, Силь, — вздохнул Яр.

Сколь ни хотелось лесному владыке немедленно кинуться вдогонку за «улетевшим гусем», сколько ни нашептывало скверное предчувствие, что лучше было бы растереть Рогволода Всеволодовича в пыль прямо на месте, Яр, скрепя сердце, решил всё-таки придерживаться первоначального плана. Необдуманные метания никогда не давали хороших результатов. В любом случае, никакие амулеты не спасут, если рухнуть с высоты птичьего полета, а уж к мертвому торопиться нет особого смысла. Дальше Дубравы он всяко не улетит, а Михайло Потапыч леший старый, умудренный опытом, он поймет, что за «подарок» вдруг свалился на его земли, и обязательно дождется особого царского распоряжения.

— Что ж, пора привести в порядок тот берег, — произнес Яр. — Идем, Силь?

Вернее было бы сказать «плывем», так как перебираться через реку пришлось на лодке, понятное дело. На весла никому из них садиться не понадобилось — лодку отбуксировала стайка молоденьких смешливых русалок. Девицы то выпрыгивали из воды по голые синеватые груди, отчаянно строя глазки царю и его другу, то уходили под воду с головой, стучали неразумными макушками по днищу лодки.

Еще до отплытия владыка Леса определил Милене другое задание: найти в чаще вождя язычников, живого или мертвого.

— Лучше мертвого! — улыбнулся невесте некромант. — Не люблю возиться с полуготовым материалом.

— Как скажешь! — расцвела та ответной улыбкой, ведь это впервые, когда любимый ее о чем-то попросил. — Для тебя — хоть на блюдечке доставлю, разделанного на мелкие кусочки!

— А вот этого не надо! — укоротил дочкину самодеятельность Яр. — У меня на это тело далеко идущие планы. Так что будь добра, только найди, а трогать не думай!

Милена обернулась горлицей, упорхнула.

Яр и Сильван вдвоем обошли поле побоища. Оба морщились от запаха свежей крови и остывшего в холоде смерти духовитого мужицкого пота. Сильван машинально прикидывал на взгляд, сколько сил потребуется на то или иное тело, чтобы не просто поднять, но возродить — ведь кто из жен захочет, чтобы с войны вернулся не живой муж, а кукла с пустыми глазами? Делать свою работу «наполовину» и тем самым доставлять кому-то горе Сильван не хотел. Яр же на каждого мертвеца тратил едва ли пару секунд. Лесной владыка быстрым шагом проходил между непогребенными покойниками, огибал или перемахивал через упавшие стволы сломленных бурей деревьев, — и, не останавливаясь, раскрытыми ладонями опущенных к земле рук словно бы оглаживал воздух, бормоча негромко:

— …Этого ждут, а этого не ждут… Этого любят, этого ненавидят… У этого дело не законченное, этот пил много… Этот всё равно повеситься хотел, а этот собирался отомстить… Силь!

— М-м?

— Справишься здесь без меня? Мне надо поскорее найти князя.

— Справлюсь… — со здравым сомнением кивнул некромант, оглядывая простор будущей работы.

— Постараюсь скоро вернуться. Не скучай!

Яр хлопнул в ладоши, тотчас из-под земли повылезали корешки, побеги — и быстро принялись оплетать тела тех, кому владыка отказал в воскрешении. Сам царь уменьшился в крылатую фею, радужно мерцая крылышками, упорхнул обратно на свой берег. А Сильван остался стоять посреди поля битвы, взирая на вырастающие прямо на глазах небольшие бугры и холмики, радующие взгляд свежей зеленью.

В итоге этой «уборки» на поверхности земли осталась лишь треть от погибших. Гораздо меньше, чем было, но достаточно много, чтобы некромант тяжко вздохнул. Сильвану оставалось надеяться, что он достаточно оправился, набрался сил после своего окаменения, что он не свалится в обморок от усталости на половине заклятья и тем самым не сотворит из-за незавершенной формулы какого-нибудь кровожадного упыря. Давно он не поднимал за один раз столько человек… Впрочем, в «прошлый» раз поднятые и на людей-то были не похожи — скелеты и гниль. А здесь ему можно сказать, повезло: свеженькие, некоторые еще теплые. Души не успели отлететь, пока еще кружатся над мертвецами, словно пугливые бледные мотыльки. После «уборки» многие «мотыльки» потерялись, заметались между оставшимися, чужими телами. Трудно будет выбрать среди душ именно те, что по праву могут вернуться в тело. Как бы не ошибиться, не впустить чужой дух, который окажется более шустрым — вот это будет действительно скверно. А воскресить только что убитого человека — это не вопрос для некроманта.

Собирать землянику, если ты любимое дитя Леса, одно удовольствие. С простых смертных семь потов сойдет, пока они наберут лукошко. Да покусают их все, кому не лень: комары, оводы, мошкара, клещи, пчелы, шершни, осы, гадюки. Драгомир о таких страданиях даже не думал. Насекомые с почтением облетали его стороной, птицы пели над головой самые красивые свои песенки, белки сновали по делам, не стесняясь мимоходом пробежаться по плечам лесного царевича. А земляника — она сама ягодки подносила на листочках, словно на блюдечке. Причем самые спелые на стебельках вверх протягивала, зеленые или подпорченные стыдливо прятала в листве. Оставалось только взять — и в рот положить. Ну, или в лукошко, если лакомиться надоело. Полное лукошко быстро набралось, можно было возвращаться домой и ставить на огонь варенье…

Вопль, треск ломаемых сучьев, матюги!

Драгомир отпрянул от сосны, под которой собирал ягоды. Птицы с перепуганным ором разлетелись кто куда, белки брызнули рыжими молниями. Сперва в голове сына лесного владыки мелькнула мысль: как он мог не заметить медведя, забравшегося на сосну? Неужели тот на самую макушку залез?..

Снова треск, хриплый крик.

Мир шарахнулся прочь, забыв прихватить лукошко. Медведи не матерятся!

Нечто падало сверху, тяжело, на пути пытаясь ухватиться за ветки, но те ломались — и это нечто срывалось вниз. Пока не грохнулось на землю — ровно на оставленное лукошко. В разные стороны полетели мелкие брызги не то крови, не то сока от раздавленных ягод.

Драгомир вжал голову в плечи. Не привык он, живя в лесной тишине, к таким сюрпризам. Однако не убежал далеко — слишком уж интересно стало. Да и выяснить надо, всё-таки он сын царя, а тут у него перед носом безобразие какое-то творится.

Медведи определенно не носят сапоги. Именно сапоги Мир разглядел первым делом, осторожно подкравшись поближе. Упавший не шевелился. Лежал, раскинувшись на земле, на ковре пострадавшей земляники. Видать, хорошо грохнулся, сознание потерял. Пока летел вниз, определенно был в себе — матерился коротко, но внятно, Драгомир прекрасно слышал. Выше сапог виднелись штаны, задравшаяся к поясу рубашка, кольчуга с пластинчатыми узорными плашками, позолоченными кажется. А верхнюю половину тела скрывал намотавшийся плащ с алым подбоем, грязный и изорванный в лоскуты. Наверное, о сучья разодрал, пока «спускался».

Поразмыслив, стоя над недвижным телом, Мир вспомнил, что на сегодняшний день была назначена война между городским и болотным народами. Лично ему было глубоко наплевать на распри смертных, да и проходить резня должна была на том берегу Матушки, поэтому Драгомир не беспокоился по этому поводу, занимался обычными делами. И нате вот, оказался втянут! Наверняка это отцово вмешательство, иначе почему бы городскому военачальнику вдруг вздумалось летать? С другой стороны, отец, вероятно, что-нибудь напутал, нарочно Яр ни за что не стал бы отправлять чужого смертного прямиком «на задворки родного дома». Да еще не предупредив сына загодя.

Признаться, Драгомир немного растерялся. Следует ли ему связаться с отцом и немедленно сообщить о «госте»? Или лучше подождать? Если Яр сразу же не явился следом за «посылкой», значит, он занят, и отвлекать его не надо.

С другой стороны, Лес сам мгновенно докладывает хозяину обо всех происшествиях. За одним исключением: если это не случается в «слепых пятнах». За теми местами, где в данное время находится кто-то из членов семьи, Яр самому себе и Лесу запретил наблюдение, оставляя за женой и детьми право на личную жизнь. Значит, Лес будет молчать о сосне, поломанной падением «чужеродного тела». И значит, если Драгомир сам не расскажет, то отец ничего не узнает…

Пока лесной царевич предавался размышлениям, тело замычало, заворочалось. И матюгнулось от всей души, бестолково пытаясь освободиться от душащего плаща. Мир, не долго думая, взялся помогать. Выпутав же кучерявую русую голову богатыря, Драгомир уставился на гостя, позабыв о приличиях и манерах.

— Чо вылупилась, дура? — буркнул князь Рогволод Всеволодович, невольно насупившись. Таких красавиц ему в жизни еще не доводилось видеть. Нет, в городе девок хватало разных, многих он перепробовал, да по свету он успел поездить, всякого повидал. Но таких — точно нигде нет! Ангелы на золоченых фресках в эллинских церквях по сравнению с этим видением меркнут. А видение не думало отпрянуть, ресницами своими умопомрачительными эдак взмахивало в замешательстве, брови соболиные чуток хмурило, губки розовые сжало в задумчивости… Или, может, князь так крепко о землю башкой приложился, что не заметил, как помер? А это и есть ангел, что по его душу явился?

— Хрень какая-то, — вслух решительно молвил князь. Головой тряхнул, прогоняя звон из ушей. — Встать помоги, тетёха!

Драгомир на «дуру» не успел толком обидеться, а этот теперь еще и «тетёхой» обозвал! Но руку «стукнутому» подал, помог подняться с земли.

Князь, как на левую ногу наступил, так скривился от стрельнувшей боли. Чтобы снова не упасть, схватился за «помощницу», подтащил Мира к себе в подмышку, оперся о его плечи всем своим богатырским медвежьим весом.

— Ногу сломал, кажись, — прошипел Рогволод. И удивился краем сознания, что «девка» крепкая оказалась, не пискнула, когда он приналег, не пошатнулась даже.

— Нет, растянул только, кость целая, — ответил Драгомир, машинально «прослушав» пульсирующую боль в чужом теле. — Тебе повезло, что только этим отделался. Да еще вон, царапины. А мог бы шею свернуть. Или хребет сломать, тогда ноги бы отнялись.

Рогволод хмыкнул: «царапинами» лесная «красавица» среди прочего небрежно назвала сучок, воткнувшийся ему в мякоть локтя. Еще бы чуть, и насквозь бы прошило, хорошая «царапина»! А еще князь заметил, что голос у «девки» не девичий, мелодичный и звучный, но глубже, глуше, чем девкам в таком нежном возрасте положено. Да и одета «она» была не в юбку или платье, а по-мальчишески в штаны и рубашку под плетеный поясок. На ногах не лапти, а башмачки из мягкой кожи, тонко сработанные, (из мастерских кикимор по особому заказу Яра, который и сам лапти не полюбил, и детей приучил к удобной обувке).

Драгомир помог непрошеному гостю доковылять до поваленного ствола березы, усадил. Присев на корточки, стащил с него сапог, стал прощупывать распухающую лодыжку.

— Перевязать надо потуже, и через пару дней бегать сможешь, — между делом пообещал лесной царевич.

Рогволод от осторожных прикосновений напрягся. С рождения приученный к услужливости нянек и слуг, отчего-то забота этого случайного парня его смутила. Он не обязан с ним возиться, а вон же, не уходит, помогает. Сам-то наверняка не из простых крестьян, такой раболепствовать против собственной воли не станет… Князь поймал себя на мысли, что перестал смотреть на юнца, как на переодетую девку. И всё равно при этом не мог до конца поверить, что перед ним парень… Что-то сложно оказалось решить эту загадку для Рогволода Всеволодовича. Даже давнишний его приятель Томил Сивый — уж на что был по юности лет нежен, а всё равно князь с ним твердо понимал: парень! Хлипкий, но мужик. А этот? Черте что, а не паренёк…

Князь за глубокими раздумьями ни разу и не поморщился, не ощутил боли, пока Драгомир, оторвав от подола княжеской рубашки полосу ткани, крепко стягивал пострадавшую лодыжку. Потом Мир заставил поднять руки и через голову стащил с него тяжелую кольчугу, в нескольких местах зияющую прорехами, следом подкольчужную поддёвку на войлочной подкладке, рубаху, обагренную пятнами крови — сучки у сосны оказались злее вражеских стрел, острыми щепками впились в тело, прорвав доспех. Рубаху Драгомир уничтожил окончательно, не пожалел вышитых красной ниткой петушков, порвал на длинные лоскуты. Выдернув сучок из локтя, туго перевязал руку. Чтобы удостовериться, нет ли еще глубоких ран, Мир остатками ткани вытер кровь и пот с мускулистого торса — пряча глаза от внимательно следящего за ним князя.

— Ты лекарка, что ль? — уточнил Рогволод, из упрямства не признавая за ним мужского рода.

— Нет, — мотнул головой Драгомир. Взял одну из двух крупных серебряных ладанок, что висели на шнурке на шее князя, внутри которых был заключен точно не ладан, повертел в руке, спросил в свою очередь: — Хорошие обереги. Кто сделал?

— Друг, — коротко ответил Рогволод.

— Он тебе жизнь спас, — заметил лесной царевич. — Будь благодарен.

— Отблагодарю, коли увидимся, — небрежно пообещал князь.

— Увидитесь, — тонко улыбнулся Мир.

— А ты еще и гадалка? — вскинул бровь Рогволод.

Вместо ответа Драгомир внезапно дернулся, засуетился — и нашел выход: толкнул князя, да так что тот не удержался на бревне, рухнул назад, голой спиной в кустики черники:

— Ах ты, су!..

— Молчи! — шикнул на него Драгомир. И взмахом руки повелел росшему поблизости калиновому кусту прикрыть князя ветками. Вдогонку туда же кинул, скомкав, лоскуты рубахи.

Едва Драгомир успел отойти подальше от поваленной березы — навстречу ему из-за деревьев вышел отец.

— Мирош! Сокровище мое драгоценное! — завидев сына, шутливо распахнул объятия лесной царь. — Ты что так далеко от терема забрался?

— Ягоды собирал, — ответил сын, на сей раз слишком медленно реагируя на стремительные маневры родителя и потому почти сразу же оказавшись в объятиях.

— А где ж лукошко? — улыбнулся Яр, ласково потрепав пятерней по мягким волосам отпрыска.

— Я на него сел, — буркнул Мир, смутившись. — Случайно.

Яр расхохотался.

— А ты чего пришел? У тебя ж там война вроде бы в разгаре?

— Надоели они мне! — заявил лесной владыка, положил голову сыну на плечо, не помышляя отпускать. А Драгомир и не дергался, что отца несколько настораживало. — Я этих драчунов ураганом развел. Как петухов поливают из ведра колодезной водицей, так и я вот их.

— Угу, — вздохнул Мир. И поверг отца в изумление: неловко поднял руки, сам обнял его за пояс.

— Мирош, у тебя всё хорошо? — спросил Яр.

— Хорошо, пап.

— Не хочешь навестить нас во дворце? Милка замуж собралась, представляешь! Привела зеленых гоблинов, ты таких не видел никогда. И Сильван теперь с нами живет. Ты помнишь, я рассказывал о нем? Мой давнишний друг. Я очень хочу тебя с ним познакомить. Приходи?

— Пап, потом, — отстранился Драгомир, опустил взгляд.

Яр помрачнел.

— Мир, я должен тебе кое-что рассказать. На самом деле Сильван…

— Не сейчас, пап! — оборвал его сын.

— Но… — непонимающе заикнулся Яр.

— Потом, — упрямо повторил Драгомир, пряча глаза. — Я приду. Но попозже. А Милка ко мне недавно заглядывала, про вашего некроманта уже рассказала. Расщебеталась, что не заткнуть.

— Мир… — растерялся отец.

— Ты зачем-то искал меня? — резко напомнил Драгомир.

— Да, — кивнул Яр огорченно. — То есть, нет. Я не собирался тебя беспокоить. Так уж вышло. Я потерял кое-что.

— В лесу? Потерял? — усмехнулся Драгомир. Искоса взглянул на непривычно мрачного отца.

— Я думал, найду здесь, но, кажется, что-то пошло не так, — смутно пояснил лесной царь. — Ведь ты ничего необычного здесь не видел?

— Нет, ничего, — уверенно кивнул сын. — Иначе позвал бы тебя.

— Да, конечно, — кивнул Яр. Взглянул на младшего пристально: — Если тебе что-нибудь понадобится, если потребуется помощь — позови. В любое время. Ты меня слышишь? Я защищу тебя, что бы ни случилось.

— Пап, ты к чему это всё? — без веселья усмехнулся Драгомир.

— Помни, малыш, я люблю тебя, — негромко и крайне серьезно произнес Яр. — Всегда буду любить и никогда не откажусь от тебя. Что бы ни произошло! Ты понимаешь?

— Пап, отстань, я это всё уже слышал, — тихо огрызнулся младший. — Иди уже, ищи свою пропажу. Здесь ничего нет, как видишь.

— Вижу, — еще тише ответил Яр. Склонил голову, словно принимая раздраженность сына. — Извини.

Он ушел, а у Драгомира на душе сделалось так паршиво, что словами не выразить. И ведь из-за кого пошел против отца — из-за смертного! Из-за людского князя, слухи о паршивом нраве которого долетели даже досюда, до лесной глухомани.

— Твой хахаль? — осведомился Рогволод Всеволодович, выбираясь из куста, при этом стараясь не наступать на больную ногу, а сапог держа в руке.

— Мой отец, — мрачно буркнул Мир. Перемахнув через поваленную березу, подобрал из примятого черничника тяжелую кольчугу с поддёвкой.

— Да ну? Тискал он тебя как-то не по-родительски, — с издевкой заметил князь. — Да и где ж видано, чтобы батя был не старше дочурки!

— Прекрати! Хватит, я не девка! — вспылил Драгомир.

— Не то что? — выдержал его пылающий гневом взгляд Рогволод, не моргнув. — Бросишь меня здесь, раненого и беспомощного? Тебе совесть не позволит, лекарка.

— Ну что, нашел своего князя? — спросил Сильван вернувшегося друга.

Яр окинул взглядом поле боя: холмики-могилки почти сровнялись с землей, став ярко-зелеными кочками. Поломанные деревья источились в труху, из праха полезли веселенькие свежие росточки. Тел на поверхности земли не осталось, даже бурые пятна исчезли под травами. Только стрелы, застрявшие кое-где в древесной коре, напоминали о том, что здесь произошло около двух часов назад.

— Со всеми мертвяками управился? — уточнил Яр.

— Как видишь, всех поднял, все разошлись, — развел руками некромант, улыбаясь усталой улыбкой. Он сидел на траве, прислонившись спиной к стволу березы. Бледный более обычного, но явно довольный проделанной работой. — Каждый получил напутствие: что обязан жизнью его величеству Лесному Царю, что должен вести добропорядочный образ жизни, что ежели совершит грех, как то убийство по указанию начальства, именуемое войной, или учинит преступление по собственному разумению, или каким-то образом причинит вред Лесу, или станет запойным пьяницей, драчуном, бездельником — дар жизни немедля оное тело покинет, и воскрешенный падет замертво, аминь.

— Правда, что ли? — хмыкнул недоверчиво Яр.

— Нет, конечно, стал бы я лишние силы на заговор тратить! — фыркнул Сильван. — Но пусть хоть какое-то время побудут праведниками, неужто тебе жалко.

Яр пожал плечами. Сел на землю рядом, прислонился затылком к шершавой коре. Вздохнул. Тяжесть в голове мешала трезво мыслить.

Сильван переместился поближе, шутливо толкнул плечом:

— Ты мне не ответил! Так нашел?

— Лучше бы не находил, — буркнул, не сдержался, Яр. — Лучше бы его на месте разорвало. Лучше бы он в болоте утоп. Лучше бы на ёлку сел, как на кол! Лучше бы… Эх, остался бы у себя в городе, и то было бы лучше.

— Он жив? — уточнил Сильван, понимая, что наседать с расспросами сейчас не лучшее время.

— Что с ним сделается, — отмахнулся лесной владыка. Сменил тему: — Ну как, Милка еще не объявлялась?

— Разве вы не постоянно держите связь между собой? — удивился маг.

— Зачем? — в свою очередь удивился Яр. — Они сами по себе, я сам по себе, связываемся, только если нужно. Тем более я был на том берегу, через реку дозваться гораздо тяжелее. К слову, в людском городе, на обжитой исхоженной земле я вообще бессилен, оттуда до Леса совсем не докричишься.

— Поэтому твоя жена ушла туда жить, — кивнул Силь.

Яр отвернулся.

— Ты хочешь поднять вождя язычников для чего? — спросил некромант. — Чтобы вразумить? Сделать марионеткой? Или подселить другую душу?

— Ты такой проницательный, — усмехнулся Яр.

— И как ты будешь эту душу призывать? У тебя есть личная вещь или?..

— Да что его призывать, он не уходил никуда, — улыбнулся еще шире лесной хозяин, устремив взгляд в небо, светившееся лазурью сквозь прозрачную крону березы. — Не может он обрасти покой, когда тут такое творится. Думал, помрет и станет ему всё безразлично, а вот фигушки ему!

— Значит, он здесь, — понял некромант. — Уж извините, я плохой заклинатель, сразу не ощутил.

— Он тоже был не лыком шит, — пожал плечами Яр.

Сильван поднял руку ладонью кверху, закрыл глаза. Яр оглянулся через плечо: в вершке над раскрытой ладонью слабо засветилась крошечная искорка. Огонек рос, постепенно сделался маленьким облачком, вроде пара, что изо рта выдыхается на морозе, только этот светился призрачным сиянием. Спустя минуту облачко сгустилось, сжатое волей некроманта — и обрело видимую плоть, иллюзорную, временную, но так его безусловно удержать в руке было куда проще: пушистая гусеница. Больше обычных, крупнее и длиннее, слабо извивающаяся, словно полудохлая.

— Гадость какая! — весело отметил Яр.

Сильван открыл глаза, взглянул на дело своих чар — и скривился в брезгливости, едва удержал порыв сбросить гусеницу с ладони.

— Обычно они мотыльками предстают, — сказал в оправдание некромант. Попытался сунуть «насекомое» Яру, но тот с хохотом отпрянул, руки по-мальчишески спрятал за спину. На что Сильван обиженно надул губы и вынужден был оставить гусеницу у себя.

— Опять развлекаетесь? — издалека донесся голос Милены. Она услышала их смех, завистливо протянула: — Вам бы всё хиханьки и хаканьки! Наделаете делов, а разбираться мне?

— Ой, притомилась, за одним-то мертвецом слетала! — отозвался Яр, не вставая с места, не спеша дочурке навстречу.

— А кто этого мертвеца запустил так ловко, в непролазный бурелом? Сами бы попробовали его оттуда вытащить! — ворчливо заявила Милена.

— Зачем ты его трогала? — расстроился Сильван. Обернулся на приближающийся шорох и треск: лесная царевна прибыла явно со свитой, в одиночку ей столько шума не наделать.

— Так он чуть в трясине не утоп! Как бы вы там по кочкам и воде свои пентаграммы рисовать бы стали? — пояснила Милена.

Кусты расступились, и стало понятно, откуда весь шорох: дочь владыки ехала, восседая на плечах у одного болотного хмыря, а четверо других шелестели следом, тащили за руки-ноги искомое бездыханное тело.

Поблагодарив хмырей, явно засмущавшихся перед царем, Яр предложил разложить тело на чистом прибрежном песочке.

— Головой на север, конечности вытянуть в форме звезды, — распорядился Сильван. Некроманта вид хмырей уже не смущал, привык еще во дворце, где несколько представителей данной нечисти традиционно стояли на карауле возле ворот. — Да не так, лицом кверху переверните! Яр, у тебя бестолковые слуги.

— Что ты хочешь от оживших пней? — веселился, наблюдая, владыка. — Зато бегают они быстро, смотри, сколько у них ног-корешков.

— Значит, я оживлю, а ты заживишь раны, согласен? — предложил некромант.

— Как всегда, — кивнул Яр.

Милена стояла в сторонке, смотрела во все глаза и не вмешивалась. Ей хватило того, что отец сунул ей под самый нос жуткую гусеницу — от оглушающего девичьего визга деревья содрогнулись и хмыри присели, едва в почву не закопались с испуга.

Пентаграмму начертили тоже вдвоем: Сильван зажег свечение, обозначившее на песке нужный чертеж, а Яр хлопнул в ладоши — и тут же слетелась туча мошкары и комаров, по светящимся линиям выстроились ровненько, послушно замерли.

— Идеально! У тебя такой четкости никогда не получалось даже на ровном полу, — похвастал Яр.

Сильван хмыкнул. Подойдя к телу, разжал челюсти и запустил в рот мертвеца вялую гусеницу. Та словно бы нехотя вползла в горло.

— Ой, гадость какая! — восхищенно пискнула Милена, глядевшая с почтительного расстояния.

А дальше смотреть особо было не на что. Некромант и лесной владыка встали над телом, взяли друг друга за руки, закрыли глаза. И всё. Хоть бы заклинания какие бормотали, так нет же, всё мысленно.

Милене минут через пять стало откровенно скучно. Она отпустила хмырей, и те поползли по домам, негромко перешептываясь между собой и поскрипывая древесиной.

Через четверть часа обессиленные приятели обнялись над трупом, поддерживая друг друга, пошатываясь, отошли, добрались до полюбившейся березы, почти что рухнули на землю.

— Ох, всё! Дальше пускай сам оживает! — простонал Яр, припав к дереву, точно к любимой, обхватив за стройный ствол обеими руками. Предложил некроманту: — Силь, давай со мной. Ты к Лесу можешь уже напрямую присоединяться, а тут тебе полегче будет, сила здесь пожиже идет. А потом и на нашем берегу попробуем.

Сильван отнекиваться не стал, тоже обнял дерево, прижался лбом к коре. Милена сдержала смешок, всё-таки оба действительно потратились сегодня изрядно.

— Ой, пап, он пошевелился! — заметила она, подойдя и наклонившись над бывшим трупом.

— Пускай шевелится, нечего без дела прохлаждаться! — проворчал Яр.

— Ой, пап, он глаза открыл! Как вы здорово его залатали, вот тут на горле такой разрыв был, а ничего не осталось, даже шрама не видно. И вот тут в груди дырища была. И шею переломанную на место поставили, гляди-ка!.. Пап, он моргает, так смешно! И сказать что-то хочет. Ну, горемычный, что сказать-то хочешь? Говори! Язык не вываливай, челюсть не выворачивай. Вот так, хорошо. А теперь повторяй: «Всем спасибо, что вернули меня к жизни!»

— Фвшщэн… шбашшипп…

— Вот, хорошо, умница! — подбодрила ожившего мертвеца Милена.

— Солнышко, отстань от него, он еще не привык к чужому телу! — урезонил нетерпеливую дочь Яр.

— А теперь скажи: «Меня зовут…» Ну же, не стесняйся! Как тебя зовут?

— Миениа сафут… Щур.

Оживший захлопал глазами вполне осмысленно. Шуточки царевны и впрямь помогли ему вспомнить себя.

— Пап, он Щуром назвался, — усомнилась в умственной полноценности ожившего Милена.

— Всё верно, — сказал владыка.

— А! Так вот ради чего весь этот сыр-бор! — обрадовалась лесная царевна, разве в ладоши не захлопала. — Щур! Старикашка ты противный! Ну, здравствуй, покойничек! Как тебе нравится в новом молодом теле?

— Похансы фы фще! — обиделся воскрешенный.

— Сам ты поганец! Язычник и есть, — рассмеялся Яр. — Еле языком научился ворочать, уже обзываешься.

— Я ше умиир! — возмутился Щур, делая попытку сесть, Милена тут же ему пришла на помощь. Поддерживаемый ею за плечи, колдун устремил мрачный взор на притулившихся к березе мага и царя, те между собой посмеивались в хмельном облегчении.

— Подумаешь! — фыркнул Сильван. — Раз ты сразу после смерти не ушел, значит, на самом деле хотел остаться. А раз ты сделался неприкаянным духом, значит, ты попал под мою власть. Старик, ты мой раб отныне, смирись с этим!

— Какой он теперь старик? — погладила по пропитанным засохшей кровью волосам Милена. — Он теперь мужчина в лучшем возрасте, завидный жених. Ой, а ведь вождь был женат! Щур, женоненавистник ты эдакий, у тебя теперь жена есть! Вот встанешь на ноги, придешь домой — и получишь от женушки скалкой за то, что невесть где болтался, одежду испортил и вообще на войну ушел без спроса!

Оживленный поник плечами, зыркнул исподлобья на нетрезво хихикающую парочку, явно обещая в будущем припомнить им сие унижение и самоуправство над ним, колдуном и провидцем.

— И не вздумай говорить бедной женщине, что ты не ее муж! — предостерег со смехом Яр. — Этим ты ничего не добьешься!

— Ражве я хочел чехо-то добичча?

— А разве не за этим ты здесь остался? — подмигнул Яр.

Щур тяжко вздохнул. Вот же, был провидцем, но о таком повороте собственной судьбы даже помыслить не мог. Яр обыграл его: без спроса подарил новую жизнь и дал законную власть над людьми, которой колдуну раньше так не хватало, но к которой он вовсе не стремился.

Драгомир не смог бросить своего незваного гостя. И почему-то не сумел заставить себя выдать его отцу. Почему — сам не мог понять. Вернее, стыдился себе признаться в причине.

Приковыляли к баньке, что уже стоило обоим немалого пота. Причем вошли во двор не через передние ворота, а обошли кругом, проникли через заднюю калитку, украдкой, хоронясь от куста до дерева, словно воры.

— Мать дома, что ль? — понял по-своему Рогволод, спросил шепотом, оглядываясь сквозь ветки яблонь на окна высокого терема.

Драгомир помотал головой, объяснять не хотелось, да и сил не хватало. Хромой князь оказался слишком тяжелым. К тому же по дороге не стеснялся показывать свой нелегкий норов.

Поклонившись низкой притолоке, Рогволод Всеволодович вошел в уютный, смолисто пахучий предбанник и с облегчением развалился на скамье. Немедля потребовал себе воды — для питья и для мытья. Драгомир смолчал, вымыться после тяжкого пути обоим не мешало. Натаскал ведер от колодца, подогрел для князя чан теплой. Выдал ему лыковое мочало, кусок душистого мыла. Князь оценил медовый запах мыла, (кобольды научили русалок варить разные сорта для всяких нужд по заграничным рецептам), и, ухмыляясь, предложил, как особую милость:

— Потрешь мне спину.

— Сам справишься, — огрызнулся Мир.

— А если раны откроются? Истеку кровью, замараю тебе парилку, — оскалился князь.

Делать нечего, пришлось согласиться. Стараясь лишний раз не коситься в его сторону, Драгомир тоже разделся, но не догола, а до полотняных подштанников. Попытался представить, будто моется со старшим братом, как бывало прежде. Если не поднимать голову, если не смотреть в лицо гостю, то не велика разница: князь почти так же высок, как Тишка, хотя в плечах шире, мощнее, мускулы так и играют, когда Мир осторожно водит мочалом… Нет, воображение помогло плохо.

— Я тебе не жеребец, три поласковей! — прикрикивал князь. А сам откровенно посмеивается над тем, как Мир нервно вздрагивает всем телом, стоит им вскользь соприкоснуться голой кожей.

Банька была маленькая, князь специально пользовался теснотой и собственной наготой: при каждой возможности прижимался, потирался, приналегал немалым весом, жарко, отговариваясь болью в ноге. Драгомир уже не рычал, отмалчивался, только зыркал злобно из-под взмокших волос, словно загнанный зверек. Дышал порывисто, приоткрыв губы. И этот его приоткрытый розовый рот отдавался в помутившемся сознании князя хуже бражного хмеля.

Закончив с пытками, выпроводив князя в предбанник, Драгомир торопливо ополоснулся холодной водой, вылил себе на голову лоханку. Только дверь в парилку сама собой без скрипа приоткрылась, а он не заметил.

— Девка! — разглядывая его без стеснения, объявил Рогволод. — Только плоская, как доска. Ничего, и таких брюхатил.

В лицо ему полетела мочалка, которую князь играючи перехватил, даже не забрызгался.

— Поесть принеси! — сопутствовал лесному царевичу окрик, когда тот вылетел из бани полураздетый, злой, мокрый, не успев толком волосы отжать и вытереться.

В отместку Драгомир не возвращался до густых сумерек.

Рогволод встретил его, лежа на скамье. Больную ногу он самостоятельно перевязал, разорвав найденное полотенце. Вместо своей, почившей, натянул рубашку Евтихия, оказавшуюся ему узкой в плечах.

— Хлеб и молоко? — выразительно выгнул бровь Рогволод, развернув узелок со снедью. — Даже масла пожалел.

Драгомир промолчал не менее выразительно, стараясь показать, что большего непрошеный гость не заслуживает. Не признаваться же ему, что за всё это время он не сумел взять себя в руки и поэтому ничего не приготовил? Сжег, выкипело, упустил, проворонил, проглядел, порезался и окропил кровью. Всё, что осталось после такой готовки сколько-то съедобным, выбросил поросенку. В итоге из еды, которую не совестно было подать городскому князю, нашелся лишь вчерашний хлеб. Молоко-то с грехом пополам надоил: коза, ощущая его нервозность, лягалась и норовила боднуть.

…Пока эти двое прожигали взглядами друг друга, стены баньки прожигал взглядом Яр. Лесной владыка притаился за плетнем, под низкой кроной яблони. По дрожащим листочкам рассыпался серебряный свет луны, медленно поднимающейся над лесом, бросая пятнистые отблески на бледное лицо бывшего эльфа.

— Я ничего тебе не скажу, царь-батюшка! — заявил надувшийся домовой, без вызова вдруг проявившийся из теней.

Яр, и без того на грани, от внезапного оклика сзади едва не сломал плетень, до того вцепился в жерди скрюченными пальцами. Обернувшись, узнав, плюнул в досаде:

— А я у тебя ничего и не спрашиваю, соседушка!

— И правильно, не спрашивай, — не отстал домовой, сильнее сдвинул косматые брови. — Твой дурачок меня упросил молчать, ничего тебе против его воли не доносить. Будто я только и делаю, что вечно шпионю за ним! Чуть не со слезами умолял, я думал, на колени бухнется. И ради кого унижался? Ради этого гада! Да он же не достоин ноги целовать нашему сокровищу!..

— Заткнись, по-хорошему прошу! — шепотом, с надрывом потребовал Яр.

— Да я молчу, молчу… — уныло согласился домовой. — Вовремя надо было мальчонку в город отпустить. Хоть с Евтихием за компанию — узнал бы людей, попривык бы, не случилось бы такого. Стыдобища! Как девчонку глупую этот гад его морочит!..

— За-мол-чи! — прошипел по слогам Яр.

— Да боюсь я, как бы чего совсем уж скверного не вышло, — не унимался домовой. — Ведь, зная Мироша…

— Или я тебя сейчас ударю, — пригрозил Яр.

Дедушка-соседушка понимающе вздохнул и растворился в воздухе. Через полминуты тишины, состоящей из шелеста листвы и всхлипывающего дыхания бывшего эльфа, вжавшегося спиной в яблоню, снова раздалось ворчливое:

— Но уж ежели что, ты не серчай на меня, твое величество! Пусть провинюсь перед мальчонкой, а тебя в известность поставлю!

— Уйди уже, — взмолился Яр.

— Сам смотри, чтобы он тебя не заметил, — укорил домовой.

— Не заметит, не беспокойся. Ему сейчас не до меня.

— Ну, а может, и обойдется, — пробормотал соседушка. — Может, оно так и лучше. Авось развеет князь на твоем сыне отцовские чары… Ай! Ухожу, всё! Ушел уже. Страсти-то какие развели, ах, боженьки ты мой…

…То ли нога стала меньше болеть от травяных примочек, то ли князь что-то на ум себе взял, только на следующий день Драгомир с несказанным облегчением понял, что с его гостем вполне возможно спокойно разговаривать. После бессонной ночи, которую лесной царевич провел в собственной постели, беспокойно ворочаясь и бесконечно обдумывая всё произошедшее, это открытие словно сняло с его плеч пудовый груз. Даже дышать стало как-то легче.

Мир приготовил завтрак на троих, не забыв о соседушке, у которого искренне попросил прощение за доставленное беспокойство. Отнес еду в баньку, всё-таки приглашать в дом даже сделавшегося покладистым князя ему отчего-то не хотелось. Потом занялся огородом, поросенка же с козой обиходил еще поутру. Затем наступило время обеда — снова наведался к гостю. Сделал ему новую примочку. Пока перевязывал, посмеялись над занимательным рассказом из жизни княжеских дружинников, мужиков смелых, сильных, умелых, но иной раз до крайности недалеких. И вновь хлопоты по дому и хозяйству, со вчерашнего дня накопилось вдвое против обычного... Ужин — опять в обществе князя. После вкусной еды и от вынужденного безделья тот сделался вальяжен, точно сытый кот.

— Не был бы я женат, то взял бы тебя в супруги не раздумывая! — пошутил Рогволод. — Всем ты хороша: и стройна, и тиха, и стряпаешь отменно. Лекарка опять-таки! Грудями, правда, не вышла и задом тоща, ну да ничего, стерпится — слюбится. Правда, не представляю, как бы я стал просить благословения у твоего папаши, это ж смех один… Мда.

— А ты женат? — с натянутой улыбкой спросил Драгомир.

— Да, пришлось, отец сосватал. Она сына мне родила. Сидит в хоромах на своей половине, с бабской челядью, как сороки, целыми днями языки чешут. Иной раз неделями с нею не видимся. Да и не тянет.

Больше Мир не спрашивал ни о чем. Рогволод же готов был говорить, кажется, обо всём на свете. Но это только неискушенному Драгомиру мнилось. Вскоре князь вытянул из молчаливого собеседника всё, что было нужно: выведал, и чей он сын, и с кем раньше жил, и каким образом лесному царю удается держать власть над огромным пространством земель, ведь людским князьям подобная широта владений даже не снилась. Наивного парнишку же развлекал байками, расписывая какая интересная жизнь протекает в городских стенах: якобы у жителя лесной глуши столько событий за год не случится, сколько в городе за день выпадает!

Хромать Рогволод быстро перестал — отлично Драгомира выучила мать-ведьма, вдобавок талант лекаря открылся, доставшийся по наследству от отца, ведь прежде-то не на ком было дар оттачивать, вот он и дремал, скрытый.

В третью ночь своего пребывания в лесной усадьбе князь самовольно заявился в терем. Без свечей или ламп безошибочно нашел дорогу к нужной горнице. Разбудил тяжелым дыханием и тонким скрипом половиц едва задремавшего молодого хозяина.

— Я тебя не приглашал в дом, убирайся, — хрипловато произнес Мир. Однако с постели не поднялся, пусть и смотрел пристально на явившегося гостя.

Тот замер на мгновение в темнеющем проеме двери, словно впрямь раздумывая, решиться или всё-таки уйти после столь недоброго приветствия.

— Что ж ты со мной, как с псом дворовым, неласково? Боишься, что грязь в дом занесу?

Решился-таки. Двинулся к кровати.

Драгомир промолчал. Смотрел на белеющую в темноте рубаху, широко раскрытую на груди. Только задышал чаще, выдавая испуг.

— Я заснуть не мог, всё думал, — сообщил Рогволод. Забрался коленями на постель, навис над вжавшимся в подушки парнем. — Думал, крутил в уме так и эдак. И злость меня взяла. За смерть моих дружинников я бы твоего отца собственными руками убил!

Он низко наклонился, упершись ладонями в подушку по сторонам от головы лесного царевича.

— Не дотянешься, — с вызовом прошептал Драгомир не отводя взгляд, мерцая во мраке широко распахнутыми глазами.

— Зато до тебя дотянусь, — заметил Рогволод спокойно. — Не боишься?

— Попробуешь — умрешь, — пообещал Мир.

— Не стыдно будет на помощь звать? Лёжа под мужиком-то? — хмыкнул князь. — Хотя… Что-то ты не дергаешься, не убегаешь. Подозрительно!

Рогволод одной рукой стащил с него одеяло, задрал рубашку, просунул руку ниже.

Драгомир прикусил губу.

— Разве не будешь визжать и брыкаться? — с неподдельным удивлением уточнил князь.

— А ты увезешь меня в свой город? — спросил Драгомир напряженным шепотом.

Рогволод застыл: всё вот так просто? Он-то голову ломал, соображая, как бы соблазнить царского сынка!.. Нет, как соблазнить — это князь понимал, пусть и в общих чертах, всё-таки прежде к парням его в этом смысле не тянуло. Но как принудить мальчишку бросить дом и уехать за ним — вот что не давало Рогволоду покоя эти дни. И всё разрешилось само собой! Чудеса.

— Конечно, увезу, раз ты хочешь, — покладисто согласился князь.

Драгомир шумно выдохнул. С облегчением, в котором Рогволод заподозрил нечто большее, кроме ожидаемой радости избавления от скучной жизни в безлюдной глуши.

— Только женой своей не смогу сделать, — добавил для честности князь. — Придется тебе нарядиться девкой и жить при мне, как любовница. Согласишься?

— Ты наконец-то признал во мне мужчину? — лукаво улыбнулся Драгомир.

— Да вот, удостоверился собственноручно, — хмыкнул Рогволод, сжав кулак посильнее и в ответ получив недвусмысленное движение бедрами навстречу. — О, какая девственница мне попалась, однако, распутная, глазам не верю!

— А ты закрой глаза, раз противно тебе с парнем обниматься, — посоветовал Драгомир, сам же прикрывая веки, следя за любовником из-под ресниц. Рогволод привстал над ним ненадолго, чтобы стянуть с себя рубашку через голову, чтобы избавиться от мешающего одеяла.

— Почему-то мне не противно, — удивленно признался князь, возвращаясь. Не пытаясь нежничать, налег на охнувшего парнишку всем немалым весом. — Не знаю, правда, как с тобой обращаться, но сообразим вдвоем, верно?

— Только не жалей меня, — прошептал, крепко цепляясь за мускулистые плечи, Драгомир. — Я не девчонка, не сломаюсь. Заставь меня позабыть обо всём?

— Помолчи уже, мешаешь сосредоточиться, — шикнул на него князь.

…Драгомир проснулся поздним утром. Сладко потянулся — всё тело ныло, на светлой коже во множестве расцветали синяки. Краем сознания подумал, что соседушка, наверное, ворча и ругаясь, всё-таки позаботился о живности, раз в открытое окно не слышно обиженного блеянья козы.

Лесной царевич не сожалел ни о чем из того, что произошло минувшей ночью. Рогволод оказался властным любовником, торопливым и алчным. Он использовал мальчишеское гибкое тело полуэльфа для собственного удовлетворения, делал с ним то, чего не мог бы требовать от родовитой жены или прочих женщин, пухлых, заполошных, ограниченных стыдом и запретами. Князь ненасытно брал и просил еще, в ответ одаривая скупыми жесткими ласками, от которых неопытный партнер таял и разгорался всё больше, не жалея себя, отдавая всего без остатка и ничего взамен не требуя. Собственный пыл, осознание своей порочности и смелости затмило для лесного царевича скупость князя. Он попросту не обращал внимания на болезненную хватку сильных пальцев, на удары и звонкие шлепки, которые князь щедро раздавал, как будто под ним был необъезженный конь, а не хрупкий полуэльф… Драгомир уверял себя, что не жалеет ни о чем. Кроме одного: князь ни разу не поцеловал его в губы. Кусал за плечи, широко и щекотно лизнул по хребту — было. Но сколько Драгомир ни тянулся за лаской, даже самого обычного касания губами губ не получил.

И всё-таки Рогволод заставил его позабыть обо всём на свете, как и обещал, как и просил Драгомир. Пусть на время, но Мир надеялся, что это лишь начало, и дальше его ждет полное и безоглядное счастье. Нужно только научиться подлаживаться под такое непривычное человеческое счастье плотской любви.

На вопрос, где Яр, Милена легкомысленно отмахнулась:

— Прячется где-то. Иногда с ним такое случается, находит зеленая хандра. Лес уверяет, что с ним всё нормально. Не волнуйся.

— Это из-за твоего младшего брата, Драгомира? — напрямую спросил Сильван.

Та смерила жениха темным взглядом:

— С Драгомиром тоже всё хорошо. Мы с ним близнецы, поэтому я бы почувствовала, если б ему стало плохо, — самоуверенно заявила она.

— Между ними что-то произошло? — настаивал маг.

— Я еще не стала тебе женой, чтобы разбалтывать семейные тайны, — отвернулась Милена. — Если тебе так интересно, спроси об этом у них самих. Папка от тебя ничего не скрывает!

— Если бы я еще знал, где его искать, — пробормотал досадливо некромант.

— Не волнуйся, — повторила Милена, — он скоро сам найдется, будет опять к тебе липнуть, как ни в чем не бывало. Отец не умеет долго хандрить, иначе заболеет, а болеть ему Лес не позволит.

Однако Сильван не мог не беспокоиться. Пусть дочь и считает, что родителю всего лишь нужно некоторое время побыть одному, но Сильван-то видел ясно, что дело было посерьезней хандры. В последние дни Яр был не в своей тарелке: то чересчур бодр, то застывал на минуту, словно засыпал на ходу. Его что-то тревожило, не давало покоя. А чтобы легкомысленный бывший эльф потерял покой, проблема должна быть просто чудовищно огромной и неподъемной даже для всесильного лесного владыки.

Обойдя дворец кругом, от башен до парадных залов, от покоев до кухни, некромант наконец-то нашел владыку в подземелье. Яр сидел на покрытой мхом земле между могучих корней центрального дуба, привалившись спиной к стволу. Дремал. Сильван хмыкнул: царь был у себя дома и не собирался скрывать, чем он тут занимается. Подойдя, маг поднял опрокинутый кувшин из-под вина, потряс — пустой, нюхнул узкое горлышко — черничная наливка. Вкусная, однако не настолько, чтобы уговорить пузатый кувшин в одиночку.

Сильван присел перед Яром, протянул руку, намереваясь потормошить за плечо, чтобы разбудить… И не получилось потормошить-то. Некроманта бросило в холод. Яр не думал просыпаться. Он даже не шевельнулся. Как будто накрепко прилип к дереву. Но ведь дуб не сосна, к смоле не приклеишься! Сильван спрятал остро кольнувший страх за кривоватой усмешкой. Снова попробовал потрясти за плечи, позвал:

— Яр! Твое величество, просыпайся! Негоже государю пьяным ночевать в подземелье! Не спорю, дворец твой и ты вправе спать, где вздумается, но…

Некромант осекся. Сквозь одежду почувствовал, что кожа бывшего эльфа сделалась на ощупь твердой, как древесина. А волосы не просто зацепились за неровную кору — локоны врастали в дерево кончиками. Маг, затаив дыхание, провел пальцами между спиной Яра и дубом — промежутка не было. Он отдернул руки, нащупав движущиеся, живые стебли, что выползли из дерева и вошли в плоть Яра. Яр не спал. Он потерял сознание! Именно «потерял», растворившись в неохватном существе Леса.

Сильвана пробила дрожь.

Трясущимися руками, не жалея ладоней, отбитых о жесткие, задеревенелые щеки, некромант принялся хлестать по безмятежному лицу пощечинами:

— Яр, очнись немедленно! Яр!!! Ты меня слышишь?! Яр!!!

Бесполезно.

Лес, опасаясь, что помешавшийся некромант сделает владыке больно, заторопился: из ствола дуба выплеснулись тысячи новых зеленых побегов, упоительно душистых, свежих, клейких — и принялись ревниво оплетать безвольное тело. Кора распахнулась глубокой щелью, обнажив светлую сердцевину, и в эту щель стало затягивать бывшего эльфа. Сильвана же оттащили в сторону другие плети, выстрелившие из стен. Его связали, не позволяя мешать соединению. Хорошо хоть рот не заткнули:

— Яр?!.. Ксавьер!!! КСАВЬЕР!!! — уже орал некромант, тщетно трепыхаясь, как птица в силках. — КСАВЬЕР!!! КСА-А-А!..

Одна из плетей сжала под ребрами так сильно, что перехватило дыхание.

— Кса-а!.. Кса-а-а… — захрипел Сильван без голоса.

Яр распахнул глаза.

Лес мигом притих. Ростки и плети замерли. Яр обвел подземелье затуманенным хмурым взглядом. Ростки и плети как-то стыдливо поникли и расползлись по углам в тень. Сильвана поставили на землю, отряхнули и поправили на нем одежду. С самого Яра побеги осыпались трухой.

— Что происходит, Яр? — хрипло спросил некромант. — Такое часто с тобой случается, когда ты напьешься?

— Нет… — с видимым трудом ворочая языком, отозвался лесной царь. — Ксаарз!

— Что? — не понял Сильван.

— Как малолетний ребенок попался… — с досадой проговорил Яр. — Если я когда-нибудь еще раз настолько раскисну, что захочу перестать существовать — зови меня по имени. Ксаарз! Это первое имя, которое я получил от родителей.

— Хорошо. Ксаарз, — повторил, чтобы запомнить, Сильван. Присел на колени рядом, взял всё еще дрожащими руками руку друга: — Что это было?

— Лес решил, что должен меня защитить, — усмехнулся Яр. — Я напился, показал слабину, и вот результат — меня тут же спеленали, как младенца. И собирались упрятать в самое безопасное место по мнению Леса — в землю, и поглубже, в спячку лет на сто с потерей памяти. Могу представить, как это выглядело со стороны.

— Нет, тебе такого ужаса не вообразить, — покачал головой некромант.

Яр снова хмыкнул:

— Я старшего сына так вытаскивал, и не однажды. Правда, он тогда совсем несмышленышем был, своего разума еще не нажил… И теперь точно так же я сам чуть не задубел! Видела бы меня Лукерья, застыдила бы.

— Так всё-таки, что произошло? — повторил свой вопрос некромант. — Почему тебе плохо? Скажи мне!

— Потому что я ничего не могу поделать, — с глубоким тоскливым вздохом дал расплывчатый ответ Яр. Закрыл глаза рукой. — Я знаю, что скоро случится непоправимое. И не могу это предотвратить.

— Почему? Разве нельзя что-то сделать? Если тебе нужна помощь…

— Нет. Если я вмешаюсь сейчас, то меня возненавидят. А если не вмешаюсь, то будет уже слишком поздно.

— Ты говоришь о своем младшем? — спросил Сильван.

Яр вздрогнул, уличенный, поежился.

— Только не говори мне, что ты подглядываешь за собственным сыном! — ужаснулся маг.

— Я?.. Что?! Фу-у! Как ты мог подумать! — скривился Яр. Добавил: — Если бы увидел это воочию, то я бы этого скотину голыми руками… Нет, мне достаточно понимать, что там творится.

Вздохнув, признался:

— Я не могу на Мира давить. А уговоров он не послушает. В этом он совсем не такой, как Тишка или Милена, он куда упрямее их двоих вместе взятых. Прошли те времена, когда я имел право им что-то запрещать, просто потому, что «так сказал отец!» У них каждого свой путь, своя судьба… Небеса, как же больно видеть, как твой малыш выбирает страдания — тебе назло!

— Ты сгущаешь краски, — возразил Сильван.

— Увы. Он солгал мне, понимаешь?! Первый раз в жизни решил обмануть — и кого? Меня! Любимого отца! Любимого… Как ты догадался, что я напился из-за него?

— Что ж непонятного. Последние дни ты постоянно заговариваешь о своем младшем и тут же сам себя обрываешь на полуслове.

— Да? Не замечал... И что ты лыбишься? Мне плохо, а ты лыбишься! Два сердца в груди, а такой бессердечный.

— Я всегда подозревал, что из тебя получится слишком заботливый папаша, — признался Сильван. — Даже меня ты всегда опекал с чрезмерной заботой. Могу представить, каково пришлось твоим родным малюткам.

— Уж какой есть, — проворчал Яр. — Сделай мне внуков поскорее, чтобы я стал слишком заботливым дедом! И оставил детей жить своим умом.

— Твой сын не слабее тебя, — сказал Сильван.

— Ты же его не видел никогда! — перебил Яр. — Он такой... Он ведь… Эх.

— Позволь угадаю: он такой же, как ты? — улыбнулся некромант. — Дай ему время осознать свою силу. Вспомни себя — ведь ты не сразу научился жить самостоятельно, думать своей головой. Но тебя выбросили из дома без поддержки, а к нему ты всегда придешь на помощь. Дай ему это понять. Позволь ему выбрать: звать ли тебя или справиться самому.

— Вот из тебя выйдет умный отец, не то что я, — опять заворчал лесной владыка.

— А ты трезво размышляй, не увлекайся вином, — пожурил друга некромант, махнул рукой на опорожненный кувшин: — Настойка у тебя добрая… но больно злая!

Яр хмыкнул:

— Откуда знаешь? Ты ведь не пьешь?

— Вчера твоя дочь заставила, — насупился маг, отвел глаза. — Насильно споила полную кружку, уверяя, будто это безобидный морс. После чего зажала меня в темном уголке и… Видимо, она вправду чувствует своего брата близнеца, раз одновременно с ним потеряла голову, а с разумом и последний стыд. И совесть. Вместе с жалостью к моим старым костям… Теперь мне придется на ней жениться. Бойкая у тебя девчушка выросла.

— Ты всё-таки сделаешь меня дедом?! — мигом позабыл обо всех тревогах и горестях Яр, кинулся обнимать друга и теперь уж точно зятя.

— Надеюсь, не так сразу всё-таки, — смущенно пробормотал Сильван. — Со временем обязательно, наверное…

— Даже не мечтай! — радостно объявил лесной царь. — Милка ждать не приучена.

— Это я уже понял, — слабо улыбнулся некромант.

Рогволод не привык чувствовать себя гостем. Очень скоро, поначалу слегка прихрамывая, он стал разгуливать по двору и по округе с видом полноправного хозяина. Осматривался. Луга, где немного помог Драгомиру косить сено для козы. Поля, где однажды от безделья нарвал охапку васильков, а потом нахлобучил на обмершего от смущения мальчишку развесистый лазоревый венок. В лес вместе ходили по ягоды, перемазались по уши в сладости сока и взаимных нежностей… А в одиночку в лес Рогволод всё-таки больше не ходил. Одного раза оказалось достаточно — забрел чуть подальше опушки, пока Мир готовил обед.

«Уходи! Не смей развращать моего сына! Оставь его!»

Рогволода под льняной рубашкой морозом пробрало. Вроде бы и лето, и солнце светит, и птицы поют, ровно как минуту назад. Но вмиг вокруг него всё как-то потемнело, словно воздух сгустился. И холодом обдало могильным, иначе не сказать. А самое неприятное: на него смотрели с ненавистью. Со всех сторон. Сам Лес его ненавидел, единодушный с царем.

Князю стоило немалой силы воли, чтобы взять себя в руки, не убежать с воплем в сторону ведьминого терема, чтобы пятки сверкали. Он весело оскалился назло невидимому Хозяину, выкрикнул задорно:

— Прозевал ты своего мальца! Он меня выбрал — со мной от тебя уедет!

Лес недобро зашумел. Рогволод отодвинулся от колючего куста, который явственно потянул к нему свои ветки.

«Если ты причинишь ему вред, тебе не жить.»

— Это мне нежить говорит?! — не отступался князь, хоть сердце в груди колотилось так сильно, как не трепетало в детстве, перед субботними розгами. — Выйди, покажись, коль такой смелый, что князю угрожаешь! Видал я тебя — сопляк сопляком! Сам на своего сына глаз положил, да взять невинного не решался? А как тебе дорожку перебежали, сразу строгим отцом заделался? Ревнителем добродетели? Да ты!..

Рогволод заткнулся, получив хлесткий удар березовым прутом по лицу. Утерев кровь с рассеченной губы, князь усмехнулся:

— Негоже, царь-батюшка, эдак-то. Был бы ты мужиком, вышел бы честно, поговорили бы с глазу на глаз. А так с тобой и разговаривать нечего.

Показательно сплюнув перед собой под ноги, князь с оскорбленным достоинством ушел из-под лесной сени.

— Что случилось? — всполошился вышедший ему навстречу Драгомир. Привстав на цыпочки, ухватил любовника за подбородок, повернул ему голову, пальцем оттянул губу, чтобы лучше рассмотреть ранку.

— Ничего, — ухмыльнулся князь, отчего ранка опять открылась и закровоточила.

— Как же ничего! Как же ты так?.. — возмутился Мирош.

Но Рогволод заставил его замолчать — притянул к себе за пояс, притиснул, положив властную ладонь пониже спины. И чмокнул в уголок рта, оставив, как печать принадлежности, красное пятнышко.

Драгомир затих. Только глаза широко распахнул, не видя в мире ничего и никого, кроме князя. И неважно, что Лес смотрел на них сейчас со стороны опушки всеми своими глазами. Главное, он получил свой первый поцелуй. Почти поцелуй, но для начала ему и этого легкого касания хватило для счастья, такого огромного, что изнутри распирало грудь и мешало дышать. Или то было не счастье, а еще только надежда на него? Какое же тогда будет счастье настоящее? Драгомир и представить не мог, загадывать боялся...

На следующее утро они вдвоем покинули терем.

Драгомир еще накануне в сумерки по просьбе (вернее сказать — по приказу) князя сбегал на берег Сестрицы, к тайному броду. Свистнул протяжно трижды, как показал Рогволод. И на условный свист на том берегу откликнулись коротким посвистом, из кустов высунулась бородатая заспанная рожа. Драгомир, внутренне обмирая, показал позолоченную пряжку с князева плаща. Рожа понятливо кивнула, скрылась в кустах, после чего появилась вновь: мелкий мужичонка, прикидываясь рыбаком, спустил на воду плоскодонку — и сноровисто подрулил к ждавшему Миру. Без лишних вопросов шепотом договорились, чтобы к назначенному часу ждали здесь с лошадьми и охраной.

День сменил ночь, и Рогволод, хрюкая смешками, выпихнул сонного юного любовника из постели, нарядил в женскую одежду, позаимствованную из старых сундуков Лукерьи, так как сарафаны Милены, пусть и выглядели богаче, но были велики как в груди, так и по длине. Волосы убрали под ленту, косицу заплетать не стали, слишком короткая получалась — у девиц обычно до колена или до пяток, а тут равно как у малышни, стыдоба. Драгомир молча пожалел, что весной обрезал волосья, сейчас как бы пригодились, вот точно бы краше любых красавиц получился бы, князю попрекать его было бы не за что.

А Рогволод, выведя из родного терема царевича под локоток, словно украденную невесту, сиял физиономией ярче червонца! И поднявшийся злой ветер, кидавший песок в лицо, его не пугал. Не обращал внимания на шелест и скрип деревьев, мимо которых шли. Мешала высокая трава, хватающая за ноги словно нарочно сплетенными петлями, хлестали встречные ветки. Он не верил самому себе! И уже прикидывал в уме, как далеко с такой покладистой «любовницей» он сумеет зайти, ибо эдакой удачей, идущей в руки, грешно не воспользоваться в полной мере.

У Драгомира сердце было не на месте. Шел, куда князь вел, и не смел глаз от земли поднять. С каждым шагом в груди щемило, стучало, а то обрывалось: остаться ли? Вырваться из рук князя, который держит его уж слишком крепко, не опасаясь оставить синяки. Дойдут до реки — назад пути не будет. Зачем Драгомир ему? Зачем Драгомиру он? Верно ли князь полюбил или только врет? Разумеется, врет. Побудет Мир любовницей некоторое время, ну месяц, ну до осени. Потом вернется домой, просить прощения у отца. Или, что скорее, не вернется. Как братец Евтихий, тоже поедет путешествовать, искать свою судьбу. Так почему не уехать сразу? Зачем идти в позорное услужение к князю? Узнал уж его в близости, потешил любопытство — не хватит ли?

Драгомир крепко зажмурился, помотал головой, прогоняя непрошенные мысли. Не его это рассуждения! Внушенные сомнения — он-то сам нисколько не сомневается, что полюбился князю. По-своему, но стал приятен ему и дорог. И тот честен с ним, не обещает невозможного, не клянется в вечных чувствах, не скрывает, что везет в город тайной любовницей, на позорное место бесправной комнатной девки. А то, что сердце зовет назад — так это трусость! И отцовские чары.

Мир оглянулся вокруг: Лес хмурился, небо оделось тучами, деревья шумели листвой. Он мысленно попросил прощения за причиненную тревогу. Пообещал, что с ним всё будет хорошо, что он обязательно будет счастлив. В конце концов, Новый Город рукой подать — не на цепь же посадит его князь в хоромах! Драгомир найдет время, чтобы приплыть на родной берег, навестить семью.

«НЕ УЕЗЖАЙ»

Лесной царевич вздрогнул.

— Замерз неужто? — заметил Рогволод, обнял за плечи: — Или переживаешь? Не бойся, тебе в моем городе понравится! Золотого терема не обещаю, но на скотный двор точно не отправлю.

Князь громко рассмеялся собственной шутке.

Мир же резко отвернулся, низко опустил голову: на мгновение он отыскал глазами среди зарослей пятно мрака, откуда всей кожей ощущал пристальный взгляд.

«Прошу тебя!»

«Не проси.»

Полил дождь, холодный, непроглядный. Словно в полдень наступили сумерки, летом — зимние, густые, тоскливые.

Ждавшие на берегу лошади нервничали. Дружинники, явившиеся при оружии, говорили слишком громко, отвешивали пошлые шуточки. Когда завидели князя, да не одного, загоготали гусаками:

— А мы-то переживали! Мы-то гадали, не помер ли! А наш князюшка удалец, слетал на чертов бережок за чертовкой!

— Ведьму лесную себе нашел? Она его, что ль, после ран боевых выходила? Да в оплату за услугу потребовала ее под венец отвести?

— Под венец вряд ли, а возлечь на брачное ложе с такой чаровницей незазорно!

Парню, попытавшемуся ущипнуть «красотку» за мягкое место, князь с размаха и без предупреждения врезал в челюсть. Тот на ногах не устоял — с берега в реку плюхнулся. Но это вызвало лишь новую волну гогота, всё равно из-за дождя все были промокшие до нитки, купайся или нет. А к тяжелой руке и нелегкому нраву своего господина дружинники привыкли давно.

В седло Мира подсадил сам Рогволод. Лесной царевич думал только об одном: как бы в обморок не уплыть. Схватился за врученный повод, словно утопающий за соломинку.

Брод переходили верхом, лошадям вода пришлась по брюхо. Кони всхрапывали, недовольно ржали. Драгомир беззвучно молился, чтобы Лещук Илыч не наслал на них мавок-щекотух. Но водяной, к счастью, решил не вмешиваться в сугубо семейное дело.

«Простите меня. Прощайте!» — Мир знал от отца, что в городе не сможет связаться с Лесом.

«Возвращайся!»

Драгомир порадовался, что дождь не прекращается, да от лошадей было полно брызг — не нужно вытирать мокрое лицо. Он улыбался, кусая губы: непонятно, как можно быть таким счастливым и верить в хорошее, когда всё внутри просто кричит от предчувствия беды. Нет, это не предчувствие. Он просто трус. Впервые ушел из дома — и теперь готов реветь, как девчонка.

Драгомир оглянулся, ища взглядом князя: вон его могучая спина, далеко впереди за серым маревом ливня.

Прежде чем вновь опустить голову, Мир заметил, с каким пристальным вниманием смотрят на него едущие по бокам воины. Его быстрый взгляд тоже увидели:

— Эх, девка, сидела б ты лучше в своем ельнике, — покачал головой тот, что постарше.

— Почему именно в ельнике? — хохотнул молодой, получивший по челюсти. Игриво подмигнул осмелившемуся вновь поднять глаза полуэльфу. — Такие ягодки в малинниках спеют!

Старший его товарищ досадливо сплюнул на молодецкую недалекость.

Драгомир выдохнул, когда лошади из воды стали выбираться на берег. Городские стены были видны уже отсюда, возвышались на верху крутого склона, что еще предстоит им преодолеть. Но теперь Миру сделалось гораздо легче, тоска отступила, с нею и дождь поредел, стал лениво накрапывать. Кое-где на небе показалась просинь. А вдалеке сквозь разошедшиеся сизые тучи прикоснулись к земле и речным водам косые стрелы солнечных лучей.

====== Глава 7. Томил (второй том) ======

Молодой рыцарь, которого Светозар героически спас от компании разбойников, оказался славным парнем. Больше того, за один лишь вечер Тишка и его новый знакомый сошлись, как будто друг друга всю жизнь знали. Чему, правда, немало поспособствовал бурдюк с вином, нашедшийся в багаже у оруженосца — это именно его защищал бравый слуга всеми силами от напавших, а вовсе не своего хозяина. Но ради спасителей оруженосец, скрипя зубами, согласился поделиться своим достоянием. Вина было много, из закуски нашлись только пережаренная рыба и подмоченный хлеб, поэтому очень скоро на полянке, где путники расположились на ночлег, зазвучал громкий смех, стали произноситься клятвы в вечной дружбе, естественным образом перешедшие в жалобы на сложности бытия странствующих искателей подвигов.

Когда угас огонь заката, а огонь костра разгорелся в полную силу, равно как пламя взаимной симпатии, вспыхнувшее и не собиравшееся тухнуть, от слов перешли к музыке, к этому откровенному разговору распахнутых душ. Светозар достал лютню, молодой рыцарь и так не расставался со своей средних размеров виолой, таская ее за спиной на ремне через плечо. Пристроив инструмент на колене стоймя, трепетно обхватив гриф рукой, точно это была женская шейка, он повел по струнам смычком, заведя меланхоличную мелодию неразделенной любви. Тишка прислушивался с минуту — и подладился согласным перебором струн, ведь ему тоже было что рассказать о трагичности амурной страсти.

Оруженосец к тому времени уполз дрыхнуть в сторонку, дабы своим неблагозвучным храпом не мешать легкому полету муз. Полкан, оголодав на хлебе, отправился на охоту — и спустя короткое время вернулся к кисло чахнущей Груше с жирным тетеревом в зубах, которого та от нечего делать взялась ощипывать для похлебки на завтрак. Сам же конь отужинал прямо в лесочке зайцем, экономно проглотив оного вместе со шкурой и костями, и по возвращении последовал примеру оруженосца — залег спать. Тоскливые мелодии двух менестрелей вполне годились вместо колыбельных.

Рыцарь назвался именем Эжен Флорантен. Имя это было не настоящее, разумеется, он сам себе его придумал. Истинное, данное при крещении, звучало гораздо менее вычурно и куда более тривиально — Жан-Жак. Рожденный пятым сыном у своих почтенных родителей, он не мог рассчитывать на наследство, поэтому отправился скитаться по свету в поисках собственной судьбы, едва научившись держать меч в руке — не дожидаясь, когда отец или старший брат благословят пинком под зад за дармоедство. Однако рыцарь получился из Эжена неважный. Поэтому, чтобы не пропасть с голоду, он освоил ремесло менестреля, что получалось у него куда лучше и приносило несравненно больше выгоды для него самого и пользы для общества.

— Моему оруженосцу и то больше повезло с именем — Хьюго Мартэн! — кивнул на храпящего слугу рыцарь. — Мне пришлось напрячь воображение, чтобы переплюнуть его в звучности.

— Имя для странствующего героя — это важная штука! — покивал Светозар с пониманием. — Родители совершенно не заботятся о будущем, нарекая сыновьям имена! Ну вот как можно с такими именами совершать геройства? Как попасть на страницы летописей? Стыдоба!

За это выпили — прямо из горлышка знатно опустошенного бурдюка, передав друг другу по-братски.

Другим немаловажным обстоятельством, из-за коего Светозар ощутил к рыцарю безграничную симпатию, была его безнадежная и безответная любовь к прекрасной принцессе — во всех отношениях высокомерной особе.

— Ах, Клер-Элиан-Жеральдин-Беранжер!.. — благоговейно выдохнул Эжен без запинки имя возлюбленной, вызвав в Светозаре новый прилив восхищения. За это снова выпили.

Это была та самая принцесса, которую держал пленницей в высокой башне огнедышащий дракон. Впрочем, на слове «пленница» Эжен неблагозвучно хрюкнул:

— Скажу тебе по секрету, сэр Светозар, никто ее в башне не держит насильно, — шепотом признался рыцарь, наклонившись к охотно подставленному уху собеседника. — Клер сбежала из королевского дворца из-за притеснений своего отчима, занявшего трон путем интриг и козней.

Принцессу собирались отдать замуж ради выгоды королевства, но против ее воли. Поэтому она уговорила первого встречного дракона разыграть похищение. Похоже, дракон в свою очередь рассчитывал на хорошие откупные от родителей похищенной красавицы. Однако венценосный отчим плюнул на своенравную падчерицу, за драконом погоню не послал, выкуп не объявил. Вместо этого король с чистой совестью отдал выгодному жениху младшую принцессу, свою родную покладистую дочку. Высокомерная Клер осталась жить в высокой башне дракона, что стояла посреди рощи дриад.