Семь клинков во мраке

15 Старкова Блажь

Первого Железного Вепря бросили в бой каких-то десять лет назад. Жуткое чудовище, изрыгающее пламя, пробило ворота имперского гарнизона и выплюнуло из себя отряд революционеров, которому удалось половину местных убить, а остальных взять в плен. Для Империума это стало неожиданностью; там считали, что изобретательность механиков Революции давно исчерпана.

Разумеется, позже мы узнали, что для создания проклятой дряни Великий Генерал угробил две тысячи рабочих, добывавших железо. Во время закалки погибло еще шестьдесят мастеров. Трое механиков, ее сконструировавших, позже получили клеймо контрреволюционеров и были вздернуты. Столько своих людей Революция сгубила ради того, чтобы прикончить чуть больше сотни врагов.

Но это реальность. Она не играет роли в войне. То ли дело – легенды. И в тот день родилось две из них. Первая – сам Железный Вепрь, машина столь огромной скорости и страшной разрушительной силы, что каждый форт Империума в Шраме запросил укрепление. А вторая?..

Легендарная способность Великого Генерала класть еще больший хер на своих людей, чем противник.

Моя собственная легенда, по сравнению с этим, чуть скромнее, но я понадеялась, что в конечном итоге выйдет что-то в духе: «Стояла на пути шестнадцатитонной железной твари и НЕ свернулась в клубок, ожидая смерти».

Я юркнула в таверну и захлопнула за собой дверь. Запирать на засов не стала, не было времени. Вместо этого – рванула в конец коридора на втором этаже. Думала я только о том, чтобы убраться как можно дальше.

Вепрь со стоном замер. Заскрежетали колеса, содрогнулись стальные бока, с грохотом распахнулись дверцы. Замелькали штык-ружья и синие плащи; к городским воротам, выпрыгивая из чрева машины, заспешили мужчины и женщины.

Они бросились по укрытиям, а затем, убедившись, что главная улица пуста, все шестеро встали ровным квадратом – штык-ружье на плече, значки блестят, не придраться.

Отдам должное революционерам: после всей вашей пропаганды с промывкой мозгов строй выходит отменный.

– Главная улица – чисто, сержант! – гаркнула юная барышня в старом мундире. – Ждем приказов!

Спустя мгновение в воротах показался знакомый силуэт – высокий парень в грязном синем мундире, с потертым штык-ружьем, с потемневшими от гари волосами и кожей. В сумрачном свете Нижеграда он показался мне даже красивым. Пришлось признать, что в холодном свете Старковой Блажи он выглядел чуточку лучше: волевой подбородок, ясные глаза, шрамы там, где они бывают у честных людей.

Как там его звали?

– Врагов не замечено, сержант Гордый! – снова гаркнула девушка.

– Ни одного? – уточнил Кэврик, встав перед строем.

– Ни одного.

Кэврик хмуро окинул взглядом пустую улицу.

– Ни врагов, ни мирных, ничего, – пробормотал он. – Да мы своим грохотом и мертвых бы подняли. Кто-то должен был выйти на разведку. – Кэврик потряс головой. – Если Неумолимый и Карающий по-прежнему здесь, значит, они или скрываются, или…

– Не страх ли я чую, младший сержант? – донесся из Вепря рокочущий голос, и следом показался человек ему под стать. На землю ступил громадный верзила, на котором трещал по швам мундир, с лицом, будто вытесанным одним камнем из другого. Он был выше и шире всех здесь собравшихся, такое телосложение позволило бы ему разорвать человека пополам, и таким нравом, который позволил бы ему съесть останки.

Но не это было в нем самым пугающим.

А оружие в его руках.

Если, конечно, ты догадаешься, что это оружие. Он держал его двумя руками, длинное и увесистое, словно ружье, созданное без капли металла. Оно казалось каменным – не вытесанным, но сотканным, словно кто-то достиг самого сердца древней скалы и принялся лепить, пока не получил вот это. На конце того, что можно было принять за ствол, вместо дула блестел гладкий кристалл.

Я имела несчастье увидеть несколько таких штук вблизи и все равно не представляю, как описать революционные Реликвии. Никто вне Революции до сих пор не знает, откуда они взялись и как действовали, – но их мощи хватило, чтобы разношерстная горстка бывших рабов сумела сдержать магический натиск Империума.

Так что – м-да, я не слишком была рада ее видеть.

– Страх есть плодородная почва для плуга контрреволюции, – прогудел мужик, вперившись в Кэврика взглядом. – И такими мыслями вы помогаете делу, младший сержант?

Солдаты вытянулись в струнку с куда большим рвением и трепетом, нежели перед Кэвриком. Младший сержант лишь наклонил голову, не желая отводить взгляд первым.

– Хранитель Реликвии Тягостный, – отозвался он. – Я всего лишь излагал возможности.

– Агентов Неумолимого и Карающего сюда, для наблюдения за этим поселением, направил сам Великий Генерал, – проговорил Тягостный. – И я, – он похлопал по своему чудовищному оружию, – на пару со Сплоченным Кулаком Непререкаемой Истины был послан вернуть их обратно. Неужто вы сомневаетесь, что Великий Генерал избрал бы хоть одного из нас, если бы помышлял о неудаче?

Кэврик выразительно посмотрел в сторону.

– Я так не считаю, хранитель.

– Необходимо служить примером. – Тягостный окинул взглядом улицы. – В последний раз скитальцев заметили именно здесь. Мы не уйдем, пока они не будут мертвы – или Неумолимый и Карающий не будут найдены. – Он снова уставился на Кэврика. – Возражения, младший сержант?

Кэврик промолчал. Хранителей для своих орудий Великий Генерал назначает лично. И на такой вопрос этого военачальника есть лишь один правильный ответ.

Ну, формально, их два – если посчитать за ответ издаваемые тобой крики, пока тебя разрывают на части орудия, которых не должно существовать.

– Желания Великого Генерала ясны. – Тягостный зашагал вперед. – Всякий, кто не присягнул на верность Революции, умрет.

– Свирепый, Прилежный, – подал голос Кэврик; двое солдат в конце строя вытянулись в струнку. – Занять позицию у ворот. Бить тревогу, если кто войдет или выйдет. – Он сделал знак еще двоим: – Блистательный, Вдумчивая. Прочесать улицы, проверить подходы, найти, где он мог скрыться. – И кивнул оставшимся: – Способный и Великодушный, вы со мной. Сбор через пятнадцать минут на главной площади, скорректируем план. Будьте начеку. Будьте бдительны. Будьте осторожны. Десять тысяч лет.

– Десять тысяч лет! – гаркнули солдаты как один и отправились выполнять приказ.

Я скорчила гримасу, расслышав, как лязгнули их штык-ружья, переведенные в положение для стрельбы. Примитивное оружие – неточное, неизящное, немногим больше причудливого копья, способного выстрелить единственной пулей.

Но когда в пуле лежит заряд севериума, изящество и точность не нужны. Вне Революции его встретишь нечасто, и он способен прорвать броню, щиты и – в неосторожных руках – плоть самого стрелка.

Так что – ага, и это дерьмо тут совсем не добавляло радости.

– И, во имя милости Генерала, не упускайте друг друга из виду, – крикнул вслед Кэврик. – Если кто-то пропадет, поднимайте тревогу. Неумолимый ни за что меня не простит, если во время его поисков я допущу гибель собрата.

Я проследила, как они разошлись. И, честно сказать, осталась под впечатлением. Большинство знакомых мне революционеров – либо фанатики с промытыми мозгами, либо нечистые на руку чинуши. Я и не думала, что однажды увижу того, кому не насрать на своих солдат.

Красив, честен и добр вдобавок. А этот младший сержант Кэврик Гордый казался человеком вполне достойным похвалы.

Очень жаль, если придется его убить.

Если он настолько умен, как я надеялась, или настолько туп, как выглядел, до этого не дойдет. А я, если буду осторожна, сумею выбраться отсюда живой.

Мне только надо отыскать Лиетт…

А еще – избегать революционеров…

И их мощных штык-ружей…

И орудия, что изрыгает смерть…

И рыщущих вокруг безумных сектантов – охотников на ведьм…

И…

В общем, пора было приниматься за дело, пока я не задумалась о том, насколько все плохо.

Я потянулась за Джеффом, как бедро вдруг обожгло. Какофония едва ли не выл, страстно желая выбраться наружу. Я не собиралась тратить здесь пули, не говоря уже о магических, но жжением сквозь кобуру и ткань штанов Какофония настойчиво требовал внимания.

Иногда приходится его баловать.

Револьвер буквально прыгнул мне в руку, уже не такой тяжелый, обдал жарким нетерпением. Я загнала еще одну пулю – Руину – в барабан, защелкнула его. План по-прежнему заключался в том, чтобы свалить по-тихому, однако мне еще никогда так не везло. А если придется наделать шуму…

Ну, бля, уж лучше тогда пошуметь на славу, верно?

Когда революционеры скрылись из виду, я беззвучно спустилась вниз по лестнице и выглянула из таверны. Вокруг было столько глаз, что по разгуливать по крышам слишком рискованно. Дозорные стояли ко мне спиной, остальные убрались. Выскользнув за дверь, я как можно тише и быстрее нырнула в ближайший переулочек.

Я попыталась представить Старкову Блажь. Поселение достаточно большое, чтобы ворота не были единственным выходом – еще одни, скорее всего, расположены с тыла, на противоположном конце. Лиетт, догадавшись об этом, направится именно к ним. Я, вероятно, могла пробраться туда закоулками прежде, чем дозорные появятся и там, а потом дать деру.

И вот, увлеченно пробираясь между домами, я вдруг услышала сдавленный шепот.

– Мать твою через колено…

Я выглянула за угол в очередной переулок, выходивший прямиком на площадь с ее изломанными мертвецами и черной землей.

Кэврик и двое солдат, растеряв запал и дисциплину, взирали на жуткое творение Враки. Позабыв про штык-ружья, широко распахнув глаза в отвращении, непонимании, разинув рты в…

– Блядь… бля-а-адь…

…явной нехватке слов.

– Сержант, – прошептал солдат. – Не может ли среди них…

– Ни один не похож на Неумолимого. – Кэврик потряс головой. – Но… твою ж… Вот за чем его отправили. И мы слишком поздно… – Дыхание его вырвалось вздохом, полным холода и отчаяния. – Слишком, блядь, поздно.

– Имперцы – животные, сэр, – прорычал второй солдат. – Скитальцы, не скитальцы, любой маг – сраный психопат. Нужно вернуться с полным батальоном, сжечь каждый дом дотла и…

– У нас другой приказ, – перебил Кэврик. – Огонь не поможет найти наших людей. И он… – Сержант в последний раз взглянул на жертвенник и отвернулся. – Он не спасет этих людей. Смотрите в оба, курки взвести. Если найдутся выжившие после… после этого… их необходимо обнаружить и обезопасить.

– Но сэр, Хранитель Реликвии не давал нам приказа спасать мирных.

– Это само собой разумеется.

Как уже говорила – будет очень, очень досадно, если придется его убить.

Но я девушка расчетливая. Я не трачу зря еду, я не трачу зря выпивку, и я не трачу зря пули.

Кэврик стоял на открытом месте. И смотрел в другую сторону от моего укрытия. И его голова попадало ровненько в прицел Какофонии. Я взвела курок.

Это был правильный ход, разумный. Цепь субординации, что связывает Революцию воедино, сделана из стекла: жесткая, негнущаяся – и хрупкая. Годы пропаганды ничем не помогли им научиться думать своим умом. Убью Кэврика сейчас, и без командира остальные в панике разбегутся. В суматохе я с легкостью найду Лиетт и уберусь отсюда.

Да мне, мать его, даже не нужно в голову целиться. Попаду в тело, Руина вынесет легкие из грудной клетки. Один выстрел, и все, на хер, можно отсюда хоть прогулочным…

Рука дрогнула. Глаз дернулся. Палец на крючке напрягся.

Одной Госпоже ведомо, почему я не спустила курок.

Может, в Шраме осталось слишком мало честных людей. Может, я убила слишком многих. Или, может, я попросту такая, блядь, дура.

Так или иначе, я опустила Какофонию. Стиснула зубы от боли, когда он вспыхнул в ладони, взбешенный тем, что я не дала ему убить. Пекло, впрочем, слабенько, вполсилы; он и сам явно не считал Кэврика достойным убийства.

А может, где-то в глубине души мы оба романтики.

Убирать его далеко я все-таки не стала и, нырнув назад в переулок, прошла между домами. Пятый по счету переулок привел меня к широкой дороге. Стоило мне выглянуть, как губы сами собой растянулись в усмешке. Вот они, всего в сотне футов – вторые ворота, деревянные, распахнутые, прямо-таки ждут меня.

А потом усмешка померкла. Как только я увидела на пути к ним хрупкую девочку, которая обхватила себя руками и глядела вниз.

– Лиетт! – крикнула я, бросаясь к ней.

Никакой реакции. Пока я не опустила ей на плечо ладонь. Лиетт отскочила, вскинув руку и оцарапав мне щеку ногтями. Я схватила ее за плечи.

– Тихо, – прошипела я. – Полегче!

Спустя миг судорожных вздохов и еще три – дрожания Лиетт успокоилась и смогла поднять взгляд и посмотреть на меня. Но страх из ее глаз не ушел. Она высвободилась из моей хватки. Отвернулась.

– Ты цела, – заметила я, выискивая на ней кровь и не находя оной. – Я тоже, если вдруг тебе интересно. – Я пощупала щеку, по которой она мне саданула. – Мне, конечно, льстит, что ты запомнила мои советы целиться в глаза, но в следующий раз – они немного выше.

Лиетт не произнесла ни слова. Она не шелохнулась. А у меня не было времени ждать, пока она все переварит.

– Слушай, – начала я, снова приближаясь. – Понимаю, ты увидела полный пиздец, но нам нельзя тут оставаться и…

– Это Враки?

Ее голос прозвучал так тихо, так неуверенно – как будто и не Лиетт вовсе, чуть было не подумалось мне.

– Его магия сотворила такое с людьми? – Она повернулась ко мне. Ее молчание давалось мне куда проще, чем слезы в глазах. – Он сотворит такое и с тобой?

На это у меня была тысяча хлестких ответов. Тысяча угроз, тысяча бахвальств, тысяча заверений, что я не боюсь погибнуть от его рук. Но Лиетт не поверила бы ни одному.

Она знала мои сны.

– Для этого ты уходишь? – спросила Лиетт. – Гнаться за теми, кто способен на… такое?

– Ты видела, что они натворили. Я не позволю им повторить это.

– Нет, не поэтому. Не поэтому ты за ними мчишься. Не поэтому… – Лиетт скрипнула зубами, сжала голову ладонями, силясь выцарапать оттуда ответ. – Как ты можешь так стремиться следовать за этим?! Как ты только… только…

Я привыкла слышать мольбы людей перед тем, как убить их. Видеть на их губах ненависть, с которой они клянут мое имя. Видеть, как обнажают клинки, как созывают армии, дабы меня одолеть. И представить не могла, сколько боли способна причинить, пока Лиетт не взглянула на меня со слезами в глазах и не заговорила.

– Что же я делаю не так, если ты выбираешь это вместо меня?

Где-то, наверное, были слова, которые могли бы объяснить, почему мне так нужно отыскать их и остановить – слова о том, что здесь случилось, слова о пропавших детях, слова, которые не отдавали на языке птичьим дерьмом. А времени их искать – не было.

– Ну давай, – буркнула я. – Нельзя здесь оставаться. Городишко кишит врагами, с которыми нам никак нельзя сталкиваться.

Какофония вскипел в ладони, угрюмый, но и только. Я направилась к воротам, Лиетт – за мной следом. Не пойми меня неправильно, в списке того, что я ненавижу, пункт «расстраивать мой изрыгающий геенну огненную револьвер» находится довольно высоко. Правда, жуткая смерть от рук охотников на ведьм или ружей фанатиков все равно значится повыше.

А на самом верху этого списка?..

– Эй вы! Стоять!

Совпадения.

Еб вашу ж мать, как я их ненавижу.

Я рывком развернулась, заслонив Лиетт, и посмотрела сквозь прицел Какофонии на юную девицу в пятнадцати футах от меня. С такого расстояния выстрел оставит от нее только пятно.

Да ну на хер, надо было спустить курок.

Призывной возраст Революции – пятнадцать. Как только дети учатся говорить, их начинают дрессировать. На детство им отводят лишь два коротких года; затем Уэйлесс принимается превращать их в солдат. Как только ребенку исполняется три, он узнает, что однажды примет скверную, жестокую смерть. Та девчонка – не исключение.

И я, увидев слишком широко распахнутые глаза и чуть приоткрытый рот, понимала, что если сейчас выстрелю, от моей легенды останется лишь рассказ о том, как Сэл Какофония убила перепуганную маленькую девочку, которая не знала лучшей жизни.

Я не была готова вписать в книгу своей жизни такую главу.

– И… и-именем… и-именем Р-рево… – заикнулась девчонка. Штык-ружье тряслось; она впервые навела его не на учебную мишень.

– Мелкая, – произнесла я. – Еще хоть пять секунд поцелишься в мою сторону этой штукой, и Революция не вспомнит твоего имени. – Я медленно взвела курок; он выразительно щелкнул. – Я сотру его с лица Шрама вместе с твоей тушкой.

Лиетт сверлила мой затылок взглядом, но я не могла остановиться. План-то работал. В глазах девчонки занялось сомнение, укоренился страх. Кровь, грохочущая в груди, наливала руки усталостью, ноги – слабостью. Еще миг – и малявка уронит оружие, а я уберусь отсюда.

– Ни с места!

Как выяснилось, этот миг нужен был и ее товарищам, чтобы испортить мой план. Щелкнули курки, и меня окатило холодом, который обычно приносит с собой осознание, что на тебя направлено дуло. Я развернулась и увидела их. В переулке, из которого я вышла, стояли двое солдат. Топот сзади подсказал, что путь к отступлению нам отрезали еще двое.

Чары в палантине могли выдержать выстрел. Если я закрою собой Лиетт, она останется невредима. И если повезет, выживем мы обе. Да и мысль о том, что все могло быть куда хуже, служила некоторым утешением.

– Не стрелять! Не стрелять, чтоб вас!

Но, видимо, таким, как я, даже некоторые утешения не светят, м-да?

В переулке показался Кэврик. Он окинул взглядом открывшуюся ему сцену, вник в происходящее. И пусть сержант, судя по выражению лица, определенно не ожидал увидеть тут меня, он заметил здоровенный револьвер, направленный на его подчиненную, и быстро сделал правильные выводы.

Ну, по крайней мере, сюда пока не явился Тягостный с его громадной сраной Реликвией.

– Давайте сохранять спокойствие, – проговорил Кэврик умиротворяющим тоном, который явно намекал, что у него не так уж много опыта в ситуациях, когда нужно заставить людей опустить оружие.

Само собой, солдаты его не услышали; я буквально чуяла, как у них чесались руки.

– Сэл, – повернулся он ко мне, – что ты тут делаешь?

– Ох, ну знаешь… – Я хмыкнула. – Всякое по мелочи.

– Ужасно большой револьвер для «всякого по мелочи».

– У меня очень длинный список дел, сержант Гордый, – отозвалась я, не сводя глаз с девчонки. – Сейчас твои детишки опустят свои игрушечки, и я вернусь к нему, не добавляя туда пункт «вышибить мозги кучке тупых говнюков».

– Сержант, она что-то знает, – подал голос один из солдат. – Я уверен. Она что-то знает про Неумолимого. Зачем бы еще скитальцу тут шляться?

Кэврик затаил дыхание.

– Сэл, если ты успокоишься и пройдешь с нами, мы…

– Только коснись меня – и похоронишь тут своих ребяток, сержант.

Он с тревогой глянул поверх моего плеча на Лиетт.

– Твоя спутница, она…

Лиетт съежилась. Я выставила руку, прикрывая ее, и ощерилась.

– Коснись ее – и хоронить будет нечего.

Кэврик плохо меня знал. Но выражение его глаз подтвердило: он верил, что я не лгу.

– Не стоит усугублять ситуацию. – Он окинул взглядом своих солдат. – Если мы все просто опустим оружие…

Я мало понимаю в хитросплетениях революционной субординации. И все же надо полагать, что именно из-за этого мягкого тона, которым он предложил подобный выход своему отряду вместо того, чтобы просто взять и приказать, Кэврик был младшим сержантом.

Сзади щелкнул взведенный курок.

– Солдаты, – предупредил Кэврик. – Так мы Неумолимого не отыщем. Опустите оружие.

Кто-то шагнул ближе.

– Милостью Генерала, не надо!

Солдаты не слушали. Не слушала и я. Мы все проигрывали эту сцену в голове, сотню ее концовок, все до одной поганые. Я напряглась, палец на крючке дернулся. Я приготовилась спустить курок и бежать.

Сзади грянул выстрел.

Раздался крик.

И на землю рухнуло тело.

Я рывком развернулась. Увидела, как дымится ствол ружья, как солдат лежит на земле. Увидела, как течет кровь из раны, зияющей на его груди. Увидела, как блестит алым длинный, тяжелый нож в руке татуированного, полуголого обитателя с безумной улыбкой на лице.

– Ну и ну… – прохрипела Слепая сестра, прошаркав вперед. К ее приспешнику подбежали еще двое. – Какие богатства нам ниспослал сегодня Видящий Бог. Еретичку, избыток безбожников и…

В меня вперились ее пустые глазницы. Сморщенные губы вздернулись в оскале. Рот разинулся в пронзительном визге и…

Ну, знаешь, как бывает, когда встречаешь нового человека и не знаешь его имя, а он твое – да? Неловко выходит.

– Убить еретиков!

И когда они хотят тебя прикончить?

– Принести мне орудие! Принести Какофонию!

Ага.

Именно.