Семейные тайны: хранить нельзя открыть

6.1. Возникновение жертвенности в семье

Когда семья или кто-то из ее членов держит что-то в секрете, в ней через некоторое время происходит разделение на «знающих» и «незнающих», на правых и виноватых, обвинителей и жертв, на нормальных и ненормальных. Каковы механизмы этого явления? Как случается, что семья расщепляется на отдельные лагеря?

В основе этих процессов лежит ряд защитных механизмов, описанных ранее. Мы уже понимаем, как это происходит и почему не осознаются последствия решения хранить тайну. В нашей стране каждой семье есть что скрывать. Физический дефект, инвалидность, бесплодие, смерть от криминального аборта, гомосексуальная ориентация, убийство, самоубийство, алкоголизм, наркомания, проблемы с законом, приемные и незаконнорожденные дети и многое другое – все то, что может запятнать светлый образ семьи. Но что происходит с теми, кто стал прямым или косвенным виновником неблаговидного поступка, минутной слабости, глупой случайности, сложившихся обстоятельств? Как они живут – и выживают – в поле непринятия, молчаливого укора, обвинений и скандалов, отвержения и презрения?

Очень часто вследствие совершения «неправильного» поступка эти члены семьи обретают особое свойство или качество, называемое виктимностью (от лат. victima – «жертва»). Виктимная личность – это личность прежде всего ограниченная в своих возможностях, лишенная тех или иных условий, необходимых для выживания и развития. Ограничения и лишения касаются двух основных сфер:

♦ межличностных отношений, что проявляется в отсутствии эмоциональной поддержки, человеческих отношений, принятия, тепла от близких;

♦ собственного «я», что заключается в нарушении личных границ, их размывании, потере способности защищать собственное пространство, утрате ответственности за свою жизнь, склонности некритично подчиняться воле других людей.

Виктимная личность не умеет отказывать, защищать свои интересы, самоутверждаться. Виктимная личность – личность зависимая. Ее собственные желания, цели, мнения, интересы подменяются желаниями, целями, мнениями, интересами значимых других. Возникает стремление соответствовать ожиданиям окружающих – ведь «виноват», «натворил дел», а значит, нужно сжать зубы и подчиниться требованиям. Такой человек характеризуется недостатком активности, независимости, самобытности, у него наблюдается низкая приспосабливаемость.

Проблема состоит в том, что в семье младшее поколение явно или неявно выбирает в качестве образца для подражания кого-то из старшего поколения. Защитные механизмы обусловливают переход таких способов поведения к детям и внукам.

Секс и убийство

Вера, 29 лет, жалуется на то, что не может выйти замуж. Все мужчины, с которыми она встречалась, были очень похожи друг на друга: энергичные, успешные. И все вели себя с Верой схожим образом: высокомерно, презрительно, свысока, а некоторые даже применяли физическую силу, если Вера с чем-то не соглашалась. Мне это показалось любопытным: как можно строить отношения с партнером, если сразу видно, что он такой, как описывает Вера? Оказалось, что сразу после знакомства все идет хорошо. Мужчины галантны, ухаживают за Верой, ведут себя достойно. Все меняется, когда происходит первый сексуальный контакт. Я попыталась выяснить, что же происходит с Верой после этого. По ее словам, она начинает чувствовать себя грязной, использованной, той, кого уже нельзя воспринимать как достойную девушку. Кроме того, она употребила странную фразу: «После секса я умираю для мужчины».

Это показалось мне любопытным. Я стала изучать историю семьи Веры. Мама и папа живут хорошо, не конфликтуют. А вот бабушка с дедушкой всю жизнь находятся в очень сложных и деструктивных отношениях. Бабушке сейчас 74 года, дедушке – 76 лет, и дедушка до сих пор поднимает руку на бабушку. Вера до школы жила в деревне именно с ними, потому что у родителей была съемная квартира. Будучи маленькой, Вера не раз становилась свидетелем безобразных сцен, в ходе которых дед избивал бабушку, толкал, таскал за волосы. Он был патологически ревнив и все время припоминал бабушке Петьку, «которого она так любила, что до свадьбы не дотерпела».

От матери Вера знала, что бабушка встречалась с молодым человеком. Они любили друг друга и собирались пожениться. Он служил на флоте, а тогда служба длилась четыре года. Вернувшись, мужчина сказал любимой, что был на атомной подводной лодке, которая потерпела аварию. Он получил высокую дозу облучения. Но девушка все равно решила быть с ним. Они подали заявление в ЗАГС, и, вероятно, у них был сексуальный контакт. Однако через месяц после демобилизации молодой человек попал в больницу, а спустя несколько недель умер. Бабушка была безутешна. Через год к ней посватался дедушка, который жил по соседству. Он был в курсе ее отношений и того, что она собиралась замуж за Петра. Тем не менее после первой брачной ночи избил ее так, что родители увезли молодую жену домой и неделю выхаживали. Она не хотела возвращаться к мужу, но семья настояла – и так голодное послевоенное время, а тут еще свадьбу справили, и такой позор… Вот так и прожила бабушка всю жизнь в страхе и насилии.

Мать Веры, третий ребенок и единственная девочка в семье, вспоминала, что ее отец бил братьев, но ее не трогал. В 14 лет она сбежала из деревни в техникум, в 18 лет вышла замуж и счастливо прожила жизнь с покладистым, трудолюбивым мужем. Но Вера, которая близка со своей бабушкой, неосознанно идентифицирует себя и с ее судьбой, и с ее жертвенной позицией. Интересно, как Вера бессознательно «убивает» себя после первого сексуального контакта с мужчиной, ожидая и того, что он ее бросит (как «бросил» бабушку ее жених), и того, что ее жизнь закончилась (ведь жизнь бабушки – не жизнь, а сплошные мучения). После полугода терапии Вера стала замечать, как она провоцирует мужчин на агрессию, как транслирует им, что она плохая и недостойная, и сколько агрессии направляет на саму себя… Она поучаствовала в расстановочной сессии, где смогла разотождествиться с бабушкой и ее судьбой. Через полтора года Вера вышла замуж, однако продолжает личную терапию, потому что замечает, как иногда впадает в позицию жертвы и демонстрирует виктимное поведение.

Еще одно следствие жертвенности – непринятие ответственности за свою жизнь. Как и Вера, многие люди с виктимным поведением не осознают возможностей изменить собственную судьбу. Они часто приписывают ответственность за их жизнь и делегируют контроль над ней ближайшему социальному окружению.

Еще одна проблема в семье, где появилась тайна и обусловленное ею виктимное поведение, это принятие жертвой ответственности за жизнь других людей. Из-за невозможности разделения «моего» и «чужого» эти люди не способны определить границы личной ответственности.

Жертвы малоинициативны: они живут по принципу «лишь бы было тихо». Их активность давно заблокирована, безопасность недостижима, представления о себе и окружающем мире иррациональны. Поэтому виктимная личность воспринимает внешнюю среду как неконтролируемую и неуправляемую, проявляет пассивность, низкую поисковую способность и готовность подчиняться.

И что самое печальное – это поведение транслируется из поколения в поколение. Огромное количество женщин и мужчин, сломленных, сдавшихся, предавших себя, порождают новые и новые поколения жертв. «Мать – отец – ребенок», «бабушка – дедушка – внук/внучка», «брат – сестра – родитель» – в каждом из этих треугольников может быть сформировано виктимное поведение, виктимное самоощущение, виктимный взгляд на мир и самого себя.

6.2. Жертвы, тираны и спасатели

Превращение человека – ребенка или взрослого – в жертву всегда носит социальный характер и может происходить в любом обществе. Но как театр начинается с вешалки, так виктимизация начинается с семьи. Даже те родственники, которые не являются прямыми объектами агрессии, унижения и нападок, но присутствуют в качестве постоянных свидетелей этого, подвержены вторичной виктимизации. За счет эмпатии, то есть способности вчувствоваться в переживания другого человека, а также благодаря идентификации свидетели насилия и третирования погружаются в те же чувства, которые испытывает жертва. Таким образом, оказывая деструктивное воздействие на отдельных членов семьи, виктимизация становится социальной проблемой и разрушает внутреннюю стабильность всего общества.

Чтобы превратить человека в жертву, нужно время. Когда агрессор и жертва живут в одной семье, их деструктивные действия – унижение, оскорбление, несправедливое разделение обязанностей – регулярно повторяются. Раз за разом один член семьи контролирует другого, управляет его жизнью, издевается над ним. Вначале жертва сопротивляется, пытаясь прямо или косвенно проявить агрессию. Но наступает момент, когда она забывает лозунг «Никогда не сдавайся» и смиряется.

К сожалению, семья с тайной похожа на огромный корабль, оказавшийся на суше. Она малоподвижна, процессы изменения правил, структуры ролей, системы власти в ней проходят крайне медленно. Именно поэтому семья поддерживает сохранение жертвенных сценариев.

Однако дело никогда не заканчивается одной жертвой. В этом же поколении, в следующем или через поколения семья воспроизведет дуэт «жертва – тиран». И конечно, найдется добрая фея – крестная или спасатель. Только в семье у них нет волшебных сил, поэтому гораздо заметнее характерная игра актеров, исполняющих роли жертвы и тирана.

Сразу сделаю поправку: нормальная, здоровая агрессия нужна в семье для поддержания дисциплины и воспитания детей, наведения порядка, обозначения границ. Мы же говорим о таких проявлениях агрессии, которые делают другого марионеткой, куклой, отнимают свободу, заставляют делать нечто, разрушающее его «я». И когда об этом нельзя говорить (как в случае с отцом, бьющим сына, – см. историю «Самурай и Эдип»), возникает тайный сговор между тираном и жертвой. Тайна всегда предполагает союз двух или больше человек, один из которых вынужден молчать. Иногда можно выявить так называемый бытовой стокгольмский синдром – когда возникает симпатия между жертвой и насильником или когда страдающая сторона объясняет поведение агрессора как единственно возможное.

Иногда тиран подхватывает вирус из внешней среды, отождествляя себя с кем-то, кто был сильнее, давил на него, подвергал преследованиям. При этом он начинает использовать аналогичное поведение в собственной семейной системе. То, что вначале является частью игры, разрядкой, проверкой новых типов поведения, при определенных условиях закрепляется и становится стереотипом взаимодействия. В семейной терапии я давно нашла ответ, каким образом это происходит. В любой живой системе есть возможность оповещения о том, что происходит внутри и во внешнем мире. Для этого используется обратная связь, которая представляет собой отклик или реакцию на какое-либо действие или событие. Она может быть позитивной и негативной. Негативная обратная связь используется для поддержки равновесия. Как правило, она приводит к восстановлению баланса в системе. Например, муж, обычно очень сдержанный, повысил голос и накричал на жену, после чего она вышла из комнаты, закрыв дверь, а через некоторое время серьезно с ним поговорила и попросила больше так не делать. Это пример негативной обратной связи. Позитивная обратная связь, напротив, поддерживает происходящее изменение в системе, уводя ее все дальше от имеющегося равновесия. Если тот же муж впервые устраивает жене скандал, а она каким-то образом поддерживает его поведение, давая ему понять, что это правильно и хорошо, он начнет использовать этот способ выражения недовольства все чаще и чаще. Так, он кричит на нее из-за неубранной квартиры, а она вместо объяснения, что ребенок капризничал и не слезал с рук, извиняется и начинает быстро наводить порядок. Тогда муж получает послание: это работает – если повышать голос на жену, можно многого добиться. В итоге шаблон поведения заккрепляется.

Позитивная обратная связь часто ведет к трансформации в новую, более устойчивую систему, где действуют отрицательные обратные связи. Таким образом, когда в семье впервые случается то, что мы относим к психологическим играм садомазохистического толка, в адрес агрессора не поступает негативная обратная связь или он получает позитивное подкрепление, что фиксирует такой способ поведения и влечет его стереотипизацию. Ситуация начинает идти по кругу: период относительного мира в семье, рост напряжения, вспышка ярости и выброс агрессии, успокоение тирана, стабилизация и некоторый период мирного сосуществования в семье. Известная пословица «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу» здесь обретает очень ясный смысл. Если ты делаешь что-то сам или позволяешь делать это другому, поступки будут иметь значение для твоей жизни в целом. Поступок – это судьба, и от разового подыгрывания насильнику лежит прямой путь к образу жизни жертвы.

Мальчики, отцы которых били матерей, нередко также бьют своих жен или, наоборот, становятся спасателями, защищая мать и других членов семьи от агрессора. Девочки чаще отождествляются с матерями-жертвами и безропотно несут свой крест… Самое печальное – что все это происходит при попустительстве остальных членов семьи.

Ведь то, что происходит в системе, происходит в присутствии других. Они видят, что муж бьет жену. Они видят, что жена бьет детей. Они видят, но ничего не предпринимают. И их вина так же огромна, как и вина насильника, тирана, агрессора, потому что они это допустили.

Не хочу как мама

Антонина, 29 лет, находится в длительных созависисых отношениях с мужчиной-игроманом. Он уже должен ей более $40 000, но это как будто ее не заботит. Она живет в съемной квартире – все деньги, накопленные на собственное жилье, она «одолжила» Максиму. Терапевтическая группа, которую она посещает, приходит в возмущение, слушая ее истории, но Антонина не слышит других участников. Однажды, когда ей в очередной раз давали обратную связь о потере себя, созависимом поведении и разрушительном партнере, она обронила фразу: «Он ведь меня не бьет». Я решила подробнее расспросить ее об этом, но Антонина сразу ушла в себя и остановила беседу. Она сказала: «Я не хочу плакать, поэтому не трогайте меня, пожалуйста».

Через некоторое время в контексте отношений с агрессорами в группе была затронута тема физического насилия. Антонина в тот же момент достала мобильный телефон и погрузилась в него. Я, конечно, не могла проигнорировать такое поведение и при первой возможности обратила ее внимание на то, как именно она уходит от обсуждения темы физической агрессии. Я довольно мягко сказала, что, похоже, это сложная и болезненная для нее тема, и спросила, может ли она включиться в процесс. Вначале Антонина вспыхнула – ее щеки залил румянец, а потом она твердо сказала:

– Меня никто никогда не бил.

– Но, похоже, эта тема для тебя «заряжена» – ты или совсем отказываешься в ней участвовать, либо переключаешься на что-то более безопасное…

Она некоторое время смотрела в пол, не реагируя на мои слова, а потом сказала:

– Да, мне очень сложно говорить об этом.

– Но как это касается тебя лично? – не отставала я.

– Меня – никак, – снова парировала Антонина.

– Тогда кого из близких тебе людей это касается? – спросила я как можно более мягко.

И в этот момент Антонина заплакала. Обычно она рассказывала в группе о каких-то своих занятиях, увлечениях, бизнесе, но не лично о себе. Я могла лишь фантазировать, что она чувствует в тот или иной момент, так как ее обычным ответом была фраза «Все нормально». Поэтому ее слезы в присутствии всей группы были чем-то новым и необычным. Впервые Антонина смогла говорить о своем детстве – детстве, которого, по сути, не было. Когда ее маме было 17 лет, она встретила отца – красавца-гуляку из соседней деревни. Она забеременела, он женился на ней, но к браку был совсем не готов. Сам он происходил из семьи, где выпивки и драки были обычным делом. Молодая жена еще не родила, а уже ходила с синяками на скулах и под глазами.

Родился старший брат Антонины. Мама забеременела снова. Отец все чаше пил и бил жену. Появилась на свет Антонина, а мужчина после выписки жены из больницы в белой горячке бегал за ней вокруг дома с топором. Сосед помог женщине с новорожденной дочерью и сыном перебраться к родителям. Спустя месяц синяки сошли, и муж приехал к тестю и теше мириться – пить мировую. И родители со словами «Что делать, как без мужика жить» без малейшего сомнения отправили дочь с мужем.

Все воспоминания маленькой Антонины – как из фильма ужасов. Вот пьяный отец возвращается домой и мама просит ее: «Ты посиди с ним, дочушка, успокой его». Вот отец гоняет мать и брата вокруг дома. Вот он избивает мать ногами. Вот они осенней ночью бредут босиком к бабушке и дедушке – соседям надоели скандалы и ночные просьбы о помощи. Вот она всю ночь стоит в родительской спальне и держит сидящего на кровати, пьяного, раскачивающегося отца за руку, иначе он начнет бить мать…

Вся группа была в шоке, и главный вопрос, на который люди не могли найти ответа, – как? Как такое может быть? Как родители могут выдать замуж свою дочь за такого монстра? Как они могли не замечать, что вся семья живет в страхе? Как они не видели синяков на лине и теле дочери? Как они не переживали за внука и внучку?

Ныне взрослый брат Антонины спился вместе со своей женой и полностью повторил судьбу родителей. Выпивает и ее мать – правда, она научилась давать сдачи мужу, и поэтому их драки теперь носят гораздо более колоритный характер. И только Антонина сломала семейный сценарий – она живет с мужчиной, зависимым не от алкоголя, а от игры. И муж ее не бьет, что дает ей ощущение свободы, избавления от семейных теней. Одна незадача – он «одалживает» и не возвращает деньги. Но и это Антонина рационализировала: «Пусть Господь возьмет деньгами – лишь бы не бил».

Антонина посещала занятия три года, и за это время многое изменилось. Важным моментом было то, что удалось найти основу семейного мифа: «Хоть и бьет, зато мужик в доме, отец у детей». Ее прапрабабушка потеряла мужа и с огромным трудом подняла детей. Бабушкина мама рассказывала о своем тяжелом детстве. Превратившись в миф, эта история в сознании бабушки стала тем, что нам поведала Антонина: «Без мужика в деревне не выжить. Баба сама не справится». И это совершенно не соответствовало объективной реальности – прапрабабушка выжила, а у бабушки и дедушки и вовсе было крепкое хозяйство и хороший заработок. Но они не остановили насилие над своей дочерью, поскольку были движимы мифом, что побои – не самое страшное. Они не замечали, что зять пропивает все деньги, что именно они одевают и кормят внуков. Когда они осознали всю чудовищность положения дочери, это поведение для нее уже стало нормой. И цикл «мирное сосуществование – запой – агрессия – насилие – уход жены из дома – возвращение» стал привычным, как восход и закат. Будучи ребенком, Антонина слышала, как дедушка и бабушка уговаривают мать остаться, на что та отвечала: «Я уже двенадцать лет терпела – авось и теперь не помру».

Она-то «не померла», но полностью передала навыки виктимного поведения дочери. И Антонине пришлось много лет учиться отличать здоровое, суверенное поведение от привычной ей позиции жертвы.

Жертва может вырастить только жертву – поэтому, изучая содержимое прабабушкиного сундучка, слушая истории с присказкой «Уж как он ее любил, как ревновал – даже зубы передние выбил», замечая колонии жертв и насильников, бодрыми рядами марширующих за забором с надписями: «Нормальная семья» и «Зато у детей есть отец», важно задуматься, а нужна ли такая «счастливая» судьба детям и внукам.

Виктимность следует называть своим именем. Потому что ее легче предупредить, чем лечить. Потому что пора начать просто жить, отказавшись быть тираном, спасателем или жертвой. И сделать это можно путем исследования семейных тайн.

6.3. Возмещение ущерба

В книгах о Гарри Поттере есть прекрасное восстанавливающее заклинание – репаро. Стоит его произнести – и сломанная вещь оказывается в прежнем состоянии. Однако оно тоже не всесильно, им нельзя, например, чинить одежду. Если вещь вышла из строя очень давно, нужно усилить заклинание, уточнив название того, что мы хотим отремонтировать.

К сожалению, в реальной жизни у нас нет могущественного заклинания, которое могло бы «починить» разбитые надежды и поломанные души, исцелить душевные травмы. Мы часто уповаем на время: дескать, оно излечивает все раны. Но это не так – если они смертельны, то и время не поможет.

X. Арендт в своем труде «Vita activa, или О деятельной жизни» рассуждает о природе человека. Глава 33 носит удивительное название «Неотменимость содеянного и власть прощать». Анализируя человеческие поступки, Арендт говорит, что «спасительное средство против неотменимости – против того, что содеянное невозможно вернуть назад, хотя человек не знал и не мог знать, что делал, – заключено в человеческой способности прощать. А спасительное средство против необозримости… заложено в способности давать и сдерживать обещания». Живя в обществе таких же людей, отвечая за свое прошлое и планируя будущее, мы связываем себя обещаниями, данными другим людям, – и в этом состоит суть человеческих отношений.

Кажется, мы живем в то время, когда написаны миллионы книг об отношениях. Все знают, что не стоит бить детей и оставлять их без присмотра. Всем известно, что супружеские клятвы предполагают добровольный отказ от измен. Все читали о недопустимости инцеста. Но каждый день мы видим в Интернете и на страницах прессы все новые и новые сообщения о том, что с кем-то где-то случилось что-то плохое…

…Пьяная бабушка выронила своего внука-младенца, и он скончался от травм…

…Муж забрал все деньги, отложенные на квартиру, и проиграл их в казино…

…Отец продал свою несовершеннолетнюю дочь в бордель…

…Отчим насиловал пасынка…

Это случалось раньше и будет происходить в будущем. Именно поэтому во всех культурах, во всех религиях так или иначе присутствует идея баланса, уравновешивания в отношении причинения ущерба и его возмещения. Узаконенная в некоторых странах смертная казнь тоже базируется на этой идее: если причинен слишком большой ущерб, если компенсация не представляется возможной, ценой возмещения становится человеческая жизнь.

Почему люди обижают, унижают, убивают, насилуют, обманывают друг друга? «Ибо не ведают, что творят», – говорится в Библии. И это главное, на чем основывается прощение. Противоположность прощения – месть – строится на цепной реакции и привязана к первоначальному деструктивному, неправильному, ошибочному поступку. В ситуации, когда члены семьи вовлечены в мщение, они теряют свободу выбора. Акт прощения – новое начало, освобождающее от последствий прошлого и жертву, и насильника.

X. Арендт говорит о том, что если «месть и прощение состоят между собой в отношении противоположности, то единственную подлинную альтернативу прощению представляет наказание… Мы не в состоянии прощать, когда нам не оставлен выбор повести себя иначе и при случае наказать; и наоборот, преступления, оказывающиеся ненаказуемыми, обычно бывают также и такими, которые мы не в состоянии простить».

Это очень важный момент отношений между жертвами и насильниками в семье. Если жертва уязвима и зависима, если у нее не было и нет возможности восстановить справедливость, требуя наказания для преступника, она не сможет простить его по-настоящему и завершить ситуацию. И это еще одна из иллюзий нашего времени. На многочисленных тренингах людям предлагают простить тех, кто их насиловал, избивал, унижал, обворовывал… И если участник продолжает упорствовать и злиться, его в этом обвиняют (судьба жертвы – быть виноватой, и это воспроизводится в разных системах) и рекомендуют «смирить гордыню» и «открыть сердце для прощения».

Несмирившаяся

Ядвига рассказала на занятии группы о том, что не хочет приглашать на свадьбу своего дедушку. Он помогал растить девочку – она приезжала к нему на каникулы каждое лето, потому что мама после развода с отцом много и тяжело работала. Бабушка была очень больна и умерла, когда Ядвиге было 10 лет. С ее восьми и примерно до 15 лет дедушка осуществлял с ней действия развратного характера. Когда она жаловалась матери, та делала вид, что не слышит ее. Дедушка женился во второй раз, когда ей было 16, и сейчас живет с женщиной, которая моложе его на 24 года.

Теперь, перед свадьбой, все родственники настроены категорично: у тебя единственный дедушка, ему 76 лет, он должен присутствовать на церемонии…

В эмоциональных реакциях участники группы разделились на два лагеря. Часть поддержала Ядвигу и сказала, что люди должны нести ответственность за свои поступки, а старость – не оправдание. Другая часть стала говорить о том, что дедушка, наверное, сожалеет, что она должна его простить, что он умрет и она будет переживать из-за своей категоричности…

Однако Ядвига твердо пресекла попытки изменить ее решение. Она сообщила, что будет непоколебима, а если на нее будут давить родственники – она объяснит им, почему так настроена. И добавила, что мама рассказала ей об аналогичном поведении дедушки в ее отношении. Но, добавила Ядвига, мама уверена, что ничего плохого он не делал – ведь не бил и не насиловал! «Я же все забыла и простила – и ты забудь», – настаивала мать.

Если говорить о маме, то ее позиция – типичное поведение жертвы, которая гордится своей жертвенностью и псевдопрощением. Однако у матери была реальная возможность остановить насилие – ведь она знала своего отца, слышала, что говорит дочь… Подросшая Ядвига отказалась уезжать на лето к деду, и ей пришлось выстоять в баталиях с матерью. И на сессии она сказала, что не готова прощать, потому что не слышит о раскаянии: дедушка ни разу не просил у нее прошения.

Что должно произойти, чтобы между жертвой и насильником установился другой баланс? Есть ли шанс на репарацию – возмещение причиненных другой стороне убытков и исцеление нанесенных ран и повреждений?

На мой взгляд, это требует определенной работы и от насильника, и от жертвы.

Первый шаг. Самое важное – признать то, что произошло. Признание и насильником, и жертвой реальных фактов и называние их своими именами позволяют начать непростую работу по восстановлению справедливости. И с той и с другой стороны нередко происходит сильное сопротивление. Жертва может умалять причиненный вред: («Ничего страшного»; «Я уже забыл»; «Зачем ворошить прошлое»), а насильник – всячески отказываться принимать ответственность («Я не подумал»; «Я была не в себе»; «Что такого ужасного я, в сущности, сделал» и т. п.). Однако без признания того, что было, невозможно дальнейшее изменение отношений, поскольку игры с реальностью получают продолжение.

Второй шаг. Насильник должен признать то, что он нанес вред, причинил ущерб жертве. Именно тому, кто бил, унижал, отвергал, подвергал насилию, надлежит сказать, что он понимает, что именно он делал и как это повлияло на жизнь другого человека.

Третий шаг. Насильник должен искренне попросить о прощении. Это один из сложных моментов. Иногда агрессор извиняется без глубокого раскаяния, просто желая аннулировать событие волшебным способом: я же сказал «прости» – значит, всё, мы вычеркнули семь лет избиений, изнасилование, кражу отложенных денег… Это решение для нанесшего вред должно быть осознанным и значимым.

Четвертый шаг. Аутентичный и честный ответ жертвы является выходом из виктимного состояния. На данной стадии человек перестает быть жертвой. Далее возможен как переход к седьмому этапу, так и диалог с насильником о прошлых событиях. Иногда жертва говорит: «Ты причинил мне много боли. Мне пришлось страдать. И если ты действительно желаешь возобновления отношений, я хочу, чтобы ты…» Это акт восстановления справедливости путем наказания.

Пятый шаг. Насильник должен возместить ущерб – необходима работа по репарации. Бывшие жертвы просят разное: иногда символом восстановления справедливости становятся деньги, иногда – какие-то конкретные действия. Нельзя допустить, чтобы агрессор просто откупился, ему придется кропотливо восстанавливать то, что было разрушено.

Шестой шаг. Результаты процесса репарации необходимо обсудить. Если насильник хочет изменить отношения, а жертва не готова к этому, нужно повторить шаг 5.

Седьмой шаг. Справедливость с точки зрения жертвы должна быть восстановлена, а ущерб – компенсирован. За этим следуют прощение и примирение.

Конечно, здесь описана довольно упрощенная схема – только в музыке семи нот хватает для всех возможных произведений. А вот чтобы душа обиженного человека резонировала, урон был возмещен и отношения возобновились, нужны тысячи шагов и действий. Но без признания того, что было, принятия и прощения семья обречена на вечное раскачивание на качелях «насильник – жертва», ее ждет лишь месть, несправедливость и появление новых семейных секретов.