Семь ночей

Глава 34

– Лесь, ты где витаешь? – мамочка легонько похлопала меня по колену, возвращая с небес на землю. Наклонилась, тихо зашептав на самое ухо: – Ты такая задумчивая, загадочная, всё хорошо? Если устала, только скажи, и сразу домой поедем.

– Всё хорошо, простите, – дежурно улыбнулась, осматривая шикарно накрытый стол нового ресторана «7 НОЧЕЙ». Серебряные нити, оплетающие белоснежную скатерть, искрились от бликов огня высоких свечей в массивных хрустальных подсвечниках, вокруг которых извивались тонкие ветви, имитирующие пушистую вербу. Отец, как обычно, спорил с братом, нервно передвигая солонку, как фигуру на шахматной доске, а Тихон пыхтел, но упорно не соглашался, отмахиваясь от слов отца. – Ничего не меняется, да, мам? Мы наконец-то вырвались в люди все вместе, а они опять спорят…

– Ты что, их не знаешь? – рассмеялась она, кивая официанту, подбежавшему, чтобы обновить её бокал. – Все разговоры только о работе! Хотя мы договаривались, что проведём время с семьёй!

– Отличный ресторан, правда? Необычный, будоражащий, что ли… – настроение было приподнятое, с легким налетом странного трепета, а это было большой редкостью. Меня не сумел взбесить ни препод, пытавший нашу группу до обеда, ни его угрозы отчисления толпы бездарей, ни даже вечерняя пробка, из-за которой я чуть не опоздала на помпезное открытие нового ресторана.

Я с удовольствием рассматривала уютный зал с холодным, практически зимним интерьером. Зеркальные столы, белоснежные кресла, толстые свечи в серебряных канделябрах на светлых стенах, а под потолком извивались миллионы длинных нитей бус вперемешку с бликующими стразами. Они покачивались, чуть звенели, путались в ажурных кружевах, создавая полное ощущение бушующей метели…

В углах зала прятались красивые приватные зоны с каминами, в которых поигрывал живой трескучий огонь. Я даже зажмурилась, ощущая на обнаженных руках тепло пламени. И так хорошо было… Контраст холодных цветов, стерильной чистоты переплетались с загородным уютом, приятно теребя сердце чем-то знакомым, но сильно забытым.

– Название только странное, – мама нарочно стукнула бокалом о стол, привлекая внимание наших мужчин. – Дим, что такое «семь ночей»? Быть может, в этом есть какой-то смысл?

– Может, и есть, мам, только мы об этом никогда не узнаем, – Тихон, мой старший брат, поджал губы и отвернулся от отца, дав понять, что спор окончен. – Вадим вообще странный персонаж, про таких говорят: «Богом поцелованный». За что бы ни схватился, всё получается, да так, что конкуренты остаются курить на обочине с приобретённой от зависти импотенцией. И нефть качает, и гранд сельскохозяйственный урвал, и аэропорт почти построил. А ведь многие делали ставки на его провал. Да, пап?

– Это что, его ресторан? – отец напрягся, даже пропустил колкость сына, и стал крутить по сторонам головой.

– Так шепчутся, – Тиша устало осушил бокал коньяка и закусил долькой лимона. – Правда, по документам на сестре его числится. Она у него вдруг стала рестораторшей местного масштаба.

– В каком смысле? – отец отмахнулся от театрального вздоха мамы, с интересом слушая Тишу.

– Друг у Вьюника есть, Каратицкий, знаешь?

– Кто сынка мэра приморского не знает? – усмехнулся отец. – Он своими ресторанами задушил всех конкурентов! Переманил лучших шефов, а потом и вовсе стал растить своих молодых гениев. С виду опездол беззаботный, а раком многих поставил, между прочим.

– Так вот Каратик продал всё Вере Дмитриевне Вьюник, есть слух, что Костя готовится сменить отца на посту, поэтому чистит след бизнеса. Но этот ресторан не его, – Тима тоже стал осматриваться, потому что с самого прихода они не могли оторваться от извечного спора. А когда задрал голову вверх, вовсе рассмеялся. – Ну точно… Вьюга!

Вьюга… По коже пробежал табун мурашей. Я и сама не могла оторвать глаз от феерии беспокойства, творящейся под сводчатым потолком. Всё переливалось, искрилось, имитируя кружева вьюги, и даже будто пахло морозным снегом. Перед глазами вновь всплыла картинка из моих снов – снежный занавес, скрывающий мужскую фигуру на крыльце дома.

Холод, бродящий по телу, смешивался с теплом… Дрожала, затылком ощущая чей-то пристальный взгляд, но не находила в себе сил обернуться… Вновь и вновь всматривалась в снежную взвесь, пытаясь рассмотреть лицо незнакомца, что приходит ко мне каждую ночь.

Он так настойчив… Словно специально раздражал моё больное сознание, не позволяя о себе забыть. И мне было спокойно в его молчаливой компании… Я даже просто иногда с ним разговаривала, рассыпая истории про профессора-самодура, влепившего четвёрку, про наглого инструктора из спортзала, отчаянно зазывающего на чашку кофе… Да я готова была ему рассказать о себе ВСЁ, только бы он не уходил с рассветом.

– Боже! Какие люди! – воскликнул отец и внезапно встал из-за стола, привлекая к нашему столику всеобщее внимание.

– Добрый вечер, – низкий и резкий голос раздался за спиной, а на плечо легла тяжелая холодная рука, стирающая ощущение спокойствия и безопасности. – Марина Андреевна, Николай Петрович, Тихон… Какая приятная встреча. Олеся, здравствуй…

– Иван! – отец крепко пожал ему руку и махнул на свободный стул рядом со мной. – Присоединишься? Мы ещё так и не сделали заказ. Признаться, я думал, что Леська и тебя пригласит, ведь мы скоро станем семьёй.

– С удовольствием, – Иван взял мою руку и поцеловал в костяшки, так откровенно скользя взглядом. А у меня в ушах вибрировало лишь: «станем семьёй… станем семьёй…». – Ты не против, Олеся?

– Нет, конечно, – рассмеялась и инстинктивно сдвинула стул ближе к маме.

– Ты один? Или с родителями? – отец всё всматривался в толпу.

– Они до сих пор в Германии, бабушке всё хуже, – Иван перебросил руку на спинку моего стула, будто случайно проходясь пальцами по открытой шее. Его касания были быстрыми, лёгкими, Иван нарочно давал мне время привыкнуть, продвигаясь по шажочку, боясь спугнуть свою добычу. Или жертву?

– Возраст, – горько вздохнул отец. – Тут мы бессильны, увы. Природа даёт нам всего лишь жалкий клочок своей бесконечности, чтобы мы смогли грамотно распорядиться им.

– Но человек всё же пытается спорить с природой. Мы боремся за долголетие, бросаем вызов естественному отбору, в котором побеждает сильнейший.

– Но сильными нас делает тоже природа, – рассмеялся Тиша и наполнил бокал Ивана. – Кто-то всегда будет выше, быстрее, смелее, и с этим ничего не поделать. Вот тот же Вьюник – яркий тому пример.

– А я считаю, что естественный отбор творим мы сами, – Иван опрокинул рюмку и даже не поморщился. – С сильным всегда играть интереснее. Но успех заключается только в идеально продуманном плане. Если ты сумел расставить ловушки правильно – победишь, невзирая на то, что он сильнее, а нет – сдохнешь.

– Терпеть не могу игры, – отец хмурился, уже ища место, чтобы закурить. – Я за открытый бой. Лицом к лицу, а вот эти современные кусачки исподтишка – участь трусов, я считаю. В наше время слабаков гасили, поэтому тут меня не переубедить. Достойный тот, что в открытом бою медаль урвал, а не тот, кто стырил её с антресоли.

– Так тоже можно…

Чувствовала тяжелый взгляд, его жгучий интерес, и даже уже стала привыкать к этому скрытому напору. С того разговора прошло уже больше месяца, за который Иван крепко вошёл в мою жизнь. Буквально на следующий день он ждал меня у дверей универа… С тех пор наши встречи стали пугающе регулярными, и с каждым днём их частота только увеличивалась.

Он не спешил, не нарушал личных границ, всегда вежлив, учтив и идеально воспитан. Вот только холоден… И я уже даже привыкла к его стандартным эсэмэскам по утрам, совместным обедам в ресторанчике недалеко от универа и частым вылазкам в свет. Он так смело знакомил меня со своими друзьями, будто всё было решено давно и безвозвратно.

С ним было… никак. Я не чувствовала ровным счетом ничего! Не было ни страха, ни интереса, ни отвращения. Он был, и всё. Порой специально искала в нём что-то хорошее. Пыталась себя убедить, что просто попала под статистику состоятельных семей, в которых дочерям не оставляют права выбора. Из моих подруг почти все уже давно замужем, и добрая половина уже нянчит первенцев. Вот и мой черед пришел.

Наверное, надо просто смириться?

Бросила беглый взгляд на отца, а тот будто этого и ждал. Бодро подмигнул мне и улыбнулся, можно подумать, легче должно было стать.

Нет…

Обида, досада и отторжение царапали горло изнутри. Сердце рвало грудь, пытаясь вырваться наружу, чтобы не мучиться в неволе. Но не только сердце было в неволе… Душа моя тоже оказалась запертой в темнице, позволяя жалостный плач только по ночам.

Пока Иван позволил Тише и отцу втянуть себя в бессмысленный разговор, я украдкой рассматривала его. Высокий, крепкий, вот только черты лица у него были такими острыми, резкими… Тонкие губы были почти всегда поджаты, а черные, как ночь, глаза сверкали азартом.

И всем было так ясно, что эта история не про любовь. Совсем не про любовь…

А что я о ней знаю? Что? Всю жизнь для меня эталоном были родители, но и эту сказку разрушило признание отца. До сих пор стыжусь задать вопрос маме… Ловлю её взгляд, полный смятения, сочувствия и понимания, но боюсь спросить, только бы не услышать нечто ужасное! Трусиха… А так хочется остановить эту карусель и вновь провалиться в забвение, в котором есть только я и мои сны.

Шею вновь обожгло… Чувствовала взгляд, легкое касание которого натягивало нервы, вновь и вновь возвращая меня в мечты. С каждым днем мне было сложнее возвращаться в реальность, сложнее видеть по-весеннему теплое солнце, зеленую траву на газоне, зная, что её ещё долго не коснутся объятия вьюги…

– Леся… Леся… – отчаянный шепот матери выдернул меня из мыслей. Мотнула головой, сбрасывая своё наваждение, и замерла… На белоснежной скатерти с серебряными дорожками лежала красная бархатная коробочка с логотипом известного бренда. Горло сжалось, язык присох к нёбу, а в глазах застыли слёзы ужаса. Наивная… Я думала, у меня есть время! Хоть немного… Один глоток свободы!

– Что это?

Отец довольно кивал головой, а вот Тиша и мама были удивлены не меньше моего, с каким-то плохо скрываемым недоумением смотрели на нескромный бриллиант, объятый платиной, и хранили молчание.

– Олеся, – рассмеялся Иван и взял меня за руку. Порывисто сплёл наши пальцы и вновь поцеловал. – Я предлагаю тебе взять мою фамилию и пройти путь длиною в жизнь.

Раньше мужчины бросали всё к ногам своей избранницы, не боясь, что его отвергнут и опозорят отказом. А теперь… А теперь это сделка, причём срок объявлен сразу – длина жизни. А как выяснилось, у всех эта линия разная. Можно забыть, кто ты есть, можно не вернуться из клуба, а можно просто выйти замуж за того, кто прошел родительский отбор. Я – товар, не подлежащий обмену и возврату. Прекрасно…

– Тут всё просто, Олеся, – Иван будто мысли мои прочитал. – Я не буду тебе врать про сердце, душу и прочую ерунду. Любовь столь же быстро заканчивается, как и появляется. Это вспышка: да, яркая, но мимолётная и не всем доступная. А дальше что? Разодранная в клочья нервная система, слёзы и привычка курить? Я же тебе предлагаю другое, Олеся. Единственное, что можно поддерживать всю жизнь – семья. Которую мы создадим только в согласии друг с другом. Знай, я не тороплю тебя. Можешь подумать пару дней, а свадьбу сыграем, когда скажешь. У тебя полный карт-бланш. Ты мне свою верность, я тебе достаток и уверенность в завтрашнем дне. Но знай, что с этой дороги я уже не сойду…

– Я не могу… Не могу… – шептала, пытаясь вырвать руку из его стальной хватки, но чем сильнее дергалась, тем крепче сжимались его пальцы. Иван широко улыбнулся, а потом медленно наклонился, скрывая меня от семьи корпусом тела, и зашептал:

– Сам не уйду, и никого не пущу…

– Боже! Леська! – отец махнул официанту. – Шампанского!

За столом вдруг стало так шумно, суетно, как будто я не заметила, как согласилась на это странное и даже нелепое предложение. Отец и не замечал моего замешательства, громко смеялся, что-то кричал, хлопал Ивана по плечу, и лишь мама с нежностью поглаживала меня под столом.

Иван смеялся, эмоционально что-то говорил, а сам не выпускал моей руки, медленно разжимая мои пальцы, сжатые в кулак. Один за одним… Палец за пальцем…

Сердце замедлилось… Кровь будто замерла, лишая меня способности думать, дышать, жить… Я сидела куклой, за которую уже всё решили. Всматривалась в лица, пытаясь увидеть хоть каплю понимания, но даже если оно там и было, то ни мама, ни Тиша его не показывали.

Сильнее сочувствия к проданной жизни дочери может быть только страх её потерять. Они будто ослепли, оглохли, водрузив во главу всего совершенно дурацкое желание обезопасить меня.

Только от кого? Они знали? Они хотя бы пытались это узнать? Или просто решили спрятать? Сами тонули в напускной и лживой радости, и меня на дно тянули, где сплошной мрак, где нет места белоснежной вьюге…

– Ай да Вьюга! Ай да сукин ты сын! – громкий мужской смех заставил вздрогнуть.

Это слово резануло нутро острым лезвием. Быстро обернулась, осматривая переполненный ресторан… Вроде все было, как раньше: повеселевшие посетители, живая музыка, немногочисленные парочки, кружащиеся у сцены.

Но что-то было не так…

По коже пробежал холод. Взгляд буквально зацепился за соседнюю приватную зону, где сидела оживленная компания. Мужчины смеялись, активно жестикулировали руками, о чём-то возбужденно споря, и лишь только один из них сидел обездвиженной статуей.

Вдох застыл в лёгких ледяным осколком. Замерла, не шевелилась, грелась о теплый, откровенно нежный взгляд, устремленный в мою сторону. Тот самый незнакомец не реагировал на веселье друзей, сидел, упершись подбородком в сомкнутые до белизны костяшек кулаки, и смотрел на меня. Он не видел никого вокруг. Расстояние будто исчезло, казалось, я ощущаю его прикосновения, легкие, осторожные объятия и аромат чёрной смородины, вымоченной в горьком коньяке. И все знакомо было, будто бы…

Очевидно, я настолько расслабилась, что не заметила, как Иван разогнул оставшиеся два пальца и резким движением надел на безымянный кольцо. Металл будто обжег меня невыносимым холодом, я даже смогла выдохнуть от неожиданности! Иван не просто улыбался… Он довольно скалился, оглаживая мою дрожащую руку.

– Ты счастлива, дорогая? – он наклонился, застыв так близко, как ещё никогда… Смородина стала кислой, испорченной приторным мускусом и пекучим перцем. Голос его вибрировал весельем, да и во взгляде что-то поменялось. Эта фальшивая показушность была чуждой, эмоции на его лице лупили по щекам. Куда делся холод, его сдержанность и спокойствие? Где всё это?

Боже! Во что я вляпалась? Во что?

Родители смотрели на нас, и лишь Тихон криво усмехался, смотря куда-то в сторону.

– Так ты счастлива, Олеся?

– Иван, отпусти… – я выдавила дежурную улыбку и сумела негромко рассмеяться, лишь бы вытолкнуть внутреннее напряжение наружу. И вдруг так захотелось закурить… Только бы вытравить его запах… Никогда не курила, а сейчас жаждала жгучего яда, растекающегося по лёгким.

Дёрнула рукой, желая высвободиться, но Иван не хотел сдаваться, в последний момент сжал свою ладонь, тем самым стягивая с моего пальца кольцо. Звон металла по деревянному полу надрывал наши перепонки… И свет погас.

Я сначала даже подумала, что снова вырубилась… Исчез и Иван, и мои смущенные ситуацией родители… Вселенная будто услышала мою мольбу, остановив эту идиотскую карусель. Но голоса посетителей становились все громче, стал слышен скрежет отодвигающихся кресел и звук нарастающей паники…

Мама потянула меня за локоть, поднимая со стула, и расстояние между мной и Иваном вновь стало достаточно безопасным, чтобы дышать.

– Дима! Что происходит?

– Разберёмся, – отец стал подсвечивать пол телефоном, помогая Ивану найти кольцо, укатившееся слишком далеко…

Именно в этот момент по спине заскакали знакомые мурашки, и уже через секунду на мою шею легла большая горячая ладонь. Я не дышала, не кричала и не пыталась сопротивляться.

Мужская рука двигалась как-то странно, по-хозяйски… Кровь вскипала, бурлила густым киселем, разнося по телу одуряющее возбуждение. Хватка была сильной, рука подрагивала, словно не могла решить: то ли задушить, то ли обласкать… Сильные пальцы уж очень ловко сдвинули ткань декольте, огладили затвердевший сосок и двинулись дальше. Они сминали ткань, растягивали, оставляя на коже настоящие саднящие ожоги. Это было безумие… Я стояла на краю пропасти, позади была опасная тишина, а впереди – бесконечность страсти…

Ноги сами сделали шаг назад… Я буквально спиной уперлась в чью-то сильную грудь… Меня словно зажало между бетонных плит, крепкие объятия присваивали, укрывали, ограждали от всего враждебного мира…

– Никому не верь, Крошка… Никому нельзя верить…

Сухие губы скользили по мочке уха, то и дело обжигая быстрым касанием языка. Это было пыткой! Да меня наизнанку вывернули, вытряхивая дремлющие эмоции. Поджигали и вновь заставляли переживать всё заново. Тело превратилось в тающий уголек, требующий настоящего убийственного пламени!

По инерции схватилась рукой за спинку кресла, когда ощутила холод… Он исчез! А зал вспыхнул сотнями бенгальских огней. Водопад искр рассыпался ярким фейерверком, прогоняя тьму и панику. Все взгляды были устремлены к сцене, на которой разворачивалось праздничное безумие. Толпа танцовщиц высыпала в зал, извиваясь между гостями. Они отвлекали, кружили, замыкая вокруг меня бесконечность танца. Пышные перья ограждали, прятали, даря щедрое мгновение паузы…

– Урра! – загорланила шумная компания из соседнего привата, отчаянно аплодируя двухметровому торту, появившемуся в клубах густого, искрящегося в серебристых лазерах, тумана.

– Боже! Леся, смотри, как красиво! – мама обняла меня за плечи и развернула к залу. – Это что – рыжий кот? Лесь! Смотри, на макушке фигурка рыжего кота!…